Родился я 3-го февраля 1929 года. Но Краснодар - это моя вторая родина, а родился я на псковщине. Деревня Юнькино Пушкиногорского района. Так что, когда война началась, мне всего 11 лет было. Зачем-то мы пошли в школу. Смотрим – самолеты летят, и как начали бомбить, понимаешь. Там у нас два моста через речку Черёху, железнодорожный и простой, вот в них и метили. Мы разбежались и не поймем ничего: «Что ж такое?»
А потом нам дали команду эвакуироваться в тыл. Собрали, значит, подводы, коровы там, у кого были и пошли на восток. Но проехали всего пару деревень, утром просыпаемся, смотрим, мотоциклы стоят. Значит, немцы уже тут… Смотрю, двое несут каски с яйцами, уже обшмонали все курятники. Тут начали «Катюшу» играть: «Выходите все!» Пока строились, вижу, солдатик бежит без ремня… Ну, выстроили нас, и смотрят так. А у меня на воротнике рубахи был косячок такой, треугольничек, какой сержанты носили. Немец увидел, пальцем показывает: «Вас ист?», мол что такое? – «Да просто так», говорю. Он: «Век! Век!», мол, убрать немедленно. Но этот косячок заржавел, потому что я стирал прямо с ним, и снять его не могу. Немец видит, что у меня не получается, подошел и ножом вместе с куском воротника обрезал и выкинул. А мне дал карандаш, чтобы я не печалился. Я на них такой злой был, а сейчас, понимаешь, у нас с ними дружба…
Ну что, когда приехали домой, там женский совет определил меня пастухом. Коровушек и коз в поле выведу, а там где бои проходили, еще кости неубранные лежали, оружие, и я стал потихоньку его собирать. И постепенно насобирал 14 винтовок, немецкие гранаты, «толкушки» эти, и наши РГД. А патронов насобирал целый ящик. Приховал это все, значит. Потом пилку по железу достал и из одной винтовки сделал себе обрез. Она же длинная, куда мне пацану такую таскать? Помню, сижу, пилю, вдруг вижу высоко в небе самолеты. На Ленинград летят. И много, я даже со счету сбился. Вот думаю: «Был бы я такой летчик, я б им дал!» Я ж не боюсь ничего...
А потом, в октябре, на Покров, как раз лед накрылся, пасти уже не нужно, и мы вшестером решили уйти в партизаны. Миша, Коля, другие и мой старший брат Витя, зачинщик как бы. Потом немцы за него давали 25 тысяч марок, за то, что он творил такие чудеса. И вот когда мать упрятали в лагеря, сестру тоже, мы и ушли. И с нами сбежали еще 18 пленных, которые там работали при заводе.
А вы уже знали, где партизан искать?
Конечно, знали. Там же вокруг Ленинграда партизанами все кишело. Потом целых 13 соединений действовало. Немцы хотели за три месяца нас победить, но нет, мы такие. Любое оружие можно победить, но русский характер не победишь никогда! Вот 3-я Партизанская Бригада под командованием капитана Германа, слышал хоть о таком? Легендарный человек, самый-самый партизанский командир. Так его бригада огромный урон нанесла немцам и контролировала большую территорию. Только представь, в тылу у немцев открыто действовала советская власть. Ну а мы воевали в 8-й Бригаде, отряды которой воевали в Псковском, Пушкиногорском и Островском районах.
Нас семь человек пришло, но по дороге чуть было на немцев не нарвались. Подходили к деревне Великий Мост, и надо было болотом пройти вот так. А тут каратели с собаками... Но туман как раз был, утром же, часов семь, и вот представь в этом тумане лай собак… Заскочили в болото, там воды по колено, но мы в нее сели и нас в этой осоке не видно. Но вода-то ледяная, на Покров уже снег выпал, а мы в ней провели минут сорок пять. Ладно мы, а с нами девушка в положении… Потом узнали, она родила где-то там. Помню, лежу со своим обрезом и думаю: «Не дай Бог начни их только…» И наше счастье, что ветер был с той стороны. А если бы в ту сторону, то собаки точно бы учуяли. И видим, они сразу развернулись в цепь, через каждые четыре метра, с собаками, и пошли на деревню. Слышим, там уже крик, шум, тарарам, стрельба. Молодежь немцы угоняли в Германию, а скот забирали. А партизаны их глушили и отбирали у них скот.
Потом костер развели, обсушились, и пошли дальше. Вдруг нас окрикивают: «Стой, кто идет?! Пароль!», и затвор щелкнул. - «Да вот так и так, идем в партизаны». - «Один ко мне, остальные на месте!» Подхожу, он мне объяснил, что на сегодня пароль – 15, значит, если мне скажут – «пять», то я должен ответить «десять». – «Понял, какая система? Тогда иди!» И вот так мы пришли в 10-й отряд. Но шесть человек отправили в гражданский 21-й отряд, а меня оставили тут. Когда писарь записывал, сказал: «Жалко мне тебя. Мы-то, – говорит, – штрафники, у нас же штрафной отряд». Я говорю: «Как понять?» - «Мы же – власовцы!» Потом уже мне рассказали, что в плену, чтобы жизнь спасти, они вступили в РОА. Из них составили отряд, а во главе шесть человек немцев. Но потом, когда они видят уже, что такое дело, что надо действовать, то немцев перебили и перешли к партизанам. Но этот штрафной отряд стоял с километр от немецкого гарнизона. Чтобы кровью искупить. Туда на гарнизон пришлось ходить раз семь, наверное. Дадим им копоти, а потом отходим.
А мне сразу лошадь дали, и связным назначили. Не только связным, но и проводником, и разведчиком, тут должностей у меня вот столько было. И вот, значит, листовки развозил по деревням. Там же думали, что и Сталинград взят, и Москва взята, немцы же свои листовки бросали, а мы это дело опровергали.
А кто был командиром отряда?
Жданов, как имя отчество уже не помню. И Тимченко, бригадного нашего, он секретарем райкома был, как звать тоже забыл уже. Это ж вон когда было… А комиссаром вначале был Андреев. Но потом вместо него с Большой земли прислали Беседина. Отряд-то штрафной, опытный человек нужен, мало ли чего. А у него уже орден «Ленина» был.
И как на гарнизон идем, команду подают: «10-й отряд, вперед!» В основном часа в три ночи нападали. Притом подходили очень осторожно, чтоб не курили, не кашляли, и самое главное, подойти с подветренной стороны, чтобы собаки не учуяли. Тут уже, кто проволоку режет, кто подрывники, гранаты в окошки кидают, в общем, каждый на своем месте. А потом, значит, пока немцы-то не очухались, тут уже и гранатами глушат, и как хочешь. На Дуловку пошли, а я со своим обрезом. Но оказалось, что у него пламя, как из миномета. Дуло-то короткое, и вот такое пламя. Ребята, как увидели: «Кончай палить! Немцы подумают, что это миномет подкатили. Зачем это нам, смерть получать?» И потом вместо обреза дали мне немецкий автомат. В конце дают ракету. Зеленая – в наступление, красная – отход. А у немцев знаешь, какие ракеты? Одну запустят, так она, наверное, минут двадцать горит, и видно все, ровно днем. Светило прямо… И все, красная ракета – отход, значит. Раненых и убитых на повозку погрузим и уходим.
А чем питались в отряде?
Да ты что! Там же у немца столько скота угоняли, как только он его соберет, так сразу. Там в лесах прямо целые стойла построили, так что мяса вот так было. Вот только соли не было, а, знаешь, мясо без соли тоже плохо. И курево, и самогонка, все было, там же три района целых.
А со спиртным как, строго было?
Ну, как строго. Помню, значит, стоим как-то на посту в стогу. Вдруг слышу, едет кто-то. Ты ему сразу: «Стой, пароль!», и сразу патрон загоняешь. Потому как если не ответит, значит, сразу его насмерть. Чтобы наповал сразу. Потому что там под маркой партизан много было всяких уток подставных. А тут слышу по голосу, Витя мой. Мы же с ним почти не встречались. Спрашиваю: «Куда вы?» А их трое на санках, Витя и еще двое. Вижу у них гранаты и фляжка с самогоном. Зима же, холодно, ты что. - «А мы, – говорит, – едем за полицаями. В таких-то деревнях полицаи ядовитые и нам дана команда или уничтожить их или привести живыми». А я чувствую, несет от них: «Запах-то от вас, братка. Война же, мало ли там что». А он отвечает: «Братка, война – ху..ня, лишь бы не убило!» Вот так вот. Так что все у нас было.
Вот вы сказали, что немцев не любите. А почему?
Так известно почему. Вот, например, в деревню придут, там парень с любимой девушкой стоит, или женой. Им понравится, и начал ее дрючить, при муже, или при парне, с которым она дружит. А как же, ты что?! Они не считались ни с чем. Хотя у них на бляхах на ремнях написано – «С нами бог!» А какой же это Бог, когда они такое мародерство учиняют?! Ты что… И главное, думали нас за три месяца покорить. Но мы ребята с характером, упертые.
Помните, как наши пришли?
Мы как раз на задании были. Как-то вызывают меня: «Анатолий, иди, тебя Беседин вызывает!» Зашел, смотрю: две девушки сидят. «Знакомьтесь, это ваш проводник!» Оказывается, этих Люсю и Женю надо было отвести в Псков. Я так понял они связные были и должны были получить какие-то важные данные.
Ну, что, пришли в город, но немножко опоздали, уже комендантский час начался. Немецкие патрули, понимаешь, с собаками ходят. Ну а нам же все равно надо пробираться на явочную квартиру. И вот нас заметил патруль. Я им говорю: «Девчата, давайте, бегом!» А в Пскове там такая стена, давнишняя еще. В ней разрывы такие, тут проход, тут проход, там, и мы тут их запутали и они отстали. Я сразу пошел предупредить, и слышу, там немцы на губных гармошках играют, веселятся. Оказывается, там работал публичный дом. Сношались с нашими девками. А бабьё же такое, им только дай вот так вот…
А ночевать я пошел в пригород, там где Луковка, где кирпичный завод. А на Свечина, сейчас это улица Цветочная называется, эстонцы стоят. Это самый ядовитый народ, эстонцы. Недаром их называли кураты. (kurat – дьявол (эст.) Латыши и литовцы не так еще, покладистые. А эти прямо как финны. Короче говоря, захожу ночевать. Наши все уже на соломе впокат спят: Ваня, Коля, Нюрка, Наташа, тетя Настя, ну и я пристроился. А хозяин дома заметил, что я зашел. Он и меня и Витю знает. Короче говоря, спрашивает: «Вы кого в дом пустили без моего разрешения? Хотите, чтобы немцы мой дом сожгли? Вот сейчас пойду и заявлю!» Я говорю: «Ваня, дай топор. Как только он жопу поднимет, я его с ходу и прикокошу!» Может, и не совсем так, но примерно. Ну, тут Наташа пришла, самогонки ему поднесла. Но он же и так пьяный пришел. А стакан налили ему, он тут и уссался… А рано утром я ушел. Слышал, как эстонские часовые из гарнизона кричат друг другу: «Тере курат! Тере курат!» Это здравствуй, черт, по ихнему. Ну, выделывались так. (terekurat – добро пожаловать в ад (эст.))
Ну а когда я в ноябре 45-го ехал в отпуск с Дальнего Востока, то проездом оказался в Пскове. И там в Лопатино, где большой перекресток, дай, думаю, зайду в чайную. Захожу, взял сто грамм и кружку пива, ерша хорошего загнал. В партизанах я много чему научился. И вдруг слышу, в чайной играет на гармошке какой-то слепой. Смотрю, да это же Митя Куваль. Тот самый хозяин дома, который орал: «Кого, партизана пустили?!» При нем поводырь, пацан лет десяти, и шапка лежит, куда ему деньги бросают. Я как его увидел, меня аж затрясло. А праздник какой-то был или воскресенье, солдаты кругом. Подхожу к нему, а он играет сидя на маленькой скамеечке. Беру вот так его за грудки, солдаты: «Ты что? Ты что?» Я на них: «Сидеть, понял?!», резкий такой был. – «А то сейчас вас просвещу! Сидеть! Вы не знаете, кто он, а я расскажу! Сейчас он выявит сам себя». За грудки схватил, гармонь отлетела, и его вот так поднимаю. А он: «Лёша! Лёша, сыночек, кто это? Кто?!» - «А это, – говорю, - Толя Юньков!» Он тогда мне в ноги бросился, обхватил, и говорит: «Толя, Толя, убей меня, убей! Только не говори ничего!» Пожалел я его: «Тебя Бог наказал, а то бы я тебя сейчас определил на 10 лет». Им таким тогда так давали. Значит, что получается. У него еще два брата были, так они полицаями стали, а он при них шестаком таким, стукачом. Где, что унюхал, расскажет им, так и так. Но они уехали с немцами, судьбы их я не знаю, а этот остался, думал, что раз он не был полицаем. И когда он ходил по домам, напоролся на мину, и потерял глаза. Вот такая история…
И все-таки, помните, как наши пришли?
Ну, вначале появилась разведка. Прямо в расположение нашего отряда вышла. Наш как раз крайним стоял, а бригадные уже там подальше. И потом на машине подъехали. Летучка такая, там и рупор стоит и кинопроектор. Музыку завели, так люди, которые там были, и эту машину целовали, и покрышки ее целовали. Ты понимаешь, какая встреча была?! И вдруг от разведки пришло сообщение, что километрах в пяти движется немецкий обоз. Мы говорим, команда такая, что не надо, но дали приказ – «10-й отряд вперед!», и все сразу туда и этот обоз уничтожили. Такие здоровые голландские лошади, подводы. Стали обоз громить, а те по-русски кричат: «Мы свои! Мы свои!» Оказывается, это полицаи, которые уходили с немцами. Вот так и встретились…
А потом вышли на расформирование в Хвойное, где находился штаб партизанского движения. Оружие все сдали, и все года вплоть до 26-го загребли в армию. А нас, кто моложе, всех собрали. Тут Витя мне говорит: «Говорим, что папа был начальник, - а он у нас работал начальником уголовного розыска, пока пули кулацкой не поймал, - и он нам скосил два года. Ты - 27-го, а – я 21-го». Но я все равно по возрасту не подходил, и меня отправили на шахты в Комарово, это там под Ленинградом. Но никаких документов не выписали, ничего. Это я уже, когда срочную служил, попросил командира: «Давайте в Ленинград напишем!» И мне прислали вот эту бумагу, в каком отряде воевал, в качестве кого, с какого по какое. А брат пошел ловить «лесных братьев» на Львовщину, и был там командиром взвода. Ранение получил и контузию, заикался даже немного, ну а потом ничего, все нормально было.
А нас под марш «Прощание славянки» отправили туда в Комарово. Шахтерами, уголь добывать. Приехали, сапоги выдали, форму. Но я как посмотрел там, да не дай Бог… Думаю: «И чего я тут буду торчать?» И с товарищем, тоже Виктором, забрались в эшелон воинский, и среди бревен там спрятались. А то возвращают и все. До Валдая доехали, а дальше уже все мосты взорваны. Там нас с эшелона сняли и стали разбираться. Сидят такие в гражданском, и я им говорю: «Вы знаете, мы вас очень уважаем, но если вы нас обратно отправите, я с окна выпрыгну, но туда не поеду! Как хотите!» Они на нас посмотрели так: «Ну, смотрите, но чтоб мы вас больше не видели! Чтобы ночью вас здесь уже не было!» Даже подсказали, что ночью поезд какой-то там идет специальный. Чтобы не торчать там на виду заночевали в какой-то бане. Стали думать, что делать дальше и Витя решил ехать домой. И мне предложил: «Пойдем ко мне!» - «Нет, я не поеду». И вот, значит, смотрю, идет летучка, полуторка, и в ней связисты едут. Подбежал к ним: «Эй, возьмите меня!» - «А куда тебе?» - «А вперед, туда, где пушки гремят!» А на мне фуфайка фзушная, тут медаль «За оборону Ленинграда», и все документы.
Помню, высадился в деревне Кондратово. Вышел, смотрю, машины стоят. Лесочек такой, там сетки на них, маскировочка, березы воткнутые так, сетки маскировочные. Тут часовой: «Эй, ты чего тут ходишь?» - «Да я ищу тебя, чтоб ты меня повел к начальнику». Ну, какой-то загадочный. Привел он меня к капитану Зубкову. Я рассказал ему, так и так, так и так: «Родители все угнаны, вся деревня угната…» Он вызывает старшину: «Значит так, в роту его определить, переодеть и на довольствие поставить!» Короче говоря, с этой ротой ГСМ, я дошел до самого Кенигсберга.
А что за полк?
У меня дома записан, но это рота – топливозаправщики. Бензовозы там, масловозы, которые должны заправлять всю боевую технику. И вот, значит, в июне, наверное, меня зачислили на курсы водителей. Месяц нас учили, а практику проходили по лесу с закрытыми фарами. Дали стажерки и так я очутился водителем полуторки-бензовоза. И специальность эта у меня по сегодняшний день. 45 лет проработал за рулем.
Наши машины постоянно шли за танками, потому что танк жрет, знаешь как? И вот за ними шли все время. Как только заправлять, тут сразу мы. И так дошли до самого Кенигсберга. Помню, уже перед самым концом боев приехали и тремя машинами заправляем, чуть ли не целый батальон. А на танках сидят ребята с автоматами. Без пехоты танк – это глухое дело. Но почему-то сидят, без ремней, без всего. А наш один, Миша Лапин, спросил их, в чем дело. И почему без наград? А они и говорят: «Мы с ГУЛАГа, ГУЛАГовцы мы. Нам не дают, мы до награды не доживаем». Знаешь, как на фронте говорили? Солдату за атаку – х.. в сраку. А бабе за п... – Красную Звезду. Понял как? На смерть посылали, чтобы искупили кровью.
Как о Победе узнали?
Как узнали, ты что. Там было столько радости… У нас же топливо, часовые кругом, и всегда, когда там что-нибудь такое, шум, тарарам, сразу тревога и выбегаем, так же. Бензовозы это же не шутки, не дай бог что. А тут, значит, тоже, очередная сигнализация. Все выбегаем, и тут комиссар, не комиссар, политработник короче, говорит: «Это, товарищи, самая хорошая тревога у нас сегодня. Победа! Победа!» И ящик ракет вынесли, и как начали палить. Тут уже все винтовки похватали и давай палить… Вот так вот встретили.
|
|
1945 год - День Победы |
А через какое-то время сняли с машин цистерны, погрузили в эшелон и поехали на восток. Ну, думаем, едем на парад в Москву. Ан нет. Целый месяц ехали и приехали на станцию Бирофельд, это возле Биробиджана. И там объявили, что война - Америке надо помочь самураев добить, япошек. Получили студебеккера, бочки поставили на них. И вот наша задача была: заправить 500 амфибий, которые после артподготовки и бомбежки пойдут через Амур. Но эта война быстро закончилась. Так что в свои 16 лет я одержал три победы. Первая – партизанская. Вторая - в Кенигсберге над немцами. Ну и третья над японцами.
Ну а потом что. Думали, война будет с американцами и нашу роту бензовозов направили на остров Сахалин и на Курильские острова. А тот майор Зубков, который и взял меня в роту, получил назначение в Московский военный округ. А он ко мне как к сыну относился, и когда уезжал, устроил мне отпуск, и характеристику хорошую дал и рекомендательное письмо в офицерскую автомобильную школу: «Дома месяц отдохнешь, а потом езжай поступать!» У меня же стаж уже приличный.
Ну, приехал я на Псковщину. Меня, конечно, обняли: «Живой», туда, сюда. - «Ну, куда ты поедешь?!» И не нашлось умного человека, чтобы подсказать: «Езжай, что ты тут будешь вот так вот квасить?» Там же с бедности до сих пор квасят… Так я, значит, никуда и не поехал. Устроился на «Псковкирпич». А потом прислали туда учителем Зиночку – жена моя. Она ярославская, и хотела на медсестру выучиться, а получилось педагог. И я тут ее схватил, понимаешь. Как-то мы душой разом подошли. Троих сыновей родили.
А в 49-м мне приходит повестка. Прихожу из себя такой крутой в военкомат: «Куда?» - «Нам срочно шофера нужны!» А мы с Женей и Володей, друзья мои, хотели попасть в подводники, и я так дерзко отвечаю: «Ну вот, когда будут нужны подводники, тогда вы меня и позовете», и ушел... А через неделю ко мне приходят военком и участковый: «Вы комсомолец?» - «Да, комсомолец». – «Тогда идите служить туда, куда Родине нужно, а иначе пойдете служить в другое место…» Ну, думаю, или в стройбат определят, или же туда, к хозяину на нары… С ребятами посоветовался, с братом, и они говорят: «Ну, что, братка, иди…»
Направили меня в Рязань, там есть такой большой аэродром Дягилево. Но там была теория, а практика в Ряжске. Вначале возил личный состав на «студере», а потом стал возить полковника Клевцова. Как-то я его попросил: «Товарищ полковник! А вы мне можете устроить перевод во флот?» Он улыбнулся и говорит: «Знаешь что, ты же там тоже будешь возить такого же, как и я, капитана 1-го или 2-го ранга. Так что служи себе спокойно, не дергайся». Вот так и получилось, что в Ряжске я прослужил все четыре года. А там же я служил краснодарскими ребятами. Послушал их рассказы, и думаю, ну чего я на псковщину поеду? Там квартиру мою заняли, когда я ушел. Так же? Чего я их буду прогонять. Вот так я 1953 году приехал в Краснодар, и с тех пор здесь живу. Но это сейчас водители всегда требуются, а тогда на одно место 15 человек. Машин же не было. Пришлось начинать жизнь с нуля…
|
|
Войну часто вспоминаете?
Обязательно нужно, чтобы молодежь знала, что было. И была достойна наших побед!
| Интервью и лит.обработка: | Н. Чобану |
