Конончук Павел Никанорович

22 сентября 2013 года. Западная Украина. Концерт, посвященный празднованию дня партизанской славы.

- Парень, ты со мной хотел поговорить? Ну, этот концерт к едрени фене. Пошли, полчасика посидим, поговорим, да я поеду, а то, знаешь ли, у меня жена болеет…

Вот хоть в машине давай сядем. Как тебе агрегат? Уже в августе месяце 10 лет будет этой машине, а когда другую дадут неизвестно. Денег нет, олигархи все забирают. О чем ты хотел поговорить?

- О вашей военной судьбе. Можно начать с родителей. Может что-то из детства интересное вспомнится.

- Детство? Да разве оно было, детство-то?

- И все-таки…

- Прекрасное было детство, потому что оно прошло при Советской власти. Все время в пионерлагерях, библиотеках, на стадионах. Учился я хорошо. Четыре класса окончил, перешел в пятый – началась война. А тогда семь классов считалось, что это большое образование, а уж десять – тем более.

Когда война началась, все сразу позакрывали, понаделали полицейские участки из школ.Буквально месяца через два после прихода немцев появились полицаи.Это был довольно разношерстный народ: обиженные властью, уголовники, дезертиры. На нашем участке, а обычно на пять сел был один полицейский участок, комендантом поставили бывшего члена партии. Его попросту запугали: или расстрел, или в концлагерь заберем, или иди служить. И пошел. Правда, он безвредный был. Да и в партии-то занимал какую-то рядовую должность. Вроде член партии, а работал в колхозе.

- Помните 22 июня?

- Утром я пошел ловить рыбу. Ее тогда было – не то, что сейчас. Экология, сам понимаешь… Рыба водилась прекрасная. Наше село располагается в трех километрах от Изяслава. Через село протекает речушка Сушенка.Речка неширокая, где-то метра три. По берегу заросли. А у меня, значится, такая плетенка имелась, и к ней длинная «втычка». Вот этой плетенкой, под заросли, да под корни заведешь, и вытягиваешь. Глядь, а там уже штук 10–15 трепыхаются.Линок,карасики... щука, гадина, как потянешь, фить-фить – и тикает. Ее надо очень быстро тащить.

С шести часов утра я пробыл на реке примерно около получаса. Наловил с полведра рыбы, решил пойти домой. И только вышел на деревенскую улицу, смотрю – через колхозный двор бежит директор школы, по прозвищу Рёва. Бежит-бежит, а навстречу ему из леса идет военный, старшина.Четыре треугольничка в петлицах, планшетка – старшина как старшина. Директор школы к нему:

– Товарищ старшина, вы ничего не слышали?

– Нет. А что случилось?

– Война!

У директора был детекторный приемник с наушниками, он все время слушал известия. В колхоз тогда радио почему-то еще не провели. Вот он, значит, говорит этому старшине:

– Война. В четыре часа немцы напали без объявления.

– Да ты что? А я и не знал. Вот описываю, сколько у вас в селе колодезей. Дано такое задание. Раз война, тогда мне надо идти.

И пошел в сторону Изяслава…

Позже, уже с возрастом, до меня дошло, что это был диверсант. Какие к черту колодези? Через несколько дней мы узнали о выброске парашютистов. И потом, у него пушки на петличках, а у нас в округе стояли только кавалерийские части. Артиллерист переписывает колодцы! Как они так оплошали, черт его знает. В селе-то может быть и сойдет, а если бы он в город попал, так там бы его точно накрыли.

Мой отец до войны работал начальником пожарно-сторожевой охраны аэродрома, располагавшийся рядом, в полутора километрах от села. Там базировались кукурузники, и какие-то легкие истребители. Их обычно было где-то штук 20 – 25, не более 30-ти. Утром 22-го июня все самолеты поднялись, и ушли на запад. К вечеру на аэродром вернулся только один истребитель. Сел, развернулся, заглушил мотор… Все эти из охраны и обслуживания бросились к нему. Летчик их спрашивает:

– Где остальные?

– Никого нет. Все начальство уехало в Старо-Константинов, а нас оставили охранять.

– Склад цел? Нужно кое-что из запчастей.

Я так понял, его подбили, но он сумел сначала где-то сесть, подлатать самолет и после этого добраться до аэродрома. Немцам расстрелять его на земле не удалось. Значит, он получил все, что нужно, поднялся и улетел. Куда он полетел, Бог его знает. По-видимому, тоже в Старо-Константинов, там же был сильнейший аэроузел. А эти все остались – охрана и прочие.

На второй день… даже нет, на третий, отец говорит: «Баки сожгли!» Утром, он менял караул на аэродроме. А там лес примерно в 800-х метрах от взлетки. Из леса по бакам дали пару пулеметных очередей, они и вспыхнули… Вот почему я считаю, что там был именно десант. Когда баки полыхнули, отец сразу звонить – связи нет. Провода обрезали! У него на такой случай был приказ: если не будет связи и командования, все ценное уничтожать и двигаться на Шепетовку. Значит, баки горят, склады горят. Те, кто был из соседних сел и жил рядом – всего 18 человек, – ушли домой. С отцом на казарменном положении осталось 12 человек. Они собрали кое-какие продукты, оружие, что у них было, и поехали на полуторке в сторону Шепетовки. Там надо было проезжать через лесок. Только сунулись туда – их тут же обстреляли парашютисты. Машина загорелась, все повыскакивали из машины. Что характерно, никто не был убит – немцы в основном стреляли по мотору. Значит, они поначалу драпанули в лес. А дальше куда? Решили идти до Шепетовки. Прошли 20 километров – стоит шлагбаум, примитивный пост, машина:

– Куда? Кто такие?

– С аэродрома.

– Всё, эвакуации нет. Все поезда ушли. Возвращайтесь обратно.

А куда им возвращаться? Вот тут уже кто куда. Отец решил вернуться домой. С ним пришло еще несколько человек из тех, что были не из местных.

- В Шепетовке на каком языке говорили: русский, украинский?

- Да кто как, и украинский, и русский. В семье разговаривали… Ну, в общем, использовали такие слова, как удобно.

- Сильные шли бои в 41-м году?

- Возле нас? Нет. Но что характерно, когда председатель сказал о войне, то уже примерно в это время стал слышен характерный гул. Рядом, в двух километрах от нас есть село Лютерка, через которое шла так называемая военная дорога. Она хотя и не имела твердого покрытия, но всегда поддерживалась в хорошем состоянии. По ней от Изяслава до польской границы всего 18 километров. Вот этой дорогой наши воинские части из Изяслава двигались в сторону границы целые сутки. Мы побежали туда посмотреть. Кавалерия, упряжки с орудиями, машины – нескончаемой колонной двигаются в сторону запада. Потом вдруг все затихло. Через некоторое время снова загудело – бои еще шли там, на западе. Прошло, может быть, дня два. Мы с отцом сидели дома. Он вдруг говорит: «Пойдем, что ли клевер отвезем». Подошли к куче клевера – его собрали уже, оставалось только вывезти, – «разгорнули»… а там лежат: шинель, винтовка, противогаз. Вторая, третья куча – и так вот, значит, что ни куча, то какое-нибудь военное добро. Солдаты все покидали. Их разбили на границе, и они разбежались кто куда.

5-го июля немцы без боя заняли Изяславль, потому что все части Красной Армии уже отошли. Через наше село прошла небольшая группа немцев. Мы тогда собрались на колхозном дворе. Мы – это все те, кто остался, кого не мобилизовали. И вот, значит, пятого числа слышим гул со стороны запада – идут машины. Появляется колонна! Впереди едут два мотоцикла. Не останавливаясь, проскакивают дальше. Во двор заезжает грузовая машина на гусеничном ходу. Сзади гусеницы, спереди – резиновые колеса. В ней полно немцев, может быть, человек 20 сидят. Подъехали к нашим мужикам… ну и мы, пацаны, конечно же, тут. Нам же все интересно! Один из немцев обращается на ломаном языке:

– Сольдат есть?

– Нет.

– Гут, гут.

Вот примерно так я встретился с немцами. И все это еще не предвещало никакой беды. Потом, примерно недельки через две появился в селе длинный такой немец, комендант. Звали его Вилли. Приехал в село, давай собирать людей – будем, значит, старосту выбирать. Перебирают одного, второго, третьего. Стараются, чтобы кандидаты были настроены против Советской власти и с желанием быть старостой. А у нас в селе был один тракторист, Колотюк Петр. Порядочный хороший мужик, здоровый такой. И вот его сосед говорит: «Давайте Колотюка выберем!» А Колотюк сразу вскинулся:

– Да куда? Я неграмотный!

– Нет, будешь, будешь.

– Почему именно я?

– Все, подходишь. Давай.

Выбрали, проголосовали. Немец стоит довольный, ухмыляется. Рядом с ним три полицая... Начали разглагольствовать, что мы теперь есть власть в вашем селе. И будет теперь комендатура вместо управы. Будем контактировать. И чтоб из колхоза ничего не тащить. Если что-то пропадет, полетит голова старосты. Но нужно сказать о Колотюке, что он такой был мужик… вреда не причинял людям. Понимаете?

- А те трое полицаев? Откуда они были?

- Они были русские, еще перед войной демобилизовавшиеся из армии. Не помню, то ли в центральную Россию не хотели возвращаться, то ли некуда им было ехать, и поэтому они остались. Позже они сбежали из полиции в партизаны, еще перед этим жили в селе около года, где-то так. И никто их не выдавал… А когда организовали полицию, в селе стали часто появляться с проверкой. 12 человек полицаев ежедневно объезжали ближайшие пять сел.

Вот примерно так прошла осень 41-го года, за ней – зима. А весной 42-го с соседнего села Лютерки пришел к нам мой двоюродный брат, 21-го года рождения. И начал как-то странно говорить, туда-сюда, сюда-туда и вдруг: «Дядя Никанор, надо идти в партизаны!» Выясняется, что он уже имеет связь с партизанским отрядом.

Теперь я хочу подойти к этому, как у нас вся эта партизанщина началась. Летом 41-го в селе Стриганы Славутского района учитель Одуха Антон Захарович организовал подпольную группу, примерно 5 – 6 человек, и они уже в августе 41-го подорвали первый эшелон Шепетовка – Славутов. В августе! Немцы даже не проводили разбирательства. Они не знали кто, как и что. Понимаете? Может, потому что в окружении оставалось еще много наших войск. Я помню, как «окруженцы» шли, шли и шли… в одиночку, группами. Так вот, в эту группу, когда их стало уже немного больше, привели одного старшину, звали которого очень просто – Алексей Иванов. В Славуте немцы устроили лагерь для военнопленных. А этот парняга удрал оттуда. Он был танкист, но неплохо разбирался в подрывном деле. И вот он, значит, придумал самодельную мину. Первый паровоз пошел... Но немцы уже столкнулись с подрывами и приняли меры – пустили вперед две пустых платформы. Понятное дело, как платформа на мину наедет, подрывается, а паровоз с составом остается целый. Тогда он что придумал, этот Иванов: к мине, а мин на полях осталось очень много, приспособил шомпол от трехлинейки. И вот этот шомпол будет торчать между шпал… Ты думаешь, машинист заметит его? Да мало ли что там торчит… Первые платформы проходят спокойно, не задевая его. А вот когда доходит дело до паровоза... У него посадка ниже, чем у платформ, поэтому он шомпол задевает, взрыватель срабатывает, и паровоз летит к чертовой матери. Таким способом у них дело неплохо пошло, а потом и другие начали пользоваться.

Второй серьезной операцией группы стал подрыв спиртзавода. Ущерб составил порядка 30 тысяч литров спирта, а сам завод восстановлению не подлежал. К лету 42-го группа выросла до 100 человек, по существу став партизанским отрядом. С 1942 года отец уже был в партизанах, а я еще оставался дома. Бывало, он ночью придет, переоденется, и уходит. А весной 43-го снова появился мой двоюродный брат: «Слушай, Павло, будешь теперь у меня связным. Твой первый источник – сын старосты нашего села, Колотюк Алексей Петрович. Второй источник – село Мокрец, полицейская комендатура, сын полицая Полищук Алексей Зиновьевич. У них будешь кое-что брать, и то, что они тебе дадут, будешь приносить мне. И упаси тебя бог, чтоб они узнали друг про друга. Ты понял меня?» Получалось неплохо: один – сын старосты, знает, что делается в районе: будут ли скот забирать, или людей вывозить в Германию. Второй – крутится в комендатуре, знает, где облавы, засады, кого разыскивают. Что примечательно, их отцы даже не подозревали. К двоюродному брату я ходил свободно. У него не сгибалась нога, поэтому его не взяли в армию, и он был на легальном положении.

Брат тоже не сразу в отряд носил, а передавал через кого-то. Но знаю точно, он был при штабе соединения. Вообще, в соединении было более 30 отрядов, и каждый отряд имел свои источники.

Он один раз дал мне задание сходить на продовольственные склады. В новом городе возле маслозавода сохранились три длинных продовольственных склада. Они там были еще при Советской власти Немцы тоже не стали ничего менять. Взрослый не мог там просто так болтаться – охрана могла заподозрить, – пацан же в любом месте пройдет. Нужно было выяснить, когда охрана меняется, сколько часовых и так далее. Я ему еще тогда сказал: «Как я тебе время узнаю? У меня и часов-то нет». Он мне дает немецкие штампованные часы: «Вот засекай, – говорит, – когда меняются. Сколько раз меняются, как долго стоят». Я где-то дня три подряд туда ходил, болтался возле этого маслозавода.

- Как вы вели себя в те моменты, чтобы не вызвать подозрение охраны?

- Да просто ходил с сумкой на спине. Была у меня такая торба из сурового полотна. Немцы на пацанов не обращали никакого внимания. И потом, я ведь под самый склад не лез – кругом ходил. Склады длиной где-то около 20 метров, по периметру обнесены проволокой. С двух сторон на каждом из них стояло по два часовых. Через каждые три часа они менялись. Я это все зафиксировал и запомнил. Писать было опасно, вдруг попадешься… Хотя, было дело, пару раз таскал и какие-то записки. В подкладочку торбы зашиваешь, и вперед. И еще сказали обратить внимание, есть ли вообще на складах масло, и сколько его… ну, хотя бы примерно. Я это как решил. Привозит дядька молока, сдает его немцам. Я, значит к нему: «Дядько, а де они масло, – кажу, – хранят?» – «Та вот же-ш оно». Смотрю – точно! Навес. Под ним большая яма, и вся забита льдом. Ледник! Холодильников же тогда не было. Рядом со складами протекает река Горынь. Всю зиму с нее таскали лед, и этим льдом обкладывали масло. Ага, есть. Все запомнил, описал подробно брату. А в декабре месяце, когда мороз сковал реку, ночью на другом берегу появились партизаны. Они доехали на подводах до этого старого города, перешли реку по льду, сняли охрану, перетащили на другой берег масла, сколько смогли забрать, и исчезли.

- А где они базировались?

- Славутские, Шепетовские леса. Основная база партизанского соединения была в селе Стриганы. А до этого сидели в 23-м квартале лесного массива, примерно пять километров вглубь леса. Немцы, конечно, туда тоже наведывались. Когда эшелоны стали массово лететь под откос, последовал большой прочес с привлечением войск СС. Большого эффекта не было, потому что пока они идут, партизан их ждать не будет. В общем, их цель была очевидна и успеха немцы не имели. Но они отквитались на подполье в Шепетовке и Славуте. Славутским подпольем руководил главврач лагеря Михайлов. Не человек, глыба! Около 800 человек отправил в партизанские отряды. Любыми средствами: умер, не умер, инвалидность, родственники немцы, тиф и так далее. Что он только не придумывал… Но нашелся и на него предатель. Гестапо подослало провокатора, тот Михайлова выдал, и врача повесили. Не только его… много еще кого казнили. В одном только Изяславе казнили более 40 подпольщиков. Наши немного позже рассчитались – вычислили предателей. Разведка своя работала неплохо.

- Когда отец приходил домой, ничего не рассказывал?

- Отец был простым партизаном, да еще и в годах. Поскольку он 1904 года рождения, его поставили в продовольственную группу. Основной его задачей была организация вывоза имущества с взорванных эшелонов. В них регулярно попадалось продовольствие – многие отряды за счет этого и жили. Людей, конечно же, никто не грабил.

- В каком году вы попали в партизанский отряд?

- Осенью 43-го. Наше село сожгли каратели. Я, мать и братишка, 1938 года рождения, перебрались в село Мокрец.

- А жителей они не тронули?

- Ну, как не тронули? Шесть человек убили. Как только эсэсовцы начали палить село, люди по цепочке передали: «Тикайте, потому что серьезно взялись…»

Нас предупредил мамин брат. Он был 1895 года рождения, участник Империалистической войны. Так он прибежал и закричал: «Тикайте! Тикайте, быстро!» Мать выпустила скот: корову, двух свиней… Живность прятали, чтобы полицаи не искали. Был даже издан специальный приказ, в котором населению запрещалось колоть или резать домашнюю скотину. Так люди удумали скотину душить! Как свиней душили, есть целая история… В общем, мать говорит: «Бери корову на поводок и шуруй в Мокрец». Я выскочил в валенках… а распутица как раз такая была, слякоть. Надо было мне сапоги одеть. Выскочил, погнал корову. Мать собрала, что под руку попалось, и с братишкой следом за мной. В чем были, в том и остались – все сгорело. Из 410 дворов нашего села сгорели почти все, остался только один дом, и то, потому что был кирпичный, да под жестью. Старичок, хозяин дома, рассказывал, что пришел немец, облил соляркой окна и двери, затем стал поджигать. Когда столярка загорелась, он пошел к другому дому. А старичок, в это время прятавшийся за сараем, вышел и потушил. Немец пошел обратно, видит – не горит. Опять облил соляркой, опять поджег. В этот раз ушел не сразу – двери и окна сгорели, но остальное дед загасил. В том доме, пока все не построились, был сельский совет.

Мы пришли в Мокрец, к брату отца. А у них в селе был штаб партизанского отряда. Мало того, партизаны уже несколько месяцев готовились к штурму Изяслава. Мы поселились у соседей дяди. Тут же появляется двоюродный брат: «Собирайся, Павло. Пойдешь со мной в штаб». Привел он меня к начальнику штаба, им был секретарь подпольного обкома партии Алексеенко, и представляет: «Вот это мой связной. Сейчас в нем уже надобности нет, потому что Колотюк и Полищук уже в отряде. Они ему передавали сведения». Тот записал что-то – «Ну, что? Добре, вы будете эвакуированы в лес, на базу в 23-й квартал. Здесь будут бои».

– Что из себя представлял Алексеенко?

- У него был шикарный полушубок. А рубашку носил коверкотовую, стального серого цвета. Ремень со звездочкой, пистолет. Серьезный был мужик. Крепкий, небольшого роста.

Как-то в декабре я на санях поехал к дядьке взять кое-каких продуктов. У него во дворе было полно оседланных лошадей. Я вылез из саней, дал лошади сена… Вдруг выходит паренек, примерно такой же как и я, может немножко ниже ростом, но в портупее и с кавалерийским карабином на плече. Обращается ко мне:

– Де ты, брав сино?

– А вон, в этом сарае. Там…

– То я возьму.

– Бери.

– Як тебе звать?

– Павло.

– А меня Валя.

Это был Валя Котик. Он уже был ординарцем у командира отряда Музалёва, будущего Героя Советского Союза. Они приехали на совещание – шла подготовка к штурму Изяслава, собирали всех командиров. Валя, три человека охраны, сам Музалёв… Так мы с ним познакомились. Целый день общались, даже кушали вместе.

(Валентин Котик – один из наиболее ярких и известных представителей официального пантеона пионеров-героев периода ВОВ. Родился 11 февраля 1930 года в селе Хмелёвка Шепетовского района в крестьянской семье. К началу войны перешёл в шестой класс. С первых дней войны начал бороться с немецкими оккупантами. Осенью 1941 года вместе с товарищами убил главу полевой жандармерии близ города Шепетовки, швырнув гранату в машину. С 1942 года принимал активное участие в партизанском движении на территории Украины. Сначала был связным шепетовской подпольной организации, затем участвовал в боях. С августа 1943 года — в партизанском отряде имени Кармелюка под командованием И. А. Музалёва. Был дважды ранен. Также внёс свой вклад в подрыв шести железнодорожных эшелонов и склада. 29 октября 1943 года, будучи в дозоре, заметил карателей. Убив офицера, поднял тревогу; благодаря его действиям, партизаны успели дать отпор врагу.

В бою за город Изяслав 16 февраля 1944 года был смертельно ранен и на следующий день скончался. Похоронен в центре парка города Шепетовка. В 1958 году В. Котику посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.)

Нормальный паренек, без какого-либо высокомерия или еще чего. Ну, вооружен… Так я тоже с наганом ходил. Мне этот наган брат дал, и я с ним до 48-го года не расставался. Второй раз мы (с Валей) встретились во время штурма Изяслава. Мы, пацаны и старшие мужички, на санях отвозили раненых с Изяслава в село Стриганы. Собрали примерно дюжину саней. Один раз отвезли с утра, поехали за следующей партией. У меня санки были небольшие, в них умещалось четыре человека. Пока ехал, рассмотрел раненых: кто в ногу – пулей, кто в живот – осколком.

В третий раз двинулись уже после полудня. В пекло мы не лезли, раненых привозили к эвакопункту на повозке. В городе снег уже растаял, санками эвакуировать было невозможно. Это было 16 февраля 1944 года. Посадили еще одну партию раненых и поехали. Отъехали примерно километра полтора, сзади на полном ходу догоняют два всадника. «Валка» остановилась, один из них едет вдоль саней: «Где Валик? Кто видел Валю Котика?» Идет по саням, по саням… третьи сани от меня были. Я не знал, что он там. Всадник «нагинается», – мы повставали с подвод, подходим, – склонился над раненым – «Валя, ты как?» Тот лежит бледный, живот разорван осколком снаряда. Чуть голову приподнял, опустил… и умер. Тут же, прямо у него на глазах! Плачет, стоит… то был Музалёв. И мы уже все вокруг плачем. Махнул рукой: «Ну, все. Езжай!» Отвезли их в Стриганов. Там Валю похоронили, потом, через некоторое время перезахоронили в Шепетовке. Вот так я, можно сказать, соприкоснулся с легендой...

Ну, а что же дальше. Когда Изяслав взяли и пришли наши войска, стали расформировать отряды партизан: кого в армию, кого в советские партийные органы, кого-то в НКВД, МВД и так далее. Моего брата уже некуда было распределять, он погиб при штурме Изяслава... Интересный момент. Мой источник, Колотюк Алексей Петрович, сын старосты, был направлен в органы НКВД Тернопольской области. Сына полицая, Полищука Алексея – в армию на фронт. А мне вручили справку-предписание: «Такой-то, такой-то находился с такого-то по такое-то время в партизанском отряде в качестве такого-то. Направляется для дальнейшего прохождения службы в органы НКВД Каменец-Подольской области. Явиться такого-то числа туда-то… Командир отряда Одуха, начальник штаба Алексеенко».

В марте мне исполнялось 16 лет, и я должен был в конце сентября явиться для прохождения службы. А до этого целое лето пробыл дома: строил хату, возил лес, тесал бревна, пилил. Боже мой, досталось... Что такое пацану в 16 лет строить дом? Все сам, никто не поможет. Муки страшные.

По осени поехал в областное управление. Они посмотрели, вручили какие-то бумажки, направили в Изяславское районное отделение НКВД. Пришел, отдал все начальнику. Тот кивнул: «Хорошо, сейчас формируется «пожарная» команда. Иди туда. Ты уже будешь шестой. Потом решим, что с вами делать». Через несколько дней все шестеро получили обмундирование внутренних войск. Еще пару дней побыли, приезжает один капитан: «Ребята, давайте в отдел, получайте оружие. Поедете со мной. Есть дело». Это был капитан из СМЕРШа. Ему нужно было сколотить группу быстрого реагирования. А людей катастрофически не хватало, поэтому брали с бору по сосенке. На тот момент нас собралось уже восемь человек. Включили всех. Так просто началась наша служба.

Изяславль, 1945 г.

Группа состояла из 25 бойцов. То был 4-й отдельный взвод СМЕРШ. Помню, что кроме того капитана, с фамилией Аристов, еще был командир взвода, лейтенант. Нам раздали оружие: автоматы ППШ, винтовки. Я получил ППС. Ну, и тут же получили первое задание – капитану сообщили, что в каком-то селе появилась банда или еще что-то вроде этого. По-моему, это были мародеры. Это была Хмельницкая область, октябрь – ноябрь.

Один раз в декабре месяце, капитан нас поднял по тревоге. Мы двинулись на повозках в село Каменка, в 11 километрах от Изяслава. Приехали в село, встречает нас безрукий председатель. Начинает описывать ситуацию: «Банда. Зарезан бык. Ограблен колхозный склад и магазин. Люди рассказывают, что некоторые были в немецкой форме, некоторые с «трезубами»». Пойди, разберись! Немцы с ОУНовцами? Соединились, потому что некуда деваться? Короче говоря, все погрузили на подводу, и уехали в лес.

Ну, и мы, значит, рванули по горячим следам в ту же сторону. Повозки углубились в лес, наверное, на километр. Уже рассвет был. И тут я его увидел за сосной, этого бандита в немецкой форме. Сволочь! Я только заметил, хотел уже стрелять, но он опередил меня, дал очередь с автомата. Мне сюда, в левую ногу… еще бы чуть выше, повредил бы яички. И еще гранату бросает! Колотушка. Длинная такая, с деревянной ручкой. Я упал, выставил впереди себя автомат…

Граната взорвалась в полутора метрах от меня. Мне задело голову осколками, и контузило. Но если бы я стоял, то погиб. Вокруг шла стрельба. Я потерял сознание…

Ребята начали их бить. В итоге настреляли 11 человек. Сколько удрало, мне неизвестно. Среди нас был только один раненый – я. Положили меня на подводу, привезли в районную больницу. Мест не было, больница вся забита, положили в коридоре. На второй день меня в палату положили, где я пришел в сознание. А это было тифозное отделение, и меня еще там угораздило заразиться тифом. Из четырнадцати человек тифозных нас выжило только три. Всех остальных прибрал тиф.

В больнице я провалялся с декабря по февраль, и только в конце февраля меня выписали. Тиф перенес тяжело – еле стоял на ногах. Немного пришел в себя только через две недели. Лысый был, как бубен – все волосы повылазили. На мне шевелилось море вшей. Надо сказать о медиках. Люди тогда душу отдавали, день и ночь сидели над больными.

Хотели меня комиссовать, уже и документы подготовили. Да лежал со мной сибиряк – один из тех троих, кто выжил. Так он сказал: «Сынок, и что ты будешь делать? Влепят тебе 2-ю группу, и будешь ты получать 37 рублей. А так, может, пойдешь служить, да человеком станешь. Удирай отсюда, только захвати с собой документы».

История болезни лежала у главного врача. Я начал умолять сестричку:

– Хочу удрать, чтобы меня не комиссовали. Служить дальше буду.

– Так меня с работы выгонят, а то и судить будут, если я отдам документы.

– Ты меня только в кабинет пусти и закрой там. А я через окно вылезу. Сделаю так, что будто бы через окно залез. А как уж там открыл шпингалет – это мое дело. Ты тут будешь ни при делах.

Забрал эту историю болезни. Там уже вся жизнь моя решена, только ждали из области военного врача, главу комиссии, чтоб он подписал. А я прямо с этими бумагами пришел к себе во взвод. Капитан обрадовался:

– Ну что? Как ты?

– Удрал.

– Как удрал?

– Да так и удрал.

– Тебя же искать будут.

– Да, ну и что. Я ничего плохого не сделал.

– А знаешь что? Я тебя утром отправлю в одно место. Бегать, прочесывать там не нужно. Там кое-кого нужно дожидаться. Ребята тебе все объяснят.

В общем, я в засаде просидел около двух недель. За это время два раза присылали посыльного, чтобы меня возвратить. Капитан сначала отнекивался. Потом дали ему срок к исполнению, он по-прежнему гнул свое… потом все так стремительно закрутилось и уже из Изяслава мы перебрались на запад, сюда, к бандитам. А потом… Нет, это нельзя… не могу все рассказать, потому что это ж ОУНовцы. Теперь их власть. Понимаете?

– Давайте, сделаем так: вы расскажете, я запишу. А потом отредактируете… Они, к примеру, рассказывают обо всем совершенно свободно.

- Понятное дело. Они теперь на коне.

- Мы остановились на том, как вы вернулись во взвод.

- В Изяславе быстро порядок навели. А вот эти северо-западные районы и села… там было неспокойно. И на юго-западе, ближе к Тернопольской области, происходили нападения. Взвод стоял там в одном селе в Лановецком районе. В открытые бои с ОУНовцами мы не встревали. Ты должен понимать, задача СМЕРШа – выявление шпионов, агентуры, и всех тех, кого оставили немцы после своего ухода. Всяких тогда хватало: кто легализовался, кто пошел в народ, а кое-кто пошел в банду. Как только «бандбоевку» внутренние войска уничтожат или кого-то возьмут живым, наш СМЕРШ уже тут как тут, начинает фильтровать. Очень много было тогда агентуры – школы их готовили пачками. Однако бывало и так, что нам тоже приходилось ввязываться в бои. Так получилось в одном селе. Начальство получило по своим каналам информацию. В селе устроили засаду. Людей расположили полукругом, и стали ждать. Ну а мы, как говорится, сбоку, на подхвате. Но оказалось, что группировка пришла более крупная, чем ожидалось – в село вошло более 30-ти человек. А внутренних войск было всего 16 штыков во главе с лейтенантом и оперуполномоченным НКГБ (НКГБ СССР с 1943— до 1946 года). Мы находились в том же селе, только на окраине. Слышим – завязался бой. Стрельба усилилась. Потом чувствуем – что-то не так. Прибегает от них вестовой с просьбой о помощи. Вот тут пришел и наш черед. Когда мы подключились, бой шел на полную катушку: был убит один солдат внутренних войск, двоих ранило, легко зацепило оперуполномоченного. ОУНовцы сначала упорно отстреливались. Поступила команда замкнуть кольцо вокруг села, чтобы никто не ушел. Они заметались. Дело было ночью. Смотришь – силуэт бежит и во все стороны из автомата сечет. Знаешь, как они делали гады? Разувались «на босяка», чтобы было легко бежать. Колупались мы в этом селе всю ночь – добивали остатки банды. Утром насчитали 16 трупов, остальные ушли. Двух человек взяли живыми, но они оказались непричастны. Это были местные жители из соседних сел, насильно взятые ОУНовцами в банду. Начали разбираться с оружием. Оно было довольно разнообразным: автоматы, винтовки, карабины. В основном советского производства. Но были и немецкие образцы. У многих имелись пистолеты. Возраст погибших – до 30-ти лет.

В 48-м году мы продвинулись дальше вглубь Тернопольской области, в Жидачевский район. Под конец 1948 года меня перевели во Львов. Я тогда уже был в звании сержанта. В 47-м году СМЕРШ расформировали, все передали в органы МГБ. (МГБ СССР с 1946 по 1953 год) У нас был 12-й полк 5-й дивизии войск НКВД (?).

Комсорги райотделов МВД-МГБ. Март 1950 г., Львов

- Опишите Львов в 48-м году.

- В самом Львове случаи убийства были рядовым явлением, на улицах нередко валялись трупы. Но если в 45-м на Хмельниччине в основном фигурировали всякие бандитские группы, мародеры, дезертиры и уголовники, то в Львове уже был чистой воды национализм, причем явный.

- Что помните по амнистиям? Как на них реагировали националисты?

- По-моему их было несколько. Вышел указ в 45-м году, потом в 47-м вышел указ Правительства о сдаче с повинной. Им обещали, что не будут судить, допрашивать, и вообще оставят в покое. Надо сказать, очень много пришло народу. Приходили в районные отделы МГБ. Бывали случаи сдачи в самом Львове в управлении МГБ. Но не обходилось и без курьезов. В Жидачевском районе из леса вышла сдаваться крупная банда. Зашли в село… А в райотделе сидят начальник, его зам и прочие. Вдруг крик: «Тревога! В селе банда с оружием!» Время тогда было непростое, в каждом отделе МГБ из окон торчали пулеметы. Конечно, начали стрелять. А те кричат: «Не стреляйте, бо мы пришли сдаваться». Ты подумай, 20 человек. Это ж целая группировка! Ну вроде ничего. Они сдались, их приняли, документально оформили сдачу оружия. Кто был местный, пошел домой. Кто боялся, мог выбрать любое место жительства, кроме Киева, Одессы, Харькова и других центральных городов. Очень многие уехали на Донбасс и в Днепропетровск.

Перелом наступил в 47-м году. До 47-го года они действовали еще довольно активно. Потом становилось все тише, тише. А после они уже стали по пять-шесть человек сидеть в «схронах».

(Из донесения генерал-лейтенанта НКВД УССР А. В. Леонтьева генерал-полковнику С.Н. Круглову о проведении операций по ликвидации воинских формирований ОУН-УПА в первом полугодии 1945 г. за номером 35/1/810: «За первое полугодие 1945 г. на территории западных областей Украинской ССР явилось с повинной 25 868 человек, убито бандитов - 34 210…» Прим. – С.С.)

- Вам приходилось ликвидировать «схроны»?

- Бывало. Ничего особенного. Или застрелятся или подорвутся…

- Как вы их выкуривали из землянок?

- Они сами выбегали. Которые не выбегали, тогда им туда пару гранат кинут, и все на этом. В основном, они сами себя уничтожали. У них была такая мода: выскакивают, и в разные стороны, как зайцы. Вдруг кому-то повезет.

В 54-м я участвовал в ликвидации последней «боевки» на территории Подкаменьского района. А в 56-м уничтожили вообще последнюю, на моей памяти, «боевку». В ней было три человека. Они засели в Карпатах, и что-то долго их не было. Ждали-ждали, потом решили выковыривать…

У меня к тебе просьба. Хочу, чтобы вы как-то воскресили одну вещь. Сейчас я тебе покажу это. Был у меня очень хороший товарищ, Медянкин Иван Матвеевич, 24-го года рождения. Его убили 15 марта 1950-го года. Сволочи…

В 50-м он был участковым уполномоченным в селе Орихивчик (Орихівчик. Україна, Львівська область, Бродівський район). Утром позвонил председатель сельского совета, сообщил, что в селе лежит труп. Но не сказал чей. Выехала опергруппа. Медянкин…

Медянкин Иван Матвеевич

В то время при каждом селе были созданы группы общественного порядка, которые формировались из так называемых «ястребков». И вот двое таких «ястребков», старший группы и один из его подчиненных, от бандитов получили задание убить участкового. Что характерно, один из них, сволочь, всю войну провоевал. Сержантом вернулся, имел награды. И связался с бандой. Они пришли к нему в караульное помещение. Уже было 11 часов вечера. Повели его ужинать. Он же им доверял, везде ходил с ними. Суки! Сзади его, прямо с винтовки, в сердце. Партбилет пробило, удостоверение... Он упал, – выстрел слышала хозяйка, она потом нам рассказывала, – и закричал на них: «Ребята, да что ж вы делаете?» А они ему второй выстрел в челюсть – пуля выскочила через висок.

После того как они убили Медянкина, сбежали в лес. Но банда их не приняла. Им сказали: «Убейте еще одного участкового в другом селе, тогда поглядим».

- Эти «ястребки» чем закончили?

- Я ими сам занимался, лично. Через две недели зажали их в деревянном сарае у одного дядьки, на чердаке. Участковому поступили данные о том, что на чердак влезли два незнакомых человека. Тот быстренько сообщил в опергруппу. Мы тут же на машине приехали, обложили. Открываем дверь – тишина. Собаковод прошел под стенкой. Открыл следующую дверь, пустил собаку. Собака заблажила: «А-ву-ву-ву». Они начали стрелять по собаке. У тех «ястребков» была штатная винтовка, ППШ Медянкина и его пистолет. Обоих положили прямо через стенку. Чего там, одни доски. Два солдата подскочили, и с автоматов врезали на звук выстрелов. Наверху сразу все заглохло. Лестницу приставили, снова собака пошла вперед... Слышим – «Р-р-р-р», она их там рвет. Уже и выстрелов нет, и кровь сверху начала капать.

А Ваню Медянкина похоронили возле села Подкамень, Бродовского района. Просил я начальника райотдела: «Сделайте хоть какой-то обелиск ему». Так никто и не сделал. То, что мы тогда успели, положили плиту и высекли: «Медянкин И.М. погиб от рук бандитов ОУН», так и осталось. Но надпись про ОУН уже сегодняшние националисты сбили, чтобы не видно было.

Похороны Медянкина

У гроба Медянкина

Пусть хотя бы через вас о нем вспомнят. Хоть одна живая душа. Была у него сестра в Москве, она на похороны приезжала. Жива ли сейчас, трудно сказать. Я писал на его родину, в село Суркино, в школу… никто не ответил.

- Бывшие ОУНовцы оценивают бойцов истребительных отрядов, мягко сказать, скептически. Что вы можете сказать о них?

- С этими «ястребками» – целое дело. Что такое истребительный отряд? Дай бог, если он наполовину состоит из бывших бандитов. А если целиком? И это было обычной практикой. Но опять же, и здесь могли быть исключения. На территории Львовской области есть село Стоянов. В нем подобралась настолько мощная истребительная группа, что она 15 раз смогла отбиться, когда ОУНовцы нападали на село. Причем целью нападения была именно сама группа. Но по большому счету, все эти «ястребки» – полная фигня. Они же все местные, друг друга знают. Слышишь что-нибудь типа: «Ты дывысь там, Славку не стреляй». Хоть стой, хоть падай. Они все были под контролем.

(Письмо начальника ГУББ НКВД СССР А.М. Леонтьева B.C. Рясному о случаях измены в рядах истребительных батальонов.

№ 35/6/37

Народному комиссару внутренних дел УССР комиссару госбезопасности 3-го ранга тов. Рясному

Во второй половине 1944 г. имело место несколько случаев измены и предательства со стороны личного состава истребительных батальонов и групп содействия западных областей Украины.

Нам известны следующие факты:

1. 8 августа боец истребительного батальона Межиричского района Ровенской области ПОПОВИЧ, 1925 года рождения, украинец, находясь на службе, убил бойца РАЗУМОВИЧА, 1924 года рождения, поляка, забрал оружие и боеприпасы и ушел в банду.

2. 28 октября ушли в банду 11 членов группы содействия села Назевилов Надворнянского района Станиславской области. Изменники унесли с собой один ручной пулемет и 11 винтовок.

3. 9 декабря состоящий в истребительном батальоне Сарненского района Ровенской области изменник ОЛЕЩУК убил часового и бросил гранату в землянку, где отдыхали бойцы истребительного батальона, в результате чего 2 бойца были убиты и 9 ранено, забрал ручной пулемет и ушел в банду.

4. 12 декабря ушли в банду 4 изменника из состава истребительного батальона Славского района Дрогобычской области.

5. 25 декабря бойцы истребительного батальона Тлумачского района Станиславской области КРИЛИК и РЕШЕТНИК передали бандитам важный пакет.

КРИЛИК оказался оуновским разведчиком, проникшим в истребительный батальон со специальными заданиями.

Такое положение свидетельствует о поверхностном отношении ряда районных органов НКВД к отбору людей и отсутствии работы по проверке и изучению личного состава истребительных батальонов и групп содействия.

Прошу принять необходимые меры к изучению личного состава истребительных батальонов и групп содействия и более тщательному отбору новых людей, зачисляемых в местные формирования.

Начальник ГУББ НКВД СССР

Комиссар госбезопасности 3-го ранга

А. Леонтьев)

- Были среди националистов девушки и женщины?

- Были, конечно. Прихватили одну – была связной у самого Шухевича. Приходила в наш район на встречу с каким-то бандюгой. И в хате у одной бабки ее застукали. Но она сама себя застрелила.

- Вы не боялись по одному ходить в села?

- Боялись. Но что было делать?

- Могу я спросить, за что вы получили награды?

- Медаль «Партизан Отечественной войны» II-й степени получил после расформирования партизанского отряда. Орден Отечественной войны I-й степени я вместе со всеми получил в 85-м году. А II-й степени Отечественной войны еще в 45-м году. Было такое дело, сильно секретное. Даже не знаю, как и быть… нельзя бы рассказывать.

- Прошло 70 лет. Может, в общих чертах?

- Мы возили в Германию двух немцев, чтобы они увидели Берлин. Я был в конвое, в охране. Оба эсэсовцы, полковники, начальники школ абвера. Я так понял, они выдвинули условие – хотели убедиться, что Берлин пал. А наши посчитали это важным психологическим аспектом. Берлин в огне, Гитлер мертв, капитуляция… вроде как бы и самой страны-то уже не существует. Получается, оба свободны от данной присяги.

- Как они выглядели?

- Упитанные такие. Оба были уже в гражданской одежде. Первого взяли в Изяславе, в лагере для военнопленных. Второго где-то в другом месте, не знаю где. Они друг друга узнали, но делали вид, что незнакомы. Потом когда одного прихватили покрепче, он сразу указал на своего бывшего начальника. Того тоже быстренько расшифровали, и в СМЕРШе рискнули на такой вот необычный ход с поездкой в Берлин. К нам их привезли два сопровождающих из Главного управления СМЕРШ. Да еще нас прибавилось три человека сопровождающих. Всем пошили новенькую форму, к нашим ППС получили дополнительное личное оружие – пистолеты ТТ. В Киев приехали на машине, в Жулянах посадили на транспортный самолет. Он полетел в сторону Германии и сел недалеко от Берлина, на только что освобожденном полевом аэродроме. Подъехал бронетранспортер. Там все уже было организовано. Никаких вопросов, все быстро, оперативно. Сели в бронетранспортер и поехали в Берлин. А там сплошной ад, как говорится, ни дня, ни ночи. Груды битого кирпича, окна выбиты. Все перемешалось, что-то горит, что-то рвется. По броне как кувалдой молотит. Бронетранспортер только подпрыгивает, швыряет его туда-сюда, а немцы в щели смотровые поглядывают и о чем-то переговариваются. Это было в ночь с 24 на 25 апреля. До центра мы так и не доехали, они что-то обсудили по-немецки между собой и обратились к тому сопровождающему, что был в гражданской одежде. Он дал команду возвращаться. Вот тут уж все вздохнули с облегчением. Не знаю как у них, у сопровождающих с Главупра, а у нас задача была предельно проста: они погибают – мы погибаем. Если погибаем мы – они погибают. В случае непредвиденной ситуации или потери контроля над ней, мы имели приказ все подчистить – никто не должен был остаться в живых.

Ну и все, назад, в Киев. Нас на машину, потом на вокзал. Там сели на товарняк и добрались до Изяслава. Вот такая была странная история. За эту поездку каждый получил по ордену Отечественной войны II-й степени и медаль «За взятие Берлина».

Июнь1950 г.

- Вы давали подписку о неразглашении?

- Да, ну что там… Те, кто служили во внутренних войсках и в СМЕРШе, у них все было под секретом. Даже случались такие моменты, мне, правда, не довелось, что некоторым нашим ребятам давали вымышленные фамилии. Были у нас такие постарше, которые, как говорится, прошли и Рим и Крым.

- Как сложилась ваша дальнейшая карьера?

- Окончил сельскохозяйственный институт, Черновицкое училище МВД. Но в 54-м году ранней осенью ушел в запас. Стала болеть голова. Сказалась контузия после того ранения. Здоровье у меня стало ухудшаться, и я демобилизовался. Но на этом не окончилось, не отпустили. Пришлось работать. Сохранилась масса агентуры, масса контактов. Те, кто остались, не могли без моей помощи справиться со всем этим. Пришлось бы тогда все консервировать. Проработал в органах до 75-го года.

- Мы говорили с вами об амнистии, о тех, кто поверил и вышел из леса. Держали таких людей под контролем? Были какие-то списки?

- Сейчас это не секрет. Архивы открыты. Над теми, кто пришел с повинной, сохранялся негласный контроль вплоть до развала Советской власти.

- Может какая-то история тянуться из прошлого?

- Понимаю ваш вопрос. Нет, мне не угрожали. Так, зло пошутят: «Вон НКВДист идет». Что-то такое, не более того.

- Вы встречаете кого-то из ОУН-УПА сейчас?

- Мало кто дожил до сегодняшних дней. Есть здесь один «товарищ», Олесь Гуменюк. Он сейчас председательствует в братстве УПА Львовской области. Ему было тоже 17 лет, когда он ушел в УПА. (Олесь Гуменюк. С 1943 по 1945 служил в дивизии СС «Галичина». Прим. – С.С.) Когда им (дивизии «Галичина»?) «навтыкали» в 44-м, он там же под Бродами попался, и его посадили. Так ведь клялся-божился, что насильно забрали. Поверили, «поблажливо» дали 10 лет. Он их честно отсидел. После того, как вышел, как-то умудрился попасть в Пустомытовский район. Работал там завскладом сельхозтехники. Мы с ним встречались, я его знаю давно.

- Какое он на вас впечатление произвел?

- Тогда? Был тише воды, ниже травы. Обычный человек. Даже выполнял задания райкома, писал лозунги к праздникам. В тюрьме их научился писать.

Теперь, когда с приходом демократов начался весь этот развал, он стал этим «керивником» (главой, руководителем) УПА в Львовской области. Выступает, кричит: «Я сознательно и добровольно пошел!»

Сейчас есть определенная сложность, конечно. Власти их признают, а нас нет.

Вот такой тебе от меня рассказ. Не дюже интересно получилось, ну да что смог. Все у меня в голове уже перепуталось. Если что напутал, пусть читатель не держит зла. Дают себя знать возраст и контузия. Понимаешь, все это надо вспоминать и вспоминать, это же масса фактов. Все не упомнишь. Очень тебя прошу, напиши про Медянкина Ивана Матвеевича. Пусть знают в Пензенской области, Наровчатском районе, в селе Суркино, что его помнят здесь…