Моя девичья фамилия - Картинцева. Я родилась 19 мая 1921 года в селе Анино Серебрянопрудского района Московской области. Мама туда ездила рожать, а жили мы все время в Москве. Мой отец был вагоновожатым, контролером на Шаболовке. Мама не работала. Нас было шестеро детей, а всего она родила одиннадцать детей, когда ей было работать? Она осталась полуграмотной, только ликбез прошла.
В школу я ходила с восьми лет и окончила восемь классов. Прошла все ступени: была октябренком, пионеркой, комсомолкой, членом партии. Однажды со мной случилось несчастье. Перед каникулами, когда оставалось несколько дней до окончания школы, я пошла на встречу с родственницей. Стояла на Таганке, ждала ее с работы, когда на меня упала рама со стеклом. Меня увезли на "скорой". Было серьезное сотрясение мозга, вся голова осталась в шрамах. Мне не разрешили ни учиться, ни работать. Но семья-то большая, что-то все равно надо было делать. Отца у нас тогда уже не было, он умер в 1935 году. Я не знаю, сколько он сам классов окончил, но он знал немецкий язык. Сам его изучал и даже с нами иногда специально разговаривал по-немецки. У него была мечта, чтобы хоть одна из дочек работала стенографисткой. Не знаю, почему ему нравилась эта профессия. Когда я вышла из больницы, стала думать, что теперь делать, и решила пойти учиться на курсы стенографисток. Училась я и работала в банке на Кузнецком мосту. В 1941 году, еще до войны, мне вдруг присылают письмо: вызывают меня в НКВД. Предложили там работать: "Окончите курсы и сразу придете к нам на работу". Я была еще девчонка, не понимала, что за работа. Но мой старший брат Володя был полковником НКВД. Я спросила его, почему меня взяли на работу. Он даже ничего не знал, не греши, говорит, на меня. Сказал, что я стану дисциплинированной. Оформляли меня 3 месяца, таким образом, я попала в органы в мае. А 22 июня началась война. На тот момент я отработала всего несколько дней.
- Работа в органах давала какие-то привилегии?
- В органах платили больше, это была хорошая работа. Но доппайков не было. По-моему, и за проезд не доплачивали, ничего такого не было.
- Сколько вы получали на этой работе?
- 700 рублей, наверное. Я была вольнонаемной. На первую зарплату и торт купила, и дамскую сумку.
- Как вы жили до войны с материальной точки зрения? Как питались?
- Мы никогда не голодали. Мама была очень экономной: колбасы в доме в день зарплаты не было, только в праздники. Первое всегда было хорошим, мясным. На второе - картошка с постным маслом, огурчики, селедка. Помню, с одним парнем познакомилась, он пришел за мной, а мы в это время ужинали, у нас были картошка и селедка, и он съел кусочек селедки. Потом уже он мне сказал, что никогда в жизни не любил селедку, а все-таки съел.
- Куда было принято ходить, как вы развлекались?
- Когда я уже работала в органах, получила возможность ходить в Большой театр. У нас контрамарок не было, хотя у брата были свои места в театре. Я очень любила оперу и подружек всех к ней приучила. Покупала билеты на галерку, один раз подружка чуть с бельэтажа не упала. Ходили в кино. Было принято ходить на танцы, я ходила в парк Горького. Мы жили рядом: я на Гравиной площади, в районе Мытной, где фабрика Гознак, а муж жил на Шабаловке.
- Как вы со своим будущим мужем познакомились?
- В этом году у нас юбилей - 60 лет совместной жизни. Вышла я замуж в 1946 году, а знакомы мы были с детства. У моей подружки был брат. Мы были соседями, ее брат приходил к моему брату, они тоже дружили. Мы так и встречались. Они были постарше, уже ходили на танцы и сначала нас не брали, маленькие мы были еще. Они-то с девчонками ходили. А потом, когда мы подросли, уже наоборот стало. Они спрашивают: "Вы куда?". А мы на танцы с ребятами. Во время войны мы с будущим мужем только переписывались, моя мама его сестре рассказывала, где я, та ему в письме передавала.
- Под какую музыку тогда танцевали? Кто из исполнителей был популярен?
- В парке Горького играл оркестр, была легкая музыка - фокстрот, танго и вальс. Юрьеву помню, Шульженко всегда была, Козин был. Лещенко был запрещен. Мы на танцы ходили, даже в "шестигранник" ходили, это было типа кафе в парке Горького, только мы там за столы не садились. Тогда порядок был и уважение к старшим, мы отличали хорошее от плохого.
- Из одежды что носили?
- Одежда была очень скромная, даже, бывало, после старших донашивали. Когда нас эвакуировали в конце сентября, сестры мне отдали свои хорошие платья: ты же все-таки девушка, погулять захочешь, молодые люди будут.
- Такие предметы роскоши, как велосипед, часы, радио, были?
- Ничего этого не было. В конце войны у меня первые часы появились. Когда катались в парке Горького, коньки брали на прокат, своих коньков не было.
- Помните, как вы узнали о начале войны?
- Утром встала, как обычно, в 8-9 часов. Надо было идти на работу, у нас ненормированный рабочий день. До Лубянки доехали с подружкой на трамвае, мы о чем-то болтали. Как вошла в подъезд, дежурный сказал, что надо подняться на такой-то этаж, где руководство отдела всех собирало. Это было около полудня. Там сказали, что произошло нападение немцев, и нужно быть внимательными и бдительными. Тут началось, естественно, волнение. Когда я вышла из этой комнаты, почувствовала, что руки и ноги у меня трясутся. Возникло тяжелое чувство страха. Потом все пошли на свои места, стали работать. О чем говорили, уже не помню. Но настроение у всех было подавленное.
- Когда вы вышли с работы, как вам показалось, город изменился, люди изменились?
- Да. Раньше в метро люди читали газеты или книги, а тут народ стал между собой разговаривать. Кругом разговоры, все делились информацией, и на улице тоже. Все думали, как бы нам не засылали диверсантов. Вот такие разговоры были все время. Улыбок стало меньше, народ посерьезнел. Даже дети стали меньше кричать.
- Что в магазинах было? Очереди сразу возникли?
- Нет. Чуть позже объявили карточную систему.
- Первую бомбардировку Москвы помните?
- Да. Первая бомбежка была 22 июля. Я ехала с работы, и вдруг на Серпуховской площади около большого универмага трамвай останавливается, объявляется тревога. Нас всех запихали под двухэтажный дом. Там тогда была маленькие дома. И мы ночь просидели там. Люди с детьми были, дети расплакались, раскричались, Тогда уже были карточки, а нас был буфет со свободной продажей, работа же у нас круглосуточная, ненормированная, я там кое-чего набрала. Все, что купила, раздала детям, чтобы хоть чуть-чуть их успокоить. Тогда пострадал хлебозавод, который был за универмагом. Потом, когда объявили, что тревога закончилась, все было нормально. Я приехала домой часов в шесть. Моя мама ждала, не спала. Мы жили на первом этаже старинного четырехэтажного кирпичного дома. Она вставала на подоконник и оттуда наблюдала, пока все домой не приходили.
- Во время бомбежки были большие разрушения?
- Напротив нас была дровяная площадь, там был рынок, и в рынок попала бомба. Видно, небольшая, только побила палатки. А так больших разрушений я лично не видела.
- Налетали днем или ночью?
- Были и днем налеты. Я в наземном транспорте застревала, в метро - нет. Страшнее, конечно, было ночью.
- Когда вас эвакуировали?
- В конце сентября. Из Москвы мама мне писала письма, что хлеба не хватает и так далее. У нас был младший брат Михаил, он работал слесарем в автобазе при Министерстве обороны. Он чуть ли не каждый день ходил в военкомат и просился, чтобы его взяли на фронт. Все на фронте, и он тоже хотел быть на фронте. Военкомат брал его, а база не отпускала. Через какое-то время с фронта стали возвращаться комиссованные, кто без руки, кто без ноги. Такие приходили с фронта, что он уже больше не стал ходить в военкомат, сказал: возьмут, так возьмут. Вместо того чтобы направить на фронт, его отправили в Куйбышев в эвакуацию. Так и не отпустили. А я вот попала на фронт.
- Как это произошло?
- Нас эвакуировали в Киров, а оттуда 2 января 1942 года незамужних направили на фронт. У нас были карточки на январь, и нам дали указание их отоварить. Мы по этим карточкам взяли хлеб и раздали его незнакомым людям. Я своим писала, как бы мне хотелось прислать им этот хлеб. Нас направили в штаб фронта в Беломорск, где распределили в особый отдел. Оттуда нас быстренько перевели в Кемь в особый отдел 26-й армии. Армия и вообще наш Карельский фронт должны были сохранить железную дорогу - единственный путь, который был свободен. В середине 1943 года нас переправили в 59-ю армию Волховского фронта. У Волховского фронта была задача, чтобы немцы и финны с севера не захватили Ленинград. Освободили Будбещи, затем пошли на освобождение Новгорода. После освобождения Новгорода наша 59-я армия в декабре 1943 года пошла на освобождение Ленинграда от блокады. Оттуда уже в Москву.
- Какие у вас были задания на фронте?
- Сначала я работала стенографисткой, а потом оперативным работником. Все время была на офицерской должности, и в 1943 году получила офицерское звание. Особо ничего интересного не нахожу в этой работе и не знаю, что рассказать. Выполняла различные поручения, в основном, это был сбор информации среди войск. Однажды случилось нападение на госпиталь, и весь банно-прачечный отряд, где работали девушки, вырезали. Разбирались, почему это произошло.
- Поиском дезертиров тоже занимались?
- В мои обязанности это не входило. В основном, занималась всякой писаниной.
- А личное оружие было?
- Да, ППШ, но применять его не приходилось. Хотя я ходила в штаб через простреливаемое поле, но, видимо, не нашлось желающего меня убить.
- С немцами приходилось встречаться?
- Нет, только издалека видела один раз, как немца вели на допрос. Он все время молчал.
- Какая у вас была форма одежды?
- Юбка, сапоги по размеру, на голове пилотка, беретов у нас не было. Были мастерские, где работали сапожники, даже каблучок наращивали. Считалось модным носить длинную юбку, чуть ниже колена, китель или гимнастерку с портупеей. Не помню, но, кажется, женское белье тоже давали. Хотя я просила тех, кто ехал в Москву, заехать к сестрам, они присылали мне бюстгальтеры.
- Как обстояло дело с гигиеной?
- После немцев наши солдаты жили на нарах, там были вши. Но у нас никогда вшей не было. С женской гигиеной врачи помогали, но в это время послабление по службе не давали, да мы никогда и не афишировали. Туалетной бумаги и перед войной не было, в основном пользовались газетами. Зубы не чистили. В результате первый зуб мне удалили на фронте. Накануне мы собирали в лесу клюкву, чернику, голубику. Меня комары так искусали, что я начала чесаться. И зуб заболел. Врач, когда удалял мне зуб, увидел, что я вся в укусах. Отправил меня в медсанчасть, а там сказали, что у меня чесотка.
- Как ее лечили?
- Пахучей черной мазью. Три дня после этого нельзя было мыться, и от меня за 7 километров пахло этой мазью. У меня пошло раздражение по коже, даже отправили в госпиталь.
- Как кормили на фронте?
- Когда бои проходили, входили мы, а тылы еще плелись где-то. Нас хорошо кормили, даже очень. Мы питались в офицерской столовой, получали сухие пайки. Один раз в офицерской столовой нас накормили только котлетами по-казански. Я не понимала, что это такое. Мы с девчонками наелись, вкусно было. Только мы шинели надели, входят ребята, смотрят меню и говорят: "Сегодня иго-го котлеты, конские". Тут мне стало очень плохо.
- 100 грамм женщинам давали?
- Давали по праздникам. Я впервые выпила 8-го марта. Обычно ужин был в 7 часов, а 8-го марта мужчин попросили прийти в 6 часов, после этого пришли женщины. И вот тут нам в чашки налили по 100 грамм. Я так опьянела с этих 100 грамм: не падала, но когда шла обратно с кем-то из сотрудников, вдруг очнулась, спрашиваю, глупость не наговорила? Первый раз я выпила вино, наверное, в 1943 году.
- А курили?
- Солдатам давали махру, а нам - 30 пачек папирос "Беломор". Никогда не было желания хотя бы попробовать. Папиросы я использовала по-другому. Я росла в Москве, у нас было паровое отопление и все удобства. Я не знала, как рубить дрова, как колоть их. А в землянке приходилось самим топить. Я ничего не умела делать, вот папиросами и расплачивалась. Солдаты были довольны.
- У вас была женская землянка?
- Да. Мы мало жили в землянках, в основном в домах. Если жили в домах, то в разных комнатах с мужчинами. Нас было около двадцати девушек. В мужской среде женщине сложно, но старшие офицеры нормально к нам относились. А между собой у нас хорошие отношения были. Девчонки у нас были симпатичные, молодые, но мы не пили, не курили. По беременности с фронта никто не уехал. Правда одна девушка влюбилась в женатого генерала. И его, и ее убрали на другой фронт. Был слух, что она застрелилась, вроде как, когда играла с его пистолетом. Но его не судили.
- Видимо, многое зависит от командования.
- У нас был очень хороший начальник особого отдела. Была рабочая, нормальная обстановка.
- Жили сегодняшним днем или строили планы на будущее?
- Мечтали, конечно, что в День победы встретимся.
- Когда вы вернулись в Москву?
- 11 июля 1944 года, в тот день, когда по Москве водили немцев.
- Как изменилась Москва, если сравнивать осень 1941 года и июль 1944-го?
- Во время войны я часто видела Москву. Неделю после этого ходила больная. Рынок оказался разбитым, а так в центре было все нормально, особых разрушений не было. Особой разницы не заметила, я была рада, что в Москве. Я патриотка Москвы. Сейчас живу в Люберцах, знаю здесь только одну улицу, на которой живу. Муж всегда шутил: "Вы посидите, подождите, сейчас она съездит в Москву за хлебом, потом будем пить чай". Утрировал, конечно, но я даже хлеб покупала в Москве, а не в Люберцах. Настолько я патриотка Москвы.
- Что было в магазинах после войны?
- Получали только норму, которая была прописана в карточке. И то, карточки можно было отоварить только через большие очереди. Покупать что-то смогли, только когда вернулась свободная продажа. Карточки отменили 16 ноября 1947 года. Я получала больше за звание, и нам платили пайковые 200 рублей, так что на зарплату я могла себе купить конфет к чаю.
- Какие у вас есть награды?
- "За боевые заслуги" и медаль "Победа над Германией".
- После войны к женщинам, побывавшим на фронте, относились с предубеждением, вы с этим сталкивались?
- Нет. Слышала, о ком-то говорили: "О, это фронтовичка" - как о человеке второго сорта. Но я тогда не говорила, что тоже на фронте была. Ко мне было очень хорошее отношение в гарнизоне, где мы жили, потому что мужа очень уважали. А в доме, наоборот, из-за меня и к нему хорошо относились.
- Какое тогда у вас было отношение к религии?
- У меня абсолютно никакого отношения нет - и тогда, и сейчас. Все наше поколение такое безбожное было. Недавно мы хоронили, и, конечно, я пришла в церковь помолиться. Меня женщины спросили: "Как же ты могла пойти в церковь без креста?". Я даже этого вопроса не поняла. Никогда в жизни крестик не носила. Вся моя жизнь прошла без этого. А сейчас просто стыдно.
| Интервью и лит.обработка: | А. Драбкин |
