Емелин Жорж Александрович

Родился 27 сентября 1931 года в городе Керчи (Камыш-Буруне) Крымской ССР. В начале войны вступил вместе с родителями в 96-й партизанский отряд, воевавший в развалинах Старого Карантина (Камыш-Буруна). В отряде находился вместе с В.Дубининым. В начале 1942 года после того, как отряд ушел вместе с Красной Армией, выбыл из отряда. Окончание войны встретил в городе Керчь. После войны окончил ремесленное училище № 7 и работал по специальности. Позднее окончил железнодорожный техникум, работал на паровозе и после — на тепловозе. В возрасте 55 лет вышел на пенсию.

И.В. Для начала, Жорж Александрович, я хотел бы расспросить вас о вашей предвоенной жизни. Где вы родились, что из предвоенных лет вам запомнилось?

Ж.Е. Родился я здесь, в Керчи, в поселке Камыш-Бурун, в 1931 году. До войны это было дело — ну это, в общем, понятно. Отец мой работал машинистом паровоза в то время. Тогда, как я знаю, агломерат возили сюда, на завод имени Войкова. Там его плавили. Вот отец его перевозил. Что было в Камыш-Буруне, когда я здесь родился? Вот там, где сейчас стоит кинотеатр «Дружба», напротив 11-й дом стоял. Вот там, в этом доме, как раз я и родился. Кстати, вот там же меня и война встретила. Еще я помню, как в начале войны там первая бомбежка проходила. Немец вообще тогда бомбил порт. Но зенитки его сбили, и он тогда бросил бомбу на поселок. Эта бомба попала под рядом стоящий с нами дом, который был еще недостроенный. И она, ну бомба эта, как-то зашла там под фундамент. И через некоторое время, это в 1941 году еще, ее выкопали. Боялись, что она замедленного действия. Когда выкопали и отвернули взрыватель, там не было ничего: ни пороха, ни взрывательных начинок, а только - песок. И в песке такую записочку нашли: «Помогаем чем можем.» Это еще начало войны было. Там что там у них, на заводе, или коммунисты были, или те, кто что-то вроде за советскую власть был. Вот такой случай был. Меня, когда эта бомбежка была, этой взрывной волной задело. Я поднимался тогда в доме наверх, потому что мы на втором этаже жили. Как раз, я говорю, это было в доме напротив кинотеатра «Дружба». И тут вдруг как взрывной волной меня как об стенку шлепнуло. Я упал без сознания. А потом откачали родители. Ну вот так пока что живу.

Жорж Емелин в 1935 году

И.В. Вы старший или младший ребенок в семье были?

Ж.Е. Я ни младший, ни старший был — я был один ребенок в семье. Кстати, знаешь, меня до войны батя еще назвал Жоржем. Так что я не Георгий, а Жорж Александрович.

И.В. А как так получилось, что отец вас этим именем назвал?

Ж.Е. Я могу об этом сказать. Он очень любил читать Джека Лондона. Там и про это золотишко, что Лондон писал, батя читал, и про все прочее. Ну и он потом мне это объяснял. Значит, я родился 26-го сентября, а он пошел меня записывать 27-го. Ну после похмелья: 26-го он обмывал сына с ребятами. Потом, значит, пошел в загс. Пришел туда, и так как он был с похмелья, то забыл имя Джека Лондона. Так он хотел меня Джеком назвать. Потом он мне сказал об этом. Тогда ж до войны очень грамотные были все. Ну а тогда его спросили: «Как назовете сына?» Сказал: «Жорж.» Так и записали его: Жорж. Я говорю: слава Богу, что не Джеком, а то собачкой был бы — вроде как Джек, Джек...

И.В. Отец воевал у вас?

Ж.Е. Я с отцом и с матерью в партизанском отряде был. Вот есть у меня альбом нашего партизанского отряда. Так там есть фотографии моих родителей. И там же подписано: Емелин Александр Иванович и Емелина Пелагея Исидоровна. Отец с 1905-го года, мать — с 1909-го года.

И.В. Какие у вас были увлечения до войны в детстве?

Ж.Е. Увлечения какие у нас были? До войны я хотел быть летчиком. Это мода того времени была такая. Тогда самолеты двукрылые, кукурузники эти, присаживались у нас там, где «Дружба» была, и где там, значит, такая пустота была. Понимаете, железная дорога сюда по улице Льва Толстого тогда шла. Напротив нашего дома 11-го, где сейчас «Дружба», кинотеатр этот стоит, там бугор такой большой был. Вообще город Керчь многонациональным был до войны. Помню, сюда, когда мы здесь до войны жили, шли на верблюдах со всех деревень. Здесь и турки были, и греки, и итальянцы. Ну полно, в общем, здесь было всяких наций. Так вот здесь они останавливались колоннами, вот за этим бугром, и отдыхали. Они шли с деревень и еще откуда-то. И морем приходили. И в Керчь шли, значит, - там базар чего-то был довоенный. Вот так было. А мы, мальчишки еще, конечно, дразнили этих верблюдов, когда они около нас проходили. А потом не могли отмыться от этого ихнего плевка. Это вот так до войны было.

И.В. А вообще отношения как складывались с этими другими нацменами?

Ж.Е. Я, например, когда татар высылали, да и не только я, а весь Камыш-Бурун старый, сейчас — это Аршинцево, поселок городского типа, плакал. Мы все плакали. Прости, мне тяжело было этом вспоминать... Страшно смотреть было на это на всё. Детки маленькие, старые люди, - и всех их высылали. Это не власть была, а сволочи, такие, как Берия, как все остальные. Зачем это делать надо было? Тогда было надо все нации выселить куда-то, начиная и с русских, и с украинцев. Власов ведь армию нашу сдал. Там все нации были. Как на это смотрели тогда? Один Власов виноват, что ли? А при чем здесь эти самые жители? При чем они? Но это было, правда, уже после войны: в 1955-м или в 1956-м году.

И.В. Репрессии до войны были?

Ж.Е. Нет. Да до войны жили дружно, причем дружили семьями. Вот у нас, железнодорожников, если был праздник, то там все собирались. И дети, и все-все. И неважно, татарин он там или кто-то. Там и греки были. И поляки. И эти всякие национальности...

И.В. Войну предчувствовали?

Ж.Е. Ну как сказать? А все время о ней говорили. Конечно, да, предчувствовали ее. А потом она началась. Но во время войны, когда бомбежка у нас шла, так мы убегали. Самолет обязательно ведь заходит с солнца. Так мы напротив самолета убегали, а он бомбы бросал. Но он бросал бомбы на порт. И единственное, почему нам повезло тогда, так это то, что только одна попала к нам в поселок. Ну вот так война у нас начиналась...

И.В. Скажите: а как так получилось, что вы в партизанский отряд ушли?

Ж.Е. Отец очень был действительный коммунист. Понимаешь? Он позвал меня и мать в партизанский отряд. Помню, сели мы тогда за стол. Отец нам и сказал: «Вот так, мои родненькие. Я вас ни в какую эвакуацию не отправляю. И не отправлю. У нас организовывается по приказу Верховного Главнокомандования партизанский отряд по примеру 1919 года. И вот мы туда собираемся уйти.» Ну матери он сказал: «Ты будешь готовить солдатам и так далее и как медсестра.» Она, моя мама, рождения с 1909 года была, царствие ей небесное. Вот так мы и ушли в партизанский отряд, который стал воевать в каменоломнях Старого Карантина (Камыш-Буруна). Как сейчас помню, опустились мы туда, а там, значит, шла вертикальная выработка, в этих каменоломнях-то. Туда еще поднимали готовые продукты и так далее. Когда опустились в эти каменоломни, Зябрев стал нашим командиром. Кстати, нас пять человек было, мальчишек таких.

Отец Жоржа Александр Иванович Емелин (слева) со своим товарищем

У меня есть альбом по истории партизанского движения в Керчи. Там написано и про наш в том числе партизанский отряд. И все мы указаны там. Только, правда, Лазарева Вовки нет почему-то, - он был сыном комиссара отряда Лазарева, который потом стал командиром отряда. Где он был, не знаю. Но их эвакуировали потом, когда 2-го мая 1942 года наши отступили. У нас к тому времени продукты уже закончились, всех их кому как раздали. А раньше с продуктами у нас обстояло дело так. Вот здесь, в теперешнем Аршинцево, тогда — Камыш-Буруне, по улице Победы проложили железную дорогу прямо в обрыв. Там шли цистерны с нефтью, с горючим, с бензином. И тут же шли составы с продуктами. Все это по заданию немцев свозили в обрыв. А отец же мой был машинистом паровоза! В общем, наши партизаны там отбивали это все у них, высаживали бригаду паровозную, отец, как машинист, садился в паровоз, после этого они вытаскивали поезд и гнали до входа в каменоломни. И вот, знаешь, таким способом продуктов накопили в отряде очень и очень много. Туда загнали четыре или пять отар барашек. А там, понимаешь, их порезали и сложили. И после этого, значит, у нас в отряде решили, что продуктов этих всем хватит. И отряд этот после этого шелестил нервы фашистам. Продуктов очень много было. Не хватало воды только. Но воды не хватало почему? Потому что не было такого опыта, по-видимому. Я так сейчас это представляю. Мне сейчас уже идет 82-й год. Когда я был в отряде, у меня контузия была получена, и поэтому я, значит, могу что-то такое важное и забыть. Мне еще тогда позвонок поломало. Но ничего, живу еще...

И.В. А как вас контузило?

Ж.Е. Было это так. Пошли, значит, мы на задание с дядей Мишей Душиным таким. Он был такой человек, что как-то нравился мне. Механические такие навыки он имел. А он, знаешь, был до войны шофером. Он когда-то возил на машине нашего теперешнего командира партизанского отряда Зябрева. Потом командиром отряда такой Лазарев стал. А тогда, в начале войны, Лазарев был начальником штаба у нас в отряде. А когда командира отряда Зябрева смертельно ранило разрывной пулей, в первый же выход на немецкий штаб, он стал командовать. Кстати, Зябреву тогда все мозги выбило... Его положили куда-то там. Так, представляешь, он сутки еще дышал без мозгов совсем. Понимаешь, такое сердце крепкое было у него. Такой, значит, он был человек. Вы у нас, наверное, в Аршинцево видели памятник партизанам в парке. Там написано, кто где погиб, кто где похоронен. Так вот, я вам не дорассказал, как получил контузию. Значит, когда мы сколько-то побыли там, а сколько точно - я не знаю, то ходили с Душиным дядей Мишей на задание. Я ведь маленький был, худой. Поэтому меня всегда посылали на такие задания: идти по постам и передавать пароль и отзыв. И вот во время одного задания он, значит, шел со мной. А потом там же были обвалы и развалы такие, которые немец все время бомбил. Щели такие вот там были. Я пролез туда на пост, чтобы не обходить по дальней стороне. Ближе другой пост был. Там особенно шум страшный был. А там, значит, стоял мотоцикл, возле того шурфа (торшурфа). Пошли мы с дядей Мишей туда на задание, ну все сделали. Ну они, понятное дело, знали, что я иду. Спрашивают: «Стой, кто идет?» Они, значит, отзыв не давали и так далее. Ну так вот: дядя Миша мотоцикл там держал. От него он проводку сделал в расположение, от этого, значит, шурфа, — там шестивольтовая лампочка была такая. Чтобы после боя солдаты приходили, которые были оставшиеся в живых и при свете кушали, это дело заводили. Вот мы пошли с дядей Мишей и выполнили это задание о распространению: пароль — отзыв. Потом мы возвращались в седьмой шурф вот этот, а там — этот мотоцикл. Почему? Он думал, что он будет работать и будет газ выходить вверх от него, от этого мотоцикла. Он запустил его. Лампочка загорелась, как вдруг сверху в шурф этот упала граната. Он меня за руку хватает и говорит: «Ну-ка обежали!» И мы буквально метра два, может, не успели повернуть, пока бежали, как он вдруг туда на нас фугас бросил. И вот этой фугасной его от меня оторвало, затем подняло под кровлю и на камни кинуло. Дядя Миша меня в расположение притащил, принес. Я не знаю, сколько я там пролежал на камнях на этих, не помню. У меня память вышибло тогда напрочь. Когда очнулся, у меня была страшная головная боль. От этой головной боли я, кстати, и очнулся. Ну голова вся была побита у меня осколками. Кстати, когда мне мыли голову, она вся пробита и проварена была. У меня есть справка от судмедэксперта: у меня проверял это всё. Но вот что характерно: мыли голову мне не водой, потому что воды, как я вам уже сказал, в то время не было, а вот этими соками, который в огурцах или как он там называется, - вроде бы рассол. А там же соль и всё такое было, поэтому из-за этого я почувствовал боль. Ну и тот, конечно, увидел, что я шевелюсь там. Девочки, женщины, значит, тоже это увидели. Они тоже были у нас. Они медсестрами в отряде были. Но вот что плохо было, что у нас не было ни медикаментов, ничего. Вот такого нормального медицинского ничего не было. Ну, короче говоря, такая жизнь была в отряде.

И.В. Вас лечили?

Ж.Е. А я и сейчас по больницам продолжаю ходить. У меня позвонок так и остался поломанным. Понимаете, вот сейчас снимок сняли позвонка, а врач смотрит и говорит: «Ничего пока не сделали.» Так что позвонок и голова побитая в осколках вся у меня.

И.В. На задания как часто ходили?

Ж.Е. На задания ходили, пока немец не заминировал выходы. Один Волков знал, как там и что. Мы его провожали. Нас пятеро было, ребятишек. Ну те, которые постарше там были, они что-то там делали. Вот Ваня Гриценко, который оставался потом, что-то там делал. А мы что делали? Оружие чистили и так далее. Там очень сыро было. Температура зимой и летом была плюс четыре. Но мы же туда зимой и летом ходили. Ну понятно, в чем ходили.

И.В. В перестрелки попадали?

Ж.Е. Нас не допускали до этого дела. Мы только единственное делали: что когда бой шел внутри, мы подносили боеприпасы до первого поворота, там, где огонь шел. Это наша задача была такая, и мы, значит, вдвоем-втроем ящики таскали туда. Ну над головой, конечно, трассирующие пули немецкие только так еще пролетали. Температура была там плюс четыре. Там было, знаете, как в холодильнике. Ну сырость, конечно, такая там была. Это был шурф номер семь. Раньше в партизанском поселке он там был, а сейчас я не знаю, есть ли он там или нет ли там его. Сейчас ведь загадили все каменоломни эти. Так вот, помню, когда немец туда термитную бомбу бросил, то все это мясо, которое там было, у нас сгорело. А насчет воды вот что я, например, могу сказать... Вот вы когда по трассе едете сюда, в Аршинцево, то там стоит заправка на телецентре, а напротив ее как раз такой памятничек, значит, стоит. Там стоят девушка и парень с винтовками и с автоматами. Так вот, там когда-то у нас главный вход был в каменоломни. Там, когда война шла, мастерские эти самые были, которые у нас были, то есть, которые от комбината держали, и там, значит, всякий ремонт производили: все это перешло в каменоломни. Раньше, значит, там станки стояли. Выпускали, конечно, снаряды. Так вот, когда с партизанским отрядом мы там обосновались, туда огромный такой бак закатили. Ну закатили его так, насколько можно было закатить. Потом он уперся в кровлю. А дальше нельзя было. Закатили вот, значит, его туда, заполнили водой и отделили стенкой, понимаете ли. Но это не умно вообще все, конечно, делалось. Ну я не знаю, как там в то время было и что. Но, в общем, получилось так, что предатели выдали эту воду и ее отравили. У нас был комиссар Котлев такой. Он, кстати говоря, ответственность и за нас, мальчишек, держал... А нас пятеро мальчишек, пацанов таких, в отряде было. Вот он ответственный за нас был. Так вот, у него было две овчарки там. А так вообще у нас было еще две лошади в отряде. С этими лошадьми овчарки все время бегали, охраняли. Вместе с постами все это было. Они в основном такую работу делали.

Так вот, уже потом, когда зашли фашисты, пошли проверить эту воду и напоили собаку одну. И, представляете, она тут же концы отдала. Значит, вода уже была отравлена. Так вот нам с водой не повезло. Потом, помню, заполнены водой были ванны. Тоже там было это дело, значит, поставлено. А основная, конечно, вода была в этом баке. Уже потом, когда ее, этой воды, у нас совсем не стало, ее давали только раненым. А так все было соленое у нас: продукты и так далее. Отец взял и сказал, что он сделает так, чтобы вода хоть чуть-чуть шла. И ему помошничка там выделили. Он что-то сделал там. Вообще мы в этих каменоломнях находились на втором этаже. Эти каменоломни наши старокарантинские были многоэтажные, вообще-то говоря. Я думал, что там у нас только два этажа было, а там, оказывается, до трех этажей выработка шла каменная. Так вот, Зябрев, командир нашего партизанского отряда, умница был — он расположение сделал наше на втором этаже. И хотя во время нападения немцы сверху все бурили, взрывали, наше расположение не тронуто было: ведь над нами было очень много метров перед крышей.

И.В. В отряде до какого времени находились?

Ж.Е. До самого освобождения в 1942 году. В 1942 году освободили первый раз. У нас там очень много продуктов, как я говорил, было. Эти продукты, когда думали, что погнали немцев отсюда, раздали местному населению. Там голод же был в то время. Но, собственно говоря, раздавали не только Камыш-Буруну и всей Керчи, а и по всему Крыму раздавали. Очень много продуктов было. Но, увы, в том же 1942 год немец снова пошел опять на нас. И тогда там опять организовался партизанский отряд, но наш отряд уже собраться не мог, потому что все оставшиеся в живых ушли с Советской Армией. Понимаешь, уже некого было там у нас поставить. А вот коммунисты кое-какие остались: батя мой, например, и так далее. Там его назначили комиссаром Сталинской железной дороги. Значит, ветка его шла от Керчи до Джанкоя, а там уже - дальше. Он отсюда принимал пополнение, вооружение и туда раненых отправлял. Потом с войсками мы отступили на последнем судне. Нас по дороге и бомбили, и торпеды пускали, но была у нас, знаешь, только пробоина выше ватерлинии. Там ее заделали, короче говоря. Помню, когда мы плыли, там у нас были полные трюмы раненых. Вот так и отступили мы вместе с войсками.

И.В. А какими были потери в вашем отряде?

Ж.Е. А вы знаете, потери у нас все описаны в партизанском альбоме...Я же был не командир и не начальник штаба и даже не комиссар, поэтому не мог знать, какие у нас потери.

И.В. Но из тех, кого вы знали, много погибло?

Ж.Е. Ну из молодежи кто погиб? Вовка Дубинин, например. Короче говоря, из всех мальчишек и подростков, которые там были, а нас было пять человек, я только что один остался. Вовка Дубинин — тот уже в начале 1942-го погиб. Он по каменоломням водил минеров. Они разминировали все подходы и выходы, которые проходили и были заминированы немцами в начале. А почему они это делали? Потому что мальчишки тогда взрывались бы да и все остальные вместе с ними тоже. Вот мы, например, когда шли, то свет видели за два поворота в каменоломни. И вот Володя когда увидел свет, давай - за фонарь, говорит: «Ой, все, здесь пусто!» Побежал и как раз на выходе наступил на мину. Его, собственно, разорвало от и до. Хоронили его во всем закрытом. Мы, подростки, шли под гробами, помню, тогда.

И.В. А с какого возраста доверяли у вас оружие в отряде?

Ж.Е. Я не знаю этого. Я могу сказать только то, что в пионеры, например, нас принимали в отряде. Как только мы опустились в эти каменоломни, нас построили, мальчишек, и сказали: «Вам уже одиннадцать лет и пора вас в пионеры принять.» Это Зябрев, командир наш, тогда был инициатором этого дела. Меня в пионеры там приняли, галстук повязали, а после - прямо пошли на второй этаж в расположение. Там уже наши начали готовиться к первому выходу. А потом был этот первый выход наш, когда командира смертельно ранило...

И.В. Чем питались в отряде?

Ж.Е. Как мы питались? Я же вам говорю, что привезли в отряд еду и как кучу заготовили. С поездами прямо завозили: поезд отец и другие отбивали прямо у тех, кому было задание дано бросать в обрыв. А нашим было дано задание доставить все это в партизанский отряд неизвестно на какой промежуток времени. Так что запасались этим «добром»... Там было продуктов, я сказал, очень много.

И.В. А население давало?

Ж.Е. А население само было голодное. Откуда же они нам дадут? Уже потом, когда отогнали в первый раз немцев отсюда в 1941-м году, вот эти наши продукты как раз и пошли в население. А раньше там же, как сейчас помню, понабрасывали всего. Когда мы уже туда вышли, там всё горело. Ведь они и горючее, и продукты, и все бросали с обрыва. Там всё горело. Так молодые туда опускались с обрыва и где не горело, ныряли и доставали. Там мешки с мукой, с сахаром и так далее нам попадались. Мука же, которая горела, знаете, только сверху шкурой становилась, а внутри она была как мука. И то — и это можно было тоже кушать, но, правда, это только соленая вода была. И с сахаром точно так же было. Вот так свое питание мы делали, которое потом досталось жителям. А оружия, я тебе говорю, нам, мальчишкам, никому не давали. Володе Дубинину, который с 1927 года был и который погиб потом, тоже орудия не давали. Он в разведку, помню, ходил. Вот мы тогда его провожали. В последний раз провели его, а там уже охрана была. Он знал все эти хода. Щели — так мы их называли. Не проходом там или как-то еще чем, а именно - щелью. В одном месте он высунулся. Посмотрел, говорит: «Ребята, сюда нельзя. Я пойду туда, а вы здесь шум сделайте. И бегом отсюда убегайте.» Он как командир у нас был, понимаешь, такой.

И.В. С местным населением были у вас какие-то контакты?

Ж.Е. Нет, контактов у нас с населением не было, потому что среди него предателей было много. В Карантине, сейчас этот поселок Партизанский называется, их было полно... Кстати, вы, наверное, не в курсе, почему поселок Карантином назывался? Потому что там шли с заграницы суда и именно около этого самого поселка останавливались. Это был такой карантин в море. Там им, этим морякам, и медицинские какие-то делали анализы и еще чего-то. Сейчас этот Карантин передвинулся аж до маяка. Вот там сейчас, значит, стал Карантин. А наше место стали называть Старый Карантин. Понимаешь, когда-то здесь напротив останавливались суда и там медслужба у них, значит, была организована. Потому поселок и звали Карантином. Так вот, там полно предателей было среди карантинских.

И.В. Помните случаи предательства?

Ж.Е. Ну как сказать помнить? Вот предали у нас этих одного разведчика и связного. Разведчик пришел к связному, а там - уже немцы. Вот и повесили же их после этого. Но главное, что пытали еще перед этим. Они были все избитые, искореженные. После этого их еще и повесили. Помнится, там у нас был один матрос очень сильно раненый. У входа в каменоломни он лежал. И там его нашли и — к партизанам. Надо было и его фамилию в альбом о наших партизанах записать. Знаете, раньше сзади памятника Ленину три дерева стояла. Там их, этих партизан, и повесили тогда. Ну вы в курсе, наверное. Там на трех деревьях, значит, они висели. Но дело в том, что эти деревья один человек спилил, хотя какие-то столбики поставил, что были, значит, здесь люди повешены. А прицепил мемориальную досточку, - как на Митридат подниматься, там основная эта лестница была. Но там, во-первых, заросли деревья на стенке вот этой... У нас в отряде всего было 96 человек. Первый отряд, считайте, это был.

А так такое предательство было сплошь и рядом. Там среди карантинских был предатель на предателе, эти карантинские были сволочи самые настоящие. Им, видишь, пообещали немцы там деньги там или что, и они на это шли. Я уж не знаю, марки там они им или чего за это давали. Ну я думаю, что, наверное, и за то они наших предавали, чтобы кушать или еще хуже чего немцы давали. Там, кроме того, многие недовольны советской властью были.

И.В. Под бомбежки попадали?

Ж.Е. Еще и как попадали! А как же? Это до того, как немец зашел к нам, было: тогда он нас бомбил от и до. Я же говорю, что мы делали так: как самолеты идут, напротив его полетов убегали мы туда дальше.

И.В. Пленных каким-то образом брали?

Ж.Е. Нет, конечно. Разве можно в отряд заводить немцев было? У нас все входы и выходы заминированы. Для этого десятилитровые бутыли аммоналом заливались, такие были у нас взрыватели, и в камнях, значит, вот так было сделано по всему входу. Это все с таким расчетом делалось: что если там не устоит пост, то, значит, это сработает. Был случай такой, что пустили фашистов зайти вовнутрь, а уже после этого рядом с постом как крутануло и ихние одни панталоны висели на кровле каменоломен. Вот такой случай был. А так в отряде нам, мальчишек таких, было пять человек. Те конечно, которые были постарше нас, они потом отступающими красноармейцами пошли в бой. Даже этот Гриценко, который был самый старший среди нас. Если Вовка Дубинин, который погиб, был с 1927-го года, то он был, по-моему, с 1926-го или с 1925-го даже года. И его отец тоже у нас был. И они с войсками потом пошли.

И.В. Кстати, вы, получается, самый молодой были боец в отряде?

Ж.Е. Нет, самый молодой у нас был Володя Лазарев такой, это — сын нашего комиссара. Сначала этот Лазарев был комиссаром, а потом, когда командира смертельно ранило нашего, он стал командиром отряда. А сын его Володя был рождения с 1933-го года, по-моему. Но еще моложе его была в отряде девочка, его сестра, которой тогда было всего пять лет. Она всегда как разведка возвращалась, к нашим шла... Помню, я после того, как побывал на заданиях, научился проходить в темном пространстве около постов и видеть повороты всем телом. Вот я, например, иду и ощущаю всем своим телом, что сейчас поворот. Дядя Миша говорит: молодец, правильно. Да и вообще у меня еще оттуда такое, значит, чувство выработалось в организме: теплый шар я чувствую и вижу.

И.В. Погибших как хоронили?

Ж.Е. Ну то, как погибших у нас хоронили, это целая история была. Ну как их, значит, хоронили? Выкладывали, значит, там у нас такую площадочку из камней повыше прохода. Потом на нее стелили брезент, клали труп, его опять закрывали брезентом, после чего его же укладывали опять камушками. Вот так хоронили. А потом эти погибшие у нас начали разлагаться. Вот у нас есть ветеран — Миша Радченко, бывший медик, который, как он говорят, был защитником Аджимушкая. Когда этот Миша на всяких встречах выступает, то рассказывает: у них плюс семь было в Аджимушкае и трупы не разлагались. А у нас - минус четыре. И он говорит, что при такой температуре (он, конечно, очень великий медик) трупы не разлагаются. А у нас плюс четыре была температура и трупы разлагались. Сколько раз у нас такое, например, бывало! Вот стоят у нас люди на посту. Вдруг идут два человека... Они из-за угла как-то поворачивают. Наши говорят: «Стой, кто идет?» В потолок дают трассирующую, а там - никого нет. Звонят с постов туда в расположение. Всем говорят: «Пошли сюда.» Приходим мы на место, чтобы узнать: что, мол, откуда ж это все идет? Ну со светом, конечно, идем. Подошли к трупам, потушили фонари, смотрим на трупы и видим: который лежит человек, он весь светится и фосфорится. То бишь, разлагается. Понимаешь, вот такое, короче говоря, у нас было. А еще лошадка у нас была. Вернее, две было лошадки. На них подвозили продукты, когда там после боя собирались. Так вот, перед тем как наступление пошло и десант этот первый был, эта лошадка каждый раз выходила к посту. Или к одному или к другому посту. Ей говоришь: «Стой, кто идет!» А смотришь: лошадь подошла. Она чувствовала, что она на выход шла. Чувствовала, что можно скоро подойти. И когда наши поднялись и услыхали канонаду, начали в спину фашистов стрелять. Тогда и погибли наши ребята. Вот они сейчас похоронены в парке на братской могиле. И вот тех, которые там были погибшие, которые уже разложились, потом собрали и похоронили там.

И.В. А вот насколько многонациональным был ваш отряд?

Ж.Е. Многонациональным он был. У нас я не знаю из солдат кто был других национальностей, а вот из этой нашей молодежи вот кто был. Вот, например, Куртиханов такой был, — татарин крымский он, значит, был. Были украинцы. Ну в основном у нас три татарина было, украинцев пофамильно можно посчитать — украинские фамилии эти, которые у нас были. Но у нас и греки были, и все были национальности, потому что война была. Ну, короче говоря, у нас были все жители — ведь партизанский отряд создавался из коммунистов, работавших на железнорудном комбинате в Керчи.

И.В. А как было с дисциплиной в отряде?

Ж.Е. Железная была дисциплина, считалось, что приказ есть приказ. Что здесь об этом еще можно говорить?

И.В. На вас, детей, это тоже распространялось каким-то образом?

Ж.Е. А как же? Но мы, собственно, не совсем дети были тогда. В то время взрослели раньше времени. В газете, когда про меня написали статью, прямо так и сказали: «взрослели раньше времени.»

Сидят: Куртиханов, Емелины Пелагея и Жорж. Вверху: Лазарева Акилина Яковлевна, жена командира партизан отряда им. Сталина после гибели Зябрева

И.В. В газетной статье про вас написано, что вы были в отряде связным. А в чем ваша задача состояла как связного?

Ж.Е. Ну как? Как обычно у связного: чтобы люди знали, когда встретиться, где встретиться, зачем встретиться и так далее. Эта работа моя состояла в том, чтобы связывать тех людей, которые знают, зачем и как им собраться и о чем говорить. Вот, значит, надо было эти вопросы решать. Конечно, я не один их решал. Советовались мы и так далее. Гриценко Ваня в основном тоже этим занимался.

И.В. А пароли у вас были какие-то?

Ж.Е. Ну да. Если идешь на пост, то, конечно, для этого был пароль положен. А как же? Пароль и отзыв у нас были.

И.В. Вы помните ваши пароли?

Ж.Е. А всякие у нас были пароли. И мушка была, и Ленинград. У нас пост был Ленинградский и был пост Московский. Вот такие были посты. Но это же придумывали только то, что в отряде все знали.

И.В. Женщины были в отряде?

Ж.Е. Ну конечно. Много тут у нас их. Вот моя маманя тоже, значит, в отряде была.

И.В. Оружие какое было?

Ж.Е. У меня в партизанском альбоме записано, сколько и каких винтовок у нас было. Кстати, хочу вам немного сказать о том, что говорит этот Миша Радченко. Все говорят, что он там, в Аджимушкае, не был, а он говорит, что он там был. Ну, короче говоря, это ихнее там дело, что и как говорить. Дело в том, что я не знаю, можно ли аджимушкайцев счтитать как за партизан. Если у нас в отряде было 96 человек, то мы не давали фашистам спокойно жить. Наши им жизни не давали и потом отряд солдат, который к нам после присоединился. А там, в Аджимушкае, было более 15 тысяч человек. Они, собственно, там и не готовились, и ни продуктов, ничего у них там не было вообще. Зашли просто, и - всё. Умирали там они с голоду. А их было там 15 тысяч. Что они там делали? Выйдут, пух-пах и все. Какой тогда смысл был там находиться? Все равно он зашел туда и умер: с голоду умер. Нигде он не мог взять еды, потому что их там немцы окружили и заминировали все ходы и выходы. И еще аджимушкайские каменоломни очень мелкие. Немец бурил их, взрывал, и всё, их валило, - там ни вторых, там вообще никаких этажей не было. Это у нас три этажа на старокарантинских каменоломнях было. И почему они, которых было 15 тысяч, вооруженных и так далее, со всех щелей не повылазили и не пошли на немцев? Ведь знали, что все равно умрут. У меня не укладывается это в голове. Кто там ими руководил, этими 15 тысячами людей вооруженных? Женщина, пишут, с двумя ведрами пошла, - ни воды ж, ничего такого не было. Пошла, а там - пост фашистский стоит. И рядом - колодец. Она пришла, набрала воды два ведра и их понесла. И те только смотрели удивленно на нее и застрелили только тогда ее, когда она в третий раз пошла за водой. А эти 15 тысяч ждали, когда с голоду сдохнут. Сидели там. Боялись, что их убьют. Вот не укладывается у меня это в голове. Ведь ты так или иначе с голоду умрешь.

И.В. Трофейное использовали?

Ж.Е. Собственно, трофейного оружия у нас не попадало, а только свое было оружие, потому что мы, короче говоря, не шли фронтом. А на фашистский штаб налетали. Там они выскакивали в подштанниках, когда рвали когти. Вот так вот и было. Помню, Волков такой нам приносил с разведки, когда ходил, вот такие объявления, где было написано: сколько они, фашисты, платят за то, если кто-то выдаст партизан. И было написано, сколько платят за то, кто семью партизан выдаст. И так далее. Ну и предателей, естественно, было полно, - очень много их было. Они ушли с немцами. Их вывозили на машинах в Германию. Они думали, что там мед. С детьми грузились на эти самые машины и уезжали. А сейчас они уже, видишь ли, как участники боевых действий считаются.

И.В. Из вашего отряда вы один остались?

Ж.Е. Я не знаю, кто из бойцов остался. Наверное, тоже я один, потому что многие старше меня были. Если мне 82 года сейчас, то сколько им было тогда, понятно. А из подростков, которые там были, остался я один.

И.В. Что было после отряда?

Ж.Е. После этого мы отступили, как я уже вам сказал, последним судном с ранеными. Прибыли мы, значит, в Новороссийск. Там уже, понимаете, должно было выгружаться наше судно с ранеными. Но получилось так, что уже предатели с того берега сказали, сволочи, немцам, к какому причалу должен подойти корабль. Уже немец бросил туда мину. Понимаешь? Так поэтому разгружали раненых и всех на угольном причале: где уголь разгружали. А оттуда отца моего послали на работу. Он сам же был с города Горького. И вот его послали, значит, на авиазавод какого-то там специалиста сопровождать. У него был револьвер, именной, который ему подарили, когда он комиссаром там был. Туда, значит, его отправили. Короче говоря, там уже он был. А я победу встретил здесь, в городе Керчи, на улице Карла Маркса, 33, где мы тогда жили.

И.В. Победу, конечно, массово отмечали?

Ж.Е. Как же? Обнимались все, целовались, плакали.

И.В. Партизан вашего отряда награждали вообще после войны?

Ж.Е. После войны — да. Я и сам тоже был награжден. У меня два ордена и много медалей. Я был награжден орденом Отечественной войны (юбилейный вариант 1985 года, - примечание И.В.), орденом «За мужество». Иногда, когда какой-то праздник, нам говорят: «Форма парадная!» Вот тогда я все свои награды одеваю. Могу всегда одеть. У меня еще и медаль Октябрьской Революции есть.

И.В. Расскажите, как сложилась ваша жизнь после войны.

Ж.Е. А после войны я работал. А что после войны? После войны я жизнь у нас в Керчи восстанавливал. Я 7-е ремесленное училище закончил по ремонту и работал после этого как техник-наладчик на заливе. Работал, значит, в сдаточной команде на заливе. Давали суда, тральщики. Я сдавал так 1949-й, 1950-й год в дизельном отделении. Меня вообще тянуло к механике, к технике. Потом я закончил техникум и стал как техник-механик. Ну вот так вот и работал. Потом работал и машинистом-инструктором, и замначальника депо, и, короче говоря, так и продолжал работать на железной дороге. Сразу на паровозе начал работать, и так — до самого конца. Ну вообще-то я шофером работал, а отец перетянул меня на железную дорогу машинистом. Вот работал на паровозе сначала кочегаром, потом помощником машиниста. Потом к нам пришли тепловозы. Тогда я переквалифицировался на тепловозы. Потом получил первый класс машиниста тепловоза. Ну и так рос потихоньку. Медалью Октябрьской Революции был награжден за работу — была, значит, такая памятная медаль. На пенсию я пошел в возрасте 55 лет: потому что на железной дороге машинисты и так далее шли тогда по второму списку как находящиеся на вредной работе.

Отделение тяги. Жорж Емелин — третий слева

Жорж Емелин со своими сыновьями Романом и Александром

И.В. После войны у вас проходили встречи ваших партизан?

Ж.Е. Да, конечно, проходили. Так они и сейчас проходят 2-го мая, в день партизан. В этот день мы всегда мы встречаемся на Перевале, это — за Старым Крымом. Правда, сейчас из наших старокарантинских партизан я один остался. А вообще я не знаю, сколько сейчас бывших керченских партизан осталось. Раньше, я знаю, было около 2-х тысяч. А сейчас каждый день уходят ветераны: причем по два, по три человека. Многие сейчас лежат и уже не ходят. Я в комитете ветеранов партизан бываю. Он находится на Айвазовского 8. Там у нас председатель - Золотых Рэм Григорьевич. Сам он - капитан 1-го ранга в отставке. Он сам не партизан. Но там у них есть списки бывших партизан. У нас Костовский там есть какой, он у нас тоже у нас числится как председатель организации бывших партизан. Но он не партизан сам, а подпольщик. Но ведет он, значит, эту группу. Я там давно не был. У меня на позвонок и всякие разные процедуры делают. Но вот так немножко держусь и немножко хожу. И даже машину вожу сам до сих пор.

И.В. К Сталину как во время войны относились?

Ж.Е. Ну что я о нем могу сказать? Просто он был молодец, потому что из аграрной республики сделал тяжелую индустрию, считай. Все заводы при нем были созданы. Это сейчас фраера попродавали всё, начиная от Януковича и всех остальных. Разве можно такие заводы продавать? Это ведь курица, которая золотые яйца несет. Они каким-то там чуркам продали этот завод. Кто так делает? Разве это для народа он сделал? Потом передает своему сыну всё это дело. Общественный деятель какой-то, говорят, его сын. Миллиардер. Это что? А я прошел эту самую войну и пенсия, значит, у меня такая, что на нее не то что что-то такое можно сделать, а на лекарства не хватает. В больницу часто меня кладут. Не выхаживают меня там. А он только обещает: вот мы повысим пенсию участникам войны, мы повысим инвалидам войны. И что? Он повысил? Мне на три гривны повысили. Фокусник еще тот. Ты, наверное, в курсе дела, почему за него голосовали. Крым в основном, кстати, за него голосовал. Почему? Да потому что он уверил народ, что русский язык будет вторым государственным. А потом что он сказал, когда выступил? Он сказал: «А у нас демократия, а если вы демократы, то разговаривайте на каком хотите языке и учите украинский язык.» Так нафиг он упал нам, этот язык, если настоящий украинец, который не на Западе живет, он не понимает того языка, на котором обычные украинцы разговаривают. В общем, кругом фашисты. Сейчас большинство фашистов у нас во власти. Вот взять наших депутатов. Они считаются как слуга народа. Что, они не могут решить нормально вопроса? Мордобитие прямо перед телевизором у нас происходит. Ты ж видел, наверное, как они эти самые мордобития устраивали на заседании парламента. И бандеровцев стали реабилитировать. Вот я недавно ехал с города на пятерке. Какой-то зашел, кучерявый такой, сел, аж от вокзала он ехал. И вот он, значит, начал всем нам говорить: «Вот я приехал сюда, и я, значит, взял с собой газетку. Вот здесь у нас, западников, вот - Бандера, вот он у нас герой.» Я говорю: «Ты, сволочь поганая, а ну заткнись, а то я сейчас тебя сам заткну.» И чуть его не шварканул. Но рядом со мной женщина одна сидела: она меня остановила. А он оттуда пришел, понимаешь, фашист такой поганый. Сволочь такая! Еще говорит: вот Советский Союз, он напал на Германию. Вот же собака поганая! Ты понимаешь, вот такие люди сволочные находятся. И их очень много развелось с Запада. И еще с Запада он, гад, в Керчь попал. Сволочи поганые, столько народу погубили. А эти бандеровцы, они же наших дедов и отцов стреляли. Причем, в спину. Ведь было в то время как? Когда проходит эта облава наших солдат, они зарывались, маскировались. Те пришли. Те люки пооткрывали и в спину постреляли. А сколько они своих подбили? Как можно смотреть на это? И Янукович, сволочной наш президент, о чем он думает? О народе что ли? Сына сделал миллиардером, сам вообще миллионером уже стал. Наворовал. Где он воровал? У народа ворует, падла и сволочь. Я говорю, что скоро точно будет революция или еще что-то. Иначе с такой властью не справишься. Это мое мнение. Это я сам прошел, а не понаслышке об этом знаю.