Зимак Захар Ошерович

З.З. - Родился в 1920 году в Варшаве, в бедной до крайнего отчаяния, большой еврейской семье. Мой отец был малограмотным человеком, который брался за любую тяжелую самую черную работу, чтобы прокормить шесть душ своих детей, но это случалось нечасто, и немалую часть времени отец был безработным, ему не удавалось устроиться на постоянную работу, и он голодал вместе с нами. Своей крыши над головой у нас не было, мы "кочевали" по съемным квартирам в бедных варшавских предместьях, за Вислой, в Праге, в Торгувке, жили в самых захудалых домах на улицах Добра, Бжеская, но бывало, что за неуплату нас вообще выбрасывали из квартиры, и приходилось обитать в ночлежках. С утра вся семья разбредалась, кто куда, в поисках куска хлеба, работы. В шесть лет я уже у хозяина крутил барабан для изготовления мороженого, а в десять, когда везло, подрабатывал в пекарне. Учиться начинал в польской школе и был единственным евреем в классе, так что до третьего класса приходилось терпеть издевательства, побои, а потом я начал отвечать и бить в ответ, а поляки стали жаловаться на меня учителю. Учителем у нас был вечно пьяный поляк, некто Коновчинский, и он постоянно подбивал учеников измываться надо мной.

Как-то он собрал учеников в круг, на середину вывел меня, а напротив поставил одного "буйвола", здорового переростка, который третий год учился в одном классе, не в силах овладеть знаниями для перехода в следующий класс. Учитель сказал нам -"Бейтесь!", и "буйвол" кинулся на меня. Я свалил его подножкой, он снова набросился, и опять мне удалось свалить его. Я ушел из класса непобежденным, понимая, что если сегодня счастье было на моей стороне, то завтра меня соученики-поляки точно изувечат. Я пошел за Вислу, где была польская государственная школа для еврейских детей, и даже раз в неделю преподавали иудейскую историю. У меня не было возможности чтобы купить многие учебники, но выручала память. В этой школе я проучился 4 года, мои способности были замечены, меня направили на тестирование в Институт психологии, и по результатам экзаменов я был зачислен в экспериментальную гимназию в Варшаве, которой руководил доктор философии и права Рудольф Таубеншлаг.

Гимназия существовалал под эгидой Польского купеческого союза, и попасть учиться в нее считалось большой удачей, после этой гимназии на многие факультеты Варшавского университета брали без экзаменов. Меня освободили от оплаты за обучение, и директор гимназии, хорошо относившийся ко мне, чтобы дать мне возможность хоть как-то себя прокормить, рекомендовал меня репетитором в богатые семьи. В гимназии мы изучали латынь и французский язык, я еще самостоятельно выучил английский и немецкий языки, эсперанто, но, репетиторством занимался в основном по математике.

Спасало ли репетиторство от голода? Не всегда. Помню, пришел по рекомендации в одну богатую семью, а хозяин меня спрашивает -"Что ты хочешь за урок? Восемьдесят грошей (мизерная сумма), или чтобы тебя обедом покормили?". Я плюнул, развернулся и ушел из этого дома. Утром уходил на учебу, положив кусок черного хлеба в карман.

В гимназии я подружился с поляками Эдвардом Павляком (с которым переписываюсь до сих пор), и с Ежи Дурачом, отец которого, известный польский адвокат, и, наверное, единственный из адвокатов "высшего класса" брался защищать на судебных процессах коммунистов и евреев. Эти ребята были далеки от традиционного польского шовинизма и антисемитизма, и общение с ними повлияло на формирование моей позиции по отношению к польскому обществу. Один из наших преподавателей, профессор Стефан Жулкевский (будущий министр высшего образования Польши, член Польской Академии Наук), порядочный человек, будучи еще молодым студентом, организовал в Варшавском университете группу из поляков-сокурсников, которая выходила по вечерам на улицы возле зданий университета и не позволяла польскому хулиганью безнаказано избивать евреев-студентов. В 1938 году я закончил гимназию и продолжил учебу в Лицее естественных наук, который был создан на базе этой гимназии.

Г.К. - Антисемитизм в довоенной Польше был государственным?

З.З. - Безусловно, но до смерти Пилсудского в 1936 году в Польше государственный антисемитизм был умеренный, и евреи ощущали его гораздо в меньшей степени, чем после кончины этого национального героя и руководителя страны.

Евреи были поставлены на самую низшую ступень польского общества. По утрам раздавались крики разносчиков газет -"Новое средство от вшей и жидов!"

В армии евреям не разрешалась служить в авиации, в связи, на флоте, поступать в военные училища. В Варшавском университете избиения евреев националистически настроенными польскими студентами были обыденным делом, а на лекциях студентам-евреям запрещалось сидеть, всю лекцию они были обязаны слушать, стоя в проходах. На многие факультеты запрещалось вообще принимать на учебу евреев, на других - существовала строгая процентная норма при приеме "инородцев".

Во всех крупных еврейских кварталах Варшавы, Лодзи, Кракова и так далее, из молодежи были созданы свои группы самообороны от польских бандитов-националистов.

Г.К. - Какими были Ваши политические взгляды до войны?

З.З. - Я вступил в молодежную сионистскую организацию "Ха -Шомер Ха -Цаир" ("Молодая стража"), которая придерживалась левых социалистических взглядов.

Здесь я познакомился с Александрой Моджевской, которая училась в гимназии на два класса младше меня, и с которой с 1939 года мы идем по жизни вместе, рука об руку.

Я лично симпатизировал Советскому Союзу и коммунистам. Ходил на лекции Эрлиха и Альтера, руководителей социалистической еврейской организации "Бунд" (арестованных в СССР осенью 1941 года и погибших впоследствии в застенках НКВД) .

На улице Кошиковой располагалась Варшавская публичная библиотека и там я прочел книгу, которая называлась по-польски "Вызволенье тшуловека" ("Освобождение человека"), профессора Спасовского из ЛьвовскогоУниверситета, в которой с уважением писалось о свободах личности в Советской России, и после этого мое доброе отношение к СССР еще более окрепло. На одной из витрин книжного магазина я увидел "заграничное" издание Конституции СССР, книга была развернута на одной странице, и ее можно было прочесть. Я верил, что если есть на свете страна, где все по справедливости, где нет зла и антисемитизма, - то эта страна назвается СССР.

Прошло совсем немного времени, и жизнь заставила меня убедиться в своей наивности.

Г.К. - Сентябрь 1939 года. Немецкое нападение на Польшу. Как удалось спастись и уйти на Восток?

З.З. - Сразу после немецкого вторжения я вместе с товарищами по сионистской организации, по зову сердца, не будучи еще военнообязанным, записался в народное ополчение, но ополченцев послали на окопные работы на варшавском направлении. Немецкие самолеты на малой высоте пролетали над нашими головами, стреляли из пулеметов, издевались как хотели, в буквальном смысле. Поляки, рывшие траншеи и противотанковые рвы вместе с нами, кричали нам -"Вонючие жиды, убирайтесь в свою Палестину!", так ими был оценен наш патриотизм. А когда рухнул фронт, а вместе с ним рассыпалось и ополчение, и когда немцы подошли к польской столице, я, вместе с Яковом Ваксманом и еще тремя товарищами, без вещей и продуктов, побрел на восток. Дошли мы после недельных скитаний, голодные и оборваные, до Брестской области, потом, проделав еще километров семьдесят пути, оказались в маленьком западнобелорусском городке Коссово, еще до появления в нем частей Красной Армии.

Местное население встречало нас недружелюбно, нам всячески давали понять, что в Западной Белоруссии нас никто не ждал и никому мы не нужны. Уже стояла осень, а я, как был на окопных работах в одной рубашке, так в ней и оставался. Советский комендант города увидел меня в таком виде и через переводчицу сказал, чтобы я зашел к нему в комендатуру. По его распоряжению мне там выдали одежду - мундир польского полицейского, со срезанными пуговицами. Почти одновременно с частями Красной Армии, пришедшими на "новые земли", здесь появились советские работники-"восточники". Нас, беженцев, зарегистрировали, и меня, человека без советского гражданства, отправили на курсы учителей для семилетних школ, где бывшие польские граждане заодно учили и русский и белорусский языки. Заведующим районным отделом народного образования была Тамара Дмитриевна Филонина, которая мне очень помогла на первых порах. И главное - здесь, в Коссово, меня нашла моя подруга Александра, сумевшая уйти из Варшавы на восток. Нас обоих отправили работать учителями в разные деревни. Я оказался в небольшой, окруженной хуторами деревушке Альба, в десяти километрах от Коссово, где была школа -семилетка, директором которой был комсомолец, имевший образование - 7 классов. Я стал преподавать математику и немецкий язык, проводя уроки на русском языке, который совсем не знал до осени тридцать девятого года . Жил в доме у еврея Резника, занимавшегося при поляках крестьянским трудом, он брал у хозяина в аренду несколько гектаров земли.

Резники меня тепло приняли, одели, обули, как могли. В их доме также жила сирота, белоруска Ольга, которую Резники взяли к себе в семью еще ребенком.

Советского гражданства мне никто не предлагал, я так и оставался "польским беженцем", передвижение которых, как объясняли власти, было ограничено параграфом №11, незнакомого мне положения, запрещающего жить в больших городах и ближе, чем на 90 километров от новой государственной границы.

Г.К. - Как Вы приняли Советскую власть?

З.З. - Разочарование у многих было тяжелым.

Когда новая власть провозгласила равенство и борьбу с антисемитизмом, то мы, еврейские беженцы из Польши, воспряли духом, а многие западнобелорусские молодые евреи стали с усердием помогать новой Советской власти.

Но очень быстро "все встало на свои места". Начиналось все так - были введены ограничения для мелких частных собственников: владельцев лавок, мастерских, пекарен, ремесленников-одиночек, кустарей. Затем начали эшелонами отправлять на поселение в Сибирь или сразу в лагеря польских беженцев и местных, отказавшихся принять советское гражданство. Чуть позже власти приступили "к раскулачиванию".

Начинали "по-тихому", - ввели большой продналог для тех, кто работал на земле, население стало возмущаться. Еще до коллективизации, старшего Резника, Гершеля, вызвали районные энкэвэдэшники, приехавшие в сельсовет , и там чекисты сказали ему -"Жид пархатый, выметайся из своего дома!", всех выселили в какую-то конуру, отдав дом Резника командиру Красной Армии.

А следующий этап "перековки западников" в настоящих советских граждан был - начало коллективизации. Тогда и у "последних оптимистов" открылись глаза на суть новых порядков, ведь для западных поляков и белорусов мечта о своей частной собственности, о своем деле или клочке земли, была "смыслом жизни", а тут всех потихоньку стали загонять в колхозы и артели. Любое недовольство подавлялось на корню, аресты и высылки "буржуев" и политически неблагонадежных стали частью повседневной жизни Западной Белоруссии.

А что касается меня лично, то я осознавал, что какой бы ни была, хорошей или плохой, новая Советская власть, при немецкой оккупации евреям будет намного хуже.

Кто тогда мог подумать, что немцы уже все для себя решили, и евреев ждет тотальное уничтожение ...

Г.К. - Где Вас застало начало войны?

З.З. - Как раз начались летние каникулы, и я поехал к своему товарищу, "польскому беженцу" Гершу (Гарри) Поссесорскому, который жил в Столбцах. Мы с ним вместе росли и учились в Варшаве, это был мой настоящий близкий друг, до 1939 года состоявший в партии "Бунд". 22-го июня над нашими головами пролетали на восток немецкие самолеты, а еще через день - другой, в округе уже хозяйничала немецкая мотопехота. Они вылавливали молодых парней, и тех, кто был подстрижен наголо, загоняли в большой сарай и сразу расстреливали, считая, что это отступающие красноармейцы, переодевшиеся в гражданскую одежду. Я ушел из Столбцов, и трое суток скитался по дорогам, пытаясь добраться до Коссово. Здесь, в эти дни, со мной произошел один случай. Вечером на шоссе меня схватили немцы, и из стоящей на дороге машины вышел человек в немецкой офицерской форме, в котором с ужасом я узнал поляка Клешека, беженца из Силезии, который вместе со мной, совсем недавно, учился в конце 1939 года на курсах по подготовке учителей в Советской Белоруссии!

По окончании курсов его оставили в Коссово преподавать географию, а его жену, врача по специальности, даже назначили главным врачом городской больницы. И тут передо мной стоит Клешек, оборотень в немецкой форме... Только потом до меня дошло, что немцы под видом беженца внедрили своего агента Клешека в приграничную зону. Вчерашний "товарищ по учебе", направил на меня автомат и заорал - "Жид! Где твои звезды!?". Потом столкнул с дороги в кювет и кричал: -"Бегни!(беги) Бегни!".

Я поднялся на насыпь и только повторял: -"За что? За что?". И Клешек почему-то не выстрелил в меня, только выругался и сказал: -"Я тебя утром убью!"...

Мне удалось добраться на станцию Лесная, откуда на Брест шел поезд с немецкими ранеными. Я стоял в тамбуре и немцы не обращали на меня внимания.

Я сошел с поезда возле станции Нихачево и пришел в деревню Стайки, где нашел Александру и ее сестру Тамару (убитую впоследствии немцами в 1942 году в Ивацевичах). По дороге, когда проходил через село Стайки, я увидел, что на одной из стен по-прежнему висит портрет Ленина, а на земле валяется разорванный портрет Сталина. Местные сказали, что когда в село зашли немцы, то скинули сталинский портрет, рвали его и топтали ногами, а на Ленина сказали, что "у него умный вид" и его портрет не тронули...

Г.К. - Когда было организовано гетто в Коссове, и какие в нем были установлены порядки?

З.З. - Немцы после захвата Коссово оставили в городке небольшой гарнизон и первым делом расстреляли группу польских офицеров, в числе которых было два поручика-еврея. Потом евреям приказали перейти в гетто, и всех загнали в квартал на окраине городка, разрешив взять с собой только часть вещей первой необходимости. Запрещалось брать с собой продукты и домашний скот.

На небольшой территории в считанные дома загнали почти 3.500 человек, по 10-15 человек в комнату, а потом еще согнали евреев из окрестных местечек и деревень. Скученность невероятная, в таких условиях слабые быстро заболевали и умирали от тифа и голода. В опустевшие еврейские дома сразу заселились немцы из гарнизона и их прихвостни-полицаи, а оставшиеся строения заняли местные жители и крестьяне из округи. Гетто почти не имело ограждений, но на всех дорогах стояла сформированная немцами "черная полиция" из местных белорусов, а осенью в район прибыли украинские полицаи. Никаких продуктов население гетто от немецких властей не получало, и не умереть с голоду, как-то выжить, помогало только то, что местные жители и крестьяне из окрестных деревень, нуждавшиеся в помощи евреев-ремесленников, подкупали полицаев из охраны, заказывали работу ремесленникам в гетто и расплачивались за это чем-то съестным. Евреям разрешалось ходить только с нашивками на одежде, с желтыми шестиконечными звездами, запрещалось подниматься на тротуар, и евреи должны были, увидев любого встречного немца, снимать головной убор и "кланяться господину". Комендантом Коссово был назначен пожилой, внешне импозантный немец Лянге, который обещал председателю юденрата Хайкину, что пока он комендант, то расстрелов не будет. Взамен Лянге требовал золото и драгоценности.

И действительно, до зимы 1942 в Коссово не было массовых расправ над евреями, Лянге довольствовался взятками в виде ювелирных украшений и прочего для себя, своей жены и офицеров местного гарнизона. Евреев часто убивали полицаи или заместитель Лянге, всегда ходивший с плеткой и избивавший ею за малейшее отклонение от немецких предписаний - "правил жизни в гетто". Если он видел еврея, вступившего на тротуар, то этой плеткой забивал насмерть. Но до февраля 1942 года массовых спланированных акций по уничтожению евреев в Коссово и его окрестностях не было...

Из гетто нас выгоняли на самые тяжелые работы.

В феврале 1942 года нас пригнали в районы местечка Береза, рыть, как нам сказали, "ямы для хранения картофеля". Стояли сильные морозы, и мы, околевая от холода и голода, копали эти ямы. Кто из нас мог тогда знать, что эти ямы предназначаются для захоронения евреев, будущих жертв акции тотального уничтожения... Место это называется Бронная Гора, и в 1942 году немцы растреляли или закопали живьем на этом месте свыше 50.000 евреев... Я уже не чаял выжить на этих каторжных работах, как меня взял к себе хозяин мастерской по выделке кож Ефим Русецкий.

Он обрабатывал кожи для немцев и ему потребовался переводчик, и поскольку я знал несколько языков, то Русецкий уговорил коменданта Лянге, чтобы меня направили в мастерскую в качестве рабочего и переводчика. Русецкий был благородным и честным человеком , он делал все что мог для спасения евреев и за это заплатил своей жизнью вместе со своей семьей. Мою жену Александру каждый день гнали с рабочей колонной из гетто на железнодорожную станцию в 8 километрах от Коссово, где изможденным узникам гетто приходилось таскать камни и шпалы . В морозную зиму, в ветхой одежде и обуви, без пищи, многие не выдерживали, падали на дороге и умирали.

Александра слегла с воспалением почек, но врач из гетто смог ее вылечить.

Было ясно, что такой работы, с долгими переходами Александра не выдержит, и она прокралась из гетто к женщине-полячке, у которой до войны мы снимали комнату. Польская семья взяла ее к себе прислугой и стала ее скрывать.

Но кто-то из польских соседей донес, что в доме прячут еврейку. Полицаи прибежали искать, и, по ошибке, застрелили хозяйку дома, полячку, находившуюся во время облавы в свинарнике... Александре пришлось тайно пробираться в кожевенную мастерскую, в которой я работал , и постоянно прятаться в пустых ямах для выделки кож вместе еще с двадцатью коссовскими евреями .

Г.К. - В гетто была какая-то подпольная организация? Были ли попытки побегов или сопротивления? Имелась ли у узников гетто какая-то информация о действующих в районе партизанах?

З.З. - Я не думаю, что в Коссово была подпольная организация...

Ее, скорее всего, просто не было... Коссово при поляках было забытым Богом местом, здесь до войны не действовали коммунистические, комсомольские, бундовские или другие организации левого или националистического толка, и поэтому некому было организовать молодежь на борьбу. Многие евреи были глубоко религиозными людьми, воспитанные в пацифистском духе, и с подачи раввинов, воспринимали все лишения и репрессии как "наказание за грехи и богохульство". Голод, ощущение полной беспомощности и обреченности, ежедневный страх смерти парализовали волю к сопротивлению... В многих западнобелорусских гетто еще летом 1941 годы немцами были поголовно расстреляны все молодые мужчины, способные повести за собой людей на борьбу. Пассивность узников гетто можно объяснить еще несколькими причинами, кроме отсутствия подпольного руководства или наличия враждебного окружения на тысячи километров вокруг . Многие имели "галутную психологию", да еще вдобавок многие были полностью деморализованы, думая, что любая борьба обречена в итоге на провал. Немцы изощренными методами вводили узников гетто в заблуждение, мол, будете покорными, оставим в живых, и, конечно же, постоянно звучавшая угроза - расстрелять всех близких или половину или всех евреев в гетто, если сбежит хоть один, - действовала на сознание людей... Начиная с зимы 1942 года, начались массовые ликвидации евреев, всего было уничтожено в Коссове 4.500 евреев.

На первый же расстрел, комендант Лянге, отправил двух евреев, брата и сестру, работавших у него прислугой. Партизан в районе вообще не было до августа сорок второго года. Ни единого отряда или боевой группы, это факт достоверный.

Первыми партизанами, появившимися в наших краях, были партизаны отряда Павла Пронягина, которые, (совместно с небольшой партизанской группой из отряда имени Димитрова), своей внезапной атакой на Коссово и спасли остатки Коссовского гетто от полного истребления. Но до их появления, немцы и полицаи без опаски бесчинствовали в районе, безнаказано творили свои зверства .

Узники гетто не знали, что происходит в округе, а уж тем более на фронте.

Никакой информации в гетто не поступало, мы не знали о судьбе евреев Бреста, Пинска , Барановичей, Слонима и других городов, Коссовское гетто было наглухо отрезано от внешнего мира. Бежать из гетто в принципе было некуда, в лесах без еды и оружия долго не протянешь. Представьте себе на мгновение - измученный голодом беглец-одиночка из гетто, находится в лесу зимой 1941-1942 года, и вооружен он ...в лучшем случае ножом. О партизанах в Западной Белоруссии тогда никто и не слышал, они "первую серьезную весточку о себе " подали только весной 1942 года. Куда идти? Чем питаться?

Голод и холод уже через несколько дней заставят его выйти из леса к какой-нибудь деревне, к людям, к теплу, и в большинстве случаев такая попытка кончалась плачевно, местные выдавали беглых евреев полицаям на расправу. Евреям некуда было деваться, кругом погибель. Специфическая семитская внешность, речь с характерным еврейский акцентом, отсутствие документов для легализации или оружия для самообороны, незнание местности и отсутствие навыков дикой лесной жизни, физическое истощение после многомесячного голода и непосильной работы, враждебное местное окружение - все эти обстоятельства заранее обрекали смельчаков, решившихся на побег из гетто - на смерть. На моей памяти из гетто пытались уйти в леса два человека и оба были убиты полицаями, стоявшими кордонами и патрулировавшими все окрестные леса и дороги. Старший Резник, Гершель, пытался бежать из гетто и был сразу застрелен.

Один раз Русецкий поехал на подводе в соседнее село и взял меня с собой. На первой же полицейской заставе, полицаи, увидев еврея, стащили меня с подводы и повели расстреливать. Русецкий с большим трудом уговорил их не убивать меня, мол, "не убивайте, мне этот жидок сегодня позарез в хозяйстве нужен, да и куда он денется, все равно скоро все жидовское племя передавим", и только когда он дал им два бутыля самогона, полицаи опустили винтовки, и, избив меня, отпустили к Русецкому.

Не забывайте, что немалая часть местного населения была настроена пронемецки и выдавала сразу любого подозрительного полицаям, а те, из местных белорусов, кто был ранее лоялен по отношению к евреями, просто боялись рисковать жизнями своих близких, прятать беглецов из гетто или помогать им в лесах, поскольку немцы за помощь евреям без разговоров расстреливали вместе с семьями. Местные крестьяне могли поделиться куском хлеба, но прятать еврея, как это делал Русецкий, мало кто решался, - это же было равносильно тому, что подписать себе смертный приговор. Соседи первыми выдадут....

Г.К. - В конце июля 1942 года немцы и полицаи провели последнюю акцию по уничтожению коссовских евреев. Как выжили?

З.З. - В последние дни июля немцы окружили гетто и провели массовый расстрел.

Нас, 28 человек, спрятал у себя Русецкий, в чанах для выделки кож. Трое суток, мы, прижавшись к друг другу, затаив дыхание, с нечеловеческим напряжением ждали своей участи. Русецкий приносил нам воду и немного еды. Евреев расстреливали в урочище Морачивщина, где находился замок польского национального героя Тадеуша Костюшко. Потом выстрелы затихли. Примерно еще двести человек во время акции спряталось в схронах, в подвалах домов. Немцы "решили передохнуть" после первой "экзекуции" и выманить спрятавшихся евреев. Часть литовских и украинских полицаев и часть немцев из полевой жандармерии покинули город, но квартал гетто по прежнему был полностью окружен. Начальник полиции Ермоловский заверил местное население, что евреев больше убивать не будут, и тем, кто добровольно выйдет и сдастся, будет сохранена жизнь. Вдруг полицаи наполовину убрали оцепление с гетто. После утихшей стрельбы, когда хозяин, отодвинув чаны, выпустил нас, ночью я отправился искать съестное.

По дороге презжала грузовая машина, и немец, сидевший в ней, заметил меня, остановился, выскочил из кабины, и крикнул -"Хальт! (Стой!)". Я застыл, а немец вытянул из кобуры пистолет и рявкнул -"Унд ду лейбстнох?!" ("А ..., ты еще живой!?").

Я онемел, но смотрел немцу прямо в глаза, и после секундных колебаний, он воткнул оружие назад в кобуру. Дело, видимо, было в том, что немцы хотели усыпить страх спрятавшихся во время ликвидации, и не торопились убивать пойманных по одиночке, а хотели выманить всех сразу и покончить с евреями одним разом. В последний день июля в Коссово вернулась Айнзацгруппа, приехали местные и новые, украинские полицаи. Наши дни, а вернее сказать часы, были сочтены. Но тут произошло невероятное.

На рассвете 1-го августа с небольшой возвышености на окраине Коссова по немецкому гарнизону было выпущено 2 снаряда, из 45-мм орудия имевшегося в отряде Пронягина. Эти выстрелы послужили сигналом к атаке, и в город ворвались партизаны.

Первыми были партизаны из 51-й роты (боевой группы), под командованием старшего лейтенанта Федоровича составленной из евреев, выживших во время ликвидации слонимского гетто. Среди них был Яков Шепетинский, с которым вы уже делали интервью. Эта группа атаковала здание городской жандармерии .

С другого направления на Коссово наступали партизанская группа, составленная из окруженцев, все они были в красноармейском обмундировании, и немцы, приняв их за десантников, стали в панике разбегаться. Некоторые полицаи пытались переодеться в крестьянскую одежду, другие прятались у местных по домам. Партизаны убили свыше ста полицаев и немцев, но многие из жандармерии, и их прихвостни-полицаи смогли убежать в сторону Ивацевич. Партизаны из 51-й группы ходили по кварталу гетто и звали на идиш своих собратьев -"Идн, гейт аройс! Мир зенен идише партизанер. Мир вильн айх ратевен!" ( "Евреи выходите, мы еврейские партизаны"). Из схронов и убежищ вышло свыше 200 уцелевших евреев, местных, коссовских, а также бывшие беженцы из Польши и Германии. Пять часов продолжалась партизанская зачистка Коссово, а потом партизаны стали уходить на свою базу, в урочище "Волчьи норы".

Около двухсот евреев пошло за партизанами. Нам приказали остановиться возле урочища, в двух километрах от партизанской базы, и первую ночь мы провели на земле, не ведая, что с нами будет дальше. Утром к евреям пришли 4 партизана, сказали, что они "энкэвэдисты". Они окружили одного восемнадцатилетнего парня из "польских беженцев", о чем-то его допрашивали, а затем один из них выстрелил парню в затылок. Все были шокированы, за что его так!?!. Потом были слухи, что парня убили за то, что он, якобы, работал у коменданта Лянге.

На следующий день к нам явился комиссар пронягинского отряда Григорий Андреевич Дудко. Он был одним из немногих, который участливо выразил отношение к трагедии, постигшей евреев. Он сказал краткую и эмоциональную речь, пытаясь рассеять ощущение беспросветной безвыходности у узников гетто, и вселить в них желание сражаться и уверенность в возможность -"... бить этих гадов, которые хотят уничтожить ваш многострадальный народ.."., как сказал комиссар Дудко. Комиссар добавил, что по приказу командира отряда Пронягина, будет создан семейный еврейский лагерь, под покровительством и защитой партизан, пообещал дать оружие и направить к нам нескольких опытных командиров, которые обучат нас обращению с оружием и ведению боевых партизанских действий. Дудко добавил, что партизаны обучат нас, как жить в лесных условиях, а небоеспособные будут заниматься хозяйственными вопросами.

На следующий день к нам пришло несколько русских партизан, четверо из которых были лейтенантами-окруженцами, и был назначен политрук, Сережа Тукриков.

Меня, как бывшего учителя, назначили заместителем политрука, хотя я не был коммунистом или комсомольцем, и сказали, что я буду связным. Нас стали обучать, как строить шалаши из веток и коры с деревьев, привезли топоры, доставили лопаты для рытья колодца . Несколько молодых ребят из Коссово забрали к себе в 51-ую партизанскую группу слонимские евреи, остальных направили в другие роты.

Тогда с партизанами ушло около двадцати мужчин: Лев Шмунь с двумя сыновьями, Фактор, Кобринский, Баран, Давидович и другие. Командиром семейного лагеря позже назначили назначили кузнеца Фельдмана, но откуда он к нам прибыл, я не помню.

На семейный лагерь выдали 5-6- винтовок, и мне досталась СВТ с десятью патронами, а жене дали карабин. В эти дни мне довелось вновь вернуться в Коссово. Немцы, после налета партизан на город, не заходили в него три недели. В городе заработала мельница и лесопилка, и вместе с несколькими партизанами на подводах мы приехали туда за мукой и продовольствием из немецких запасов. В городе еще скрывались с десяток евреев и партизаны забрали их с собой. До начала сентября наш семейный лагерь просуществовал относительно спокойно. Крестьяне, с дальних и ближних сел, навещали лесной еврейский лагерь, чтобы обратиться к ремесленникам: часовщику, портному, сапожнику, и за работу расплачивались картошкой. Несколько еврейских семей с ранними заморозками вернулись в Коссово, надеясь найти надежное убежище у знакомых крестьян, но все они погибли. Например, семья Резников ночью пробралась к Ольге Мушинской, которую они в детстве как круглую сироту приютили у себя в хате и растили, она считалась как член их семьи. Она на подводе отвезла их в глухой лес, там они вырыли землянку, и Ольга привозила им туда продукты на пять человек. Резники продержались до зимы, а потом белорус-лесник напал на их след, выдал Резников полицаям и всю семью расстреляли. Другая семья из пяти человек нашла пристанище у моего спасителя Ефима Русецкого, но сосед его выдал, и немцы расстреляли их всех вместе: Ефима с женой и четырьмя детьми и прятавшихся евреев, среди которых было двое детей.

В конце сентября 1942 года произошло следующее. Отряд имени Щорса под командованием кадрового командира РККА Павла Пронягина, состоявший из трехсот партизан, решил пробиваться на восток и ушел к Днепро-Бугскому каналу.

Пронягин оставил на месте партизанскую группу Бобкова (состоявшую наполовину из местных белорусов), которому поручил охрану двух еврейских семейных лагерей, нашего, и второго, Бытенского, в которых от немецкой расправы в лесу прятались свыше восьмисот евреев из местечка Бытень и Коссово. Бобков называл себя полковником, но его настоящее звание мне не ведомо. Перед Бобковым (будущим командиром отряда "Советская Белоруссия", и ставшим к концу партизанской войны чуть ли не командиром партизанской бригады имени Пономаренко) была поставлена задача, в случае угрозы нападения немцев на эти лагеря, оказать помощь, отвести евреев в глубину лесного массива и организовать оборону.

Вместо этого, Бобков сделал все возможное, чтобы два семейных лагеря (Коссовский и Бытенский) были уничтожены. Да и сам Бобков лично убивал евреев.

В конце сентября немцы согнали местное население на расчистку устроенных партизанами завалов на дорогах, и вскоре район "Волчьих нор" был окружен регулярными частями вермахта и полицейскими батальонами. На лесных дорогах и просеках появились бронемашины и бронетранспортеры, над лесом стали кружить немецкие самолеты. Немецкая пехота начала стягивать кольцо вокруг леса, а затем солдаты стали прочесывать лес в поисках партизан и евреев. Отряд Бобкова, без предупреждения снялся с места и ушел на север. Пережить тотальную облаву довелось единицам. Все пытались убежать дальше в лес от немцев, но прочесывали со всех сторон, спасенья не было нигде Я с Александрой остался с группой из 15 женщин и стариков.

На подходе к одной из просек, мы увидели как по ней проходит колонна немецких машин. Мы упали на землю и затаились. У одной из женщин на руках был грудной ребенок, который начал плакать, и она, чтобы не привлечь внимание немцев, прикрыла ему ладонью ротик, но слишком сильно сжала ладонь и ребенок задохнулся.

Сделав это помимо воли и осознав, что произошло, она разрыдалась, и шум движущихся мимо машин заглушал ее стоны и безудержный плач. Все поползли подальше от просеки, стали прятаться под деревьями, но цепь немцев продвинулась вглубь, и гитлеровцы, натыкаясь на людей, лежащих под ветками сосен, обычно евреев расстреливали прямо на месте. Евреи из семейного лагеря, рассеявшись на маленькие группы, метались в кольце облавы, не имея шансов на спасение.

Мы с женой договорились, что в случае, если немцы нас обнаружат, то мы с ней будем стрелять друг в друга, я дал Александре в руки заряженный пистолет.

Как нам повезло выжить во время этой тотальной облавы..., я до сих пор не пойму...

Из Коссовского семейного лагеря, из 200 человек, кроме нас двоих, выжило в те дни еще только пять человек. Когда облава закончилась мы пришли в наш лагерь, и увидели в нем одни трупы. Мы стали бродить по лесам, с трудом ориентируясь, не зная куда податься. Выкопали яму-нору, замаскировали ее сверху ветками, но на нас наткнулся местный крестьянин и сразу убежал, и нам пришлось срочно уходить еще дальше в лесную чащу.

Г.К. - Насколько я знаю из рассказа партизана Якова Шепетинского, партизаны Пронягина после боя с немцами на 10-м шлюзе Огинского в районе Днепро -Бугского канала были вынуждены в конце осени сорок второго года вновь вернуться в пинские леса. Пронягин знал, что произошло с семейными лагерями, организованными по его приказу?

З.З. - Конечно, он вскоре узнал об этой трагедии. Павел Васильевич вместе со своим связным Борей Юдковским специально вернулся в "Волчьи норы", чтобы узнать о судьбе Коссовского еврейского семейного лагеря. Его в лесу встретил Бобков, и по военному отрапортовал -"Товарищ командир. Докладываю вам, что одним ударом избавился от этого барахла! Все еврейское барахло ликвидировано!"... Юдковский мне потом рассказывал, что Бобков повторил этот доклад дважды, сияя от гордости.

Но Пронягин, узнав подробности всего происшедшего, не стал докладывать генералу Комарову (Коржу), кто виноват в первую очередь, что почти тысяча евреев была вырезана немцами, и только потому, что Бобков не выполнил его приказа.

Я бы хотел детально остановиться на гнусной личности этого палача Бобкова.

Бобков зимой сорок второго уже организовал свой отряд "Советская Белоруссия", и генерал Корж, у которого Бобков ходил в любимчиках, утвердил его в этой должности.

Но Бобков не унимался, решил всеми силами "помочь немцам" и сделать в лесах "юденфрай" - "местность свободную от евреев". Оказалось, что в лесах, после осенней тотальной облавы собрались чудом спасшиеся 130 евреев из различных уничтоженных немцами семейных лагерей и стали строить себе землянки, чтобы пережить наступающую зиму. Бобков прислал к ним своих партизан, и они предложили евреям помочь партизанам в заготовке продовольствия на зиму. Направили группу с заданием засолить добытое свиное сало, спрятать его в бочки и закопать в тайнике. Среди этой группы было двое евреев. Кто-то донес, что они украли кусок сала, и их, голодных и измученных, обыскали, но ничего не нашли. Бобков взял этих двух евреев, потом привели откуда-то еще одного молодого еврейского парня, и Бобков повел их к землянкам еврейского семейного лагеря и сам их лично расстрелял на глазах у всех.

И даже если бы в действительности они украли кусок сала из-за постоянного голода, надо ли было их казнить, как немцы убивали в концлагерях за кражу кусков гнилых овощей? За продовольствием для семейного лагеря Бобков приказал посылать в села только евреев, которые группами по 3-5 человек, с одной винтовкой на всех, заходили в деревни, где их кольями и топорами забивали насмерть местные крестьяне, как "грабителей и мародеров", а Бобков радовался, когда ему сообщали об очередном таком убийстве. В 1943 году, когда в леса пришли десантники и установили какой-то "более-менее порядок", некое шаткое подобие настоящей Советской власти, атмосфера в "Волчьих норах", во "Владениях Бобкова" не изменилась к лучшему, он продолжал строить козни и не оставлял евреев в покое. Решил Бобков подыскать подходящее место для своего отряда и приглянулись ему еврейские землянки. Он заявился в этот семейный лагерь и приказал евреям выметаться оттуда. Когда ему в ответ сказали, что он не имеет права выселять людей из землянок силой, то Бобков ответил -"Я вас всех одним пулеметом из землянок выведу и перестреляю!". За евреев заступилась группа московских десантников, находившаяся неподалеку, но Бобков был неумолим. Он приказал евреям перебраться в редкий лес, находившийся близко к Коссово, где стоял немецкий гарнизон и рота полицаев. Евреи были вынуждены подчиниться приказу, уйти из своих землянок и построить новые. Но и на новом месте они не нашли покоя. Местный крестьянин привел к землянкам полицаев, которые схватили евреев и расстреляли на месте 55 человек, а остальных погнали в райцентр. В суматохе несколько евреев сумели сбежать и наткнулись в лесу на партизанскую засаду из отряда Бобкова. Среди сбежавших была польская еврейка из Лодзи по фамилии Шалк, которая незадолго до войны вышла замуж за армейского политрука. Беглецов привели к Бобкову , и он обвинил Шалк в том, что она немецкая шпионка и именно она привела немцев и полицаев из белорусской "Самоаховы" к партизанскому лагерю. Бобков приказал убить эту женщину, что и было немедленно сделано его партизанами... И отца Яши Шепетинского лично убил Бобков...

И я один раз чуть не стал жертвой Бобкова.

Еще в свое время меня предупредил мой партизанский товарищ Мишка Балановский, что Бобков искал меня и намеревался расстрелять, как расстрелял политрука Коссовского семейного лагеря сразу после осенней облавы 1942 года. В феврале 1944 года, я, как командир отделения партизанского отряда имени Кутузова бригады имени Ленина, получил задание вместе с группой из четырех партизан, знающих местных жителей и подозревающих некоторых из местных в том, что они прячут оружие и воинское снаряжение и обмундирование, проверить этих людей и отобрать оружие, в случае, если оно будет обнаружено. Заходим в большую деревню, в первом же доме нашли у крестьянина армейскую плащпалатку. Мы не знали, что на другом конце деревни расположился штаб бригады имени Пономаренко, где Бобков был одним из главных. . Крестьянин, в доме которого мы побывали, "обогнал" нас, прибежал в штаб, увидел там Бобкова и сообщил ему, что "в хату зашел жид и ограбил меня!".

Бобковские партизаны нас моментально окружили и завели в штаб к своему начальству.

Бобков сразу меня узнал и с ухмылкой спросил -"Ну что, Зимак, ходишь тут по селам и крестьян грабишь?Вот так ты воюешь!? Переключаешь немецкие указатели с востока на запад!". Стал хохотать, позвал своего адъютанта и тот заорал -"Сдать оружие!".

Не ожидая ответа, он сорвал с моего плеча автомат ППШ с круглым диском (недавно полученный мной, после доставки оружия в нашу бригаду самолетом с Большой Земли). Затем оставили меня одного и стали допрашивать моих партизан. Убедившись, что мы никого не грабили, а выполняли задание командира, что все это ложь и клевета, Бобков распорядился меня отпустить. Он уже не мог позволить себе без причины, на глазах у всех, расстрелять еврея-партизана из другой бригады. Это уже был сорок четвертый год, и, после установления единой системы управления партизанским движением в Западной Белоруссии, "наглые" расстрелы евреев партизанами почти прекратились, но антисемитизм в отрядах остался и не шел на убыль...

Что стало с Бобковым после войны я так точно и не узнал, а слухи ходили разные.

Г.К. - Вы сказали, что Бобков имел армейское звание полковника, но по некоторым архивным документам он упоминается, как капитан. У меня в связи с этим есть вот какой вопрос. Скажем, приходит в партизанский отряд Пронягина полковник-окруженец или армейский майор, сбежавший из лагеря военнопленных. Пронягин на начало войны имел звание старшего лейтенанта, был командиром роты. Соблюдалась ли в таких случаях армейская субординация, установленная уставом Красной Армии. Имел ли такой полковник сразу право занимать командную должность в отряде или бригаде?

З.З. - Прежнее звание командира-новичка пришедшего в отряд "из примаков" или после побега из плена никакой роли на первых порах не играло. Насколько мне запомнилось, все вновь пришедшие в отряд бывшие кадровые командиры начинали воевать в лесах как простые рядовые партизаны и были обязаны зарекомендовать себя в боях.

В первой половине 1943 года в отряд имени Щорса пришел "из примаков" бывший армейский полковник, но его даже не поставили командиром взвода. Потом началась немецкая блокада, и в одном из боев немцы и полицаи прижали нас в болотах.

Пронягин говорит полковнику: -"Ну что , товарищ полковник, бери взвод, покажи на что ты способен. Выручай отряд". В это время полицаи стали атаковать нас прямо через болото. А полковник этот струсил, растерялся , и отказался принять командование, и Пронягин приказал его расстрелять..

Г.К. - Октябрь 1942 года. Вы с Александрой уцелели после разгрома Коссовского семейного лагеря. Что происходило с Вами далее?

З.З. - В лесу мы встретили трех вооруженных партизан, бывших военнопленных: украинца из Полтавы старшего лейтенанта Михаила Балановского и двух лейтенантов - сибиряков, русских ребят Сашу Феофанова и Федосеева. Мы примкнули к ним и стали скитаться вместе по лесам. Нашли несколько схронов со спрятаной партизанами мукой, жили в лесных норах, периодически заходя в деревни на добычу продовольствия.

Как-то своровали поросенка, принесли его в лес, разожгли костер, и в это время по нам стали стрелять, организовавшие облаву полицаи. Пришлось уходить, отстреливаясь. Несколько раз мы нападали на полицейские посты и патрули, убивали полицаев, добывая себе оружие и патроны. Миша Балановский был у нас за старшего, он, выросший в Полтавской области, великолепно ориентировался в лесных массивах, будто постоянно раньше тут проживал. Человек исключительной физической силы и неповторимой смелости и порядочности . В июне сорок первого он оставил дома беременную жену Марусю и ушел на фронт, но увидеть свою семью ему так и не довелось ...

В лесах бродили небольшие группы состоящие из бежавших из концлагерей военнопленных, но эти группы нередко были бандитского толка, они грабили крестьян, насиловали женщин, и часто убивали встреченных в лесах евреев или одиночек, выбиравшихся с оружием из окружения. Мы несколько раз нарывались на такие банды, но Балановский нас с Александрой защищал, не позволил нас разоружить и убить.

Ему бандюги говорили -"Пошли с нами, вы же русские, что вы этих жидов с собой таскаете? Давайте, мы, пархатых сами на месте порешим!", но Балановский отвечал -"Я вам их убить не дам. Они со мной пойдут" -"Да, давай их постреляем к такой-то матери, что ты с ними возишься!" -"Нет!". На одну из таких групп нам пришлось наткнуться дважды. В первую встречу они порывались нас застрелить, а вторая встреча состоялась, когда мы пытались перейти железную дорогу Брест-Москва, тщательно охраняемую жандармерией и полицией. Была сильная непогода и мы зашли в большой дом согреться. Здесь находилась уже знакомая нам группа бандитов, за главаря у них был некто Николенко. В хате также прятался от ненастья русский партизан-одиночка с еврейской девушкой Лией, с которой он вместе бродил по лесам, и которую охранял и берег. Бандиты Николенко, увидев нас, обвешанных оружием, зарываться не стали, да и мы все замерзли, как последние собаки, и, наверное, уже ни у кого не было сил выяснять отношения. Мы легли на пол, но на сердце у меня было очень тревожно. Хозяйка еще нам сказала, что неподалеку в домах расположились районные полицаи. И тут началась перестрелка. Нам с боем пришлось прорываться, отходить в лес. Жена порезала себе

ноги об колючую проволоку, натянутую низко над землей по окраине села, но мы оттуда выбрались... Потом выяснилось, что нас предал муж хозяйки. Он через дыру в крыше выбрался из дома и побежал к полицаям, рассказал , что в его хате прячутся партизаны.

Этого мужика мы потом за предательство убили, а дом сожгли дотла.

После войны, в Минске, случайно в автобусе я встретил того русского партизана, оберегавшего еврейскую девушку Лию. Он, смахивая слезу, рассказал, что потерявшись во время ночной перестрелки, Лия зашла в дом к местному крестьянину, тот ее сразу выдал полицаям и Лию повесили. А командир этой бандгруппы Николенко после войны поселился у нас в области в Давид-Городке, и когда его НКВД арестовало как предателя и дезертира, он стал утверждать, что был "настоящим советским партизаном", мол, есть такой Зимак, найдите его, он подтвердит, как мы вместе от полицаев отстреливались....

После долгих, полных опасности и лишений скитаний по лесам , мы в районе деревни Гоцк Ганцевического района встретили партизанов из отряда имени Щорса.

Командир Пронягин сразу узнал меня и Александру. Балановского назначили командиром взвода, а сибиряков направили в мастерскую по ремонту оружия. Я и жена стали рядовыми партизанами, нас поначалу отправили в караульный взвод.

Балановский вскоре погиб, и точные обстоятельства его гибели я узнал после войны в Бресте. Взвод Балановского возвращался с задания, а Мишка был в тот день, видимо, больной, плохо себя чувствовал, и, потеряв силы, он отстал от своих партизан, присел передохнуть. Никто не заметил, что в движущейся цепочке не стало взводного командира. Балановского, обессилевшего, обезоружил местный лесничий, связал, и затащил в деревню Гаврильчицы, где стоял гарнизон "черной полиции".

Полицаи долго издевались над Балановским, зверски избивали его до полусмерти, посадили на цепь возле собачей будки, а потом расстреляли...

Когда я оказался вновь у Пронягина, то удивился, а где еврейская 51-я партизанская группа? я из знакомых ребят оттуда никого не встретил.

Оказалось, что в декабре 1942 года руководитель подпольного обкома Клещев и генерал Комаров (Корж) приказали расформировать отдельную еврейскую роту и всех партизан раскидали под разным ротам. Восемь евреев перевели в в 52-ю роту (непосредственно отряд имени Щорса), 28 евреев в 55-ую роту ( впоследствии отряд бригады имени Котовского), и еще 29 бывших узников слонимского гетто в 56-ю роту, также вошедшую в состав бригады им.Котовского. Двадцать с лишним раненых евреев были оставлены в лесах, а вернее сказать - брошены на произвол судьбы еще осенью, при прорыве отряда на восток (им посчастливилось уцелеть и влиться впоследствии в бригаду "дяди Васи").

Шестьдесят еврейских партизан к тому времени уже погибли в боях, а пятнадцать человек , в том числе одна женщина, нашли свою смерть от партизанских рук.

Так закончила свое существование 51-я еврейская партизанская рота (группа), насчитывавшая при формировании 170 человек...

В феврале 1943 года, когда замерзли болота, отряд Пронягина (свыше 500 человек) был вынужден уходить вглубь лесов. Полицаи собрали крупные силы и стали проводить тотальную облаву. В тот день я находился в дозоре на краю леса, стоял сильный мороз, трещала кора деревьев, и чтобы не околеть от холода, я, плохо одетый и обутый, все время крутился на месте. Была лунная ночь. И тут я заметил, что по дороге движется большая колонна "черной полиции". Я побежал назад, чтобы предупредить своих, мне стреляли вдогонку и две пули прошили шинель, но меня не задело. Полицаи окружили лес, но внутрь заходить побоялись, не рискнули. В отряде стали подходить к концу боеприпасы и продовольствие, путь к населенным пунктам был для нас перекрыт. Партизанам, чтобы как-то прокормиться, пришлось зарезать всех отрядных лошадей.

И тут для евреев отряда наступила самая тяжелая пора...

Г.К. - Почему "только для евреев"?

З.З. - В эти трудные дни, под разными надуманными предлогами и ложными обвинениями, началась резня. Власть в отряде узурпировал комиссар Егоров Сергей Егорович, присланный вместе раненого комиссара Дудко. Ему помогал во всем начштаба Карп Мерзляков. Этих двух сволочей объединяла животная ненависть к евреям...

Партизаны и так мне рассказали, что в бою на 10-м Огинском канале Мерзляков лично в спину выстрелил в командира 51-й еврейской группы старшего лейтенанта Федоровича, нанеся ему смертельное ранение, пуля вышла через живот. Двое партизан это видели своим глазами, но молчали, прекрасно понимая, что в этом отряде, им, "западникам", "польским жидам", никто не поверит, их просто обвинят в клевете и расстреляют.

Но в начале 1943 года в отряде стало твориться нечто невообразимое...

Один партизан, карелофинн по национальности, донес начальнику штаба Мерзлякову, что партизанка Ривка Куница прячет у себя золотое кольцо, тем самым нарушив приказ о сдаче всех ювелирных изделий в штаб. Мерзляков сразу приказал своему подручному палачу Федьке-"Мяснику", зарезать Ривку. Когда Портнягин узнал о зверском убийстве партизанки, то вызвал к себе бывшего ювелира Имбера и попросил посмотреть это проклятое кольцо, стоившее жизни молодой девушке. Имбер сказал, что кольце медное, и в нем нет ни малейших признаков наличия хоть какой-то доли золота.

Следующим по приказу Мерзлякова убили партизана Залмана Шустеровича, его обвинили в том, что он бросил свою винтовку. На самом деле у него первый раз вырвали винтовку из рук сами партизаны, когда он сидел в санях. Залман смог догнать этих бандюг в партизанском обличьи, и забрать свою винтовку назад. Но во второй раз его просто выкинули из саней, а винтовку привезли в штаб к Мерзлякову, мол, смотри товарищ начштаба, что "жиды вытворяют, воевать не хотят!". Привели в штаб Шустеровича. Мерзляков кивнул головой Федьку-"Мяснику", и еще один из наших партизан был зарезан. Да и сам Мерзляков не гнушался лично убивать еврейских партизан отряда. Стояли в карауле двое, один местный белорус, другой - еврей Кандельштейн . Белорус заснул на посту, а Мерзляков застрелил за это Кандельштейна, так как белорус стал утверждать, что он не виноват, мол, не было такого. Сначала он приказал командиру отделения Пшеничникову убить оклеветанного партизана, тот отказался, тогда Мерзляков вытащил свой пистолет и сам убил его... Но это были еще "семечки".

Агрессивный антисемитизм в отряде возрастал с каждым днем. Я однажды спросил у старшего политрука Артема Аветисяна, почему такое у нас в отряде происходит, где Советская власть? и политрук, негодуя и возмущаясь, ответил мне, что все это дело подлых рук Мерзлякова. Его, Мерзлякова, поддерживают партизаны "из беглых военнопленных", которым еще в лагерях немцы внушили, что во всех бедах виноваты коммунисты и евреи. Потом он мне сообщил, что группа из бывших военнопленных собирается убить Пронягина и отдать власть в отряде Егорову и Мерзлякову, и он, Аветисян, вместе с пулеметчиком, карачаевцем Годжаевым и еще несколькими окруженцами, воюющими с Пронягиным с самого начала войны, организовали круглосуточную охрану командира отряда, ожидая покушение на него...

Последнюю точку в этой "антисемитской истерии" поставил комиссар Егоров.

При Егорове агрессивный антисемитизм отдельных партизан преобразовался в идеологический и партийный. Весной 1943 года он собрал отрядное партийное собрание, и сообщил, что поступил приказ из Главного Штаба Партизанского Движения Белоруссии - изгнать всех евреев из партизанских отрядов, поскольку они: 1 - Все оппозиционеры были евреями (подтекст: всех оппозиционеров расстреляли) 2 - С приближением немцев к Москве, евреи создали панику и "сломя голову, вместо защиты столицы, бежали из Москвы"...3 - Местное население недовольно наличием в отрядах партизан-евреев, которые грабят крестьян. Ну, и главный "тезис" комиссара Егорова: - Еврейские партизаны трусливы, небоеспособны, и они только ослабляют отряды при выполнении боевых заданий. (Все это являлось дикой клеветой от первого до последнего слова. Достаточно сказать, что большинство подрывников отряда были евреями, например Натан Ликер, Кремень и Имбер, каждый из них имел к середине 1943 года на своем счету больше десяти подорванных немецких эшелонов, а Ликер к концу войны пустил под откос 28 немецких поездов, в два раза "перевыполнив норму" на звание Героя Советского Союза, которого, он, конечно, так и не получил. Другой партизан, беглец из слонимского гетто, Зорах Кремень лично и в группе подорвал 20 эшелонов).

Егоров сказал, что это решение партии, воля Родины, и евреев решили "отправить в шалман" - изгнать из отряда. Еще во время собрания из землянки выскочил один политрук и крикнул -"Евреев будут выгонять!". Пронягина на это партийное собрание даже не запустили, я подошел к нему, и он, даже не ожидая моих вопросов, сказал: -"Зимак, я беспартийный, из семьи раскулаченных, что я могу сделать? Через три дня должны прилететь десантники из Москвы, я попрошу их посодействовать, чтобы вас вернули в отряд". На следующий день объявили список на 28 партизан-евреев, которые должны первыми покинуть отряд имени Щорса. Среди них были 4 девушки: моя жена Александра, Ира Вайсфиш, Юля Ильитская, Дора Деретинская.

Евреев-подрывников, пулеметчиков и разведчиков в первый список не занесли.

Мы покинули отряд, но кто мог знать, что Егоров приготовил нам расстрел.

Один из коммунистов присутствоваших на собрании, Андрей Охорзин, догадался, что замышляет комиссар, и намекнул об этом старому коммунисту Владимиру Емельяновичу Пилецкому, моему товарищу. Пилецкий сидел как коммунист в польских тюрьмах и был настоящим интернационалистом и честным человеком. Он заявил Егорову -"Если вы их выгоняете, то я ухожу вместе с ними". Именно он нас и спас. Наш уход из отряда проходил в тягостной тишине, партизаны отводили глаза в сторону...

Мы отошли от лагеря километра на четыре, как нас окружила в лощине группа верных Егорову партизан с ручными пулеметами и старший из них заорал с пригорка: -"Все ложись! Сдать оружие!" . Мы залегли, с трудом понимая что происходит, неужели наши бывшие товарищи, с кем еще вчера мы делились последним куском хлеба и вместе ходили под смертью, будут в нас стрелять?!? И тут с земли поднялся Пилецкий: -"Если вы хотите нас убивать, выполнять свое гнусное дело, то начинайте с меня. Я старый коммунист. Давай, стреляй в меня! Но через три дня прилетят десантники, и вас за это злодеяние будут судить по законам военного времени. Не торопитесь совать свою голову в петлю . Подождите десантников. Если они за нами не придут, то можете расстреливать!".

И даже самым отпетым егоровским "отморозкам", видимо, было не совсем по душе, нас расстреливать, тем более оружие мы не сдали, и приготовились к отпору. Да и о прилете десантников все знали, уже приходили связные от них и появление "москвичей" ожидалось со дня на день. Вы не поверите, но почти трое суток мы лежали в окружении бандитов-егоровцев, пока не прискакал с группой партизан старый комиссар отряда Дудко и не приказал бандитам немедленно уйти. Дудко после ранения как раз вернулся в отряд, узнал о свершившемся произволе, и бросился к нам на выручку. Дудко сказал, что все, кто имеет желание вернуться в отряд имени Щорса, пусть следуют за ним.

Но мало кто из нас захотел возращаться и снова воевать бок о бок с людьми, которые нас фактически предали. Владимир Емельянович Пилецкий повел нашу группу на восток и через несколько дней мы оказались в недавно образованной бригаде имени Ленина, которой командовал капитан Василий Александрович Васильев, комиссаром был Иван Зиберов, начальником Особого Отдела был Боран-Сорока. Изгнанников из отряда имени Щорса распределили по бригаде, и я с женой попали рядовыми партизанами в отряд имени Кутузова, которым командовал кадровый армеец Клюев.

В этом отряде тогда было всего человек пятьдесят, кроме меня и Александры во взводе оказалось еще два еврея: окруженец Смоленский, и один бывший портной, очень слабо владевший русским языком. В бригаде Васильева открытых выступлений против партизан-евреев уже не было.

Г.К. - Но мне подрывник из бригады Васильева, лейтенант (впоследствии капитан) Арон Шер рассказывал, что бригаде имени Ленина евреев тоже не особо жаловали.

Комиссар бригады Зиберов делал все возможное, чтобы выжить евреев из отрядов, "открыл охоту" на них, и большинство партизан-евреев, включая бывших кадровых красноармейцев, просто уходило в отряды Минского соединения, где уже прекратились беспричинные или преднамеренные убийства партизан еврейской национальности.

З.З. - С конца весны 1943 года, с прилетом десантных организаторских групп из-за линии фронта многое в брестских и пинских лесах изменилось.

Задача десантников, помимо боевой диверсионной деятельности, состояла в том, чтобы упорядоченно собрать разрозненные партизанские отряды и отдельно действующие немногочисленные группы из беглых военнопленных и организовать их в бригады.

Кроме этого десантники стали заниматься ликвидацией бандитских элементов в партизанских рядах, без суда и следствия расстреливали на месте мародеров и насильников, отстреливали целые бандитские отряды. Ведь до их появления все лесные отряды можно было поделить на две категории - "настоящие советские патриоты" и "бродяги-бандиты". С приходом "москвичей" было организовано центральное управление, вновь созданные партизанские бригады были объединены в соединения -Брестское, Пинское, Барановическое и так далее.

Десантники пользовались большим уважением, им удалось ослабить идеологический мотивированный антисемитизм и до минимума свести убийства евреев в отрядах.

Но единичные случаи ликвидации еврейских партизан продолжали периодически происходить тут и там , и даже в упомянутой сейчас вами Минской партизанской зоне.

Я в бригаде Васильева был командиром отделения во взводе Мишки Агеева, адыгея по национальности, и со временем, уходя на задание, уже вроде перестал ожидать пулю в спину, на все задания вызывался первым, заслужил уважение партизан, и русских, и местных белорусов. Но я помню, что после того как пришел в отряд Клюева и стал ходить на боевые задания, как-то при возвращении меня встретил партизан из нашего отряда, украинец по фамилии Шевченко. Не таясь, не скрываясь, прямо при всех, он заявил мне со злобным рыком: -"У-у-ууу! Паршивый жид! Был бы ты один , я бы тебя убил!"... И сколько таких Шевченко было в отрядах?!? Считать замучаетесь....

Так что и уважение, и признание боевых заслуг, не гарантировали, что тебя не пристрелят тихой сапой свои же. Из соседней роты ушло на задание пять человек, из них два еврея, да с ними сама напросилась на задание отрядная медсестра Настя.

Приказ на задание им отдал комиссар Двойников. С задания вернулись три человека, без евреев и Насти, командиру сказали, что нарвались на засаду. Я сразу почуствовал, что здесь что-то неладное. После войны, дошло, через "вторые руки", - один из этих трех по пьянке проболтался, что евреев они застрелили в спину, а потом "убрали" и медсестру, как лишнего свидетеля. Я думаю, что это они выполняли приказ Двойникова...

Такие случаи были нередки. У генерала Коржа, была своя отдельная группа разведчиков, специально созданная для поиска и ликвидации предателей, служивших у немцев.

И был в этой группе еврей, партизанский разведчик по фамилии Беркович, бывший секретарь Пинского горкома комсомола, по праву заслуживший репутацию бесстрашного бойца. Как-то группа Берковича получил информацию, что один белорус работает на гестапо. Беркович его застрелил по приказу старшего группы Федьки-"Садиста", главного ликвидатора и палача, наверное, во всех пинских лесах, ведь этот Федька во многих отрядах побывал и "отметился". Но застреленный оказался дальним родственником Коржа, и из убитого сразу сделали партизанского связного, погибшего от "подлой еврейской руки" по ложному навету. Федьку-Садиста вызвал к себе в штаб генерал Корж, и тот сказал, что не давал приказа Берковича, мол, этот, Беркович, сам убил, по своей инициативе, и в итоге Корж приказал расстрелять Берковича, даже не проведя никакого дополнительного расследования...

Я когда прочитал повесть "Немой" известного писателя Алеся Адамовича, бывшего белорусского партизана, и дошел до описания эпизода, рассказывающей о чудовищной казни еврейского партизана, который будто бы во время боя с полицаями, потерял диск от ручного пулемета, и из-за этого, мол, партизанское отделение не выполнило боевого задания. Так этого еврея-партизана за одну ногу привязали к ветви одного дерева, а за вторую ногу - к рядом стоящему. Затем ветви согнули и тело партизана разорвали на куски, своего рода распятие... Прочитав это место я нисколько не удивился.

Ведь такое происходило и на самом деле. И бывший партизан Адамович хорошо знал, о чем он пишет... В бригаде Васильева было пять отрядов, поделенных на взводы.

Сам Васильев к евреям относился неплохо, но не всегда мог "обуздать" своего комиссара Зиберова, и иногда смотрел "сквозь пальцы" на все, что вытворял этот комиссар. Прошли мимо нас рейдом ковпаковцы, и лейтенант Шер просто стал разговаривать о чем-то с двумя евреями из отряда Сидора Ковпака. Сразу Зиберов приказывает арестовать Шера и лично его стал допрашивать, фабриковать дело, в котором Шера обвиняли в организации заговора с целью убийства штаба бригады и захвата власти... Мою жену в одном из сел одна местная крестьянка обозвала "жидовкой", и Александра в ответ ее ударила шомполом. Сразу возникает Зиберов, приказывает мою жену посадить в подвал. Хорошо, что об этом узнал начальник Особого Отдела бригады Боран-Сорока, распорядился освободить жену и сказал ей: -"Мало ты влепила этой сволочи"... Боран-Сорока был честным и справедливым человеком и всегда защищал евреев. Один раз евреи из бригады пришли к нему и указали на партизана, который убивал евреев, бежавших из гетто, остались еще живые свидетели.

Боран-Сорока лично застрелил этого душегуба на месте.

Но и в "спокойной" бригаде Васильева тоже пару раз случалось, что евреев расстреливали под любыми надуманными предлогами. У вас же есть интервью с Шером, почему не публикуете? Чего тянете? он же все вам честно и подробно рассказал...

Г.К. - Как и где закончил свою жизнь палач Бобков доподлинно неизвестно. А что произошло с такими сволочами, как Мерзляков, Егоров, Зиберов?

З.З. - Бог шельму метит, и каждый из них получил свое, жаль, что не сполна...

Комиссара Егорова в сорок третьем году "забрали" московские десантники и отправили самолетом на Большую Землю. Мы не знали, зачем - на суд трибунала? В Кремль к Калинину за орденом?, но потом пошли упорные слухи, что Егоров до линии фронта не долетел, что его во время полета из самолета выкинули . И как бы не казалась такая "версия" нереальной, нам хотелось в нее истово верить, что этот подлец не ушел от возмездия... С Зиберовым случилась своя история. После войны он работал директором школы в Пинске, был осужден за воровство и растрату, а потом, как говорили, и вовсе спился. После войны я встретился в Пинске с нашим особистом Боран-Сорокой, и от него узнал, что Зиберов на самом деле даже не был коммунистом! Назначили его комиссаром, вот он и "накомиссарил". Но меня повергло в шок следующее: Боран-Сорока достал при встрече четыре старых потертых тоненьких папочки, где были собраны свидетельства, обвиняющие Зиберова в изнасиловании четырех женщин во время его комиссарства в бригаде. Один случай был вообще вопиющий, пьяный Зиберов изнасиловал в одной деревне мать и дочь. Я спросил у Боран-Сороки, почему во время войны он не дал ход этим свидетельствам и не предал Зиберова партизанскому трибуналу, и особист ответил, что не хотел, чтобы на нашу бригаду легло такое позорное пятно...

Начальник штаба отряда имени Щорса, палач Мерзляков, после войны оказался в банде, был пойман и осужден за бандитские налеты и грабежи...

Г.К. - Собирались с Вами сделать обычное интервью о партизанской войне, а получается у нас интервью о судьбе евреев в партизанских отрядах в Западной Белоруссии, да вдобавок "антикомиссарского толка"... Не все нас поймут, скажут - "акценты специально расставлены"...

З.З. - О партизанской войне в Западной Белоруссии в послевоенные годы были изданы десятки мемуарных книг. Но две темы всегда в них всегда наглухо замалчивались, и не только по воле цензоров. Первая - участие евреев в партизанской войне и судьба евреев в партизанских отрядах и в семейных лагерях. Вторая - о том как свои убивали своих.

И кто-то должен рассказать об этом правду. И если не сейчас, то когда?

А насчет вашей фразы "антикомиссарская направленность" - я просто даю объективную оценку действиям конкретных людей, наделенных комиссарскими полномочиями, и с которыми меня столкнула жизнь в военные годы в партизанских отрядах.

И если мне из комиссаров больше в жизни попадались отъявленные бандиты, чем порядочные люди, так что я, должен об этом молчать? Я с благодарностью вспоминаю настоящих честных коммунистов Дудко, Пилецкого, Аветисяна, Годжаева и многих других, которые не только мужественно сражались с немцами и полицаями, но и помогали евреям выжить и не давали бандитам вершить произвол.

Но что мне сказать о таком комиссаре, как Двойников, из нашей бригады имени Ленина?

Уже после полного освобождения Брестчины нашу бригаду вывели в село под Пинском на расформирование, часть партизан направили в армию через полевые военкоматы, другие еще ожидали дальнейшего назначения и распределения. Из хаты выскочил пьяный комиссар Двойников и заорал на всю округу: -"Бей жидов, спасай Россию!".

Я инстинктивно схватился за автомат, передернул затвор, но не успел выстрелить, Двойников заскочил в штаб, сначала порвал мои наградные листы, а потом, набравшись смелости, попытался с пистолетом вылезти из хаты, но его схватил за руку начальник штаба Заненко с криком -"Комиссар, что ты делаешь!?" и утащил Двойникова назад.

Я четко понимал, что если бы в этот момент я выстрелил бы в Двойникова, меня бы партизаны убили на месте и отправили бы на тот свет, вслед за комиссаром. Тогда я написал письмо коменданту района, с требованием наказать Двойникова за профашистскую пропаганду. На мое письмо отреагировали, меня вызвал к себе комендант, полковник, кажется, по фамилии Одинцов, и сказал напрямую: -"Сейчас идет война, мы не можем заниматься такими делами"...

А этот тип, Двойников, после войны стал редактором газеты.

Или был у нас парторг бригады, местный белорус по фамилии Беляев. На боевые задания не ходил, авторитета среди партизан не имел никакого, все время просидел в землянке с ППЖ и преуспел только в одном деле - на ниве мародерства. После войны этот "партизан-герой" стал на короткое время секретарем райкома в Столине...

После войны до конца 1949 года, я, являясь членом районной "комиссии по борьбе с бандитизмом", ходил с оружием, имел удостоверение бойца истребительного отряда, которое давало право задерживать всех подозрительных лиц, и часто гонялся по лесам за мелкими бандами "зеленых" бандитов и бывших полицаев, прятавшихся в наших лесах до начала 50-х годов. На уроки в своей школе я заходил с винтовкой, ставил ее в классе возле себя, при этом еще имея пистолет с двумя обоймами в кармане.

И это считалось нормальным, обстановка в наших краях была слишком тревожной в первые послевоенные годы. Ночью сообщили, что "зеленые" зашли в одну из деревень и грабят, уводят телят. Мы , втроем, устроили засаду, и взяли двоих бандитов. К нашему изумлению, это были не бывшие сельские полицаи, скрывающиеся в лесах, а простые грабители, один из бандитов оказался одним из секретарей Логишинского райкома партии, бывшим фронтовиком. Скотину отдали назад крестьянам, а партийного секретаря пришлось отпустить. Мы написали докладную в райком и его сняли с должности и выгнали из партии. И такие, с позволения сказать, "сюрпризы", иногда встречались в послевоеные годы. Но какими "добрыми словами" я могу вспомнить бывшего секретаря подпольного обкома партии Клещева? Это ведь по его приказу расформировывали отдельные еврейские отряды, включая 51- ую партизанскую роту...

Когда Клещев появился в бригаде и стал проводить открытое партийное собрание, то в землянку вошел доктор Блюмович, который прямо сказал, что разведчика Берковича убили по ложному навету Федьки-Садиста и спросил партийного руководителя, до каких пор будут продолжаться убийства евреев партизанами? Клещев стал на него орать: -"Провокатор! Меньшевик! Клевещешь на дружбу народов!? Ты враг народа! Ты контра, чужак! Как ты пробрался в наши ряды!? Таких, как ты, надо выкорчевывать с корнем!"... И только один партизан, из старых польских коммунистов, поднялся и сказал: -"В Польше меньшевиков не было. А наш доктор спас жизнь многим десяткам раненых партизан"...

Г.К. - Понятно... Давайте коснемся второй, запретной в советские годы темы - "о том, как свои убивали своих". Семьи предателей подлежали уничтожению?

З.З. - Это случалось...Убивали предателей..., нередко вместе с их семьями...

Партизаны мстили палачам и предателям, и члены их семей тоже могли попасть "под ликвидацию", но это не было общим железным правилом...

Один раз бригадный "особист" приказал одной партизанке-еврейке расстрелять женщину, жену предателя. Партизанка не захотела в нее стрелять, хотя понимала, что последует за ее отказом. Со всех сторон стояли партизаны и кричали -"Стреляй в нее! Они же вас, евреев, убивали!", и она нажала на курок...

Месть, жестокая и кровавая, она продолжалась и сразу после войны.

В 1942 году в одной из деревень Логишинского района, белорусские полицаи топорами изрубили семью бывшего сельского милиционера, смог спрятаться в печке и уцелеть только один из сыновей. В 1946 году он увидел убийцу, одного из полицаев, расправившихся с его семьей, живым и здоровым . Он подкараулил его и пристрелил из обреза, потом пришел в милицию с повиной. У парня забрали оружие, и отпустили домой, без суда и следствия... Война пробудила в людях все зверинные инстинкты...

Жуткий случай произошел на одном хуторе возле Телехан, вскоре после отступления Красной Армии. В избу ворвался полицай, приказал вынести младенца в люльке, и застрелил ребенка. Матери, муж которой при Советах работал в милиции, полицай сказал: -"Вместо твоего красного большевика, я расстрелял твоего ублюдка, а ты до конца дней будешь о нем реветь!". Мать сошла с ума... Могли мы такое простить палачам?!?

Но мы убивали предателей-полицаев, насильников и мародеров, без пыток и зверств. Одиночный выстрел или удар ножа - и нет его. А немцы и полицаи мучили свои жертвы, обезображивали трупы, глумились и издевались... И один раз и мы, партизаны, в отместку провели показательную казнь, чтобы и у немцев с предателями кровь застыла в жилах. Был выкраден начальник полиции Телехан, его посадили в клетку сплетенную из колючей проволоки, эту клетку подвесили на дерево и под ней развели костер...

До этого немцы с полицаями уничтожили лесной лагерь, в котором скрывались белорусы-хуторяне, 90 семей, и кто-то донес немцам, что там находятся евреи и партизаны.

Все они, простые белорусские крестьяне, были уничтожены.

В 1965 году я оказался вновь в этих лесах и наткнулся на разбросаные тут и там части скелетов взрослых и детей - отголосок той давней трагедии.

А куда зачислить бандитов и мародеров, бродивших по лесам? - "в свои"?

Они вроде как и немцам не служили, но и настоящими партизанами не являлись.

Их тоже приходилось отстреливать. Идем на задание, проходим через деревню, и тут нам местные крестьяне жалуются, что в селе появился один бандюга с винтовкой, грабит и насилует. Спрашиваем - "В какой хате он сейчас?". Показали. Он сам вышел к нам, улыбаясь, как ни в чем не бывало. Мой взводный Мишка Агеев пристрелил его...

Когда после войны я стал директором детского дома, то невольно замечал, как за одной партой нередко сидели сын погибшего партизана и сын убитого полицая...

Такое страшное время пришлось пережить Белоруссии... Гражданская война...

Г.К. - Несколько лет назад в Минске была издана книга историка Инны Герасимовой "Мы встали плечом к плечу", созданная в соавторстве и с помощью директора Национального архива Республики Беларусь Вячеслава Селеменева, и эта книга является прорывом и переломом в освещении судеб евреев в партизанских отрядах Белоруссии, в ней приводятся множество примеров доказывающих активное участие евреев в партизанском движении, рассказывающих об их мужестве и героизме. Мне эту книгу дал на просмотр Ваш товарищ по партизанскому отряду имени Щорса Яков Шепетинский. Но когда я дошел до главы, рассказывающей, на основании свидетельских показаний и архивных документов, о множестве фактов унижений, издевательств, зверских убийств евреев, безнаказано исполняемых , а подчас и инициируемых командованием партизанских бригад и отрядов, при полном равнодушии и бездействии в этом вопросе работников Особых Отделов и представителей партии, то мне стало как-то не по себе.

Почему такое происходило только в Западной Белоруссии и частично в Минской области? Почему такого не было в Восточной Белоруссии и на Украине? Понятно, что на Западной Украине советских партизан до 1943 года никто не видел, а всех евреев там истребили еще в 1941 году, за исключением, пожалуй, лишь Львовского и Бродского гетто. Но почему такого ярого бесконтольного антисемитизма в партизанских рядах не наблюдалось в восточных районах? Историк Смиловецкий, много лет занимающийся "еврейским участием в партизанском движении в Белоруссии", отмечает подобные редкие эпизоды и в восточных районах республики, но ничто не идет в сравнение с тем, что происходило в Западной Белоруссии. Должно же быть этому какое-то рациональное объяснение... Ответа не нашел. Страшнее было, наверное, только в Вильнюсском крае и за Белостоком, но там свою кровавую лепту в истребление евреев, бежавших из гетто и прятавшихся в лесах, внесли, наряду с местными полицаями и "псевдосоветскими" партизанами, польские отряды Армии Крайовой, которые не жалели никого, ни евреев, ни местных белорусов.

Но в той же книге Герасимовой рассказывается о партизанах различных рангов и национальностей, которые нетерпимо относились к гонениям, оскорблениям и агрессивным действиям, направленных против евреев. Эти партизаны, нередко рискуя собой, спасали евреев. Самые яркие примеры, это несомненно: командир отряда имени Щорса Павел Васильевич Пронягин, политруки Н.Я.Киселев из бригады "Дяди Васи" и Г.Н. Сафонов из отряда "Мститель", командир партизанской бригады имени Ворошилова г-м. Филлипп Капуста, и, конечно, полковник Григорий Матвеевич Линьков.

Но меня "добила" книга белорусского историка, бывшего подполковника Александра Татаренко "Недозволенная память. Западная Белоруссия в документах и фактах,1921-1954", основанная на собранных автором архивных материалах и изданная небольшим тиражом три года назад. В главах посвященных Великой Отечественной Войне рассказывается, что творилось в сороковых годах в западной части республики, без акцента на "еврейский вопрос", но читать тяжело, ... "сплошная кровь"...

Если вернуться к книге Герасимовой, то в ней приложен далеко не полный список партизан-евреев, воевавших в белорусских отрядах , около десяти тысяч имен (с указанием отряда и бригады), и сказано, что еще примерно 5.000-7.000 человек находились в отрядах, поменяв фамилию и выдавая себя за русских , белорусов и так далее. Значит, брали евреев в партизанские отряды, невзирая ни на что, тем самым спасая еврейские жизни и давая возможность с оружием в руках отомстить гитлеровцам и местных предателям за свои уничтоженные семьи. Количество выживших узников гетто, например, партизан из Минского гетто, служит тому подтверждением.

И если говорить напрямую, пусть это и прозвучит "крамолой" - но спасение местного населения, еврейского или белорусского, не являлось главной первостепенной задачей партизан.

З.З. - Смотрите, я приветствую появление правдивых исторических книг, проливающих свет на события тех страшных лет. Но еще раз, считаю своим личным долгом, говорить о судьбе евреев Западной Белоруссии, "западников", поскольку эта тема всегда была закрыта стеной глухого забвения и молчания. Конечно, во многих отрядах, особенно в Восточной Белоруссии, молодых евреев, особенно, пришедших с оружием, принимали в свои ряды без оговорок. Есть воспоминания и тех , кто долгие месяцы скитаясь по лесам, наталкивался на партизан, и даже будучи не принятыми в отряды, не столкнулись с прямыми угрозами или негативным отношением. Бежавшие в лес во время восстания в гетто Лахва Николай Колпаницкий и Борис Долгопятый пишут об этом в своих воспоминаниях. Оба они, после побега, в составе мелких групп провели почти год в лесах в разных районах Западной Белоруссии, но никто из повстречавшихся им за этот период партизан по-настоящему не угрожал смертью, оба они со временем вступили в отряды и честно воевали до прихода Красной Армии. Долгопятый, правда, после побега ушел в восточную часть республики, где местные крестьяне, в большинстве своем, к евреям относились с сочуствием и помогали выжить беглецам.

Израиль Берестицкий сбежавший в составе группы из Пружанского гетто был принят вместе с безоружными товарищами в отряд имени Кирова, сразу получил винтовку и единственное "негативное" высказывание в свой адрес, которое он услышал на первых порах, было следующим -"Вы, евреи, что-то все в леса потянулись. Скоро из-за вас для нас тут ни места, ни еды не останется". Но все это происходило уже ближе к середине войны, когда расправляться с безоружными евреями стали гораздо реже, да и отряды нуждались в пополнении молодыми, способными воевать людьми.

А кто защитил еврейских женщин и детей в лесных семейных лагерях в Белоруссии? Кто, кроме Пронягина и Линькова? Бельский, Зорин. Генерал-майор Чернышев (Платон). Дубов. Наберется еще с десяток-другой фамилий честных людей.

Но как относиться к свидетельствам, рассказывающим о том, как, например, уцелевших после побега из гетто Янов, добивали в лесах под Пинском партизаны из бригады имени Молотова. Нарвалась группа из 13 яновских евреев на партизан, 12 было расстреляно на месте и только один тяжелораненый смог выжить, укрыться в лесу и рассказать после войны об этом... Закрыть глаза на все и забыть? Молчать об этом, потому что кому-то будет "неприятно об этом читать"? "Кому нужна такая правда?", зачем нам об этом знать? Как погибали в отрядах от выстрелов в спину, как прогоняли на гибель "в шалман"? Кто знает, как погиб командир отряда в Липчанских лесах Алтер Дворецкий?

Он создал в Липичанских лесах отряд из беглых военнопленных, окруженцев и молодых евреев, бежавших из гетто. Когда немцы с полицаями проводили акцию по полному уничтожению гетто в Дятлово, Дворецкий повел свой отряд на выручку гетто, но часть партизан, увидев, сколько немцев блокируют гетто, отказались вступить в бой, мол, силы неравные, нас всех перебьют. Дворецкий пытался уговорить своих партизан атаковать немцев, и был застрелен в упор вместе еще с одним евреем, своими же партизанами из бывших пленных. В итоге отряд раскололся на две части, евреи-партизаны и те из бывших красноармейцев, у кого еще сохранилась совесть, вступили в бой, а остальные просто ушли в лес, бросив на растерзание узников гетто и оставив на погибель половину отряда... Кто узнал после войны, как был убит доктор Влодавский от руки партизана, который хвастался, что уже пристрелил два десятка евреев? Где об этом написали?

А хотите, я вам расскажу, как погиб мой друг Герш Поссесорский. Это был смелый, решительный парень, блондин, внешне не похожий на еврея. Он раздобыл несколько пистолетов и организовал массовый побег из еврейского рабочего лагеря в Свержене -140 человек ушли в побег. Из лагеря он смог установить связь с еврейским партизанским отрядом имени Жукова, которым командовал Гильчик, и тем смельчакам, решившимся на побег, тем, кого Поссесорский живыми, вместе с партизанскими проводниками, довел до леса, не пришлось скитаться в поисках спасения. Их зачислили в бригаду имени Молотова, евреев объединили в отдельную 3-ю роту. Поссесорский показал себя бесстрашным бойцом, но в конце марта 1943, еще во время немецкой блокады, на одном из заданий Поссесорский среди прочих убил немецкого офицера, снял с него пистолет "вальтер" и вернулся в отряд со своей группой. Командир отряда Ананченко увидев "трофей", тут же приказал -"Отдай пистолет мне!" - на что Поссесорский ответил -"Я его в честном бою добыл, и ты себе также добудь!", и после этих слов командир выхватил свой револьвер и застрелил Поссесорского на месте . За это убийство никто этого командира отряда к ответственности не привлек... Сказали, наверное, в штабе бригады -"подумаешь, жида пристрелил"...

Или почитайте архивные документы, приводящиеся в книге белорусского историка Иоффе, например, приказ № 109 уполномоченного ЦК КП (б)Б и ЦШПД по Ивенецкому району Дубова от 2 -го июня 1943 года, в котором написано, что командир партизанского отряда лейтенант Ключник без предъявления обвинения застрелил комиссара отряда имени Лазо Заскинда и партизана Петрашкевича, и как командир штабного взвода бригады имени Сталина Некрасов в районе деревни Кондратовка выводил на расстрел целую группу евреев из бригады имени Фрунзе.

Или приказ №23 от того же июня 1943 года, секретаря Барановического подпольного обкома, где говорится о том, что подрывная группа под командованием Кудряшова расстреляла группу партизан-евреев из семи человек... Эти документы все хранятся в Национальном архиве Белоруссии. А сколько таких случаев не отмечено в документах и приказах? Сколько невинных жертв осталось безвестными, погибнув не от рук гитлеровских оккупантов и полицаев-предателей, а от своих же партизан?!

Вы сами ко мне пришли, и я вам рассказываю свою партизанскую правду и говорю о тех событиях, о которых давно пришло время все честно рассказать.

Не нравится вам такая правда, так не публикуйте ничего.

Ведь самый страшный документ, это секретная директива командира ЦШПД Белоруссии Пономаренко, радиограмма, отправленная в ноябре 1942 года командирам партизанских формирований и руководителям подпольных партийных организаций, фактически запрещавшая принимать евреев в партизанские отряды, поскольку евреи могут являться немецкими шпионами. Скольким людям директива этого антисемита стоила жизни?!

Вот еще слова из докладной Пономаренко -"... непримиримость колхозников к врагу, в отличие от некоторой части жителей городов, объясняется большой еврейской прослойкой в городах. Их объял животный страх перед Гитлером , вместо борьбы - бегство"... Это же надо было до такого бреда додуматься....Тут даже комментарии излишни... И все эти документы есть в архивах....

Вы упомянули Минское гетто. Но кто и когда написал, как местные выдавали и убивали евреев, бегущих из этого гетто в леса? О тех, кто помогал минским евреям, уже написано, но почему молчат про тех, кто предавал? Кто "старое помянет"?...

Обратитесь к историку Леониду Смиловецкому, он собрал большой материал по Белоруссии в годы войны, вы в его работах для себя много нового узнаете.

О таком явлении, как "лжепроводники из гетто" слышали когда-нибудь? В гетто приходили самозванцы, местные жители, и вызывались за золото вывести евреев из-за колючей проволоки в леса, к партизанам. Была такая "знаменитость", связной партизанского отряда Федор Туровец . Появлялся в гетто и предлагал желающим , переправить их к партизанам. Он отводил такую группу из женщин и детей на 10-15 километров от города и бросал на произвол судьбы, предварительно, угрожая оружием, забрав у несчастных вещи и ценности. В тех, кто пытался сопротивляться, стрелял.

Люди были вынуждены возвращаться в гетто, и по дороге назад часть их попадала в руки полиции, где расправа над евреями была скорой... В марте 1942 года в минское гетто пришел бывший капитан Красной Армии Осташонок и предложил подпольщикам гетто вывести в лес к партизанам 25 человек. По дороге вся эта группа попала в засаду и за исключение двух человек все были убиты немцами. Как выяснилось позже, Осташонок оказался предателем и провокатором. После войны Туровца и Осташонка разоблачили и судили, но большинство таких "лжепроводников" так и остались безнаказанными...

Г.К. - Судя по рассказам партизан, среди находившихся в отрядах иногда попадались такие, которые убивали с особой жестокостью, как, например, отрядный палач "Федька-Мясник" или "партизаны-изверги" из повести Алеся Адамовича "Немой".

Как после войны такие люди с садистскими наклонностями могли вернуться к мирной жизни?

З.З. - А такие зверюги, как палач Федька, обычно до конца войны не доживали.

От них сами партизаны избавлялись при любой возможности.

Большинство партизан всегда называли друг друга не по фамилиям, а по прозвищам и кличкам, поэтому и слышалось в разговорах: Федька-Мясник, Федька-Садист.

И был еще один такой душегуб, Гришка-Сибиряк, - натуральный психопат, скрывавший свою настоящую фамилию, горький пьяница, который в поисках спирта залез в землянку к отрядному доктору, выпил что-то из первой же попавшейся склянки, а это оказался не спирт и не самогон. Сибиряк валялся на земле и стал корчиться в судорогах с пеной у рта. Позвали доктора Леона Берка, пришел и комиссар бригады . Доктор спросил политрука -"Спасать?". На что тот ответил -"Пусть эта собака подыхает!"...

Был один случай, в этом же отряде, когда взяли в плен 15 немцев, связали их, кинули на землю, и отрядный палач Гришка-Сибиряк резал их по одному. Вдруг один немец стал орать на непонятном языке. Еврей Берк сказал, что это немец по-французски молит о пощаде. Оказался француз, видимо, доброволец вермахта. Француза решили оставить в живых, а остальных Гришка всех зарезал, с особым зверством и изощренностью, как скот на бойне...

Г.К. - Были случаи, что немцы и полицаи оставляли в живых взятых в плен партизан?

З.З. - Я знаю только один случай, когда полицаи оставили в живых бывшего коммуниста из деревни Альба .

Еще при поляках был в районе подпольщик, коммунист Голуб, член КПЗБ, белорус по национальности. Когда польская власть в 1939 году "приказала долго жить", а Красная Армия еще не зашла в район, несколько коммунистов и им сочуствующих, пошли убивать местного "буржуя" - поляка, рабочего мельницы. Но Голуб не дал им застрелить поляка и защитил, сказал, что нельзя убивать простого рабочего человека. Когда в сорок первом году пришли немцы, то Голуба схватили и повели на расстрел. Голуб уже закончил рыть для себя могильную яму, как прибежал этот поляк и сказал -"Он меня спас при Советах".

В итоге Голуба просто угнали в Германию, до конца войны он находился в концлагерях, но остался в живых.. После войны он вернулся домой и стал работать в колхозе бухгалтером. И тут его стали таскать в НКВД на допросы -"Как и почему выжил?".

Он на эти допросы ходил как на работу, каждое утро брал с собой котомку и шел в управление НКВД, не зная, вернется ли вечером домой, или встретит ночь на тюремных нарах, а потом и вовсе, отправится в сибирские края со сроком "больше чем жизнь".

Но на счастье Голуба нашелся свидетель, тоже бывший польский подпольщик, который дал показания, что Голуб в лагерях не был пособником немцев и его оставили в покое.

Г.К. - Вам, человеку с трудом до войны приемлющему любое насилие, тяжело было убивать?

З.З. - После того что я перенес в гетто, после скитаний в окружении по лесам, полных полицаев, предателей и бандитов, я осознал для себя, что это единственная возможность выжить - надо самому убивать... Было непросто... Несколько раз со мной происходило что-то странное, сидим в засаде, приближаются немцы или полицаи, и все мое естество против убийства, а потом..., ... как пелена с глаз спадает, "возвращаешься на грешную землю", ведь это лютые и заклятые враги, подонки и нелюди, убивавшие мой народ без жалости..., и берешь первого на мушку и нажимаешь на курок...

И жена моя Александра всегда ходила на боевые задания. Женщин-партизанок посылали на боевые, в зависимости от степени владения оружием. А ей легко было стрелять?

Г.К. - Вы городской человек, житель Варшавы. Без подготовки попадаете в лесную жизнь. Насколько трудно было адаптироваться к партизанским реалиям в плане быта, и так далее?

З.З. - Чего не знал и не умел, научился сам, или товарищи помогли.

Спать на снегу или на сырой земле, сутками находиться по пояс в холодном болоте, ориентироваться в ночном лесу, ничего не есть по нескольку суток, мерзнуть и голодать, совершать переходы по 30-40 километров без привалов - все это было частью обычной партизанской жизни. Научился выплавлять тол из снарядов, делать мины-самоделки, минировать "железку". Как-то отряд Пронягина "потерял" генерала Коржа, он отстал со своими людьми на переходе. Пронягин мне приказал взять еще троих, включая проводника из местных белорусов, и на лошадях, "верхом", прочесать лес, найти генерала. А я до этого ни разу в жизни не сидел на коне. Дали нам четырех лошадей без седел. Я смотрю, как они выбирают лошадей, как набивают мешки соломой и привязывают их к крупу вместо седел, и механически повторяю за ними все действия . Поехали, а я же понятия не имею, что значит ехать рысью или галопом, три "попутчика" ускакали вперед, даже не оборачиваясь, кто я был для них, "подумаешь, жидка в лесу одного бросили", а мой конь где-то встал и не сдвигается с места... Я слез, повел лошадь на поводу к ближайшему селу Святая Воля, имевшего стойкую и заслуженную репутацию антипартизанского села и "лютой полицейской слободки". Подошел к крайней хате, стукнул в окно, а мне хозяин говорит -"Уходи, в деревни бельгийцы стоят". Я зашел в другую хату, направил винтовку на хозяина, и впервые в жизни грубо заматерился: -"Запрягай сани! Если не сделаешь, я тебя пристрелю! Даю пять минут!". Хозяин оцепенел, а я кричу на него -"Давай быстрее! Я впереди отряда, сейчас наши придут!". Он запряг свою кобылу в сани, мою лошадь привязали сзади, и на санях я вернулся в отряд, объяснив Пронягину, что произошло. Рассказал об этом и Пилецкому, и Владимир Емельянович стал учить меня ездить верхом на коне рысью и галопом.

Г.К. - Тот факт, что Вы не являлись до конца 1944 года советским гражданином, как-то влиял на отношение к Вам уже после войны?

З.З. - Все имело значение, и то что еврей, и то что "польский беженец", а не "наш советский человек". В 1945 году, за последние бои с немцами летом предыдущего года и, в частности, за подрыв ДЗОТа на станции Люсин в мае месяце, я был представлен к ордену Боевого Красного Знамени. И вскоре в школу, где я работал директором, позвонила девушка, бывшая партизанка, а ныне инструктор райкома комсомола , и сказала открытым текстом -"Вас не наградили, поскольку вы родом из Варшавы!". Кто-то услышал эти слова, донес на нее и за это ее сняли с должности инструктора.

Но если говорить откровенно, начиная с конца пятидесятых годов, я почти не чувствовал по отношению к себе со стороны властей "особого зажима", все было так ..., терпимо..., "по мелочам"...

Г.К. - Какие награды имеете за партизанскую войну?

З.З. - Медаль "За Отвагу" и медаль "Партизану Отечественной Войны" 1-й степени.

Моя жена Александра была награждена такими же медалями и орденом Отечественной Войны 2 -й степени.

Г.К. - Сколько раз Вы были ранены в партизанах?

З.З. - Дважды. Первый раз в 1943 году получил легкое пулевое ранение в ногу.

Второй раз ранило 5-го мая 1944 года. Вызвали добровольцев на подрыв ДЗОТа охранявшего подходы к железнодорожной станции. Вызвалось десять человек, и я в том числе. Подползли близко к ДЗОТу, я кинул противотанковую гранату, но немцы стали бить из пулеметов и забрасывать нас гранатами. Меня сначала пуля задела по касательной в шею, а вторая пуля попала в левую ногу и засела в кости. Потом еще осколками гранаты поранило. Бой продолжался, у меня забрали мой ППШ и пистолет, и приказали одному из партизан тащить меня к лесу. Но через несколько десятков метров партизан получил пулевое ранение в живот, упал и затих... Я выползал с поля один, на рассвете, зажав "лимонку" в руке, и выполз прямо на Зиберова с одним бойцом, наблюдавшими за боем. Целый месяц проходил на костылях, лечили стрептоцидом. Медикаменты были, их привозили вместе с оружием самолетами с Большой Земли. Только встал на ноги, как снова вызвался на задание, атаковать и взорвать ДОТ на "железке". Дали проводников из местных белорусов. Подходы к ДОТу на "блоке" и к железнодорожному полотну были густо заминированы . Залегли. Мне наш "старый" партизан, тридцатилетний Парфенов, показывая головой на молодых белорусов, только недавно пришедших в отряд, говорит: -"Зимак, мы с тобой и так два года в лесах воюем, хватит с нас, надоело жизнью рисковать. Пусть они сами идут ДОТ взрывать!".

Но я ответил Парфенову -"Ты как знаешь, а я пойду подрывать". Мне тоже уже хотелось жить, до прихода Красной Армии оставались считанные недели , но я знал, что если не пойду со всеми вперед, то сразу скажут -"жид струсил", с еврея всегда тройной спрос.

И пополз я с гранатами через минное поле, да к моему большому везению ДОТ оказался пустой, немцы его уже покинули ...

Г.К. - Вы сейчас сказали - "жить тоже хотелось". А не страшно было собой рисковать еще несколько лет подряд после окончания войны, вылавливая в лесах полицейских недобитков и бандитов?

З.З. - Но кто-то же должен был это делать... Части НКВД стояли в городах и в крупных райцентрах, а в глухих лесных "медвежьих углах" основная тяжесть борьбы с бандитами легла на плечи бывших партизан, советский актив и на милицию, если она там была. Но случаи, которые можно охарактеризовать фразой - "был на волосок от смерти", - после войны со мной происходили редко.

Как-то сообщают, что в районе деревни Борки, это возле Погоста, заметили бандгруппу.

У меня в подчинении было 4 человека, и к нам присоединился капитан НКВД, по фамилии Воробей (Воробьев). Осторожно прочесываем лес, Воробей шел с другой стороны. И тут, из-за деревьев , прямо на меня выскакивает один, направляет ствол в упор, в лоб, нажимает на курок и... осечка! Воробей его сразу сбил с ног, мы связали бандита и стали допрашивать, выяснять, где они прячут склад оружия и где находится база всей банды. Он повел нас на то место, где прячутся его "товарищи" по банде .

Мы пришли и нашли только пустой шалаш. Бандита Воробей застрелил на месте, и мы в тот день вернулись ни с чем...

Г.К. - Вам удалось что-то узнать о судьбе Вашей семьи, оставшейся в Варшаве в 1939 году?

З.З. - Все погибли... Узнал только точные сведедния о гибели младшей сестры Лильки и брата Нафтали. Они были активными участниками восстания в Варшавском гетто весной 1943 года, членами боевых отрядов. В 1982 году была изданан книга Любеткиной "В дни гибели восстания" и там описаны обстоятельства их гибели в бою.

А мои родители и другие два брата и сестра, погибли в Освенциме...

Г.К. - В августе 1944 года Ваша партизанская бригада соединилась с частями Красной Армии. Что ожидало чету Зимак далее?

З.З. - После расформирования партизанских отрядов меня направили в Логишинское Районо, где я получил назначение в Погост-Загородский, и до 1953 года работал директором школы и директором детского дома. Александра преподавала в школе историю и иностранные языки.

В 1953 году я поступил в Минске в Белорусский Государственный Университет, который закончил с отличием в 1958 году, а моя жена в том же году заочно закончила учебу в Педагогическом институте, на факультете иностранных языков.

После университета я работал директором школы-интерната в Телеханах.

В 1970 году я защитил диссертицию на степень кандидата философских наук.

До выхода на пенсию в 1986 году, был доцентом кафедры философии Брестского инженерно-строительного института. Вырастили с Александрой троих детей.

В 1993 году я уехал из Белоруссии в Израиль вместе с семьей старшей дочери.