Гафаров Сейтэмин

Я родился 23 сентября 1923 года, в деревне Татарская Аккаджа Ак-мечетского района (ныне Черноморский район) Крымской АССР. Сейчас она не существует. Родители мои были простыми крестьянами, в хозяйстве имелись две коровы, овцы, птицы. После образования колхоза отец даже некоторое время был там председателем, мать же работала в поле рядовой колхозницей. В 1931 г. я пошел в школу, до войны окончил 10 классов, серьезное образование по тем временам. Конечно, в нашей деревне десятилетки не было, надо было ходить в д. Садыр-багай в восьми километрах от дома. Преподавали предметы на крымскотатарском языке, русский шел как дополнительный. Так что в 1941 г. выучился, никаких разговоров о войне между нами и близко не было, никто не думал, что вот-вот начнется такое несчастье…

22 июня 1941 г. в деревне по радио объявили, что в 4 часа утра немецкие бомбардировщики бомбили Киев, началась война с Германией. Практически сразу была объявлена мобилизация, призывали всех способных носить оружие до 53-х лет. Мой отец не попал, потому что ему шел 54-й год, он остался в деревне, а меня взяли 18 августа, через месяц и пять дней мне исполнилось 18 лет. Прошел медкомиссию, и тут же из военкомата меня направили в воинскую часть. Называлась подразделение так: особый гаубичный дивизион, мы стояли под деревней Айбар на Перекопских позициях. Видите, какое громкое название, вот только я, числившийся артиллеристом, ни одного орудия не увидел. Простояли долго, была какая-то неразбериха, то туда нас отправляют, то сюда. После наши войска начали в беспорядке отступать от перешейка, тут я не уже скажу, куда и как попадал, сегодня с одной частью отступаешь, завтра с другой. В общем, неразбериха была страшная, хотя тогда нельзя было так говорить, но я своими глазами все это видел. Отступление напоминало бегство.

Первый бой я принял под деревней Чавке, располагавшейся недалеко от Симферополя, первого немца я видел издалека. Стрелял из своей длинной винтовки, а что. Но близко врага не разглядел, после короткого боя мы снова начали отступать, при этом прошли в стороне от Симферополя, в самом городе войны не было, но он везде горел. Наши войска сожгли многие важные объекты при отступлении. Слушай, у меня создалось впечатление, что наши войска в первые месяцы войны были какие-то неорганизованные, не готовились к войне, кто за это отвечал, бог его знает, но явно что-то упустили.

Немецкие самолеты все время бомбили, правда, не группы отступающих, а населенные пункты, так что задерживаться мы просто не могли, в случае чего сразу же оказывались под авиабомбами. Мы отступили к Керченскому проливу, пересекли его, в итоге остановились только в Краснодарском крае. Вскоре остатки разбитых частей были направлены на формирование новых дивизий. Некоторое время мы комплектовались в маршевые части, после дислоцировались в том же Краснодарском крае. А затем нас по р. Волге направили под Сталинград, где начиналась грандиозная битва. Но наши подразделения в битве участия не приняла, мы обошли ее стороной, и попали под Москву. Тогда я попал в 1264-й стрелковый полк 380-й сибирской дивизии 3-м номером минометного расчета в роту батальонных 82-мм минометов. Отсюда дивизия вновь была переброшена, в августе 1943 г. освободила Орел, за что ей присвоили почетное наименование «Орловская». Затем 380-я приняла участие в боях за Украину, после чего нашу 380-ю стрелковую стали использовать как дивизию прорыва и решили перебросить на границу с Белоруссией, где мы перезимовали с 1943 на 1944 гг.

В начале лета 1944 г. мы начали наступление на минском направлении, и вскоре 3 июля после ожесточеннейших боев освободили столицу Белоруссии. Здесь была окружена очень сильная вражеская группировка, наших солдат погибло так много, что и сейчас страшно вспоминать. Затем мы начали освобождать Польшу, правда, пошли в направлении к Восточной Пруссии, например, в боях за Варшаву я участия не принимал. В итоге мы подошли к германо-польской границе. Здесь я был назначен командиром расчета в звании старшего сержанта. В конце войны было очень много боев, мы освобождали Данциг, другие города. Но особенно врезался в память следующий эпизод: при форсировании реки Одер мы наступали на г. Штеттин, наши передовые части, в том числе минометчики, переправились, а артиллерия еще не успела, наша рота попала под сильный обстрел неприятеля, вскоре минометы были разбиты, остался только трофейный немецкий пулемет, лежавший в одной из повозок. Немцы напирали, пытались сбросить нас с узкой полоски плацдарма, тогда я и Вовчик Жирнов вдвоем открыли огонь из пулемета и в течение 2 часов сдерживали натиск врага. Затем подоспело подкрепление, нам удалось удержаться на берегу реки, к нам подбежал командир полка, обнял меня, поцеловал, и сказал: «Сынок, Родина тебя не забудет!» Сами знаете, что получилось все не так, меня не просто забыли, а отправили в депортацию…

После Штеттина я в серьезных боях больше не участвовал. Весь наш полк расположился неподалеку от Мекленбурга в лесу, затем нас перевели в сам город, где мы заняли помещение бывшей казармы для немецких летчиков. В конце мая 1945 г. дивизию раформировали, я остался в оккупационной группе войск, всего после войны прослужил еще полтора года. Из армии меня демобилизовали только с третьей очередью, сначала нас повезли к границе с Финляндией, а оттуда я уже поехал «домой», к своим в депортацию.

- Вы узнали о депортации во время войны?

- Да, в октябре 1944 года всех крымских татар нашего фронта собрали в запасной полк, из Москвы к нам приехал один полковник, мы выстроились, он говорит: «Товарищи, из Крыма высланы все крымские татары, ваша дальнейшая судьба будет решаться в Москве, вы же пока будете здесь находиться». Не знаю, месяц, или сколько, мы там находились, даже не скажешь, что служили, просто числились в запасном полку. Примерно через месяц, или чуть больше тот же полковник приехал обратно, опять всех выстроили, он сказал: «Товарищи, учитывая, что вы уже воевали, награды имеете, Москва всех оставила в рядах своих частей, служить в Красной армии» Опять начались бои.

- Как Вы встретили 9мая 1945 года?

- Интересный день, запомнился. Рано утром смотрю: идет наш полковник, командир 1264-го полка, с ним замполит. Вижу, полковник совсем веселый, думаю, чего он так выпил утром. Тем временем он подошел к казармам, объявил построение, при этом без вещей, как бывалые, мы уже знали, значит, никуда не пойдем. Построились, полковник начал объявлять о победе, еле-еле говорил, ничего непонятно, к счастью, потом слово взял замполит, он и объявил: «Вчера вечером верховное командование Германии подписало безоговорочную капитуляцию. Товарищи, мы победили!» Прямо так и сказал. Первым чувством, понятное дело, была радость - ведь жив остался. Раз войны нет, то ты уже не будешь убит. Все кончено. Большое облегчение в тебе.

Командиры рассчетов минометной роты. Гафаров С. крайний справа в верхнем ряду. Германия, 1945г.

- Чем Вы были вооружены?

- Сначала карабины, потом ППШ, и, естественно, минометы. Из автомата по врагу мне так и не довелось пострелять, все время находился в роте. Миномет бьет навесным огнем, поэтому чаще всего мы стреляли из-за укрытия, самое лучшее так отсекать пехоту противника. Единственные из нас, кто находился постоянно на передовой - это ребята из разведвзвода, они корректировали огонь, отдавали приказы: влево, вправо, дальше, ближе. Эти команды нам отдавал офицер, корректировщики же передавали уточнения по связи.

- Случалось такое, что миномет перегревался от интенсивной стрельбы?

- Бывало так, что до ствола было невозможно притронуться, тогда ему давали остывать.

- Доводилось пользоваться немецкими минами?

- Нет, один раз мы попробовали, но у них что-то не сходилось с нашими минометами, вот из трофейного пулемета стрелял. Надо сказать, вообще-то мы мало использовали немецкого вооружения, хватало советского. Конечно, я не могу сказать, что подвоз мин был бесперебойным, всякое случалось, в другой раз машины прийти не могли. Но с 1943 г., особенно в последний год войны порядок был образцовый. Командование хорошо наладило работы тыловых служб. Большие молодцы. Мне есть с чем сравнивать, первое время был ужас, такого беспорядка я больше не видел, вообще ничего невозможно было понять. Видимо, или не готовились, или предателей развелось, я не знаю.

- Какое в войсках было отношение к партии, к Сталину?

- Мы все поступили в армию комсомольцами. Да уж, вообще же тогда такое понятие как комсомольцы было серьезным делом, будущие члены партии. Коммунистов вроде бы уважали, ведь такая партия была единственной, Это сейчас очень много партий развелось.

- Как Вы поступали с пленными немцами?

- Это сильно зависело от солдата, среди нас были евреи, они немцев без разговоров стреляли. Но их тоже можно понять, так, как немцы евреев обижали, не знаю, где примеры найти можно… был у нас в минометной роте один еврей, по фамилии Цукерман, злость в нем кипела, о-го-го, такой обиженный был, если где только увидит немецкого пленника, сразу же оружие направлял и стрелял.

- Ваша дивизия во время прорывов несла большие потери?

- Не только наши части, все войска. К примеру, во время наступления только что сформированный полк часа 2-3 повоюет, а потом от полка ничего остается… конечно, многие были ранены, но и убитых хватало. Советский союз людей много потерял.

- В минометной роте потери тоже были большие

- А как же, один раз у нас ни одного офицера не осталось. Тогда старшина Пащенко взял командование. Вот так было, три убито, а один ранен. В прорыве же железно как минимум один из командиров или ранен, или убит. Меня же как-то пронесло, за все время только два легких ранения, в дивизионном медсанбате отлежался и обратно в часть.

- Минометы теряли?

- Снова скажу, однажды вообще в роте не осталось ни одного миномета. Командир полка как назло увидел нас, и спрашивает у комбата: «Это что такое? Какие они без вооружения минометчики? Раз мин нет, давай вперед в окопы, будут стрелками!». Если бы исполнили приказ, то все, неизвестно, кто бы вернулся с передовой. К счастью, комполка приказал и ушел. А командир батальона нас не пустил, не хотел потерять специалистов. Вот так.

- От чего Вы чаще всего несли потери?

- Самый страшный наш враг - минометный огонь противника - если твое расположение засекли, то пиши пропало, врага не видишь, а он косит. С другой стороны, и мы точно так же уничтожали немецкие огневые точки.

- Сколько времени продолжалось ваше обучение на должность 3-го номера?

- Нет, тут особых знаний не надо, только вовремя подноси мины и все. Конечно, хотя меня назначили командиром расчета только перед Германией, я уже был давно обучен на наводчика, нас старались постоянно готовить на замену. Но ведь была еще служебная необходимость, пока с каким-нибудь командиром чего не случится, менять не будут.

- Как отрывался окоп для миномета?

- Первоначально надо установить миномет, делаешь в земле такой специальный круг, глубиной примерно полметра, потом уже вырываешь ячейку для себя. Сами понимаете, если враг откроет огонь, то миномет уцелеет, а человек погибнет. Такое было правило. В этом случае самое страшное - налет авиации. Во время работы, когда для себя окоп еще не вырыт. Но, к счастью, мы в отличие от пехоты сразу выбирали позиции в возможно наиболее закрытом месте, да и к концу войны немецкая авиация была уже совсем не так сильна, как поначалу.

- Как было организовано передвижение минометной роты на марше?

- На повозках, мы шли впереди, они двигались сзади. Если предстоял долгий и трудный марша, то садились на ящики, что уж скрывать. Хотя это не приветствовалось, ведь в повозках находилось самое главное для нас - мины. Боекомплект постоянно привозился к самому миномету, а ящики к повозкам подвозил старшина, а как доставлялось, думается, было какое-то специальное транспортное подразделение, я с ними особо не общался, на уровне привезли-увезли.

- Кто обучал вновь прибывшее пополнение?

- Новобранцы приходили из учебного запасного полка, но уровень их знаний был крайне невелик, поэтому очень многие погибли, пацаны совсем. Умирали зазря. Но поймите, мы постоянно наступали, просто некогда было нормально обучать.

- Какие настроения царили в войсках во время обороны Москвы, Сталинградской битвы?

- Мы все время говорили, что победим, правда, все время. Как-то разговоров не было, мол, не победим, а проиграем. Кто и что нас так убеждало, не знаю, но командиры все время повторяли слова о Победе, мы тоже так считали… солдаты все были против, чтобы немцы ходили по нашей земле, и я лично тоже противился такому, это посторонние люди, зачем они нам?!

- Какое было отношение к старшему командному составу, звучали ли фамилии Жукова, Рокоссовского, Конева?

- За Жукова очень много говорили, и о Рокоссовском разговоры происходили. Хотя надо сказать, что первоначально о последнем ходил среди солдат не очень хороший слушок, мол, он что-то делал до войны против советской власти, но потом только отлично отзывались. Вообще о командующих фронтами, обо всех хорошо отзывались. Ведь это знающие свое дело люди. Если бы не ответственные, грамотные, понимающие военную службу командиры, Победы не было бы.

- Как Вас встречало мирное население на освобожденной территории?

- Откровенно говоря, все относились очень хорошо, вот только на Западной Украине дела обстояли нехорошо. Я после войны застал плохое расположение к советскому солдату. Не знаю, почему так, но там живет какой-то особый народ. Особенно хорошо встречали белорусы. Солдаты не совсем сытые были на фронте, каждый день давали вечером 450 гр. хлеба. Съешь его за один присест и все. Целый день бегаешь, трудишься, все время на ногах, а из кормежки только в обед суп привезут покушать, на том заканчивается твой паек. Причем это был какой-то крапивный борщ, откуда столько крапивы набирали, ума не приложу. Такой суп привозили какого-то зеленого цвета, в другой раз кашу. Не совсем сытыми были солдаты, а белорусы последнее нам отдавали. Так продолжалось вплоть до германской территории, там мы отъелись, откровенно говоря, отбирали припасы у немцев.

- Много припасов хранилось в немецких подвалах?

- Да, награбили людей хорошо. Сколько картошки на полях осталось, ужас, даже не убирали. Полевая кухня просто ехала туда, собирала картофель, варила суп или просто в воду кидала. Так что нас хорошо угощали. Надо сказать, что дома местных наши ребята все равно начали грабить, но быстро остановились. Очень быстро вышел указ, мол, если даже кусок простого мыла отнимаешь, если застукают - грозит тюремное заключение. Я считаю, что это было правильно сделано, надо быть примером для освобожденных, показать, что мы не захватчики. Зайти в дом к немецкой семье, отнять у нее вещи, продукты, зачем все это? Прекратили самовольство. Хотя поначалу грабили, и отправляли домой посылки. Мне, к примеру, даже трофейные часы не нужны были, как-то брезговал.

- Выдавался ли сухой паек?

- Да, всегда перед прорывом или наступлением каждому давали, как положено. Но паек без команды кушать строго запрещено. Он нужен только в том случае, когда подвозка питания осложнена, тогда дается команда обедать «с запаса». Входили в него в основном сухари, колбасы, естественно, не было. Зато американские мясные консервы полагались, а о вкусе их так скажу - солдату, когда он голоден, все очень нравится, что насыщает. Без разрешения может кто паек и ел, но мне не довелось, иногда проверяли, за употребление продуктов не по приказу можно было в штрафную угодить. Вообще дисциплина соблюдалась строго, особенно доставалось новобранцам - к примеру, если просто натрешь ногу портянкой, угодишь в штрафники. Но это имеет смысл, если не будет наказания, солдат специально так сделает, чтобы спокойно уйти на отдых. О наказаниях все знали, что все равно «умники» находились.

- Что было самым страшным на фронте?

- Боялись одного - быть убитым, каждый хотел живым остаться, но не всем удалось.

- Наиболее опасное немецкое оружие?

- Стрелявший термитными зарядами шестиствольный миномет. Тут было опасно, если взорвется рядом с тобой, то все, обязательно погибнешь, никак не спрячешься. С другой стороны, немцы очень страшились наших «Катюш», хорошо пугались.

- Как мылись, стирались?

- Старались каждые 10 дней организовывать паровую баню. Конечно, это во втором эшелоне, а так, во время сильных боев, там до бани очередь не доходила, но со вшами боролись, у нас в роте особых проблем с ними не было. Как затишье, нас сразу старались отвести в баню.

- Как хоронили наших убитых?

- Не знаю. Было специальное подразделение, тела подбирали, увозили куда-то. Думаю, сотнями в общую яму бросали, такие сильные бои, ведь каждого отдельно не похоронишь.

- Женщины в части были?

- Одна, батальонная медсестра, больше не было. Она очень старалась, по возможности всем раненным перед отправкой в медсанбат обрабатывала раны. А так мы, солдаты, с ней дело не имели, при батальоне офицеров обслуживала.

- С «власовцами» сталкивались?

- Да, во время тяжелейших боев под Минском нашей дивизии противостояли в основном эти самые «власовцы». Сколько наших полегло в тех боях, очень много. Предатели не сдавались до последнего, даже видно, что плохо идут дела, они все равно продолжали сражаться. Честное слово. Если кто-то все-таки попадал в плен, то я, например, ничего им не делал, но некоторые в них стреляли. Видимо, «власовцы» знали об этом и бились до последнего. Стреляли обязательно, не всех, конечно. Часто подходили офицеры и запрещали такое дело. Солдат злой, знает, что за предателя ему ничего не будет. Обидно, что свои же с немцами сражаются. Сейчас кое-кто, не все, конечно, продолжают утверждать, мол, крымские татары служили в добровольцах. Правильно, были среди нас предатели, но в немецкой армии я видел азербайджанцев, я знаю, что даже была отдельная часть, воевавшая против Советского Союза. Казахов много было. И русских тоже. Такие предатели есть в каждом народе, у всех наций. Но никакой народ целиком не предавал. А «власовцев» я видел своими глазами.

Гафаров С., г. Мекленбург, 1945г.

- Деньги на руки получали?

- Во время войны ничего не давали, наверно, где-то потом что-то выдали, а так ничего не платили. Хотя зачем деньги-то на фронте? Вот махорку выдавали, только ее, сигарет у нас не было. Ну и сто грамм. Правда, нам, как минометчикам, полагалось по 43 грамма чистого спирта, надо смешивать. Но сначала давали солдатам на передовой, пока к нам дойдет, старшин по дороге, может, еще вмажет из запаса. Так что до нас положенной нормы не доходило.

- К замполитам у Вас какое отношение?

- Нормальное, он старается людей уговорить на подвиг. Задача такая, тоже нужное дело.

- С особистами сталкивались?

- Нет, только когда отправляли из-за национальности в запасной полк, вызывали в особый отдел, больше никогда не приглашали. В полку тоже никто никаких вопросов не задавал, один раз объявили, мол, ждать, мы промаялись больше месяца.

- Что всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?

- Все выбрасывали противогаз, во время маршей совершенно ненужная, да еще и тяжелая вещь. Его потом подбирали тыловики и везли где-то сзади. Маленькую саперную лопатку всегда собой держишь, это нужная вещь. Ну, само собой, котелок, постоянно необходим.

- Как Вы были награждены во время войны?

- Когда приехал к родным в депортацию, в облвоенкомате мне порвали красноармейскую книжку. После того, как с нас были сняты подозрения, и крымских татар стали снова призывать в армию, начали потихоньку восстанавливать ветеранские документы. Мне выдали справку о том, что я проходил военную службу в составе действующей армии в период боевых действий с 18 августа 1941 по 9 мая 1945 гг. А награды такие: всего я получил 3 медали «За отвагу», еще бы одну, сейчас уравнялся бы с Героем Советского Союза. К первой медали представили за бои под Минском, но получил позднее, мне ее вручили от имени Президиума ВС СССР 21 сентября 1944 г. Вторую - 22 января 1945 г., третью - 1 апреля. За Штеттин получил Орден Красной Звезды 18 мая 1945 г. Вручали еще что-то, но кто на фронте берег дополнительные награды, позднее я сделал запрос в архив, мне ответили, мол, медалями награждены миллионы солдат и офицеров, нужен хотя бы номер, а красноармейскую книжку порвали, откуда я их буду помнить. А 3 медали «За отвагу» и Орден Красной Звезды, эти номера все сохранил. Это Награды.

Демобилизовался из армии в марте 1947 г. Только когда заполняли проездные документы, выяснилось, что в Крым я вернуться не могу. Так интересно, сперва все заполнили, я уже успокоился, думаю, таким как я разрешают, но через 2 часа вызвали и говорят: «В Крым нельзя, давайте другой адрес». Уже знал, что наши в Узбекистане, дал адрес. До Ташкента везли демобилизованных прямо под конвоем, сопровождал офицер. Вот елки зеленые, воевал, я все равно не доверяют. Только по приезду раздали документы, я добрался до Карнабского района Самаркандской области, сразу пошел в военкомат, вставать на учет. Начальник четвертой части все мои документы порвал, матерился страшно, приказал идти в спецкомендатуру, дал направление. Как же мне не обижаться на такое обращение?! Приехал с войны, награды есть, воевал, а меня в спецкомендатуру сдали. Что я сделал?!

Приняли на спецучет, с которого сняли только в 1953 г. Никаких заявлений не писал, просто поставили, заставляли еще и расписываться. Устроился на работу, счетовод в райздраве, потихоньку дошел до старшего бухгалтера, затем стал главным бухгалтером.

- Как к Вам относились коменданты?

- Это зависело от самого человека. Были хорошие, они понимали несправедливость ситуации, а были очень плохие. Трудность заключалась в том, что их постоянно меняли, долго не держали на одном месте, видимо, боялись, что они дружбу с нами заведут. Вот рукоприкладства в моем отношении себе никто не позволял. Хотя особого отношения ко мне как к фронтовику не было.

- Вы праздновали 9 мая?

- Обязательно. Это для меня всегда было большое торжество.

К концу 80-х Верховный Совет СССР принял решение - разрешить крымским татарам вернуться на родину. Не знаю, кто и как добился, главное, смогли. Может, иностранные государства помогли, тогда шла «перестройка». Переехал в Симферополь, купил дом.