Гинзбург Борис Иосифович

Б.Г. - Я родился в декабре 1923 года в местечке Ленин в глубинке Полесья в большой семье, где нас было 10 детей, - шестеро братьев, (один младший, а пятеро старше меня), и три сестры.

Наше местечко (сейчас большое село) находилось на 9-ом километре шоссе Микашевичи - Солигорск, на реке Случь. До 1939 года по этой реке проходила граница между Польшей и СССР. Нынешнее село Ленин, а в прошлом оживленное еврейское местечко - одно из многочисленных подобных населенных пунктов, разбросанных по бывшей черте оседлости. Местечко - это небольшой городок , или, как иногда говорили - «еще не город и уже не деревня». Главное чем отличались местечки от городов, так это отсутствием оборонительных сооружений. В советское время местечко называлось Ленин, но к «вождю мирового пролетариата» это название никакого отношения не имело, но, как и при царской власти, так и в период вхождения в состав панской Польши, жители поселка Ленин пережили много курьезных ситуаций связанных с его названием, иногда даже попадало за это. Так, к примеру, встречает полицейский на дороге человека и спрашивает - «Куда идешь?» - «До Ленина»- отвечает тот , и в итоге получает нагайкой по спине. Поляки пытались переименовать местечко , пробовали дать ему название Згорелое, а позже Сосновичи, в честь своего генерала-пограничника, но, ни одно из этих названий в обиходе жителей поселка так и не закрепилось - все Ленин, да Ленин.

Так и повелось.

Г.К. - Как выглядело Ваше местечко? Какая была жизнь у людей в довоенном Полесье?

Б.Г.- До Великой Отечественной войны в местечке проживало около пяти тысяч человек: евреи , православные, католики. Две тысячи евреев, 1.500 белорусов, 500 поляков, а еще у нас жили русские, латыши. Местечко занимало сравнительно небольшую территорию и включало пять основных улиц - Лаховская, Подлипенская, Главная, Еловая и Злодеевка.

В центре местечка была небольшая площадь, на которой располагалась гмина(управа) польской администрации и усадьба богатого человека Зарецкого, его оптовый магазин и склады. Население местечка состояло из ремесленников разных специальностей: столяров, плотников, кузнецов, портных и других. Преобладающая масса крестьян - бедняков имела небольшие наделы своей земли или работало батраками у польских помещиков в округе. В местечке все жили дружно, чтили религии и обычаи друг друга. Была одна церковь, один костел и две синагоги.

Большинство населения Ленина составляли евреи, работали две частные платные еврейские школы и польская гимназия - семилетка.

Наш дом из шести комнат стоял на улице Лаховской, на берегу озера. Вокруг дома - три огорода и большой сарай, где содержались лошадь и корова. Была и своя ледовня, где зимой заготавливали лед. Отец был рабочим у купца, торговавшего лесом, братья постарше стали ремесленниками разных специальностей, обучались у хозяев частных мастерских.

В местечке улицы были не мощенные, после дождя - непролазная грязь. Зато с обеих сторон деревянные тротуары. У большей части крестьян в домах, в основном, полы были глинобитные. Между тем , в хорошую погоду чистота улиц соблюдалась, каждый хозяин дома должен был убирать свой участок до середины улицы . За этим строго следил полицейский сержант , пан Пацоха, высокий, всегда с нагайкой, его все боялись как огня.

Зимой крестьяне санями в воловых упряжках вывозили навоз на поля целыми обозами. Более зажиточные, кроме волов, имели и неплохих коней. Урожай хлеба в наших краях был низким. У большинства крестьян своего хлеба хватало только до весны, затем перебивались кое- как. Одежду носили в основном из своих домотканых материалов, почти в каждом доме был ткацкий станок. Для этих целей на полях выращивали лен и коноплю, которые после уборки и подсушки к концу лета и осенью замачивали в озере. От конопляного запаха дохло много рыбы.

В местечке медицина как таковая была представлена одним врачом и одним фельдшером.

Врач за деньги обслуживал богатое сословие, а беднота умирала, не зная от какой болезни.

Во всей нашей округе, из промышленных предприятий, была только одна фанерная фабрика на станции Микашевичи, в 18 километрах от Ленина.

Много ремесленников из нашего местечка устроились туда работать.

Уровень нашей семьи был ниже среднего. Содержать корову и коня было проблемой - вечная забота, где взять корма для них. Держали и кур, сажали картошку.

Собирали в лесах черные ягоды. Хлеб, как тогда велось, пекли дома в русской печи, а мясо же покупали только к субботе и к другим праздникам.

В 1937 году меня отправили к старшему брату в Брест, учиться портняжному ремеслу, но профессия портного была мне не по душе, и я вернулся домой. Благодаря большим усилиям, родителям удалось меня устроить в пятый класс семилетней польской школы. Это была престижная государственная школа, и при ее успешном окончании открывалась перспектива обучения в техникуме в Вильнюсе. В 1939 году , после воссоединения Белоруссии, пришлось перейти во вновь открытую белорусскую школу, в которой я и проучился до начала войны.

Г.К.- В Вашей семье как-то обсуждались политические события, происходящие в Восточной Европе?

Б.Г.- Наша семья была очень далека от политики, тем более, мы жили в глухом местечке, смутно представляя, какие катаклизмы сотрясают мир в это время.

Но мой старший брат Володя, работавший столяром на фабрике в Микашевичах, видимо, связался с какой-то подпольной молодежной или комсомольской организацией, и решил с молодыми товарищами - рабочими уйти из Ленина за границу, в страну рабочих и крестьян, думая, что их там встретят с распростертыми объятиями. Осенью 1938 года, Володя со своим товарищем, проводником Слуцким и еще одним парнем из Микашевичей переплыли через реку Случь, где были тут же задержаны советскими пограничниками. После недолгих допросов, их предали суду «тройки», и как - «польских шпионов», отправили на каторгу, на Колыму. То, что молодые , малограмотные евреи-рабочие перешли границу к своим братьям по классу - во внимание не принимали. После соединения Западной Белоруссии с СССР, мы, через органы НКВД, узнали о судьбе Володи и стали добиваться его освобождения .

Написали письмо на имя Сталина и многие жители местечка его подписали, подтверждая, что Володя, рабочий парень, малограмотный, из бедной семьи, что никакой он не шпион, и просили освободить его из заключения. Но все тщетно. Володя так и оставался в краю вечной мерзлоты, работая на каторге на магаданских золотых приисках. После войны мы нашли друг друга и встретились в 1956 году, и брат рассказал, какие издевательства он вытерпел на приисках, как голодных людей гоняли как скот на работу, как истязали и били.

Г.К. - Какие изменения произошли в местечке с приходом Советской власти в Западную Белоруссию?

Б.Г. - В сентябре 1939 года присоединение к СССР было воспринято в местечке с радостью и восхищением. Конечно, больше всех радовались бедняки. У людей появилась возможность работать и зарабатывать на жизнь. Открылись государственные магазины, где люди могли купить своим детям по низкой цене печенье и сахар, и много чего другого, ранее не доступного для бедного люда. В одном из домов на нашей улице открыли клуб, в котором стали работать комсомольцы, приехавшие к нам с востока, открылись различные кружки по интересам .

Особой популярностью пользовался созданный народный хор, в котором мы разучивали и пели советские песни. Хор посещало много ребят, нам это очень нравилось.

Наш хор занимал первые места на районном и областном фестивалях хорового искусства в городе Пинске, и летом 1940 года нас послали на республиканский фестиваль в Минск, где мы , выступали на сцене русского драматического театра.

Впечатления от увиденного довоенного Минска сохранились у меня до сих пор.

Наши новые вожаки - комсомольцы агитировали нас вступать в комсомол.

Польская школа была преобразована в белорусскую восьмилетнюю, увеличилось количество предметов, с восточных территорий республики приехали новые преподаватели.

Мы, ученики, стали более раскованными, появилась уверенность в себе, возникло чувство энтузиазма. Я вступил в комсомол.

Усилилась антирелигиозная пропаганда, закрылись национальные, польские и еврейские школы.

Наша семья положительно отнеслась к переменам. Одно то, что к тебе обращались со словом «товарищ», и не надо было , как раньше, снимать шапку перед паном, вселяло ощущение равенства, патриотические чувства и оптимизм. Мой отец говорил - «Спасибо товарищу Сталину, что он освободил нас от панов и принес свободу!». Мы надеялись на лучшую жизнь, и на то, что удастся освободить Володю, и он снова вернется в родное местечко.

Мы абсолютно ничего не знали о том, что происходит на самом деле в советской стране и что принесет нам в конечном итоге новый режим. Началась национализация, коллективизация, у богатых конфисковали все имущество и торговые лавочки. Уже зимой 1939 года начались аресты и выселения.

Зрелище не из приятных. Ночью приезжали красноармейцы с «трехлинейками» с примкнутыми штыками, давали на сборы два часа, в кузова грузовиков кидали пожитки, сажали семьи выселяемых и арестованных, и зимой, в лютые морозы, везли на станцию Микашевичи, а оттуда, по железной дороге в вагонах -«телятниках» в Сибирь…

Было много крика, слез и страданий…

Было страшно. Выселяли не только тех, кто при поляках считался зажиточным, аресту и высылке подвергались и бедняки. Понять, по какому принципу отбираются будущие жертвы на выселение, никто не мог.

Г.К. - Где Вас застало начало войны?

Б.Г. - В июне 1941 года наш хор был приглашен в Пинск, где были собраны творческие коллективы с области для подготовки к концерту в столице. 22-го июня, на рассвете, испытал там первую бомбежку, бомбили Пинский речной порт. Пикирующие бомбардировщики, падающие бомбы и грохот разрывов - все это приводило в ужас. Несмотря на начавшуюся панику, руководство города смогло нам предоставить два грузовика ЗИС-5, и к вечеру мы благополучно добрались до своего местечка. Там уже знали о начале войны из выступления Молотова. Воцарилась паника. Уже 23-го июня в местечке появилось множество гражданских беженцев из Бреста, Пинска и Лунинца и других приграничных населенных пунктов. На месте бывшей польской погранзаставы власти организовали пропускной пункт, это было очень удобно, так как прежняя граница как раз проходила по реке Случь, переправой через которую служили два деревянных моста. Командовал переправой и контролировал поток беженцев, некто капитан Аристов из НКВД со своим отрядом. Переход через этот пункт осуществлялся только по пропускам. На следующий день к мостам хлынул поток отступающих красноармейцев. Жителей местечка, евреев, желающих перейти на восточный берег, через мост не пропускали!... А 26-го июня солдаты из отступающих частей взорвали оба моста, ликвидировав, таким образом, переправы и пропускной пункт. Спасительный путь на восток был для нас отрезан…

Некоторые переправились вплавь на «советский берег».

Но по большому счету, никто не успел уйти… И в армию успели призваться считанные единицы со всей округи, да и те, сразу оказались в окружении.

Г.К. - Когда немцы вошли в Ленин?

Б.Г. - На следующий день после взрыва мостов. Обнаружив разрушенные переправы , они стали принимать срочные меры по их восстановлению. Сразу на помощь оккупантам в качестве прислужников пришли некоторые местные жители. Например, наш бывший сельский староста, солтыс, Кузьма, который по поручению фашистов стал обходить все еврейские дома, с приказом - немедленно выходить на работы по восстановлению мостов. Не унимались и немцы, они объезжали местечко на мотоциклах и угрожающе выкрикивали -«Шнель! Проклятые евреи! Быстрее!». И четыре дня подряд, с шести утра и до поздней ночи, под контролем, под крики и угрозы немцев, евреи восстанавливали мосты. И всем стало понятно, какие муки ожидают нас с приходом немцев. Некоторые жители, все равно тешили себя надеждой, что немцы отнесутся к евреям снисходительно, наивно думали, что главный враг для фашистов - это коммунисты и красноармейцы, и именно на них будет направлена основная агрессия.

Но все оказалось далеко не так. А наша «сладкая жизнь» началась следующим образом.

Прислужник Кузьма, шагая по улицам местечка и громко крича, созывал всех евреев собраться у гмины. Не зная в чем дело, многие жители быстро пришли на площадь целыми семьями, вместе с детьми. После того, как все евреи собрались, из дома Зарецких вышел немец, как оказалось - комендант, поднялся на приготовленный заранее стул, так, чтобы его было лучше видно, и громко объявил -«По приказу фюрера, с сегодняшнего дня , все евреи местечка будут жить по правилам гетто, а это значит - Мужчины в возрасте от 13 до 60 лет должны каждый день являться на работу. За неявку - расстрел.

- На левую руку все обязаны надеть белую повязку и к ней прикрепить шестиконечную звезду .

За невыполнение - расстрел.

-По тротуарам ходить запрещается . За невыполнение - расстрел.

- С наступлением сумерек на улицу не выходить. За ослушание - расстрел.

- Запрещается зажигать свет в еврейских домах. За невыполнение - расстрел.

И так далее… За все - расстрел…

Запретили общаться с белорусами и поляками. На еврейских домах нарисовали шестиконечные звезды. На гетто наложили первую контрибуцию - собрать и отдать 3 килограмма золота.

Если не соберем золото - будет расстрелян каждый третий еврей из местечка.

Тут же было приказано выбрать юденрат, группу из местных евреев, через которую будут передаваться распоряжения и требования немцев к еврейскому населению местечка, живущему в условиях гетто. Надо сказать, что в последствии, немцы не пощадили и членов юденрата. Из толпы вышли геройские люди: Арон Мильнер, Янкель Лазебник, Мойше Кравиц, Исаак Колпаницкий и Иосиф Рубинштейн.

Тут же комендант объявил, что именно через них будут передаваться немецкие указания и распоряжения, которые евреи обязаны неукоснительно выполнять. Если какое-то указание не будет выполнено - незамедлительно последует расстрел 150-ти евреев.

И уже на следующий день юденрату было приказано вывести на работу 125 человек с лопатами на ремонт дороги на Микашевичи, которую местные жители называли Лысая гора. Остальные группы отправили на работу в местечке. Тех, кто чуть расслаблялся , немцы хлестали нагайками.

Сразу начались грабежи. Немцы взломали дверь склада нашего швейно - сапожного кооператива, и учинили погром, а местные жители, воспользовавшись ситуацией, разграбили всю мануфактуру, кожматериалы и оборудование. Так для евреев местечка начался первый этап страданий, но самое страшное - еще предстояло пережить.

Г.К.- Когда немцы стали убивать жителей местечка?

Б.Г. - Уже в июле 1941 года . Немцы сначала расправлялись с коммунистами и комсомольцами, а если комсомольцем был еврей, то «его акции» резко возрастали. Выдавали партийцев местные жители, пытаясь услужить немцам. Вот вам первые, еще «летние» примеры.

В одну из ночей, по доносу местных жителей, немцы схватили и расстреляли прямо во дворе гмины трех молодых ребят, евреев-комсомольцев. Затем разбудили членов юденрата : Арона Мильнера, Исаака и Шимона Шустреманов, строителя Кравеца, и велели им взять у мужика повозку без коня, отвезти убитых на Стибличевскую дорогу, что в двух километрах от местечка, и там захоронить. Какова же была ненависть к евреям, что немцы запретили хоронить убитых на еврейском кладбище… И когда, выполнив эту ужасную миссию, эти четверо мужчин вернулись в местечко, то немцы, злобно ругаясь, набросились на них, мол, почему так долго отсутствовали?!

А затем вывели из этой группы Шимона Шустермана, избили его до полусмерти, и тут же застрелили , на глазах у его родных…

Из окружения под Брестом в местечко , пройдя лесами, вернулись бывшие армейцы, сын Хаима Шустера Юдке, и их зять Вадзес. Они явились в юденрат и заявили о своем прибытии.

Доложили коменданту, что люди прибыли домой, и сами объявили о своем возвращении, и юденрат готов взять их под свою ответственность.

Комендант сказал, что это очень хорошо, и вызвал вернувшихся к себе, в комендатуру.

А дальнейшие события развивались по уже известному сценарию. Два немца с автоматами, увели их в поле, заставили выкопать себе могилы, и расстреляли.

Г.К. - Кто из местных жителей местечка пошел на службу к немцам?

Б.Г. - Лучше рассказать, кто не пошел…

Немцы поручили руководство местечком местным жителям : Максу (немцу по происхождению), его зятю Ольшевскому, и известному местному бандиту Борису , по прозвищу Гергелихэс.

Среди полицаев было много молодых парней, как из нашего местечка, так из близлежащих деревень. Всех их немцы вырядили в черную полицейскую униформу.

Когда появился в нашем местечке Макс, я уже не припомню. Знаю лишь о том, что он работал землемером у помещика Агаркова. Оккупанты к нему относились с большим доверием. Ходил в какой-то особой черной форме, внешне отличной от обмундирования обычного полицая. Надо отдать должное, что Макс не был законченным зверем, и несколько раз помогал юденрату и всем евреям местечка избегнуть многих бед, как от гитлеровцев, так и от местных полицаев. Когда в наше местечко впервые прибыл немецкий карательный батальон, ему удалось уговорить немцев, на этот раз не трогать евреев . Он же сообщил юденрату, что каратели на следующий день к вечеру должны покинуть местечко.

Второй руководитель - Ольшевский (зять Макса), при польской власти работал в гмине, и еще до войны все его знали как бестолкового и двуличного человека.

Он только успевал требовать у юденрата, то меховую дорогую шубу для своей дочери, то золото, угрожая, в случае не выполнения требования, расстрелять несчастных евреев.

Третьим «руководителем» был Борис «Гергелихэс», старший над всей полицией. Что хотел, то творил. Ежедневно , со своей сворой подручных, он собирал в местечке и в окрестностях по 5-6 беглецов различных национальностей или красноармейцев - «окруженцев», тех, кто спасался от немцев в наших краях. Если голова стрижена - причислял к большевикам, и расстреливал на Полустевической горке. Там же, он убивал евреев , бежавших из разных гетто.

Ходил по местечку с курительной трубкой и палкой в руках. Когда ему вздумается, врывался в еврейские дома, требовал водку, табак, забирал лучшие вещи, обещая убить в следующий раз. Часто ходил по местечку с двумя немцами, одному тащить награбленное было трудно.

Убивали немцы постоянно. Как-то зашли пограбить в дом к Крейну, и просто так, выстрелили в него, ранили в шею. На второй день, узнав, что Крейн еще жив, и что его жена пришла в гмину, просить местного доктора о помощи , немцы вернулись в дом и добили раненого выстрелом в голову. Убивали на каждом шагу…

Но первый год еще не было массовых расстрелов. От безысходности, евреи кончали жизнь самоубийством, бросались с большого моста в реку и тонули. Так ушел из жизни Айзик Бередецкий и многие другие…

Каждую неделю, в пятницу и субботу в гетто приходили немцы-изверги и мародеры-полицаи, и грабили евреев. У них была отработанная система - кого-то забирали в комендатуру, там избивали до полусмерти, а затем увозили и расстреливали.

Помню, как в конце сентября 1941года, немцы организовали обоз из подвод местных крестьян. Так как у нас тоже была лошадь, староста - солтыс, приказал явиться и моему отцу. Отец уже был старым человеком, и мы решили, что я заменю его. Сформированный обоз из двадцати подвод, немцы загрузили мешками награбленного зерна, и обоз двинулся к железной дороге на станцию Лахва, предстояло преодолеть путь в тридцать километров. По дороге, один из сопровождающих, молодой эсэсовец, узнал, что в обозе есть «юде», то есть я, еврей, и пересел на мою подводу. Наш полуголодный конь стал уставать, ибо дорога была тяжелая - песчаная глубокая колея. Тогда немец стал бить меня кнутом, это длилось всю дорогу. На хуторе, вблизи местечка Синкевичи, я увидел женщину, пасшую коня, слезно упросил ее подменить лошадей на время, пока мы будем ехать, и она меня выручила. В сумерках прибыли на станцию Лахва и сразу приступили к разгрузке зерна. И тут я увидел, как немец, мой «бывший пассажир» стал бегать среди подвод и кричать «Во юде?». Понятно, что ищут меня. Понятно и зачем ищут. Но как поступить я не знал, растерялся, подобное случилось со мной впервые. Но мне повезло. Рядом стояла подвода Марьи Царикевич, женщин с нашей улицы. Она помогла мне спрятаться. В темноте, разгруженный обоз, уже без сопровождения немцев, быстро двинулся в обратный путь.

А в полицаи , на службу к немцам пошли многие местные жители : Бориско, Колбасов, Адам Шатилович, Константин Гарацкевич, Кирилл Тоболич, Юзеф Шатилович, Копа, Яблонский, Григорий Бабчонок. И так далее. Я помню имена многих предателей и палачей…

Могу еще назвать… Но надо ли это делать, сейчас?... Через 65 лет?...

Г.К.- Когда начали переселять из своих домов в границы гетто?

Б.Г.- В конце сентября сорок первого года. Поступил приказ: в течение одного дня евреям, согнать на площадь и во двор гмины всю живность, имевшуюся у них, коров, лошадей, гусей, кур. Короче говоря, немцы решили уморить нас голодом, в том числе и малых детей. Кроме того все евреев стали переселять в гетто на территорию между Главной и Глухой улицами. Селили по две - три семьи в одной комнате. Несчастные обустраивались своими силами - делали нары в три-четыре яруса. Имущество перевозить на территорию гетто немцы запретили. Люди взяли лишь то, что смогли унести на себе. Территорию гетто огородили высоким деревянным забором, сверху которого натянули несколько рядов колючей проволоки.

Случилось так, что перед тем как поступила команда перебираться в гетто, один из крестьян-белорусов привез в местечко дрова на продажу. Одна женщина, которую все звали Этл Рыжая, купила дрова. Это увидел местный бандит Хилькевич - он работал в гмине и при поляках и при немцах - и рассказал об этом своим хозяевам. Когда стемнело, к Этл пришли несколько головорезов. У ее дочери Хаи было двое мальчиков - близнецов, трехлетнего возраста, а у самой Этл , был еще и пятнадцатилетний сын. Палачи вывели во двор сына и внуков Этл и расстреляли. Саму Этл с дочерью вывели прямо на середину улицы и тоже убили.

Наутро, узнав об этой трагедии, представители юденрата пошли просить у немцев разрешения убрать трупы, но немцы не позволили и сказали, что трупы будут лежать на улице три дня. За эти дни, тела убитых детей терзали мыши и коты. Тела убитых женщин разрешили убрать лишь после того, как захоронили останки детей.

Когда наступила холодная и очень снежная зима 1941-42 года, в гетто начался сильный голод. Всем евреям приказали сдать теплые вещи и запретили топить дома.

Тем, кого выгоняли на тяжелые работы , давали по 300 грамм эрзац - хлеба и по несколько ложек баланды из картофельных очистков и воды. Кое- кому иногда удавалось, будучи на подневольной работе, выменять у местных крестьян какую-то тряпку на кусок хлеба, и то, нужно было проделывать это скрытно, дабы охрана ничего не заметила.

В одно зимнее утро, из деревни Вулька, что вблизи Лунинца, пригнали 60 женщин с малыми детьми. Их, босых и голодных разместили среди обреченных жителей нашего гетто.

А мужей этих жен вместе со старшими ребятами уже загнали в Лунинецкое гетто.

Г.К. - О партизанах зимой 1941 года что-то слышали?

Б.Г. - Как-то по главной улице проехал санный обоз, на каждых санях сидело по три немца. Обоз двигался в сторону леса. Спустя несколько часов, этот же обоз, уже двигался в обратном направлении, а на санях лежали перевязанные бинтами солдаты. Было похоже на то, что немцы нарвались на партизанскую засаду. На следующее утро поступил приказ от коменданта, всему юденрату явиться к госпиталю. Люди долго стояли на морозе в ожидании.

Вышел главарь с двумя немцами, и заявил, что вчера евреи напали на солдат вермахта, обстреляли их, и за это, в наказание, все евреи местечка будут сегодня расстреляны.

Арон Мильнер, набрался смелости и попросил , чтобы ему дали сказать пару слов в защиту. Немцы отказались его слушать, но Арон попросил снова. И когда главарь разрешил ему говорить, Мильнер сказал - «У вас списки всех евреев гетто. Проверьте. Если хоть одного человека не хватает, то тогда выполняйте свой приказ, расстреливайте». И благодаря смелости Мильнера, удалось на какое-то время предотвратить нависшую угрозу расправы.

Г.К.- Кто-то из узников гетто пытался уйти в леса?

Б.Г. - До определенного момента такие попытки делали только некоторые комсомольцы.

Просто, все знали, за уход из гетто в лес - немцы расстреляли бы семью бежавшего, и еще, как минимум, треть гетто, в качестве заложников.

Но даже если бы кто-то вырвался из гетто, то это ничего не гарантировало.

Местные жители разные попадались… Было немало таких, которые выдавали немцам скрывающихся евреев. Еще в августе, трое наших «окруженцев» из Ленина были схвачены поляками из села Полупустевичи и выданы немцам на расправу. На каждом шагу полицаи , да и сочувствующих немцам и поддерживающих нацистов - тоже было с лихвой...

Это же Западная Белоруссия, а не Минская или Гомельская область… В западных областях советская идеология не успела пустить крепкие корни, да и недовольных новой властью было предостаточно. Очень много людей пропало по дороге в партизаны.

Мне самому пришлось пройти этот путь, и я знаю, сколько людей не дошло до отрядов. Кого полицаи убили, кого партизаны - «скуки ради» - расстреляли, а кого местные жители сами немцам отдали на растерзание. Я чуть позже приведу вам несколько примеров.

К весне сорок второго года мы уже знали, что в брестских лесах скрываются небольшие вооруженные группы из «окруженцев», но знали и другое, что евреев в эти отряды не очень-то и принимают и нередко убивают, а если кого-то, по везению, «окруженцы» и взяли к себе, то только того, кто пришел со своим оружием.

Подобное отношение к беглецам из гетто немного изменилось в лучшую сторону только к середине 1943 года, когда Корж с Линьковым навели порядок, и , когда большинство партизан на западе республики стали советскими.

Но к тому времени , немцы почти всех евреев уже поубивали…

Г.К.- Когда Вы попали в концентрационный лагерь в Ганцевичах?

Б.Г.- В конце марта 1942 года немцы отобрали шестьдесят молодых ребят, а через некоторое время еще одну группу специалистов и увезли в концлагерь в город Ганцевичи. В апреле из Ленина забрали еще 150 трудоспособных мужчин в возрасте до 60 лет и отвезли в тот же лагерь. Естественно, в эту категорию попал и я. Нас гнали пешком до станции Микашевичи, потом конвой загнал всех на скотный двор, где нас всю ночь продержали стоя под открытым небом, а к утру погрузили в два вагона - «телятника» и довезли до Лунинца, где привели в местное гетто, где находились одни женщины и дети. Мужчин в этом гетто уже не было, их немцы куда-то угнали и уже, видимо, уничтожили. Вскоре нас снова погнали на станцию и в итоге повезли в Ганцевичи. И когда нас, 150 человек, конвоировали всего 10 полицаев, то в колонне начались разговоры, что надо убить охрану и разбегаться. С такой силой мы могли бы уничтожить охрану и в несколько раз больше, но старшие сразу нас осадили, попросили задуматься - что будет с нашими семьями, которые остались в гетто, если мы предпримем активные действия и уйдем в побег? Никто не хотел принести горе своим семьям, и стать причиной их неминуемой гибели. Это и было главной причиной, которая сдержала нас от массового побега по пути следования. Среди нас, многие, даже еще верили, что все мучения, выпавшие на долю еврейского народа, скоро закончатся. Судьба же распорядилась иначе, для нас все закончилось трагически. Концентрационный лагерь в Ганцевичах располагался в старом здании гостиницы и в близлежащих домах. Лагерь был огорожен высоким деревянным забором, сверху, в несколько рядов шла колючая проволока, и снаружи - тоже ограждения из «колючки».

Лагерь охранялся «смешанным составом» - немцами и полицаями. Кормили здесь так - в сутки давали по 300 грамм «хлеба» и один раз черпак супа - баланды, который готовили на лагерной кухне. Заключенных лагеря выводили на работы ежедневно под усиленной охраной. Часть узников занималось строительством казарм, часть людей гоняли на строительство дороги - гребли с деревянным настилом. Группу молодых ребят, в которую я попал, водили на кирпичный завод за городом, где мы одноколесными деревянными тачками таскали глину из карьера в гору , к формовочному прессу. Уставали страшно, так как работали голодными. Немцы назначили в лагере коменданта из заключенных. Им был еврей по фамилии Гринбойм, беженец из Польши, хорошо владевший немецким языком. Через него передавались все распоряжения и команды немцев. В лагере велась подготовка к массовому побегу, и руководил подготовкой наш комендант Гринбойм. Планировалось одновременно напасть на ряд объектов Ганцевического гарнизона, завладеть оружием, разгромить их, и бежать в лес. Замысел был вполне реальным, так как разные группы заключенных работали на различных объектах и, исходя из этого , им отводилась специальная роль. Например , механики, работавшие в гараже гарнизона, должны были уничтожить охрану, захватить оружие и угнать несколько машин. Узникам - строителям поручили войти в контакт с местными жителями, работавшими на объектах, получить от них точные данные о дислокации партизан, и так же, в назначенное время ,вступить в бой. Иными словами, каждая группа знала, что ей надо делать на случай побега.

Ждали лишь подходящего момента. Среди узников было много опытных грамотных людей.

Были и те, кто до пленения служил в армии. Их и назначали старшими десяток, и именно они должны были выводить нас, молодых, из лагеря во время побега.

Что же касается судьбы главного организатора побега Гринбойма, то его расстреляли партизаны, объявив фашистским прислужником. А ведь это чудовищная несправедливость. Перед этим человеком, все мы, оставшиеся в живых, в неоплатном долгу.

Немецкого праведника Шиндлера, спасшего сотни евреев, благодаря фильму Спилберга, знает весь мир. Гринбойм не Шиндлер, хотя бы потому, что сам был евреем. Но при этом он спас от неминуемой гибели более четырех сотен человек. Конечно же, часть людей погибла непосредственно во время прорыва, часть немцы позже выловили по лесам и расстреляли. Но как бы, то ни было, большая часть узников еврейского Ганцевического концлагеря - дошли до партизан. И той участи, которая ожидала Гринбойма - он явно не заслуживал… Но все это было позже.

А пока велась подготовка побега с одновременным нападением на гарнизон, с целью его разгрома и захвата оружия. Без оружия в лесах было нечего делать… Шло время.

Каждый вечер, после возвращения рабочих команд, немцы всех выстраивали и проводили перекличку. Не дай бог кто не явится, и понятно , чем бы это закончилось.

Мы старались вести себя так, чтобы немцы ни в коем случае ничего не заподозрили.

Г.К. - Насколько я знаю, задуманный план побега реализовать не удалось?

Б.Г. - Как правило, то, чего ждешь с нетерпением, мучительно и долго, наступает неожиданно. Так и случилось и с нашим побегом. События развивались следующим образом.

14-го августа, к вечеру, после возвращения с работ, мы узнали, что сегодня утром немцы убили всех наших родных, оставшихся в местечке Ленин. Было ясно, что в ближайшие часы , немцы займутся нашим уничтожением. Гринбойм принял решение о немедленном побеге, понимая и то , что часть плана , связанная с разгромом немецкого гарнизона не может быть выполнена. Бежали на рывок, все сразу кинулись на ворота и заграждения. Вырвались из лагеря и разными по численности группами побежали в стороны, куда глаза глядят, и, естественно, многие узники , в первые же часы попали в руки немцев и полицаев. Многие погибли, перебегая через полотно железной дороги , которая усиленно охранялась, попав под огонь пулеметов. Человек 60-70, все - пожилые люди, остались в лагере, и были расстреляны немцами уже на следующий день.

Из всех евреев, узников Ганцевического концлагеря, бежавших в тот день погибла почти половина, при разных обстоятельствах. Те , кто остался в живых при побеге, как правило, разыскивали партизан и любыми путями вступали в отряды.

Г.К.- Как Вам удалось уцелеть в тот день?

Б.Г.- Уцелел… Оказался среди тех, кому повезло вырваться из лагеря…

После того, как под огнем я перебрался через железную дорогу, то оказался в одной группе со своим одноклассником Григорием Иссерсом, его младшим братом, и портным Шлягером, зятем строителя Кравца. Когда мы добежали до леса, уже стемнело, и стрельба, сопровождавшая нас все время, стала затихать. Мы смогли уйти от облавы.

И тут мы поняли, что действительно находимся на свободе!, и нам надо пробираться лесами в Ленинский район в поисках партизан, чтобы присоединиться к ним, воевать , мстить немцам и полицаям за гибель наших родных, за все злодеяния. Двигались лесными стежками, болотами, в основном по ночам. На рассвете заходили на хутора, на окраины деревень, и сердобольные люди указывали нам направление движения и иногда давали с собой еду.

Конечно, не везде нам были рады и «встречали с распростертыми объятиями».

Крестьяне были напуганы немецким террором и боялись за свою судьбу.

Приходилось питаться лесными ягодами и картошкой, как раз дозревающей на полях в то время. Так что, нам помогали преодолеть все трудности - и люди , и природа. Как-то проходили в районе одного местечка, расположенного неподалеку от железнодорожной станции Бостынь. В лесу наткнулись на группу спящих людей, примерно человек двадцать. Причем, эти люди разлеглись таким образом, чтобы образовался круг, вроде как оборону заняли. Иссерс предложил поднять и разоружить их. Я с трудом отговорил его от этой рискованной затеи, во -первых, силы были неравны, они превосходили нас по численности, во-вторых, у нас не было оружия. Позже мы узнали, что несколько дней тому назад, партизаны разгромили гарнизон одного местечка, а эти люди - местные полицаи с семьями, скрывающиеся в лесу от возмездия.

Г.К.- Как произошла встреча с партизанами?

Б.Г. - На двенадцатый день пути , дойдя до Хворостовских лесов, мы столкнулись с партизанами. Это было отделение бойцов из отряда имени Н.Т. Шиша, которые шли с заданием к имениям Хворостово и Пузичи, с целью узнать, какие вражеские силы там сосредоточены. Рассказали им, кто мы и откуда. Попросились, чтобы нас взяли к себе в отряд, пообещали , что добудем себе оружие сами, в первом же бою. Старший из партизан сказал - «Ну, посмотрим, на что вы годитесь», и приказал - подойти к имениям со стороны опушки леса , узнать все об охране, а также, разведать точное количество немцев и полицаев.

Все это было среди белого дня.

Г.К .- «На живца» пустили?

Б.Г. - Других слов и не подобрать… Мы вчетвером, пошли к имениям.

Метров за пятьдесят до первых строений, по нам открыли сильную стрельбу из винтовок .

Мы упали на землю, а потом, перебежками, ринулись обратно к лесу. Если бы полицаи не поторопились с открытием огня, то просто бы, без проблем, схватили бы нас живыми.

И чем бы это закончилось… Хорошо , что кто-то из них со слабыми нервишками и плохим зрением оказался, видимо, думал, что мы вооружены...

Вот такое получилось - первое боевое крещение…

Добежали до партизан, они стали отходить, и мы увязались за ними. Нас не прогоняли.

Привели в отряд. Меня и Гришу зачислили в боевой взвод, а его младшего брата и Шлагера, на время оставили при штабе. Портной был сильно близоруким, ходил в очках, так его поначалу в боевой взвод не направили. А Гриша Иссерс, вскоре, ушел вместе с братом в другой отряд, в еврейский отряд Давида Боброва.

Г.К.- В какой отряд Вы попали? Какова была его численность? Кто составлял костяк отряда?

Б.Г. - В отряд имени Николая Шиша, который впоследствии был переименован в отряд им. Калинина бригады им. Молотова Пинского партизанского соединения, и просуществовал до 1944 года, вплоть до прихода нашей армии. В августе 1944 года в отряде было 150 человек, почти все, без малого исключения, - «окруженцы», или беглые военнопленные из района Брест - Кобрин.

Командовал этим отрядом, бывший армейский старшина Михаил Герасимов, ставший к концу войну партизанским комбригом и подполковником, но так и не получивший звания Героя Советского Союза. Он в начале войны две недели был у немцев в плену, и видимо этот факт послужил причиной тому, что Герасимову не дали звание Героя, хотя он это звание, безусловно, заслужил, и нам было объявлено, что комбриг представлен к нему.

Комиссаром отряда был Куньков, человек уже в возрасте, кажется , тоже из «окруженцев». Начальником штаба был бывший летчик-истребитель, лейтенант невысокого роста, по имени Митя Удовиков. Ходил с маузером. Многие в отряде почему-то ошибочно считали его «скрытым евреем» из Бреста. Митя в начале войны был сбит воздушном бою, пленен, но смог убежать из плена на костылях, даже после многочисленных ранений.

Меня зачислили во взвод Семенова. Бывший лейтенант, рыжеволосый , с крупным лицом. Заместитель командира отряда был Петр Паталах, впоследствии геройски погибший в немецкой засаде. Командовал моим отделением Василий Тихомиров.

Мне дали сапоги, старую красноармейскую форму. Уже на второй день пребывания в отряде на задание по разгрому охраны и имений была послана рота партизан. В состав подразделения идущего на это задание включили и меня. Дали две немецкие гранаты с деревянными ручками. Мы подобрались поближе к имениям, ударили со всех сторон. Строения и стога соломы сожгли, хлеб погрузили на подводы, скот погнали с собой. По дороге в отряд часть хлеба раздали местным крестьянам, а скот, запасы зерна и муки доставили в свой лагерь. Когда атаковали имения, то немцы и полицаи в панике разбежались, побросав несколько винтовок и гранаты.

Здесь - то я и добыл для себя винтовочку. А через некоторое время был совершен налет на мое родное местечко Ленин, в котором я также принял участие.

Г.К.- Как происходил захват местечка Ленин?

Б.Г.- От нашего партизанского лагеря до местечка сорок километров пути. Разведчики доложили , что немцев вместе с полицаями в Ленине - чуть больше ста человек, и кроме легкого стрелкового оружия, у них есть от пяти до семи пулеметов.

Сразу составили план атаки на гарнизон местечка. Руководил операцией Петр Паталах, и для ее проведения было выделено ровно сто партизан. Бывший председатель сельсовета Чопчиц сообщил, кто находится в местечке, где расположились на данный момент полицаи и эсэсовцы, уточнил, что гебитскомиссар с заместителем неотлучно сидят в своей резиденции на улице Лаховской. Семья Чопчиц в нашем селе была многочисленной, и в войну она раскололась - часть у немцев в полицаях служили, а другая часть помогали партизанам.

Типичная история для Западной Белоруссии.

Петр Паталах поставил боевую задачу каждому отделению. Но, мы, например, не знали, что вокруг Ленина на малой высоте немцы натянули колючую проволоку. Ночью подошли к местечку. Мне, как местному, приказали развести подразделения к объектам запланированной атаки.

А потом наше отделение стало продвигаться ползком вперед, мимо заборов. Увидел, что по улице идет полицай, хотел броситься на него и задушить, но Тихомиров схватил меня за ворот - «Стой! Ты что?! Операцию сорвать хочешь?!». Целью нашего отделения была резиденция гебитскомиссара. Бой начался на рассвете, по сигналу красной ракеты. Мы поубивали всех в этой резиденции, гебитскомиссар пытался выскочить в окно, и был застрелен в проеме.

И когда все вышли из дома, я остался, стал надевать на себя новый немецкий мундир, менять свои сапоги на новые «трофейные». Забрал у убитых немцев себе карабин, пять гранат - «лимонок», патронов до черта. И тут я вижу , как из под кровати , с пистолетом в руке вылезает помощник гебитскомиссара, здоровенный мужик высокого роста, которого в местечке прозвали «бельгийский немец». Он спрятался под кроватью, пока мы громили этот дом.

Я не раздумывая, выбил ногой у него пистолет из руки, но он проворно вскочил с пола, вцепился в меня, прижал к печи, и пытался удавить. Своими руками я с великим трудом сдерживал его огромные «грабарки», тянувшиеся к моей шее. Наше оружие валялось у ног. Против такого здорового «хряка» у меня никаких шансов не было, и я закричал - «Хлопцы! На помощь!». Прибежал Тихомиров. Кричу ему - «Стреляй Вася!». А он не может прицелиться, «бельгийский немец» мной стал прикрываться. Тихомиров просто подошел вплотную и выстрелил немцу прямо в лоб. Готов «заместитель»… Времени на переживания и обмен впечатлениями у нас не было.

Я начал таскать солому к этому дому, хотел спалить, чтобы немцам не остался. Соседи выбежали, узнали меня, и в замешательстве, (не чаяли еврея живым увидеть), стали умолять - «Борис, не надо ! Ты же нас заодно подпалишь!». Дома совсем рядом стояли, огонь действительно сразу бы перекинулся на соседей. Бой в местечке продолжался. Я решил, пользуясь случаем, добежать до своего дома, надеялся найти там хоть какие-то наши семейные фотографии. Но в доме все было разгромлено и разграблено. Вернулся к своему отделению. И тут мне Паталах приказывает - добраться до имения помещика Агаркова, на маслозавод, найти там подводу, погрузить на нее продовольствие, заготовленное для немцев, и доставить все в лес, на место сбора отряда.

А до имения расстояние - примерно три километра, если идти через лес. Прибегаю к маслозаводу, а там два моих одноклассника , Козлов и Максимюк. Увидев меня живого, да еще в немецком мундире они поначалу просто опешили. Дали мне телегу и лучшего коня из конюшни. Загрузил телегу с верхом, и направился в сторону деревни Полупустевичи, где должны были собраться партизаны после завершения операции. Звуки боя уже затихали.

И когда я поехал через поле, в район сосредоточения партизан, по мне начали стрелять.

Огонь открыли уцелевшие немцы и полицаи, укрывшиеся на чердаке костела.

Огонь был очень сильным, я спрыгнул с телеги , и пополз под пулями по песку в сторону леса, к опушке. Конь, к моему удивлению, продолжал двигаться самостоятельно по песчаной колее, которая вела в нужном направлении, лишь пригибая голову при свисте пуль. Группа партизан, поджидавших меня на опушке, наблюдала за тем, что происходит. Всех их удивило то, что конь с ценным грузом, прибыл на место раньше меня. Вскоре дополз и я, целым и невредимым. Собравшись, мы быстрым шагом стали догонять основные силы. Буквально минут через тридцать после окончания боя, со стороны Житковичей и Микашевичей к немцам подошло подкрепление. Они плотным кольцом окружили местечко Ленин, но гитлеровцы опоздали.

В это время мы уже были далеко. В результате боя в местечке, который длился до десяти часов утра, было убито 17 немцев, и несколько десятков полицаев. Были освобождены тридцать евреев, специалистов, которых немцы оставили в живых во время ликвидации гетто, для обслуживания своего гарнизона. В лес к партизанам ушло из Ленина еще больше сорока человек местных жителей - белорусов, не желавших более работать на врага, и решивших включиться в партизанскую борьбу.

Г.К. - Что произошло с Вашим отрядом после атаки на местечко ?

Б.Г.- Все попытки немцев восстановить, создать заново свой гарнизон в Ленине провалились, партизаны реагировали моментально. Вокруг образовалась партизанская зона, в которую немцы и полицаи до января сорок третьего года практически не могли зайти без боя. Ленинский район стал первым партизанским краем в области. Наш отряд разбил свой лагерь между населенными пунктами Хворостово и Березняки. К зиме были построены добротные землянки, кухня, баня. Все было обустроено так, что каждое сооружение могло быть использовано при необходимости в качестве оборонительного пункта. Внутри землянок сделали печки, соорудили нары, вокруг лагеря вырыли траншеи и устроили завалы из деревьев. В Хворостове и в Челноце были созданы партизанские комендатуры. В отряде появился радиоприемник, мы принимали сводки из Москвы и эту информацию распространяли среди населения края. Из нового лагеря мы продолжали боевые вылазки.

В октябре 1942 года была проведена крупномасштабная операция по уничтожению Синковического гарнизона и взрыву пятидесятиметрового моста через реку Лань. Это операция проводилась силами двух отрядов, и я принял в ней участие уже в составе отделения разведки. Бой начался в шесть утра. Руководил операцией сам Герасимов. Были уничтожены свыше восьмидесяти немцев, карательный отряд, прибывший в район с целью проведения контрпартизанской акции. Заодно был уничтожен немецкий железнодорожный состав с боеприпасами и убиты десятки местных полицаев. Мы ходили после боя по станции, и плевали на трупы предателей… У нас , в группе разведки, погибли три партизана из нашего отряда. Их похоронили с почестями на окраине леса, чуть западнее деревни Ситницкий Двор.

В это же время произошло слияние нескольких партизанских отрядов и отдельных групп в одно соединение, командование над ними принял Василий Захарович Корж, известный среди партизан под псевдонимом Комаров. Корж был опытным партизаном, сам родом из Хворостово. В лес стали приходить местные жители с просьбой принять их в отряды.

Наша численность росла, и вскоре, наш отряд был разделен на две боевые единицы - новый отряд им. Калинина, и отряд, сохранивший старое название, - имени Н. Шиша.

Г.К.- В феврале сорок третьего года немцами была проведена фактически армейская операция по блокированию и уничтожению партизан Пинского Полесья. Только из состава фронтовых частей немецкое командование выделило на проведение блокады две дивизии, и это, не считая многотысячных местных ресурсов - полицейских и «власовских» формирований, и немецких подразделений, непосредственно подчиненных «минскому» начальству.

Как Ваш отряд действовал во время февральской блокады?

Б.Г.- Начнем с того, что наше командование знало, что готовится немецкое наступление на партизанскую зону, поэтому мы тщательно готовились к обороне. По всей партизанской зоне, по линии кольца окружения были построены ДОТЫ, укрепленные накатами толстых бревен. Немцы двинулись на нас сразу с нескольких направлений, со стороны Лунинца, Лахвы, Синковичей, Микашевичей, Старобина, быстро сжимая капкан блокады. На третий день боя у нас стали подходить к концу боеприпасы , и Герасимов дал приказ на отступление, мы отходили в направление урочища Гричин, куда выдвигались и другие отряды нашего соединения.

Рано утром, 14 февраля, немцы вошли в наш лагерь, который к тому времени был уже пуст.

Отряд наш уходил на санном обозе, разбушевалась метель, заметая наши следы.

Ударил сильный мороз, а мы были одеты явно не по погоде. На мне были одеты только гимнастерка, галифе и фуфайка, на ногах - сапоги, и я до сих пор не могу понять, как в таких условиях не обморозился. На месте нашего прорыва из окружения находилось местечко Поречье, превращенное немцами в сильно укрепленный оборонительный узел, там были ДОТы и ДЗОТы, стояли минометчики. И мы в отчаянной атаке, взяли штурмом это Поречье, по всему селу шел рукопашный бой, и после, отряд стал прорываться дальше, отбиваясь от «висящих на хвосте» карателей. Погибла часть нашего обоза с семьями партизан и хозяйственной ротой.

Отряд понес большие потери и в боевом составе.

А дальше, нас снова обложили со всех сторон, капкан облавы был герметично захлопнут, и единственным выходом было снова идти на прорыв, и погибнуть в бою.

25/2/1943 нам довелось атаковать населенный пункт Святая Воля, где в траншеях засели 400 немцев и полицаев. Прямо перед нами находились четыре ДОТа, которые должны были блокировать специальные ударные группы. А патронов у нас почти не оставалось. И снова , теряя боевых товарищей, мы шли напролом. Потом, в ледяной воде переправились вплавь через реку. Прорвались… Сразу заиграла гармошка, голодным партизанам выдали по кусочку сала .

Немцы, в порыве злобы, что не удалось уничтожить партизан, сожгли в отместку много деревень в нашем партизанском краю : Пузичи, Хворостово, Гричиновичи, Морочь, Полупустевичи, Стеблевичи… Большинству жителей этих селений тогда удалось спастись в лесах, но многие, ни в чем неповинные мирные жители, были убиты карателями.

Г.К.- В марте сорок третьего года проводилась реорганизация Пинского партизанского соединения. Вашего отряда она коснулась?

Б.Г. - Да. По решению командования , наш отряд был передислоцирован в леса между Дрогичинским и Ивановским районами Пинской области, с целью организовать подъем местного населения на партизанскую борьбу и объединения местных мелких партизанских групп.

А другие отряды Коржа вернулись назад. Здесь наш отряд вырос по численности в бригаду имени Молотова, а я продолжал воевать в составе отряда имени Калинина.

Но этому преобразованию предшествовали некоторые события. В марте 1943 года во время продвижения в Пинские края , после перехода через полотно железной дороги, наш отряд остановился на островах среди болот между станциями Бостынь и Люща.

На эти острова даже затащили несколько лошадей, для пропитания. И здесь мне пришлось несколько раз участвовать в операциях на железной дороге и в выполнении других боевых задач.

Г.К. - Расскажите подробнее, если возможно.

Б.Г.- Об одном трагическом эпизоде я хочу рассказать. Рядом с нашей стоянкой на болотах находилась деревня Сокловка, и мы каждый вечер выходили на связь с двумя местными сельскими учителями. Они сообщали нам, что творится в округе. На связь к ним обычно ходили два партизана - разведчика: я и бывший кадровый командир по фамилии Борзой. Здоровый парень с обожженным лицом, одетый в кожанку, с маузером в деревянной кобуре.

Нашему взводу, в составе 31 бойца, было поручено задание, разведать дорогу предстоящего передвижения в район Днепро-Бугского канала по территории Лунинецкого , Логишинского и Иваноского районов. По пути нам поручили взорвать мост на узкой железной дороге Телеханы - Янов, а также шоссейные мосты, вблизи местечка Поречье.

За день до выступления на задание заместитель командира отряда Паталах не пустил нас на связь в Сокловке. Паталах повел нас сам лично на это задание. Вытянулись в цепь, подрывники с грузом тола шли посередине, а мы с Борзым замыкали движение. На душе было неспокойно, нам показалось, что за нами следят. Доложили Паталаху, он махнул рукой, сказал, что нам померещилось. Мы выполнили задание, уничтожили мосты и стали возвращаться на свою базу. По дороге назад , в ночь на субботу, зашли в Поречье. Немцев и полицаев в деревне не было, они уехали в соседнее село на свадьбу. Мы в Поречье набрали мяса и самогона, переправились через реку на пароме, и устроили стоянку в лесу. Кругом вода.

Сели в сухом месте в ложбинке, окруженной бугорком, расположились на отдых. Стали сушиться, выпивать и закусывать, обмениваться впечатлениями об удачно выполненном задании.

Все расслабились. Я патронташ на ремне повесил на сук на дереве, положил карабин в сторону.

Наш партизан, командир отделения Виктор Печной поднялся на бугорок, и сразу раздался его крик -«Немцы!». Нас уже окружили со всех сторон. Петр Паталах и Печной были сразу убиты, Семенова ранило. И мы кинулись на прорыв. Я бежал вместе с Захаровым, нашим пулеметчиком. Захаров был с пулеметом Дегтярева с одним диском. Отстреливаемся, слышим крики за спиной -«Хальт!». Я стреляю, и считаю, сколько патронов осталось. Захарова от меня отсекли, он куда-то потерялся. Бегу дальше , навстречу мне идет Удодов с моего взвода, в армейской фуражке. Говорит, что немцы идут цепью от узкоколейки. Мы с ним оказались на опушке леса, перед нами открытая поляна, а за ней деревня, видно здание сельской школы.

И с двух сторон идет прочесывание. Немцы и литовские каратели. А рядом с нами только редкий ельник, все видно. Выбора не было. Залегли с Удодовым, зажали в руке по «лимонке» и решили, что живыми не дадимся, и если нас обнаружат, то мы подорвем себя и немцев гранатами.

Немцы нас не заметили, пройдя буквально в нескольких шагах. У нас хватило выдержки, не выдернуть кольцо гранты и не разжать ладони раньше роковой секунды. До ночи пролежали в воде. Мы знали точку сбора отряда в случае возникновения непредвиденных обстоятельств, - один лесной хуторок. Пошли лесом, зашли в какую-то деревню. Перед нами мост, а кто на другой стороне мы не знаем. А если там засада? Темень. Ничего не видно и не слышно. Взяли у местных крестьян по лошади, сунули в торбы по буханке хлеба, и понеслись рысью через мост.

На другой стороне немцев не оказалось. Мы отпустили лошадей назад. Во всех окрестных деревнях были немцы и литовские полицаи. Куда не сунемся - кругом враги. Подошли к хутору, там уже собрались прорвавшиеся бойцы взвода. Одного из наших ребят, Андрея , пулеметчика с трофейным МГ, мы оставили у надежных людей, у него были прострелены обе ноги и перебиты кости. За ним вернулись позже. А немцы привезли в Логишин подобранное на поле боя оружие Паталаха, Печного, и нашей погибшей медсестры Нади Голубевой, и сразу «раструбили» во всех окрестностях и в своей местной газетенке, что ими уничтожен крупный партизанский отряд.

Но мы, все равно, вернулись потом на место засады и забрали тела своих погибших партизан.

В бригаде был создан отряд имени Паталаха, которымомандовал, кажется, Соломко.

Г.К.- Немцы пытались блокировать Бостынские болота?

Б.Г. - Да , в меру своих возможностей. И мы сидели на островах, костров не разжигали, и постоянно вели разведку в округе. Один раз нас послали на разведку. Пошли вдвоем, со мной был бывший летчик Сазонов. На рассвете вылезли из болота и заметили у дома лесника недавно вырытые окопы и свежие следы на песке. Говорю Сазонову - «Немцы рядом!». Поднялись на горку, впереди нас озеро Белое и деревня в семистах метрах. Видим, что в деревне, крутятся какие - то фигурки. Сазонов сказал - «Подойду чуть поближе», и пошел вперед, я прикрываю.

Он прошел метров пятьдесят, и сразу нарвался на засаду. Отходили, долго отстреливаясь, уводя немцев от нашей тропы через болото. Сутки потом блуждали, пока добрались до своих.

А еще через сутки, Сазонов пошел снова в разведку, уже с одним бывшим «кадровиком» - красноармейцем», имевшим репутацию трусоватого человека. Они попали в засаду, «кадровик» сбежал, даже не выстрелив по немцам, а Сазонова, раненого, взяли в плен.

Его долго пытали, искололи все тело шомполами, но Сазонов умер от пыток, никого не выдав!

А его напарника по этой разведке , вернувшегося в отряд целым и невредимым, командир хотел расстрелять за то, что он бросил своего товарища, одного в засаде.

Г.К. - А где отряд имени Шиша, а позже отряд им. Калинина и бригада имени Молотова брали оружие и боеприпасы для партизанского пополнения?

Б.Г. - Кроме трофейного оружия, мы имели только два источника для пополнения своего боевого снаряжения. Или забирали оружие у местных по-хорошему ( они его в начале войны много подобрали), или посылали специальные группы для сбора оружия на поля боев 1941 года. Отдельные группы уходили даже на 140 километров, под Слуцк, пытаясь достать вооружение.

Проводились также боевые операции, целью которых было - только захват оружия и боеприпасов. Пример. Немцы выходили на охрану железной дороги сразу группами по двадцать человек. Мы устроили засаду, залегли по шесть человек с каждой стороны полотна, чтобы вести перекрестный огонь. На рассвете немцы идут по железке, разводят караулы. Открыли огонь, немцы попадали, приняли бой. А потом к ним на дрезинах подошло подкрепление. Мы даже не успели забрать оружие у убитых. Стали нас гонять по топким болотам, устроили такую облаву…, что мы насилу вырвались из капкана. Из всего оружия, мы наиболее ценили автоматы ППШ, и когда мимо нас проходили рейдом ковпаковцы, то мы выменивали у них эти автоматы, даже за самогон. Немецкие автоматы мы «не уважали», так, видимо, проявлялся наш патриотизм. Холодное оружие было у многих партизан, у меня был - нож-финка, снятый с пленного немца.

Г.К. - Из бойцов взвода, из тех, с кем Вы партизанили еще в 1942 году, кто Вам наиболее запомнился? Кроме Семенова и Тихомирова.

Б.Г.- В моем отделении воевали хорошие ребята. Тульский парень по прозвищу Коля - Повар, толстяк. Как-то попали с ним в засаду, отошли в болото и стали тонуть в трясине. Еле-еле его и себя вытащил. Грузин Ной , по фамилии, кажется Яшвили.

Высокий эстонец Людвиг. Многих еще помню.

Г.К.- Какой была дисциплина в отряде?

Б.Г. - За трусость, невыполнение приказа, за грабежи и мародерство - у нас в отряде Герасимов лично расстреливал. Так что, в нашем отряде дисциплина была армейской.

Но в округе были разные отряды. Были банды, которые под видом партизан грабили местное население. Как-то у нас в лесах объявился даже лжепартизанский отряд, попортивший нам много крови.

Г.К. - Как Вы относились к тому факту, что в бригаде им. Молотова принимали в партизаны полицаев-перебежчиков?

Б.Г.-Я не понимал подобного гуманизма, и это решение партизанского штаба в душе осуждал.

Но ведь было такое … Приходит в отряд полицай с оружием, заявляет, что хочет искупить вину - и его принимают в наши ряды !... Понимаете, принимают!...

В отряде был «скрытый особист», он за полицаями приглядывал.

Слышал, что в другие отряды перебегали с оружием чехи и мадьяры.

Моя бы воля, я бы всех предателей, лично бы вырезал…

Г.К.- Были случаи, что партизаны помиловали кого-то из немецких пособников? Я не имею в виду перебежчиков.

Б.Г.- Нет. Пленных немцев, после допроса в штабе, сразу расстреливали, а пленных полицаев и солтысов (старост) после короткого партизанского суда, а зачастую, и без всякого суда - убивали ножами и штыками. Патроны на них жалели. Мне тоже это приходилось нередко делать, я мстил за свой народ, и по сей день не жалею, что своими руками резал предателей.

Один раз , зимой сорок третьего года, заколол приговоренного к смерти старосту-предателя и немецкого пособника, отца моего бывшего соученика. И рука никогда не дрожала… Вот так …

Г.К. - Ваш отряд проводил крупные диверсии на железной дороге?

Б.Г.- Два раза были крупные операции, во время «рельсовой войны». И конечно постоянно действовали наши подрывные группы и совершались налеты на станции, как например уничтожение немецкого гарнизона на станции Огдемер, в котором мне довелось участвовать.

Г.К.-В районе Днепро-Бугского канала партизан было легче действовать, чем, скажем, под Житковичами?

Б.Г.- Когда мы перешли к дислокации в район между Дрогичином и Иваново, здесь началось массовое добровольное вступление местных жителей в отряды. И этот край стал партизанским. Немецкие гарнизоны находились только в районных центрах и на железнодорожных станциях.

По сути дела, в районах, до января 1944 года была восстановлена Советская власть.

О планируемых выездах немцев и полицаев за пределы райцентров мы узнавали от связных из местного населения, связь с которыми была четко отлажена. И нашим партизанским командованием меры по разгрому немецких колонн принимались незамедлительно, и мы часто устраивали засады. Во многих из этих засад мне пришлось принять личное участие.

У многих из нас была настоящая эйфория, Красная Армия наступала по всем фронтам, немцы осенью 1943 года не рисковали начинать против нас крупные операции, мы хозяйничали в округе, но готовили усиленную, по - армейски эшелонированную оборону с ДОТами, вдоль берега канала. Все понимали, что , рано или поздно , немцы займутся нами серьезно, не смирятся с тем, что у них в тылу существует плацдарм длиной 80 километров и глубиной, примерно пятьдесят километров. Все местное гражданское население партизанского края было эвакуировано вглубь лесов. Первая попытка немецкого наступления была предпринята в ноябре . А зимой сорок четвертого года началась полная блокада партизанского края.

Против нас были выдвинуты регулярные немецкие и венгерские части. Ожесточенные бои, то разгораясь, то затихая, продолжались до конца марта. Был очень тяжелый период, что нас две недели подряд атаковали пьяные венгры и немцы. К немцам подходили на подкрепление части дивизии СС, «власовцы», кавалерийские подразделения.

Нас нещадно бомбили, постоянно действовала немецкая артиллерия.

В конце марта, четыре бригады соединения остались в немецком тылу, а нам , и еще вроде двум бригадам приказали идти на прорыв к частям Красной Армии.

Мы соединились с частями, если я сейчас не ошибаюсь, нашей 47-ой Армии.

Г.К. - Недавно ушел из жизни бывший партизан отряда имени Шиша, а впоследствии командир разведки в отряде имени Немытова в Вашей бригаде имени Молотова, Виктор Шацман. Кадровый командир РККА, бежавший из плена из концлагеря в Бяла-Подляске, а позже из гетто в Кобрине. Человек ,организовавший в гетто партизанскую группу, и в июне 1942 года вступивший со своими бойцами в отряд имени Шиша, и закончивший войну в 1945 году в Берлине командиром роты, с тремя боевыми орденами на груди. Он оставил воспоминания письменно и на видеокассете, рассказал о своей войне с немцами на оккупированной территории. Вас в этих воспоминаниях он называет одним из лучших бойцов бригады имени Молотова. Он пишет, что в Вашем отряде, из-за постоянного агрессивного антисемитизма со стороны партизан, многие евреи просто уходили в другие отряды и бригады.

И даже когда в боях сорок второго года геройски погибли партизаны- евреи Каплунов , Померанец, Саловский и многие другие, отношение к евреям продолжало оставаться негативным. И Ваш друг, Гриша Иссерс, тоже ушел в отряд Боброва .

Я сначала прочитал и удивился, ведь сам комбриг Герасимов, если я не ошибаюсь, женился в отряде на еврейке - медсестре Розе из местечка Лахва, так почему ничего не менялось к лучшему в «национальном вопросе»?

Б.Г. - Мне непросто говорить на эту тему…

Ко мне, как к еврею, в отряде, да и в отделении, у ребят, с которыми вместе участвовал в боевых операциях, отношение было неоднозначным. Мне говорили - «Ты не еврей! Ты на всех опасных заданиях первым добровольно идешь!», и эти постоянные «комплименты» были для меня как пощечины. Я действительно никогда ничего не боялся и сознательно лез первым вперед.

Страха в бою у меня не было, смерти я не боялся, мне просто было нечего терять и некуда возвращаться…Что я мог им тогда ответить, как переубедить?

Евреи-партизаны погибали в боях один за другим, но у партизанских костров по-прежнему повторялись дикие и нелепые обвинения в адрес евреев.

Многих мы устраивали только в мертвом виде. Впрочем, и сейчас об этом многие мечтают…

Позже, в армии, я тоже изредка сталкивался, с некоторыми людьми, крайне негативно относившихся к евреям. Идем в Литве в разведку боем, и мне командир дивизионной разведроты, который-то и видел меня, может, всего во второй раз, заявляет с презрительной ухмылкой - «Знаю я ваших. Смотри мне, Гинзбург, на шаг из цепи отстанешь, я тебя лично пристрелю!». Но сам он, в итоге, в разведку боем не пошел, послал вместо себя командира первого взвода , еврея-лейтенанта…

Однажды я попал в безвыходную ситуацию, столкнувшись с ярым бандитским антисемитизмом наших партизан. Поздней осенью сорок второго года я с группой партизан возвращался с боевого задания. По дороге, в лесу , встретили двух еврейских парней, двоюродных братьев Липу и Ехиэла Слуцких. Они тоже бежали из Ганцевического лагеря. С ними начали беседовать командир второго взвода по кличке Полковник и его заместитель , которого звали в отряде - Коля-Мясник. Их настоящих фамилий я не помню. Братья Слуцкие честно рассказали о том, что с ними приключилось, как они оказались в лесу, и, конечно же, очень просились принять их в партизанский отряд. Эти же изверги, Полковник и Коля-Мясник, стали предъявлять братьям претензии и обвинять в том, что они ходят по деревням и грабят крестьян.

Я попытался за них вступиться. Меня тут же резко осадили и приказали не вмешиваться не в свое дело, если я хочу жить… Затем, братьев Слуцких завели вглубь леса… и расстреляли.

После этого , «герои» вышли из леса, неся в руках полушубки убитых. Один полушубок в издевательской форме был предложен мне. Удалось отказаться от такого «щедрого подарка».

В этой ситуации я не смог ничего сделать, ничем помочь, понимал, что любая попытка с моей стороны неизбежно приведет к гибели…

После войны, демобилизовавшись из армии, я встретил мать Липы Слуцкого, и рассказал ей обстоятельства гибели ее сына. Она попыталась поднять вопрос о возбуждении уголовного дела, поскольку оба убийцы благополучно пережили войну.

Я, как единственный живой свидетель, дал показания.

Но ничего из этого не получилось. После войны, в органах местной власти, в следственных и судебных органах Белоруссии работали, как правило, бывшие партизаны. Они-то, и не дали ход этому делу… Что еще сказать…

Выжить «польскому» еврею в лесах Западной Белоруссии было неимоверно тяжело.

Армейскую подготовку почти никто не имел, а призваться в начале войны в Красную Армию фактически никто не успел. За русского или белоруса себя не выдашь…

Побег из гетто или из концлагеря в партизанский лес еще ничего не гарантировал… Я вам сегодня , частично уже ответил по этому вопросу…

Я интересовался этой темой, вот, собрал некоторые архивные документы и работы историков. Посмотрите хотя бы на статистику только массовых побегов или восстаний в гетто на территории Брестской и Пинской областей. Из Кобринского гетто убежало из-под расстрела 100 человек, из Мирского - 200, из Новогрудского гетто - 250, из гетто Слонима - больше ста пятидесяти, из Нового Сверженя Столбцовского района - 200 евреев, во время погрома в Воложине в мае 1942 года - больше ста человек. Массовые вооруженные восстания евреев, узников гетто в Лахве и в Тучине (3/9/1942), в Несвиже(22/7/1942), в Клецке и в Копыле (21/7/1942), в Белостоке(21/8/1943) и так далее. Часть из этих беглецов, в основном, только молодые ребята с оружием, была принята со временем в отдельные партизанские отряды. Но участь евреев, отвергнутых партизанами, по различным объективным и субъективным причинам, при приеме в отряд, была горькой и трагической.

Кого немцы с полицаями в итоге добили, кого партизаны, кто от голода помер&hellip

Так было на территории бывшей Польши, в Западной Белоруссии.

Я никогда не слышал, чтобы подобное творилось в восточной части республики.

Кстати, здесь еще живы несколько человек, участников восстания в этих гетто. Можете с ними встретиться, и они вам сами, лично, все расскажут, что происходило с евреями после побега… И что означала на «партизанском языке» фраза - «отправить в шалман»…

Г.К. - А Вы, почему не ушли вместе с другом Иссерсом в отряд к Боброву? И что это был за отряд?

Б.Г. - Я решил остаться в отряде Герасимова. Тяжело ответить - почему не ушел?

Я очень быстро влился в партизанскую среду, стал своим во взводе, может это и повлияло.

В начале 1944 года, когда большую часть партизан составили, пришедшие в лес в сорок третьем году, местные белорусы, ко мне все относились спокойно и посмею сказать - с уважением, все знали - это разведчик Борис Гинзбург, «старый» опытный и заслуженный партизан.

Тем более, отряд Боброва и так периодически входил в соединение Комарова, те же леса, те же боевые задания… Сам Давид Бобров, был 1911 г.р., житель Пинска, в свое время в 1939 году служивший в польской армии. Отец Боброва имел мельницу и лесопилку, так Давида «за отца» перед войной арестовало НКВД и посадило как «буржуя» и «врага Советской власти» в Пинскую тюрьму, из которой он сумел сбежать с другими заключенными, воспользовавшись неразберихой в первый день войны. В июле 1942 организовал в Пинских болотах еврейский партизанский отряд имени Кагановича, которым лично командовал, после гибели первого командира отряда Зандвайса. Был представлен к званию ГСС, но, как мне рассказывали, вместо этого был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. Умер в лесу от сыпного тифа.

Этот отряд, примерно 250 бойцов, в феврале 1944 года расформировали, а его партизан распределили по отрядам бригады имени Куйбышева, воевавшим в районе Телехан и Логишина. Вот вся информация, которой я обладаю по этому отряду.

Поговорите с Гришей Иссерсом, он еще жив и недалеко от вас живет.

Г.К. - Что происходило с Вами после соединения бригады им. Молотова с частями Красной Армии?

Б.Г.- Нашу бригаду расформировали. Перед расформировкой, на отличившихся партизан заполнили наградные листы. Меня представили к ордену Отечественной войны 1-ой степени, но его я так и не получил. После войны написал запрос в наградной архив, и мне ответили, что документы и реляции не сохранились.

За свою партизанскую войну я получил только медаль «За Отвагу», (врученную в 1947 году), и медаль «Партизану ОВ», а орден Славы мне уже дали за городские бои в Берлине.

Партизан отправили в полевой военкомат. Там мне предложили остаться служить в местной милиции, но я отказался, сказал, что должен вернуться на фронт и мстить за всю свою погибшую семью. Отправили с большой группой бывших партизан в запасной полк, и через почти два месяца я оказался на передовой, в 215 гв. стрелковом полку. Посмотрели на мои партизанские документы, в которых было написано: «звание - сержант, должность - командир отделения разведки», и отправили меня во взвод полковой разведки. Прослужил я там не долго.

Начиная с августа, мы быстро продвигались вперед, от Пскова на Литву, неся тяжелые потери. Иногда с боями проходили по сорок километров за сутки. Но обычной позиционной войны почти не было, а «стандартных» разведпоисков, таких как показывают в кинофильмах - было очень мало. Немцы отступали, и мы шли с боями по их пятам, по своим и по чужим трупам.

Седьмого октября 1944 года, утром, во время штурма Риги, меня тяжело ранило в правое бедро и в правую руку, перебило кости в этих конечностях. Залился кровью, упал. Кругом бой идет, головы не поднять. Санитар оттащил меня в тыл, кинули в санвзводе на бричку.

Рядом еще человек десять навалили. Повезли по кочкам и полям, на каком-то хуторе бросили раненых в сарае на солому, мертвых отволокли в сторону. Мне ребята-разведчики принесли полный котелок воды, так я его, считай, что одним глотком, вмиг выпил и потерял сознание. Очнулся уже после операции в полевом госпитале, мне сразу дали выпить 100 грамм спирта, и хотели подарить вытащенный из моей ноги крупный осколок на память, но я не захотел его брать. Потом, по битым дорогам везли в Шауляй, а оттуда - поездом в Псков. Ногу «заковали» в гипс, оставив только маленькое «окно» для обработки раны. Здесь погрузили в санитарную «летучку» и довезли аж до Сибири, в Иркутск. Здесь я пролежал до февраля месяца.

В Иркутске близко познакомился с девушкой-грузинкой, а у нее брат, капитан, в местном военкомате работал. Стали они меня уговаривать, оставайся, хочешь - мы тебе «бронь» устроим, а хочешь - «комиссовку» из армии. Но я был одержим желанием дойти до Берлина и добить там последнего врага, и, поэтому, вернулся в строй. Из Иркутска меня направили в запасной полк в Великие Луки, а оттуда, 10/4/1945, эшелон с маршевым пополнением пошел через Польшу к Берлину. В Катовицах нас пересадили на «студебеккеры» и повезли к фронту.

Здесь наш грузовик налетел на мину на дороге, одного из нас убило, а меня взрывной волной вышвырнуло из машины. Пролетел метров десять, но встал на ноги.

И уже 22-го апреля я был в Берлине в 20-й СД, в 174-м стрелковом полку под командованием полковника Василия Архиповича Шатова. Меня сразу определили в полковой разведвзвод.

Принял участие в уличных боях в южной части германской столицы, воевал в Тиргартене, на Фридрихрауэрштрассе, Зеезенерштрассе. Мстил ... Последних «своих» немцев, непосредственно в Берлине, я убил 1-го мая сорок пятого года. Мы, несколько разведчиков, шли рядом с комполка, и нам навстречу внезапно выскочила группа немцев в черных кителях. Дал очередь в упор из автомата и сразу «положил» троих, а потом бились с остальными.

А 3-го мая нашу дивизию вывели из города, и мы совершили марш-бросок в южное направление, к чехословацкой границе, по дороге приняв участие в разгроме немецкой группировке в Бреслау, и после, двинулись дальше на Прагу.

Здесь, на чехословацко - германской границе, нас застала весть о капитуляции фашистской Германии. Нам дали две недели на отдых в городе Мельник-на-Эльбе, и мы полковыми колоннами стали возвращаться на Родину, через Польшу.

Приняли участие в параде перед польским правительством в разрушенной Варшаве, а дальше - через Белосток - в Волковысский район Гродненской области.

Здесь нашу 20-ую дивизию расформировали, и я попал в 38-ую моторизированную разведроту 55-ой гвардейской СД, дислоцированной в Гродно, в военном городке Фолюш, где я прослужил до февраля 1947 года, до долгожданной демобилизации.

После окончания войны, те жители нашего местечка, кто чудом уцелел, поддерживали связь, помогали друг другу. Совместно с местными органами власти и порядочными людьми, мы установили памятники на месте расстрела наших родных в Ленинском гетто и на территории бывшего Ганцевического лагеря. Для нас, день - 14-ое августа - день, когда расстреляли наших родных, стал святым. В этот день, где бы мы ни находились, приезжали на место гибели узников гетто, собирались у могилы, вспоминали о близких, о пережитом.

Так продолжалось много лет.

С годами нас становилось все меньше и меньше. Кто покинул страны бывшего СССР и уехал на ПМЖ в другие государства, кто-то перебрался в мир иной.

И так получилось, что в последние годы, 14-го августа, на могилы наших отцов приезжал только я один. Прилетал в Белоруссию с Земли Обетованной.

И мысль о том, что через какое-то время, в день памяти , уже никто не придет на могилы евреев, невинных жертв, жителей местечка Ленин, не дает мне покоя…