Я родилась 21 июля 1924 г. в деревне Шипишник Немского района Кировской области. Мои родители были крестьянами-середняками. Нашу деревню окружала очень плохая земля, поэтому мы с трудом выращивали любую, даже самую неприхотливую культуру, в хозяйстве у родителей были лошадь, корова, и 5-6 овец. В 1933 г. семья вступила в колхоз, а в 1939 г. мы отправились в город по причине страшной бедности, ведь в колхозе все работали за палочки, а по ним ничего нельзя было получить. Переехали в город Березовский Свердловской области. В деревне я окончила 7 классов, в городе в 1939 г. поступила в медицинский техникум на специальность "фельдшер". Кроме специальных медицинских, мы в техникуме изучали много общеобразовательных предметов: математику, литературу, историю, географию. Учителями были пожилые медики, все гражданские, ни одного военного. 22 июня 1941 г. мы как раз сдавали экзамены за второй курс, как вдруг объявили о начале войны. Мы сразу же всем классом пошли в военкомат, чтобы нас взяли на фронт, ведь какие молодые мы были. Но нас отправили назад в техникум, доучиваться. Все считали, что будем бить врага на чужой земле, такой вот патриотизм в головах сидел. Но тут как-то сразу началось отступление:
После начала войны нам сократили срок обучения на полгода, вместо положенных 3 лет мы проучились 2 с половиной года. Также в связи с началом боевых действий появился в техникуме и военный предмет, на нем мы изучали структура и правила расположения воинских медицинских подразделений: где и как располагается полковой медпункт, медсанбат, госпиталь, каков их состав. Учил этому капитан, направленный к нам после ранения, но военное дело мы недолго изучали. Летом и осенью 1941 г. в техникуме все волновались, переживали, были расстроены, и преподаватели, и мы, учащиеся, ведь все знали, что наша армия постоянно отступает. Но несмотря ни на что мы все продолжали верить в нашу Победу. Кстати, из техникума призвали только директора Алексеева, он еще в финскую войну был направлен в армию. С фронта он не вернулся.
Сразу после начала войны карточную систему не ввели, правда, ограничили выдачу продуктов, давали в руки не больше одной буханки хлеба. А потом как-то очень быстро ввели карточки. В техникуме кормили в основном кашами, если попадалось что-нибудь мясное, еще до войны это было событие, а после и подавно. Я-то жила с родителями и не так страдала, а ребята, приехавшие из Соликамска или из других мест, в мясной день убегали с уроков, чтобы в буфете встать в очередь, тогда им досталась бы хоть какая-то котлетка. После введения карточной системы у нас в семье стало труднее с питанием, выручало то, что был при доме огородик, так что была своя картошка.
Воинские части в городе не были расквартированы, единственное, после начала войны появилось артиллерийское училище, но учащиеся и преподаватели жили в казармах, так что в городе редко появлялись. Но мы все очень хорошо относились к военным, когда ребята шли в армию еще в деревне, им устраивали проводы, в каждый дом зазывали, угощали перед отправкой в армию, и так же хорошо встречали из Армии. Военная служба считалась очень почетным делом.
В декабре 1941 г. я окончила техникум, сдала экзамены, в том числе по военному делу. Направили в ж/д больницу на станцию Зуевка Кировской области, из техникума поехали 3 девчонки, все жили на одной квартире, они работали в поликлинике, одна я в больнице. Мы проработали там 3 месяца, и все вместе подали заявление в военкомат с просьбой направить в армию. Нас мобилизовали, на базе больницы и поликлиники была организована группа численностью 14 человек. В этой группе было 2 врача, 2 медсестры и 10 фельдшеров. Нас посадили на поезд и отправили на Северо-Западный фронт. Выдали старшей группы аттестат, по которому нас где-то кормили, а где-то и не кормили. Но так, все-таки доехали, все в гражданском, не обмундированные. Приехали в полевой госпиталь № 2005 53-й Армии, расположенный в городе Осташков. В это время в армии как раз организовывалось такое подразделение: отдельная рота медицинского усиления (орму). Должны были быть общехирургические, нейрохирургические и глазной группы орму. Поскольку мы как раз приехали в период реорганизации, то нас просто прикрепляли к какому-либо госпиталю, так и необмундированных. Вот так какое-то время мы были "ничьи". В конце концов, создали эти орму. Нас организовали в общехирургическую группу в составе 2 врачей, 1 медсестры, 2 фельдшеров и 1 санитара. Группу посылали туда, где больше раненых, на усиление, т.е. туда, где идут большие бои. Только тогда нам выдали форму, поставили на довольствие, зарплату какую-то положили. Когда армия совершала успешный прорыв и могла зайти глубоко в тыл немцам, становилось слишком далеко везти раненых в медсанбат, и нашу группу выбрасывали вперед, мы стояли сразу за полковым медпунктом. Раненые сначала к нам попадали, а от нас их уже должны были перевозить в медсанбат. Так было на бумаге, а на практике: все на попутных машинах, техники своей не было, с собой только перевязочные материалы, хирургические инструменты. Организовывали мы свои пункты в деревнях, первым был пункт в Новой Руссе. В апреле 1942 г. приехали в эту деревню, нам сказали занять только несколько домов с ближней к тылу стороны, а дальше уже не идти, т.к. там участок уже совсем близко к фронту и мы можем попасть под артобстрел. Население к тому времени было вывезено, поэтому мы спокойно расположились в каком-то доме. Организовывали перевязочную, никаких коек нет, белья тоже нет, раненые лежали на носилках, а то и просто на полу. Раненых было очень много, в это время наши войска как раз, как писали газеты, окружили 16-ю немецкую армию. С нами рядом стояла 1-я Ударная армия, с одного края наступала она, с другого - наша 53-я. И там у немцев был проход, который наши никак не могли взять, хотя там каждый куст, каждый сантиметр простреливался. А командование наших солдат гнало, чтобы все-таки окончательно окружить немцев. Но мы так и не смогли это сделать. И из этих боев день и ночь шли раненые. А как раз началась весна, все машины застревали, поэтому продовольствия не было, чем кормить раненых?! Бывало, одна машина застряла, другая объехать ее пытается, тоже застревает, за ней третья. И целое поле видишь, усеянное застрявшими машинами. Пока какой-нибудь трактор не подъедет и не начнет их растаскивать. Очень было трудно. Главное, что от нас эвакуировать раненых мы могли только на попутных машинах, своего транспорта не было. При нашем головном госпитале был один автобус и одна грузовая машина, а нам никакого транспорта не давали. Мы же могли проводить только первую обработку ран. Раненые были всякие, от легких до тяжелых ран, кого-то привезли на лошади, кто-то сам добрался. И они же думают, что раз медпункт, то они уже здесь остаются и им будет оказана вся помощь. Причем шло так много раненых, что мы заложили не только те дома, что нам разрешили, но и всю деревню. Дальше надо отправлять в тыл, а не на чем. Тогда делали так: брали красный флажок, выходили на улицу, вроде как патруль, останавливали машины, возвращающиеся с передовой. И пока санитар договаривается с шофером, никто ведь не хотел брать раненых, я тем временем таскаю их в кузов. И выйдет шофер от нашего санитара, а у него уже полный кузов раненых. Тогда ему некуда деваться, ведь они уже не выйдут, раз сели, и не вытолкнет он их. Только таким путем и эвакуировали. Кроме того, условия для размещения раненых усложняло еще и то, что со вшами бороться у нас не было никакой возможности. Только в госпиталях были специальные жарочные камеры, которые обрабатывали все вещи, и там раненых мыли в отдельной палатке, приспособленной под баню.
Охраны у нас никакой не было, сколько раз под бомбежку попадали. Начальник группы Мичурина Надежда Александровна погибла во время одной из бомбежек. Другой начальник группы, Миронов, ленинградец, ноги лишился. Во время бомбежки все бежали куда-то, куда, неизвестно. Ничего же не было приготовлено, никаких траншей, щелей.
Затем группу перебросили в Старую Руссу под начальством нового врача, Назарова Павла Ивановича. Он был хирург, что называется, от Бога. И все у него получалось, ничего же нет, ни постелей, ничего. Так он из легкораненых взял нескольких человек и заставил их сбивать топчаны, потом плести маты из соломы. И вот на эти маты стелили маты, и на них принимали раненых. В деревенской избе, сам в сенях сложил печку, и мы отапливали помещение, где раненые могли ждать перевязки. Был настолько интересный человек, находил все возможности облегчить состояние раненого, все приспосабливал. Но, единственное, с начальством никак не ладил. Зато хирург был замечательный. Уж если он обработал человеку рану, то обработал. А второй врач, ну не дано ей было. Я все время работала в перевязочных, подавала инструменты, материал, иногда наркоз давала. Прежде чем обработать рану, надо же ее заморозить новокаином. А у женщины этой никак не получалось обработать рану правильно, начинает резать, раненый кричит, вот так бы подошел и дал бы ей по рукам. Павел Иванович другой раз, это же так на нервы действует, ее от раненого оттолкнет, сам подойдет, все обработает, раз-раз, и все. Питание сам нам устраивал, поваров же не было, ничего. Он, надо сказать, ни одного раненого не оставил без помощи. Знаете, ведь некоторые врачи по-другому себя ведут: рассортировал раненых, чувствует, что не жилец кто-то, не будет с ним заниматься. Павел Иванович же все равно попробует ему оказать помощь. Он все время работал главным хирургом в санбате или госпитале, но тогда, видимо, опять с кем-то поскандалил из начальства, и его к нам в группу направили. Затем назад забрали, хотя и переводили его часто, из-за неладов с начальством. Но и отказаться от него не могли.
Перевязочного материала у нас было всегда достаточно. А вот с питанием плохо, кормили только сухарями и концентратами. Все вместе питались, командиры вместе с солдатами по избам лежали. Один раз, помню, раненых полно, питания не хватает, а недалеко от деревни сдохла лошадь. Через некоторое время иду мимо, а от лошади одни кости остались, раненые все обрезали и сварили в котелках. Мы легкораненых солдат, кому достаточно раны обработали, отправляли в госпиталь, хотя можно было и назад в часть отправлять, но у нас не было таких полномочий. Уже позже появился в каждой армии специальный госпиталь для легкораненых. Приходили к нам и с болезнями солдаты, мы их сразу направляли в специальный госпиталь. Что интересно, в Старой и Новой Руссах очень многие поступали к нам с обморожениями, несмотря на то, что был март-апрель, но большая сырость была в окопах. Нам при Павле Ивановиче удавалось топить только перевязочную, в этом доме были большие сени, он печку поставил. А где раненые лежали, может быть, кто-то и появлялся, но очень редко. Мы только и успевали, что перевязывали, перевязывали, перевязывали.
С середины 1942 г. фронт армии стабилизировался, и мы стояли уже в лесах. У нас тогда уже были землянки вырыты, мы раненых в землянках принимали, нары были, по бокам с двух сторон, посередине проход. Тут уже более-менее обустроено было, и палатки были большие и маленькие. В землянках ставили бочку, топили ее, чтобы потеплее было, раненых было уже поменьше, потому что тогда имели место только отдельные бои, небольшие.
Ближе к концу 1942 г. мне присвоили звание мл. лейтенанта, и, до сих пор для меня загадка, по какой причине, из 53-й армии перевели в 27-ю армию на должность начальника отдела переливания крови медбазы 17-го полевого эвакопункта, который занимался транспортировкой раненых из полевых госпиталей в специально созданные летучки для отправки раненых в фронтовые госпитали. Начальником эвакопункта был подполковник Логинов, начальником базы - Борисова Раиса Григорьевна. Тогда наш пункт прикрепляли то к госпиталю, то к санбату, расположенным в населенных пунктах. Мои задачи заключались в следующем: сначала я должна была заказать кровь в штабе фронта, затем найти удобную площадку для посадки самолета и послать в штаб схему, куда мог "кукурузник" приземлиться. Затем встретить самолет, после надо кровь отсортировать, т.к. во время транспортировки часть крови пропадала. В конце уже я распределяла кровь по госпиталям и медсанбатам. За кровью ко мне приезжали начальники медснабжения дивизий. Делала все сама, у меня была лошадь, потом уже лошади никакой не было, приходишь к начальнику госпиталя, просишь, он дает тебе машину для перевозки крови. Также у меня в помощниках был санитар. Нам выделили специальный домик для хранения крови, где мы поддерживали температуру не выше 5 градусов.
На Северо-Западном фронте затишье продолжалось до конца ноября 1942 г., после началось небольшое наступление, но нашу армию тогда отвели, хотели организовать Степной фронт. Там мы спокойно находились до июля 1943 г., когда началась Курская битва. Это была страшная битва, мы находились при полевом госпитале, в который поступило очень много танкистов, среди них большое количество сильно обожженных. Я заказывала очень много крови, хранила ее тут же, в подвале. Помощника уже никакого не было, все сама. Заказывала машину из автотранспортной роты, ведь я должна была не только раздать кровь по госпиталям, но еще и тару собрать и отправить обратно в тыл. Во время Курской битвы погиб мой начальник - Раиса Григорьевна Борисова. Немцы прорвали наши позиции, а она оказалась в полковом медпункте, где ее ранили. Она скончалась на операционном столе.
После Курской дуги наша армия сражалась в составе 1-го и 2-го Украинских фронтов. Уже пошли в наступление, при перевозке госпиталей поближе к фронту мне уже давали транспорт, ведь у меня всегда было ящиков много, в которых находилась пустая тара из-под крови. Я размещалась прямо в госпитале, только располагаемся, я сразу ищу подвал для хранения. Особенно летом, но и зимой тоже, я всегда размещала кровь в подвале. Потом, когда зашли за границу, через Молдавию пошли в Румынию, затем в Венгрию, кровь стало очень далеко возить. Тогда организовали специальную станцию переливания крови. Кровь брали на месте, но дело в том, что надо доноров искать. Моей обязанностью и был поиск доноров среди гражданского населения. Обычно утром в комендатуру приходили люди, которые искали работу в воинских частях, они ведь заказывали подсобные работы через комендатуры. И вот я шла и начинала из этих людей отбирать самых молодых, через переводчика объясняла, для чего их беру. Некоторые по дороге пытались убежать, но меня сопровождал солдат с винтовкой, дисциплинировал народ. В госпитале их осматривала врачебная комиссия, после брали кровь, затем уже сдавали ее на анализ. Первый раз так получилось, что мы их привели, и думали как дома, сначала обследовать, а потом на следующий день брать кровь. Но назавтра никто в госпиталь не явился. Мы все поняли и сразу кровь брали, потом брали пробу, анализировали, и если попадалась плохая, то ее отбрасывали. Донорам платили оккупационные деньги, кормили хорошим обедом, и выдавали справку о сдаче крови. Когда, бывало, маленький заводик начинал работать, я туда ходила. И брала молодых, на производстве, надо сказать, что не сопротивлялись, ведь вместе и рабочие, и начальство шло. Не сказала бы, что радовались, но и не протестовали. Строгих критериев для доноров не существовало, разве что только не брали людей старше 50-ти лет. Приводить старались столько, сколько удастся, никаких норм сдачи крови не было.
После Венгрии немного побыли в Чехословакии, затем нас направили в Австрию. Там уже закончилась война.
- Как Вы встретили 9 мая?
- Я как раз была в командировке в медсанбате. И как узнала, что кончилась война, побежала скорей к начальнику медсанбата, чтобы попасть в свой госпиталь. Раненых почти не было, хотя несколько еще было, начальник взял машину, предназначенную для эвакуации раненых, и мы все поехали в госпиталь. Был вечер, все радовались, танцевали. Но под конец войны уже было такое состояние, что как будто все нервы как струны натянуты. Проведи пальцем, и все лопнет. Ждешь, все ждешь, вот-вот, очень хотелось Победы.
- В период работы в орму, сталкивались ли Вы со случаями перевязки немецких раненых?
- Единичные случаи имели место. Они лежали они вместе с нашими ранеными, никакого деления не было. Оказывали им помощь, как всем. Отношение только было безразличное, не как к своим, но оскорблений не было.
- Какое отношение у Вас было к пленным немцам?
- Что уж тут скрывать, мы все их ненавидели. Такую войну развязали. Такая боль для нашей страны.
- С какими ранениями Вы чаще всего сталкивались?
- В Новой и Старой Руссах было больше всего осколочных, хотя всяких хватало, там же все простреливалось. После Прохоровской битвы очень много поступило в госпиталь с ожогами. Но так трудно сказать, мы же не делили раненых, и легкораненый, и с ранениями средней тяжести, и тяжелые - все вместе лежали. В полевых госпиталях тоже не делили раненых, уже дальше деление производили, были такие летучки, которые увозили во фронтовые госпиталя. У нас же привезли раненых, и сразу одна сортировка: этого на перевязку, этого в операционную, этот может еще подождать. Самыми опасными были ранения от разрывных пуль, ткани разорваны, раны обширные, очень тяжелые ранения. В полевых госпиталях было очень много осложнений газовой гангрены, особенно конечностей. От столбняка-то мы сразу делали прививку, как только поступал раненый. А от газовой гангрены прививок еще не было, солдаты лежат на земле, осколки летят вместе с землей, и осколки попадают с землей. А эти вредные микробы развиваются без доступа воздуха, в земле. Вот они и попадают в рану. Все это вело к ампутации.
- Какие медикаменты Вы использовали?
- При перевязках использовали риванол, гипертонические растворы. Появлялся сульфидин, им большие раны обрабатывали, особенно полостные ранения. Обязательно морфий использовали. Пенициллина еще у нас не было, самым сильным средством был порошковый сульфидин. Недостатка в лекарствах не было, снабжали в полевых госпиталях хорошо. И перевязочный материал всегда был. Вот только с одним видом ранений не могли справиться - с ожогами. Это очень тяжелые ранения, старались раненых с ними не задерживать, и отправляли в тыл.
- Какой был режим работы?
- Никаких смен не было, пока раненые есть, все работали. И сутками без сна обходились, особенно в орму. Это не преувеличение.
- Как было налажено питание под конец войны?
- Ну, уже лучше стало, и намного. У нас были специальные снабженцы, они занимались тем, что у населения продукты покупали.
- Как осуществлялась охрана госпиталей?
- Никак, что на Северо-Западном фронте, что на Степном, что дальше. Я даже не знаю, кто мне солдата с винтовкой выделял, когда я доноров отводила.
- Как у Вас складывались взаимоотношения с мирным населением?
- Неплохо, негатива не было. Хотя забавные случаи происходили. Например, когда ищешь квартиру в Румынии, обычно так было: объясняешь, что нужна комната. Сразу народу собирается, и все говорят, что они тут живут. А ты уже ученая, проходишь в дом и показываешь, мол, что в этой комнате буду жить я. Приходишь после работы, народу нет, только хозяева остались. Когда я жила в одной австрийской деревне, то хозяева каждый день приносили мне поднос с едой. Я говорила, что не надо, т.к. в госпитале обязательно поем. Но приду домой, они все равно этот поднос с едой поставят, все равно он меня ждет.
У австрийцев было большое уважение ко мне как к офицеру и женщине на войне.
- Случалась ли нехватка крови во время боев?
- Очень часто. Особенно во время наступления много раненых, кровь все просят. Не хватало сильно, на Степном фронте в Курскую битву не хватало очень. Вот когда у местного населения стала брать в Румынии и Венгрии, тогда в крови недостатка не было.
- Как мылись, стирались?
- В госпитале это было попроще сделать, ведь при каждом была баня, в палатке, или в землянке. Но всегда было, где помыться и постирать. В орму, конечно, ничего мы не делали, времени нет.
- Кто занимался умершими от ранений?
- У нас были санитары, пожилые люди, они уносили умерших. Была патолого-анатомическая лаборатория при каждой армии. И в ней делали вскрытие почти каждого умершего от ран. Устанавливали причину смерти и определяли правильность лечения. Заведующая лабораторией регулярно собирала врачей и начальников госпиталей, каждый случай разбирался.
- Было ли у Вас личное оружие?
- Табельного не было, только в конце войны один из раненых подарил мне маленький итальянский пистолетик.
- Получали ли Вы какие-нибудь деньги на руки?
- Да, выдавали аттестат, я его маме отсылала. Себе брала немного наличными, когда на Украине были, тратила на питание. Появились рынки, можно было что-то купить. На Северно-Западном ничего купить нельзя было, а на Украине покупали молоко, летом кое-какие фрукты, но не роскошествовали.
- Был ли в госпитале замполит?
- А как же, обязательно был при госпитале такой человек. Не знаю насчет политической части, он больше следил за дисциплиной девчонок, чтобы все дома были, никуда не ходили, не отлучались, если свободное время есть. Конечно, он проводил и политзанятия, но поскольку мы были люди пришлые в госпиталях, то на нас это не распространялось. Меня политинформация не сильно волновала, я ведь вообще человек беспартийный, ни в комсомоле, ни в партии не состояла.
- Слышали ли Вы о больших потерях в Красной Армии?
- Конечно, между собой велись разговоры. Мы же видели, сколько раненых солдат в госпиталях находится. Были в курсе дела.
- Были ли случаи организации досуга для раненых в полевых госпиталях?
- Несколько раз, помню, кино привозили, натягивали белую простынь на улице и крутили фильмы. Легкораненые могли посмотреть. А так никак, они были по 2-3 дня, потом их старались эвакуировать. Особенно во время наступления, столько раненых поступает, какие там мероприятия организовывать.
- Какое отношение к женщинам было в госпитале?
- Вы знаете, очень хорошее отношение было. Никто нас не обижал. Особенно если тебя знают, тем более в своей армии. Вот если в незнакомую обстановку, бывали попытки. Но я передвигалась, меня многие знали. Бывало, идешь по улице, кричат: "Надя, ты куда?" Что за человек, откуда он меня знает?! Несколько раз случалось, что я жила одна среди мужчин. Куда-то неожиданно эвакуировали госпиталь, и я жила при армейском аптечном пункте. Там было 5-6 человек парней, они медикаменты получали и рассортировывали. Все кто где спал, я же спала на буфете, самом удобном месте. Как-то приехала в госпиталь, меня поселили с санитарками, вдруг бомбежка, стекла все повыбило, зима, холод. Девушки в госпитале давно, друг друга знают, убежали куда-то. А мне жить негде, все дома заняты ранеными. Идет начальник госпиталя и говорит: "Ну что ж с тобой делать?! Куда же тебя селить? Давай к нам!" И живут в одном доме начальник госпиталя, начмед, гл. бухгалтер, врач и я с ними. Приду пораньше, чтобы, когда они придут, я уже была в постели. Утром они вставали пораньше, уходили, я после встаю. Отношение было очень хорошее.
После войны нас сразу эвакуировали на Украину в Винницкую область на ст. Жмеринка. Там мы делали отчеты за все время службы. Я делала отчет по переливанию крови каждый месяц, а здесь написала отчет за всю войну. В ноябре месяце 1945 г. демобилизовалась. В конце войны мне вручили медаль "За боевые заслуги".
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
