До призыва в армию я окончил ремесленное училище №1 по специальности слесарь инструментальщик. После окончания училища меня направили на оборонный завод №9 при фабрике «Искра Октября». Там изготавливали гильзы для снарядов. А я на втором этаже готовил инструменты для производства. В то время я был учеником у мастера Востокова. Проработал там целый год. 12 апреля 1943 года был призван защищать нашу Родину. На вокзале меня провожала мама. Братья мои к тому времени уже были в армии. Старший брат Алексей Николаевич был призван еще в 1939 году. Он служил пулеметчиком. У него был пулемет «Максим» на повозке. Где-то на юге в районе Сочи (?) телега перевернулась. И Алексея придавило ящиками, которые везли на телеге. То ли патронными, то ли еще какими. Повредило ему ногу. И немцы его захватили в плен. Это уж он мне после войны рассказывал, когда мы встретились. Он пробыл там почти всю войну. Работал в шахте. Рассказывал, что хотел себя отравить, дышал рудой. Потом сапожничал в немецкой семье. Успел поучаствовать в штурме Берлина после освобождения из плена. А средний брат Борис был артиллеристом. Воевал в расчете 45-мм орудия «Прощай родина». Ну а я в пехоту попал. В Нерехте нас распределили. Я получил в руки винтовочку образца 1891 года. С ней я был неплохо знаком. Нас хорошо готовили к войне уже в ремесленном училище. Мы изучали там автомат, винтовку, осколочные и противотанковые гранаты.
Вот в учебном полку я не был, а сразу попал на фронт. Первый бой?! Это было под Оршей в районе Витебска. Утром тогда подтаивало, а вечером было холодно. Вода в окопах замерзала. Ночевали прямо в углублениях траншеи. Сначала мы заняли линию окопов на переднем крае, где раздали водку по 100 грамм на брата. Помню, что вокруг была одна молодежь. А утром был приказ поддержать огнем соседа слева. У них шел бой. Мы стреляли, как могли. Винтовочки у нас были от убитых солдат. Стрельнешь, а затвор назад идет еле-еле. Патрон в ствол с трудом загоняешь. Вот так! Предложили нам осмотреть траншеи немцев после их отхода. Там я видел ром и разные вина. Но наш брат понимал, что можно отравиться. Не стали пробовать. Отошли назад. Дело-то к зиме, стало резко холодать. Мы стали наступать. Помню, что пошли вперед и наткнулись на какое-то наше подразделение. Начали окапываться в снегу. Поступила команда утром по ракете идти в атаку. Перед нами метрах в двухстах были немцы в окопах. Пролежали ночь. Утром ракета. По цепи передали команду стрелять на ходу. Все поднялись. Цепи пошли вперед. Я побежал с винтовкой за командиром отделения, который шел в атаку с ручным пулеметом. Чуть пробежал, и тут сильно ударило в левую ногу. Меня развернуло, и я упал в снег. Пулевое ранение навылет! Кость не задело. Подбежал санитар, перебинтовал. На телеге оврагом меня вывезли в санбат. В палатке дали стакан водки. Врач прочистил мне рану рукой в резиновой перчатке, а потом зашил ее. Затем госпиталь. Там я пробыл 40 дней.
Потом другая часть и другая дивизия под Витебском. Готовили индивидуальные ячейки. Долбили кирками и ломами мерзлую землю всю ночь. Как только немцы пускают ракету, мы бросаемся плашмя. Ракеты нет, долбим. Постоянно шел обстрел. Утром возвращаешься и отдыхаешь. И вот тут попали под обстрел. Немцы накрыли нас артиллерией. А я лежал в блиндаже с кем-то. Снаряд разорвался около нас. Меня опять в ногу, а соседа в спину. Мы выскочили. И только отошли несколько метров, в блиндаж еще удар. Бредем в тыл, а навстречу комиссар какой-то. Обратились к нему. Я его просил оставить меня. Говорил ему, что осколок небольшой, а вот у товарища тяжелый в спину. Комиссар ни в какую. Заявил, что может быть заражение. Дал нам рукой направление на санбат. Там километра два было идти. И мы с товарищем в темноте шли обнявшись. Там я недолго пробыл. Его отправили в тыл, а меня обратно. Опять другая часть и другая дивизия. Что ты будешь делать?! В пехоте тяжело. Или в «наркомзем», или в «наркомздрав». Больше конечно шло в «наркомзем». В пехоте долго не живут.
Там мне присвоили звание сержанта и назначили командиром отделения. Готовили к боям. Шли учения. Бегали. Занимали высоты. Бросали гранаты. У меня в отделении были солдаты всех национальностей. И узбеки, и киргизы, и грузины. Да все, в общем. Трудно было конечно с ними (Смеется). Русских было в отделении всего двое. А готовиться приходилось серьезно. Это уже была зима 44-го. Жили в шалашах. Дежурный следит за костром в середине шалаша. Остальные спят. Как-то ночью уголек от треснувшего полена угодил мне на ногу. Ватные штаны стали тлеть. Я проснулся от боли, вскочил. Мой заместитель, увидев такое дело, стал помогать тушить. Но факт тот, что обожгло здорово. Не повезло. Терпел-терпел. Пытался продолжать занятия с отделением. Дня три так проходил. Волдыри жуткие. Заместитель не выдержал: «Что ты мучаешься? Иди в санбат»
Пришел я в санбат. Волдыри к тому времени вздулись серьезно. Сестра срезала их, намазала и отправила меня на машине в тыл. Там меня лечили лампами Соллюкс разных цветов. Лечили этот ожог 25 дней. В госпитале встретил одного солдата с перевязанной головой из моего отделения. Узнали друг друга. Оказалось наше отделение вступило в бой с немцами. Покосило почти всех. Получается, я в рубашке родился. Ну что тут делать?
Выписался. Направили в минометную батарею 120-ти мм. Посмотрели видимо, что солдат уж не в одной дивизии побывал и хватит с него. Это был 607-й полк в составе 199-й СД и при нем батарея 120 мм минометов. Шесть минометов и управление связи. Мы ведь были тогда на 3-м Белорусском у Соколова. А переходить стали на 2-й Белорусский. Сначала на подводах передвигались. И тут у меня началась куриная слепота. Как вечер, так ничего не вижу. Нехватка витамина. За телегу держишься и бредешь в грязи по колено. Ребята зарезали поросенка и скормили мне печенку грамм на 250. Как съел печень, так сразу как рукой сняло. А до этого даже на дежурство ночное мне было тяжко ходить. Не вижу же ничего. Стоял просто у дерева с автоматом.
Хотели меня поставить наводчиком к миномету. Но когда миномет ставили для выстрела на близкое расстояние, мне приходилось подставлять ящик от мин.
- Не годится Кондарев. Что за дела с ящиком?
Ну и поставили меня подавать мины. Заряжающим то есть. Ну ладно. Подвязываешь белые мешочки с порохом к мине и подаешь. Дальнее расстояние, значит побольше подвяжешь. Малое, поменьше мешочков. А мина была пудовая. Вот так и воевал.
Летом довелось участвовать в операции «Багратион». Подготовили позиции, замаскировались. Сидим у миномёта. И мне командир отделения говорит: «Костя! Приказ командира батареи обеспечить связь с артполком. Придется тебе»
- Ну вот. Самое интересное сейчас начнется, а ты меня гонишь.
- А кого я пошлю? Стариков? Ты самый молодой.
Отвезли меня в артполк. Ночью был такой сильный артобстрел, что все тряслось и гудело. Ужас. Сильная была артподготовка. А утром началось наступление. Приехал я назад. Миномет наш разорван на лепестки. Командир опять мне про рубашку, в которой я родился. А я еще ехать не хотел. Все ведь полегли у миномета. Перевели меня в другой минометный расчет. Наступление вовсю идет. Нам тогда выдали американские машины. Мощные машины, хорошие. На них и снаряды возили, и провизию в сундуке. Через Польшу на них ехали. Однажды едем, а на дороге лежит раненый офицер из саперов, руку поднял. Мы соскочили с машины, подняли его. Просится в госпиталь. Ну что? Отвезли его конечно. Он мне подарил кинжал с наборной ручкой. Очень красивый. А санитарке отдал наган. К сожалению, этот кинжал у меня потом в госпитале отобрали. Надо было его спрятать, а я его в карман положил. Когда из госпиталя выписался, просил вернуть мой подарок. Офицеры отказали. Присвоили себе конечно.
Как-то на отдыхе мой командир батареи и повар дурачились с автоматами в руках. И повар пристрелил на моих глазах командира….и…это… (На этом месте Константин Николаевич с трудом подавил слёзы.)
И тут же забрали повара. Больше мы его не видели. Да виноват, но он ведь не держал никогда автомата. Вместо него нам дали старика повара. Он готовил хорошие блюда для офицеров и попроще для нас, солдат. Был еще момент, расскажу…
Один раз весной 44-го я чистил миномет. Неожиданно приехал командир нашей дивизии генерал Кононенко со свитой из офицеров. (Кононенко Матвей Прокофьевич командовал 199 СД с 14.09.1944 по 18.04.1945 прим. С.С.)Все батарейцы выстроились, вытянулись. А я увлекся минометом, сижу. Подбежал ко мне один товарищ.
- Кондарев. Ты глухой? Генерал дивизии! Иди, проси извинения!
Я подошел строевым шагом, отрапортовал ему. Сказал, что увлекся минометом. Попросил извинить меня. Он как рванет коня на дыбы и плеткой мне как даст. Ну да ладно. Ничего страшного.
Потом меня перевели в отделение управления связи. Катушку значится таскать. Командир батареи с разведчиками находился на передовой. А с нами на батарее всегда был лейтенант Никольский. Управлял огнем по полученным данным. То беглый огонь, то одиночной миной. У нас был особенно хорош первый расчет. Фартышев и наводчик Андрей. У этого Андрея было уже два ордена Славы. За три года войны батарея не имела ни одного раненого! Чем это достигалось? Тем, что старший лейтенант Никольский большим трудом сохранил состав батареи. Позиции были всегда хорошо подготовлены и скрыты. На каждый расчет строился блиндаж в два-три наката. Они давали несколько залпов по немцам, и Никольский тут же заставлял менять позицию! Мне приходилось видеть в бинокль, как взлетали вверх огневые точки немцев. Разведчики показывали. Били по всему. По пехоте, по танкам, по блиндажам. Мина как даст, все в клочки. А батарея ударит? Ужас. Такая мощь.
Да. Постреляем и Никольский снимает батарею, уходит на километр в сторону. Только ушли, а немцы уж долбят позицию. А нас уж нет. Мы уже на новом месте трудимся. Весь день с лопатой в руках. Блиндажи, переходы. Господи. И так все время. Этим он всех спас. У нас были сибиряки, москвичи, украинцы. Хорошие ребята. Так вот. Немца три года били, сколько полезного сделали, а ни разу не ранены.
Потом стал я с катушкой бегать. Прорвет линию. Нужно срочно исправить. В грязь, в снег, в перестрелку. Как хочешь, связь нужна. Нельзя батарее без связи. Бежишь с коробкой, две лимонки в карманах, да ножичек подарочный был. Карабин-то я редко таскал.
Бывало, найдешь обрыв. Соединяешь и в трубку: «Бобик, бобик. Я буханка». Нет связи? Дальше бегом. Ох, бывает, так ее разорвет. Ищешь ее треклятую. Ищешь, связываешь. Да быстро надо. Батарея без связи - это же ужас.
Один раз Никольский велел сматывать связь, надо было уезжать. Я давай сматывать провод на катушку. Тут дождь хлынул. Вернулся назад, а батарейцев уж нет никого. Пошел по следам от колес. Разветвляются вправо и влево. Выбрал лево. А надо было вправо. Бродил до ночи. Потом ночевал в сарае с ребятами из другой части. Два дня своих искал. Жрать охота. Нашел у поляков в сарае самодельное вино да десяток куриных яиц. Забрел на огонек в какую-то часть. Показал им бутылки.
- Давай, давай. Заходи, накормим.
У них свинина была жареная. Наутро батарею нашел. А там уж считали меня пропавшим без вести. Обрадовались, что я живой. Отправили меня чистить картошку на хутор. Стал я готовить для ребят. Развел костерок, поставил на него ведро. Рядом Шестаков свинину жарит кусочками на сковородке. Хорошо, тихо. Вдруг мина. Тю-ю-ю…
Ух. Разрыв. Мы с ним распластались. Когда поутихло, поднял голову. Смотрю, а у Шестакова рука в костре лежит, глаз вырван. Господи. Руку отодвинул, помню. Насмерть его. А ведь голова с головой были. Доварил картошку. Что делать? Сказать ребятам? Сказал им, а они есть не стали. Шестаков был любимец батареи. Я тебе скажу, что в каждой роте должен быть такой человек. Как бы сказать? Весельчак, любимец. Шутками-прибаутками они поднимают дух у бойцов. Вот он и был такой. Зарыли его рядом. Дали залп. Санитарка была тут еще….Не могу…(плачет)
Ну, наградили меня как-то раз. Перед всей дивизией тот самый Кононенко наградил медалью «За боевые заслуги». Не только меня конечно. Там еще многих награждали. Это был август 44-го. Что еще сказать? Водитель у нас пропал в Польше. Бывалый был парень. Три раза ранен, награжден. Искали его, да так и не нашли. Потом меня отправили обучаться азбуке Морзе. Хватит с катушками бегать. Пришли хорошие артиллерийские радиостанции. Восемь дней обучался. Рация весила 16 кг. Уже мы стояли на границе Германии. Предупредили, что вести себя так, как позволяет твоя совесть. Если они издевались, убивали ваших родных, то и вы сможете. Но мы русские должны себя вести достойно, а не как эти изверги. А ведь, что они творили. Везде повешенные, сгоревшие были после них. Зверски расправлялись над нашими.
Что сказать о немцах? Мы их ловили однажды. Они прятались в кустах возле реки, а мы переправлялись вроде как через Двину. Много там их валялось голых. Рыжие такие здоровяки. Поубивало их на переправе. Один такой ядреный в плен попался. Его допрашивал батареец, неплохо знавший немецкий язык. Немец упорный попался, твердил, что русским капут. А вот первый раз я их в пехоте увидел. Под Оршей они крепко держались. Страшное место было. Сколько потерь было у нас. Ужас. Гитлер их хорошо воспитал. Преданности фюреру и вере в его непобедимость.
Власовцев я не видел. В затишье они, бывало, кричали иногда, чтоб мы сдавались.
 |
Тот самый осколок |
Штрафников не встречал или просто не запомнил. Но вот мой друг детства там был. Рядом жили. Он бросил учиться после 4-го класса и стал воровать. На Сенной площади в Костроме он шарил по карманам крестьян и тех, кто пришел покупать их продукцию. Прихватили его и отправили в тюрьму. Оттуда он и попал в штрафную. Он рассказывал после войны. Вернулся, вроде ведь и не раненый, с орденом Отечественной войны. Ну не знаю, может и с убитого снял. Документы я у него не проверял. После войны он продолжил заниматься воровством.
Про поляков что могу сказать? Они жили хорошо. Сады у них были хорошие. В саду росли дули, это что-то типа груш. Бежишь с катушкой, набиваешь ими карманы. А в бетонных колодцах поляки держали сало и самогон. Брали, был грех. Кормиться же надо. Офицеров кормили частенько жареной картошкой. Нас солдат кашей. Один раз что-то сменяли полякам на самогонку. Выпили хорошо и уснули. Затишье было в тот момент. Командир Никольский пытался нас построить, а мы еле на ногах стоим. Ох, стыдил он нас.
Я вспомнил случай, как мы отступили. Сидели на позиции. Вдруг через нашу батарею вдруг драпанула пехота. Командир дал приказ быстро разбирать минометы и убираться. Нужно было через болото идти. Ребята пытались было, но машина застряла. А мы проскочили по дороге под обстрелом. Немцы контратаковали и отошли. Мы вытянули машину тягачом и все нормализовалось.
Потом заняли мы во время наступления сарай. Высокий такой сарай с большими воротами. Никольский и недавно прибывший младший лейтенант уселись в приоткрытых воротах. Я с радиостанцией подсел. Передаю данные. Батарея дала залп. Немцы ответили. Но не по батарее, а по сараю! Снаряд рванул рядом с воротами. Никольского в локоть ранило. Младшего наповал в голову. Он так и сидел будто живой. Меня так шибануло в спину под лопатку, что упал лицом вперед. Потом поднялся. Вдыхать вдыхаю, а выдохнуть не могу. Вроде бы ничего. Вот так ничего! Ну что? Опять санитары. Режут на мне телогрейку, шинель. Телегой к окопам. В траншее я потерял сознание от потери крови. Вечером нас покидали скопом на телегу и повезли по минному полю. Проехали, как смогли. Потом самолетом меня да еще одного отправили в Смоленск. Там дня три в очереди на перевязку я истекал кровью. Утром санитарка подходит, а у меня все в крови. Потом поездом в Полесскую область. Там рентгена тоже не было. Дырочка-то маленькая 12 на 8 мм. Осколок пробил лопатку и ушел вниз рикошетом, не задев легкое. А то я б истек кровью. Положили на живот, сделали укол обезболивающий. Шарили зондом, искали осколок. Не нашли ничего, заклеили. Сказали, что муха укусила. С юмором ребята. Хотели выписывать, но появился новый хирург. Он попросил меня показать рану. Ковырнул рану, а оттуда брызнул гной. Отправил назад. Потом рана затянулась. Я поехал в Минск и там встретил день Победы. Дали нестроевую. Потом пытался работать на заводе в Коломне. Попробую напильником работать, становится больно. Отправили в медпункт. Дали инвалидность и отправили домой. Спасибо ребята. В девятнадцать-то лет! Инвалид! Отказался я от инвалидности. Демобилизовался по указу Сталина о трех ранениях.
Когда я лежал в госпитале, мне пришло письмо. В нем ребята и Никольский просили меня вернуться на батарею. И сообщали также о представлении меня к награде. Куда я поеду с такой рукой. Два года рука не поднималась. На заводе Красина работал. Колет и всё.
Ну что тебе еще сказать? Трофеев я не привез. Не надо было мне разлагаться. Позор это. Вот еще медаль «Ветеран труда» есть. Отечественной войны дали в 85-м. А у медали «За боевые заслуги» планка уж вся была утертая, пришлось менять. А в 2003 году приехал один деятель Андрей. Снял ее и продал кому-то. (Андрей бывший муж дочери Кондарева К.Н. Продал медаль приблизительно за 200-300 рублей. Прим. С.С.) Что тут будешь делать? Родственник. Дурак какой-то. Вот еще осколок посмотри. Удалили его уже в Костроме в областной больнице в 92 году. Я все боялся, что будет хуже. Хирург успокоил мол, будет отлично всё. Неделю готовили. Сделали снимок. Крест на спине нарисовали. Осколок уже ушел под десятое ребро. Я проснулся, меня спросили, как я себя чувствую. Молодцы хирурги. После этого я почувствовал себя, словно заново родился. Раньше почему не сделали? Надо было выпиливать два ребра. Как после такого жить? Что будешь за человек? А тут вкатили укол, ребра размягчились. Их раздвинули и осколок удалили. До сих пор я на дачу езжу работать. Кормлю всю семью. Там у меня укроп, сельдерей, картошка. Ну да ладно.
| Интервью и лит.обработка: | С. Смоляков |
