Я родилась 15 февраля 1925 года в маленькой деревне Дудинская Тутаевского района Ярославской области, состоявшей из тринадцати домов. Поблизости протекала речка, выше располагалась деревня Ратмирово, побольше нашей, из домов тридцати. Еще дальше стояла деревня Кулиги. В округе были раскиданы небольшие деревеньки по 15-20 домов. В основном проживали одни и те же фамилии, многие из них имели тесные родственные связи. Мои родители были простыми крестьянами-середняками. У отца имелось обычное хозяйство: лошадь, корова, постоянно держали одну овечку. Трудно жилось, земли не так много, и рабочей силы мало, только мама с папой работали в поле, мы-то были еще маленькими. Когда мама Юлия, 1902 года рождения, вышла замуж за отца Андрея Ивановича, 1885 года рождения, у него было трое своих детей, его первая жена умерла при родах. Мама этой женки, повитуха, имела добротный дом, к ним поселился отец, потому что его родители рано умерли, и он подчинялся бабушке. Она не разрешила папе вести первую жену в больницу во время тяжелых родов, но когда он все-таки ее повез, врач сказал, что уже поздно и женщина умерла прямо на операционном столе, а ее мать жила с нами до самой смерти.
 |
Родители Лидии Андреевны Андрей Иванович и мама Юлия, г. Тутаев, 21 июня 1944 года |
От первого брака у отца осталось три сына: старший Николай, 1912 года рождения (неподалеку от Ярославля в 1944 году умер от ран), средний Владимир, 1913 года рождения (во время Великой Отечественной войны защищал Ленинград). И младший Александр, 1918 года рождения, он служил на границе, и, по всей видимости, погиб в первые часы войны, еще во время войны его жена получила после извещение о том, что он пропал без вести. Три старших сына вскоре отделились, создали свои семьи и построили дома, но бабушка к ним не пошла, не захотела, с нами жила. В семье родилась я и два младших брата. Рядом с нами жила моя крестная Мария Васильевна Кутавцева с мужем Василием Васильевичем.
Когда создавали колхоз, все плакали, особенно когда отводили лошадей в общие конюшни. И мама с папой украдкой вытирали слезы. Отец очень любил лошадь и старательно ухаживал за ней: она была красивая, чистая и гладкая. После постепенно привыкли к колхозу.
 |
Лидия Андреевна Тришкина (справа) в восемнадцать лет с подругой, г. Тутаев, февраль 1943 года |
Четырехклассная школа располагалась в Ратмирово, сначала в ней училась. Сидели за партами девчонки вперемешку с мальчишками, по одной стороне класса шел первый класс, по другой – третий, потому что занятия для двух классов вела одна учительница. После окончания начального образования пошла в город Тутаев, где отучилась в пятом классе. Жила в семье старшего брата Александра и его жены. Мы после деревни были очень стеснительными, а городские девчонки боевые, поэтому больше не стала учиться.
Поступила в городе в артель имени 5 декабря. Мы вязали накомодники с помощью специальной прялки. Нити распутывали сами, и несколькими деревянными иголками их вязали. Если дома нитки навивали сами в один клубок, то там, чтобы побольше за смену сделать, использовали сразу несколько клубков. Платили слабовато. Родители сняли мне квартиру.
 |
Брат Лидии Андреевны Александр Андреевич Тришкин, по всей вероятности, погибший в первые часы войны |
На выходные приезжала проведать родителей. 22 июня 1941 года как раз было воскресенье, и многие деревенские пошли в город на базар или в магазины. Оттуда все вернулись плачущими, рассказали, что началась война. Мы тогда недопонимали, что такое война. Начали призывать мужчин, старший брат Николай как раз перебрался в Ратмирово, для чего перевозил как раз свой дом, уже поставил его и накрывал крышу, осталось только во дворе ее сделать. И его прямо с лестницы взяли в армию. Многих призвали, почти всех мужчин. Остался только один пожилой мужик в Дудинском, они жили с женой, имели двух сыновей: первый служил в кадровой армии, а второй был неблагополучным и страдал головными болями. Затем и младшего их сына взяли на Трудфронт, с которого он так и не вернулся. Их родители умерли от голода, они были не очень приспособлены к жизни.
 |
Брат Лидии Андреевны Владимир Андреевич Тришкин, в годы Великой Отечественной войны оборонявший Ленинград, 12 июля 1942 года |
Я после начала войны вернулась в город, снова в артель. В тылу тяжело приходилось, все экономили, но не голодовали. Занимались тем, что вязали маскировочные сети. Потом к ним как-то привязывали веревку и отправляли в красильный цех, чтобы выкрасить в зеленую краску. Повестка пришла из военкомата 10 марта 1943 года. Сначала решила пойти в деревню за вещами и какой-то провизией, а родители, еще до прихода повестки, часов в 10 или 11 дня заходили ко мне и принесли бидончик молока и хлеба. Они шли дальше через Волгу в деревню, где жила папина сестра, она одна осталась, муж умер, и тетя тоже ушла из жизни. Я и не спрашивала ни о чем папу с мамой, нас на похороны не пускали. Они еще находились на поминках, поэтому я попросила свою подружку за ними сбегать, рассказала ей, где жила папина сестра. Та только подошла к двери тетиного дома, как мама с отцом приходят с кладбища. Она им и рассказала о том, что мне повестка пришла, те сразу же зашли в теткин дом, взяли в сумочку продуктов, что были, и пошли ко мне. А мне нужно было пройти десять километров пешком до Дудинского, хорошо хоть, какая-то повозка ехала, а мой родной брат Анатолий, 1929 года рождения, был хорошо известен в округе, так как постоянно с гармошкой ходил. И мужик, что на телеге ехал, меня с собой взял. Спрашивал, откуда и чего, рассказала об Анатолии, которого он хорошо знал. Доехали до Ратмирово, повозка дальше поехала, а я пешком пришла в родной дом, следом появились мои родители, мама стала печку топить и испекла мне пышки, я собрала свои вещи. После мама с Толиком повезли меня в военкомат на определенное время. Всего из Тутаево с артели призвали троих, а из города пять девушек. Когда в военкомате проходили медкомиссию, вторая девочка из артели оказалась немного глуховата, и ее не взяли, я же была крепкой и здоровой, и нас двоих с артельской женщиной, которая уже была замужем, но детей не имела, взяли. Мама с братом немножко посидели на лавочке и поехали обратно, нас же ночью отвезли в Ярославль. Там стали формировать госпиталя.
 |
Лидия Андреевна Тришкина (слева) и медсестрами Катей Кукушкиной (справа) и Люсей (сидит с котенком), г. Либау, 20 октября 1944 года |
Всего создавалось три или четыре госпиталя, меня определили в армейский полевой госпиталь для легкораненых № 5287, в операционно-перевязочный пункт, где ведущим хирургом была майор-женщина Любовь Трошина. Отчества ее даже не знаю, потому что обращались к ней исключительно «товарищ майор». Ее муж являлся начальником нашего госпиталя. Служили на пункте еще два лечащих хирурга, обе женщины. В смене трудились со мной две медсестры: перевязочная и хирургическая. Последняя работала при операциях, но вообще-то они работали вместе, помогали друг другу, и санитарок также было двое. Иногда меня ставили за стерильный стол, особенно когда мы были перегружены во время наплыва раненых. Как меня назначили санитаркой, так и провоевала ею до конца войны, только уже в мирное время прошла курсы медсестер. Первым делом во время формировки нас направили в санпропускник, где вымыли, и одели советское обмундирование: гимнастерки, юбки и сапоги минимум сорокового размера. Дальше принимали присягу, после чего погрузили в эшелон.
 |
Лидия Андреевна Тришкина, г. Бернау, 1945 год |
Ехали, начиная с майских праздников 1943 года, целый месяц, и прибыли в город Елец, где разгрузились на станции в тупике. Оставили из личного состава охранять имущество несколько человек, остальные отошли в поле, разложили шинели, другими накрылись и там переночевали до утра. Боялись налетов. Утром надо передислоцироваться на место назначения, у нас имелись здоровые телеги с приготовленными на кухню дровишками и имуществом, а лошадей еще нет. Тогда в эти телеги запряглись по две девочки, одна еще сзади помогала, и везли через весь город. Местные жители стояли на обочинах и смотрели на нас, как на лошадей впряженных. Приняли какой-то госпиталь в Ельце, его персонал дальше передвигался. Дважды довелось испытать на себе налет вражеской авиации, в соседний госпиталь краешком бомба попала, нас, к счастью, не тронули. Хотя когда начинался налет, остается одна из дежурных санитарок с тяжелоранеными, а остальные идут в бомбоубежище. Налеты случались здесь редко. Госпиталь был заполнен полностью.
Затем мы шли следом за фронтом, прошли Польшу, поляки встречали нас нормально. Помню, что когда пешком проходили через Варшаву, еще не успели убрать трупы убитых немцев с поля боя, а поляки уже сидели на дороге и что-то продавали, прямо как узбеки. Кто сало, кто молоком торговал, мы много по сторонам не смотрели. После Варшавы на машинах отвезли дальше в Германию. Подошли к Одеру, там после форсирования реки пришло очень много раненых сразу, а вот во время Берлинской операции раненые поступали постепенно. Что еще рассказать, всякие ранения попадались, хорошо помню одного, его оставили в комнате после операции. Он лежал вниз головой, раненый в ягодицу разрывной пулей, сам был без сознания, бедный, но мы его не бросали, чтобы он чувствовал поддержку. Немного ворочался, но в сознание не приходил, ничего не кушал и не пил, а затем умер. Мы всегда наблюдали за такими ранеными, стояли по очереди у койки или стола по поручению врачей. Вообще же, тяжелых раненых мы старались быстро отправлять в другие госпиталя подальше от фронта. У нас лежали в основном легкораненые.
 |
Лидия Андреевна Тришкина (слева) с сослуживицей, Германия, 1945 год |
9 мая 1945 года мы стояли в городке Ландсберг. Жили по квартирам неподалеку от госпиталя. Рано утром к нам пришли радостные раненые, кричат: «Девчата, война закончилась!» Мы сразу же встали и пошли в госпиталь, где все радовались, кто мог ходить из раненых: все вышли на улицу.
 |
Лидия Андреевна Тришкина (слева) с санитаркой Катей, Германия, 1945 год |
- Как были организованы смены в госпитале?
- Трудились сутки, утром еще немного помогали, после уходили на отдых. Должны по идее отдыхать весь день и ночь, но только заснешь, как после, а то и до обеда начинается наплыв раненых, приходят за тобой и будят: надо идти помогать. А потом снова на смену по расписанию выходишь. Иногда даже на кухни не закажут обед, когда вне графика работаем, думаем, без обеда до ужина проживем, но иногда ничего не оставалось и вечером.
- Какие бинты вы использовали для перевязки раненых?
- Только новые, мы их не стирали, так как не имели возможности стирать, негде и некому, мы с ног от усталости валились во время наплыва.
- В лекарствах недостатка не было?
- Нет, всегда хватало, мы не знали, что такое недостача. Очень даже хорошо было насчет этого.
- Во время войны в госпиталях происходили удивительные встречи родных людей или товарищей. Не доводилось быть свидетелем таких событий?
- А как же, расскажу. Война еще не кончилась, когда мы стояли в Ландсберге, и поставили санпропускник, куда раненые поступали, и они там на полу лежали. Одна медсестра, Катя Кукушкина из Ярославля, идет к столу с врачом, а ей кто-то с пола кричит: «Катя! Катя!» Она не оглядывалась, но голос продолжал звать очень настойчиво. Наконец та оглянулась и обомлела: оказывается, что ее звал родной отец! Его оставили в госпитале в нашем 1-м отделении. Она ходила ко мне и брала дополнительные перевязочные материалы для папы. Потом его куда-то в Россию отвезли накануне Победы.
- Какие-либо мероприятия художественной самодеятельности проводились в госпитале?
- Нет, у нас такого не было.
- Охрана в госпитале имелась?
- Никого не было, и никакого личного оружия не выдавали. Разве что мы несколько раз ходили на стрельбища, стреляли, причем не на очки, а на попадешь или не попадешь. Один раз я поразила мишень, но никого не ругали, если промахивались.
- Через госпиталь проходили только солдаты и младшие офицеры, или старшие командиры также поступали к вам?
- А как же, и майоров, и полковников привозили на общих основаниях, тогда никакого чинопочитания и в помине не было, вели они себя очень скромно.
- Замполит в госпитале был?
- Да, служил. Он много с нами не общался, иногда только назначит политсобрание, а мы на смене стоим и не посещали его.
 |
Лидия Андреевна Тришкина (справа) с подругами Верой и Лидой, г. Штраусберг, 1 июня 1946 года |
- Как кормили в госпитале?
- Нормально, вовремя. Я все могла кушать, что давали, в основном кашами питались. Кружки были из железных банок, и на каждый обед врачи проверяли, чтобы ржавчины не было, так что санитарки чистили их перед обедом практически каждый день. Пробовали и американскую тушенку, очень хорошая, а когда я в декрете находилась, то мне выдавали толстое-толстое сало в банках, очень вкусное. Так что проблем с питанием не было, а вот с водой случались. Когда мы стояли в Брянске, как раз зимой 1943/1944 года, было страшно холодно, а нас поселили в большое здание, в коридорах кое-где не было света, идешь, не знаю, какая-то коптилка имелась, тухнут свечи, спичек нет. Пробираешься впотьмах, даже немного страшновато было. Воды мало, и пили, и купались редко, один раз я пошла с горки к речке, чтобы хоть в кои-то годы головы вымыть. А склон полностью обледенел, сплошной каток повсюду. Все-таки добралась, набрала в ведро воды и иду назад. Почти до самого госпиталя дошла, как споткнулась, поскользнулась и упала. И всю воду разлила. До того мне стало жалко это ведро воды, с такой мукой его несла.
- Санобработку одежды раненых от вшей проводили?
- Обязательно, бросали одежду в прожарочную камеру. А у нас вшей не было, хотя только запасное белье нам давали, а гимнастерку и юбку я одни и те же до конца войны носила. Как-то умудрялись их при случае стирать.
- Существовало ли в госпитале отделение для простудившихся или заболевших солдат?
- У нас больных на передовой и не было, все бойцы были закалены боями. А вот мы с Катей Кукушкиной однажды простыли. В домах, где ночевали, там и лежали, девочки приносили кушать и какие-то лекарства давали.
 |
Лидия Андреевна Тришкина (сидит слева) с мужем Музаффаром Джеляловичем Эмирсалиевым (стоит слева), с Верой и ее другом, г. Штраусберг, 1946 год |
- Как вас встречало мирное население в Германии?
- Все-таки с определенной опаской. Когда мы приехали в Ландсберг, первой выдвинулась туда опергруппа во главе со старшим врачом, меня в нее включили, и когда нас распределяли по квартирам, то мы пришли в одну из них, немцы сидят у столов кучками, свои кровати отдали нам. Боялись нас сильно. Да и к девушкам время от времени приходили наши русские офицеры, адреса нам оставляли, чтобы мы им писали. Некоторые занимались письмами, но я этим не интересовалась.
- Как к вам относились раненые?
- Нормально, все, бывало, кричали: «Сестра! Сестра!» Приходилось отвечать: «Я не сестра, я санитарка!» Ведь от медсестры они могли какое-то лекарство просить.
- С особым отделом не сталкивались?
- Нет, на фронте не довелось. После войны с мужем жили в военном городке на квартире, соседями оказались врач с женой и особист. Нормальный и спокойный мужчина.
- Звучали в госпитале такие фамилии как Жуков или Рокоссовский?
- Нет, нам никто ничего не говорил. Только слышали, что после войны старшие командиры отдыхали по госпиталям, но у нас такого не случалось.
- Посылки домой отправляли из Германии?
- Да, я одну или две отправила, там внутри находились какие-то тряпки, ведь в России одна беднота жила, здесь же магазины стояли настежь открытыми. Как заходишь, немцы тебя всегда очень радушно приветствуют.
- Что было самым страшным на фронте?
- Когда бомбили наш госпиталь. Тогда было страшно. И когда раненые поступали, страшно становилось от одной мысли о том, как они все это на передовой перенесли. Начнешь развязывать раны, а бинты присохли к коже от крови, боишься даже трогать их, ведь раненым больно при этом. Они, видя мое состояние, сами говорили: «Открывай, открывай, развязывай, так надо!» Подбадривали еще.
В 1945 году я вышла замуж за фронтовика-водителя Музаффара Джеляловича Эмирсалиева, крымского татарина, призванного в Красную Армию еще до войны, прошедшего советско-финскую и Великую Отечественную войны с первого и до последнего дня. В июне 1946-го демобилизовалась, и мы поехали в Ярославскую область к моим родителям, в деревню Дудинская. Муж вскоре вернулся дослуживать в армию, после демобилизации уехал искать своих родных и добрался до Ташкента. Нашел родственников, его родителей уже не было. Потом моя мама привезла меня к мужу в Среднюю Азию в поселок Палванташ Мархаматского района Андижанской области Узбекской ССР. Трудилась на Ферганском нефтеперерабатывающем заводе в качестве оператора конденсатной станции. За хорошую работу мою фотографию часто помещали на Доску Почета. Вся трудовая книжка в похвальных грамотах. В 1993 году переехали с мужем к сыну в село Владимировка Сакского района Автономной Республики Крым.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
 |
На ежедневной послевоенной утренней зарядке, Лидия Андреевна Тришкина в правом ряду третья снизу, г. Штеттин, 1940-е годы |
 |
Санитарки и медсестры армейского полевого госпиталя для легкораненых № 5287, Лидия Андреевна Тришкина (третья справа), г. Геринсдорф, 1940-е годы |
 |
Лидия Андреевна Тришкина у дома начальника госпиталя Трошина, г. Геринсдорф, 1940-е годы |
 |
Лидия Андреевна Тришкина с мужем Музаффаром Джеляловичем Эмирсалиевым, Германия, 1940-е годы |
 |
Муж Лидии Андреевны Музаффар Джелялович Эмирсалиев, 1950-е годы |
 |
Лидия Андреевна Тришкина с мужем Музаффаром Джеляловичем Эмирсалиевым и детьми Шуриком и Зиной, поселок Палванташ Узбекской ССР, 7 ноября 1951 года |
 |
Отец Лидии Андреевны Андрей Иванович Тришкин в селе Рактиное Ярославской области с внуками Анатолием и Галиной, 1960-е годы |
