Я родился 14 августа 1923 г. в д. Борщевка Черняховского района Гомельской области. Отец мой был служащим, мать крестьянкой. В Гражданскую войну отец пошел добровольцем в Красную Армию, вернулся в деревню инвалидом, был назначен на должность секретаря сельсовета. Во время коллективизации отец одним из первых вступил в колхоз, вообще у нас в деревне хорошо пошли туда.
До войны я окончил 7 классов, большое значение для формирования моего взгляда на вопрос о защите Родины оказал фильм "Чапаев", мы его очень часто смотрели, и главный герой пользовался у нас огромным авторитетом. Вообще же в советское время к людям, отслужившим в армии, относились очень хорошо, доверяли важные должности в деревне. К примеру, после войны меня сразу же назначили инструктором военного обучения курсов Осавиахима.
22 июня 1941 г. объявили по радио о начале войны. В деревне все сразу упали духом, что уж скрывать, мы понимали, что пришла большая беда. Взрослые переживали сильно, надо сказать, что мы не думали, мол, такого врага как немец быстро разгромим. Я в это время учился в Гомельском лесном техникуме, но находился на каникулах в деревне, поэтому сразу же вернулся в Гомель и пошел в военкомат, чтобы добровольно вступить в ряды РККА. Уже в конце июня 1941 г. всех студентов Гомеля, а было нас тысяч пять, не меньше, эвакуировали в Россию. Вскоре, если мне не изменяет память, первого августа преимущественно из гомельских студентов создали Белорусскую добровольческую дивизию, которую отправили под город Воронеж, где 14 августа мы приняли военную присягу. Но вскоре отобрали 250 студентов, в том числе и меня, направили в Тамбовское военное училище. Мы ехали больше суток без остановки на платформах, на которых было сено. Тогда шел дождь, а укрытия не было, поэтому в пути много ребят простудилось, так что врачебную комиссию прошло только 80 человек. Я проходил медкомиссию в Тамбовское авиационное училище связи, но мне не удалось попасть туда, т.к. был строгий отбор. Посыпался, когда меня стали крутить на специальном тренажере, так проверяли у нас вестибулярный аппарат. Как садишься с ним, не выходишь из тренажера, а падаешь сразу, тут тебе еще и говорят: "Иди по доске". Кто на голову крепкий, тот идет, но я сразу упал.
В итоге меня отправили в Саратовскую область, где я попал в 64-й запасной полк, учили меня там на сержанта. Мы стреляли из 82-мм миномета, подъем был в 6 утра, и до 10 вечера мы занимались, только тогда отбой. Так каждый день, без перерывов. Инструктора были очень хорошие и грамотные, исключительно офицеры, мы изучали систему огня, причем было больше практики, а не теории, нас водили в лес, в сторону от расположения части, мы брали с собой миномет, и нас учили окапываться. Также постоянно проводили тактические занятия, надо было не только правильно размещать миномет, но и умело стрелять из него. Кроме минометного дела, учили стрелять из винтовки. Дисциплина была строжайшая, выполняли все приказы командира. Кормили средне, хвалиться нечем, я похудел, зато форму выдали сразу, причем новую. Только вот вместо сапог у меня были отечественные ботинки с обмотками. Проучился я там с августа по декабрь 1941 г.
- Что тяжелее всего было таскать у миномета?
- Самое трудное - нести плиту, но мы менялись, так что я как плиту, так и ствол таскал.
В декабре приехали мы в Саратов, где оканчивали школу младших командиров, сдавали экзамены, преимущественно по боевой подготовке, после чего сразу же поехали на фронт, меня направили в маршевую роты, которую направляли в 1059-го полк 297-й стрелковой дивизии. В ночь на 1 декабря 1941 г. со станции Рукополь Саратовской области мы выехали на фронт, размещалось нас по 50 человек в одном товарном вагоне с металлической печкой посреди вагона. Ехали на запад, а за стенкой вагона была пурга и мороз 30 градусов. Спали мы на двухэтажных деревянных нарах, постелью была шинель, а подушкой вещмешок. Питание в дороге - сухой паек, туда входила крупа и сухари. Иногда давали и консервы, но редко. Воду пили и варили в котелках кашу из концентрата из растаявшего снега, который мы собирали на остановках и грели в вагоне на круглой металлической печке.
Мы выгрузились на железнодорожной станции Старый Оскол, там же получили длинные винтовки Мосина со штыком, по 10 патронов на человека и по 2 гранаты РГД, и пешком двинулись в путь. Была тогда сильная метель и пурга, мы вышли из Старого Оскола в 2 часа дня, и в 8 часов утра на следующий день уже были, представьте себе, в с. Шахово Прохоровского района Курской области. Идти в пургу было очень тяжело, но за 20 часов в полном боевом снаряжении мы прошли 80 км, так что Новый 1942-й год мне довелось отмечать в окопе. Сполна я познал горечь вражеской бомбардировки и канонады артиллерии противника. Что уж скрывать, было очень даже страшно. Немец с первого же дня моего пребывания на передовой сильно бомбил, были раненные и убитые, снег таял на поле боя от разрывов снарядов, мин и бомб. 14 февраля 1942 г. нашему 1059-му полку 297-й дивизии был дан приказ - освободить от немецко-фашистских оккупантов село Мало-Яблоново. Зачитал нам его комполка, пришедший на передовую. Ну что ж, мы пошли вперед все с теми же 10 патронами на брата, вражеская канонада не давала возможности бежать во весь рост или ползти по-пластунски, была метель, пурга, впереди ничего не видать, а мы идем в атаку. Шли мы на смерть, на моих глазах погиб мой фронтовой друг Василий Федорович Прудников, сибиряк из Новосибирска, ему осколком половину черепа снесло. Мне приказали срочно отнести пакет в штаб батальона, который находился позади передовых позиций где-то в 500 метрах в воронке от бомбы, я перед атакой был назначен связным командира роты старшего лейтенанта Новоселова. Это был боевой офицер, придерживающийся одного правила - строгая дисциплина для всех, и новичков, и ветеранов. Выполнив приказ, я пополз обратно, в пути я заметил, что из крайнего дома с. Мало-Яблоново бьет пулемет фашистов, не дает нашей роте подняться в атаку, и тогда с гранатой в руке я пополз вперед и, приблизившись к дому на расстояние 20 в метров, бросил туда гранату. Пулеметчик сидел на чердаке, я из окопа кинул гранату, и удачно, раздался взрыв, пулемет замолк, наша рота сразу поднялась в атаку. Знаете, ни о чем постороннем я в первом бою не думал, мысль у меня одна была - немца надо убить, или он меня достанет. Вроде все так хорошо получилось, но в это время немецкий снайпер взял меня на мушку и выстрелил, его пуля попала мне в челюсть и выбила все зубы. Ранило меня днем, а санитары нашли на поле боя только ночью, неподвижным и обмороженным. Днем никак нельзя было вытащить, слишком видно, и в то же время я не кричал, сдерживался, иначе я сам бы выдал себя немцам. Провел целый день на морозе в 30 градусов, да еще в ботинках с обмотками, в итоге у меня совсем отмерз палец на правой ноге, его потом обрезали в санбате в с. Шахово. Там же сделали перевязку и увезли в тыл на длительное лечение. Так что получилось так, что в первом же бою меня тяжело ранило.
Так как я был связным комроты и писарем штаба, то знал, кто погиб в бою из нашей роты: Николай Алексеевич Москвин, Федор Васильевич Музалевский, Анатолий Григорьевич Новиков, Михаил Семенович Новохатько, Матвей Иванович Овичнников, Петр Лукьянович Падий, Иван Андреевич Пестов, Федор Степанович Перевозчиков, Федор Павлович Шершов, Андрей Егорович Подоляко, Иван Алексеевич Путилин и мой друг Прудников. Хочу добавить, что уже в мирные дни в 1990-м году мне пришло приглашение из Прохоровского района, собрались оставшиеся в живых участники боев в селах Шахово и Мало-Яблоново, были мы и на братской могиле, где похоронено 600 человек... Администрация сел встречала нас цветами, нам вручили подарки и был дан торжественный обед.
Я попал в госпиталь, располагавшийся в г. Борисоглебск Воронежской области, три месяца я пролежал там, меня излечили, вставили зубы, и опять повезли на фронт. Моя следующая встреча с врагом произошла под Сталинградом, в составе маршевой роты мы прошли от Воронежа около 600 км, марш был такой, что не дай Бог, не то что мозоли на ногах были, а под конец я просто идти не мог. Так мне давали сержанта и он меня вел. Сам я также был сержантом, командиром отделения. Дальше мы начали преследовать врага и в итоге оказались на Орловско-Курской дуге.
После Курской битвы с боями наш 282-й полк 175-й дивизии прошел более 600 км, и впереди ждала моя Белоруссия, родной город Гомель. И вот к 10 октября полк получил задачу форсировать реку Сож, к которой мы подошли с тяжелыми боями и занять плацдарм на том берегу. Мы шли с непрерывными боями три с лишним месяца, в части были большие потери и солдаты устали, но все понимали, что продолжать наступление было необходимо. Форсирование дивизии в составе 48-й армии производилось в ночное время, мы в полночь подошли к реке, и получили приказ: до 2 часов ночи надо реку форсировать и зацепиться за плацдарм. При этом никаких плавсредств не было, кто мог хорошо плавать, те плыли по одному человеку на бревнах, мне же, как командиру отделения автоматчиков, было приказано соорудить плот, кроме того, на усиление нам был придан пулемет. Ну что ж, соорудили мы плот, на нем установили пулемет и поплыли. Но немцы нас обнаружили и открыли массированный огонь, знаете, я помню только плеск весел и грохот рвущихся снарядов противника, но даже такой обстрел не стал преградой для нашей переправы. К несчастью, беда на войне ходит, как говорится, по пятам. Когда до берега оставались каких-то 10-15 метров, рядом с нами разорвался снаряд. Плот опрокинулся, пулемет утонул, но так как до берега оставались считанные метры, глубина оказалась меньше роста любого солдата, и мы быстро выбрались на берег, хотя и мокрые до нитки. Сразу пошли в атаку, до рассвета заняли вторую траншею врага, бой был жестокий, из всего личного состава взвода осталось не более трети, 12 человек. Надо сказать, что немцы в траншеях очень сильно оборонялись, держались насмерть, шли на верную гибель. Как мы знали, немцы хотели, чтобы Сож стала окончательной границей между нашими и вражескими войсками. Преодолевая сопротивление, мы все-таки зацепились за плацдарм, в итоге дождались подкрепления. Начали налаживать переправу, на этот раз форсировал реку на лодках, но немец сильно обстреливал переправу, так что если отправлялось три лодки с нашей стороны, то на тот берег приходила одна, если пять - то две. На плацдарме было тяжело, вспоминаю такой эпизод: во всей траншее остался один, кончились патроны, лишь одна противотанковая граната была в моем распоряжении, немцы идут в атаку, так что последнюю гранату я бросил в бежавших немцев, когда они подошли до 30 метров. Повезло, граната была мгновенного разрыва, враг отступил, а некоторые немцы остались лежать на земле. После этого около часа дрожал я в окопе от сырости, от дождя и от неизвестности. Если бы немцы атаковали снова, то встречать их было нечем, но отступить я не имел права. Время в траншее мне казалось вечностью, от дождя дрожь пробирала до костей. Когда прибыло подкрепление, то меня накормили, знаете, это был самый счастливый момент для меня за всю войну. После этого из второй траншеи при поддержке танков и артиллерии мы продолжали наступление, в результате которого были освобождены нас. пункты Старые и Новые Дятловичи, Красная Долина. В ходе этих боев 17 октября 1943 г. я был ранен в левую ногу, раздробило кость, опять отправили в госпиталь.
После излечения в составе уже 47-й армии довелось участвовать в освобождении гг. Украины, в частности Славянска и Кировограда. Затем в июле 1944 г. я принял участие в освобождении Белоруссии, в частности, г. Полоцка-Белорусского, страшно сказать, сколько пришлось там видеть трупов наших солдат и местных жителей. Бои были такие тяжелые, что даже вспоминать трудно, немцы очень упорно оборонялись. Вскоре после начала наступления я получил тяжелое ранение в голову, во время атаки слева от меня разорвался снаряд, и осколком мне открыло череп. После перевязки снова в госпиталь. Долго находился в госпитале в г. Днепропетровске, 9 мая 1945 г. мы, раненные, увидели демонстрацию граждан в честь Великой Победы, особенно запомнились слезы на глазах людей, идущих в колонне. Мы, превозмогая боль, выходили к людям, обнимались и целовались.
- Какую тактику немцы применяли в обороне?
- Особенно опасен был кинжальный огонь их пулеметов, тут мы шли в атаку, смотря по обстановке, когда подползали, когда бежали, чего только не было, все время страшно и тяжело было. Вообще, немецкий пулемет был для нас самым страшным оружием, но и минометы их были опасны.
- Как немцы ходили в атаку?
- Без танков и бронетранспортеров немцы в атаку не ходили, только с техникой. Наша задача как у автоматчиков заключалась, прежде всего, в отсечении пехоты от танков. Мы открывали огонь с 600 метров, с такого расстояния уже можно из автомата бить, но надо бить очередями, тут не столько попадаешь, сколько заставляешь немцев залечь. Ну и расход патронов был соответствующий - если в 1941 г. дали нам по 10 патронов на брата, то в 1943-1944 гг. давали не меньше, чем по 3 диска на автомат.
- В рукопашном бою с немцами сталкивались?
- Не дай Бог, страшно было с ними схлестнуться. Там уже была верная смерть солдату. И до конца войны я больше всего боялся в штыковую попасть, понимаете, тут нет гарантии, что ты живой останешься.
- Как мы атаковали немцев?
- Самым тяжелым перед атакой было осознание того, что в ней, конечно, не все погибнут, но ты знаешь, что половина из тех, кто пойдет, погибнет. Поэтому людей надо было вести вперед, комвзвода и комроты всегда впереди шли, а вот комбат уже сзади, метров на 600, комполка и на километр позади атакующих. Кстати, командиров полков, в которых я служил, кроме как под Мало-Яблоново, я ни разу в окопах на передовой не видел.
- Что Вы всегда носили с собой, а от чего избавлялись?
- Мы все таскали, все нужно, и лопатка и котелок, только противогаз не всегда таскали, в тылу с собой не носили. А вот немецкое оружие мы не использовали, наш автомат ППШ был хороший, хотя ППС все же был лучше, у него не было перекосов патрона, а с ППШ такое случалось.
- Какое наше стрелковое оружие Вам нравилось?
- Знаете, во время боя любое оружие хорошо, главное, чтобы стреляло.
- Что вы можете сказать об эффективности гранат?
- Мы любили трофейные немецкие гранаты с длинной ручкой, из-за нее размах большой делается, и дальше можно бросить.
- На сколько бойцов отрывался окопы в обороне?
- Траншеи в обороне тянулись на расстояния в несколько километров, такие длинные. Но сразу при приказе: "Окопаться!" каждый себе вырывал индивидуальную ячейку, тут уж по возможности стараешься на глубину выкопать, самому в бою пригодится. Бывало, что целый день роешь ячейку, или полдня, все зависит от грунта и погодных условий.
- Самое опасное немецкое оружие?
- Немецкие "Ванюши", шестиствольные минометы, они били сильно, массово, погибнуть можно запросто было. Также для немцев смертельны были наши гвардейские минометы, я всю войну хотел на "Катюшу" попасть, такое это было для нас чудо-оружие, прямо все ждали перед атакой, чтобы "Катюши" обработали немецкие позиции.
- Как организовывалось передвижение на марше?
- Мы шагали только пешком, отстающие были на марше, я сам ногу стер, так меня месяца три вел сержант. Знаете, прямо на ходу спали, перед рассветом обычно, смотришь, кто-то идет-идет, и раз, упал.
- Как было организовано питание?
- Кое-как. В основном пшенка, "шрапнель", да еще гоняешься за ней в супе, чтобы хоть одну выловить. Кормили два раза в день, утром и вечером, в обед никогда. Ну а в бою кухня не подъедет, так что голодуешь.
- Как пополнялся боекомплект?
- Слабо, были перебои.
- Кто обучал новобранцев?
- Кто в живых остался после боя, те уже старослужащие, им и поручали взводные заниматься с пополнением. Что уж скрывать, приходили они наспех подготовленные, хорошо новобранцев готовить просто-напросто не было возможности.
- Как поступали с пленными немцами?
- Кто убивал, а кто старался привести в тыл. Но и расстреливали, что уж говорить.
- Какое у Вас было отношение к партии, Сталину?
- Мы считали Сталина освободителем всех народов от фашистской оккупации. И компартия воспринималась нами в таком же смысле. А вот командармов мы почитали, самым высоким авторитетом Жуков пользовался.
- Как мылись, стирались?
- Как приходилось. В месяц один раз, а если летом, то где-то в реке, происходило так: командование остановит полк у реки, мы сразу же разделись, покупались и опять в строй. О вшах страшно вспоминать, когда становилось совсем невмоготу, то замполит подведет к ближайшей реке, команда: "Раздевайся!" Постираемся, высушимся и дальше пойдем.
- Наших убитых как хоронили?
- Копали ямы и хоронили, но этим занимались специальные похоронные роты, а не мы.
- Женщины у Вас в части были?
- Да, медсестры и санитарки, мы к ним очень вежливо относились. Они ведь наши спасительницы были. И ППЖ я не замечал, не присматривался, тогда не до этого было.
- Получали ли вы какие-либо деньги на руки?
- Да, давали и по 10 рублей в месяц, а под конец войны я получал по 100 рублей, только вот в тылу давали, а не на передовой. Где-нибудь остановка большая, полк или дивизия встают на переформировку, или пополнение ждем, только тогда выдавали зарплату.
- С "власовцами" не сталкивались?
- Что нет, то нет. Я слышал, что они есть, но не сталкивался. И листовок я немецких ни разу не читал, может, кто и видел, но мне ни разу не попалось. А вот в рупор немцы часто кричали, особенно на плацдармах, обычно одно: "Рус сдавайся!" Кто что отвечал им, а какие слова использовали, сами можете догадаться.
- Ваше отношение к замполитам?
- Очень хорошее, они замещали погибших и раненных командиров, как командиры для нас были. Политинформацию давали, как только где-нибудь остановка, от передовой км 2-3, сразу садятся и читают. Ну и раз 5 за всю войну нам кино привозили, на остановках в тылу крутили, мы фильм "Чапаев" смотрели, он вообще мне запомнился на всю жизнь, и также "Два солдата" был хороший фильм, но вот когда и где я его смотрел, не скажу, как-то не врезалось в память. Вот "Чапаев" - это настоящее кино.
- Ваше отношение к особому отделу?
- Мы о них только слышали, под конец войны особенно часто звучало слово СМЕРШ, но хвалить их нельзя, они расстреливали солдат, можно человека исправить, так нет, они на расстрел вели.
В конце мая 1945 г. после демобилизации на железнодорожном вокзале г. Днепропетровска я сел на поезд и уехал в родную Беларусь. На станции Тереховка сошел и потихоньку пошел в родную деревню Борщевка. И вот перед глазами она, но узнать не могу - фашисты при отступлении дотла ее спалили. Слышу, как называют мою фамилию, у меня от такой радости на глазах появились слезы. Своих односельчан не могу узнать после долгой разлуки, подростки все выросли. В подвал, где жили родители, я зашел с трудом, болела нога и голова. Обняла меня мать и прослезилась, но ничего не сказала. Больно мне на душе стало тогда, когда я увидел морщины на лице матери. Первые слова произнес я: "Мама, сын твой Саша пришел, жив остался". Мама еще крепче прижала меня к груди.
После отдыха в деревне стал мечтать о будущей мирной жизни, уехал в г. Мариуполь, учиться на печника и штукатура в строительный техникум. Этой профессии я посвятил 30 лет, создавал людям тепло, уют и радость в душе. В 1968 г. перенес операцию на пищеводе, после нее не мог физически работать. Поселился в Крыму, судьба заставила стать сотрудником печати, 30 лет был внештатным корреспондентом газеты "Авангард Крыма".
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
