Семина (Нефедова) Пелагея Степановна

- Я родилась 17 марта 1922 года в поселке Средняя Ахтуба Сталинградской области. Родители мои, Степан Петрович и Анастасия Петровна, были крестьянами и всю жизнь работали на земле: пахали, выращивали скотину, даже занимались рыболовством. Мама была на два года моложе папы: когда они поженились, папе было восемнадцать, а маме всего шестнадцать лет. После моего рождения родители из Средней Ахтубы сначала перебрались жить в село Заплавное, а оттуда - в хутор Красный Сад недалеко от Средней Ахтубы. Поначалу они были крестьянами-единоличниками, но впоследствии вступили в колхоз. На тот момент родители имели довольно большое хозяйство - у них было около десятка голов крупного рогатого скота.

Отец не возражал против вступления в колхоз, а вот мама поначалу была категорически против, потому что где-то услышала, что при колхозах все будет общее и колхозникам придется всем вместе спать под одним одеялом. Но затем, со временем, мама стала очень активной колхозницей и считала, что если она в день выполнила меньше чем две нормы, то этот день прошел зря. Из-за того, что мама была передовиком производства, ее несколько раз делегировали для участия в конференциях, проходивших в Сталинграде, а однажды она даже ездила на подобную конференцию колхозников-передовиков в Саратов.

Папа мой участвовал в Первой мировой войне. В боях он получил контузию от близкого разрыва бомбы. Его засыпало землей в окопе и только благодаря своему земляку, который служил вместе с ним фельдшером, отца удалось откопать и вернуть к жизни. Отец был неграмотным и на фронте просил своих товарищей, тех, кто владел грамотой, под его диктовку писать письма жене. Грамоту затем он освоил и мог уже самостоятельно читать и писать. А вот что он умел делать очень хорошо, так это считать. Причем ему, для того чтобы сложить крупные числа, не нужна была бумага для счета цифр столбиком - все вычисления он производил в уме и очень быстро.

С началом коллективизации отца избрали председателем колхоза “Красный сад”, и он руководил им бессменно долгое время, до самого дня, когда его репрессировали.

- Когда и по какой причине он подвергся репрессиям?

- В конце 1944-го года, когда по всей стране распространился лозунг “Все для фронта, все для победы”. На одном из собраний, где обсуждались вопросы поставки продовольствия в армию, отец сказал: “Как же я буду отдавать все продовольствие для нужд фронта, когда у меня у самого колхозники уже от голода пухнут?” Ну, разумеется, нашелся среди присутствующих кто-то, кто счел необходимым доложить об этих словах кому следует. Отца судили по 58-й статье и дали ему десять лет лишения свободы. После того, как отца осудили, на его место назначили председателем колхоза другого человека, но новый председатель не смог справиться с таким огромным хозяйством, которое создал мой отец. В результате этот колхоз потом развалился на три небольших колхоза, которыми, видимо, управлять было проще.

- Сколько детей было в Вашей семье?

- Детей, из тех, кто выжил, в семье было пятеро. Из них я была четвертой. Старше меня были брат Василий и сестра Анна. Была еще одна старшая сестра Екатерина, но она потом умерла и в честь нее была названа младшая сестра, которая родилась уже после меня. Василий тоже участвовал в Великой Отечественной войне, во время боев на Донбассе получил ранение и вернулся домой инвалидом.

- Сколько классов Вы закончили?

- Сначала я окончила школу-четырехлетку у себя, в Красном Саду. А вот чтобы учиться в семилетке, нужно было ходить в школу, которая располагалась в Средней Ахтубе. Ходила я туда пешком, в любую погоду, невзирая на жару или снег. После такой долгой прогулки по морозу, дома первым делом забиралась на печь, чтобы отогреться. А уроки оставляла на потом. Иногда домашнее задание не успевала сделать и в школе, перед уроками, просила у одноклассников дать списать по-быстрому.

- Вы получили среднее образование?

- Нет, я закончила только школу-семилетку.

- По окончании школы Вы где-нибудь продолжили учебу?

- Я хотела стать садоводом, но отец не согласился с моим желанием, сказав, что для этого нужно много денег. К нам домой как-то приходил учитель, который сказал: “Пусть она идет учиться на педагога - она очень старательная и из нее выйдет хороший учитель”. Поэтому я подала документы и поступила в педагогическое училище города Ленинска, которое находилось поблизости. Мне не пришлось снимать там жилье на время учебы, поскольку мне было выделена комната в общежитии училища. У меня не было музыкального слуха, и из-за этого мне трудно давался такой предмет как музыка. Нас там учили играть на домбре и балалайке, а во время зачета мне, как назло, выпало петь песню. Самым любимым моим предметом была физкультура, с ней у меня проблем не было. Учебу в педучилище я закончила в мае 1941-го года, получив специальность “учитель начальных классов”. По распределению я получила назначение и была отправлена работать в начальную школу хутора Калининский, что находился на берегу Ахтубы, рядом с моим родным Красным Садом.

- В этой школе училось много детей?

- Да, детей там было много, а вот учителей не хватало. На всю школу нас было всего два педагога: еще одна женщина, постарше меня, должность которой называлась “старший учитель”, и я - молодой, только прибывший педагог, на должности “младший учитель”. Чтобы получать полный учительский оклад, необходимо было иметь под своим руководством не менее сорока детей, поэтому мне приходилось вести занятия одновременно с двумя классами. Спустя некоторое время “старший учитель” ушла в декретный отпуск, я осталась одна, и на меня легла задача по обучению всех детей, которые ходили в эту школу. Отец предложил мне перейти на работу в школу хутора Красный Сад, ту самую, где когда-то я училась. Но наступившая война помешала осуществиться этим планам.

- Как Вы узнали о начале войны?

- О начале войны я узнала по радио. Оно тогда было не во всех хуторах, поэтому, когда сначала оповестили о том, что будет передано важное правительственное сообщение, в сельсовете по всей округе отправили нарочных, которые предупреждали, чтобы люди к назначенному времени прибывали на центральную площадь, да вдобавок с собой брали родных и знакомых, чтобы послушать, что сообщат по радио.

После известия о начале войны, в районе была объявлена мобилизация и многие хуторские мужчины ушли на фронт, оставив работать за себя женщин и подростков. В 1942-м году, когда руководством страны было решено заменить на фронте женщинами ряд мужских должностей, дав тем самым возможность мужчинам пополнить ряды на передовой, стали много призывать на фронт девушек. В мае 1942-го года принесли из сельсовета повестку и мне. Но тут вмешался районный отдел народного образования, который ходатайствовал перед райвоенкоматом о предоставлении мне отсрочки от призыва. Они просили военкома не призывать меня сейчас, а дать хотя бы завершить учебный год. Военком пошел навстречу и внес меня в список для следующей волны призванных в армию. Но в летний период призыва молодежи на фронт по каким-то причинам не состоялось и свою повторную повестку я получила лишь осенью 1942-го года. А те наши девушки, которых призвали в мае, в большинстве своем прошли обучение на шоферов и в этом качестве убыли на фронт, откуда ни одна из них не вернулась.

- А куда отправили Вас?

- В назначенный срок я по повестке прибыла в Среднюю Ахтубу. Нас там собралось несколько девчонок, которых по-быстрому разобрали себе “покупатели” из воинских частей, стоявших в Средней Ахтубе. Я попала служить в военный трибунал 7-й инженерно-саперной бригады 51-й армии на должность машинистки-делопроизводителя.

- Вы умели печатать на машинке?

- Пишущую машинку я до этого видела всего один раз и мне нужно было освоить работу на ней. Женщина, которая показала мне, как обращаться с машинкой, сказала: “Когда печатаешь, старайся не смотреть на клавиши. Смотри только в текст”. Боже мой! Да как же не смотреть на эти клавиши? Я же не знаю, где какая буква расположена! В общем, долго я еще обучалась работе на машинке, печатая все документы лишь одним пальцем.

- Кто входил в состав военного трибунала?

- В его состав входил начальник военного трибунала, военный прокурор, и один или два военюриста. Еще была девушка по имени Галина, которая являлась помощницей военного прокурора и я, которая печатала все документы. Галя очень боялась умереть, поэтому, когда был обстрел или бомбежка, она, скрючившись, пряталась в дальний угол, а я, чтобы успокоить, падала на нее сверху, закрывая ее своим телом. Сама я умереть не боялась, говорила, что если погибну - у моих отца с матерью есть еще дети. А у Галины остался только один брат. Ее сестра по какой-то причине не эвакуировалась, осталась на оккупированной территории Украины и была повешена там немцами.

- Фамилию руководителя военного трибунала помните?

- А как же. Слувис его фамилия. Взрослый был мужчина, мог не только на русском разговаривать, но и еще на каком-то языке. (Слувис Александр Семенович, 24.07.1894 г.р., военюрист 3-го ранга, молдаванин, в июне 1941-го года добровольцем ушел на фронт. Член военного трибунала 51-й армии, председатель военного трибунала 17 саперной бригады, впоследствии адъютант командира 11-й гвардейской воздушно-десантной дивизии, - прим. ред.)

- Где размещался военный трибунал?

- В Средней Ахтубе для него было специально выделено здание. Но в начале ноября поселок Средняя Ахтуба подвергся очень сильной бомбардировке. Помню этот день хорошо: взрывы бомб, все мечутся куда-то. Я и сама выскочила на улицу, не знаю, куда мне бежать и что делать. Самолет, пролетая, дал очередь из пулеметов по улице. На дорогах в поселке тогда лежал толстый слой речного песка, и я четко видела, как пули взбивают в этом песке огромные фонтанчики. Меня успел схватить за воротник гимнастерки один из солдат, которые охраняли здание военного трибунала, и грубо толкнул во двор со словами: “Ну куда ты лезешь! Спрячься, а то погибнешь!” В тот день у здания почты собралось для получения корреспонденции двенадцать письмоносцев из разных частей. Одна из бомб угодила прямо в эту группу и от людей совсем ничего не осталось, нашли потом лишь одну чью-то ногу - и все. После этой бомбардировки было принято решение переместить военный трибунал немного подальше. Мы погрузили все свое имущество на выделенную для этого грузовую машину и переехали на берег реки Ахтуба напротив хутора Калининский, в котором я еще несколько месяцев назад работала учителем начальных классов. Там был крутой берег, защищающий от налетов авиации. Никаких землянок там поначалу не было и первые дни мы разместились в выкопанной нами яме, слегка укрытой соломой. А через пару-тройку дней прибыли саперы, которые всем нам вырыли и оборудовали для проживания несколько землянок.

- Как часто проходили заседания военного трибунала?

- Я уже не помню. Но не каждый день, а по мере того, как набиралось определенное количество дел и их потом в течение дня рассматривали.

- Сколько дел рассматривалось в день?

- Немного, два - три дела.

- Какие дела рассматривались вашим трибуналом?

- Основную массу дел, рассматриваемых трибуналом, составляли дезертирство и членовредительство. Кто-то просто старался избежать передовой и убегая, прятался где-нибудь. А некоторые бойцы старались повредить себе конечности, чтобы их отправили в госпиталь, а не в окопы. При этом они шли на различные ухищрения, например, прежде чем прострелить себе руку, они мочились на нее, чтобы на теле не оставалось ожога от выстрела. Помню, военюрист на одного такого, который себе отрубил топором указательный палец, чтобы стать негодным к службе, кричал: “Когда тебя на фронт забирали, у тебя все пальцы были на месте! А куда сейчас подевался твой палец?”

- Каковы были приговоры военного трибунала?

- В основном большинство осужденных военным трибуналом отправлялись в штрафные роты. Их сажали на лодки и отправляли в Сталинград, где шли бои. Мало их выжило там, погибали при первой же атаке. Но были у нас и расстрельные приговоры. Где они приводились в исполнение - я не знаю. Приговоренных к расстрелу у нас забирал конвой и куда-то уводил. Поэтому как приводились приговоры в исполнение - мне неизвестно. Трижды у нас были показательные расстрелы приговоренных нашим военным трибуналом. На одном из этих расстрелов я присутствовала, но, после увиденного, на другие ездить категорически отказалась, потому что мне было жалко этих людей.

- Кто вел протокол судебного заседания военного трибунала?

- Я вела. До меня протоколы вела другая женщина, но однажды, во время проверки документации начальником военного трибунала, выяснилось, что она вела протоколы неправильно, и решили доверить вести их мне. Поэтому сначала мне объяснили, как надо делать правильно, и дальше протоколы судебных заседаний велись только мной. Сначала я протокол записывала на бумаге, а затем оформляла его, перепечатывая на машинке.

- Где содержались подсудимые?

- Те, кого доставили в трибунал для рассмотрения дела, содержались в специально оборудованных для этого местах. В Средней Ахтубе это было оборудованное помещение рядом со зданием, в котором располагался трибунал. А на берегу Ахтубы впоследствии для них была просто вырыта яма, в которую их спускали, и они там сидели до того момента, когда их вызовут на заседание по делу.

- Выездные заседания военного трибунала проводились?

- Да, иногда мы выезжали в подразделения, но таких случаев были единицы.

- Допросы обвиняемых в Вашем присутствии производились?

- При допросе я присутствовала лишь однажды.

- У вас в трибунале, кроме красноармейцев, судили кого-нибудь из командного состава?

- Нет, офицеры к нам в трибунал не попадали, только солдаты.

- Дела немецких пособников рассматривались военным трибуналом?

- Да, нашим военным трибуналом рассматривались дела и тех, кто сотрудничал с немцами: в основном полицаев и старост. Было их не так много, но все же встречались. Подобные дела стали поступать в трибунал уже после того, как мы пошли от Сталинграда и стали освобождать захваченные немцами территории. Под расстрел из немецких пособников мало кто попадал, в основном, если они не запятнали себя кровью, их отправляли на передовую. Одного бывшего старосту мне даже было жалко - как раз при его допросе я присутствовала. Он делал все, чтобы сохранить своих односельчан, не дать им с голоду умереть, а вместо этого получил срок и отправился в штрафную роту: “Выживешь - значит будешь жить”.

- На Ваш взгляд, много было несправедливо вынесенных военным трибуналом приговоров?

- Я считаю, что почти все приговоры были вынесены справедливо и по делу.

- Рассматривал ли ваш трибунал на своих заседаниях дела о снятии судимостей со штрафников, отличившихся в бою?

- Да, было и такое, но очень редко - всего пару раз, наверное.

- Забыл спросить: а Вы присягу-то приняли?

- А как же! Там, в Средней Ахтубе, приняла, уже когда попала в состав военного трибунала.

- Вам выдали военную форму или продолжали ходить в гражданской одежде?

- Нет, мне выдали форму. Обычную, красноармейскую. Только на петлицах у меня, вместо стрелковых винтовок был прикреплен маленький щит с мечами.

- Из головных уборов в летнее время носили пилотку или берет?

- Берет я вообще никогда не носила, все время ходила только в пилотке.

- Во что Вы были обуты?

- Сначала мне выдали тяжелые грубые ботинки, а к ним обмотки. Но я из этих обмоток соорудила себе чулки. Так многие девушки поступали, кто на фронте был. А потом, когда я получила офицерское звание, мне уже выдали сапоги и до конца службы я ходила только в них.

- Какое оружие было закреплено за Вами?

- Когда я приняла присягу, мне выдали револьвер в кобуре и я его все время носила на поясе, Неудобная штука - когда бежишь, эта тяжелая кобура тебя больно по бедру бьет. А вообще стреляла я хорошо. Иногда мы с мужчинами устраивали состязания на меткость стрельбы, так я, бывало, и выигрывала. Со своим револьвером я после демобилизации вернулась домой и выбросила его в реку Ахтубу.

- Вы сказали, что Вам было присвоено офицерское звание? Какое и когда?

- Видимо потому, что позволяло полученное образование, мне присвоили звание “младший лейтенант административной службы”. Присвоили его спустя пару-тройку месяцев после того, как меня призвали в армию.

- Ваша работа подразумевает использование большого количества бумаги. Недостаток в ней ощущался?

- Нет, недостатка в бумаге мы не испытывали никогда. У нас ее хватало для работы.

- Где и как хранились дела и материалы военного трибунала?

- У нас в трибунале для этого имелся большой сейф, в котором и хранилась документация. Когда нас из Средней Ахтубы переселили в землянки, этот сейф мы забрали с собой.

- Когда в сейфе накапливались дела, рассмотренные военным трибуналом, как с ними поступали?

- Откуда-то из вышестоящей организации за делами приезжал нарочный. Как правило, это был офицер, который по описи получал под роспись все передаваемые папки и увозил их куда требовалось.

- Кем осуществлялась охрана военного трибунала?

- У нас для этого имелся взвод красноармейцев.

- Они были из состава войск НКВД?

- Нет, это были обычные пехотинцы, которых нам, видимо, просто придали для охраны.

- Как обстояли дела с гигиеной? Часто удавалось помыться?

- Умывались мы каждый день, используя талую воду. А потом однажды кто-то из офицеров сказал мне: “Ты же в этом хуторе, который напротив, через реку, когда-то учительницей была?” “Да”, - отвечаю. “Значит ты должна знать, у кого в хуторе есть баня”. Я назвала несколько фамилий, а начальник трибунала отправил в хутор нескольких бойцов, чтобы те договорились с местными о возможности помыться. Те пришли в хутор и сказали: “Нам ваша учительница сказала, что у вас баня есть. Можно помыться?” Хозяева бани видимо помнили меня, поэтому сразу дали согласие, и мы смогли впервые за несколько месяцев хорошенько помыться.

- В таких условиях девушки не стриглись наголо, чтобы вшей не подхватить?

- Вши у нас как-то раз были, да. Но мы наголо не стриглись, потому что нам медики дали какой-то порошок, которым мы обрабатывали себе волосы. Длинных причесок никто из нас не носил, мы все остригли свои волосы коротко, чтобы за ними было удобнее ухаживать.

- Как кормили вас?

- Кормили хорошо, голодать приходилось не часто. Мы были приписаны к кухне какой-то из частей, находившихся неподалеку, и каждый раз к нам приходил один из охранявших нас красноармейцев, брал наши котелки и шел получать для нас питание.

- Во время Сталинградской битвы ваш трибунал еще куда-нибудь перемещали?

- Нет, мы все время просидели там, на берегу. А потом, когда закончились бои в Сталинграде, мы пошли дальше вместе со всей армией через Донбасс, в сторону Крыма.

Когда 51-я армия освободила Крым, ввиду переименования фронта и изменения входящих в них подразделений, наш военный трибунал был расформирован, а я была зачислена в кадровый резерв фронта. В тот момент я находилась в Симферополе и каждый день, в ожидании того, что мне предложат новую должность, гуляла по городу. Особенно мне понравился местный парк, где я часто сидела, слушая журчание ручья.

Должности для меня не находилось уже продолжительное время, и я стала скучать по работе. И вот однажды, когда я очередной раз прибыла в кадровое управление, меня спросили: “Пойдете работать шифровальщиком в “СМЕРШ”?” Я ни минуты не раздумывая, дала свое согласие, потому что уже устала сидеть без дела.

- Вас сразу взяли в отдел контрразведки или пришлось проходить дополнительную подготовку?

- Я получила назначение не в отдел, а в Управление контрразведки “СМЕРШ” 4-го Украинского фронта. Конечно, мне пришлось некоторое время проучиться на курсах, где я вместе с другими девушками, получала навыки работы шифровальщика.

- Что вам преподавали на этих курсах?

- Мы изучали работу шифровальщиков. Нас учили работать на шифровальных машинах, учили, как применять шифровальные блокноты и шифровальные таблицы. Но больше всего мне запомнилось, как нас тренировали уничтожать секретные бумаги, если возникла угроза их захвата врагом.

- И как же?

- Все просто - их нужно было съесть. Нам показывали, объясняя, что нельзя весь лист сразу совать себе в рот, а нужно отрывать от него небольшие кусочки и проглатывать их, после того как тщательно, прожуешь. Ой, сколько мы этой бумаги съели во время практических занятий, страшно вспомнить!

- Как проходил Ваш рабочий день?

- Мой день начинался ранним утром, когда в управление контрразведки начинали приходить шифровки из всех подразделений фронта. В мою задачу входило все их дешифровать и подготовить в виде суточной сводки для последующего доклада командованию Управления контрразведки. Ну и, соответственно, если Управлением готовилась отправка какого-то документа в нижестоящие отделы, мне необходимо было его подготовить к отправке, предварительно зашифровав.

- Где размещался шифровальщик Управления контрразведки “СМЕРШ”?

- В том же помещении, где и само Управление. Только для работы шифровальщика был выделен угол, отгороженный от остального помещения шторой, сделанной из плащ-палатки. Если эта штора была закрыта, значит шифровальщик работает и к нему никто, даже начальник Управления “СМЕРШ”, не имел права не то чтобы входить, а даже и заглядывать.

- Шифровки Вам доставлялись связистами или Вы самостоятельно ходили их получать?

- Я никуда за шифровками не ходила, мне их или доставляли по мере поступления, или передавали прямо по телефону, предварительно убедившись по паролю, что это действительно я.

- Вы пользовались шифровальными таблицами или шифровальными блокнотами?

- Таблицами. Раз в месяц я ездила за получением новых шифров. Меня сажали в кузов автомобиля, рядом располагались двое сопровождающих, и мы отправлялись куда-то в штаб, где я получала новые таблицы. В случае нападения на нас моей задачей было любыми способами не допустить, чтобы шифры попали в руки врага.

- Как велся учет входящих шифровок?

- Я не вела никакого учета. Моей задачей было быстро расшифровать поступившее сообщение и передать его своему начальству. А уже они, наверное, и вели учет в каких-нибудь секретных книгах.

- Сколько шифровальщиков было в Управлении?

- Нас было трое. Мужчин среди нас не было, только девушки. Рабочий график у нас был такой: одна находится на боевом дежурстве, вторая бодрствует, готовая в любой момент подменить первую или помочь ей в работе, а третья в это время отдыхает. Никогда не было возможности отдохнуть сразу двоим. Да у нас-то и кровать была всего одна на троих.

- Вы сказали, что в Управление контрразведки “СМЕРШ” ежедневно стекалось много шифровок из различных подразделений. Как с ними поступали после дешифровки?

- Их по акту уничтожали путем сжигания.

- Привлекали ли Вас еще к какой-нибудь работе, кроме шифрования?

- Однажды я, в сопровождении красноармейцев, куда-то ходила в сторону линии фронта. Меня переодели в гражданскую одежду, повесили мне на шею маленький крестик, и мы отправились в путь. Но с какой целью и куда мы шли - я уже не помню.

- Во время своей службы Вам платили деньги?

- Когда я служила в составе военного трибунала, никаких денег я не получала. Возможно, они до нас попросту не доходили, потому что Слувис оставлял их себе. А вот когда я перешла работать в “СМЕРШ”, то все свое денежное довольствие мы переводили в Фонд Обороны. Хотя однажды мне все-таки удалось сделать денежный перевод своим родителям. Мой отец был этим очень горд и говорил своим знакомым: “Дочь у меня не только воюет, но еще и нам деньгами помогает!”

- Вам водка полагалась по нормам довольствия?

- Конечно полагалась, только я ее не пила.

- А табачное довольствие выдавали?

- И табак мне выдавали. Только я все, что получала - и водку, и табак - отдавала кому-нибудь из мужиков. От желающих отбоя не было.

- К вам на фронте приезжали с концертами артисты?

- Приезжали, правда это было уже когда мы находились на территории Украины. Под Сталинградом ни о каких концертах и речи не было.

Во время работы в УКР “СМЕРШ” я познакомилась со своим будущим мужем Иваном Ильичом. Правда, поженились мы с ним уже после войны, в 1947-м году. Мой муж был кадровым военным, пограничником, служил на западной границе страны. Отступая, дошел до Сталинграда. (Нефедов Иван Ильич, 18.11.1914 г.р., - с 1936-го года в пограничных войсках НКВД СССР; по состоянию на 06.11.1942 г. - лейтенант, командир взвода отдельного стрелкового батальона при особом отделе НКВД Сталинградского фронта; по состоянию на 11.06.1945 г. - майор, начальник штаба 15-го отдельного стрелкового батальона при УКР “СМЕРШ” 4-го Украинского фронта. Награжден орденами Красной Звезды и Отечественной войны II степени, медалями “За оборону Сталинграда”, “За боевые заслуги” и “За победу над Германией” - прим. ред.)

- В каком месте Вы пересекли государственную границу СССР?

- Я ее не успела пересечь, потому что была демобилизована по беременности. На тот момент мы находились где-то на территории Западной Украины. Когда начальство узнало о том, что я беременна, оно пришло в негодование. Меня ни за что не хотели отпускать домой и даже предлагали сделать аборт. Однако я не согласилась и почти весь срок беременности так и работала шифровальщицей. Уволили меня лишь когда пошел девятый месяц моей беременности.

- Вы, оставаясь военнослужащей, но будучи беременной, носили уже гражданскую одежду?

- Нет, я продолжала ходить в военной форме, поскольку помещалась в ней. И обувь тоже не меняла, ходила по-прежнему в сапогах.

Перед демобилизацией с меня взяли подписку о неразглашении, сказав: “Забудь навсегда все, что ты здесь видела и слышала!” К тому времени уже было известно, что моего отца посадили. Я возвратилась домой к своим родителям, в Среднеахтубинский район, там родила дочь и встретила Победу.

- Как добирались домой?

- Ехать мне пришлось поездом. В части мне назначили сопровождающего, который помог доехать до самого дома. Помню, у него в пути украли варежки, и я отдала ему свои, чтобы он не отморозил себе руки в декабрьские морозы. Он привез меня домой, сдал маме и отправился обратно в часть. Мать меня поначалу приняла очень плохо, считая, что я, незамужняя, своей беременностью опозорила семью.

- Как Вы узнали о Победе?

- Да так же, как и о начале войны - из репродуктора. Это известие всех обрадовало. Но кто-то смеялся от радости, а кто-то плакал, вспоминая своих погибших родных.

- После рождения дочери Вы продолжили службу в органах?

- Нет, из-за того, что у меня отец был осужден, дорога в госбезопасность для меня была закрыта. Кстати, когда я уже была дома, я ощущала, что за нашей семьей органы тщательно негласно приглядывают и получают доносы. Это делалось при помощи наших односельчан, и я даже знаю, что те, кто этим занимался, получали за это двести рублей ежемесячно.

- Чем Вы занимались дома?

- Делами домашними. Дочь растила, да помогала маме по хозяйству. А потом мой муж вызвал меня к себе. Его часть после войны находилась в Болгарии, и он хотел, чтобы мы к нему приехали. Он прислал за мной своего ординарца, который отвез нас в город Черновцы, где мы должны были находиться до тех пор, пока не решатся все необходимые для пересечения границы вопросы. Однако часть, в которой служил муж, из-за сокращения армии подлежала расформированию, и он дал нам указание никуда из Черновцов не уезжать. Поэтому мы его дождались и остались с ним жить на Украине, где я устроилась на работу. Когда муж возвратился в Черновцы, он первое время не мог никуда устроиться на работу, а затем устроился в школу милиции. По натуре своей он был человеком принципиальным, предпочитал, чтобы все было по закону и не любил подчиняться глупым приказам. Это послужило причиной того, что у мужа случился конфликт с начальником милиции и его уволили. Проблемы из-за репрессированного тестя у мужа были постоянно, этот факт мешал ему расти в должностях. Перед назначением поднимали документы и, когда выяснялось, что у него имеется родственник с судимостью, документы сразу же возвращались обратно. Муж сам себя называл в шутку “вечным майором”.

Ну а потом, спустя десятилетия, мы сменили место жительства, переехав в Волгоград, в мои родные края, где я и дожила до своего столетия.