Кучина Елена Николаевна

- Я родилась в 1917 году, 26 ноября, в селе Великий Враг Нижегородской губернии, сейчас это село входит в состав Кстовского района. В Великом Враге в то время было налажено строительство как малых лодок, так и больших пароходов для волжского пароходства. Мой папа, Николай Иванович Кучин, был капитаном при этом пароходстве, поскольку закончил училище и имел соответствующее образование. Он был очень талантливым молодым человеком и интересовался буквально всем. Благодаря той должности, что он занимал, его неоднократно приглашали на различные служебные поездки, которые он превосходно выполнял.

- Кем была Ваша мама?

- Мамы у меня не стало, когда мне исполнилось шесть лет. Нашим воспитанием занимался папа.

- Братья или сестры у Вас были?

- Да, у меня было два брата и сестра. Старший брат, Владимир Николаевич, войну провел на флоте, а впоследствии занимал большие посты на руководящих должностях. Второй брат, Женечка, во время войны тоже был в армии. А вот сестра Риммочка была младше меня на три года и на фронт она не попала, поскольку, отучившись, стала замечательным врачом, акушером-хирургом. К сожалению, она скончалась от какой-то инфекционной болезни в то время, когда мы все были на фронте. Оба брата возвратились с фронта живыми.

События в стране развивались так, что мой папа был арестован в 1937-м году, когда я училась на четвертом курсе медицинского института. В то время шло строительство шлюзов на Волге и для этих работ была создана организация “Большая Волга”. В этой организации перед арестом работал и мой папа в качестве речного специалиста, ведь он знал все глубины на ближайших участках, знал, откуда в Волгу поступает вода. Папу с его подчиненными зачастую использовали при проведении различных спасательных операций, поэтому их очень ценили в “Большой Волге”. Перед арестом папы организацией был подготовлен один шлюз в Рыбинске, открытие которого сделали значимым событием. И папа еще с двумя инженерами давали заключение о том, какие были допущены недочеты при строительстве данного шлюза, где можно было избежать перерасхода средств. Однако кто-то из руководства организации “Большая Волга” решил, что никаких недочетов при строительстве не было, все было сделано правильно, а данное заключение является вредительством. Поэтому папу и этих инженеров тут же арестовали, дав всем троим по нескольку лет заключения.

С папой мы поддерживали связь, писали друг другу письма. Чтобы нас успокоить, папа писал, что у него все хорошо. Но я каким-то образом узнала, что он, даже находясь в заключении, продолжает работать по своей специальности и занимается строительством шлюза, расположенного неподалеку от нашего села. При этом его использовали не как простую рабочую силу, а как опытного инженера. Он сидел не в лагере, а в так называемой “шарашке”, где были собраны для работы специалисты необходимого уровня и квалификации. В заключении папа провел всего четыре года, затем был оправдан и освобожден. С него полностью были сняты всяческие обвинения. Когда его освобождали, то провожали его с большими почестями, ведь он за этот срок оказал колоссальную помощь в развитии малого судоходства по Волге, осознавая значимость необходимости строительства Горьковского шлюза. Все свои наработанные данные по возможному строительству шлюзов на реке Волге папа, по освобождении, передал в Горьковское управление, где и стал работать. Там, где планировалась постройка шлюзов, на дне и берегу Волги лежал огромный слой песка, который необходимо было в процессе строительства убрать. Папа со своими товарищами рассчитали, сколько будет стоить эта колоссальная работа. Однако, запланированная стройка не состоялась, поскольку началась война.

- Как на Вас отразился тот факт, что отца репрессировали?

- Ой, это была пытка! Меня сразу вызвали в НКВД и сказали: “Твой отец - враг народа! Отказывайся от него, ничего общего с ним иметь не можешь, ведь ты хорошая девочка и должна закончить институт”. Я, разумеется, всегда и всем возражала, заявляя, что мой папа не враг народа, поэтому отказаться от него не могла. Ректор у нас в институте был великолепный, он всегда заявлял, цитируя Сталина, что “дети за ошибки отцов не отвечают”, поэтому институт я смогла закончить.

В 1939-м году началась война с Финляндией, на которой вскрылось очень много недочетов по организации медицинского обслуживания и снабжении медицинским оборудованием на фронте. Честно говоря, финны тогда оказались в этом плане подготовлены гораздо лучше нас. Исходя из этого, нам на предпоследнем курсе, в 1939-м году, дополнительно включили в программу обучения курс военно-полевой терапии и хирургии. Это сразу же вошло в плановую подготовку студентов-медиков, запись об окончании этих курсов появилась в наших студенческих личных делах, и мы считали, что являемся “нарядом первой очереди”. И, надо сказать, не ошиблись. Как только начался призыв в армию с началом Великой Отечественной, мы оказались в первых рядах.

- В войне с Финляндией вас, как военных медиков, не задействовали?

- Нет, на финскую войну нас не призвали, поскольку мы были еще студентами. В то время в медицинском институте обучение длилось не шесть, как сейчас, а только пять лет.

- Добровольческие отряды из студентов не создавались для отправки на войну с финнами?

- Были, да. У нас в институте было много желающих, особенно мальчишек, отправиться на фронт. Правда, в отряд зачисляли далеко не всех. Например, некоторые писали заявления с просьбой отправить их на войну в составе добровольческих отрядов, но им, вместо отправки на фронт, писали в личных делах: “запас первой очереди”. Я тоже, не отставая от всех, написала заявление, но меня и еще двух девочек из моей группы, чьи отцы работали вместе с моим папой, на фронт не взяли.

- То, что Вас не взяли на фронт, а оставили в запасе, не являлось результатом того, что Ваш отец был репрессирован?

- Конечно, этот факт обязательно учитывался соответствующими органами. Именно по этой причине нас с девочками и не взяли на войну с финнами.

- По каким критериям осуществлялся отбор: кого отправить на фронт, а кого оставить продолжать учебу в институте?

- Отбор шел очень простой: тебя вызывали на комиссию и спрашивали, кто ты и как учишься. Я, несмотря ни на какие удары судьбы, была в институте отличницей, поскольку очень любила медицину. Учиться было трудно, однако подготовка у нас была очень хорошей.

- Чем Вам запомнился день начала Великой Отечественной войны?

- Был выходной день, и мы приехали на дачу к бабушке. Стояла великолепная солнечная погода, люди вокруг радовались замечательному дню. Вечером мы возвращались из лугов, где купались в реке и хорошо отдохнули - вдруг слышим, кричат: “Война! Война!” Узнав о начале войны, мы тут же вернулись в город, где братья сразу отправились в военкомат, а мы с Риммочкой остались дома.

Когда с началом Великой Отечественной войны немцы подошли к Калинину, меня и моих однокурсников вызвали в военкомат и сказали, что, поскольку мы закончили мединститут и являемся запасом первой очереди, то призываемся на военную службу. Горьковская область в то время являлась основным районом, откуда шла помощь для обороны города Калинина, прекрасного городка на правом берегу Волги. Это был очень красивый город и очень беззащитный. Территориальной особенностью этого города было то, что он был расположен на низком берегу, который был слишком узок и не имел никакой возможности расширения. Из-за этого организовывать какую-либо работу на берегу было очень сложно.

У нас в Горьком, на базе парохода “Клим Ворошилов”, был сформирован плавучий госпиталь для отправки на Калининский фронт. В состав медперсонала этого плавгоспиталя вошла и я, выпускница Горьковского мединститута. Всего врачей на пароходе было десять человек: шесть мужчин и четверо женщин. Две должности терапевта, а также окулиста были заняты женщинами. Мы провели очень большую работу, спасая людей, вытаскивая их прямо с поля боя, оказывая первую медицинскую помощь, которая определяла все дальнейшее лечение, и организовывали для больных небольшое лечение, не требующее стационарных условий. Всех раненых, вытащенных нами с поля боя, мы буквально на руках загружали в этот замечательный пароход и привозили в Калинин, где начиналось их основное лечение. Пароход для этого был хорошо оборудован.

- С поля боя в Калинин кто доставлял раненых для погрузки на пароход?

- Никто их нам не доставлял. Мы сами подходили практически к передовой, где не было возможности даже организовать какой-либо госпиталь, и забирали собравшихся там раненых. В самом Калинине очень мало было возможности для лечения раненых - не было ни подготовленных зданий, не хватало врачей и младшего медицинского персонала. Под госпитали были переоборудованы две школы, в которых проводилась сортировка раненых и какое-то легкое лечение. Но эти госпитали зачастую использовались лишь просто как медучреждения первой линии, только для того, чтобы поставить диагноз и оказать первую помощь. Поэтому медперсонал нашего парохода, все десять врачей, принимали непосредственное участие в спасении раненых, прибывающих к нам с передовой.

- Пароход был большим?

- Пароход “Клим Ворошилов” был самым лучшим пароходом Горьковского пароходства, но с началом войны он был реквизирован военными для нужд фронта. Руководство пароходства не хотело его отдавать, но этому воспротивилась вся пароходная команда: “Почему не отдаете пароход? Мы должны и хотим помогать фронту!” Таким образом, благодаря энтузиазму матросов, пароходство было вынуждено передать пароход Красной Армии. Мы его впоследствии, между собой, уже называли “калининский теплоход”.

- Он был передан уже переоборудованным под плавучий госпиталь?

- Нет, нам дали дополнительное оборудование, и мы в Горьком самостоятельно приводили его в надлежащий вид за счет помощи как гражданских больниц, так и по военной линии. В те времена это было не так уж и сложно, зато дало возможность организовать и подготовить плавучий госпиталь, позволяющий сократить срок доставки раненых с поля боя к месту получения качественной медицинской помощи. Благодаря полученному нами оборудованию, мы могли проводить лечение всех видов ранений и повреждений, даже тяжелораненых бойцов, которых нам доставлялось очень много. Чаще всего тяжелые ранения получали летчики, которые сражались очень мужественно. Тяжелораненых мы оперативно доставляли в лечебные учреждения и госпитали других волжских городов, например, вверх по Волге в Рыбинск, или переправляли там же в Калинине на левый берег Волги, где их перегружали в железнодорожные санитарные вагоны и эвакуировали вглубь страны. Для переправы раненых на противоположный берег реки был задействован не только наш пароход, но и мобилизованы все мелкие пароходики, так называемые “финляндчики”, которые имелись в Калинине. Те из раненых, у кого были обычные ранения и не был поврежден позвоночник, кто мог немного посидеть на берегу, дожидаясь своей очереди, переправлялись на противоположный берег Волги как раз на таких небольших плавсредствах, а мы забирали себе тех, кто имел более серьезные ранения. Всяких разных небольших плавсредств было прислано в Калинин колоссальное количество, потому что нужно было прифронтовую полосу оперативно разгружать от большой массы раненых, от этого зависело очень много солдатских жизней. Кстати, организация работы этих небольших вспомогательных пароходов тоже ложилась на плечи медперсонала нашего плавгоспиталя, поскольку именно мы решали, кого и куда грузить. Ну а на противоположном берегу раненых принимали уже другие медики и радиус действия санитарных эшелонов был гораздо шире, чем у нашего парохода. В результате этой отлично организованной работы эвакопунктов город Калинин не был забит ранеными - все их потоки размеренно и осознанно направлялись в нужные места в зависимости от состояния больных. Кроме того, в условиях отсутствия медсанбата это позволило значительно снизить смертность среди раненых, подлежащих эвакуации, поскольку необходимая первая медицинская помощь уже была оказана врачами нашего парохода.

- Ваш пароход, да и остальные плавсредства, наверняка были хорошей мишенью для вражеской авиации?

- Да, немецкие самолет ужас что творили на Волге. Это было поистине варварское уничтожение всего, что ходило по реке. Много пароходиков погибло от обстрелов и бомб вражеской авиации. Среди общей массы пароходов было несколько “финляндчиков”, выполняющих исключительно военную функцию. На их палубах были установлены зенитные пулеметы, огнем которых они прикрывали переправу через Волгу от вражеских налетов. Однажды нам довелось наблюдать, как пулеметчикам одного из этих пароходов удалось сбить немецкий самолет.

- Кому подчинялся пароход “Клим Ворошилов”?

- Не могу сказать точно. Наверное, командованию фронта.

Все время, пока шли бои на Калининском фронте, наш пароход очень часто швартовался к берегу, принимая и отправляя раненых. Особого недостатка в медикаментах и перевязочных материалах мы не испытывали: по первому требованию нам присылалось все необходимое. Затем, когда наступили осенние холода, наши войска дали немцам хороший отпор и отогнали подальше от Калинина. Одну немецкую часть нашим войскам удалось отбить от остальных сил, и они были окружены на небольшой равнине. Им некуда было деться - с одной стороны у них была большая возвышенность, а с другой река Волга, по которой им ни за что не дали бы уйти. У них было безвыходное положение и наши солдаты их там очень много положили. А остальные немцы отошли ко Ржеву и стали там на позициях.

- Из-под Ржева вам раненых привозили?

- Только тяжелых для того, чтобы переправить на другой берег Волги. Ведь наш переправочный пункт был уже давно организован, и работа его была отлажена во всех мелочах. Командование потом не один раз говорило, что город Горький спас город Калинин, хотя кроме нашего парохода в эвакуации раненых были задействованы суда из Ярославля и Рыбинска.

- Помимо сортировки раненых и отправки их в другие города, медперсонал вашего парохода осуществлял лечение больных? Был ли на нем организован стационар для этого?

- Да, у нас на теплоходе была организована одна палата, в которой лежали тяжелые больные, дальнейшая транспортировка которым была противопоказана. Всех остальных - тех, у кого были пулевые ранения, или у кого были оторваны руки или ноги - эвакуировали на “финляндчиках” в тыл.

- Военную форму Вам выдали?

- Поскольку я уже закончила мединститут по специальности “Общая терапия. Оказание неотложной помощи”, то была подготовленным медиком и уже являлась военнообязанной. К тому же у нас в личном деле имелась соответствующая запись, что мы прослушали курс по военно-медицинской подготовке. Так что, как только меня призвали, то сразу же выдали военное обмундирование и присвоили звание “младший лейтенант медицинской службы”.

- Присягу Вы приняли?

- Да, мы были приведены к присяге еще у себя в Горьком, сразу после окончания специализированного курса. Все четыреста человек, как подготовленные специалисты, стали военнообязанными.

- Снабжение медикаментами не прерывалось?

- Нет, все самое необходимое мы получали вовремя. Взять, к примеру, противостолбнячную сыворотку. Ведь благодаря нашему вмешательству и этой сыворотке очень много раненых были спасены от столбняка. Каждому из раненых, поступивших к нам на пароход, в обязательном порядке делался укол противостолбнячной сыворотки, а также других медикаментов для профилактики различных заболеваний. Много к нам поступало раненых с газовой гангреной, которым тоже требовалась в срочном порядке оказание первой медицинской помощи. Потому что неизвестно еще, когда в следующий раз этот раненый попадет в руки врачей, которые смогут качественно позаботиться о его ранах. Обычно эвакуация к следующему ближайшему медицинскому учреждению по времени занимала шесть - восемь часов, но, сами понимаете, по различным причинам этот срок мог увеличиться на неопределенное время.

- Кто занимался погрузкой поступающих раненых на суда?

- Обычно те, кто привозил раненых к берегу. Иногда помогали и сами раненые, те, которые были в состоянии это сделать.

- Матросов своего парохода задействовали для этого?

- Конечно! Только пароход носом ткнется в берег, все из команды, кто свободен, бежали помогать принимать на борт раненых.

- На чем доставляли раненых к погрузке?

- И на машинах их привозили и сами, кто мог, приходили из медсанбатов. Но ходячие раненые отправлялись переправляться через Волгу на “финляндчиках”, а мы занимались организацией эвакуации тех, кто имел более тяжелые ранения. Их уже носилочным способом грузили на суда, в том числе и на наше судно. Когда носилок не хватало, использовались складные стульчики - на них сажали раненого и затем аккуратно переносили на борт. Иногда, когда требовалось, мы сами на своем пароходе подходили максимально близко к передовой, упирались носом в берег и принимали на борт раненых.

- Во что Вы были одеты во время несения службы на пароходе?

- В гимнастерку со штанами. На голове у меня была пилотка, а обута была в ботинки с обмотками. Первое время эти ботики казались мне такой ужасной обувью - тяжелой и неудобной. У меня нога маленькая, а ботинки такие огромные, но затем постепенно я привыкла и перестала замечать эти неудобства. Со временем у технического персонала я раздобыла для себя ботинки, всего лишь на размер больше. Однако затем мы разжились гражданскими туфлями и стали в них ходить, находясь на пароходе - начальством это не возбранялось, поскольку под штанами навыпуск особо и не было видно, во что ты обут. А вот отдавать воинское приветствие у меня не очень получалось. Как-то я, помню, бегу по Калинину - куда-то мне срочно нужно было. Вдруг мне навстречу какой-то высокий человек, и говорит: “Товарищ лейтенант медицинской службы! Почему не приветствуете старшего по званию?” А я стою, смотрю на этого симпатичного мужчину и отвечаю: ”Вы знаете, Вы такой высокий мужчина, что я не могу разглядеть, какое у Вас звание”. Он улыбнулся и сказал: “Милое дитя, если ты не можешь рассмотреть у военного его звание, то лучше обходи его стороной, чтобы не получить себе неприятностей”. Отпустил он меня, а я бегу дальше и думаю: “Чего он ко мне привязался-то, ведь сейчас не та обстановка, чтобы тут приветствовать друг друга”. Дисциплина в прифронтовой полосе была, конечно, строгая.

- Как вас кормили?

- С кормежкой было, мягко говоря, не очень. Нас спасала рыба. От бомбежек в реке гибло много рыбы, поэтому на лодках собирали эту гиблую рыбу и привозили на пароход, где вся она съедалась медперсоналом, техперсоналом и ранеными. Чисткой рыбы и приготовлением занимались наши хозяйственники, но волгари были молодцы - у них ничего не пропадало, все, что можно было съесть, шло в котел. Если возникали проблемы с водой для приготовления пищи, то воду брали прямо из Волги. А вот когда мы участвовали в Сталинградском сражении, там воду из реки брать было уже нельзя - она была отравлена всем чем можно: и трупами и нефтью с мазутом.

- Как осуществлялась работа вашего парохода с наступлением зимы 1941-го года?

- Наша работа в Калинине закончилась перед наступлением сильных заморозков, когда на реке уже начал появляться лед. Такие санитарные пароходы как наш, очень берегли, поэтому было принято решение отвести их из Калинина в тыл. Волга в те времена еще не была оборудована шлюзами и огромное значение играл тот факт, насколько капитан судна хорошо знал Волгу. Пароходы старались пробираться ночами, а днем скрывались под крутыми навесами правого берега. Те суда, которые позволяли себе идти днем, выполняли какие-то военные задачи, например, доставляя срочные грузы для передовой. Ночью наш пароход шел не по основному фарватеру реки, а практически впритирку к берегу.

- Медперсонал тоже убыл вместе с пароходом?

- Не весь, кое-кто остался в Калинине. Вместо них к нам на пароход перешли некоторые медики из прифронтовых медсанбатов. Значительную часть младшего медперсонала, в основном санитарок, составляли жены и родные матросов нашего парохода, которые были мобилизованы и прошли надлежащее обучение на краткосрочных курсах еще во время формирования парохода “Клим Ворошилов” в Горьком. Но по-настоящему учиться им пришлось уже на практике, где на них ложилась работа и по первичной обработке ран, и по ассистированию в операционной. Когда набирался полный пароход раненых, мы отвозили их в тыловые медучреждения, а во время обратного пути, который занимал два-три дня, в обязательном порядке проводились постоянные дополнительные занятия с санитарками, с целью повысить их мастерство. Это делалось для того, чтобы из-за какой-нибудь случайной ошибки не происходило смерти кого-то из раненых бойцов.

- Эти занятия были обязательными для всех?

- Да, причем помимо занятий с санитарками проводились занятия и с командой парохода на случай если настанет совсем уж критическая ситуация и придется обратиться к ним за помощью.

- На пароходе соблюдалась светомаскировка?

- Да, при возможности мы старались ее обязательно соблюдать. Я не помню уже, какие меры принимались для этого, но вот у нас, например, окна в каютах были завешены одеялами и использовались лампочки, дающие неяркий, приглушенный свет. Горели эти лампочки только там, где в этом была необходимость, чтобы пароход на реке не выглядел как большое яркое пятно. В каютах свет практически не включался, поскольку там нам сидеть было некогда - мы туда приходили только чтобы поспать несколько часов, а затем снова заступать на дежурство. Поспишь, затем уходишь работать, а на твое место приходит кто-нибудь другой, кто только что отработал свою смену, и ложится отдыхать.

- На сколько смен был разбит рабочий день?

- На две смены: основную и дополнительную. Допустим, мы прибыли куда-нибудь на окраину Рыбинска и там нам созданы все условия для быстрой и полной разгрузки раненых для того, чтобы пароход мог быстро вернуться обратно к линии фронта. В таком случае вместо отдыха назначалась дополнительная смена и вся команда вместе с медперсоналом приступали к разгрузке, чтобы до самого минимума сократить время стоянки парохода.

- По сколько человек медперсонала проживало в каюте?

- Каюты там были разные. Медперсонал занимал, как правило, те каюты, которые были небольшими и в них невозможно было разместить много раненых. Правда, если дорога до тылового госпиталя занимала непродолжительное время - день, максимум два - то раненых загружали на борт гораздо больше, насколько возможно “уплотняя” медперсонал в их каютах.

- Чем занимался медперсонал в зимний период, когда не было навигации?

- Мы стали на якорь в каком-то небольшом городке ниже по течению и превратились в стационарный госпиталь, занимаясь лечением раненых. К весне нагрузка на речной санитарный транспорт уже сильно снизилась. Поскольку немцев отбросили до Ржева, на Калининском фронте необходимости в нашем пароходе уже не было и его возвратили в Горький. По возвращении с передовой у каждого из медиков началась своя судьба. Мы завершили свою работу в Калинине с очень хорошими показателями и многих перевели в другие медицинские подразделения. Мне предложили остаться в Калинине, поскольку я была заведующей терапевтическим отделением. Я согласилась, но проработала там лишь полтора месяца собираясь затем возвратиться обратно в Горький. Но в один из дней меня вызвало начальство и говорят: “Вы, доктор, направляетесь в Москву в Главвоенсанупр для определения Вашей дальнейшей должности, на которой будете проходить службу”.

В начале весны 1942-го года я прибыла я в столицу, а мне там говорят: “Мы хотим дать Вам дополнительно подготовку к работе на Волге, но только там, где потеплее. Отправляйтесь в Сталинград”. Я сразу же получила направление главврачом на сталинградское направление, куда на тот момент была перенесена активность санитарного речного транспорта. Но перед тем как мне прибыть в Сталинград, целый месяц меня и еще трех человек, прибывших с Калининского фронта, в Москве готовили на начальников санитарных пароходов, правда, уже не горьковского подчинения. Для отправки на сталинградский участок было подготовлено четыре санитарных парохода, которые каждый из нас получил под свое руководство. Около месяца мы, основываясь на собственном опыте, на занятиях писали “Основные положения о работе санитарно-транспортных судов”. Впоследствии все санитарные суда работали, основываясь именно на этих, написанных нами, “Положениях”.

- Где на этот раз получали пароходы?

- Тоже в Горьком. Мы вчетвером туда вернулись из Москвы специально за своими пароходами, на которых нам предстояло самостоятельно работать.

- Их названия не помните?

- Они не имели собственных имен, отличаясь друг от друга лишь номерами - мое судно именовалось СТС-36. СТС означало “санитарно-транспортное судно”.

- Какова дальнейшая судьба парохода “Клим Ворошилов”?

- Его отвели в Горький на отдых. Конечно, в военных условиях этот отдых был весьма условным. Наверное, его там должны были подремонтировать и снова использовать для нужд Красной Армии.

- СТС-36 размерами был больше чем “Клим Ворошилов”?

- Нет. “Клим Ворошилов” был огромным в сравнении с тем судном, которое я получила под свое руководство. Максимальное количество раненых, которое могло принять санитарно-транспортное судно составляло пятьсот человек, в то время как на “Клим Ворошилов” можно было загрузить семьсот и более раненых. Но эти цифры действительны, если только раненых размещать на любом свободном участке, включая палубу и надстройки. В реальности же количество размещаемых раненых было гораздо меньше.

- Вы принимали свое санитарно-транспортное судно уже с медицинским персоналом или набирали его самостоятельно?

- Медперсонал уже готовился специально для работы на сталинградском направлении. Командованием уже было установлено, каких специалистов и в каком количестве необходимо подготовить для отправки на Сталинградский фронт. Поэтому издавался приказ: ”Обеспечить две тысячи человек медперсонала” и, согласно этому приказу, в Горький направлялись медработники для формирования персонала для санитарно-транспортных судов. Я, как руководитель, прибыла в Горький пораньше и самостоятельно занималась отбором медперсонала для своего судна, исходя из тех задач, которые были передо мной поставлены командованием.

- Чем Вы руководствовались при отборе медперсонала? На что обращали особое внимание?

- Я обращала внимание на то, у кого лучше работают голова и руки. Я заметила, что те люди, которые шли работать по собственной воле, действовали гораздо активнее, чем те, кто прибыл “из-под палки”. Еще обращала внимание на маникюр у женщин, который мог мешать работе. И если женщины не хотели расставаться со своими красивыми ноготками, то таких мы себе не брали. Как и в Калинине, часть санитарок была укомплектована из жен матросов судна, поскольку это не возбранялось. Много персонала на судно взять не получалось, как бы мне этого не хотелось.

Первый рейс мое санитарно-транспортное судно совершило в сторону Калинина, а затем оттуда прямым ходом отправилось в Сталинград. Это был непродолжительный, краткосрочный рейс - я уже даже не помню, с какой целью мы туда отправлялись. Первоначально для работы в Сталинграде было отправлено четыре санитарно-транспортных судна, затем подготовили и отправили еще восемь подобных судов. Два из них там, в Сталинграде, погибли: капитаны решили провести их по-быстрому и кратчайшим путем, однако сели на мель и попали под бомбежку. Всего же для работы на Нижней Волге было подготовлено двадцать шесть пароходов и вспомогательных судов, собранных на всем протяжении реки от Калинина до Астрахани.

- В каком звании Вы прибыли в Сталинград?

- Старший лейтенант медицинской службы. Звание “капитан” я получила в 1943-м году, после окончания сталинградской битвы. В то время рост в звании для нас не имел особого значения.

- В мае 1942-го года, когда Вы прибыли в Сталинград, боев там еще не было, поскольку немцы были еще далеко от города. Чем занималось в те дни ваше санитарно-транспортное судно?

- Сначала шло плановое распределение судов в зависимости от вместимости возможного количества раненых. Затем две или три недели мы изучали Волгу, разбираясь где и когда нужно было подавать наше судно для погрузки. Сталинградская форма работы нашего санитарно-транспортного судна была совершенно иной, чем была в Калинине.

- Чем она отличалась?

- Тем, что она была более четко организована, и экипаж каждого судна был заранее подготовлен к действиям на этом участке Волги. Служба снабжения постоянно интересовалась у нас: “Что еще необходимо вам дать для бесперебойной работы?”

- Когда к вам стали поступать первые раненые?

- Еще летом, когда фронт стал только подходить к городу. А уже с 28 июля 1942-го года нам стало поступать невообразимое количество раненых. Мы к этому были готовы, поэтому никакой паники при таком наплыве раненых не возникало. Даже потом, когда 23 августа город подвергся жесточайшей бомбардировке, наши санитарно-транспортные суда продолжали работать четко по заранее установленным маршрутам и графикам.

- Вы принимали на свое судно гражданских лиц?

- Нет, что Вы! Наше судно было военным и в первую очередь мы обязаны были оказывать помощь красноармейцам. Но если кто-то из гражданских и обращался за неотложной помощью, то мы никому не отказывали - если ты видишь, как человек страдает, что ж ему не оказать помощь. А гражданским населением занимались в основном местные власти, которые обеспечивали эвакуацию людей на противоположный берег Волги мелким водным транспортом, начиная от речных трамвайчиков и заканчивая лодками. Правда, эти суда и лодки тоже гибли в очень большом количестве.

- Были случаи паники при погрузке на пароходы?

- Разные случаи были, порой довольно жуткие. Но на наш пароход погрузка раненых шла всегда организовано, после тщательной сортировки еще на берегу. Поступающие раненые разделялись на первую, вторую и третью очереди, согласно которым и занимали свои места на пароходе. Никакого столпотворения при погрузке не допускалось, поскольку сами раненые прекрасно понимали, что чем быстрее всех их погрузят, тем быстрее пароход отчалит от берега и увезет их подальше в госпиталь. Везение парохода зачастую зависело от погодных условий: если погода стояла хорошая и видимость была отличная, то немцы никогда не упускали возможность обстрелять движущееся санитарное судно. Да вдобавок немецкие летчики на своих самолетах буквально висели у нас над головами. В Сталинграде очень часто были туманы, довольно сильные, и мы пользовались этим прикрытием, чтобы поскорее пройти простреливаемые участки. Но была еще одна опасность - мелководья, на которые в тумане можно было внезапно наскочить. Капитанам судов приходилось всячески маневрировать, чтобы не попасть под обстрелы с земли и с воздуха. Из-за таких маневров мы очень часто приходили к месту выгрузки со значительными опозданиями.

Немцы себя, конечно, вели с санитарными транспортами просто варварски. Однажды мы встретили на Волге два парохода - один из Саратова, другой из Горького - которые везли раненых. Спустя некоторое время возвращаемся и видим, как в саратовский пароход падают сброшенные немцами бомбы. Проходим мимо: саратовский пароход стоит, частично затонувший, а на палубах просто месиво из тел, большей частью уже мертвых. Мне запомнилось висевшее тело женщины, мертвой хваткой вцепившейся в поручни верхней палубы. Вернее, лишь верхняя половина ее, поскольку нижняя часть тела женщины попросту отсутствовала. На моих глазах ее руки разжались и этот обрывок тела полетел в воду.

- Вы подобрали уцелевших с этого парохода?

- Мы не могли этого сделать, поскольку была жуткая бомбежка и обстрел. Нам самим нужно было как можно быстрее пройти это место. Но я с ужасом смотрела на этот пароход, поскольку хорошо была знакома с одним из работающих там врачей, и понимала, что вряд ли из медперсонала этого санитарного транспорта кто-то уцелел.

- Куда из Сталинграда увозили раненых?

- В обе стороны от города: и вверх по течению, и вниз по течению. Далеко от Сталинграда нас не выпускали. Вверх по течению мы шли в сторону Камышина. Помню, не доходя до этого города, пришвартовались у очень высокого берега, и из-за этой высоты очень трудно было производить выгрузку на берег раненых. Те, кто мог, самостоятельно карабкались наверх, а лежащих на носилках поднимали, буквально передавая из рук в руки. В южном направлении мы доходили до Астрахани. Для нас астраханский курс был особенным, потому что он был короче и хорошо изучен в плане судоходства. Но немцы участок от Сталинграда до Астрахани очень активно минировали, поскольку по нему шло активное снабжение горючим для наших войск. Когда мы шли в Астрахань и обратно, то получали от местных органов сообщения, какие из участков реки подверглись минированию. Из-за этого мы были вынуждены сбавлять ход до минимума и двигаться, соблюдая все меры предосторожности.

- Потери среди медперсонала вашего санитарного транспорта были?

- Конечно, потому что немцами обстреливалось все, что двигалось по Волге, потому что они знали, что с левого берега к нашим солдатам приходит помощь. Уже осенью движение различных судов по реке потеряло всякую упорядоченность и каждый стал передвигаться в зависимости от своих потребностей. На Волге даже стали появляться какие-то отдельные опасные очаги, куда заходить не следовало. Но особенно немцы старались охотиться за судами, стремящимися покинуть Сталинград, ведь их задачей было уничтожить как можно больше людей. А тут на пароходе несколько сотен раненых вывозят - конечно это будет для них отличной мишенью. Они же парой выстрелов из пушек за раз могли погубить людей больше, чем прицельным огнем из винтовок и автоматов.

- При потерях в медперсонале Вы имели право возместить их кем-нибудь из местных жителей или специалистов?

- Да, но это было трудно сделать. Еще до начала боевых действий была предусмотрена такая возможность. Например, в одном из наших приказов говорилось: “У участка номер такого-то резерв медицинского персонала пополняется за счет групп замещения, формируемых из специалистов местных лечебных учреждений”. Группы замещения формировались в Сталинграде заранее и каждый доктор, входящий в эту группу, знал, куда его могут в любой момент назначить, безо всяких “могу - не могу”. В первые месяцы подобные замены действительно происходили. Но когда начались бои непосредственно за сам Сталинград, сами понимаете, что о пополнении из групп замещения в случае непредвиденной гибели медперсонала уже не было никакой речи.

- Если во время движения кто-то из числа раненых умирал или погибал от обстрелов, как поступали в таких случаях с телами погибших? Отправляли за борт?

- Сбрасывать тела погибших за борт нам официально запрещалось. Но, чего греха таить, иногда это делали вынужденно. Чтобы решить, правильно поступали или нет, каждый случай нужно рассматривать отдельно, в зависимости от конкретной обстановки.

- Когда немцы практически вышли к берегу Волги, ваш пароход все еще продолжал работать?

- Пароходы все равно ходили, несмотря на это, поскольку раненых поступало очень много и требовалась их срочная эвакуация. Из Сталинграда мы ушли, лишь когда по корпусу нашего СТС-36 начал уже стучать ледок. К тому времени севернее Сталинграда была построена железнодорожная ветка, позволявшая вывозить раненых из города, грузить их в санитарные поезда и увозить в сторону Куйбышева. Хоть необходимость в наших санитарно-транспортных судах по-прежнему оставалась, эта железнодорожная ветка позволила значительно разгрузить поток раненых. А с наступлением зимы она практически полностью на себя приняла функцию по эвакуации.

- Куда было направлено ваше санитарно-транспортное судно?

- Даже уйдя из Сталинграда мы еще некоторое время занимались вывозом раненых. Мы, совместно еще с одним пароходом, заходили в такие крупные города, как Саратов и Куйбышев, получали там раненых и везли их вверх по течению Волги. Перед тем как Волгу сковал лед, мы встали на якорь в Куйбышеве. Спустя непродолжительное время мы сдали свои пароходы и весь медицинский состав был распределен по медучреждениям и продолжил свою работу уже на берегу, занимаясь эвакуационной работой на автотранспорте.

Куйбышев на тот момент являлся огромным пунктом по приему, распределению и дальнейшей эвакуации раненых. В городе было очень много госпиталей, буквально в каждом лечебном учреждении. Я получила назначение на должность временно исполняющей обязанности заведующего терапевтического отделения одного из военных госпиталей. Этот госпиталь непрерывно пополнялся ранеными из Сталинграда и его нужно было постоянно разгружать, отправляя их в тыл. Хоть Куйбышев и сам являлся тыловым городом, оттуда раненые регулярно отправлялись еще дальше - в Сибирь и на Урал. Такой непрерывный поток продолжался до конца марта - начала апреля 1943-го года.

Всю зиму и начало весны мы проработали в Куйбышеве. Там мне предложили из госпиталя перейти работать медиком в авиационную часть, но я отказалась от этого предложения, сказав, что авиация - это не по моей части. Весной был сделан куда-то наверх запрос кадровиками: “Куда направлять медперсонал расформированных санитарных пароходов?” На это был получен ответ: “Направить в пункт изначального формирования”. Это означало, что нам, медицинскому персоналу трех уцелевших санитарно-транспортных судов, надлежало возвратиться в город Горький, откуда нас забирали для участия в Сталинградской битве. Но возвращение не являлось приказом, а лишь рекомендацией, поэтому некоторые из нас изъявили желание остаться в Куйбышеве, а некоторые захотели возвратиться в Сталинград. Я приняла решение возвратиться в Горький, где пару лет работала в различных госпиталях - в Дзержинске, в Канавино, в Горьком - по линии Главсанупра, занимаясь восстановительным лечением военнослужащих. На фронт, на передовую, меня больше не забирали.

Однажды меня спросили: “Хотите быть педагогом?” Разумеется, я этого очень хотела, но для этого необходимо было закончить аспирантуру. Однако мое начальство решило: “Учитывая ее практический опыт, пусть она еще немного поработает как специалист, занимающийся ранеными. Работы еще очень много”. И я продолжила работать в военном госпитале на одной из административных должностей. Хоть административную службу я не очень-то люблю, но приходилось терпеть, ничего не поделаешь. Я не помню, как называлась моя должность, но я занималась подготовкой всего лечебного процесса больных, как военных, так и гражданских. Работа была непростой, поскольку с кадрами было сложно. Да и контингент больных был различным: если военные вели себя во время лечения еще более-менее дисциплинированно, то среди гражданских попадались такие, кто вел себя просто безобразно.

- В каком звании Вы уволились?

- Капитан медицинской службы. Военную службу продолжать я не хотела, поскольку она для женщины хороша лишь тогда, когда та находится в спокойной обстановке.

- Поступающие к вам с передовой раненые солдаты были грязными, завшивленными. Как производилась их дезинфекция?

- На пароходе “Клим Ворошилов”, при поступлении раненых, для их обработки использовались все четыре имеющихся для этого душевых. Тех, кто не мог помыться самостоятельно, заносили в оборудованную душевую комнату, где им помогали в этом санитарки. Никто из поступивших раненых не мог попасть в палату, минуя процедуру дезинфекции. В некоторых случаях завшивленность раненых была потрясающей, поскольку люди не мылись месяцами. Со вшами нам помогала бороться дезкамера, а каждого поступившего солдата обязательно стригли наголо - хочешь ты или не хочешь, все эти действия соответствовали установленным санитарным правилам.

- Куда девалось обмундирование поступивших раненых?

- Я сейчас уже не вспомню, но, кажется, все оно сохранялось, ведь больного потом нужно было во что-то одеть. Этим вопросом занимались наши хозяйственники. Бывало, поступали раненые в обмундировании такой степени изношенности, что тут уже даже и стирка не могла помочь. Если у хозяйственников имелись запасы обмундирования, то меняли его прямо на пароходе.

- Раненым выдавались госпитальные халаты?

- Если была такая возможность, то конечно выдавали. Если не было, то они лежали в нательном белье, которое им выдавалось после дезинфекционной санобработки.

- Были вспышки инфекционных болезней, например, тифа?

- Нет, чаще всего были вспышки острых вирусных заболеваний, таких, например, как грипп или ангина. Как правило, эти заболевания появлялись при долгом ожидании на берегу распределения на лечение, когда солдат мог часами просидеть на холодной земле.

- На ваших санитарно-транспортных судах были политруки?

- У нас были парторги. И на транспортных судах, и в госпиталях. Считаю, что благодаря им поддерживалась высокая дисциплина среди медицинского персонала.

- А представители особого отдела были?

- Знаю, что были, но я с ними практически не сталкивалась в работе, поэтому не знаю, чем они там занимались. Видела только, как они выявляли среди раненых тех, кто был ранен не в бою, а самостоятельно пытался нанести себе увечье, чтобы избежать передовой. Если такие с нашей помощью выявлялись, мы обязательно писали свое медицинское заключение по поводу их ранения.

- Много выявлялось подобных “самострелов”?

- Несмотря на всю ту мясорубку, что творилась в Сталинграде, подобных случаев было очень-очень мало. У меня был один случай. В период войны мне в Горьком практически не приходилось бывать, разве только в командировку какую-нибудь. И вот однажды мне дали направление на какую-то конференцию, где я встретилась с молодым доктором, главврачом одного из лечебных учреждений, вернувшимся с фронта. Я прислушивалась к его докладу, в которых он описывал свои замечательные рабочие условия в своем медицинском госпитале. И он так увлекся своей “сказкой”, в которой все шло в расхождении с “Основными положениями”, что его авторитет стал постепенно падать в моих глазах и глазах публики. Я его спрашиваю: “Молодой человек, где Вы воевали и какое имеете военное звание?” Он надменно меня спросил: “А что такое?” - “Да я чувствую, что Вы не врач” - “Не оскорбляйте меня, пожалуйста. Врач я или не врач - это не Ваше дело”. Я ему отвечаю: “Хорошо, если это дело не мое, то им займутся те, кому полагается”. И представьте себе, этим “главврачом” оказался опытный фельдшер, имевший лишь соответствующее образование, который взял себе документы погибшего военврача и жил под его именем. Может фельдшером он и был толковым, но врачом оказался никудышным.

- Медицинский персонал военно-транспортных судов получал дополнительный продовольственный паек?

- Когда я была начальником санитарного судна, я старалась как-то разнообразить пищу своих сотрудников. Во время обратных рейсов из Астрахани мы всегда делали кратковременную остановку в каком-нибудь селе и имели возможность приобрести у местных жителей молоко или какие-нибудь продукты.

- На какие средства приобретались продукты? Вам платили деньги?

- Нет, зарплату мы не получали. Мы написали заявления и все свои деньги перечисляли в Фонд обороны.

- Вам полагался по нормам довольствия алкоголь и табак?

- Нет, мы этого на своих пароходах никогда не получали. Хотя я знаю, что в других лечебных учреждениях медперсонал, в том числе и женщины, получал и фронтовые “сто грамм” и папиросы. Но мне непонятно, как можно позволять себе заниматься спиртными напитками, если под твоим присмотром находятся сотни больных, которым в любой момент может понадобиться твоя помощь.

- Испытывали недостаток в медикаментах?

- Да. В Сталинграде, уже в начале сентября 1942-го года, была катастрофическая нехватка медикаментов. Не хватало даже простейших дезпрепаратов, не говоря уже о профилактических и сильнодействующих веществах. У нас было так: Главсанупром было указано, что определенные лечебные учреждения имели право получать положенные медикаменты в первую очередь. В число этих учреждений входило и мое санитарно-транспортное судно. Я знала, что могу в любое время потребовать выделить мне полагающиеся препараты. Причем в сам Сталинград для этого ехать не было необходимости, все можно было получить на армейских складах. Однако с началом активных боевых действий в городе, полученный запас медикаментов быстро закончился и мне часто приходилось идти к снабженцам с протянутой рукой. Подаешь заявку на получение медикаментов “в связи с крайней необходимостью”, приходишь получать - а ничего нет. И так же в следующий раз. Очень часто мне приходилось получать отказ: “Ничего не запрашивай - никаких лекарств нет. Можешь жаловаться на нас в Главвоенсанупр”. И я вместе с еще одним доктором из Казани, который старался всегда иметь полный запас лекарств, писали письма, в котором отмечали халатность в доставке медицинских препаратов. Когда я в Москве проходила подготовку на должность начальника санитарно-транспортного судна, нам всем перед отправкой на фронт выдали небольшой крючок, который крепился на обратной стороне воротника. На нем был написан один лишь номер телефона, которым мы могли воспользоваться лишь в случае крайней необходимости. Как оказалось, это было очень удобно: номер не мешался и в то же время был всегда под рукой. Этот был номер заведующего фармацевтическим складом Главвоенсанупра Ибрагимова, татарина по национальности. Когда мне в очередной раз отказали в получении всего необходимого, я воспользовалась возможностью позвонить по этому телефону. Ибрагимов меня выслушал и сказал: “Не беспокойтесь, вас обеспечат всем необходимым”. Буквально на следующий день прилетел самолет, в котором были доставлено все, о чем я просила. Руководство Военсанупра армии в тот момент располагалось в одиннадцати километрах от Сталинграда, в лесочке, на правом берегу Волги. Я была в палатке, когда ко мне подошел летчик и спросил: “Товарищ старший лейтенант медицинской службы, не Вы запрашивали самолет?” Я поначалу не поняла о чем идет речь и ответила ему: “Молодой человек, даже если и я, Вас это не касается”. А потом до меня дошло, что это привезли медикаменты по моему запросу. Особенно я обрадовалась запасу противостолбнячной сыворотки, от недостатка которой в ужасных страданиях погибало очень много людей. Но доставка медикаментов не осталась без внимания руководства армейского Военсанупра. Вызвали меня: “Это Вы самовольно позвонили в Главвоенсанупр и заказали там медикаменты?” - “Да, я” - “Какое Вы имели право? Вы же, прыгнув через голову, нарушили всю субординацию! Да мы Вас за такое самоуправство отправим на гауптвахту!” - “У меня есть такое право. Я это сделала по распоряжению Главвоенсанупра”. В общем, хоть и выслушала я от своего начальства много неприятных слов, зато поступившими лекарственными средствами мы восполнили нехватку медикаментов не только на моем санитарно-транспортном судне, но и на многих других. Начальник Военсанупра армии после всего этого заявил: “Я должен поехать к вам на пароход, посмотреть, что у вас там творится!” Приехал он, когда мы шли по направлению к Астрахани. В тот день для раненых была приготовлена великолепная уха, которой мы угостили и проверяющего. Он пообедал, осмотрел пароход, посмотрел на то, как мы работаем. Все ему понравилось, и он сказал: “Ну ладно, работу транспорта Вы организовали замечательно, поэтому наказывать Вас я не стану”. В 1948-м году я встретила его в Ленинграде: посидели, посмеялись, вспоминая, как он меня чуть на гауптвахту не отправил.

- Спасая раненых, Вы сами имели какие-нибудь ранения?

- Однажды в Сталинграде, во время сильной бомбежки, я упала с трапа, вывихнув себе палец и плечо. Это были единственные мои травмы за всю фронтовую работу.

- Как отмечали День Победы?

- Мы все пребывали в безумной радости и ликовании. В этот день я находилась на дежурстве, а уж потом, сменившись, нам дали возможность хорошо отпраздновать нашу Победу. Мы радовались, что теперь жизни людей будут сохранены и они не будут погибать на полях сражений или умирать у тебя на руках. Знаете, это настолько ужасное чувство, когда ты делаешь все возможное, чтобы сохранить жизнь человеку, но судьба распоряжается по-своему. Воспоминания о войне мне помогают в жизни - только начну “раскисать”, как сразу вспоминаются фронтовые годы, все то, что пришлось пережить. Возможно это и позволило мне дожить до своего векового юбилея, создав целую династию медиков в нашей семье.