Когда в 1941 году началась война, то я, член коммунистической партии с 1927 года, не мог оставаться в стороне и был тоже охвачен патриотическим чувством. Сначала я вступил в истребительный батальон. Оттуда незадолго до оккупации фашистскими войсками города Кингисеппа я по направлению Кингисеппского района Ленинградской области был направлен а партизанский отряд № 89, командиром которого являлся Кирилл Иванович Поляков. Наш лагерь располагался у лесных речек Тарарайка и Чигирика. После же того, как наш районный городи часть района были заняты немцами, советские войска стали отходить мимо нашего лагеря по направлению к городу Котлы и Усть-Луге. Вместе с ними отошел и командир нашего отряда с большей частью партизан, оставив на месте только группу Мамонтова в числе десяти-двеннадцати человек.
Когда же мы отошли до деревни Хаболово, то впереди оказалось минное поле. Тут же занимал оборону Укрепленный район. Нас дальше не пустили. Тогда мы простояли в лесу у деревни около двух недель и затем вернулись обратно в лагерь, где нас ожидали партизаны из группы Мамонтова. Какая была необходимость в том самом нашем походе, мне было непонятно. Никто его цели нам так и не объяснил.
Дальше события развивались следующим образом. 4-го ноября 1941-го года карательный отряд фашистов напал на Парголовский партизанский отряд, который размещался в лесном бараке у деревни Тарарайка. Этот отряд состоял всего из 16 человек. Каратели, силы которых значительно превосходили, на него и напали. После короткого боя партизаны начали отходить. Стоит отметить, что при этом многие из них подорвались на своих же минах. К исходу дня к нам в отряд (то есть, отряд Полякова) прибежали пять партизан во главе со своим командиром Головиным. Все они оказались ранеными, а у Головина был даже выбит глаз. Куда делись остальные партизаны, никто не знал. Прибывшим раненым тут же была оказана первая медицинская помощь. Они просили разрешить им остаться в отряде, но командир отряда Поляков им этого не разрешил. Я сам видел, как он лично угрожал им пистолетом, приказывая оставить лагерь. После ухода партизан Пароголовского отряда к нам поступило сообщение от местных дителей о том, что каратели собираются напасть и на наш лагерь. Для этого якобы концентрируется огромное количество полицаев. Часть наших партизан сделало командованию следующее предложение: нам нужно временно уйти из лагеря на другое место, так как нашими малыми силами мы так и не сможем отбить нападение. Но Поляков принял решение никуда не уходить и принять бой на месте.
11-го ноября, примерно около 13 часов дня, наш часовой Сенькин заметил подходящих к лагерю немецких карателей и открыл огонь из винтовки. Одновременно он отходил к лагерю. Услышав стрельбу, мы рассредоточились и открыли огонь по наступающим фашистам. Но в начале боя Поляков приказал мне и Буткову вести наблюдение за тылом и указать мне место на левом фланге. Встретив наше сопротивление, каратели залегли и открыли сильный огонь из автоматов и винтовок. На правом же фланге, впереди землянок, находился на посту партизан Грюнбах. В первые же часы боя он был ранен фашистской пулей. Когда он упал, то фашисты приняли его за убитого и стали к нему подходить. Но Грюнбах собрался с последними силами, схватил гранату и бросил ее в фашистов. После этого он так больше и не поднялся. Видимо, его поразила немецкая пуля или осколки от своей же гранаты. Как погибли остальные партизаны, я не видел, так как ко мне подбежал через несколько минут Поляков и приказал отходить.
С Поляковым отходила тогда вся группа Савельева. Находившийся же неподалеку от меня Бутков, видимо, не расслышал приказания Полякова и не отошел с нами, а остался на месте с остальными партизанами отряда. Впоследствии он оказался в числе убитых. Помню, когда мы еще отходили с лагеря, то имевшийся у нас станковый пулемет не работал. Но как только мы отошли на некоторое расстояние, то стало слышно, что пулемет снова заработал. Я понял, что на месте еще продолжается бой. Однако Поляков на это никак не среагировал. Мы обогнули место боя и отправились в Криковское болото, оставив, таким образом, своих товарищей в бою.
Когда мы пришли в болото, то развели костры и стали сушить одежду — пришли мы, все-таки, совсем мокрыми туда. Через какое-то время мы услышали несколько взрывов со стороны того места, где до этого находились. Как потом оказалось, это каратели взрывали наши землянки. Уже под утро мы встретились с партизанами из групп Мамонтова и Дроздова, которые только с наступлением темноты вырвались из окружения. На второй день Поляков с группой партизан отправился в лагерь с расчетом подобрать оставшиеся там продукты. Но когда они туда пришли, все было перемешано с землей, а землянки взорваны. На территории лагеря были обнаружены шесть трупов партизан: Грюнбаха, Пуховицкого, Яцука, Лаврентьева, Лысых и Буткова. Почему Поляков не организовал захоронение наших павших товарищей, я так и не знаю. Они почему-то ограничились всего лишь сбором сохранившегося зерна и вернулись в Криковское болото.
На следующем совещании было принято решение — отправить через линию фронта больных, раненых и престарелых партизан, а остальным остаться в Кингисеппском районе и продолжать боевые действия. К переходу через линию фронта отобрали 18 человек. Возглавлял эту группу Мамонтов. С Поляковым оставалось 22 человека. Я попал в группу уходящих через линию фронта.
Дойдя до деревни Кайболово, В.С.Смирнов с несколькими партизанами сходил в деревню и принес немного продуктов. Ранее, насколько мне известно, он работал председателем колхоза. Пройдя территории Кайболовского и Валькототского сельсоветов, мы воочию убедились в том, что все населенные пункты забиты немецкими войсками. Продолжать идти большой группой было тяжело. Поэтому мы решили разбиться на три группы и переходить линию фронта отдельно. Первую группу из семи человек возглавил Мамонтов. С ним пошли Г.Козлов, В.Смирнов, М.Гузеев, О.Натунин, Натунин (его отец), Михайлов и председатель колхоза Малли. Вторую же группу из пяти человек возглавил Лашков. С ним пошли С.Пузырев, Н.Павлов, Богданов и я.
Кто же возглавил третью группу, я уже и не помню. После того, как группы разошлись, Лашков предложил нам сейчас фронт не переходить, а продолжать сопротивление в тылу у немцев. Мы согласились с ним и отправились в район деревни Порхово. Когда мы прибыли на место, то Лашков отправил меня и Пузырева на разведку в ту же деревню Порхово. Дело в том, что Пузырев до войны работал там председателем колхоза. В данной деревне у него проживали знакомые и родственники. Узнав обстановку и запасшись некоторым количеством продуктов, мы вернулись в лес. Там же нас ожидали все остальные. Помню, Лашков и Пузырев, поговорив между собой, на второй день заявили нам, что они решили скрываться у знакомых и дальше с нами уже не пойдут. С тех пор об их дальнейшей судьбе мне ничего неизвестно. Уже после войны я получил письмо от дочери Пузырева, в котором она писала, что ее отец погиб на фронте в мае 1944-го года.
После ухода Лашкова и Пузырева я с Павловым и Богдановым направилсяк деревне Сторонье. Перейдя шоссейную дорогу Муравейно-Домголово и реку Долгая, мы в лесу встретили двух незнакомых нам лиц в полувоенной форме. Один назвался «середа», а другой - «пятница». Когда Богданов, бывший, кстати говоря, инструктор райкома партии, с ними переговорил, то после этого заявил нам о том, что он остается с ними. Разойдясь, таким образом, с Богдановым, я и Н.Павлов зашли в деревню Сторонье. Там у такого гражданина Васильева мы получили немного продуктов. В то же самое время он нас предупредил о том, чтобы мы опасались лесника, который живет недалеко от деревни. По его словам, он работает старостой у немцев.
Ночевали мы в гумне у Васильева, а рано утром, когда уходили из деревни, забрали у старосты из сарая колоду меда. В лесу мы снова встретились с Богдановым и теми двумя неизвестными нам гражданами. Через некоторое время Богданов отправился в Ложголово за продуктами, а мы с Павловым отошли в лес где-то на три-четыре километра, развели костер и стали варить еду. Под вечер Павлов пошел навестить Богданова, а я остался сидеть у костра. С тех самых пор я больше Павлова в своей жизни не видел.
Под вечер в том направлении, куда ушел Павлов, мне послышалась стрельба — раздалось около десятка выстрелов. Ожидая Павлова, я остался сидеть у догорающего костра, как вдруг из темноты раздался винтовочный выстрел. Пуля попала мне в мякоть ноги ниже колена. Тогда, помню, я схватил винтовку и тоже выстрелил в темноту по направлению раздавшегося выстрела, после чего бросился бежать в глубь леса. Уже отбежав в лес, я разулся, перевязал ногу. Потом я переждал немного времени и осторожно вернулся к костру, так как там осталась моя сумка с продуктами. Но когда я прибыл на место, то костер затух, а никого из моих товарищей поблизости не оказалось. Тогда я забрал свою сумку и направился в деревню Ариновщину. Там я переночевал у знакомого одну ночь, а затем направился в деревню Хотило, где проживал мой знакомый — бывший работник Заготконторы «Плодоовощь» Крутяков. У него я переночевал еще одну ночь. Крутяков рекомендовал мне идти в деревню Плещеево. В этой деревне я остановился у одинокой женщины Прасковии Андреевой, выдав себя за беженца. У нее я прожил до авнуста 1943-го года.
В том районе, где я находился, действовал партизанский отряд Иванова. Но когда я стал к нему проситься, он мне предложил остаться на нелегальном положении и не только помогать им продуктами, но и сообщать о действиях местных полицаев и немцев. Но уже в начале августа 1943-го года я в районе деревни Ложголово встретился с партизанским отрядом Халитова. Комиссаром отряда являлся А.И.Степанов. В конце того же меясца я встретился с Мосиным и Крыловым. С ними я ушел в деревню Ложголово. Там мы собрали всех мужчин деревни и предложили им вступить в партизанский отряд. Так мы создали партизанский отряд из 40 человек и воевали до воссоединения с Красной Армией.
Из личного архива Ильи Вершинина
