Король Николай Федорович

Я родился 1 марта 1928-го года в городе Симферополе Крымской АССР. Мой отец был служащим, работал в Симферопольском отделении Госбанка Советского Союза. Мать являлась домохозяйкой, у меня имелась сестра Антонина. До войны окончил восемь классов, папа был прогрессивным товарищем в отношении образования, он и наставлял в учебе, и заставлял учиться. Дело в том, что он сам был из крестьянской семьи, и учился самыми разными путями. Будучи большим тружеником, отец одновременно и работал, и учился, ведь они с мамой рано поженились, ему нужно было семью содержать.

22 июня 1941-го года мы находились в Симферополе, и по радио узнали о начале Великой Отечественной войны. Информация о нападении Германии на нашу Родину потрясла всех, отец в первый же день, еще до появления повесток или телефонных звонков, тут же собрался и пошел в мобилизационный отдел горисполкома. Поскольку папа находился в числе городских активистов, поэтому его вскоре предупредили о том, чтобы он готовился к партизанской и подпольной работе, потому что к августу стало очевидно, что немцы рано или поздно оккупируют Крым. Он  вместе с Иваном Андреевичем Козловым и Василием Ивановичем Никаноровым участвовал в подготовке продовольственных баз и списков будущих партизан. Все они очень тесно общались до прихода фашистов, но тогда никто не знал об этом, ни мы, дети, ни даже мать. Перед оккупацией отец куда-то уехал вместе с отступающими частями Красной Армии.

Накануне прихода немцев всю улицу Севастопольскую в Симферополе страшно пробомбили. На феодосийскую дорогу также был сильный авианалет. А въезд врагов в Симферополь в начале ноября 1941-го года ознаменовался страшным событием – я лично видел, как на улицах Горького и Пушкина немцы хватали народ, особенно тех, кто был похож на евреев, и сажали их в какие-то грузовики, по всей видимости, в душегубки. Арестовывали всех, чья внешность была мало-мальски похожа на евреев – не разбирались. Это так странно и дико было, что ужас. После войны я практически нигде не встречал описание этого события, но оно происходило прямо на моих глазах.

Через некоторое время отец с оружием в форме партизана и с ним пятеро бойцов появились в доме родителей моей мамы, которые жили в селе Левадки под Симферополем. Появился окольными путями. Вызвал нас туда, приехали мы в село и там пообщались. По его рекомендации мы оставили нашу квартиру, расположенную на улице Братской, и переехали в Левадки к деду Иосифу. И всю оккупацию наша семья находилась там.

Отец сначала находился в лесу и приходил к нам всего несколько раз, да и то глубокой ночью, затем нам были переданы какими-то путями документы для отца, по образцу аусвайса. Все печати там четко стояли. Тогда папа появился у нас в доме, по этим документам он ходил в Симферополь под видом продавца дров, у него лошадки откуда-то появились. Вскоре в моем родном городе появилась какая-то квартира на улице Сельской, на окраине города по феодосийской дороге. Мы с отцом туда переселились жить, мать и сестренка у деда находились. Приходили к нам многие, и в форме полицаев, и даже в обмундировании немецких военнослужащих. Много у отца появилось разных приятелей, не без скромного застолья дело происходило. О чем говорили, я не знаю, обычно отец говорил мне: «Так, сына, иди к лошади, посмотри за ней». Давал различные поручения, так что я выходил из дома, поил лошадь, или привязывал ее к сараю.

Через год я подрос и настолько вытянулся, что мог сравниться с ребятами, которые были намного старше меня. Один раз попал в облаву, еле выбрался. Это уже был конец 1942-го года. Потом второй раз чудом избежал новой облавы на симферопольскую молодежь. Тогда отец говорит: «Так, сына, третьего раза не бывает. Давай-ка в село возвращайся». В начале 1943-го года я вернулся в Левадки. В то время в лесах оставалось не так уж много партизан, как-то получилось у них все неорганизованно, предательства много было, особенно со стороны крымских татар, они творили такое, что не дай Бог.

Стал ходить в лес под видом заготовки дров, и вскоре меня встретила группа партизан. Я познакомился с командиром 3-го партизанского отряда Георгием Грузиновым и другими, в частности, с Петей Кузьменко, с которым нас связывало родство. В село к деду Иосифу смело приводил этих товарищей, которые активно участвовали в подрыве железнодорожных путей, и организовывали диверсии на шоссейной дороге Севастополь-Симферополь.

В это время в симферопольское подполье стало приходить много молодых ребят, которые почувствовали, что такое немецкая оккупация. Я стал связным между ними и партизанами, а летом 1943-го года попал в партизанский отряд, познакомился с Михаилом Андреевичем Македонским. Вначале участвовал в охране лагеря. Петя Кузьменко выдал мне самозарядную винтовку СВТ-40 с десятью патронами в магазине. Проявил себя дисциплинированным и порядочным партизаном. И тут выяснилось, что мой отец уже встречался с Македонским, и тот взял меня под опеку, как родной отец ко мне относился. В конце 1943-го года мне стали поручать более серьезные вещи. Я первый раз участвовал в боевой операции неподалеку от реки Альма. Мы засели в засаде у обочины, по дороге ехали двенадцать немцев на велосипедах. В партизанской группе было восемь человек, в том числе и я. Кстати, нас, молодняк, называли «полтинниками». То есть мы еще не «рубли», не совершеннолетние. В тот раз все немцы остались в кювете, и вот там я услышал свист пули, и мимо уха пролетел осколок от гранаты. Вот так произошло мое первое боевое крещение.

Затем меня решили использовать в качестве разведчика. На станции Базарчик (с 1945-го года – Почтовое) жила семья Прохоровых, главой которой был дядя Миша. У него имелось три дочери, и я стал жить в его доме под видом наемного рабочего. Ухаживал за лошадью и управлял телегой, но большую часть времени проводил на чердаке, где запоминал движение поездов. Причем ничего не записывал, все держал в памяти. Мне открывался прекрасный обзор на железнодорожные пути. Передавал время от времени приходившему связному все, что видел. И не только я один работал, после, анализируя свои разговоры со связным, понял, что меня еще перепроверяли. И тут вдруг приходит крымский татарин в форме полицая к дяде Мише, и говорит: «Так, где твой работник?» Тот сказал, мол, где-то по двору копается. Крикнул меня, прихожу, передо мной стоит незнакомый полицай-татарин, спрашивает имя и фамилию, я ответил, затем он уточнил мое место жительства. Отвечаю: «Левадки». И тут этот татарин говорит: «Колка, завтра чтобы тебя здесь не было. Ты меня понял?» Повернулся и ушел, больше он мне ничего не сказал. Ну, что делать, дядя Миша отвез меня в Левадки к деду Иосифу. Там жил другой татарин, знакомый мне Ягъя Абибулла. Только приехал, он пришел и говорит: «Что, Колька, приехал? Будь здесь, там тебе не надо показываться. После друзья придут и все скажут». Так что и крымские татары далеко не все были на стороне немцев, Ягъя Абибулла явно имел связь с партизанами.

Снова ушел в лес через недельку. Приходит ночью командир группы Илья Никифорович Федотов с тремя партизанами. Приказал идти с ним, в это время погибает Петя Кузьменко, он меня берет к себе ординарцем. И я под его руководством работал до освобождения Крыма в апреле 1944-го года. Он меня научил взрывному делу, показал, как ставить магнитные мины, где, в каком месте и как правильно ее расположить, чтобы она делала то, что надо. Тут важно было, чтобы она взрывалась, когда надо. Кстати, у меня в Симферополе осталось много друзей, в частности, Иван Полывянный, работавший водителем в автохозяйстве на феодосийской дороге, я ему лично передал две магнитные мины. Через неделю полетел немецкий склад боезапасов. По вопросу подрыва работали со мной еще Волошин и Сашка Крысин, они все были в подполье, очень многое сделали для подрыва машин и боезапаса врага. Один из этих ребят, Волошин, попал под колеса грузовика, и был здорово покалечен, но вскоре он с кровати поднялся, молодость взяла верх.

Следующим заданием было связаться с неким «Стасом». Он работал в городской парикмахерской на улице Малая Базарная. От него я приносил информацию, потому что взрослые не могли свободно ходить, их могли опознать и арестовать, а кто будет присматриваться к мальчишке-оборванцу. Я узнал, что все те группы, которые были в подполье, все имели связь со Стасом. От него получил задание любыми путями пробиться в Севастополь. Дело в том, что все, кто пытался попасть туда из партизанского отряда, проваливались один за другим. И тут помогла счастливая случайность – в наше село Левадки приходит требование к старосте выделить несколько подвод для ремонта дороги у Севастополя. И я вместе с Иваном Трофимовичем Диденко и несколькими мужиками поехал туда, они взяли меня с собой якобы для того, чтобы я присмотрел за лошадьми. В Дуванкое (с 1945-го года – Верхнесадовое) рабочие ремонтировали дорожное полотно, а мы на телегах привозили им различный строительный материал. Работали мы на совесть, чтобы втереться оккупантам в доверие, и вскоре узнали, что в Дуванкое находился склад немецкого обеспечения, мы возили какие-то специальные опечатанные ящики в Севастополь. Открывать их нельзя было, иначе уже не вернешься из поездки. Из Севастополя привозили обратно, судя по маркировке на ящиках, гранаты и продовольствие. Когда я приехал с Иваном Трофимовичем в первый раз, то он меня отпустил на время, и я встретился с Костей Белоконем. О нем мне рассказал партизан моего 3-го отряда, севастополец Федор Душин. С Костей мы спускались в Южную бухту, где были расположены немецкие склады, нашими рабочими производилась разгрузка и погрузка на вражеские суда. Под маркой того, что: «Дай дядя, сухарик!» я выуживал грузчиков на разговор и узнавал, что и как поступает в Севастополь и что вывозится. Даже узнал, как и когда молодежь отправляли на работы в Германию. Причем грузчики, которые всегда и все знают, называли конкретные пункты.

Король Николай Федорович (справа) с сослуживцем, г. Севастополь, 1948-й год

Когда возвращался из Севастополя, то в селе Кабазы (с 1948-го года – Малиновка) Бахчисарайского района мы встречались со связным у дяди Дмитрия, фамилию его не помню. Я уже не показывался в Левадках, так как мое отсутствие и внезапное появление уже становилось подозрительным и могло повредить дедушке и маме с сестренкой. Так что довозил меня Иван Трофимович Диденко до обочины дороги у села Кабазы, оттуда я с сумочкой с сухариками и парой картошек шел к дяде Дмитрию. После своего второго визита в Севастополь получил новое задание – ходил с двумя подпольщиками в Николаевку, где располагался немецкий гарнизон. Необходимо было разведать, где и сколько немецких войск, где установлены немецкие орудия, зенитки, и пулеметные гнезда, сколько в гарнизоне личного состава. По дороге мы отдыхали в селе Верхний Сейманларкой, или Збурьевка (с 1948-го года – Новозбурьевка). Там тоже была явочная квартира, мы спокойно передохнули в сарае. В Николаевку пришли затемно, и стали думать, куда спрятаться, уже рассветает, так что мы засели в силосной башне. Утром пришел наряд немцев, их разводили по постам. Оставили двух вражеских солдат на вышке у силосной ямы, причем они не уходили весь день. По всей видимости, им выдавали сухой паек, они на посту и кофе пили, причем у нас слюнки текли, и сухарики свои жевали. До ночи мы просидели прямо в силосе, которым прикрылись. К вечеру немцы ушли, надо вылезать. К счастью, на силосные заготовки кто-то положил доски, меня как мальчишку первым послали, я взобрался на них и товарищам руки подвал, лежа на этих досках. Мне дико было, что в своем родном краю мы прячемся от врага. Ночью мы многое разузнали и вернулись с ценными сведениями для дяди Дмитрия.

Дальше я окончательно ушел в лес и участвовал во многих операциях нашего 3-го отряда. Партизанская жизнь, сами знаете как. Идешь на задание, стреляешь во врага или несешь какой-то груз. Сегодня многие ветераны партизанского движения говорят о том, что они были разведчиками. Но я себя так никогда не назову, какой же из пацана разведчик?! И вообще, у нас в отряде не было четкого разделения, мол, кто-то разведчик, а кто-то рядовой боец. Все было отработано, каждый понимал серьезность боевых операций. Мыслили как-то по-другому, в партизанах вся молодежь рано повзрослела, как говорится, ума набиралась. Естественно, будучи в этой среде, равно тебе доверяли и равно требовали с каждого.

В феврале 1944-го года мы приняли участие в Бешуйском бою, в ходе которого разогнали большой отряд карателей, многие оккупанты погибли, для них наше нападение стало совершенно неожиданным. Этот бой потом долгое время ставился всем партизанским отрядам Крыма в пример. Дальше начался большой прочес, фашисты стремились уничтожить нас. Далеко не все было у нас хорошо, несколько партизанских отрядов понесли большие потери. В 3-м партизанском отряде имелось немало раненых и даже погибших. Пришлось отступить, и, прямо говоря, побегать по лесам и кустарникам. Это сейчас разрослись крымские леса, а тогда-то его народ ежегодно для отопления вырубал, и восстанавливать лес начали только перед самой великой Отечественной войной, стали проводить озеленение и делать лесопосадки. Кроме того, у нас был немаленький мирный лагерь, его также надо охранять. Например, у Федотова там находились жена и двое ребят, одному годик, а второму четыре. И таких семей было много. Но нашим женщинам и детям в ходе прочеса повезло, потому что Македонский дал команду подросткам взять ведра и собрать в них кал, сделать жидкую смесь, после чего полить ее в округе гражданского лагеря. Я лично видел, как эту гадкую смесь брызгали на кусты и деревья, так что собаки не брали след, и в кустарник не лезли, а там как раз и находились мирные жители. Настрадались они, естественно, и от неудобств, и от запахов, зато враг никого не тронул. Другой проблемой стала эвакуация раненных – мы их буквально на носилках тропами относили подальше от карателей, пробивались, где только могли, а вражеские заслоны находились буквально везде. Оккупанты располагались и на Алуштинской трассе, а также в селах Саблы (с 1945-го года – Партизанское) и Тавель (с 1945-го года – Краснолесье). Многие наши боевые товарищи так и не прошли, погибли вместе с ранеными.

В апреле 1944-го года, когда немцы начали отступать, то наши партизаны перекрыли им дорогу, враги двигались из Симферополя по алуштинской дороге на Ангарский перевал. И здесь произошли сильные бои, наш отряд в них принимал участие. Это была настоящая мясорубка, противник бросал против нас броневики, а у партизан только граната, пулемет и винтовка. Я тогда уже бегал с немецким трофейным «шмайссером». Но автомат автоматом, а если по тебе врежет крупнокалиберный пулемет с бронетранспортера, то клочья летят со всего, и от тела, и от деревьев, нигде не спрячешься. Нас крепко прижали с двух сторон, как со стороны Бахчисарая, так и со стороны Алушты. Спасло то, что на нашем пути встали в качестве заградительных отрядов не немцы, а какие-то румынские части. К тому времени в нашем отряде было двенадцать румын. И они каким-то образом смогли договориться с заградотрядовцами, так что те нас пропустили, и мы прорвались в лес. Но при этом понесли серьезные потери.

Король Николай Федорович, г. Севастополь, 2010-й год

Затем наш 3-й партизанский отряд вместе с другими отрядами 6-й бригады Южного соединения 14 апреля 1944-го года освободил Бахчисарай. Вышли к городу, нашу группу вел Илья Никифорович Федотов, основная часть отряда отправилась строем в город, а мы по просьбе командира в количестве 28 партизан пошли к дороге, ведущей на Севастополь, где должны были встретиться с танкистами. Первыми подъехали мотоциклисты из передовой разведгруппы, мы обнялись с ними, и Коля Кузьменко, Петин родной брат, вместе с ними подался дальше на Севастополь. Нас же Илья Никифорович посадил на лошадей и отбитые у немцев телеги, после чего мы махнули на Симферополь, но по дороге у нас произошла хорошая стычка с какой-то группой противника, которая не успела отступить к Севастополю, мы их одолели, но и нам досталось. Один бронетранспортер гранатой подожгли, а второй ушел. Во время боя я был сильно контужен. Хорошо помню, что пришел в себя только в полевом госпитале 24 апреля 1944-го года. Со мной там были многие наши ребята-партизаны, в том числе мой хороший друг Володя Яницкий из Булганака-Бодрака (с 1948-го года – Пожарское). Все нормально, жизнь и молодость взяла верх. Месяца полтора там пролежал, а после вернулся в родной Симферополь и пошел работать. Отец нашел меня еще в госпитале, он недолго пробыл в городе, вскоре присоединился к Приморской армии, и был призван в часть, прошедшую переформирование в Сарабузе (с 1945-го года – Гвардейское). Буквально через недельку после того, как мы встретились, ее направили на Севастополь, а оттуда в Болгарию. Отец погиб 27 апреля 1945-го года в боях за нашу Советскую Родину.

- Как кормили в партизанах?

- В лесах были очень большие проблемы с едой. Когда мы шли на задание, то начальник снабжения постоянно просил: «Ребята, принесите хоть какой-то крупы, сухариков где-то найдите». Ведь в мирном лагере у нас были и дети, и старики, и раненые.

- Вы были одеты в гражданскую одежду?

- Да. Затем одел трофейную румынскую форму, потому что своя одежда была до дыр изношена, ведь приходилось порядком ползать во время операций.

- Что было самым страшным в партизанском отряде?

- Как-то и в атаку ходил, и в бою участвовал. Но за себя не боялся, а вот о родных постоянно думал, очень хотел, чтобы они остались в живых. Эти мысли у меня почему-то всегда были. Очень беспокоился за отца, маму, сестру, дедушку и бабушку. В оккупированном Крыму было очень много предательства, и в первую очередь со стороны своих. До войны соседи видели, что мы и в Симферополе, и в Левадках могли жить, и то ли им завидно было, но когда пришли немцы, люди стали писать доносы о том, что мы – семья коммуниста, хотя отец в партии ВКП (б) никогда не состоял, просто по духу был коммунистом. По всей видимости, отсутствие партийного билета у папы нас и спасло, потому что очень многих хватали по малейшему подозрению.

- Как вы встретили 9-е мая 1945-го года?

- В Симферополе. Все ликовали, День Победы – это подлинная радость.