Я родился 14 апреля 1928 года в поселке Украинский Михайловского сельсовета Сумской области. Поселок маленький, дворов двадцать пять. Родители мои были простыми крестьянами, трудились в колхозе. Со мной воспитывалась сестра Анастасия, 1930 года рождения. До войны колхоз хорошо жил. Получали на трудодни и мед, и различную сельхозпродукцию. Даже деньги выдавали, правда, немного. Достаточно для жизни. Колхоз был маленький, поэтому землю обрабатывала техника МТС. Помогали и сеять, и обмолачивать.
22 июня 1941 года из сельсовета прискакал представитель, потому что радио у нас не было. Он объявил о том, что началась война с немцами. Мужчин начали призывать, забрали в военкомат. Брали и лошадей на нужды армии. Урожай убирали старики, женщины и подростки моих лет. Я работал в поле от восхода до заката.
Немцы пришли к нам в сентябре 1941 года. Внезапно появились. Нашу местность оккупанты захватывали дважды. В первый раз как-то с тыла зашли, советские войска поспешно отступили. Немцы заняли хаты. Но через несколько дней пошло контрнаступление, и врага выбили. В октябре 1941-го они пришли окончательно.
В нашем поселке не появились ни староста, ни полицаи. Никого не было. Только в сельсовете избрали коллаборантов. В Украинском всем раздали паи, мы начали пахать землю, каждый свой клочок.
Вскоре пошло формирование партизанских отрядов. Костяк их составили окруженцы и бежавшие из плена красноармейцы. К ним стали уходить все: и взрослые, и женщины, и молодежь. Мы ушли в лес в конце 1941 года. Ушли все, потому что поселок каратели сожгли дотла. За поддержку партизан.
Сделали в лесу шалаши, там протекала речка, за ней находилась застава партизанского отряда, а перед ней на противоположной стороне разместились в болотистой местности в камышах мирные люди. Несколько сожженных сел и поселков скучковались. Некоторые поселились в отдалении, ближе к окраине леса.
Однажды в 1942-м у нас после обеда появился мужик на лошади с дальнего поселения и кричит: «Бегите и спасайтесь кто куда, немцы наши шалаши спалили!» Кто куда ринулся: кто в болото, кто к речке. Вода по пояс, все заросло лозой. Я тоже немного посидел в болотной воде, и думаю: «А если в ночь остаться, ведь негде ни притулиться, ни лечь. Не выстою». Решил выйти, после чего пошел по берегу к партизанской заставе. Слышу какое-то шлепанье по берегу. Это шли разведчики из отряда. Один из них вылез на дерево, и мы друг друга заметили. Он мне помахал рукой, я понял, что интересуется, есть ли немцы. Я ответил жестами, что поблизости врага не наблюдается. Тогда разведчик с дерева слез и пошел ко мне навстречу. Пожали друг другу руки, и он мне говорит: «Надо сходить в лагерь и посмотреть, немцы там есть еще или ушли уже». Дал две гранаты. Сам не пошел, остался на месте.
Дорога знакомая, место родное. Кустиками пробираюсь. Глянул – есть немцы. Людей ловят, и в кучу сгоняют. Угоняют с собой. На моих глазах разъединяют семьи. Детей от родителей забирали. Половину примерно угнали, с остальными пока разбираются. Я подобрался поближе, вижу, что на поляне стоят немцы. Струсил отчего-то, взял и бросил гранату, но она разорвалась далеко от людей. Сам стал драпать. Двое немцев заметили меня и кинулись вдогонку. Бегут. Я босиком, мне легче, пацан быстро бегает. Но они не отстают. Упорные. Оглядываюсь – совсем близко бегут, метров 10-15 до них. Гонятся. Тогда я вторую гранату бросаю в них, сам продолжаю драпать, сколько есть сил. К заставе бегу. Пробежал немножко, слышу разрыв. Вроде бы отстали.
Подхожу к разведчикам. Все рассказал, как было. Мне говорят, что разрывы слышали. Решили пойти и посмотреть, что там произошло. Возвращаемся по моему следу. Лежат два убитых немца. Разведчик тут же начал шарить по карманам. У обоих снял часы. Документы и оружие забрал. Как пацан, я было потянулся за часиками, но партизан отказал. Объяснил, что одни пойдут ему, а вторые командиру. Ну что же, ничего не поделаешь.
Пришли в отряд. Немцы к тому времени уже ушли. Стали собирать убежавших от облавы. Приказали собираться и отходить за речку, потому что завтра немцы начнут большой прочес по лесу. Перевели мирный лагерь на ту сторону реки вглубь леса. Партизаны оставили меня с семьей, а сами ушли к себе. Раненько утро на следующий день все уцелевшие переправились через реку. Меня на заставе знакомый разведчик остановил и говорит: «Ты можешь остаться с нами, если желаешь». Я, конечно же, согласился. Зачислили в партизанский отряд имени Щорса, которым командовал Сорока, а до того отряд был создан в мае 1942 года легендарным на Сумщине партизаном Таратутой.
Ходил на задания. Где нельзя пройти взрослым без происшествий, туда меня как пацана отправляли. Километров за 20 от места базирования отряда. Каждый раз запоминал другую фамилию. И название деревень, откуда я будто бы родом. Заучивал наизусть на случай задержания.
Больше всего врезался в память первый раз. Накидали мне в сумку разных видов хлеба, и черного, и полового, и испеченного. И пошел я. Через Десну переправиться надо. Необходимо пройти через деревянный транспортный мост. Километров за 90 от отрядного стана. Шел несколько дней. Мне подробно объяснили дорогу. Но задержали на мосту немцы. Начали с пристрастием расспрашивать, откуда я да что тут делаю. Рассказал свою легенду. Начали спрашивать, чего сюда пошел. Объясняю, что мать больная и есть нечего, хожу побираться. Тогда мне под зад ногой дали и отпустили со словами: «Топай своей дорогой. Здесь ходить не надо». Зато через мост перешел и посмотрел, где и какие заставы стоят. Сколько человек охраны, где караульное помещение. Все в памяти зафиксировал. Пошел дальше, наткнулся на полицаев. Снова остановили, начали по второму кругу вопросы задавать. Те шомполами отпороли. И отпустили. Все равно прошел, где указали. Километра три до города Новгород-Северский оставалось. Здесь повернул к реке. Прошел по той стороне Десны, и должен перейти реку обратно. Уже не возвращаться по своему пути. Меня предупредили, что будет рыбачить старичок, если попрошу, он меня перевезет. Искал лодку. Долго топал. Спустился. По берегу иду. Смотрю, на лодке рыбачит старик. Попросился на ту сторону. Он говорит: «А ты тот берег знаешь?» Ответил, что бывал там. Это был пароль. Он меня тут же посадил в лодку и перевез. Чуть только прошел по берегу – меня ждут три человека из числа партизан. Благополучно вернулся и все передал. С тех пор меня постоянно посылали то побираться, то куда-то сходить якобы к родичам. Все время разведку проводил.
В 1943 году на Севском направлении началось наступление. Но весна оказалась ранней, танки пройти не смогли, ведь повсюду болотистая местность. Весной у нас часто случались большие наводнения. Наступающие войска застряли, затормозились. Нас, партизанские семьи и гражданских, решили переправить через фронт. Собрали в кучу, днем готовили еду на кострах, потому что ночью запретили их разводить. Привязывали котелки на жердочки и варили кашу. Партизанам приказали занять места для прорыва, а мы остались в лагере. Немцы начали бросать в леса на зачистку фронтовые части. Это тебе не каратели, они не шутили. Мы стали поспешно отступать. Удавалось выскальзывать из кольца за счет знания местности. Уничтожали немецкие войска, даже смогли как-то танк подорвать. Но все-таки не убеждались. Нас взяли в плотное кольцо. Бойцы смогли мелкими группами кое-где прорваться к Брянску. А мирный лагерь оставили. Меня воткнули в кучу гражданских к сестре Насти и матери. Сказали разведчики напоследок: «Иди, сынок. Ты, быть может, еще поживешь. А нам предстоит с боями прорываться». Мы остались на месте, и через какое-то время немцы захватили лагерь. Всех погнали. Только стариков ото всех отделили и угнали в неизвестном направлении. Оставили только тех, кто мог работать.
Первый лагерь оказался в Новгороде-Северском. Там давали кусок хлеба со спичечную коробку каждому. Литровую банку баланды получали на троих. Два раза в день. Люди гибли и умирали кучами. Их хоронили прямо в траншее для туалета. Тела сбрасывали в канаву. Ужас. Нелюди. Нас же заставляли закапывать.
К счастью, здесь побыли недолго. Вывезли уже в Польшу. Попал в громаднейший лагерь. Людей было столько, что круглосуточно очередь стояла на кухне. В центре поставили котел, откуда наливали баланду. Поляки из числа охранников повсюду стояли с прутьями в руках. Если только замечали чего-нибудь, то как огреют по спине, что больше ничего не захочешь. И вот там я примудрился доходить до кухни, брать мисочку и кусочек хлебушка. Дальше продвигаешься, тебе кидают баланды. И я так приспособился: ел сначала только баланду. Без хлеба. Последний использовался как пропуск, без него не наливали в миску. После чего снова становился у очереди, ждал момента, чтобы вклиниться. Люди же не выгоняли. Еще раз баланды получал, и ел уже с хлебом. За счет этого и выжил. Там умирали массово. Морили голодом.
Из этого лагеря нас вывезли в Австрию. В здешнем лагере оказались и французы, и сербы. Каждая нация была отгорожена проволокой. Там был крематорий. Трубы постоянно дымились. И смрад какой-то жирный. Душный. Решил, что какая-то фабрика работает. И все. К проволоке не придвинешься, она под напряжением. Как-то к ней подобрался, и увидел на другой стороне французов. Они обменивались со всеми какими-то сувенирами. У меня ничего нет. Кидали мне монетки. Поглазел только на них. А когда присмотрелся в сторону помещения с трубами, то увидел, что там лежат мертвые тела штабелями. Сложены очень аккуратно. Я тогда решил, что не успевают хоронить. А это не успевали сжигать. Тела были пересыпаны известью и хлоркой.
Затем к нам приехал хозяин, бауэр, набиравший себе рабочих на пенькозавод. Я попал в их число и трудился на предприятии. Кормили здесь чуть получше. Можно было прожить. Варили молодую фасоль, порубленную. Овес добавляли в суп. Поел, хоть живот сыт. Работали со мной рядом одни остарбайтеры. В основном женщины и подростки. Немцы были только надзирателями. Трудились по 12 часов в сутки. Утром построение, перекличка, и на фабрику. Правда, давали выходной в воскресенье. Фабрику не бомбили, а вот расположенному поблизости городу доставалось. Американские самолеты начинали бомбежки ровно в десять вечера. Заканчивалось все только к трем-четырем утра. Как глянешь в ночное небо – все застлано силуэтами бомбардировщиков. Шли волнами штук по тридцать самолетов в каждой. Летела с запада на восток, но назад не возвращались. По всей видимости, где-то поворачивали. Бомбили страшно. Сестра работала в сельской местности, там ей было получше, только хозяева попались строгие.
На работе удавалось подкормиться. Приходилось время от времени подвозить уголь кочегарам на котельную. Трудился в паровой. На пенькозавод завозили множества зерна и конопли. Бауэр держал птицеферму, курей. Они же, чуть только найдут какую-то лазейку, сразу же разбредаются по территории. Однажды нашел в бурьяне штук двадцать яиц. Спрятал их. И как только на работе бываю, из проволоки сделал корзиночку, в нее штуки две-три положу. В паровой горячую воду спускают, я рычажок поверну, обдам яйца паром. Они готовые. Съел два, а одно предлагаю работавшему в паровой австрийцу. Он был немочный и на фронт не годился. Меня жалел, время от времени приносил бутербродик. Сменщик у него был также хорошим человеком. Он меня опять же подкармливал. Я за них в благодарность и в кочегарке работал, и пары держал, и воду контролировал, и уголь забрасывал. А вот яйцо у меня первое время не взял австриец, мол, если бауэр узнает, то повесит. Смотрел-смотрел на меня, как я кушаю, а потом показывает, мол, и мне ложи. Махнул рукой на свои страхи. Начал я за курами следить и подбирал яйца по бурьянам. Где-то пять штук, а где и с десяток найду. Прятал их. Тем и подкармливался. И товарищей угощал.
Когда происходили налеты американской авиации, разрешали убегать в поле, хотя нас не бомбили. Там найдешь грудки с огурцами. Поешь. Клубники море. Ягод наберешь и наешься. Потом австрийцы увидели, что мы в полях как саранча все опустошаем. Запретили покидать фабрику. Рядом с нашими бараками проходила трасса. На обочине росли ореховые деревья. Я несколько раз, пока конвоиры отвлекались, подходил к ним, тряс и прятал орехи. Как-то объездчик, который охранял трассу, припутал меня, я как раз на дерево залез. Он меня ловит, но ухитрился спрыгнуть и убежать. Но австриец знает, что я из лагеря. Пришел к нам. К тому времени я быстренько забрался в кровать и лег, будто сплю. Он с начальником лагеря заходит, на меня рукой показывает. Но сразу ничего делать стали. Утром в субботу на работу не выводят, за мной приходит охранник и забирает с собой. Отвели в кутузку, в деревню. Стоит в центре комнаты деревянный козел. Меня нагнули, спустили штаны и двадцать пять розог прописали. Охранник, по всей видимости, меня пожалел по молодости лет и не больно бил. Только кое-где синяки были, да и все. Не до крови, все прошло. Но пока сидел до понедельника в камере, то ни есть, ни пить мне не давали. Только после освобождения перед работой покормили. Такое придумали наказание за орехи.
В лагере нам нашили на одежду квадрат с надписью «Ost». Говорили, что должны были выдать лагерную робу, но никто ее не получил. Мои полотняные штанишки оборвались совсем, задница практически голая. Нечем заменить. А на фабрике брезентом накрывали пеньку. И я присмотрел один кусок, мягкий. Взял его и отпорол материал. Снял штаны, положил на землю. Нашел уголек, обчертил им. И сшил новые, у австрийца попросил иголку и ниток. Дальше надо покрасить. Кочегар принес мне краски, штаны стали темно-синего цвета. Еще карман пришил. Оделся франтово. Потом хватились порезанного брезента. Начали искать. Ко мне подходят и на штаны указывают с вопросом: «Брезент?» Мотаю головой, мол, нет, это полотно. Причем показываю на соседей в полотняных вещах, а благодаря тому, что я штаны покрасил, они стали похожи на полотняные, и при сравнении казались одинаковыми. Так что еле-еле выкрутился.
Весной 1945 года советские войска освободили наш лагерь. Как это происходило? Немцы бросали все на свете. И нас оставили. Ни еды, никакого контроля. Исчезла охрана ночью. Мы утром поднялись. Никто на работу не гонит. И есть также не дают. Потом кто-то разведал, рядом железнодорожная станция проходила, и там сгоняли вагоны с оружием и продовольствием для ликвидации. Уничтожали, подрывали, поджигали. Потому что за Веной замкнулось кольцо окружения. Кто-то из наших в лагере пронюхал, что на станции остались продукты. Пошли мы туда. Нашли и галеты, и конфеты, и сахар. И консервы. Чего только там не было. Что-то успели поджечь или подорвать. Но в основном все валялось целым и невредимым. И оружие повсюду разбросано. Даже пулеметы нашли, вкупе с пистолетами и автоматами. Начали вооружаться. У каждого на поясе по два пистолета. Несколько пулеметов притащили в лагерь. Думали обороняться, хотя от кого, непонятно. Враги сбежали.
Начали некоторые мародерством заниматься. Пошли по немецким дворам грабить. Не разбирались, бедняки или богачи. Всех подряд потрошили. Дошли новости до советской комендатуры. Приезжает к нам в лагерь командир с несколькими солдатами. До этого мы советских военных и не видели, фронт через наш лагерь не проходил. И они сразу напрямую сказали, что если у кого есть оружие, его надо сдать. Иначе расстрел на месте. Даже зачитали выдержки из приказа нам, кого, в орденах и медалях, при большом звании, за мародерство расстреляли. А с нами, мол, никто и считаться не станет. Расстреляют, и всех дел. Принесли оружие и сдали в кучу. Его забрали в часовню. И дали команду нам эвакуироваться, то есть уезжать на Родину. Послали группу из лагерных представителей в одну деревню, в другую. По солдату в сопровождение дали. Приказали нам строго-настрого: у кого из немцев до двух лошадей, тех не трогать. А у кого три-четыре, то одну взять с упряжью и со всем. И пригнать в лагерь.
Мы набрали лошадей. А я вспомнил, что моя сестра в соседней деревне у бауэра работала. Решил пойти и забрать у него лошадь. Такое придумал мщение. А у них было две кобылы: молодая и хромая. Думал, что надо молодую взять. Немцы стали причитать, мол, бери хромую. Я по-немецки уже понимал немного. Но решил, что все равно заберу. Настю обижали. Только заложил эту лошадь, а там пустырь рядом, она как понеслась по нему, телегу перекинула, и с одним передком и двумя колесами вернулась к хозяевам. Тогда я все-таки хромую взял.
Приезжаю в лагерь, а тут уже все на телегах, выстроились перед ними. Ждут команды. У меня телеги нет. Пошел по населенному пункту и ищу подводу. Заглянул в один двор. Там стоит телега. Только завел туда лошадь запрягать, а там вышла молодая немка. Стала кричать. Объясняет, что ее муж под Сталинградом попал в плен. Кроме телеги, больше нет ничего. И вынесла мне сала, открыла погреб, вытащила еще снеди. Набрал продуктов вволю. Не стал брать телегу. Пошел дальше. В другом дворе обнаружил подводу. Там никто не вышел, и я спокойно заложил ее. Выезжаю. Все уже выстроились в колонну. Еще натаскал продуктов из вагонов. Поехали.
Приближаемся к венгерской границе. Только пересекли ее, шоссейная дорога идет. И наши войска по ней движутся. Обозники. На облезлых монголках. Бедные, замученные лошади. Начали лошадей на наших менять. Все равно, мол, заберут их у нас. Всех хороших забрали. Только мою хромую никто не берет. Кто-то даже пешком пошел, а я еду как барин один на телеге. Прибыли по направлению к городу Тура. Здесь начали грузиться в вагоны. Встретила комендатура, расселила нас по домам. Мадьяр немножко потеснили. Впервые на пуховых постелях спали. Пожили несколько дней, пока формировали на область эшелон. 9 мая 1945 года здесь встретили. Ночью просыпаемся и думаем, что же за торжества. Повсюду стреляют вверх. Подбрасывают шапки. Друг друга военные качают на руках. Мы спрашиваем, в чем дело, и нам объяснили, что конец войне настал. Солдаты с бутылкой со спиртом ходили и угощали нас. Каждому наливали по стопочке. Сколько радости было, ужас. Как закончили формировку, то дали сопровождающих солдат в охрану. После чего отправили на родину.
Вернулся домой. Деревня сожжена. Ничего нет. Начали строить землянки. Опять пошла работа в поле. Из 15 призванных мужчин с 25 дворов вернулось восемь. Их уничтожили бандеровцы. Тех, кто партизанил в лесах, отправили в Западную Украину на борьбу с бандитами. Многие отправились туда по направлению на работу. Сколько погибло там интеллигенции, работников колхоза. Что с фронта приходили похоронки, что из Западной Украины. Страшное дело.
После войны разразился голод. Такой, что ели траву, которую терли в кашицу. Половы намесишь из картошки, что мерзлая находилась в земле. Почистишь найденный клубень, на сковородку ее помнешь, вот тебе и оладий. Но выжили.
Я поработал в колхозе рядовым недолго, мужчин-то мало. Вскоре избрали кладовщиком, фуражиром и колхозным кассиром. Работал на трех должностях. Денег имел достаточно. Трудился так до 1953 года. Потом пошел на работу в монтажную бригаду по строительству железнодорожных мостов. Зарабатывал неплохо. Жил хорошо. Оттуда пошел учиться на экскаваторщика. Работал им до 1960 года, пока не переехал в село Новоандреевка Симферопольского района. Получил переселенческий дом. Трудился в колхозе имени Андрея Александровича Жданова трактористом. Потом стал мотористом по ремонту и обкатке двигателей. Рационализатором был, получил за это много поощрений, благодарностей и наград. Вышел на пенсию в 1988 году.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
