Я родилась 25 июля 1920-го года в деревне Федоровка Чутовского района Полтавской области. Отец служил в еще царской армии, был тяжело ранен, и что интересно, сразу же при советской власти ему дали маленькую пенсию как инвалиду. Власти не забыли, все-таки помнили, что отец участвовал в Первой Мировой, хотя сама война по сравнению с Гражданской была предана забвению. У меня было две сестры, Анастасия, которую мы все звали Наточка, и Наталка, ее называли Талочка.
Я окончила сначала семь классов, после чего поступила в Полтавскую фельдшерско-акушерскую школу, которую завершила в 1937-м году. Стала работать операционной сестрой, но так как хотела быть врачом, то поступила в вечернюю школу и получила полное среднее образование в 10 классов. В 1940-м году стала студенткой Харьковского государственного медицинского института, так как в Полтаве мединститута еще не было. Здесь я познакомилась со своим будущим мужем Анатолием Кузьмичем Касперовым. Хороший человек, военный связист. Он был очень сильный и умелый, прекрасно работал руками. Мы встречались весь учебный год, потом я поехала к отцу под Полтаву из Харькова, чтобы он разрешил нам пожениться. А тот мне сказал: «Пока ты не окончишь третий курс, я тебя замуж не отпущу, потому что в таком случае не будет в нашей семье врача». Дала отцу честно слово послушаться и не выходить замуж. Но когда на попутках добралась до Харькова, 1 мая 1941-го года, когда у всех студентов были праздничные выходные, мы пошли с ним в ЗАГС и расписались, правда, оставила свою девичью фамилию.
В институте довольно много занятий было посвящено военному делу, говорили, что всем надо быть готовыми к войне, все уметь. Как-то тоскливо и страшновато было на душе, буквально в воздухе чувствовалось, что может начаться война. Хорошо помню это ощущение. Тогда мне шел двадцать первый год, и какие-то тихие разговоры о возможном конфликте с Германией в преподавательской велись.
22 июня 1941-го года мы по радио узнали о том, что началась Великая Отечественная война и немцы бомбили Киев. Только услышали, и бегом устремились в военкомат, а у меня был военный билет, поскольку работала операционной сестрой. В нем на красной полоске было написано, что в случае чрезвычайного положения мне необходимо немедленно идти в военкомат. Уже 30 июня я была назначена в эвакогоспиталь № 3482, куда попали многие студентки из нашего мединститута, но они еще не окончили обучения, учились максимум на двух курсах, а я до ВУЗа окончила техникум, и работала операционной сестрой, поэтому меня сразу же назначили старшей операционной сестрой. Сначала мы располагались в Харькове, вскоре беспрерывным потоком начали поступать раненые с фронта, работала за операционным столом по 24 часа в сутки.
 |
Галина Никитична Шейко (Касперова) со своим мужем Анатолием Кузьмичем Касперовым, 1946-й год |
Когда немцы стали приближаться к Харькову, мы эвакуировались на подводах сначала в Воронеж. Перевозили все медицинское оборудование, а за нами отступали войска. Затем прошли Сталинград, где сели в эшелон и доехали до Сибири, в которой провели больше девяти месяцев. Нам там было очень тяжело, с фронта постоянно привозили раненых, а наши хирурги проводили операции. Располагались в городе Абакан Хакасской автономной области Красноярского края.
Потом нас снова вернули в Сталинград и Воронеж, дошли до Сум. Сумы неподалеку от Полтавы и мне дали отпуск, чтобы съездить к родителям. Но при этом предупредили, чтобы я потратила на побывку и дорогу не более семи дней, потому что через неделю наша часть будет продвигаться дальше. За первые три дня я еле добралась до Полтавы, потому что все эшелоны и транспортные колонны двигаются на передовую, а я иду обратно, подвезти некому. В основном пешком шла. Увидела родителей, поцеловались, и надо возвращаться. Накормили они меня, дали еды в дорогу, хлеба тогда особенно не было, только у военных он регулярно имелся. Папа с мамой суют мне кусочек хлеба, а я им говорю: «Да мне не надо, я вам свой паек отдам!» Вернулась назад в госпиталь и еле успела, она уже начинали собираться для передислокации.
Дальше был Киев, здесь меня перевели старшей операционной сестрой в армейскую станцию переливания крови № 4 60-я армии 1-го Украинского фронта. Наша станция относилась к 177-му запасному стрелковому полку. Работа тоже очень серьезная и сложная. Самое неприятное – доноров брали из солдат запасного полка, они с удовольствием сдавали кровь, потому что им сразу же деньги вручали и, сколько есть возможность, два или три дня усиленно кормили перед отправкой на передовую. Так что сегодня он сдал тебе кровь, а завтра после боя ему самому эта кровь нужна, или вообще солдата не стало. Такое часто происходило. Бывало, что и сама сдавала кровь, когда не хватало доноров. Сейчас рассказываю, как будто бы ничего страшного не происходило. Мне всегда было страшно. Страшно за солдат, за раненых, всегда боялась, что не успеем кому-то помочь. Когда были сильные бои, раненых в медсанбаты прибывало настолько много, что их не успевали отвозить в госпиталь. Ко мне врачи приходили и просили: «Галочка, иди на передовую, там нужна опытная сестра, чтобы по дороге смогла спасти раненых!» Хорошо помню, как однажды из-за отсутствия транспорта тащила к госпитальному эшелону тяжелораненного солдата, а он весил в три раза тяжелее меня. И ведь могла тащить. Надо было это делать, речь шла о человеческой жизни.
Когда на передовой случалось затишье, и сильных боев не было, кровь даже в консервированном виде могла быстро испортиться, тогда же не так было, как сейчас. Это в современной больнице стоят человек десять доноров в очереди, пока у них возьмут кровь, пока то и се, определят, подходит ли эта кровь к сдаче. А в военное время мы взяли кровь, быстренько проверили группу крови и провели анализ. Дальше у нового донора берем. Когда же кровь стоит, то она может испортиться! У нас были сундучки, в каждый входило две ампулы крови. По частям развозили кровь сами, в случае затишья отвозили в соседние части.
 |
Галина Никитична Шейко (Касперова), пос. Ореанда, 25 мая 2013-го года |
И вот однажды решили поехать в наш запасной стрелковый полк, где попросили для соседнего госпиталя привезти кровь, там ее не хватало. Вышли вдвоем с одной девочкой на передовую, и пошли по какой-то дорожке. Идем себе, с трудом тащим по сундучку, и вдруг слышим откуда-то снизу хохот. Прислушались, а это немцы между собой говорят и смеются! Немного знала немецкий язык и поняла, что их развеселили две бабы в военной форме. Ужас! Тут у нас новые силы появились и мы быстро пришли в штаб полка. Говорим там, что принесли кровь, и садимся в канцелярии ждать начальство. Вдруг командир полка не входит, а вбегает. И кричит во весь голос: «Где эти бл…ди?» Увидел нас и орет: «Вы куда пошли?» Оказывается, мы прошли по немецкой территории, они вклинились в нашу оборону, и когда мы вышли на передовую, надо было сделать крюк, а мы пошли напрямую, так как не знали и не спросили, как нужно идти. Спасло нас то, что немцы ожидали наступления наших войск и побоялись выдать свои огневые точки, поэтому и не открыли огонь. Так что мы и кровь спасли, и сами спаслись. Но уж командир полка высказал все по всем правилам, с матом показал на карте, как мы должны были идти. Он был сравнительно молодой и горячий мужчина. Когда поостыл, то говорит: «Ну, теперь я вас к вам домой повезу, сделаю нагоняй вашей начальнице!» Нашей станцией командовала женщина-подполковник. Этот случай я до сих пор не могу забыть.
Из Киева нас направили во Львов, где мне присвоили звание младшего лейтенанта в июле 1944-го года, потом в Польшу и остановились мы в городе Миколайки. Здесь встретили Победу. Еще 2 мая 1945-го года уже знали о том, что Берлин пал и все радовались. А 9 мая организовали праздничный обед, повсюду слышались крики радости, и плач, и слезы, и все, что хотите. Затем командование стало получать указание – отпускайте студентов доучиваться, пусть подготовятся к новому курсу. Так что меня быстро демобилизовали.
- Раненые прибывали в госпиталь наплывами?
- Да. Бывали периоды затишья, но чаще случалось, что круглые сутки у операционного стола находились. Хотелось всех спасти. Сейчас у меня развилось профессиональное заболевание операционной медсестры – постоянно стояла на ногах у стола, и заработала тяжелый тромбофлебит.
- Случались ли перебои с перевязочным материалом?
- Нет, и ваты, и бинтов всегда хватало.
- Чем обрабатывали раны?
- Использовали в госпитале стрептоцид, а под конец войны у нас всякие лекарства были, особенно когда мы находились в Польше.
- Больше было ранений в госпитале осколочных или пулевых?
- Такой статистики не велось. Но, работая в госпитале, я поняла, насколько страшным было немецкое автоматическое и пулеметное оружие, потому что большинство раненых попадали к нам не с одной раной, а несколькими, то есть очередь попадала в тело. Вот это было самое страшное, если пули попали, к примеру, в руку, то еще ничего, а если хоть одна задела сердце или голову, то раненого спасти очень трудно.
- Как боролись со вшами в госпитале?
- Вот где я узнала как следует вшей, так это когда наш эвакогоспиталь № 3482 находился в Сибири. Привозили страшно завшивевших раненых. Мы снимали с них одежду и все обрабатывали. А потом нас сразу же отправляли в душ, кроме того, приходилось постоянно стричься, хотя далеко не всегда успевали это делать.
- Как бы Вы оценили врачей-хирургов, с которыми работали?
- Это были очень грамотные специалисты, ведь каждый знал, что им надо людей спасать. Я не встречала в нашем эвакогоспитале неграмотного хирурга или врача. Могу говорить с уверенностью, ведь сама имела на тот момент среднее образование, и благодаря опыту работу операционной сестрой разбиралась в хирургии.
- Как к Вам относилось мирное население в Польше?
- Поляки к нам относились хорошо, ведь мы им постоянно помогали. В том месте, где располагалась на станции переливания крови, немножко ниже находился госпиталь, в котором лечили и наших, и польских солдат и офицеров. Вот в западной Украине я встретила недоброжелательное отношение, но во время войны они только чувствовалось, но не проявлялось в открытую. Несколько лет назад встретила свою фронтовую подругу Веру Марусенко, она после войны окончила мединститут, и работала во Львове заведующей хирургическим отделением. Рассказывала мне о своей жизни, затем говорит: «Поедем, я тебе покажу те места, где мы воевали». Поехали, и ее друзья-львовяне меня спрашивают: «Галочка, а ты тоже воевала за Сталина? Вот надо было за Гитлера сражаться, тогда бы мы все хорошо жили!»
- Как кормили?
- Еды всегда хватало. Не голодали мы, даже если у нас не было обеда или ужина, не подвезла вовремя кухня, то нам дадут сухари, мы чай себе сделаем и пьем. Если сахара нет, то нам поляки всегда давали что-нибудь сладенького. А вот водку на фронте я не пила – и мои деды, и мои родители ее не пили, и мне не хотелось.
- Под бомбежки попадали?
- А как же, попадали. И хотя меня ни разу не ранили, бомбежек боялась больше всего на свете.
- Как сложилась военная судьба Вашего мужа?
- Мой муж всю войну воевал связистом, находился на передовой. Встретил Победу над Германией, а затем Японией в должности командира роты связи 243-й Краснознаменной Никопольско-Хинганской стрелковой дивизии. Был дважды ранен, один раз тяжело. Мы с ним переписывались только в конце войны, до этого связи не было. Очень переживала за его судьбу. Но все сложилось хорошо, и до самой его смерти прожили душа в душу.
- Каково Ваше отношение к партии, Сталину?
- Не знаю, как и кто, но я считаю, что если бы не Иосиф Виссарионович Сталин, то неизвестно, чем бы закончилась война. Было и плохое в его действиях, но было и хорошее. Сталин был бессердечный руководитель, но во время войны нужна именно такая сильная и жесткая рука.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
