Г.К.- Леонид Ефимович, за время прошедшее с нашей последней встречи, в Вашей жизни произошло знаменательное событие. Правительство Украины наградило Вас, за Ваши беспримерные подвиги и личное мужество в годы ВОВ, высшей военной наградой Украины орденом «За мужество» 1 - ой степени, и в связи с этим, примите мои сердечные поздравления.
Л.Б. – Благодарю вас.
На чем мы в прошлый раз остановились?
Г.К. – Подготовка Вашей группы к заброске во вражеский тыл, после того, как была отменена высадка в оккупированной немцами Молдавии. Расскажите подробно о подготовке группы. Насколько я понимаю, никто из будущих «польских» диверсантов ранее с парашютом не прыгал.
Л.Б. – В начале мая 1944 года наша группа находилась в маленьком украинском городе Славута, где обосновался штаб партизанского движения 1-го УФ. Мы готовились к заброске в немецкий тыл, но по городку передвигались свободно. Комендант города ГСС капитан Войнов дал приказ своим патрулям: подчиненных штаба партизанского движения не трогать, несмотря на то, что мы, партизаны –диверсанты, ходили по Славуте с оружием, в гражданской одежде, щеголяли в трофейных сапогах. Готовились к заданию, совершенствовали свое умение в минно-подрывном деле, в стрелковой подготовке, занимались ориентированием и парашютной подготовкой. Выполняли марш –броски.
До последнего момента мы не знали, куда нас забросят, но за три дня от отправки в немецкий тыл меня вызвали к начальнику штаба. Он поставил задачу – «Так вот, лейтенант, решено...Полетишь на Западную Украину, но не исключено, что придется действовать и в Польше. Направление главного удара нашего фронта - Западная Украина, Чехословакия и Польша. Место высадки твоей десантной группы – горно –лесистый массив в Восточных Карпатах, но точной информации о вашем районе приземления мы пока не имеем. Твоя задача, лейтенант, - оказание помощи местным партизанским отрядам, детальная разведка указанного района, и, как результат, - удар по железным дорогам на участках Перемышль- Львов – Борислав...
Я получил топографические карты определенных областей Западной Украины и Восточной Польши и у меня оставалось еще два дня, чтобы ознакомиться с местом нашей будущей диверсионной «работы».
Г.К . - Состав диверсионной группы менялся во время подготовки?
Л.Б- Нет, в мою группу входили именно те люди, которых я отобрал к себе еще зимой. Мы только знали, что в нашу группу будет включен еще один радист. Но кто именно - было для нас тайной за семью печатями. И вдруг прибывает в группу красивая девушка и докладывает мне - «Товарищ командир отряда! Радистка Лунева для прохождения дальнейшей службы прибыла в ваше распоряжение!». Так состоялась наша первая встреча с Шурой Луневой, и длится это знакомство уже шестьдесят четыре года. Александра Давыдовна Лунева, моя верная боевая подруга, в 1946 году стала моей женой, так что, семья наша – «чисто партизанско - диверсантская».
Г.К. - Появление первой девушки в группе как-то отразилось на поведении личного состава?
Л.Б. - Конечно. Партизаны внешне подтянулись, старались выглядеть молодцевато, их речь стала в значительно большей степени соответствовать нормам литературного русского языка. Некоторые очень заметно пытались привлечь к себе внимание Шуры, но безуспешно, она была одинаково приветлива со всеми, не давая никакого повода для кривотолков. Во время боевой и десантной подготовки группы, Шура внешне держалась не хуже других, и во время прыжка в тыл врага ни один мускул не дрогнул на ее лице. Наши отношения с Шурой были строго официальные, я не мог на войне себе позволить хоть какого-то внешнего проявления чувств и симпатий, мне приходилось следить за репутацией командира, которая должна быть безукоризненной. Но кончилась война, сначала я навещал Шуру в госпитале, потом она меня, и мы решили пожениться. И по сей день идем вместе по жизни, рука об руку.
Г.К. – Чтобы попасть «на работу» в тыл врага, диверсанты должны быть готовы совершить ночной парашютный прыжок со всем оружием и снаряжением.
Как Ваша группа готовилась к десантированию? Как происходила сама заброска за линию фронта?
Л.Б. - К нам был прикреплен специально подготовленный офицер- десантник, инструктор по ПДП. Сначала, еще на земле, мы отрабатывали такие элементы прыжка, как посадка в самолет, отделение от самолета, действия парашютиста в воздухе ( осмотр купола, развороты, ориентирование, приземление на лесные и другие преграды, действия при внештатных ситуациях). Принималась во внимание и основная проблема десантных групп : сбор в районе приземления, и, кучность высадки. Тут многое зависит от временного промежутка с которым парашютисты покидают самолет. В идеале, все должны отделяться от самолета как «сиамские близнецы», вплотную, один за другим, но одно дело - теория, другое – практика. Нам пришлось немало попотеть, пока мы добились нужного результата, чтобы десантники покидали самолет практически без перерыва, «в обнимку». И когда группа выполнила боевой прыжок, то все десантники собрались вместе за 30 минут, результат доселе невиданный. Во время прохождения предпрыжковой практики мы учились как, в кромешной мгле, сразу после приземления, начать движение на точку сбора группы в правильном направлении, - для этого использовался ориентир на ночном небе – луна, в какой стороне она должна находиться в момент приземления и при движении на место встречи десантников. Прыгали с парашютом ПД-41, который имел площадь купола 70 кв.метров. Его стропы специальным крючком затягивались в «соты», пришитые ко дну ранца, который затем «упаковывался» его клапанами и перехватывался специальными резинками. Все это «сооружение»фиксировалось тремя металлическими шпильками, которые вплетались в тросик вытяжного фала. Ну, и самое главное –человеческий фактор. Не каждый человек способен решиться на прыжок. Я никак не мог предположить, что один из моих партизан, человек могучего телосложения, незадолго до посадки в самолет, заявит, что он, мол, не полетит, так как - боится прыгать. Но это как раз тот случай, когда приходилось действовать жестко. Я предупредил этого партизана,что обратной дороги нет - или он летит в тыл врага, или идет под военный трибунал, где ему обеспечено девять граммов свинца. Третьего не дано. Инциндент был исчерпан. Кстати говоря, за все время боевых действий в тылу противника этот партизан показал себя решительным, смелым человеком, претензий к нему не было. Перед самой заброской мы получили все снаряжение: два новых ручных пулемета, автоматы, карабины с насадками для бесшумной стрельбы, взрывчатку, две портативные радиостанции с запасом питания, различные мины, сухой паек. Затем мы выбрали себе немецкое обмундирование, вся группа переоделась в хорошо пригнанные по росту мундиры, с крестами и нашивками. Прибыли на аэродром. Инструктор ПДП подогнал наше снаряжение, и сразу все десантники стали малоподвижными, неуклюжимыми : парашют, вещевой мешок...
Уже перед посадкой в самолет, к группе подошел представитель штаба ПД 1-гоУФ майор Суворов, провел последний инструктаж, передал последние указания члена Военного Совета, выдал мне комплект карт, схему радиосвязи, переговорные таблицы и коды, потом вскрыл секретный пакет и зачитал окончательный текст боевого задания – десантирование в район города Перемышль. Суворов покосился на гитару, которуюИван Царенко тащил с собой в немецкий тыл, но спросил о другом - Вопросы есть? – Нет!-Помните: основное – удар по железным дорогам. Удачи вам. Возвращайтесь живыми!...
Г.К. - Насколько я знаю, Вашу группу летчики сбросили за 400 километров от линии фронта, но в совершенно другой район, вместо Перемышля?
Л.Б.- Нас забрасывал опытный экипаж капитана Филонова, но при перелете линии фронта, над Бродами, самолет попал под огонь зенитных орудий в свете лучей прожекторов, и Филонову, ослепленному лучами, пришлось уходить от огня с набором высоты, и здесь, видимо, штурман совершил при расчете ошибку, самолет отклонился от намеченного маршрута. Смерть бродила рядом, но багровые «кляксы» разрывов зенитных снарядов и лучи прожекторов остались в стороне. Мы молча сидели, плотно прижавшись друг к другу. Прошло еще время и загорелась сигнальная лампочка-«Приготовиться!». Все встали в затылок друг другу, так, что каждый последующий страховал впереди стоящего. Филонов открыл бортовую дверь, в кабину ворвался ветер. Команда –«Пошел!». Я прыгнул первым. И когда повис на стропах парашюта, то осмотрелся: в небе девять куполов. Летим все вместе, плотно- и это отлично. Земля стремительно приближалась...
Г.К. - С момента приземления - что происходило с группой в ночь высадки?
Л.Б. - Приземлился, подал фонариком сигналы летчикам на выброску груза. Филонов сбросил грузовые мешки, и один из них упал на опушку леса. По азимуту определил, где его искать.Два других грузовых мешка заметить не удалось, еще подумал-«Теперь побегаем, пока их найдем». Приземлились на мокрый луг, стали собираться . Собрались все, кроме доктора. К тому же, во время приземления случилось настоящее несчастье –Гузанов вывихнул ногу, и не мог самостоятельно идти... Вы сами понимаете, что это значит для диверсанта...Начальник разведки Кучеров спросил, кто видел грузовые мешки. Имас и Данильченко утверждали, что ветер отнес их в сторону и они упали возле деревни. На опушке отыскали мешок с оружием, а два других – словно сквозь землю провалились. Прозрачная дымка тумана поползла к лесу, небо быстро светлело.Осмотрелись. За лугом – огороды. Чуть дальше – небольшое село. Кучеров, Имас и Похилько, которые пошли искать врача Ревенко, вернулись ни с чем. Начальник штаба Иван Кабаченко рассматривал карту, надеясь получить ответ на мучивший всех вопрос: где же мы находимся? –но карта не давала ясного ответа. Но у нас уже был «язык». Шура Лунева, когда выпрыгивала с самолета, чуть не упала на купол комиссарского парашюта, она соскользнула по полотнищу, и в этот момент сработал ее парашют. Вскоре радистка мягко опустилась на землю, и когда она потянула стропы, пытаясь погасить купол парашюта, то ощутила, что под полотнищем кто-то барахтается. Она негромко подозвала комиссара, приземлившегося рядом. К удивлению десантников, под куполом оказался перепуганный местный житель, который полем возвращался ночью домой. И надо же было такому случиться, чтобы траектория снижения парашюта радистки Шуры Луневой и путь домой польского крестьянина из села Дыдня пересеклись в одной точке. Но нет худа без добра. Встреченный нами крестянин оказался для нас единственным источником информации. Незнакомец, местный житель, с испуганным лицом стоял рядом с Имасом, он с трудом понимал куда и к кому он попал, ошеломленный «приветом с неба». Имас спросил его по –немецки –«Ты кто?»- «Я поляк из громады Дыдня...Немцев у нас нет...»-словно очнувшись заговорил незнакомец по –польски. «Ты поляк?»-«Да панове, я поляк, моя фамилия Индык!».
Имас сказал Похилько –«Комиссар, мы в Польше. Вы у нас специалист по этим краям, вам и все козыри в руки». Филипп Петрович достал из вещмешка разговорник и задал Индыку еще несколько вопросов. Мы «привязались» по карте к Дыдне, и «карта заговорила». Мы были в юго-восточной части Польши, в Бещадах, в горном лесистом районе –Восточные Бескиды, где находятся самые высокие вершины в этой горной гряде : Терница и Галич. У подножья этих вершин раскинулся городишко Санок.
Я сложил карту. Теперь стало ясно, что мы приземлились в восьмидесяти километрах от предполагамого места высадки. Такое расстояние с грузом, тренированные люди могли пройти за три-четыре ночи. Но два грузовых парашютных мешка исчезли, врача нет, а радист вывихнул ногу. Это осложняло нашу задачу. А пока, тихо передвигаясь, мы вошли в лес. Имас и Похилько продолжали поиски врача и грузовых мешков, и вели разведку. Светало. Имас насвистывая условный сигнал, услышал как вдруг где-то хрустнули ветки. В ответ тихий осторожный свист. Раздвинули хвою и увидели Леонида Ревенко. Наш врач прыгал с парашютом впервые. Он основательно затянул на себе ремни, парашютные лямки и это привело к конфузу. Раскрывшийся парашют так тряхнул доктора, что его вещмешок, автомат и медицинская сумка полетели в разные стороны. Воздушный поток подхватил Леонида и отнес его на километр от места приземления группы. Ревенко неудачно приземлился, и от страшной боли при ударе о землю потерял сознание, и только утром пришел в себя. «Как же это так получилось, ребята? –недоумевал наш врач- Я и ноги поджал, и на стропах подтянулся, и вот на тебе!...».
Приземлившись в тылу врага, парашютисты- диверсанты всегда старались уйти подальше от места высадки, этого требовала тактика диверсантов, проверенная в боях. Похилько посмотрел на часы- «Пятый час, до полного рассвета еще час-полтора. Успеем пройти километров пять-семь». Ревенко смастерил для Гузанова самодельные костыли -«Ну как?»-«Надежно». А в это время Иван Царенко задержал в лесу польских парней. Они сказали, что возвращаются из Дыдни, и видели, как один из парашютных мешков упал возле крайнего дома деревни, а второй проломил черепичную крышу соседнего дома. Значит, враг уже знает о десанте. Будут искать, или уже ищут нас...Комиссар сказал –«Пожалуй, нас будут искать где угодно, но только не рядом с деревней, где мы приземлились. Немцы знают нашу тактику - поскорее перебраться подальше от района высадки». И мы решили остаться в лесу, пошли на смертельный риск, внеся в нашу тактику новый прием. Замаскировались, заняли круговую оборону. Внимательно следили за деревней. Крестьянина мы пока не отпускали. Вскоре в село приехали примерно около трехсот немцев и полицаев. Но в лес они не сунулись, только обстреляли его, и покинули деревню . Позже мы узнали от местных причины нерешительности немцев. Оказывается, что поляки рассказали немцам, что видели в небе не один самолет, а больше двух десятков, и что парашютисты сыпались с неба с пулеметами и пушками, а кто-то из местных «фантазеров» даже додумался сказать, что видел, как в лесу горели фары не то автомобилей, не то танкеток, видимо, сброшенных с самолетов. Крестьяне умышленнно преувеличивали численность десанта, выражая этим то, о чем долгое время мечтали, чего ждали. Сообщение жителей напугало немцев, ведь этот уголок Польши они считали глубоким тылом и чувствовали себя здесь совершенно спокойно. Мы выждали еще несколько часов, из уцелевшего грузового мешка взяли батареи для радиостанций, все остальное закопали в землю – и двинулись в путь. Пройдя километров двадцать остановились в густом лесу . Анатолий Гузанов расчехлил рацию, положил руку на черный ключ передатчика, радистка Шура забросила антену на дерево. Все волновались, сработает ли рация?, а вдруг осечка?, и тогда отряд останется без связи. Гузанов перевел стрелку лимба к своей волне и оглянулся, вся группа собралась возле рации, казалось что никто не дышал, напряжение был велико. А вдруг наш сигнал не будет принят там, на Большой земле, что тогда? В Центр понеслось сообщение –«Находимся в двадцати километрах севернее города Санок», и радист перешел на прием. Мы обрадовались, Центр нас услышал, был получен приказ на начало действий, мы уже были «прописаны» на Большой земле. Немцы, получив сообщение о десанте, несомненно уже следили за эфиром и могли быстро засечь местонахождение радиостанции. Поэтому, очередной радиосеанс должен был состояться в такое же время, через двое суток.
Г.К. – Выход на связь Вашей группы был воспринят в Центре как большой успех?
Л.Б. – Несомненно... Вы просто плохо представляете, что тогда означала удачная заброска диверсионной организаторской группы на территорию Польши или на Западную Украину. Прямо перед нами в немецкий тыл были десантированы четыре группы парашютистов –диверсантов. Ни одна из них на связь не вышла, все группы погибли сразу после выброски. И как только мы провели первый сеанс связи с Центром, весь Штаб партизанского движения при 1-м УФ сразу представил себя к орденам, за успешное выполнение поставленной задачи. А нам, диверсантам, свои ордена еще предстояло заработать.
Г.К. – Такой высокий процент потерь при высадке диверсионных групп -80% был «заранее запланирован» в штабе?
Л.Б. – Если речь шла о парашютной заброске – то, наверное... да...
Конечно, надеялись на лучшие результаты, но статистика потерь была кровавой и неумолимой. Гораздо меньше потерь несли диверсионные группы, проникавшие в тыл врага наземным путем, хотя пройти до намеченного района действия, целой группой, по немецким тылам, 200-300 километров и остаться в живых – это тоже редкое везение. А тех, кто прыгал с парашютом в тыл противника, заранее не хоронили, но знали, что если группу десантников сразу обнаружат после высадки и начнется преследование, то уцелеет только самая малая часть от состава группы. Но тут еще многое зависело от предстоящего района деятельности. Тех диверсантов, кого забрасывали на Западную Украину и в Белоруссию в 1941 году к концу войны в живых осталось меньше пяти процентов... Одно дело, когда группа сброшена с парашютами в 1943 году под Смоленск или в минских лесах, или, скажем, высажена на действующий партизанский аэродром в относительно «свободной» от немцев Словакии в конце войны – то тут шансов выжить на первом этапе у десантников было немало. Но совсем другое дело, если приходилось высаживаться в 1944 году, летом, в Западной Польше, или, весной того же года на Западной Украине. Или в таком гиблом месте как Восточная Пруссия, где диверсантам не приходилось ждать какой –либо поддержки от местного населения . В 1944 году в Пруссию десантировали с воздуха или отправили по суше больше 100 групп для проведения глубинной разведки и диверсий. Все эти группы были направлены по линии Разведуправления Фронта, ГРУ, и Наркомата ГБ. Знаете, сколько бойцов из состава этих групп выжило за несколько месяцев деятельности или, спасаясь от преследования, уже вскоре после заброски, вышло назад к своим? Меньше семи процентов... А в эти группы набирались самые смелые и толковые ребята, с большим опытом партизанской войны и предыдущими забросками в немецкий тыл ....Большинство архивных документов, рассказывающих о потерях и судьбах диверсионных групп в немецком тылу, еще пылятся где-то в ящиках. Может когда –нибудь эти документы увидят свет, и многое станет ясным... Определенная достоверная информация был в спецкурсе лекций о партизанской войне для слушателей Академии ГШ, там, кстати, эти данные по диверсантам заброшенным в Пруссию и были приведены. А то встретил случайно в поезде бывший диверсант Евгений Березняк московского писателя Юлиана Семенова, рассказал ему по дороге, в купе, о том и о сем, и сразу готова книга «Майор Вихрь», и все в Союзе узнают, кто лично спас польский город Краков от разрушения, а вскоре и кинофильм по книге мастерят . Проходит еще тридцать лет, и в газетах пишут, черным по белому, что Краков спас от разрушения разведчик Алексей Ботян со своей группой.
Ждем третьего... А в архивах ведь все точно и подробно отображено..., и давно пора их полностью открыть, поскольку, как мне кажется, следующему поколению история ВОВ будет уже малоинтересна...Слишком далеко по времени уйдет от них прошедшая война...
Г.К – А как происходили первые контакты с польским населением? Все же Польша это чужое государство, другой язык, обычаи, традиции, культура и религия.
Л.Б. –Мы уважительно относились к полякам и, налаживая с ними контакты, принимали во внимание все особенности польской ментальности и местного уклада жизни. Расскажу, как, например, прошла одна из первых встреч с местным населением в селе Лишня. Вчетвером: я, Кабаченко, Кучеров и Данильченко вошли в село с наступлением темноты. Остальные блокировали дорогу. Мы бесшумно перемахнули через ограду и приблизились к большому дому над входом в который висела вывеска « Пивной дом. Пивная Ф. Пастущак». Данильченко и Кучеров остались у крыльца, а я и Кабаченко зашли внутрь в большую комнату с низким закопченным потолком. В комнате накурено, «дым коромыслом», запахи хлеба, пива, жаренного мяса. Сели за стол у самых дверей. Все посетители пивной сосредоточенно на нас стали смотреть. Подошел хозяин, высокий дородный поляк в жилетке и белой рубахе с засученными рукавами -Что прикажут паны? – спросил он. Мы ему говорим по – русски – Есть хотим. На дорогу сообрази хлеба и мяса. Заплатим... Мы стали неторопливо кушать. Хозяин не выдержал и спросил, подыскивая русские слова -Кто вы будете, панове? – Мы из Советского Союза- А я опасался, что вы бандеровцы или казаки - Нет, хозяин, мы русские десантники. В зале все заговорили сразу, лед отчуждения растаял, поляки с нескрываемой радостью смотрели на нас, один из них протянул нам руку для пожатия, и сказал –«Здравствуйте, братья!».Так мы познакомились с замечательным человеком, Владиславом Риняком, он стал одним из первых поляков пришедших к нам в отряд. Риняк в последствии, погиб в бою в конце 1944 года в Чехословакии. А ресторанчик –пивная Франтишека Пастущака в последующем оказался очень удобным местом для сбора различной информации и для встреч с завербоваными агентами.
Г.К. – За почти пять месяцев боевой деятельности на польской земле Вашим отрядом было проведено свыше 140 диверсионных операций. А с чего все начиналось? Как было выполнено первое боевое задание?
Л.Б. – На задание пошли опытные подрывники Царенко, Имас, Кабаченко. Они заложили несколько мин на узком повороте железной дороги Санок –Перемышль, там, где труднее всего расчистить путь. Первый состав полетел с насыпи под откос. Но подрывники остались на месте, продолжили наблюдение. На рассвете к подорванному составу прибыл со станции Санок ремонтно –восстановительный поезд, и большая группа немецкого начальства. Они осмотрели результаты крушения, долго что-то обсуждали. А затем на железнодорожном полотне закипела работа, и когда путь был починен и расчищен, немцы сразу пустили по нему эшелон с боевой техникой . И тогда мои ребята привели в действие вторую заложенную мину. Новый взрыв ошеломил немцев, восемь платформ полетело под откос. Движение эшелонов на этом участке снова прекратилось.
Г.К. – А как складывались отношения с польскими партизанами? В Польше воевали отряды всех «мастей» - партизаны Армии Крайовой, просоветские отряды Армии Людовой, подчиненные Польской Рабочей партии, отряды крестьянской организации «Батальоны Хлопски», украинские подразделения ОУН –УПА, еврейские партизанские отряды, в лесах также находились советские партизанские отряды из беглых военнопленных, и даже отдельные самостоятельные группы из «власовцев» и легионеров –нацменов, дезертировавших в леса из коллаборационистских частей.
Как действовали советские десантники в таком, не всегда дружеском «окружении»?
Л.Б. - Начнем с того, что в районе Бескид партизан в лесах было очень мало, а те отряды, с которыми нам пришлось иметь дело - особой активности не проявляли. Мы сразу дали понять, что за нами сила, и что никто из тех, кто посмеет сделать хоть какой-либо агрессивный выпад в сторону нашего отряда, не уйдет от возмездия.
Да, нас высадилось всего 10 человек, но уже через месяц в отряде было двести вооруженных бойцов, снабжаемых оружием и боеприпасами с самолетов из Москвы. Мы с поляками вели себя корректно, не было ни единого случая явного произвола или наглого мародерства, за каждый кусок хлеба мы платили деньгами, которые нам доставили самолетом с Большой земли. Кроме того, наш отряд назывался «диверсионно –организаторский», и разворачивание масштабных партизанских действием с привлечением местных людских резервов и созданием новых отрядов – было частью наших обязанностей в немецком тылу. Нескольким мелким польским партизанским группам мы помогли оружием и патронами. Одному отряду отдали почти все наши медикаменты и два ящика патронов. Поляки –подпольщики и партизаны сами приходили к нам с обращением о помощи. Вот типичный пример. Недалеко от города Санок в селе Быковцы находился фольварк, в котором комендант города Клаус Шверин создал себе комфортабельное имение. Просторное каменное здание, к которому примыкали добротные конюшни, сараи, хранилища для зерна, сена и картофеля. Мы решили захватить это имение с целью пополнить запасы продовольствия, ведь надо было кормить свыше двухсот человек в отряде. Изучили подступы к селу, составили план захвата, отобрали в ударную группу десять человек, и людей в группу прикрытия. В субботу вечером, с наступлением сумерек, пошли к фольварку, в котором находилось двадцать немецких солдат. Данильченко бесшумно снял часового у ворот, Кучеров и Георгадзе «прихватили» второго охранника, прогуливавшегося по двору. Зашли во флигель, где «отдыхали в обнимку со шнапсом и бимбером» остальные немцы –«Руки верх –по- немецки скомандовал Миша Имас- Фольварк окружен партизанами. Кто окажет сопротивление- застрелим на месте!». Партизаны забрали у офицеров документы, мундиры и оружие. Из кладовых выносили во двор сало, муку, масло, крупу, мясные туши, грузили подводы хлебом и мукой. Андрей Кучеров распоряжался погрузкой, в конюшне выбрал для отряда лучших красавцев – жеребцов. Потом позвали местных жителей и сказали им, что они могут разобрать все зерно. Партизаны уже были готовы двинуться в обратный путь, как к Кучерову подошли два пожилых поляка и заговорили на русском языке –«Пан командир, мы из местного звена «Батальона Хлопского». Мы нуждаемся в оружии, но особенно нам нужна взрывчатка». Мы их просьбу не оставили без внимания. Но те из местных партизан, кто занимался «махновщиной», грабежами и убийствами, вскоре узнали и на своем горьком опыте убедились, что русские десантники всем головы поотрывают, без каких либо сантиментов и долгих распросов. Ведь там чего только не происходило... Я просто очень многое не хочу рассказывать... И даже в советских польских отрядах иногда такое случалось, что хоть стреляйся...Пришел к нам в лес в гости командир польского отряда Куницкий, находившийся в подчинении ПРП.. Советский отряд, одним словом, коммунистический. Сидим с ним, беседуем. Подходит ко мне мой начштаба Кабаченко и докладывает, что партизаны Куницкого захватили где-то 20 евреев и ведут их на расстрел. Я сказал Кабаченко, чтобы он немедленно остановил этот произвол: выяснил обстоятельства произошедшего, освободил захваченных евреев, а всех этих, «горе –партизан», приказал разоружить и связать. Говорю Куницкому -«Пошли дорогой товарищ, посмотрим, что твои «герои» учудили». Оказывается, что партизаны Куницкого схватили группу венгерских евреев, бежавших из гетто и уходящих на север. Эти партизаны отобрали у евреев все ценное и повели их на расстрел. Благо, происходящее заметил Кабаченко и прекратил это зверство. Я приказал выдать евреям оружие, боеприпасы и продовольствие, чтобы дать им чувство уверенности в себе и в способности защитить себя. Куницкий пообещал, что своих партизан он сурово накажет сам, а инициаторов расстрела лично «отправит на тот свет без пересадки». Я согласился, решил, что пусть сам Куницкий «свои кадры воспитывает». И вскоре об этом эпизоде узнали по всей округе, во всех отрядах и партизанских группах, разного толка и политической ориентации. Или вот вам еще пример. Отряды националистов окружили город Болегруд, в котором также находилась большая группа евреев, скрывавшихся от депортации в лагеря уничтожения. В городе началась паника. Евреев перед расстрелом закрыли под охраной в одном из зданий. Это было, когда мы уже шли рейдом к Чехословакии, и в принципе, моему отряду не разрешалось вступать в бой, поскольку задача была поставлена на совершенно скрытную передислокацию. Но, услышав доклад своих разведчиков, я вспомнил, как в оккупированной Смеле немцы гнали мимо меня колонны евреев на расстрел, а я ничем не мог помочь своим соплеменникам. Второй раз пережить такую боль - я не хотел. Основные силы отряда находились на марше, и я решил проникнуть в город с небольшой группой бойцов. Мы без шума вырезали всю охрану, каждому взрослому еврею дали оружие, патроны, и помогли им вступить в бой с националистами, которые, встретив серьезный отпор, вышли из города и сняли с него блокаду. Но в своей подавляющей массе поляки относились к нам, к советским десантникам, с большим уважением, принимали нас как верных союзников, помогали продуктами, информировали о карателях. Наши диверсанты не только делились с поляками оружием, но и обучали их минному делу. Наши радисты регулярно принимали сводки Информбюро, а Владислав Риняк переводил эти сообщения на польский язык. На пищущей машинке он печатал маленькие листовки, которые потом распространялись по окрестным селам.
Г.К. - Как пополнялся Ваш отряд?
Л.Б.- С самолетов с Большой земли нам сбрасывали на парашютах подготовленных подрывников. Почти ежедневно в отряд приходили беглые военнопленные и местные поляки, симпатизирующие коммунистам. Приходили и «власовцы», бежавшие к нам из ост-батальонов, и их тоже, иногда, принимали в отряд. Но окончательно в отряд людей зачисляли только после проверки. Новичкам могли дать персональное задание, людей проверяли в рискованных операциях, где смерть ходила совсем рядом, а смелость или трусость проявлялись мгновенно . Бежавшие из концлагерей сами обращались ко мне с просьбой немедленно послать их на боевое задание, они говорили –«Мы пережили позор плена, у нас особый счет к фашистам . Командир, дай нам возможность отомстить за наше горе, за смерть наших товарищей!»...Я лично предпочитал набирать к себе людей из лагерей военнопленных. . Первый раз мы захватили небольшой лагерь в котором находились пленные красноармейцы, пригнанные на строительство оборонительного вала на реке Сан. Имас в мундире немецкого офицера и в сопровождении двух поляков с нарукавными повязками полицейских производил «съемку» района, где работали военнопленные на строительстве укреплений. Он интуитивно подобрал надежного человека, немолодого плечистого седого мужчину . Подозвал его к себе. Тот доложил –«Герр офицер, по вашему приказанию явился». Имас спросил его по –русски –«Кто такой?Когда и где попал в плен?». Пленный, сначала растерялся, потом опомнился и ответил –«Сержант Алексей Серов, в плен попал раненым в октябре 1943 года». Имас сделал паузу, и сказал-«Вот что, Алексей, я не немец и не «власовец». Перед тобой советский парашютист. Ты не волнуйся, я не провокатор. Подбери надежных людей и будьте готовы. Сегодня вечером мы нападем на вашу колонну, когда вы будете возвращаться в лагерь. Если поможете без лишнего шума убрать охрану, мы всех примем к себе в отряд». Вечером так и сделали. В лагере забеспокоились, почему колонна так долго не возвращается, послали фельдфебеля на мотоцикле на поиски. Он увидел колонну, лихо подъехал к конвоирам, но это уже были наши люди переодетые в немецкую форму. Фельдфебеля схватили и тихо прикончили . Его китель одел Данильченко, сел за руль, а в коляске разместился Имас с ручным пулеметом. Они подъехали к лагерным воротам, но часовой что-то заподозрил – уезжал фельдфебель один, а в мотоцикле возвращаются двое. У проходной стояло еще человек десять немцев, лениво курили после ужина. И когда Имас увидел, что часовой, уже открывавший ворота, вдруг снова пытается их прикрыть, то ждать не стал, и дал из пулемета очередями по двум вышкам и по проходной. Данильченко стал кидать гранаты, к делу подключились другие наши бойцы, и лагерь был захвачен почти без сопротивления охраны. Освобожденные пленные красноармейцы бросились искать коменданта лагеря, изверга и истязателя, обер-лейтенанта Габлица, собственоручно убивавшего пленных, и обнаружили этого подонка на лагерной кухне, где он прятался в пустом котле. Коменданта расстреляли на месте. Мы взяли с собой в отряд всех желающих, а остальные предпочли самостоятельно уйти в леса. Об этой операции мы доложили по рации в Центр, и уже на следующий день с самолета нам сбросили мешки с оружием для новых бойцов.
В отряде мы обучали этих людей ходить по азимуту, ориентироваться в лесу, и особенно - пользоваться всеми видами стрелкового оружия. За время плена многие из них утратили необходимые навыки бойца, да и лесная война разительно отличается от обычных боевых пехотных действий. Был еще подобный момент, что мы напали на лагерь «гордистов», с целью пополнить свои ряды, но в этом лагере содержалось несколько тысяч человек, и всех желающих в отряд мы взять не смогли бы, и отбирали только людей требуемых нам военных специальностей : врачей, инженеров, знакомых с подрывным делом, и так далее. У нас был в этом лагере свой человек, заранее был готов список на семьдесят человек. И когда мы взяли этот лагерь, то отобранные нами люди, при свете луны, прямо на месте, принимали партизанскую присягу. А другим сказали –«Ворота лагеря открыты, оружие можете взять у убитой охраны. Хотите сражаться, уходите в леса. Мы вручаем вашу судьбу в ваши руки!». Кто такие «гордисты» и что за лагерь такой, спрашиваете?
Это был специальный лагерь, в который немцы отобрали несколько тысяч нацменов, примерно 5.000 бывших жителей Кавказа и Средней Азии, и которые, по немецкому замыслу, должны были заниматься административной и пропагандистской работой после захвата юга СССР и установления нацистского режима в республиках Закавказья и Средней Азии. Режим в этом лагере был более чем щадящий, здесь не помирали с голоду, но считать без разбора всех этих людей «власовцами» или «изменниками Родины» мы не могли. Они не принимали присягу врагу, пока еще не брали немецкое оружие в свои руки, и еще находились за колючей проволокой. Правда, колючая проволока была там была «символической декорацией», в один ряд, и половина пленных расхаживала в старой немецкой армейской форме, но, тем не менее... И те из них, кто хотели активно сражаться против Советской власти, уже давно были в «восточных батальонах», карательных отрядах и в разного рода «легионах», или в школах абвера.
А эти люди были только - «потенциальные немецкие пособники», склоненные к будущему сотрудничеству...И назвать их «чистыми» военопленными красноармейцами - тоже было нельзя.
Г.К. – В Польше абвер и гестапо также пытались заслать свою агентуру в Ваш отряд?
Л.Б. – Конечно. И в Польше, и даже в Словакии, попытки заброса вражеской агентуры в наши партизанские ряды шли непрерывно. Но у нас была налажена сеть своих осведомителей, и я не думаю, что кто-то из немецких агентов что-то серьезное успел сделать. Мы создали свою систему агентурной разведки, и она приносила плоды... Скажу вам следующее...Жизнь есть жизнь, и среди советских или польских граждан, волею судьбы оказавшихся на службе у гитлеровцев, было немало людей, ненавидящих фашистский режим, но растерявшихся в той сложной обстановке, и не знавших как себя вести, людей - интуитивно не принимавших « новый порядок». Были и патриоты, шедшие в услужение к немцам с сознательной целью навредить врагу. Шли по заданию подпольных организаций и по велению собственного сердца.
Расскажу об одном из таких людей. Владислав Риняк сообщил мне, что переводчик из уголовной полиции (Кримпо) города Санок по фамилии Шлензак, готов с нами сотрудничать. Шлензак прибыл к нам на переговоры. Высокий узкоплечий блондин. Глаза спокойные. Неплохо владеет русским языком. Сразу бросилось в глаза, что он курит дорогие сигареты, - значит, занимает в Кримпо видное положение. Шлензак начал разговор – «Пан командир, я поляк, работаю у немцев по заданию лондонского правительства, но вас считаю своими союзниками. Готов оказать вам всяческую помощь, через мои руки очень часто проходит ценная информация.». Я усмехнулся –«Насколько мне известно, ваша Кримпо занимается ворами и уголовниками, а мы их деятельностью не интересуемся». Шлензак спокойно ответил –«Пан командир допускает неточность. Гестапо работает в тесном взаимодействии с Кримпо и жандармерией. В настоящее время все карательные органы сосредоточили свои усилия на уничтожение русского десанта и ваших партизан. Я буду откровенным. К вам из Краковской разведшколы направляется диверсант. Я точно знаю его приметы : рыжеволосый, со вставными зубами» - «Скажите, как к вам попала столь секретная информация?» - «В Краковской разведшколе действует мой осведомитель. Я еще раз свяжусь с ним, и возможно, он даст более точное описание вашего «гостя», а пока примите во внимание то, что я сейчас сказал». Шлензак оказался полезным человеком. Он имел дружеские связи с сотрудником жандармерии Вильгельмом Крепсом, и нам становились известными некоторые меры, которые предпринимались против партизанских отрядов и польского подполья.. И вскоре польские подпольщики привели ко мне военнопленного, бежавшего с танкоремонтного завода в Саноке. Заходит мужчина, на вид - старше тридцати лет, одетый в старое советское обмундирование. Я взглянул на него... и мне стоило больших усилий сохранить спокойствие, пленный был рыжим. Он представился –«Лейтенант Красной Армии Огоньков Петр Петрович. Бежал из барака для ост –рабочих с танкоремонтного завода . Служил в пограничных войсках . В плену – с июля 1941 года, попал в окружение в Белоруссии» . Он долго рассказывал о себе, очень волнуясь и часто повторяясь, внешне все выглядело так, что человек безмерно рад, что попал к своим после трех долгих лет страданий и лишений...Я еще подумал, как хорошо немцы свою агентуру готовят, все продумали. Но пока доказательств не имел, а расстрелять человека только за свет волос... он что, один рыжий на этом свете? Я немного поспрашивал лейтенанта о его довоенной службе, все рассказывает - «как по маслу», все - « в кассу». И тут Шлензак через Риняка сообщает, что агент из Кракова направлен на завод по ремонту танков в Санок, и для его заброски будет инсцинирован побег восточных рабочих. А Огоньков в это время уже который день «сидел в обнимку» с нашими отрядными сапожниками, и, кстати, во многом превосходя их в мастерстве, приговаривая –«Меня, братцы, плен всему научил». Время шло. Пора было «колоть» его по полной. Позвал его снова к себе. Вызванный Огоньков четко доложил –«Прибыл по вашему приказанию». Я ему –«Петр Петрович, садись, и расскажи мне снова свою биографию, но подробно». Он начал говорить, как в 1941 году служил на заставе. Я его остановил –«Пограничник, значит...Я тоже здесь неподалеку войну на границе начинал. Врешь ты все, Огоньков. Агент ты немецкий!». Он несколько секунд молча сидел на скамье, потом усмехнулся и широко развел руками, мол, удивлен. Я продолжал –«Доказательства хочешь услышать?Их много! Мы запросили по рации, чтобы проверили фамилию твоего командира. Ты сказал, что шел из окружения с полковником Беловым? Так вот, слушай, полковник Белов, еще в мае сорок первого был переведен служить в Минск, и в окружении с тобой находится не мог. Поехали дальше. Как ты, советский командир попал в трудовой лагерь? Офицеров немцы держат только в концлагерях для военопленных».... И так далее. Немец оказался, настоящий абверовец, кадровый. Одним словом, шпиону мы вынесли смертный приговор... Но все равно, были агенты, которые успешно внедрялись в отряд, но нас спасало то, что таких быстро разоблачали, еще до того момента, когда могло случиться непоправимое. Хотите услышать, как мы их раскрывали? Как-то я увел группу на операцию в село, расположенное в шести километрах от Устрики –Дольны. Там мы должны были захватить немецкое хозяйство. Предварительная разведка установила, что гарнизон в селе небольшой, всего двадцать «тотальников», которые обеспечивают отправку сельхозпродуктов на железнодорожную станцию. Мы полагали, что быстро выполним свою задачу и вернемся через два дня. Однако, пришлось задержаться. На подходе к Дашевке обнаружили, что в село заехало несколько грузовиков с солдатами, и это значительно усилило оборонительный потенциал гарнизона. Понаблюдали, и поняли, что солдаты оказались здесь проездом, и по всей вероятности скоро двинутся дальше. Но они остались в селе на ночь, и на следующий день, нам пришлось ждать до темноты, до вечера. Тактика захвата немецких имений у нас была разработана детально, и то, что произошло в Дашевке, не внесло в нее никаких изменений. Перебили гарнизон, навьючили лошадей продуктами, оставшееся на складах добро – сожгли, и благополучно вернулись в отряд. Сижу в штабе, рассказываю комиссару и начштаба, что произошло в Дашевке, спрашиваю –Что тут без меня нового произошло? - Ничего особенного – говорит Кабаченко – группы, которые мы с тобой согласовали, ушли на диверсии, вернуться должны только послезавтра. А ... еще пополнение новое прибыло, я тут без тебя принял троих – Почему меня не дождался, что за спешка была? –Никакой спешки. Но тебя нет, а люди третий день на заставе. Не беспокойся, ребята хорошие, я с ними долго беседовал. Хлопец из – под Тернополя и два словацких солдата.—Как нас нашли? – Как все, несколько дней блуждали в лесу и наткнулись на нашу заставу. –Обыскивали их ? – Конечно.Словаки пришли с оружием, сдали беспрекословно, а у хлопца при себе ничего не было - Воротники прощупали? –Да, у всех пусто.- Где они сейчас? – Словаков взял Царенко, а хлопца зачислили во взвод Бакшеева...
Утром я начал обход лагеря. Пришел во взвод к старшему лейтенанту Николаю Петровичу Бакшееву, серьезному командиру. Среди его бойцов заметил молодого паренька, лет двадцати двух, чернявый, взлохмаченый, небритый. Я сразу понял, что это новичок, подсел к нему, спрашиваю –Давно у нас? –Второй день. –Документы какие-нибудь имеешь? – Никаких, я же бежал - и тут он достает из кармана потрепанную записную книжку –Вот все мои документы, хотел выбросить, да пожалел, все-таки бумага. - Ладно, позавтракаешь, зайди ко мне в штаб...
Я вернулся в штаб и попросил Кабаченко пересказать мне все, что этот хлопец сообщил о себе . Начштаба рассказал –Житель Тернополя, бежал от мобилизации в УПА, не хотел служить у националистов. Слыхал, что в Бещадах есть партизаны, и стал искать.В одном из сел встретил двух солдат- словаков, которые тоже искали партизанский отряд. Пошли они на поиски вместе и случайно набрели на заставу....
Появился этот хлопчик. Велел ему все рассказать о себе. Он рассказал, слово в слово, все, что раньше говорил Кабаченко. Я только дополнительно поинтересовался - А что, словаки, знали к нам дорогу? –Нет, товарищ командир, не знали. Несколько дней блукали и вот, слава Богу, нашли вас. –Ну ладно, возвращайся к своему взводу, мы с тобой потом еще побеседуем... Вызываю к себе словаков, предлагаю им рассказать, при каких обстоятельствах они встретились с этим парнем и как нашли нас. И с первых слов – несоответствие! Служили словаки в инженерном батальоне, строили оборону по берегу Сана. Кормили их плохо, и словацкие командиры, тайком от немецких офицеров, отпускали своих солдат в села, менять камни для зажигалок на продукты. У них и в мыслях не было уйти к партизанам, но вот встретили в лесу этого парня, и он их уговорил. Сказал, что хорошо знает, где расположен партизанский лагерь, и, действительно, через день привел прямо на заставу. Комиссар сказал словакам –«Если у вас нет желания быть партизанами, мы вас задерживать не будем. Можете вернуться в свой батальон». Словаки запротестовали, сказали, что хотят воевать вместе с русскими братьями против немецев, поработивших их родину...Стало понятно, что тернопольский хлопец – немецкий лазутчик, который прекрасно знает координаты нашего лагеря, и его задача выяснить только наши силы и вооружение. Прикрытие он себе выбрал великолепное, прийти втроем всегда лучше, чем одному, так скорее поверят в правдоподобность его версии. Снова зовем к себе «тернопольского». Он явился встревоженным, уже узнал, что мы говорили со словаками. Задали ему первый вопрос : - В каком селе ты встретил солдат? Он называет село в тридцати километрах от лагеря. –Сколько дней шли к нам ? –Точно не помню – три или четыре. –А где находится разведшкола, в которой тебя готовили к заброске?. Он испугался, сказал что никакой такой школы не знает, никто его не забрасывал, он сам хотел попасть к партизанам. И тут в допрос вмешался Кабаченко –Перестань врать! Скажешь правду –будешь жить, а не скажешь...Мы и так все про тебя уже знаем, выкручиваться не стоит. Одно только пока не выяснили: тебя в разведшколу завербовали из дивизии «Галичина» или сразу в абвере? Отвечай!. Иван сказал это «на всякий случай», но видно, попал в точку. Доконал парня. У того подкосились ноги, он упал на колени и стал молить о пощаде...
Г.К. – А были моменты, что немцы пытались уничтожить ваш отряд полностью?
Л.Б. – У нас хорошо была поставлена разведка, и застать себя врасплох мы бы карателям не позволили. Кроме того мы использовали «способ рейдирования», отряд не находился на одном месте больше пяти суток, мы постоянно перемещались. Выследить нас было не так просто. Обычно, наши группы все диверсии и боевые операции проводили на большом удалении от основной базы и после выполнения задания группы долго петляли. Но во время переходов диверсионная группа могла быть обнаружена и атакована немцами. У нас группа Данильченко пошла на разведку и на поиски площадки для приема груза и людей с самолета . Немцы их засекли, и Данильченко трое суток блуждал по лесам, пытаясь оторваться от преследователей. На рассвете четвертого дня, группа, соблюдая осторожность, подошла к небольшому хутору, партизаны забрались на чердак заброшенного сарая возле леса, и, измученные долгим переходом, стали отдыхать. Наш боец Георгадзе вовремя заметил, как сарай окружили двадцать полицаев, но атаковать с ходу они не решались, ждали подкрепления. И группе Данильченко пришлось идти на прорыв, забрасывая врагов гранатами. Прорвались, но двоих партизан потеряли...
Г.К. – Как обычно готовились к приему самолетов с Большой Земли?
Л.Б. - Тщательно выбиралось несколько площадок, выставлялось боевое охранение, велась разведка окрестностей. Мы сильно зависили от грузов из Центра. Старались избегать «курьезов» и неожиданностей, чтобы не получилось как во время нашей высадки : один грузовой мешок проломив крышу упал в дом, где праздновали сельскую свадьбу, а второй мешок -попал к немцам. Но случались «внештатные ситуации». Например, Иван Царенко, в семи километрах от города Устишки –Дольне и в десяти километрах от нашей отрядной стоянки, нашел площадку для приема самолета. Выставили дозоры, заминировали дороги на подходах. В установленное время появился долгожданный самолет. И тут начался сильный ливень, ребята пытались зажечь сигнальные костры, и не могли этого сделать из -за ливня, моментально превратившего землю в болото. Летчики кружили над условленным местом, несколько раз включали свой прожектор, но сигнальных огней так и не было. Царенко догадался, какой выход можно найти в такой ситуации. Приказал бойцам снять сухие нательные рубашки. И партизаны подожгли ткань, держа рубахи в руках. Летчики увидели огонь на земле, согласно заранее установленной конфигурации костров. Самолет сбросил два грузовых мешка, а сразу за ними прыгнули два парашютиста. Это были: опытный минер – подрывник старшина Владимир Павленко, двадцатидвухлетний парень, и радист Дмитрий Платонов.
Они передали мне пакет, который я вскрыл и прочитал –« Вместе со специально подготовленными радистами, в отряд, под вашу персональную ответственность, направляются совершенно секретные мины. Их следует использовать для удара по объектам находящимся в районе Жешува».
Г.К. - Что за секретные мины?
Л.Б. - Мины ТОС – так они назывались. Они срабатывали только после команды, поданой радиопередающим устройством. О секретных минах знали только прибывшие к нам минеры, я, и комиссар отряда. Полученные мины тщательно охранялись. Во время перехода их везли на лошадях, завернув в парашютный шелк и брезент. Каждый ТОС ставился на боевой радиовзвод. На стоянках хорошо замаскировывали ТОСы на деревьях, и любая попытка снять эти мины без предварительного радиоразминирования – вызывала взрыв. Начинали мы работать с этими минами не без предосторожностей, постепенно накапливая опыт их применения.. Тогда мы еще не знали всех «повадок» этой новой мины. Я помню, как принимал решение - кого послать в первый раз на задание с этими ТОС- ами. Имас был слишком горяч, а Данильченко не «дружил с техникой».
Пошел Кабаченко, всегда хладнокровный в деле, с ним мы вместе на Украине не один немецкий состав рванули. Я сказал ему –«Ну, Ваня, тебе начинать..Иди старшим группы...». Разведчики «облюбовали» мост на перегоне железной дороги Кросценка –Старьевка, и ночью «заменили» на мосту полицейскую охрану. Владимир Павленко прикрепил к одной из опор радиоуправляемую мину. «Снятому» часовому приказали позвонить дежурному по караулу, и доложить, что все в порядке. Кабаченко с группой следил за мостом из укрытия. Сначала пропустили товарняк, потом состав с углем, и еще один – порожняк. Но все это было - не то... Потом проехали три немца на дрезине. Вдруг на середине моста немцы остановились, о чем-то переговорили, покурили, и, переставив дрезину, покатили назад. И вскоре появился эшелон с танками на платформах, накрытыми брезентом. У моста паровоз замедлил ход. Павленко досчитал до пяти и включил рацию, зажглась сигнальная зеленая лампочка. Рука на лимб, плавный поворот - стрелка указателя сместилась влево. И как только паровоз миновал мину, Павленко повернул лимб еще на одно деление. Раздался раскатистый грохот взрыва, метнулось ослепительным светом пламя под колесами головного вагона, задрожала земля, и... контуры моста скрылись в клубах бело –коричневого дыма и пыли. Мост какое-то мгновение еще держался на опорах, но вместе с эшелоном сорвало с быков и многотонную мостовую опору. Железо и камень, охваченные огнем и дымом, полетели в реку...
Следующую новую мину «привел в действие» Михаил Имас . В форме немецкого майора- связиста, с крестами на мундире, в сопровождении поляка Владислава Риняка, облаченного в немецкую солдатскую форму, он появился на вокзале на станции Санок, пообедал там в ресторане для офицеров. Подошел состав. Все пассажиры ринулись на вокзал, офицеры в ресторан, солдаты в свой буфет. Имас вышел на перрон, поднялся в вагон для офицеров, занял свободное место в купе, разместил багаж, в котором находилась ТОС, и вышел из вагона « подышать свежим воздухом». На привокзальной площади их ждала машина «оппель» с верным человеком за рулем. Прошло полчаса, и поезд подошел к тому месту, где находились Платонов и Павленко, готовые послать сигнал фиксированной частоты. Судьба этого немецкого эшелона с живой силой была предрешена. И подорвали его в «очень удобном» месте, на мосту, поезд после взрыва «кувыркнулся» с моста так, что целым вряд ли кто остался... А в четырех пассажирских офицерских вагонах направлялись на фронт немецкие летчики из резерва. Вот и «полетали»...
Г.К. - А обычные мины, скажем, - с химическими взрывателями или колесными замыкателями, или мины - «маломагнитки», Ваши подрывники продолжали использовать?
Л.Б. – Да, мы не имели достаточно мин ТОС, и поэтому применяли весь свой «подрывной» арсенал. И довольно успешно. Подключили к этому делу поляков, они крепили «маломагнитки» к цистернам с горючим, и, зная от местных железнодорожников время отправления составов, действовали наверняка. Мы уже сами выбирали, что нам стоит подрывать, а что и можно пропустить. Только за первый месяц нашего пребывания в Польше, мы разными способами подорвали и пустили под откос 20 эшелонов противника. Наиболее сильная подрывная группа – Царенко,Имас, Данильченко, Риняк, Кикнадзе, Георгадзе, постоянно меняла и совершенствовала тактику подрывов, и особой «изюминкой» в их действиях было следующее - мы закладывали мины сразу в нескольких местах под рельсами. Под откос летел первый состав, но диверсанты хорошо замаскировавшись, не уходили с места подрыва. И когда из Санока, Добромиля или Самбора появлялся ремонтно – восстановительный поезд, или после того, как по уже отремонтированной дороге снова стучали колеса первого воинского эшелона - так сразу срабатывали «свежие мины». За две ночи эта группа на железнодорожных перегонах – Хыров –Кросценка –Устишки- Дольне подорвала четыре воинских эшелона и параллизовала единственную железную дорогу, соединяющую Словакию (Братиславу) с Перемышлем, тем самым, полностью прервав снабжение немцев, державших оборону в районе Броды.
Г.К. - Наиболее важным боевым успехом Вашего отряда, считается обнаружение сверхсекретного учебного полигона для запуска ракет ФАУ-1,ФАУ-2 в Польше.
Детали операции английской разведки по обнаружению и уничтожению ракетного полигона в Пенемюде постепенно были опубликованны, но мало кто знает, что существовал еще одни полигон в районе польского города Дембица., уничтоженный массированным налетом советской авиации, после того, как Ваш отряд нашел этот тайный полигон и передал его координаты в Центр.
Как была проведена эта уникальная операция?
Л.Б. – Полигон для испытания ракет был создан немцами на территории Краковского воеводства в Польше, в районе западнее Жешува. Здесь, на берегу реки Вислока, между местечками Дембица, Сендзишув, Кольбашова и Мелец, гитлеровцы построили и тщательно охраняли новый испытательный полигон. Там были отлично замаскированные полевые аэродромы, подходили ветки железной дороги, а население ближайших сел было вывезено. По любому самолету, даже немецкому, который следовал по направлению к полигону, немедленно открывался зенитный заградительный огонь. Как мы узнали об этом полигоне? В июне 1944 года в отряд пришли два человека, бежавших из немецкого плена, сержанты : Сергей Ширяев и Андрей Чугуев. Они рассказали, что работали на строительстве какого-то секретного объекта. Каждую неделю из концлагеря в котором они находились, немцы отбирали примерно 300-400 узников, и на машинах увозили на какие-то работы. Никто из этих групп назад в лагерь не возвращался. В один из дней, Чугуев и Ширяев, попали вместе с товарищами по несчастью в одну из таких отобранных команд. Их привезли на строительство полигона, они лично видели там «летающие торпеды» и их учебные запуски. Многочисленная охрана состояла из солдат войск СС и эсэсовцы не скрывали, что всем пленным скоро «капут». Бежать оттуда было просто невозможно. И когда работы были закончены- все пленники, за исключением похоронной команды, были сразу расстреляны. Ширяев и Чугуев оказались среди «похоронщиков», но они прекрасно представляли, что их ожидает после того, как они зароют в землю сотни убитых тел своих товарищей по лагерю. Они договорились, что когда немцы начнут расстреливать похоронную команду, то они свалятся в яму при первых же выстрелах, а там уж как получится. Так и сделали. Как только немцы открыли огонь, Ширяев и Чугуев упали в общую могилу. Немцы торопились на ужин, и добивали раненых в спешке, всего лишь пару раз пройдя по телам автоматными очередями веером, стоя на краю ямы. С наступлением темноты, Ширяев и Чугуев выбрались из еще незасыпанной землей могилы для «похоронной команды», и где перебежками, а где ползком, углубились в лес. Голодные, оборванные и разутые, они бродили по лесным чащобам в поисках партизан, скрывались у поляков и снова уходили в леса . И когда их обнаружил наш дозор, то вчерашние военнопленные уже не могли сами ходить. В отряд их доставили на специально высланной телеге. Несколько часов ими занимался врач отряда, прежде чем они смогли более –менее внятно рассказать нам о себе, чем занимались и что видели в плену. Я понимал, что сведения полученные от них нуждаются в тщательной всесторонней проверке, как впрочем, и личности самих информаторов. Однако необычность полученных сведений, и их предполагаемая важность в случае подтверждения данных, заставили меня принять единственно правильное в тех условиях решение - доложить обо всем в Украинский Штаб Партизанского Движения(УПШД), и попытаться провести проверку и разведку района возможного расположения секретного объекта. Говорят, что пути Господни неисповедимы, но добавим от себя – и начальства тоже. Не будем гадать на кофейной гуще, как пересеклись мое донесение о полигоне и указание Верховного Главнокомандующего о необходимости разведать месторасположение этого объекта, но вскоре я получил из Центра шифровку, в которой мне приказывалось принять все необходимые меры для установления точного места дислокации полигона и характера боевой техники, которая там находится. В шифровке была использован такой речевой оборот –«Любой ценой, любыми силами...», и мне сразу стало понятно, что нашему отряду поручают задание, которое для начальства УПШД важнее, чем наша диверсионная деятельность. Совпадение или мистика, но как раз в эти дни произошли определенные события. Чтобы вам все стало понятно, я сейчас зачитаю пару абзацев текста из книги «Переписка Сталина и Черчилля в годы войны», том второй. Письма датированы началом июля 1944 года. Вот отрывок из текста совершенно секретного послания Черчилля: «-1. - Имеются достоверные сведения о том, что в течение значительного времени немцы проводили испытания летающих ракет с экспериментальной станции Дембице в Польше. Согласно нашей информации этот снаряд имеет большой заряд взрывчатого вещества и действенность наших контрмер в значительной степени зависит от того, что мы сможем узнать об этом оружии, прежде чем оно будет пущено в ход против нас. Дембице лежит на пути Ваших победоносно наступающих войск, и вполне возможно, что Вы овладеете этим пунктом в ближайшие несколько недель. Хотя ясно, что немцы наверняка разрушат или вывезут сколько смогут оборудование находящиеся в Дембице, но тем не менее, все же вероятно, что можно будет получить много информации, когда этот район будет находится в руках русских солдат. В частности, мы надеемся узнать, как запускается ракета, и это позволит нам установить места запуска ракет. Поэтому, я был бы благодарен, маршал Сталин, если бы Вы смогли дать надлежащие указания о сохранении той аппаратуры и устройств в Дембице, которые Ваши войска смогут захватить, после овладения этим районом, и если бы затем, Вы, предоставили нам возможность для изучения этой экспериментальной станции нашими специалистами»... Далее идет послание И.В.Сталина от 15/7/1944 с грифом «Секретно и лично премьер –министру г-ну У. Черчиллю», в третьем пункте которого говорится следующее «...Мы хотели бы исполнить Вашу просьбу относительно экспериментальной стнции в Дембице, если эта станция попадет в наши руки. Просьба уточнить, о каком именно Дембице идет речь, так как в Польше, говорят, есть несколько населенных пунктов под этим названием.». И тут нам пришлось хорошо подумать, как выполнить это задание. Мы, из рассказа Ширяева и Чугуева примерно представили, где нам надо искать закрытую зону. Об уничтожении секретного объекта своими силами мы не думали, судя по словам Ширяева и Чугуева, силы немцев сконцентрированные на месте полигона в несколько раз превосходили наши. Оставалось одно –определить тот квадрат местности, внутри которого мог находиться полигон, и доложить на верх. Направили туда первую группу разведчиков. Исчезли бесследно. Пошла вторая группа – никаких вестей ( уже позже мы узнали, что эту группу немцы частью перебили, а частью взяли в плен, и тем, кто был взят живыми, немцы отрубили головы..., зверство - как в средневековье ). Уже на подступах к секретной зоне везде стояли фальшивые таблички с указанием городов «Варшава» и так далее, которое указывали на совершенно ложное направление. И тогда мы разработали оригинальный план действий – разведка веером.
Из числа надежных поляков было сформированы несколько разведгрупп, которые направлялись по всем железным, шоссейным и проселочным дорогам. Их задача состояла в том, чтобы проехать, пройти - как можно дальше, пока не остановят немецкие патрули . По пути следования замечать все необычное - новое строительство, огневые позиции, новые дороги, сооружения и так далее. А главное – запомнить название последней остановки, до которой они сумеют добраться. Одновременно разведчик Платонов вместе с Ширяевым с помощью местного поляка должен был пробраться в район Жешува, о котором упоминали беглецы, и разведать его. Через некоторое время разведчики стали возвращаться. Когда я нанес на карту пункты, где их путь обрывался, и соединил их линией, получился квадрат со сторонами – местечки Сендзешув, Каменица –Дольна, Пельзно, Чарна. Почти в центре –Дембица. Я не поверил собственным глазам и позвал начальника штаба Кабаченко: «Посмотри, Иван, что тут у нас получается...». Он долго всматривался, и, наконец, воскликнул: «В Дембице этот проклятый полигон, в Дембице!». Тайны местонахождения секретного полигона для запуска ракет ФАУ больше не существовало. А дальше полигоном занялась наша авиация. Прошло еще какое-то времея и мы получили по рации приказ –«Отряду Володи передислоцироваться к границам Восточной Словакии, и к двадцатому августа прибыть в район города Гуменне, конечный пункт – село Телеповце». Мы, по приказу, оставили польскую землю, и бесшумно пройдя рейдом по немецким тылам свыше 200 километров, вступили на территорию Чехословакии.
Г.К – Ваш отряд принял активное участие в Словацком национальном восстании. Прочитал Вашу книгу «Люди из легенд», в которой Вы подробно описываете действия Вашего отряда на словацкой земле, в том числе беспримерный выход из окружения нескольких тысяч партизан с прорывом немецкой обороны 27/12/1944 на рубеже реки Лаборец, на соединение с частями 1-й Гвардейской Армии.
Л.Б. - В этой книге подробно описано все, что произошло с нашим отрядом во время Словацкого восстания. Если хотите, то можете опубликовать на вашем сайте главы из книги, посвященные боям осени 1944 года в тылу врага. А устный рассказ о тех днях займет долгие часы.
Г.К. – Вы почетный гражданин украинского города Смелы, польских городов – Санок, Кросно, Бещады и Перемышля, словацких - Гуменне и Кошаровце. Есть желание снова попасть в эти места, где прошла Ваша боевая молодость?
Л.Б. – Желание то есть, но вот позволит ли здоровье – не знаю... Восемьдесят семь лет – возраст далеко не юный. Но, конечно, хотелось бы еще раз попасть туда, в те места, где мы с товарищами сражались за свободу нашей Родины, и за освобождение славянских народов от гитлеровского ига. Положить цветы на могилы боевых друзей... На карте мира уже давно нет страны под названием СССР, но она еще существует в сердцах людей моего поколения. За эту страну мы воевали, за наш общий дом и за нашу свободу. И это - нельзя забывать никогда...
