Парамонов Михаил Федорович

- Я родился 9 ноября 1918 года в Спасском районе Рязанской области. Прожил я там до 1936 года, работал в колхозе, - а в 1936 году, когда мне только исполнилось 18 лет, уехал в Москву. Вначале я работал на фабрике Свердлова, потом на заводе "Каучук". В 1939 году я стал рабочим в кафе на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке. Ночью завскладом отдыхал, а я принимал продукты. Утром я докладывал, что принял, и днем отдыхал, пока он распоряжался. 16 октября 1939 года меня призвали в армию. Нас посадили в эшелон и повезли, - мы не знали куда. Нас целый эшелон призывников был, и никто не знал, а те военные, которые нас сопровождали, - они нам не говорили. Не помню даже, какие у них были петлицы. Тогда еще петлицы были, погоны уже потом пошли, во время войны.

Потом мы доехали до Харькова и поняли, что едем в южном направлении. Этим грузовым эшелоном нас привезли в Севастополь, построили - и в баню. Мы пошли в баню, а из бани выходим, - друг друга не узнаем. Подстрижены мы были уже раньше, но там всех переодели в форму. Оттуда, из Севастополя нас отправили в Балаклаву, на учебный пункт. Там мы пробыли полтора месяца. Сейчас там на этом месте поляна, хорошая площадка. Весь наш батальон там помещался, - палатки натянули и занимались. Потом нас распределили по погранзаставам. Я попал в 24-ю погранкомендатуру в Евпатории, а оттуда попал в Черноморский район. Тогда, до войны, была такая Ак-Мечеть, и там наш полк стоял месяца три или четыре. Потом меня оттуда направили в школу младших командиров. Я приехал в Евпаторию, из Евпатории опять в Балаклаву, - и там были занятия. Был такой старшина Бессмертный, он с нами занимался. А начальник был старший лейтенант, хороший такой дядька. Из Севастополя с комендатуры приглашали офицеров, они преподавали, занимались с нами.

Школу мы окончили в 1941 году, - за месяц, наверное, до пополнения войск новым составом. Мне присвоили звание младшего командира, то есть сержанта. Я приехал в Евпаторию, а из Евпатории в Кораджу, - это Тарханкутский маяк. Там мы приняли молодое пополнение, - и опять полтора месяца на учебном пункте. Прошло полтора месяца, нас расписали, и меня выписали оттуда на погранпост Бакал, ближе к Севашам. Там я побыл месяца, наверное, три-четыре. В том же 1941 году меня опять вызвали в Евпаторию, и из Евпатории направили в командировку в Симферополь - на сборы замполитов. Это были месячные курсы для средних командиров, с нами занимались, и по окончанию курса нам присвоили звания: мне присвоили звание младшего лейтенанта. Заместителем начальника сборов был Георгий Леонидович Северский. С ним мы больше занимались по хозяйственной части. Днем он, - а к вечеру я остаюсь вместе с замполитами. И вот там нас застала война. К вечеру мы вышли погулять до симферопольского мединститута и обратно, - это у нас был такой маршрут. А рано утром, в 4 часа - нас в погранкомендатуру на улице Куйбышева...

Уже шла война, сборы распустили, они - на железную дорогу, и поехали по своим комендатурам. А меня оставили при штабе, и Северского там же. Как-то наш комендант приехал из Евпатории и увидел там меня. Я поздоровался, поприветствовал его: он капитан, а я младший лейтенант. Спрашивает: "Чего ты здесь?" - "Оставили, не знаю зачем" - "У меня командиров нет на границе, а вы здесь!" - "Мое дело солдатское, что скажут, то и будет" - "Кто тебя оставил?" - "Отдел кадров, майор Школьник". Он туда, к нему. На второй день после его разговора с ним, майор вызвал меня, и приказал: "Давай в Евпаторию, в свою комендатуру". Я приехал в Евпаторию, и меня направили на погранпост Поповка в 40 километров от Евпатории. Там я побыл полмесяца или месяц, и меня и ещё одного человека опять направили в Евпаторию. В Евпатории создавался погранполк, и мы должны были обучать их. Когда мы их обучили, меня направили в Алушту, в гарнизонную охрану, где призывники были пожилые люди. Там мы там побыли некоторые время.

Немцы подошли к Перекопу, пришла команда - весь личный состав отправить на Перекопский фронт. И вот мы приблизительно с обеда пошли пешком. До Симферополя шли пешком, а от Симферополя нас стала возить одна машина. А там далеко все-таки! До цели мы дошли на второй день к обеду. Нас распределили, - и на передовую. Потом с передовой линии фронта через 2 или 3 дня опять снимают: "Давайте в Перевальную". Туда приехали - "Давайте в Алушту". В Алуште набрали молодых по 18 лет, - и опять учеба. Мы стали их учить, научили, и нас бросили под Симферополь. Под Симферополем мы провели бой и отступили в Перевальную. В Перевальном провели бой, и опять отступили - на Алуштинский перевал.

В это время я являлся командиром взвода и замкомандира роты. Как-то меня послали на дорогу, которая идет по лесу. Она шла метров, наверное, метров на 50 левее основной дороги. Там мы заняли оборону, и я отправил связного командиру роты. Час его нет, полтора нет... Небольшой бой был, а большого боя вроде нет. Но вот мой связной пришел, и говорит: "А там никаких наших командиров нет" - "Как нет?" Я второго связного послал. Прибегает, говорит: "Товарищ командир, никого нет". Что делать? Думаю: "давай, пойдем на Алушту". Мы пошли уже не дорогой, а лесом, потому что бой был слышен уже ближе к Алуште. Я был один со своим взводом, больше никого не было. Подходим к деревне, - а там немцы. Мы завязали бой и вели его час, а потом были вынуждены отойти: нам пришлось отступить под северо-западные склоны горы Четердаг. Видим, - идет легковая машина, спустилась с Четердаг и идет в сторону Алушты. Я вижу: в этой машине Северский со штаба погранвойск, Петро Фомин и Стасик Ветовский за рулем. Поздоровались, поговорили. Я говорю: "Там немцы" - "Да ну, не может быть. Поехали!" - "Не надо, там немцы, я же только что оттуда, отступили!" Но они поехали. Часа через полтора - бегут без машины. Говорят: "Хорошо, сами убежали!" Дело было к вечеру, здесь стали подходить командиры, капитаны, лейтенанты. Думаю: "мое дело маленькое". Я младший лейтенант - а тут капитаны, старшие лейтенанты, опытные пограничники. "Что будем делать?" - "Давайте будем идти на Севастополь. Карта есть, должны пройти". К вечеру пошел дождик, и мы пошли ночевать к Северскому. Мы поднялись километров на 4 или 5 на Четердакское плато, а оттуда спустились опять вниз, к Суанской туристской базе. Там выше неё домик стоял, мы дошли до этого домика и там остались ночевать. На второй день там собралось много пограничников. Наш командир полка на Четырдаге Мартынюк. Он был комендантом 24-й комендатуры, а когда война началась, в Евпатории создавали полк, и он стал командиром полка. Северский сказал: "Давайте выстраиваетесь. Проводника дадим, пойдете на Севастополь". Нас выстроили в две или три шеренги, он ко мне подходит и говорит по-свойски: "А ты что думаешь делать?" - "Надо идти на Севастополь. Прогоним немцев, опять вернемся в свои погранвойска" - "Можешь оставаться у меня. Сейчас есть приказ, можно оставаться, подумай". Я думаю: "А вдруг расстреляют, когда вернусь в пограничные войска?". Я подумал, подумал, и минут через 10 говорю: "Ладно, остаюсь здесь. Все равно, где воевать". Он еще отобрали из этих пограничников тех, кто желал остаться в партизанах. Набралось человек 30 с лишним, приблизительно взвод. Он мне говорит: "Парамонов, выходи", - назначает меня командиром этой группы, и в этом домике лесника нас оставляет.

Через несколько дней немцы пошли на эту Суванскую турбазу, где были партизаны. Завязался бой, а мы в этом домике остались в стороне. Тогда мы пошли лесом к этой турбазе, и вступили в бой. Немцы стали отходить, - а нам того и надо было. Северский в те дни потерял свою жену и маленькую дочку, - так после войны и не нашел ее...

Мы опять пошли в свой этот домик. С этой туристской базы партизаны уже отошли: это был 3-й Симферопольский партизанский отряд. Они отошли в лес, а меня оставили в этом домике вести наблюдение. Если немцы будут подходить, - чтобы мы докладывали. Сначала было вроде ничего, спокойно. А потом рано утром прибегает один красноармеец с Четырдага (там находилась группа с моего взвода): "Немцы идут!" У нас были две лошади, сани и станковый пулемет. Уже немного снега выпало. Мы пулемет на сани - и хотели выскочить на Четырдаг, но не успели - немцы уже стали спускать в лес. Завязался бой. Возле этого домика мы поставили пулемет, и закрывали две дороги: одна дорога идет на Четырдаг, а вторая дорога идет на Шу: базу, и у нашего домика они соединялись. Третья дорога шла мимо нашего домика в лес. Мы стали вести бой, и вели его неплохо. А потом снизу прибегает один пограничник и говорит: "Товарищ командир, немцы уже вылезают на огород". Там небольшой огород был в лесу. Значит, со всех сторон уже обошли. Что делать? Я решил, что мы пойдем по той дороге, которая ведёт в лес, - вроде там было потише. Мы прошли огород у домика и стали спускаться направо. Глядим, - а немцы идут по балке, окружают нас. У нас уже не было возможности подняться обратно к домику, и мы остановились и стали расстреливать те патроны, которые у нас ешё остались. Немцы не ожидали, что мы с такого крутого спуска можем подойти. Они стали разбегаться, некоторые падали, - раненые, убитые. А мы через эту балку перебежали, и пошли к Голому Шпилю. К этому времени с отряда уже пришли группы, которые перекрыли дороги на Голый Шпиль и на базу партизан. Отошли туда и мы. Нам дали палатку, мы в этой палатке расположились и стали наблюдать, откуда пойдут немцы.

А.Д.: - Потери во взводе были?

- Нет, к этому моменту я еще ни одного человека не потерял. Но однажды опять докладывают: "идут немцы". Завязался бой, в него вступили и мы, и весь отряд. С этой партизанской базы мы отошли, отступили, - но бой вели. Я подошел к командиру отряда Макарову и говорю: "Надо снизу туда подойти". Он говорит: "Давайте, со своей группой". Нас было несколько человек, и мы пошли снизу в тыл к немцам. Коля Руденко, одессит, был с пулеметом, я с автоматом, - и с нами еще два или три человека было. Коля устал нести пулемет, и мы поменялись с ним оружием. Когда мы дошли, я лег за дерево (дерево с левой стороны, пулемет с правой стороны) и стал вести огонь. Коля спрятался за большой камень и говорит: "Буду здесь, с вами. Буду вас охранять, смотреть". Было слышно, как немцы закричали, - видно, я в кого-то попал, потому что заорали они сильно. Потом слышу, что-то бабахнуло позади меня. Я оглянулся, - а Коля лежит: ему прямо в лоб пуля угодила. Это какой-то снайпер в него попал. Мы опять отошли, и в Балагане остались ночевать, а потом перешли на другое место. Когда весь наш 3-й отряд стал переходить на Опдугу, я остался для прикрытия его отхода. Глядим, - немцы идут по дороге, уже на Бишуй. Обратно из леса идут на деревню Бишуй! Мы открыли по ним огонь, и потом тоже стали отходить. Немцы тоже чего-то не стали стрелять, - наверное, своих раненых и убитых собирали.

Мы отошли на эту Апдугу и остались там на зимовку. У нас разграбили все продукты: а продуктов было заготовлено приблизительно на 2-2,5 года, на все партизанские отряды, которые находились на территории госзаповедника. Чтобы туда попасть надо ехать на Алушту, с Алушты через перевал, с левой стороны Четырдаг, Черная, Чучуель, Роман-Кош. В этом районе сейчас центральные котлованы госзаповедника. Там мы тоже вели бои. Как вели бои? Немцы идут, - значит, встречаем их. Они хотели уничтожить партизан, находящихся на территории госзаповедника, чтобы все силы бросить на Севастополь. Они вынуждены были бросаться на партизан, чтобы очистить свой тыл. Но это им не удавалось, - мы все-таки отбивали их. В результате, они были вынуждены держать свои войска в населенных пунктах: туда нам было нельзя зайти. Ещё у них были полицаи, а кроме полицаев у них служили еще добровольцы. Это обстоятельство тоже не давало нам заходить в населенные пункты. Иногда зайдем, - так зайти-то зайдешь, а уходишь с боем. Если кто-нибудь из татар убежит из-под нашей охраны, - всё, через 10-15 минут уже будет бой. Так и в этом Бишуи у нас произошел большой бой. Мы пришли в населенный пункт с целью взять продуктов, но этого нам не удалось сделать, пришлось уходить. Комиссар бежит впереди меня, я с пулеметом опять остался. Мне команду дают: "Пулемет на прикрытие!" Думаю: "Сами все бегут, а я почему должен оставаться?" Пущу две-три очереди, отбегаю, - и опять. В общем, в тот раз мы опять отступили с населенного пункта. А тот комиссар, - он у нас уже пожилой был, а один раз я гляжу: выпало много снега, и он катается вниз с горки...

А.Д.: - Фактический состав отрядов 1941-1942 годов, - это те, кто называется окруженцами? Те люди из регулярной Красной армии, которые остались в горах?

- Ядро отряда составляло местное население. Красноармейцы, солдаты, командиры присоединялись к партизанам. Кроме того, создавались и красноармейские отряды. Были даже один или два красноармейских отряда, и в них местного населения уже не было.

А.Д.: - Основная масса - это всё-таки местное население, или бойцы и командиры Красной Армии?

- Вначале было местное население, а потом уже бойцы и командиры Красной Армии, и с Большой Земли людей сбрасывали.

А.Д.: - Куда делось потом местное население?

- Некоторые убежали. Я тогда мало знал "где, что, чего". Я тогда всего лишь был командиром группы. Группа состояла из красноармейцев, пограничников. А потом и у меня стали другие бойцы, их давали из других подразделений.

А.Д.: - Где доставали оружие и патроны в 1941 году?

- У нас было оружие. Первое время своих патронов хватало, а потом, когда бои были, мы немцев били, и они бросали свое оружие. Некоторые снабжались этим оружием. Потом, в населенных пунктах брали оружие. Когда наши части отходили, они бросали оружие. Поэтому мы брали там оружие и патроны. Позже стали летать самолеты с Большой Земли. Оттуда нам оружием помогали.

А.Д.: - С какого времени начали летать самолеты?

- Самолеты начали к нам летать в 1942 году. Первый самолет с Севастополя прилетел. В лесу такая чистая площадка была на Таргере, и он сделал посадку. Днем начали наступать немцы, и самолет пришлось сжечь.

А.Д.: - Зимой 1941/42 годов ходили на операции?

- Ходили.

А.Д.: - На продовольственные?

- Нет, на боевые тоже ходили. Спускались в сторону Алушты на перевал, на шоссейную дорогу, забрасывали гранатами машины и уходили. Но было страшно ходить, - снегу было много, оставался след, куда идешь. А в лесу никаких следов нет, кроме наших партизанских. Я ходил два раза, по-моему, - и другие группы тоже ходили. А с северных лесов ходили на шоссейную дорогу, которая идет с Симферополя на Феодосию, на Старый Крым. Там хуже, лес далеко. У нас лес рядом, и то немцы его вырубали вдоль дорог, очищали дорогу. Но все равно было недалеко до леса добежать. Позже я во многих операциях участвовал. Ходил несколько раз на железную дорогу Симферополь-Севастополь. Ходили там, где нет населенных пунктов, подальше от них. Минировали железную дорогу, подрывали ее и ждали поезда. Поезд пошел, подорвался, - и мы быстрей уходим в лес. В Зуйских лесах - там немного хуже, там далеко надо было идти до железной дороги. Иногда мы ночевали в поле, если летом. А зимой заходили в населенные пункты, проходили, чтобы затерять свои следы. Иногда, в некоторые разы, вели бои.

Один раз мы пошли на боевую операцию и послали двоих или троих в разведку. Это были Урматов и второй по кличке Джурай, он откуда-то со Средней Азии, не русский. Татары сделали засаду, и когда они вышли на открытое место, побили их. Так и погибли эти ребята. Их трупы не нашли, и где их похоронили не было известно. Это был такой нехороший случай. И даже боевая операция сорвалась! Вторая или третья группа из партизан потом туда пошла, - но я забыл название той деревни.

А.Д.: - Ходили в основном в эту сторону, к побережью?

- Больше туда ходили. На южный берег ходили мало.

А.Д.: - Почему?

- Считали, что здесь очень тяжело потом скрываться. К Красному Камню, потом поляна, горы открытые. Поэтому сюда ходить было хуже. Ведь почти весь ялтинский отряд в 1941 году погиб возле горы Биштельды! Он остался там выше Васильевки, и вот там, на горах, ялтинский отряд разбили. Сейчас из ялтинского отряда первых лет никого не осталось. Был оперуполномоченный отряда Становский, он уже умер, были еще некоторые, тоже поумирали. Командир бригады Вихман пришел в январе 1944 года, после отдыха на Большой Земле его привезли. Андреева тоже привезли, и он стал секретарем комсомольской организации. Он сейчас живет в Симферополе, - а Вихман живет в Москве, по-моему, - если жив.

А.Д.: - Можете рассказать о какой-то удачной операции?

- Их много было, таких операций. Я был командиром группы в Русском Борике Время часа три уже, всех ребят я отпустил с заставы кушать. Они в отряд пошли, а я остался, и Сергей Паловченя остался, - он был с автоматом. Я встал к пулемету, а пулеметчика отпустил кушать. И вот дорога со стороны Симферопольского шоссе, то есть шоссе Симферополь-Севастополь. Она в лес идет, и там всего 2,5 или 3 километра от этой дороги. Глядим, - идет легковая машина, а нас двое. Что делать? Думаем: "Пусть идет, - может быть сдаются". Потому что уже приезжали на машинах, сдавались.

А.Д.: - Немцы?

- Нет, некоторые наши. Наше население приезжало на машинах и переходило к нам. Потом я рассмотрел получше. Я был на горке от дороги, метров 20 на горке, - а Паловченя внизу от дороги, метров 15, не больше. Гляжу, - немец стоит на подножке. Я крикнул: "Немцы едут!", и когда они близко подъехали, он первый открыл огонь, а я за ним открыл огонь. Только второй или третьей очередью я сбил этого немца, потом у машины раскрылись дверки, и мы всех побили. Но комендант Бахчисарая остался живой! Дорога переходила через трубу, он залез в эту трубу, и никто его не нашел. Мы только на второй день об этом узнали, когда он вылез из этой трубы и убежал. Он в деревне рассказал, что с ним случилось.

Когда ты в больших боях, то всё забываешь. Когда огонь не ведешь, то страшно, а как только сам огонь открыл, то забываешь, что тебе страшно. Смотришь только, куда бы стрелять. Возле дорог, конечно, открывали огонь, попадали. Приходилось нам и отходить. Иной раз постреляешь, как следует, видишь, что патронов мало осталось, - и начинаешь отходить. Группами отходили, и более-менее благополучно.

А.Д.: - Потери в Вашей группе большие были?

- Я бы не сказал, что большие. В боях потери были, но в других группах потерь было побольше. Может быть, мы меньше ходили на боевые задания в населенные пункты, больше на дороги.

А.Д.: - Вооружение у всех партизан было?

- Да. Больше винтовок было, автоматов меньше.

А.Д.: - Где жили? Строили землянки?

- Рубили ветки, шалаши делали: и зимой, и летом. Первую зиму я зимовал в палатке. У нас на весь взвод была большая палатка, человек 30 там помещалось. А потом, с 1942 на 1943 годы зимой было плохо, - нам доставалось. Было холодно, а зажечь костер можно было только ночью. Днем немцы летали, где дым - там и бомбили.

А.Д.: - В партизанах удавалось соблюдать гигиену? Умываться, бриться?

- Умывались в речке. Бриться - брились, у кого что было. Мы ведь молодые были, еще борода плохо росла.

А.Д.: - Зубы чистили?

- Почти нет. Так, полоскали. А потом летом кушали яблоки, зубы очищались. Много фруктов кушали летом.

А.Д.: - Вши были?

- Были.

А.Д.: - Боролись с ними?

- На костре потрясешь, держишь. А потом печка. Первую зиму мы жили в большой палатке, так у нас стояла печка посередине палатки. С машины-трехтонки был снят бензиновый бак, и из него зимой сделали печку. Сделали трубу, выводили из палатки. Было тепло. Первую зиму хорошо зимовали.

А.Д.: - А потом палатка куда делать?

- С 1942 на 1943 год уже палаток не было. Они износились, их побили, порезали еще в 1942 году, летом. Попадали они и к немцам. Немцы активно наступали, приходилось многое бросать.

А.Д.: - Вы же начали воевать летом 1941 года, где доставали зимнюю одежду?

- Летом было тепло, хорошо. А зимой зимнюю одежду доставали кто где. У меня была такая короткая куртка, шинели не было. В апреле 1941 года я уехал без шинели в командировку Симферополь. Было тепло, и я думаю: "не надо". Обратно попал в Поповку на погранпост, и передал, чтобы мне прислали, передали мою одежду. Но её так и не передали. В Евпатории я, по-моему, и достал куртку. Скуповато было с одеждой.

А.Д.: - Обувь сильно изнашивалась, особенно по горам?

- У меня были такие сапоги, я до войны их носил и всю зиму с 1941 на 1942 год зимовал в них. Такие хорошие армейские сапоги! Юфтевые, не хромовые. Такие прочные, я в них ходил весь 1942 год. А потом с Большой Земли подбросили. Ботинки подбрасывали. Когда я износил свои сапоги, то одел ботинки.

А.Д.: - Насколько я знаю, партизанское движение возможно там, где есть поддержка местного населения. Как в вашей ситуации обстояло дело?

- 1941, 1942 и начало 1943 годов было очень плохо. Возле леса находились татарские населенные пункты. Нельзя было войти в этот населенный пункт. Войти-то можно, только уйдешь оттуда или нет - кто его знает. Приходилось быстро уходить, чтобы не узнали татары. Если узнают, то откроют огонь со всех сторон.

А.Д.: - То есть, эти татарские деревни были, как немецкие заставы, фактически?

- Да. Но все равно немцы все время держали свои войска, чтобы обезопасить свой тыл. Они чего-то боялись, поэтому держали войска и бросали их на крымских партизан. Больше, наверное, чем в Белоруссии бросали на крымских партизан! Хотя и там тоже не сладко было.

А.Д.: - Какое настроение было в 1941, 1942 годах? Не было в Вашей группе людей, которые готовы были сдаться?

- Не было. Одного только мы потеряли. Мы выходили на шоссейную дорогу в сторону Алушты, на склоны. И когда отходили оттуда, одного бойца мы потеряли. Как потеряли? Я не мог себе представить. Он сам по себе был вяловатый. Может, сам убежал к татарам. Или ранили, упал, а мы не заметили, - это может быть. Но никто не сказал, что он остался. Вот один человек, который пропал. А одного в русском Бодрите захватили, когда он охранял нас. Мы пошли на продовольственную операцию, там где-то была база с картошкой, - и там его схватили немцы или местные жители, полицаи. Полицаи многих хватали. Над ним там издевались и потом расстреляли...

А.Д.: - В период 1941-1942 годов вы знали о том, что происходит на Большой Земле? Какая-нибудь информация была у вас?

- В 1941 году никакой информации не было. Когда наша группа пришла в Севастополь, первые группы, которые туда ходили, чтобы связаться с Большой Землей, с Севастополем, не проходили - погибали. А эта группа (Кобрина, кажется) пошла через Балаклаву, прошла горами, и соединилась с нашими. После этого самолет к нам и прилетел. И вот началась связь с Большой Землей. Мы стали знать "где, что, чего", где наши войска - всё это передавали по радио. Но другой раз мы сами радио не могли включать, потому что немецкие самолеты засекали, где работает радио, и бомбили. Мы один раз дежурили ночью: я командиром дежурства был, а связной-радист на радиостанции. В 1 час ночи он стал работать, загудел самолет, а он работал и работал. Потом как начал этот самолет бросать бомбы! Радист прекратил работу. Утром пошли, посмотрели, - вот так вокруг нашего лагеря набросали бомб. Ни одной бомбы не попало в отряд, а то бы мы понесли потери. И не один раз они обстреливали нас!

А.Д.: - Немцы использовали тяжелое оружие?

- Нас обстреливали из артиллерии. Когда должны были взять Севастополь в 1942 году, нас сильно обстреливали. Они просто издалека наугад стреляли по лесу. В 1944 году в январе или феврале то же самое, - стали обстреливать. Был один такой долгий обстрел, и они попали прямо в балаган командира отряда Чусия Христофора, грека по национальности. Он был ранен, разрыв был прямо рядом, - просто удивительно как он уцелел. Там еще было человека два раненых. Но это далеко от нас. А по нас стреляли, по деревне стреляли, по лесу стреляли, когда из деревни уйдешь. Или с самолета начинают бросать бомбы. Мы один раз отступали, село оставили, и летел самолет. Некоторые партизаны, включая меня, были на лошадях: лошадей штук 5 или 6 у нас было. Самолёт сбросил бомбы, и бомба разорвалась в каком-то метре или двух от лошади, на которой я верхом сидел. Лошадь не зацепило, и меня не зацепило, - так мы и уехали с того места. И самолет, когда сбросил бомбы, тоже улетел.

Зима проходила частенько в боях. В месяц - два, три боя. Они уйдут, мы остаемся. В этой горе Чучель мы провели всю зиму до весны. Весна настала, стало теплее, - хорошо! У нас много умерло от голода. Кушать было нечего. Кто немножко бодрее себя чувствовал, мог передвигаться, - тот и выжил. Кто опускался - тот умирал. Я с одним украинцем Гришей Гущенко, был все время рядом. Говорю: "Пойдем на старый лагерь, что-нибудь поищем". А уже тепло, начало апреля месяца. Пришли, походили, - нашли убитую лошадь. Разрезали ее верхнюю часть - оказалось, что она не протухла. Мы нарезали мяса, тут же наварили, наелись, и пошли опять в свой отряд, в свою группу. Потом весь наш отряд туда переселился, недалеко от места, где мы эту лошадь резали. Ещё нашли быка в речке, убитого. Когда первые бои были, бык бежал, сорвался со скалы, и в речке утонул. Мы его вытащили, разрезали, там кое-что было целое. Наварили мяса, наелись. Мясо осталось. Но вот уже под май месяц. Что делать? Голодные все, кушать надо, - а нечего. Командир отряда Макаров созывает людей: "Что будем делать? Кто желает пойти на задание найти продовольствие? Половину себе, половину в общий котел". Я говорю: "Надо поговорить с ребятами". Многие согласились пойти, и нас собралось человек 12 желающих. Я пошел, доложил, нам дали по горсти сухарей. И вот рано утром девчата пошли за оленем (у нас была группа охотников), а мы пошли на продовольственную операцию. Думали: днем подождем в лесу, а ночью зайдем в населенный пункт. Понаблюдаем за населенным пунктом, как там что. Девчата раньше пошли, мы за ними, - и только мы отошли от своего лагеря, от палаток, тут крик: "Девчата, бегите, немцы!" По ним открыли огонь. Я вернулся, - и скорее своих будить. Если бы не разбудил, то и наш штаб попал бы в плен! Я поднял штаб, штаб весь побежал. Я сзади со своими тоже бегу для их прикрытия, чтобы немцы неожиданно не напали. Хорошо, что с одной стороны немцы опоздали - мы как раз попали в это место и ушли.

Отошли мы на Хералонский хребет, ближе к Четырдагу. Меня со своей группой оставили на этом лагере, опять охранять подступы к партизанскому отряду. Ночью прилетел самолет, гудит, над нами летает. Часа в 2 ночи слышу крик в лесу. А темно! Ночи темные-темные! Я говорю: "Давайте пойдем, кто-то кричит". Пошли. Слышим, где кричат, - а подойти не можем. Куда не ткнемся - обрыв. Ночью темно, ничего не видно. А этот человек в речку залез! Мы его вытащили оттуда, вышли с ним, - это оказался наш связной, с моей группы. Самолет, когда был, бросал продукты, - и бросил прямо на костер отряда. Он бросил парашютов 15. И вот связного нагрузили сухарями, колбасой, немножко масла было. Всё разделили, и еще кое-какие продукты остались. Но ребята голодные, тянутся: "Давай, еще кушать будем". Я им есть не давал. Все пить хотят, - наелись сухарей. Набрали ведро воды, и я поставил дневального. "Придет кто, давай воды в кружке - два, три глотка, не больше. Чтобы с ними ничего не было. Если я приду, просить буду, - тоже дай пару глотков, больше и мне не давай". Все, что принес связной, мы поделили, раздали. Ребята и это поели. Он нам сказал, что мы можем сниматься, идти в отряд. Пришли в отряд, - там делают боевые группы. Мою боевую группу разбили на части в разные группы, - а я никуда не попал. Думаю: "в чем дело? В чем я провинился?" Ну, мои ребята по дороге поели немного штабные сухари. Когда штабные стали убегать, они бросил сухари, - а ребята сзади подобрали и по дороге поели. А я этого не знал. Потом они мне рассказали, - и вот я думаю: "Может быть, за эти сухари?" Прихожу к командиру: "Товарищ командир, в чем я провинился? Почему меня никуда не назначили?" - "Ничего не случилось, все хорошо"...

На третий день после этих парашютов, меня, Уманского, Губанова из моей группы, и еще человек 7 или 8 из других групп направляют в штаб района, к Северскому. Мы пришли туда, нас покормили. Статик Ветовский там был хозяином, кормил нас. Там продукты остались. И там я опять стал командиром группы, стал охранять этот районный штаб. Потом стали опять немцы наступать, опять начались бои, - и всё равно приходилось отходить. К нам стали летать самолеты, бросать продукты, эти продукты надо было прятать. Так вот, моей группе доверили еще и прятать эти продукты. Мы стали прятать их на деревьях недалеко от расположения нашего отряда. Первое время, когда мы прятали их в земле, немцы их находили. А когда стали прятать на деревьях, первое время не находили, - а потом стали находить и на деревьях тоже. Тоже все или заберут, или побросают. Потом нам стали давать боевые задания. Мы стали ходить на шоссейную дорогу. Придем к шоссейной дороге, заляжем, ждем, когда машин поменьше идет. Слышим: машина-одиночка идет, или 2-3 машины. Тогда мы их забрасывали гранатами, и тут же уходили. Некоторые немцы отстреливались, а некоторые бежали. Мы благополучно уходили, но иногда были и потери...

А.Д.: - До вас доходила информацию о том, что Севастополь сдан?

- Знали. 3 июля 1942 года.

А.Д.: - После того, как сдали Севастополь, к вам в партизаны кто-то пробивался?

- Мы ходили под Севастополь, думали, что там найдем своих. Нашли несколько человек: один был секретарем симферопольского Горисполкома, и еще несколько человек нашли. Мы видели, как наших пленных вели с Севастополя на Бахчисарай, и в Симферополь, - но была такая охрана, что мы не могли ничего сделать. Железная дорога была позади нас, а она в какой-то яме проходит, очень глубоко. Через нее нам надо пробираться, чтобы в лес попасть, - не вылезешь потом обратно. Туда спустишься, а потом на этой стене расстреляют. Мы ничего не могли сделать, абсолютно! А там много, столько вели наших войск! Охрана, собаки. К нам пробились единицы: человек 7-8, не больше. Мы их проверили. Были ли они там, нет ли...

А.Д.: - Как проходили проверка вновь прибывших?

- С Большой Земли не проверяли. А местное население проверяли через своих. Партизаны ходили в разведку в населенные пункты, в город Симферополь. Разведчицы ходили: Нина Усова и Катя Федченко. Они много данных приносили. Так что проверяли. Одного к нам заслали, и он все на Голый Шпиль просился. Оттуда наблюдать хорошо. Один раз был сильный бой, мы отошли, и он с нами отошел. Его заподозрили, потом стали допрашивать, - и он сознался, что его заслали. Потом его допросили и или повесили, или расстреляли. Он все говорил: "Все равно вас всех побьют. Придет и вам конец".

А.Д.: - Вам не приходилось исполнять?

- Нет. Там были другие, комитетчики для этих целей были. Расстреливали и своих другой раз за какой-то проступок. За большую провинность.

А.Д.: - Что считалось большой провинностью?

- Кражи продовольствия - самая большая провинность. И людоедство было.

А.Д.: - Погибших?

- Да. Хоронили, вырезали мягкие места и кушали. Чуть меня один раз не накормили. Это было, когда нас разбили, я вам рассказывал уже: мы собирались идти на операцию, когда девчата пошли на охоту. Мы вернулись, и потом все отступили. Мою группу послали опять на этот лагерь, охранять подступы к лесу. А вторую группу послали хоронить убитых, погибших. А у нас много погибло, человек около 30, все, кто находился в санчасти. Они не могли передвигаться. Говорят, один там выступал из моей группы: "Мы раненые, мы в госпитале, нас немцы не тронут". А они всех уничтожили! И вот та группа, которая хоронила, вырезала у убитых мягкие места и кушала. А мы с бойцом шли с Голого Шпиля к вечеру. Видим, - они что-то варят в ведрах, закрыто. Апрель, тепло уже стало. Я говорю: "Может быть, дадите нам покушать?" Они чего-то мнутся. Я посмотрел, посмотрел, потом говорю бойцу: "Пойдем, нам ничего здесь не дадут". Вот после этого мы и нашли быка в речке.

А.Д.: - За это расстреливали?

- Да.

А.Д.: - И этих тоже?

- Тоже расстреляли. Там моряки были, один старший лейтенант был командиром группы... А в отношении предателей - у нас уже один был, который пришел сам и сказал: "Я разведшколу окончил в Польше, но не хочу воевать против своих. Пришел сдаться, что хотите, то и делайте. Если умру, то на своей земле". Его оставили. А куда он потом делся, когда освободили Крым, я не знаю.

А.Д.: - У Вас в отряде, кроме засланных, были свои предатели?

- У меня не было. Да, и в других отрядах, не слышал, чтобы были предатели.

А.Д.: - Немецкие войска агитацию против вас вели?

- Нас называли только бандитами. "Всё равно вас расстреляют!" Листовки бросали: "Партизаны - это бандиты".

А.Д.: - А вы?

- У нас никакой пропаганды не было. Зайдешь в населенный пункт, побудешь там час, полтора, и даже если всё благополучно, уходишь все равно. В Зуйских лесах было немного лучше, там населенные пункты недалеко были, и не татарские, а русские. Там можно было больше узнать. Из населенных пунктов там лучше шли в партизаны. Но там и гибло больше, в Зуйских лесах, в Старокрымских лесах. А в 1945 году командир соединения в Старокрымских лесах Кузнецов в Балаклаве погиб. Шторм был, и в бухте сорвало корабль с цепи. А он проходил, прыгнул на него, но каким-то образом промахнулся и погиб. Хороший был дядька, Кузнецов.

А.Д.: - Вы говорили про продовольственные операции. Продовольствие население само отдавало или приходилось забирать силой?

- Большинство сами давали, что могли дать. Мы мало брали. В боях у немцев брали с машин продовольствие, что оставалось. Летом ходили на огороды. К татарам пойдешь ночью на огород, наберешь, что можно. К татарам или русским - там не смотрели. Набираешь, и уходишь благополучно.

А.Д.: - Вы говорили, что у вас была группа охотников. Пытались что-нибудь выращивать? Грибы собирать, ягоды?

- Ничего не выращивали. Было не до грибов. Ягоды, когда идешь, кушаешь. Другой раз, если много фруктовых деревьев, наберешь яблок с собой. Питались, чем могли. Охотники были. Но оленей так испугали, то они разбегались. Услышат шорох - и убегают. Их мало уже оставалось. Наш отряд штук 500 оленей убил за все время.

А.Д.: - После первой зимы было сильное физическое истощение?

- Да.

А.Д.: - Чем откармливались?

- Чем придется. Что есть, то и кушали. Что привезут. С Севастополя иной раз У-2 привезет килограммов 100, всем раздают. С Большой Земли в Зуйские леса привезут, и там нагружали человек 10, и они приносили к нам продукты.

А.Д.: - Когда была налажена связь с Большой землей, была радиостанция?

- Да. С Большой земли самолетом привозили уже сюда. Самолет У-2 у нас садился, потом он в Севастополь летал, потом опять к нам прилетал, у нас ночевал, на второй день вечером улетал. А несколько раз приходилось их сжигать. Скажем, ночью прилетел самолет, а утром немцы пошли в наступление. Выдержать мы не могли, значит, самолет сжигаем. Самолетов штук 5 в лесу мы сами пожгли. А одно время эти самолеты в Зуйский лес летали, раненых туда отвозили, а оттуда привозили здоровых. Таким образом, организовывалась и связь. Связистов с радиостанциями привозили сюда на территорию госзаповедника. И всё! Там бои были сильнее, но и снабжали их лучше. Летчики делали посадки. Один раз самолет привез груз, его разгрузили, загрузили ранеными, больными. Он пошел на взлет - и один мотор у него сдал. Его потянуло в сторону, он врезался в скалу, - но никто не погиб. Все оттуда выскочили, а самолет сгорел. Потом пришел другой самолет. Тогда в Адлер вывозили, а из Адлера уже в госпиталь в Сочи.

Но потом, осенью 1942 года стало холодно, кушать нечего, погода плохая, самолеты летать не могут, - и начался голод. Мы стали добывать питание своим путем. Однажды большая группа, человек 20, пошла под Севастополь. Зашли в деревню, на конюшню, забрали лошадей, сели на них и уехали в лес. Потом этих лошадей всех поели. Так и зимовали. А в 1943 году была сначала паршивая погода, а потом установилась хорошая погода. Тогда всех, кто зимовал, отправили на Большую землю, на лечение. Они побыли на лечении и опять вернулись.

А.Д.: - Чем вывозили?

- Самолетами с Зуйских лесов. Там самолеты долго садились. У нас, в заповеднике, садились самолеты У-2. Такой самолёт брал одного или двух человек, их перевозили в Зуйский лес, и там они уже садились на "Дуглас". В "Дуглас" 30 человек садились - и на Большую Землю. Краснодарский край был уже освобожден, и вот туда, в станицу Крымскую, по-моему, их вывозили. Там их клали в госпиталь, и в Адлер или в Сочи, - а потом опять сюда. Подлечат немного - и опять в лес. Я тоже в таком отпуске был: я был легко ранен: меня ранили в бою в руку. У меня долго не разгибалась рука, а потом стала потихоньку, потихоньку разрабатываться.

А.Д.: - Когда в Адлер прилетали, как себя чувствовали?

- Когда в Адлер прилетали, так вообще думаешь: тишина везде, спокойно, ничего бояться не надо. Заходишь в помещение, встанешь возле двери, стоишь и думаешь: садиться или нет? Потому что год уже в помещении не были. Зайдешь в помещение и стоишь, как какой-то дикарь. А потом привыкаешь.

А.Д.: - У вас там был медицинский осмотр или просто откармливали?

- Как обычно, медицинский осмотр всегда был. Каждый день с утра медицинский осмотр. "Кто на что жалуется?" Откармливали - обычный паек, в столовой кормили, и всё.

А.Д.: - Возвращались с охотой?

- Приказ есть! Уже по привычке сюда летели, как будто, так и надо. Я попал в 3-й партизанский отряд, и туда шло население из населенных пунктов, из городов. Наш партизанский отряд стали пополнять - а то в 1943 году оставалось уже мало, человек 70-80. Вначале на территории госзаповедника было человек 500, наверное, - не меньше, если не больше. А летом 1943 года осталось человек 80! Наши войска стали уже подходить к Крыму, отрезать Крым. Немцы устроили панику, и на южном берегу Крыма приблизительно неделю безвластие было. А потом стали создаваться новые партизанские отряды: 1-й, 2-й, 3-й, 4-й, 5-й, 6-й, 7-й, 8-й, 9-й. Потом создали и 10-й отряд из ялтинцев.

В октябре мы вели бои в Мангуше, потом отошли. В ноябре 1943 года я был командиром группы - и как-то ночью за мной приехали из штаба соединения. Командиром соединения был Михаил Андреевич Македонский, комиссаром был Селимов, начальником штаба - Чуси Христофор. Вызвали, - а в чем дело, я не знаю. Я еще прятался, чтобы меня не нашел меня связной, который приехал, - но он нашел. Поехали вдвоём, по дороге нас обстреляли, а сами мы не выстрелили ни разу. Приехали, доложили Македонскому, что прибыли, все в порядке. "Ладно, отдыхайте". Через некоторое время позвали обедать. Думаю: "Надо спросить Македонского, в чем дело". А он говорит: "Покушай сначала, а потом начнем разговаривать". Потом они мне сказали, что хотят назначить меня командиром отряда. Спрашиваю: "Какого?" - "Крымские татары". В ноябре 1943 года из командира группы меня назначили командиром 9-го отряда, а Коля Дементьев был назначен командиром 6-го отряда. Это Суванская турбаза, село Перевальное; Трискунда туда, близко к нему подходила. А в Бишуе был уже 7-й отряд Гвоздева. Командиров остальных отрядов тоже назначали из бойцов.

Сначала я испугался. Думаю: "Свяжут да отвезут или отнесут в Севастополь, - и будешь связным у них, языком у немцев". Но этого не случилось. К вечеру мы отошли подальше, на поляне расположились, зажгли костры. Я возле костра сажусь и ножки вот так - по-турецки, и ещё подложил палку под мягкое место. Я так сидеть любил. После этого они стали бояться, чтобы на своем языке что-то сказать при мне. Один молодой татарченок ко мне подходит и говорит: "Товарищ командир, вы татарский язык знаете?" Говорю: "Потом скажу". Потом, уже в начале 1944 года, к концу партизанского движения, я подхожу к этому пацану и говорю: "Расскажу тебе, как знаю татарский язык. Я с 1939 года с татарами живу, но языка не знаю. Знаю только, как называется вода - су, больше ничего не знаю. А почему ты интересовался?" - "Когда вы сели возле костра и так сложили ноги, это наша, татарская, привычка. Поэтому мы стали вас бояться".

Месторасположением отряда были Гора Басман и Чучель. Подходим к деревне. На горе работает татарка. Спрашиваем: "Немцы в деревне есть?" - "Нет. Моя уходила, немца не было". Я говорю: "Пошли". Подходим к деревне, и я говорю ребятам: "Если чего, скажете". Отошли еще немного, видим, - немцы во дворе ходят. Я сразу послал троих, чтобы они вышли на дорогу, перекрыли им дорогу в Бахчисарай. А сам остановился в недоумении, - что делать? Комиссар стоит, начальник штаба стоит. Тут же мы решили идти. Я одну группу послал за домами, а с другой группой пошел сам. Я иду первый, комиссар за мной, начальник штаба третьим. Немцы на нас смотрят, мы на них смотрим. Во дворе у них машина стоит. Они допустили нас до домов. Выбегаю по улице, - это был такой узкий переулочек к мосту. Думаю: "Надо, чтобы они через мост не убежали, не уехали". Мы снизу открыли огонь, те сверху открыли огонь. Потом один боец мне кричит: "Товарищ командир, не стреляйте, они сдаются уже!" Мы их забрали: их было 7 или 8 человек, они приехали за яблоками в деревню Коуш. Яблок в том году было очень много. Мы поговорили, а потом пленных направили под охраной в штаб соединения. Потом их допрашивали, и что там было, я не знаю. Говорят, что они дали хорошие сведения о расположении своих войск. А мы пошли дальше на Басман-гору. Через три дня мы заняли эту деревню Коуш, и деревню Стиль тоже заняли. В деревне Коуш было домов 200 с лишним, а в Стиле домов 60. Мы остановились в этих деревнях. Мужчины, которые остались в деревне, пошли в отряд, и создался большой отряд. Потом его разбили на два отряда: в Стилях стал 11-й отряд, а я в Коуше стал командовать 12-м отрядом. А 9-го отряда как такового уже не стало.

А.Д.: - То, что народ пошел в партизаны в 1943 году, с чем это было связано? Поняли, что уже:

- Крым вот-вот освободят, и чтобы остаться дома, некоторые полицаи сдавались. Некоторых потом судили после окончания войны. А некоторых, которые ничего не сделали, отпускали.

А.Д.: - Народ пошел, потому что уже близко победа?

- Не только победа, нужно было себя спасти. Сами себя спасали. Почему? Потому что немцы угоняли очень много в Германию. Молодежь угоняли в Германию, захватывали, сажали в вагоны и отправляли. Немцы и расстреливали. И вот чтобы избежать этого...

А.Д.: - Слышали ли Вы просто о бандитах, живущих в лесах? Не партизаны, а просто бандиты. Было такое?

- У нас не было. Не знаю. И чтобы такое было в Зуйских лесах, и в Старокрымских, я не слышал.

А.Д.: - Кого больше ненавидели: немцев или полицаев?

- И тех ненавидели, и других ненавидели. Немцы были за спиной у полицаев, у румын. Полицаев редко когда посылали в лес. Они в населенных пунктах хозяйничали. А румыны шли, румын посылали на передовую - а немцы сзади.

А.Д.: - Какое чувство Вы испытывали к оккупантам?

- Конечно, была ненависть. Свои, да еще идут против своих!

А.Д.: - Я имею в виду к оккупантам, к румынам:

- Румыны к людям плохо относились. Когда заходят в населенные пункты, "яйко" им давай. Итальянцы лучше относились к местному населению. Итальянцы народ добродушный. Румыны немного хуже, но чтобы они издевались над населением, - такого не было, я не слышал. А вот немцы могли издеваться и расстреливать.

А.Д.: - Какова была дисциплина в Вашей вначале группе, а потом в отряде?

- Самодисциплина была. Все уже знали, что надо держать дисциплину. Ничего такого нигде не делалось. Я и не наблюдал за своими бойцами, знал, что не может быть, чтобы они где-то что-то натворить могли. И в населенных пунктах, чтобы где-то что-то забрали у кого-то без разрешения, - этого не было. Поддерживалась армейская дисциплина. Да просто самодисциплина поддерживалась! Каждый человек чувствовал, что должен быть дисциплинированным. Все так держались, и не только в моей группе, но и в других отрядах.

А.Д.: - Какое было медицинское обеспечение? Были ли лекарства?

- Были, но очень мало. Врачи были - на отряд врач был. У нас женщина была в отряде. До этого мужчина был, а потом, когда его куда-то направили, женщина была, ещё молодая. Когда Крым освободили, она стала жить в Севастополе, а через некоторое время умерла. Лаврентьев Сергей, командир 1-го отряда (он жил в Севастополе) мне говорил, что они умерли в один день с матерью. Сначала мать умерла, а потом к вечеру умерла и она, врач. Почему так случилось?..

А.Д.: - Как Вы считаете, депортация крымских татар была за дело?

- Можно было и не всех их выселять. Не все подряд. Дети не при чем, женщины тоже не при чем. Больше всего мужчины, да и то из населенных пунктов. И не все у немцев служили. В некоторых населенных пунктах всех мужчин-татар немцы забирали, и русских забирали - заставляли на себя работать. И русские на них работали. Все равно мы узнавали, как, что, чего, с какой целью приходили. Потом создавался новый отряд, и командир отряда не все знал, что делается в лесу...

Потом, после переформирования отрядов, снова были бои. Немцы наступали в январе, феврале. Мы отходили. Примем бой, а потом к вечеру опять в деревню зайдем. В первых числа марта немцы повели на нас наступление со всех сторон: с Ялты, Симферополя, с Перевального, и туда, на Зуйский лес. Сначала они на Зуйский лес наступали, и бои с партизанами Зуйских лесов шли там, наверное, полмесяца, если не больше. А потом оттуда эти силы перебросили на нас. Уже к 10 апреля 1944 года наше соединение было почти полностью окружено в районе горы Черной и Чучели Роман-Кош. Поздно вечером с 10-го на 11-е апреля над лесом загудел немецкий самолет, который стал бросать ракеты. Немцы и ночью стреляли, - а тут почему-то перестали стрелять. Мы послали разведчиков и те доложили, что немцев в лесу нет. Еще послали... Македонский рано утром собрал командиров и поставил задачу: преследовать немцев по тем направлениям, из которых они нас выгнали. Мы пошли в сторону Коуша, в сторону Стилей, и так далее. Заняли их, и после этого получили приказ: 14 или 15-го апреля нашей 7-й партизанской бригаде выйти на южный берег Крыма и повести бой за город Ялту. Задача была: не дать немцам уничтожить ценности города Ялты. 1-й отряд Лаврентьева наступал на Левадию, 10-й отряд (это был ялтинский отряд) на Арсан, 12-й отряд на поселок Массандра, 8-й отряд на санаторий Сосня между Сосняком и деревней Никита. А мы вышли на дорогу. Немцы уже не стреляли, а больше сдавались, - бои были небольшие. Они сдавались в плен, бросали оружие. В ночь с 15-го на 16-е апреля партизаны спустились в Ялту, и часа в 4-е ночи первый танк под командованием командира танка Мирошникова пришел к гостинице "Арианда". Там отряды встретились.

Потом партизаны пошли по своим домам, остановились в военном санатории. Позже дали команду - всех партизан распустить по домам. Нас собрали в Симферополе, мы там кое-как написали отчеты и освободились. После этого нас и распустили.

А.Д.: - Поощрения, награждения партизан были?

- Были. Орденами, медалями.

А.Д.: - В течение боевых действий или после войны?

- Награждались в 1942 году. Когда прилетали на Большую Землю, там их вручали, когда мы лечились.

А.Д.: - Вы имеете награды?

- Имею. В 1942 году получил медаль "За Отвагу". В 1944 году получил орден Красной Звезды. И еще должен был получить орден Красного Знамени, но и до сих пор личное дело и наградной лист лежат в архиве в Симферополе. На нас, на крымских партизан чего-то Сталин обиделся, - вот и не давал добро, чтобы нас награждали. Так что Василевский подписал мой наградной лист, и так он и остался в Симферополе.

А.Д.: - После освобождения нашими войсками Вас не призвали в армию?

- Нет, я не попал. Я съездил на месяц домой, в деревню в Рязань. В Москве даже и не был, - просто проездом через Москву. Сестра у меня в Москве была. Вернулся оттуда, - и устроился на работу в Симторг. Месяца через четыре после освобождения Крыма мне предложили пойти работать в Комитет Госбезопасности. Тогда НКВД везде было! Я дал добро, и они меня долго оформляли. В ноябре 1944 г. я устроился, начал работать, и проработал там 10 лет. Так что больше я нигде не воевал. Потом, когда пришел работать, гляжу - еще несколько человек-партизан там уже работают. Работал в Симферополе, в Ялте. Потом стали сокращать кадры и меня перебросили в Севастополь. Там мне пришлось перейти работать в милицию, и я 20 лет проработал в милиции. Два года работал в ГАИ. Потом командиром оперативного взвода, потом командиром оперативного дивизиона при Управлении милиции города Ялты. Мы обеспечивали охрану всего города. У меня числилось 127 человек личного состава: 70 человек только по охране города. КПЗ числился за мной, вытрезвитель. А из милиции я ушел уже на пенсию.