Лаврентьев Ульян Романович

Я родился 20 июля 1921 года в селе Копылье Колковского района Волынской области. Мой отец, Роман Власович, всю свою жизнь трудился в сельском хозяйстве. Во время Первой Мировой войны он служил в царской армии, воевал против австрийцев и немцев. Стал кавалером Георгиевского Креста. К нашему несчастью, папа рано умер. Мне тогда было три года, а младшему брату Гавриле в день смерти отца исполнилось всего три недели. Наша мама, Ефима Кондратьевна стала вдовой с девятью детьми. Я хорошо помню старшего брата Бориса, 1905 года рождения, который служил в польской армии, а также Ивана, 1911 года рождения, Омельяна, Леонида, и Гаврилу.

Так как мама день и ночь работала, чтобы хоть как-то прокормить семью. Заботилась о нас в основном бабушка. Под ее руководством мы искали лебеду, коренья, которыми спасались от голода. Жили страшно тяжело. Было время, когда мы пухли от голода. Выглядели жутко: животы – пузатенькие, лица – синие.

В 1930 году мне исполнилось 9 лет, а в селе даже не было школы. В царское время действовала церковно-приходская, но во время Первой Мировой войны церковь и здание школы сгорели дотла. Поляки же долго не открывали новое учебное заведение, потому что село считалось коммунистическим. И правильно считали, ведь уже в 1928 году у нас организовали ячейку коммунистической партии Западной Украины. Руководил ею Трифон Елизарович Будецкий.

Будецкий в скором времени объявил о создании районной подпольной организации КПЗУ. В селе к коммунистам отнеслись весьма сочувственно. Мой брат Иван в 1934 году стал членом КПЗУ, возглавив сельскую партячейку. А потом и меня туда привел – в 37-м я стал комсомольцем. У нас в хате, которая в Копылье стояла крайней у речки Стырь, часто собирались коммунисты. Мы читали листовки, газеты и книги. Мне доверили флаг компартии, который я прятал в металлических ящиках от пулемета под плетнем, в кустах черной смородины. Когда было нужно, я доставал его на партсобрания.

Семья Лаврентьевых, 1951 г.

Сельская ячейка КПЗУ разрослась до 20 человек. Надо сказать, что польские власти всячески преследовали коммунистов. В ячейку внедрили провокатора... В мае 1938 году пошли аресты. Забрали Будецкого. Мой брат Иван был осужден на пять лет и был отправлен в тюрьму для политзаключенных, которая располагалась в Брестской крепости.

В 30-х годах в Копылье наконец появилась частная школа. Начальная, всего четыре класса. Ее организовали, как смогли, жители села. Сначала нас обучал нанятый учитель, еврей Колодзинский, но через пару лет, когда до поляков дошло, что надо контролировать учебный процесс, прислали государственного педагога. В пятый класс я ходил в Колках. Учителя-поляки к нам относились не самым лучшим образом, больше внимания уделяя польскому, а не украинскому языку.

Поляки вообще создавали препятствия для украинцев. Если ты хотел работать где-то на государственной службе, то надо было переходить в католичество. Иначе увольняли с работы.

1 сентября 1939 года по телефону сообщили о том, что началась война с Германией. Из нашей семьи на тот момент уже отслужили в польской армии Борис и Омельян. Была объявлена мобилизация. Но толком никого призвать не успели – уж очень быстро поляки потерпели поражение. Красная Армия перешла советско-польскую границу и начала освобождать Западную Украину. Наши подпольщики по своим каналам узнали об этом, провели собрание и решили сооружать праздничные ворота в Колках для торжественной встречи освободителей. Будецкий, только что освободившийся из польской тюрьмы, возглавил группу встречающих из числа партактива. Люди в приподнятом настроении ждали прибытия передовых частей Красной Армии. Появилась колонна…

Но это оказались отступающие польские части. Разъяренные поляки арестовали Будецкого и еще нескольких активистов. Всю ночь их избивали в подвале Колковской школы. Утром семерых истерзанных подпольщиков во главе с Будецким расстреляли на кладбище в Колках. Собралась молодежь, привезли наспех сколоченные гробы. Я стоял в почетной страже. Весь поселок в молчании провожал погибших в последний путь.

В тот же день мы, копыльские, сбежали из Колковской школы. Пока ночевали на каком-то хуторе, поляки оказались уже под Розничами. Утром пошли по дороге на Копылье, наткнулись на отдыхающие польские части. На траве стоял станковый пулемет и десяток винтовок собранных в пирамиду. Решили не рисковать, зашли в стоявший у дороги хутор. На его окраине жила тетка товарища. Рассказали ей, что по дороге видели польских солдат. Только она поставила нам на стол покушать, как под окнами страшно закричали люди. Началась паника, все куда-то побежали. Мы, так ничего и не поев, ринулись на улицу, добежали до какой-то мелкой речки. На берегу росли невысокие кусты. Мы только успели ползком забраться в них, как польская кавалерия на рысях перебралась на наш берег. На лугу пасся скот, поляки начали рубить его саблями. Прямо перед нами упала туша лошади. Так, петляя и прячась от польской кавалерии, мы пришли не в Копылье, а к Годомичам. Здесь мы увидели покидающих село поляков, за которыми шла Красная Армия. Ее встречали местные КПЗУшники во главе с моим братом Иваном. Местные девушки встречали освободителей цветами.

Основная часть войск Красной Армии остановилась на въезде в Годомичи, а два танка прошли вперед. Они должны были встретиться с поляками для ведения переговоров. И вот тут произошла провокация…

Танки остановились, открылся люк. Один из танковых командиров двинулся в направлении поляков. Как только он подошел к ним, с кладбища раздались винтовочные выстрелы. Танкист рухнул как подкошенный – он был убит наповал. Поляки ударили по кладбищу. Танки начали отходить, огрызаясь огнем по полякам. Разгорелся полномасштабный бой. Празднично одетые люди, готовившиеся встречать Красную Армию, заметались в панике. Бой шел до двух часов ночи. Только после двух артиллерия советов перестала бить по полякам, так как закончились снаряды. Дезорганизованные остатки трех польских дивизий отступили в окрестные леса. С собой они забрали сорок местных молодых мужчин, взятых в Копылье как заложников. В их числе был и мой брат Борис.

К счастью, поляки заложников бросили. На них наткнулись советы. Не слушая ничего и никого, раздосадованные потерями и сопротивлением поляков, поставили всех в шеренгу перед пулеметом… Хорошо мимо ехал какой-то генерал, стал спрашивать, что за люди. Брату и остальным повезло – генерал попался дотошный, во всем разобрался и потребовал выпустить заложников. Отпустили бедолаг, да еще выписали им групповой пропуск, чтоб они, не дай бог, опять к кому-нибудь под горячую руку не попали.

Выяснилось, что причиной всех бед стали местные националисты. Это они устроили засаду на кладбище. В том бою погибло много красноармейцев, их свозили на кладбища в села Сокол и Грузятин. Всего захоронили 186 убитых. Националистов постреляли польские солдаты, их похоронили в трех могилах. Убитых поляков насчитали более 370 человек.

22 сентября 1939 года в Колках было создано временное поветовое сельское управление, которое возглавил коммунист Мизюк. Он вышел из тюрьмы вместе с моим братом после начала войны Польши с Германией. Их в тюрьме две недели не кормили. Потом охрана на стол перед камерами ключи кинула, и сбежала. Заключенные сами открыли камеры и выбрались из Брестской Крепости. В общем итоге из тюрьмы вернулись: Мизюк, мой брат Иван, четыре жителя села Колки, и какой-то белорус.

Местные жители встретили Красную Армию с радостью. Мой брат Иван с 1940 года стал председателем сельсовета в Копылье. Занимал он эту должность вплоть до начала войны с Германией. При коллективизации настроения разделились: 37 хозяйств из числа самых бедных сразу же вступили в колхоз, остальные не шли. Всего же в селе Копылье проживало около 250 дворов.

Брат Борис вернулся из польской армии со специальностью портного. Купил швейную машинку и начал нас учить ремеслу. Я стал трудиться в швейной мастерской. Портняжным делом занимались Иван, я и Борис, остальные братья вели хозяйство. При польской власти мы были зарегистрированы и платили деньги за патент. В мастерской работало пятеро человек: мы трое и еще двое учеников. С приходом советской власти стало проще, потому что стали регулярно платить зарплату за работу, а мастерской помогли материалом.

В то время националистов в районе было очень мало. До 1940 года о них никто ничего не слышал. Бандеровские идеи стали заразой расползаться по Колковскому району через группу музыкантов из духового оркестра. Они ездили играть по селам, и подпольно начали распространять идеи национализма.

22 июня

В 1941 году меня назначили заведующим сельским клубом. 21 июня 1941-го душа как будто что-то чувствовала. Организовали вечер, до трех часов ночи продолжались песни и танцы. Только пришли домой и легли спать, как в четыре часа немец начал бомбить аэродром. Но я так устал, что спал и ничего не слышал. Мать вскочила, забегала по хате, кричит: «Хлопцы, вставайте, война идет!» Начала всех тормошить. Вышли мы во двор помыться, и тут над нами пронеслись три самолета с черными крестами. Низенько так. Они шли на аэродром. Разбомбили его подчистую. На наших глазах сгорело несколько десятков самолетов. Во второй раз прилетели уже бомбить склады. Все стало гореть, пошел густой черный дым. Повсюду огонь, взрывы. Страшно. И тут мелькнул небольшой луч надежды: когда немецкие самолеты пошли назад, на них напали наши истребители. Но, к сожалению, никого не смогли подбить.

Днем пошли неутешительные вести с фронта. Советские войска отступали. Иван не стал дожидаться оккупации и эвакуировался в Киев, где добровольно ушел в Красную Армию. Учитывая хорошее знание польского языка, его отправили в диверсионно-десантную школу.

Оккупация

8 июля 1941 года немцы появились в Копылье. Я тогда крепко курил. Директор школы и матушка, попова жена, где-то доставали хороший табак, делились со мной. В тот день, когда пришли немцы, они сказали мне, что на хуторе у одного мужика есть папиросы. Я сел на велосипед и поехал к нему. На что-то выменял папиросы, отправился назад. Приехал домой, поставил велосипед, зашел в хату. Мама пригласила за стол. Взялся за ложку, и вижу через окно, как мимо хаты топают немцы. Сидим, ждем незваных гостей… Не заходят. Из братьев никто не хочет выходить во двор. В итоге послали меня. Пошел, открыл дверь, и до меня вдруг доходит, что в кармане штанов лежат документы и комсомольский билет! Страшно. Но немцы спокойно проходят мимо. Один из них оборачивается и на довольно-таки чистом польском языке спрашивает: «Ты хозяин?» Отвечаю, что нет, а хозяйка сидит в хате. Выходит Борис, немец тем временем вытаскивает какую-то книжку, читает в ней что-то, затем спрашивает: «Можно ли купить кабана? Идущие следом тыловики заплатят». И выписывает квитанцию на 900 рублей. Мама вышла во двор, заплакала. Кричит, что она ничего не продаст. Но немец вручил нам свою квитанцию и сказал, что деньги мы сможем получить в районе. После спокойно застрелил нашего кабана. Я же, пока он возился, незаметно передал Борису свои документы, и он их спрятал где-то за хатой.

Вечером приехало множество немецких машин. Перед ними двигались велосипедисты. Из-за жары солдаты в одних в майках. Затем промчались мотоциклисты, и уже за ними пошла различная военная техника. Две недели беспрерывно по дороге двигалась немецкая армия. Мощно. Сильно. Страшно. Шли прямо через наше село по деревянному мосту в направлении на Маневичи. Там все еще шли бои.

Следом за войсками в селе появились тыловики, а с ними и местные националисты. Они ходили в гражданской одежде, но с повязками на рукавах. Появились совместные с немцами патрули. Потом собрали сход, начали решать, кто станет «солтысом», то есть старостой. Выбрали бывшего члена КПЗУ Яроша Лазаревича Демчука! Националисты тут же дали ему список, в котором были записаны все комсомольцы. Он посмотрел, и говорит немцам: «Да это пацаны, что их трогать! Вам больше проблем доставят эти мужики!» И смело указал на националистов, стоявших с оружием в руках. Немец похлопал «солтыса» по плечу и заметил: «Гут! Гут!» Так что нас не взяли. А чтоб националисты не тронули, он послал свою дочку обойти хаты предупредить комсомольцев, и мы попрятались. Получается, спас нас.

Националисты побыли полицаями месяц или два, потом человек десять из них уехали в Колки, а у остальных немцы отобрали оружие. Вскоре бандеровцы полностью заняли все посты в оккупационной администрации.

Тяжкие времена

Мою семью, естественно, начали преследовать. Всех братьев посадили под домашний арест. Часовые стояли у дома две недели. Националисты нас презирали. Сначала просто плевали нам в спину. Потом начали вызывать в комендатуру, где всех братьев избивали. Некоторые из националистов били с особенным удовольствием. Бандеровцы полностью перешли на сторону врага: ловили сбежавших из лагерей советских военнопленных, сдавали в Гестапо членов КПЗУ. Многих сами забивали до смерти. Начались массовые расстрелы коммунистов. После взялись за евреев. Доставалось и полякам. Сельская полиция заставила всех людей подписать благодарность Гитлеру за освобождение от Советов. Тогда впервые прозвучал призыв: «Ты, козаче, беры ниж: жида, ляха, москаля, коммуниста, комсомол бий, грабуй, риж!» На этом фоне среди людей рождалась ненависть.

Мы начали платить немцам налоги: сдавали скотину, картошку, буряк, зерно. Атмосфера становилась все хуже и хуже. Люди ходили испуганными, не знали, когда за ними могут прийти. Но были и такие, кто в открытую радовался приходу немцев. Все шло, как обычно: кто-то плакал, а кто-то танцевал.

Так продолжалось до Нового 1942 года. После этого немцы «поздравили» всех с праздником: поступил приказ сдать всю лишнюю скотину. Разрешалось оставить на двор по одной корове и по одной лошади в качестве тягловой силы. Остальное погрузили в вагоны и отправили в Германию. Опять же, скот собирали полицаи, прекрасно знавшие, у кого что есть. Не спрячешь. В феврале 1942 года были составлены списки молодежи на отправку в Германию. «Солтыс» помочь не мог, за девчатами и хлопцами приходили работники немецкой районной администрации. Особенно много попало в эти списки бывших коммунистов и комсомольцев. Моего брата Леонида также забрали. Домой он так и не вернулся. Население все эти события восприняло очень негативно.

15 марта 1942 года Иван Яковлевич Шишко (1911 года рождения, родом из села Градье) и мой старший брат Иван (возвратившийся из Польши после выполнения специального задания в районе города Хелм) приняли решение организовать местный партизанский отряд с названием «За Родину!» Иван Яковлевич стал командиром, а мой брат – его заместителем. С Шишко они познакомились и сдружились еще во время тюремного заключения в Брестской крепости.

Вся наша семья ушла в подполье. Брат Борис шил одежду в партизанский отряд, я проводил работу среди оставшихся в живых комсомольцев. Вскоре мне как старшему в районном подполье доверили списки всех подпольных групп из окрестных сел. Сначала народу было немного, но к августу 1942 года только в селе Копылье действовало 11 групп подпольщиков. В каждом селе появились связные, которые держали связь с партизанами.

Брат Борис

«Победы» бандеровцев

В 1942 году для борьбы с партизанами из националистов организовали Волынский полк, который послали в Белоруссию. Из Колок в него призвали сорок полицаев, остальных набрали из других районов. Командовали этим сбродом немец и националист Богацкий, наш сосед, новоявленный полковник. У них под командой собралось около 100 конников, несколько сотен пехоты. Полк бросили в белорусские болота в районе Минска и Бобруйска. Назад вернулся только Богацкий и 12 человек охраны. Немец и большинство националистов сгинули в белорусских болотах. Полковник до войны по-соседски сошелся с моим братом Борисом. Бывало вместе и выпивали… Богацкий весь 1942 год жил в Колках, но после неудачи в Белоруссии вернулся в свою хату в Копылье. Борис пошел проведать его. Сели за стол, за чаркой стали разговорились... Богацкий поведал о том, как в болотах белорусские партизаны перебили весь Волынский полк. Борис ему в ответ и заявляет: «Да ты дурной, к белорусам лезть. Надо было в партизаны переходить!» Тот в ответ шикнул: «Борис, молчи, Христом Богом молю. Да в селе потише будь. И так о вашей семье много разговоров ходит».

Партизаны

Люди первое время не знали, кто такие партизаны и зачем они вообще нужны. Но как только пошли угоны молодежи в Германию, настроение окончательно переломилось. Люди стали давать продукты, помогать. Потянулась в лес молодежь. Однако в нашем отряде остро не хватало оружия и боеприпасов. На трех-четырех партизан имелась всего одна винтовка. А людей становилось все больше и больше: беглые военнопленные, местные хлопцы, которые постоянно просились в отряд. В течение года партизанский отряд «За Родину!» быстро набирал свою силу. Воевало около 100 партизан. В 1943 году отряд пошел на соединение с партизанами Шитова на Житомирщину. Поначалу четыре объединившихся в соединение Шитова отряда насчитывали человек 700. Когда их стало более полутора тысяч, то решили создать соединение Ивана Яковлевича Шишка. В него ушел мой брат Гаврило, бежавший из немецкого лагеря, расположенного в городе Кременчуг. Воевал партизаном-разведчиком, погиб из-за провокатора-бандеровца в первые дни января 1944 года. Партизаны Житомирщины сильно помогли нашим оружием и медикаментами. Затем местный отряд «За Родину!» вернулся в леса Колковского района. К тому времени на Волыни с марта 1943 года уже действовало десять партизанских отрядов, объединенных в соединение генерал-майора Федорова.

Начало Колковской «республики»

В марте 1943 года колковские полицаи, которых летом 1942 года активно обучали немцы, самовольно составили отряд примерно в 160 человек. Однажды ночью они захватили склад с немецким оружием и боеприпасами. Вокруг склада была сделана земляная насыпь, огороженная колючей проволокой. Внутри жило два немца. Националисты забрали оружие и боеприпасы, а немцы или проспали или сделали вид, что спят. В Колках на окраине жили две польские семьи, занимавшиеся кузнечным делом. Националисты расстреляли всех, от мала до велика.

В то время у нас заговорили о некоей повстанческой националистической армии. Сейчас современные бандеровцы понаписали кучу статей и даже книг о какой-то Колковской республике. Это очередные бредни воспаленного национализмом воображения. Перечислю подвиги тех «республиканцев»: весной 1943 года они сожгли польские села Рудка и Майдан Комаровский. Имущество у поляков забрали, а самих убили. Это были первые жертвы Волынской резни. Некоторые из уцелевших поляков добрались до партизан, другие бежали в города под защиту немцев. Начиналось страшное время.

Волынская резня

Много рассказывать об этом не смогу, до сих пор тяжело на сердце. В Боровичах жил всеми уважаемый поляк. И вдруг прибегает сосед и говорит, что этого поляка националисты средь белого дня выдернули из хаты, и вместе с женой-учительницей и тещей забили палками. Затем выкопали во дворе яму, бросили туда тела и зарыли. Средь белого дня! В Киверцовском районе всех поляков от мала до велика безжалостно вырезали. Одна польская семья спаслась от бандеровцев. Двое детей и родители уехали на подводе. Они притормозили у леска, и тут бандеровец, вышедший из кустов позади телеги, крикнул им остановиться. Те встали, он взял пятилетнего малыша, и со всей силы разбил его голову о колесо. После этого кинул изуродованное тельце на подводу матери. Спокойно пригнал телегу в бандеровский штаб… Родителей и девочку увезли к речке, где располагалась бойня. Девочку изнасиловали, потом всех убили.

Конец Колковской «республики»

Бандеровцы взяли Колки под контроль безо всяких боев, потому что немцы выехали сами. Оккупанты после измены полицаев решили набрать поляков в помощники. Несколько человек вступило. Как только им выдали оружие, они тут же исчезли. Потом я их видел у партизан. Так что поляки оказались еще ненадежнее националистов. Националисты взяли в Колках продовольственные склады и начали хозяйничать. Следующим самостоятельным шагом стало открытие в Колках кавалерийской школы. В ней командовал какой-то безухий полковник. Дальше больше: организовали школу младших командиров. Потом в Копылье зачем-то создали школу танкистов (где собирались брать танки, непонятно), и оружейную мастерскую. Инструкторами в школах поставили советских военнопленных. У тех большого желания обучать националистов, естественно, не было. Вскоре инструктора связались со мной через подпольщиков. Было решено вывести всех к партизанам. Но нашелся провокатор. Когда они вышли за Колки, бандеровцы их арестовали, отвели за село Градье и постреляли.

Часть инструкторов, человека четыре или пять, смогли бежать, и добрались в Копылье. Здесь они связались со мной. С местными инструкторами набралось девять человек. Позднее подошли еще четыре местных хлопца. Они забрали в оружейной мастерской все оружие, боеприпасы. Эту группу нашему местному связному удалось переправить к партизанам.

Осенью 1943-го «республика» распалась. Немцы с поляками решили ликвидировать этот непонятный статус Колок. Вышли целым батальоном из города Маневичи. Дошли до речки Стырь… и тут над Колками появился немецкий самолет. Надо сказать, что бандеровцев там к тому времени и след простыл – все бежали. Тогда каратели зашли в Колки и стали жечь все подряд, начиная с первой хаты. Стреляли всех подряд, не глядя на то, старый ты или малый. Перебили около 500 мирных жителей. То же самое повторилось в расположенном поблизости селе Староселье. Здесь перебили почти 130 человек. Дальше спокойно походным строем пошли на Луцк. Так закончилось существование «республики».

Бойцы истребительного батальона Мельник И.С. и Ковалев В.Т. на привале во время прочески Чарторийского леса

В партизанском отряде

Люди из Колок и Староселья остались без крыши над головой. Ездили в лес, делали там деревянные землянки. Мы помогали им, чем могли. Какое-то время я оставался портным в мастерской, но вскоре ушел следом за группой военнопленных в наш отряд «За Родину!» Всего в партизанский отряд из Копылья в 1942-1943-х годах ушло 87 человек. А в селе было около 250 хат. Сами видите, как поддерживали советскую власть в Копылье. Что интересно, в нашем отряде «За Родину!» было немало чехов, присоединившихся к партизанам на Житомирщине.

Первым делом мы решили проучить националистов, подставивших под удар мирное население. Хлопцы подкараулили в лесу того безухого полковника, что возглавлял кавалерийскую школу. Он ехал куда-то на подводе. Мудрить не стали, просто убили его прямо на месте. На повозке нашли ящик патронов, два ящика с подковами. Снаряжение забрали с собой, а подводу сожгли.

В ответ бандеровцы задушили удавкой женщину, которая пекла партизанам хлеб и возила его на лошади в лес. Ночью пришли к ее хате, она сидела с дочкой. На входе в хату лежали постолы, и к ним веревка. Один бандеровец отрезал кусок веревки, сделал петлю, и стал медленно душить женщину при дочери. Потом замордовали Федора Филипповича Воробья, активного подпольщика, 1920 года рождения. Так же, как и моего брата Гаврила, его выдал провокатор.

В партизанском отряде довелось участвовать в боях с немцами. Тогда я был одет в дерматиновое пальто, которое брат Борис перешил под кожаный реглан. Бои в основном шли около польской границы. Все было: засады, переходы, голод и холод. Разоружали полицаев, арестовывали старост и прочих прислужников. Хорошо помню одну операцию. Немцы провели сборы полицаев, поэтому в одном крупном селе осталось всего двое полицаев. Наши связные-подпольщики сообщили: «На все село осталось два полицая. Они сидят под липой, играют в карты». На следующий день мы открыто вошли в село, забрали у тех полицаев оружие: восемь винтовок, патроны к ним и гранаты. Двум пленным сказали: «Хлопцы, подумайте головой, с кем вам быть дальше. А сегодня тикайте до дому».

Эта небольшая акция вызвала серьезное беспокойство у немцев. Из Голобского района в направлении Маневичей они организовали большой прочес. В нем участвовали немцы, мадьяры и полицаи. Как нам потом рассказывали, они нашли нашу партизанскую стоянку. Обложили ее, все обстреляли кругом, но там никого уже не было. К сожалению, немцам достались запасы продуктов. В раздражении каратели пошли по селам. В назидание другим спалили пустую хату партизана из нашего отряда. В следующем селе та же участь постигла дом еще одного партизана. Его родственникам пришлось прятаться у соседей. В итоге наделали много шуму, ничего не достигли, а только вызвали у людей еще большую ненависть к себе. Никто из партизан не был пойман.

Основной нашей задачей на польской границе было минирование мостов и прочих железнодорожных объектов. Мины доставляли с Большой Земли. Кроме того, сбежавшие из немецкого плена саперы конструировали самодельные мины. Старшим у них был Черенков. Помню, однажды что-то у них пошло не так, и его, беднягу, разорвало на куски.

Активно использовались мины натяжного действия. Были мины нажимного действия, которые взрывались после того, как поезд наедет на мину. Немцы активно пытались с нами бороться: по обеим сторонам от железной дороги на пятьдесят метров вырубили лес. Не помогало. Появились поисковые собаки и патрули. И снова эшелоны шли под откос. Последовала вырубка леса еще на пятьдесят метров. Но подрывы и диверсии продолжались…

Бывшие партизаны-подпольщики с. Копылье в годы ВОВ. Посередине стоит один из руководителей комсомольского подполья - партизан Ульян Романович Лаврентьев

Моя задача в отряде заключалась в ведении разведки. К примеру, прорываемся мы на Ковельском направлении, значит, моя группа впереди, ищет безопасный путь. Конная разведка проводилась каждый день. Первого коня подо мной убило у польской границы. На повороте мы напоролись на немецкую бронемашину. Немцы дали очередь, и подо мной убило коня, а товарищу попало в руку и расщепило приклад автомата. Нас спасло то, что мы шли, как обычно, растянуто: два человека впереди, следующие четверо в ста метрах сзади. За ними двигался весь отряд. Если бы шли всей группой, то досталось бы крепко. Моим вторым боевым конем был Орлик. С ним я воевал до самого соединения с Красной Армией.

Засады на нас делали в основном полицаи. Они же совершали прочесы лесов. Что плохо: бандеровцы также устраивали на партизан засады. Мы постоянно теряли людей от огня националистов. Они также хорошо, как и мы знали местность. Все труднее и труднее становилось подбираться к железной дороге: ее теперь охраняли не только немцы, но и бандеровцы, устраивавшие на походах к железке свои засады. Вместо того, чтобы объединиться с нами для борьбы с захватчиками, они стреляли нам в спину. Мы бы смогли достичь намного большего, если бы не бандеровцы. Они боролись не с немцами, а с нами.

Кстати, летом 1943 года мы услышали о знаменитом карпатском рейде Ковпака, который проходил через Тернопольщину.

Соединение с Красной Армией

Наш отряд долгое время воевал на Ровенщине, а в конце января 1944 года пошел на соединение с Красной Армией. Получилось так, что семь партизанских соединений вышли к линии фронта. Советская Армия уже освобождала районы Западной Украины. Погода была снежная, повсюду слякоть. Через одно местечко возле линии фронта прошло несколько отрядов. Люди были страшно голодными и замерзшими. Все перепуталось: по мосткам переносили какие-то грузы. Мы уже не понимали – нашего они отряда или чужие. Неразбериха стояла большая.

1944 г.

После соединения с Красной Армией нас пополнили и бросили в рейд. Тогда под Ковелем шли тяжелые бои. Немцы кинули в контрнаступление танки и самолеты. Повсюду раненые и больные. Огонь разводить запрещалось. Тот рейд вспоминается как сплошные мучения. На выходе из того окружения, подо мной убило Орлика, а в левую руку, прямо в кость попала пуля. А Миколе с Житомирщины, с которым я крепко сдружился, прикладом автомата раздробило руку. Вместе с ним очутились в госпитале.

После выхода из рейда перед оставшимися в живых партизанами поставили задачу возвращаться по родным районам, чтобы получить пополнение и боеприпасы. Стояли с неделю в каком-то селе, приходили в себя. Командиры время от времени объявляли, что такого-то числа выйдем в рейд. Нет ничего хуже ожидания. Наконец в понедельник двинулись к передовой, чтобы через линию фронта войти в тыл противника и двигаться к границе с Польшей. Но по дороге вдруг получили приказ возвращаться назад. Вернулись в те самые места, где во время оккупации стояли партизанские отряды и располагался штаб соединения. Приехало большое начальство, построили всех партизан. Нас расформировывали. Был зачитан приказ. Объявили о наборе 70 добровольцев в десантную школу. Вперед шагнули 30 человек. Остальных добрали по списку. Эту команду построили отдельно. В конце зачитали список людей направляемых на борьбу с бандитизмом и на работу в освобожденных районах. Многие отправились на Житомирщину. Нас, в количестве 37 человек, отправили в райцентр Колки.

Михаил Дацюк, 1945 г. Председатель сельского совета с. ст. Чарторийск. Убит бандой ОУН 05.06.1949 г. за организацию колхоза в селе.

Служба в райвоенкомате

Меня забрали в райвоенкомат. Остальных распределили на «горячие места»: кого в милицию, кого в органы власти. Из партизан в райвоенкомат попали двое: я и Кузьма Кириллович Загоровец, воевавший в отряде пулеметчиком. Я стал начальником хозяйственной части. Что делали? Ходили по домам, занимались мобилизацией. Военно-учетный пункт открыли в селе Розничи, так как райцентр Колки был сожжен дотла. Военкоматом руководил прибывший из Баку капитан Торбеев. Николай Николаевич был очень хорошим человеком. Сам родом из Саратова.

Бойцы истребительной группы по борьбе с бандитизмом с. Копылье и др. В первом ряду, посередине, член КПЗУ - партизан-подпольщик, боец истребительного батальона Кузьма Загоровец

Мы занимались обучением военнообязанных, передавали им свой боевой опыт. На первое время армия выделила нам в поддержку 30 солдат. С ними по селам проводили мобилизацию. Потом военных забрали, остались только семь офицеров в военкомате: военком, начальники первой, второй, третьей и четвертой частей, командир группы допризывников, и еще какой-то офицер. Не скажу, что люди охотно шли в армию, но как-то надо было воевать.

Одну группу призывников 1927 года рождения мы отправили на обучение в Саратов. Следующий призыв 1928 год рождения мы обучали и готовили сами. Из них создали истребительную группу при райвоенкомате. Этого потребовала напряженная ситуация в районе.

Очень тяжелый бой произошел в селе Новоселки поздней осенью 1944 года. Вечером мы приехали туда на машине, взятой на МТС, и на тачанке со станковым пулеметом. Расположились над речкой в одной из хат. Перед рассветом нас окружила банда, начался сильный бой. Мы отстреливались. Бандиты убили старшего лейтенанта Титова и двух жителей поселка Колки: Дьячинского и ездового тачанки Наглюка. Сожгли машину МТС.

Потом бандиты устроили нападение в Боровичах, в марте 1945 года. Группе пришлось принять бой в невыгодных условиях. Погиб Владимир Калуш и в ближнем бою ножом ранили Олега Янчика. Оба колковские хлопцы из «истребков». Местные жители рассказывали, что бандеровцы, после отхода нашей группы, убили нескольких местных жителей, вставших на сторону советской власти. Их привязали за руки и ноги к лошадям, затем разорвали на глазах у женщин и детей на части.

Борьба между нами и бандитами-националистами шла не на жизнь, а на смерть. Бандеровцы по ночам ходили по селам, забирали продукты, убивали людей. Если кто-то из военных или представителей власти оставался на ночь в селе, то он практически был обречен.

Иван Вейна	Секретарь комсомольской организации Степан Сльозка

Много побили учителей и врачей. В начале апреля 1945 года бандиты убили медичку Галину Федоровну Розину. В Розничах работали учительницами местные девушки, окончившие семь классов. Их посылали по селам, потому что учителей не хватало. Они ушли в очередное село и пропали. Потом дошли слухи, что их ночью забрали бандеровцы. К сожалению, мы так и не нашли девушек. Обе пропали без вести.

По лесам начали активно работать группы МГБ. Несколько групп базировались при гарнизонах внутренних войск. Командовал группами капитан Нестеров, его заместителем был старший лейтенант Петр Федоришин, бывший пограничник, оперуполномоченный Колковского райотдела МГБ. Они все время пропадали в командировках по селам.

Старший лейтенант госбезопасности Петро Федоришин, 1949 г. Оперуполномоченный Колковского райотдела МГБ. Бывший пограничник одной из погранзастав на Волыни. Командир поисково-оперативной группы МГБ.

Однажды в Копылье появился странноватый парень из Грузятина, который стал рассказывать, что в селе появились бандеровцы, издеваются над его матерью и хотят вывезти урожай. Ребята тут же рванулись спасать зерно и людей. Выехала группа из десяти «истребков» на пяти подводах. Дорога шла через лес, на выезде из него стоял сенокос, а чуть дальше был заброшенный сад. Именно в нем бандеровцы сделали засаду. Стреляли с близкого расстояния, почти в упор. Шестерых мальчишек убили наповал…

Мы с военкомом уже собирались домой, как вдруг поднялся шум. Звонили из больницы города Рожище. Какой-то крестьянин привез смертельно раненого «истребка», которого он нашел на дороге. Мы, прихватив с собой врача, из Колок тут же рванули на место происшествия. Пока ехали, окончательно стемнело. Мы с лейтенантом Ивановым выехали прямо на бугор. Увидев какие-то тени, решили, что это бандиты и залегли. Что-то не сходилось… Дали ракету, с их стороны в нашу сторону фыркнула другая. Сошлись на переговоры. Оказалось, что это наши солдаты, прибывшие по тревоге.

Трупы «истребков» лежали на подводах. Бандеровцев, разумеется, и след простыл. Врач побежала проверять, может, кто живой есть. У одного тела остановилась и пронзительно закричала. Я подошел – он еле-еле, но дышал. Врач ему сделала перевязку, вкатила укол, приказала срочно везти на аэродром. Там его забрал самолет.

Парня спасли. Остался жив, счастливчик. Пуля прошла через легкие навылет. До сих пор помню, что его звали Василий Мусюк.

Могила погибших «истребков» в с. Копылье

Амнистия

На райцентр Колки бандеровцы напасть не пытались – не рисковали. Еще в 1944 году правительство Советского Союза обратилось к банформированиям с требованием сложить оружие и выйти из леса. Многие тогда вышли. Помню, один вообще пришел с бандеровскими наградами, и никто его не тронул. Власть, как могла, поддерживала сдавшихся, помогала вернуться к мирной жизни. Мы гордились тем, что они сложили оружие. Приведу такой пример: даже Иван Григорьевич Сокол, уроженец села Старый Чарторыйск Маневичского района Волынской области, получивший в апреле 1944 года звание Героя Советского Союза, до того, как попасть в партизанский отряд имени Щорса, некоторое время провел в бандеровской банде. У бандитов все было просто: кто не с нами, тот против нас. И стреляли, и принуждали. Когда мы в 1944-м проводили мобилизацию призывников и ходили по хатам, то видели, что народ запуган – многие мести бандеровцев.

В 1946 году после объявления амнистии из леса снова вышли люди поверившие власти. Однако бои с бандитами продолжались до 1955 года. Правда, к тому времени бандитов оставались уже единицы. Убийства, хотя и редкие, продолжались еще и в 50-х годах. Их уже расценивали не как политические, а как уголовные преступления. Опишу один случай. Молодая женщина летом 1955 года возвращалась с базара в село Четвертня. Было жарко. Она решила зайти в Грузятин к маме, напиться воды. Хата родителей стояла с краю, а в соседнем доме пили вылезшие из схрона бандеровцы. Женщина напилась воды, и пошла себе домой. Что им ударило в голову, не знаю. Они вернули ее назад и убили. А закопали прямо в огороде напротив окна. Да еще посадили капусту сверху. Но сколько веревочке не виться, конец будет. Попались они на чем-то другом. Одного, уроженца Ровенской области, привезли в село. Он привел следователей на место и показал, где лежит убитая женщина. Выкопали капусту, а под ней нашли труп.

В.Трегуб и прикомандированный лейтенант С. Петров во время прочески Ст. Чарторийского леса. На привале. 1949 г.

В райвоенкомате я проработал до 1948 года. Потом недолго был заведующим портняжной мастерской. Назначали заведующим Колковского Сельпо. Затем внезапно вызвали в обком партии, и в 1953 году срочно направили в Тернопольскую областную двухгодичную партшколу, которую окончил в 1955 году. Стал инструктором-организатором в политотделе МТС.

В 1959 году избрали секретарем парткома. Когда объединили три колхоза в один, меня сделали заместителем председателя. Пришлось строить три новые школы в селах. Затем три дома культуры. Возвели три памятника погибшим советским воинам и партизанам. Зазывал агрономов и зоотехников. Колхозы стали очень богатыми. Членов партии было сто человек, не меньше. Отношение к советской власти изменилось на позитивное. Получали высокие зарплаты и премии за переработку льна. Женщинам выплачивалась дополнительная плата за сезонные работы. Ушел на пенсию с должности с председателя сельского совета села Копылье. Волынская область в целом всегда была более расположена к коммунистической идеологии, нежели Львов или Ивано-Франковск. Там национализм и в советское время жил в подполье. 

В конце замечу одно… Настоящих бандеровцев у нас в районе не осталось. Те, что вышли после длительных сроков заключения, боялись возвращаться в родные места. Многим в Сибири дали квартиры и высокие зарплаты. Время залечивало раны. Люди обзаводились семьями, растили и учили детей, стараясь забыть о страшных событиях своей юности.