Я родилась 18 марта 1924 года в городе Кострома. Родители были выходцами из крестьянской среды землепашцев-середняков. Папа служил в Красной Армии, пришел раненым с Гражданской войны, вскоре после моего рождения сильно простыл после похода в баню, и умер. Мать стала чернорабочей. Одна воспитывала четырех мальчиков и двух девочек: меня, Галину, Михаила, Алексея, Николая и еще одного брата. После семи классов я поступила в Костромской медицинский техникум, окончив который по настоянию братьев поступила на первый курс медицинского института, и тут началась Великая Отечественная война. Летом 1941-го мы с двоюродной сестрой вернулись домой на каникулы, пришли 22 июня с гуляний, и в полдень по черному репродуктору объявили: «Граждане и гражданки Советского Союза!...» Это было выступление наркома иностранных дел Вячеслава Михайловича Молотова, который сообщил о нападении Германии на Советский Союз. Женщины, в том числе и моя мама, страшно плакали. Братьев вскоре призвали в Красную Армию. Трое из них погибли на фронте.
Продолжила учебу, а в 1942-м году меня вызвали в военкомат и предложили написать заявление о добровольном вступлении в армию, чтобы помогать раненым. Я сказала, что обязательно пойду, но мама, узнав о моем решении, начала плакать и причитать: «Не пущу свою дочку на фронт! Пускай еще учится! Она и так без отца осталась!» Но я твердо сказала, что пришло время лечить людей на передовой и идти на фронт. Как меня мама не уговаривала, все равно пошла. Состав не один месяц двигался в Калинин, долго стояли на станциях. Один раз бомбили, бомба попала в задний вагон, где находился сухой паек. Все продукты у нас пропали: соль, сухарики и всякое такое. Ехали впроголодь до самого Калинина.
По прибытии разместили всех по квартирам, после чего стали распределять по госпиталям, а нас втроем: меня, Зою Коломиец, боевую девушку, сильно курившую, и Мишу Макарова вызвали на городской стадион. Приказали взять с собой ложку, котелок, и отправили на передовую в артиллерийский полк, номера которого в моей памяти, к сожалению, не сохранилось. Стала перевязывать раненых, вытаскивала их с поля боя. Была отчаянная, получила от солдат прозвище Чижик за то, что быстро ползала по передовой. Многие события войны вышли из памяти, но хорошо запомнила, как нашему капитану Жене Бирюкову оторвало ногу, и я потащила его в медсанбат. Говорю его командиру, майору, что нужно срочно делать переливание, так как капитан потерял много крови. Очень плохой пульс, сердце почти не бьется, а майор отвечает: «Чижик, кровь так и не прислали, хотя я столько раз давал заявку, но так и не привезли». Как нет?! Тогда я отдала ему свою кровь, хотя сама еле на ногах стояла. Сделали прямое переливание: меня положили на доску на два стульчика, а рядом Бирюкова. Провели трубку, и кровь потихоньку пошла к капитану. Другой рукой держу его руку, щупаю пульс. Когда он улучшился, сказала майору, что нужно еще продолжить переливание, еще не совсем хорошее самочувствие. Когда закончили, Женя вскоре очнулся, и сказал: «Чижик, ты меня спасла, я напишу маме письмо в Москву, приезжай к нам после войны, мы с тобой еще станцуем вальс!» Капитана увезли в тыл, в Калинин, он писал мне письма, его мама также поблагодарила в письме. Но затем связь прервалась, потому что нашу часть то туда, то сюда перебрасывали.
Бои шли беспрерывно, запомнилось, как я убила врага. Было затишье после очередного сражения, и я попросила своего неизменного помощника санитара Колю обойти справа поле боя, потому что там могут быть раненые, которым еще не оказали помощь. Сама же решила ползти прямо в медпункт, чтобы набрать медикаментов. Если же Коля находил кого-то, то он мне свистел потихоньку, и я прибегала. Точнее, короткими перебежками пробиралась, потому что на передовой мы только ползали. Вдруг слышу какой-то шум, навострила уши, остановилась. Смотрю: катается клубок из двух тел. Подобралась поближе, чтобы увидеть, в чем же дело. Сверху то немецкая шинель, то наша. Поняла, что идет страшная борьба. Что делать? Миша далеко, я сама. Оружия нет, с собой не таскала. К счастью, увидела, что у немца из кармана шинели торчит рукоятка пистолета. Беда, надо что-то делать. Кричать Колю нельзя, а немец уже крепко держит руку русского, и собирается придушить. Подобралась поближе, даже не знаю, как мне это удалось, но выхватила из кармана пистолет, и прямо в лицо врагу выстрелила. Брызнувшая кровь залила мне все лицо, но не убила, немец жив остался, тогда во второй раз стрельнула прямо в грудь. Только тогда враг, здоровый бугай, упал. Немного погодя я сама упала со страха. Очнувшись, быстренько поползла в медпункт, который уже близко находился. Переступила через порог палатки, и упала, залитая кровью. Капитан подбежал ко мне, стал расспрашивать, в чем же дело. Ничего не соображаю. Только показываю, что там Коля, и, кое-как собравшись с силами, объясняю, что немца убила. Все удивились: «Как, Чижик убила немца! Не может быть!» Пошли туда, нашли моего врага, и спасенного солдата, тело быстро похоронили, потому что опасались, что где-то еще могут оказаться немецкие солдаты. Позвали раненых, чтобы зарыть могилу. Но больше никто не появился. Солдата, с которым убитый мною боролся, очень сильно меня благодарил.
Вошли в Прибалтику. Нас разместили по квартирам, я жила у семейной пары. Относились они ко мне неплохо, угощали вкусной тушеной морковкой. В одном из боев от разорвавшейся бомбы меня контузило и ранило, всю засыпало землей, левую руку и ногу побило осколками. Хорошо, что солдаты подняли крик, где же Чижик, стали меня искать везде. Нашли, откопали.
Войска стали двигаться вперед, в Восточную Пруссию. Здесь я, находясь в госпитале, обслуживала лагерь немецких военнопленных. Их кормили так же, как и наших солдат, даже лучше. Мне караульные сказали, что нужно пленных обязательно вылечить, чтобы они нам города отстроили, ими же и разрушенные. Я делала им внутривенные уколы, была отчаянная. Но практики не хватало первое время, немцы говорят, мол, больно делаете, а я отвечала: «Вам так и надо». Держали их в большой конюшне: пол хороший, окна большие и светлые. Ночью солдат караулил у дверей, а я сидела за столом, и постоянно делала уколы. Страшновато было, ведь в любой момент могли подойти и прирезать. Но немцы вели себя смирно. Один раз я вышла на улицу ночью и вижу, что один из военнопленных повесился, кричу солдату, зову его, он выбежал и увидел самоубийцу. Не смогли его спасти.
 |
Анна Андреевна Кудреватых (Осокина), АР Крым, 29 декабря 2013 года |
Немцы днем работали под присмотром караульных, а потом к вечеру возвращались в конюшню. Следили за ними строго, однажды какой-то немец сбежал, стали его искать, пошел дождик, беглец залез в кусты, но все же его нашли, и сказали: «Копай себе могилу». Как выкопал, поставили на край могилы, и застрелили.
Что еще запомнилось: в Восточной Пруссии дома красивые у немцев, двухэтажные, мы там жили и спали, ведь мирных жителей не было, они куда-то сбежали. Кое-что нам оставалось, много хороших вещей находили, но нам не разрешали их брать. Только старшие офицеры высылали домой большие посылки. Под окном многих домов росли кусты малина, разные фруктовые деревья. Культурно враги жили.
9 мая 1945 года мы встретили в Тильзите. На рассвете сильный крик поднялся, мы проснулись и смотрим, как солдаты бросают головные уборы в воздух, и орут: «Ура! Война кончилась! Война кончилась!» Я все еще не оправилась от ранения, меня хотели схватить и качать, но товарищи сказали, что нельзя Чижика трогать, у нее правая нога больная. Что запомнилось? Крики, шум, вокруг бросают в воздух фуражки и пилотки.
- Каковы были ваши обязанности на передовой?
- Перевязывала раны, вытаскивала раненых в медсанбат. Тащила зубами и ногтями, падала и поднималась, снова тащила, очень сильно помогал Коля-санитар, хороший парень.
- Какие ранения были наиболее характерны?
- Очень много осколочных. Пулевые также частенько встречались, но все-таки реже. А так, на передовой раненых всегда много.
- Чем вы обрабатывали раны?
- Перекисью водорода и йодом. А вот белого стрептоцида имелось очень мало, он почему-то пропадал часто. Если им засыпали раны, то те быстро заживали.
- Какие средства использовали против вшей?
- Ой, не спрашивайте, у солдат было столько вшей, что ужас. А когда работала с пленными немцами, то у тех вообще вшей было море. Обрабатывали так: раненых мыли и купали, одежду прожаривали. В Восточной Пруссии немецкие маленькие дети были все страшно завшивленные, кричали мне: «Швестер! Швестер гут!» После обработки ран даже целовали в щеки.
- Как питались на фронте?
- Не очень-то хорошо. Вот американская тушенка была вкусная. Когда я отдала кровь жене Бирюкову, майор принес мне банку тушенки и кусок хлеба. Сказал самой скушать, но я решила отнести на передовую ребятам, ведь они тоже голодали сильно. Понесла, дала по кусочку каждому, да и сама покушала.
- Как лечились ожоги?
- Раствором марганцовки обрабатывали.
- Что входило в сумку санинструктора?
- Бинты, вата, жгут для остановки кровотечения. Была и перекись водорода.
- Испытывали ли недостаток в перевязочных средствах?
- Бывало много раз, что не хватало даже бинтов. Наш командир медсанбата, майор, все-таки какой-то неорганизованный попался, невнимательный к нуждам санинструкторов. Шляпа.
- Чем вы были вооружены как санинструктор?
- Автомат ППШ сначала выдали, но вскоре его забрали. Пистолеты, если солдаты подарят, то забирали, не разрешали их иметь.
- Какое было отношение к Сталину?
- Сталин хороший командующий, без него мы бы не победили. Голова.
- Такие фамилии как Жуков и Рокоссовский звучали на фронте?
- Георгий Константинович Жуков являлся нашим героем.
- Что было самым страшным на войне?
- Все страшно. Стрельба повсюду.
- Как мылись, стирались?
- Трудно приходилось, антисанитария повальная. Когда снимешь повязку с раны, а там черви в ней лазят. Ужас, вспоминать трудно.
- Как к вам относились солдаты и офицеры?
- Солдаты меня очень любили, часто говорили: «Наш дорогой Чижик!»
- Молились ли в войсках?
- Было дело. И крестились часто во время боя.
- С «лесными братьями» сталкивались в Прибалтике?
- Да, это очень плохие люди, типа бандеровцев. Зазывали в комнату солдата, давали ему пирожки кушать, и тот от отравы умирал.
- Как относились в войсках к замполитам?
- Они хорошо работали с солдатами, помогали во время боя поддерживать дух. Но и периоды затишья случались, тогда немцы играли на баяне на передовой, а мы даже танцевали во время музыки.
Демобилизовалась я поздно, в 1946 году, из Восточной Пруссии. Вернулась домой, мама умерла, трех братьев убило, один был сильно изранен, лечился по госпиталям. Дом развален, одни камни остались. У меня уже рос сын, и поехала с мужем, капитаном Дмитрием Владимировичем Кудреватых, к сестре, жившей тогда в Армении, в Ереване. Галя также была замужем за офицером. Брат, сильно раненый, жил в Крыму. Приглашал к себе, и переехали к нему в село Залесное Бахчисарайского района, стала работать медсестрой. Сейчас живу в доме-интернате для престарелых и инвалидов.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
