Багдасарян Завен Агаджанович

- Меня зовут Багдасарян Завен Агаджанович. Родился в 1921 году в селе Люлясас Мартакертского района Нагорно-Карабахской АО Азербайджанской ССР. У меня было четыре брата и три сестры.

Отец неграмотный был. В Первую мировую был ранен, он так и умер с пулей, турецкой. Его однажды сфотографировали для бакинской рабочей газеты. В бога не верил. Кто-то говорил, дай бог, а он ругался.

Мать тоже была ранена, когда от турок бежали – резня армян в Турции тогда была.

Когда второго по старшинству брата в 1926-м году принимали в партию, его спросили: «Товарищ Багдасарян, как же так, вы же из бедной семьи. Почему написали середняк»? Он ответил: «Неудобно было написать бедный, поэтому я так написал - середняк!».

Были бедные, но не голодали. Держали скот, коз, баранов, кур. А так хата была деревянная. Когда коллективизация была в 1930-м году, пришли к нам пшеницу, рабочий скот в колхоз забирать. Отец не хотел отдавать. А брат мой был председателем сельсовета. Он отцу и говорит: «Ты меня любишь? Если любишь, все отдай!».

В довоенные годы у нас появилось радио - репродукторы черные. Его слушали.

Окончил я восемь классов, и в 1940-м году приехал к брату старшему в город Баку. Там девятый класс окончил, и был чернорабочим на кожхоззаводе в восточных районах. Черным городом они назывались из-за расположенных там предприятий нефтяной промышленности. Двоюродный брат был начальник хромового цеха. А я работал на сырьевой базе.

А потом началась война. Ночью разбудил шум во дворе. «Что такое?» - «Война!»,- говорят. Утром пошел на работу. Везде очереди стоят за хлебом, другими продуктами.

Брат один был председателем райисполкома. Бронь у него была, и его не взяли на войну. А старшего самого призвали в армию. Он работал директором винно-водочного треста. Его призвали и направили замполитом азербайджанской дивизии. Потом нужно было людей опытных посылать в Иран для приема американской техники (ленд-лиз). Военпредом стал по приемке. Второй брат, старше меня, был начальником смены электростанции. Тоже бронь имел. Двое воевали, один умер давно.

Я пошел к военкому: «Разрешите поехать домой повидать своих родителей?». Он говорит: «Сынок, ты не успеешь!». И меня призвали в армию и направили в Телавское военно-пехотное училище в Грузию.

Там шесть месяцев в основном изучали тактику, уставы – дисциплинарный, гарнизонный, были огневая и политическая подготовка. Изучали и вооружение: самозарядную винтовку Токарева (СВТ) и автоматическую винтовку Симонова (АВС), ручной пулемет Дегтярева, гранаты. Трофейного немецкого оружия у нас не было.

- Куда попали после училища?

- В марте 1942-го получил звание лейтенанта, был отправлен в Сталинградский военный округ. Приехали в город. Вижу, на вокзале памятник Сталину стоит безрукий. Я взял да и спросил у одного железнодорожника, почему так. Говорит, немцы бомбили. Уже тогда бомбили!

Нас было много там, из других училищ тоже. Шесть человек попали в 49-й запасной стрелковый полк в село Луговая Пролейка. Командиром взвода там служил.

Между прочим, когда попал командиром взвода в запасной полк, то там проводил учебные занятия. Однажды я оговорился и допустил ошибку.

Подходит ко мне один солдат. Уже в возрасте, где-то лет сорока. И говорит: «Сынок, ты здесь неправильно сказал». Отдельно он мне сказал, когда рядом никого не было. Когда снова проводил занятия, извинился перед ребятами за ошибку.

После ужина я вызываю солдата к себе: «Большое спасибо вам! Я молодой командир, еще всего не знаю. А вы откуда это знаете? Вы мне поможете, подскажете?». А он мне говорит: «Я бывший полковник, командир танковой бригады, воевал в финской компании в 1939-40-м годах».

Как-то три дня голодовали его солдаты из бригады. Ждали повозку с продуктами. Он поехал ей на встречу и увидел, как на их повозку напали солдаты из другой части и растаскивали продукты. Стал стрелять. Одного убил, двоих ранил, потом пошел и сдался. Его разжаловали, дали 10 лет. Тогда так было: или 10 лет или расстрел. А когда война началась, в армию отправили.

Я говорю: «Может мне попросить командира роты походатайствовать, чтобы вам присвоили звание хотя бы сержанта?». А он отказался. Что было с ним дальше, не знаю.

Меня направили в город Свердловск, на высшие командные курсы «Выстрел». Когда там учился, у меня украли документы и 700 рублей, которые я успел получить, как командир взвода. На эти деньги можно было покупать селедку, рыбу, табак...

Пошел я в политотдел. Мне выписали комсомольский билет, копию. Пришел в финансовую часть, а там начальник, майор был еврей, его помощник старшина тоже еврей. Начальник говорит: «Генерала нет, а я не могу дать тебе документ, расчетную книжку, деньги чтобы получать». А старшина мне подмигнул. Когда майор ушел на перерыв, он отпечатанные типографские бланки сам заполнил, сам подписал за начальника. И когда потом я приехал в 155-ю танковую бригаду и стал командиром танковой десантной роты, по этим документам мне там выдали все, что положено.

- Но в качестве танкового десантника вам воевать не пришлось?

- Нет. Даже людей не было у нас. Я готовил маршевую роту, прибывшую из тыла, а десантные премудрости мы не изучали. Бригада потеряла знамя под Сталинградом и ее должны были расформировать. Об этом знали, когда меня туда направляли.

- Когда вы попали на фронт?

- В мае 1943-го. Освобождали мы Калужскую, Смоленскую, Брянскую области. Особенно тяжелые бои были при форсировании реки Сож в Смоленской области. В моей третьей роте, где был командиром, из более 70 уцелели только 6 человек.

Из трех рот батальона, только моя смогла перейти реку. Командование не знало, что мы форсировали реку, поэтому наши минометчики стреляли по нам и немцы кидали в нас ручными гранатами. Я стоял в воде. Мне ребята сказали: «Ты не поднимайся». Они чуть выше обрыва были.

Был у меня командиром взвода младший лейтенант Козлов. Он был ранен в ногу осколками наших мин. Я порвал свою рубашку, сделал перевязку и сказал ему, чтобы он оставался там, пока не стемнеет. Думал, когда будем возвращаться обратно, его заберем. Больше его я не видел.

После войны, лет 30 тому назад случайно встретил человека очень похожего на него. Одетый красиво, высокого роста был. Я этого человека остановил: «Здравствуйте! Вы меня простите, сослуживец был у меня Козлов. Вы не Козлов?» Он говорит: «Нет!». «Вы меня простите, - я говорю,- очень хотел видеть его».

Перешли мы, значит, реку. Через 6 часов начальник штаба Захаров, старший лейтенант, кричит мне: «Багдасарян, снимай карандашей!».

Карандаши – это солдаты. 6 человек осталось. Пришли мокрые. Замполит был еврей Соколовский, майор. Он меня спрашивает: «Багдасарян, у убитых собрал комсомольские билеты?». Если бы пошел собирать их, я бы сам погиб. Об этом я и сказал замполиту. А командир батальона майор Чиханов, хороший, душевный человек, как отец мой был, Соколовскому: «Брось ты ерунду говорить!». А мне: «Багдасарян, 10 суток тебе отпуск. Бери пропуск, провод телефонный и по кустам иди в тылы, пусть переодевают. И отдыхай». Я побоялся потеряться ночью – кругом кусты-мусты. Когда стало светать, я пошел, нашел тылы. Меня переодели.

А на 3-й или 4-й день вызывает командир бригады полковник Стуков. Он перед боем говорил так: «Кто проявит героизм, буду награждать. А трусов буду расстреливать». Я подумал, что замполит доложил и, наверное, меня расстреляют за то, что комсомольские билеты не собрал.

Прихожу. Танк стоит. Вырыта щель под ним, а внизу убежище.

Там стол и на нем 8 или 6 коробочек с орденами и медалями. Вручили мне орден Красной Звезды. Это была моя первая награда. Среди награжденных офицер только я один. Остальные все артиллеристы, корректировщики, разведчики. Полковник Стуков налил по рюмочке водки, поздравил нас.

Когда я обратно в часть вернулся, командир батальона Чиханов мне сказал, что офицеров у нас не осталось – все погибли.

- Завен Агаджанович, в каких боевых действиях вы после этого участвовали?

- Дошли до Орши, Белоруссия. А потом нас на формирование отвели в тыл. Стояли мы недалеко от Москвы, в Кубинке. Получили пополнение и нас в феврале 1944-го на Украину отправили. В окружении там было 12 немецких дивизий.

После завершения этой операции освобождали Молдавию. Затем переправились через реку Прут в Румынию.

Там меня вызывает командир батальона, бывший секретарь Серпуховского райкома партии майор Кулаков: «Багдасарян, я хочу, чтобы тебя назначили заместителем моим». Отказался. Считал, что есть умнее меня. А потом парторг меня вызвал. Из Свердловской области был, еврей. Хороший человек. Он со мной поговорил. Второй раз вызвали, я дал согласие. С июня или июля 1944-го года я был заместителем командира мотострелкового батальона. Не обыкновенного батальона, а мотострелкового.

В августе 1944-го года мы освобождали Бухарест. В бою командир батальона был тяжело ранен разрывной пулей и попал в госпиталь. Я остался за командира. Потом мы воевали в Венгрии.

Командир бригады Воронов Иван Яковлевич вызвал меня и говорит: «Реку Рабу форсируешь, будешь Героем!». А у меня начальника штаба нет. Лейтенант Жадобин, я помню фамилию, был помощником начальника штаба.

Мне приказали от телефона и от радиостанции не отходить, и я не мог проверить, как идет форсирование реки. В 10 часов вечера докладывает командир 3-й роты Загладин Иван Яковлевич: «Товарищ капитан, мы форсируем реку Раба. Последние станковые пулеметы переправляем».

Я сворачиваю свой штаб и туда. Попадаю к 12-ти часам. Оказалось, что перешли мы канаву какую-то. Дальше через полтора-два километра – река. Мост взорвали немцы. Был уже где-то час ночи. Докладываю, что мы форсировали не реку, а оросительный канал, который построили после составления топографической карты.

Через некоторое время звонит помощник начальника штаба Красильников: «Багдасарян,- говорит,- твои дела плохи. Командир бригады полковник Воронов поехал к генералу Волкову, чтобы тебя разрешили снять и расстрелять за обман».

Думаю, что же мне делать? Везде противник с другого берега нас обстреливает, не дает переправляться. А тут приезжает начальник штаба бригады полковник Бреднев, берет у меня одно отделение и посылает искать место для переправы, потом другое посылает. Погибают все. «Товарищ полковник,- говорю,- вы идите, пожалуйста, не мешайте. Я сам знаю, что делать!».

У нас батальон мотострелковый. Химик, инженер, медчасть, почти штат полковой есть. С кем мне поделиться своими мыслями?! Я инженеру Разумову, было ему лет 40, говорю: «Ты знаешь, что я решил? Я решил оставить заслон здесь, послать в разведку взвод автоматчиков и найти место, где можно переправляться». Разумов одобрил это дело. Потом командир взвода автоматчиков татарин Шабанов доложил, что подальше от того места, где мы были, нашел подходящее. Оставили заслон под обстрелом и уже к 12-ти часам дня мы стали переправляться.

Я был уже в лодке, когда подъехал командир нашей бригады. Он стал кричать: «Багдасарян, вернись!» Солдат Веревкин из Куйбышева (Самара), лодкой который правил, говорит: «Товарищ капитан, за тобой приехали!». Но я не разрешил плыть обратно, потому что боялся, что меня расстреляют.

После переправы выяснилось, что командир корпуса генерал-лейтенант танковых войск Михаил Васильевич Волков не разрешил меня расстрелять. А за то, что я не послушался командира бригады, тот прислал дознавателя, начальника химической службы бригады. Я ему все объяснил, и он закрыл это дело. Вот так это все кончилось.

Никакой награды за форсирование реки мне не дали. Хорошо, что живой остался.

- Дальше Венская операция?

- Да. Подошли к городу. Там шестая танковая армия СС была в окружении нашей, советской шестой танковой армии. И там шестая и там шестая. Окружили Вену войска двух фронтов – Второго Украинского и Третьего Украинского.

Меня вызывают и говорят, что из всех батальонов, сколько осталось людей, всех передают мне в подчинение. Я собрал где-то 800-900 штыков, и дали мне танковый взвод - три танка. Про меня потом написали статью. Она вышла немножко с неточностями.

Разведка докладывала, что Вену обороняют 16 немецких батальонов .

Пошли в наступление. И впереди нас немцы и сзади нас немцы, понимаете? Что нужно делать? Прорываться. Командир взвода говорит: «Товарищ капитан! Вот три танка. Часть солдат на танках, остальные за танками. А ты,- говорит,- садись на третий танк». Первый и второй танк перешли по мосту через канал. Забыл, как он называется.

Первый танк подбили, второй тоже. Погибли ребята. Наш третий танк, то ли английский был, то ли американский, забыл, как называется, трещину дал и начал гореть. Ребята выбрались из танка. У меня горели штаны на левой ноге, до сих пор шрам там.

Разведку послал. А мы за ними пошли. Площадь там. Стоят 88-миллиметровые зенитные орудия немцев. Мы кричали «Ура!» и стреляли. Немцы бросили орудия. Часть побили, часть сбежала. Потом мы заняли историческое место – собор Святого Стефана.

- Вас наградили за участие в освобождение города?

- Нет. Когда бой за город окончился, мне позвонил командир бригады. Говорит: «У вас вот такой был азербайджанец. Фамилия Джафаров. Он где?» Отвечаю: «Понимаете, он был во взводе автоматчиков. Ему 48 лет. Я оттуда взял его в хозяйственный взвод». Оказывается, тогда доносчики, осведомители были везде – и в армии, и в батальоне. Одним из них мой парторг оказался.

Потом командиров собрали, совещание проводили. И присутствовал из соседнего, тоже нашего корпуса, Селезнев, командир 18-й бригады. Георгиевским крестом награжден был в Первую мировую.

Начальник политотдела спрашивает:

- Почему ты своего грузина не посылаешь на передовую?
- Товарищ полковник, - отвечаю, - я не грузин, он тоже не грузин. Он парикмахер неплохой.
- Плохой солдат, значит, а парикмахер хороший.

Мой командир сам был по национальности чуваш, а фамилия русская. Очень такой непостоянный человек:

- А почему ты жив остался? - спрашивает.

Полковник Селезнев говорит:

- Слушай, Иван Яковлевич, как тебе не стыдно?

Меня поддерживают начальник штаба, начальник политотдела. Предлагают за проведенную операцию мне Героя дать или орден Ленина. А командир бригады не хочет. Говорит, что я его один раз матом ругал. А на самом деле, он меня материл. Это раньше было, тогда я оборону занимал. Я говорю:

- Знаете, товарищ полковник, у нас армян не принято матом ругать. Я буду жаловаться на вас.

А орден Красного Знамени мне все-таки дали. Потом, когда война окончилась. Уже после Пражской операции. В детском лагере в Чехословакии наш командир корпуса, на встрече с англичанами и американцами, сказал. Там были от командиров батальонов и выше. Я сидел с англичанами и американцами, они угощали нас сигаретами.

- Получается, что командир бригады к вам относился плохо…

- После войны у меня в мотострелковом батальоне было 16 пленных немцев-шоферов. И вот приказано было всех немцев пленных сдать. А мне зам. командира бригады говорит:

- Багдасарян, возьми пять шоферов и деньги, кроны. Привези пиво, и будем справлять День Победы. Каждому солдату по бутылке пива.
- А почему я?
- Я тебе доверяю.

Ну, хорошо. Я поехал, приехал. Командир бригады вызывает:

- Ты немцев сдал, шоферов?
- Сдал.
- Врешь. Иди, проверяй.

Я приходу на территорию батальона, проверяю. Нашел одного немца. Он работал у уполномоченного особого отдела, который мне не подчинялся.

Я прихожу. Говорю:

- Товарищ полковник, так и так.

Он мне показывает на представление к ордену Александра Невского:

- Видишь? Больше не увидишь!

Порвал и все. Выбросил. Вот так, значит, было. А потом, когда приехали американцы и англичане, он пригласил и меня, чтобы я сидел с ними. Думаю, что он хотел исправить свою глупость. Я не пошел: «Товарищ полковник, здесь мне лучше!».

- Куда вас отправили после завершения войны?

- Нас погрузили в 8 эшелонов и отправили. Куда едем, мы не знали. В одном эшелоне мой батальон и автотехническая рота бригады, я начальник эшелона.

Ехали через Польшу, через Западную Украину. В эшелонах в кабинах машин дежурили солдаты с пулеметами. Боялись, что бандеровцы нападут. Что делать тогда? Мы же на поезде... Но все прошло удачно, все было нормально.

Приехали мы в Читу. Вызвали в штаб округа Забайкальского и там дали нам пропуск через государственную границу.

Мы были в передовом отряде 6-й танковой армии. Переходили в Китае через горы Большой Хинган. Есть там колодец Бурхун хундук. На этом месте карта топографическая у меня кончилась. Подъехал командующий армией, генерал-полковник Кравченко.

Подхожу, докладываю. Он мне подал руку и спрашивает: «Почему ты стоишь?» - «Карта у меня кончилась, вот колодец Бурхун хундук. Все. Не знаю, куда мне двигаться». Он мне говорит: «Ты видишь облака? Вот дуй в этом направлении». А я не выдержал и сказал: «Пока я туда, облака уйдут дальше». – «Ничего, - говорит, - успеешь. - Хинган Большой».

Еще раньше раздали спирт, выпить можно было только по приказу, смешав с водой 50 на 50%. Но никто не пил спирт. У нас были бочки с водой, но они были горячие.

Потом, когда вышли на равнину, там река. Холодная вода, а ребята без воды страдали. Жара!

Увидели оборонительные сооружения, но ни одного японца там не было. Пошли 2 танка по насыпи железной дороги. Первый танк подбили японцы с самолета. Во второй танк самолет с летчиком-смертником врезался. Третий танк ребята бросили, выбрались. Они остались живы. Экипажи двух первых танков все погибли.

Потом были бои, мы прорвали оборону японцев. Часть их побили, часть сбежала. Остались бабы только эти бордельские - японки местные, а может и китаянки, кто его знает.

- Если сравнивать немецких солдат и японских, кто был более сильным противником?

- Немцы опасней. Японцы не проявили себя никак. Они капитулировали.

Интересный был случай. Когда мы были уже на окраине города Мукдена, то в 5 или 6 часов утра услышали шум в городе. Думаю, японцы там пленные шумят. Оказывается, каждый командир отделения, взвода, роты подавал команду: «На зарядку, становись!»

- Чем занимались после капитуляции Японии?

- В китайском городе Мукдене демонтировал два авиационных завода. Двенадцать заводов демонтировал для Советского Союза. И в один прекрасный день командир бригады мне звонит и приказывает построить батальон.

Он приезжает и перед строем мне вручает орден Александра Невского и говорит, чтобы я что-нибудь сказал. Перед батальоном я говорю: «Служу Советскому Союзу! Большое спасибо вам товарищи солдаты и офицеры. Это благодаря вам я получаю такую награду». А что мне сказать? Что он дурак был?! (смеется).

Потом поехал мой старшина раздавать деньги солдатам на заводы, которые они демонтировали. Когда возвращался, его на базаре маньчжурские хунхузы – бандиты убили.

Ночью в 2 часа командир бригады меня вызывает: «Почему не докладывал?» Я говорю: «Не хотел вас беспокоить, товарищ полковник. Хотел утром докладывать». – «Немедленно приезжай!»

А я не имею права. Приказ был командующего армией ночное движение прекратить, потому что хунхузы стреляли по советским солдатам. Но я приехал. И командир бригады меня с 2-х часов до 4-х матом ругал.

Потом я говорю: «Я вам один раз ответил на фронте, что у нас, армян, начальство матом не ругает. Я завтра пойду докладывать в Военный совет».

А командир бригады: «Пойдешь докладывать?» - «Да я,- говорю,- пошутил, товарищ полковник». Заходит другой командир батальона: «Товарищ полковник, нашли мы своего потерянного солдата одного. Хотел залезть на территорию завода, на проволоке током убило!» Ну, тогда командир бригады прекратил меня ругать.

- Завен Агаджанович, после победы над японцами вы долго еще служили в армии?

- Да. Служил на территории Советского Союза, в Забайкалье. Получил звание майора. Последние три года райвоенкомом в Нагорном Карабахе работал. А в 1963-году уволился.

Был начальником штаба гражданской обороны кожевенного обувного объединения «Кавказ», потом в городе Ставрополе в краевой больнице на такой же должности. Потом выполнял поручения Совета ветеранов. 42-я школа, 35-я, детские сады, военное училище - все приглашали. Рассказывал то, что я видел.

- Надеялись ли вы выжить на войне или было ощущение, что рано или поздно все равно убьют?

- Я ничего не думал, на послевоенное время планов не строил. Нужно было победить врага.

- У вас на фронте были ранения?

- Я 4 раза ранен был. Один раз в танке горел. Контузии были еще.

Четвертый раз ранен был в Чехословакии. Командиром батальона тогда я был. Мне в карточке написали, что операцию можно проводить, только надо сделать рентгеновский снимок, потому что осколок рядом с сонной артерией.

В Монголии приказано было всем делать противочумные прививки в спину, под лопатку. А врач батальона узбек Абидов посмотрел на мою шею и говорит: «У вас заражение. Если пойдет дальше, то все, капут!». Сели в машину и поехали в санбат. Женщина, майор делала операцию. У меня местный наркоз. Сорок минут мучилась она. Я смотрю – плачет, слезы текут. Один осколок вытащила, а другой не может. Потом вытащила. Говорит: «Вот, капитан, ты второй раз родился». Эти два осколка я потерял, а один осколок в 1977-м году при операции вытащили. Он у меня дома сейчас. 3 сантиметра 9 миллиметров. Сувенир такой.

Я внуку говорю, что хочу сдать его в музей. «Не надо, дедушка,- отвечает,- в семье должно храниться». Он правильно говорит.

- На национальной почве были какие-то трения? Все-таки народов было много разных.

- Никогда! Я не чувствовал ничего. Хороший человек национальности не имеет. И плохой - тоже. Армяне внесли большой вклад в Победу в войне. Армянами были Баграмян Иван (Ованес) Христофорович (Хачатурович), генерал армии, а затем маршал Советского Союза. Исаков (Тер–Исаакян) Иван (Ованес) Степанович был адмиралом, затем адмиралом флота Советского Союза. Худяков Сергей Александрович (Ханферянц Арменак Артёмович) был маршалом авиации. Всего 68 армян получили звания маршалов, адмиралов и генералов в 1940–1945 годы.

Ну, у Худякова, правда, судьба послевоенная не сложилась. Расстреляли его в 1950-м году. Этот Берия, сволочь...

- Берия и Сталин для вас это люди одного порядка?

- Я считаю, Сталин и Гитлер одинаковые, усы только разные (смеется). В 1912-м году революционер Шаумян называл Сталина Коба. У Кобы змеиный ум и нравы. Вот! А Киров еще похлеще говорил.

- Во время войны Сталину верили?

- В 1942-м году в Луговой Пролейке в Сталинградской области ждали пополнения. Мы ходили на занятия. Человек около 100 офицеров. Один старший лейтенант, ветврач еврей, пристал ко мне. «Ты знаешь, кто был Хаханян?» - «Нет». «Это,- говорит,- армейский комиссар первого ранга Кировского военного округа». «Кто был Гай Бжишкянц, знаешь?».- «Гайк Бжишкянович, Гай. Да». «Кто был Мясников Александр Федорович, армянин был тоже?». – «Ну, он погиб в авиакатастрофе».

«Все,- говорит,- Сталин сделал. Никому не говори!». Я как будто забыл. Но я все же помню. А потом, когда военкомом был, получил газету «Правду». На одной странице в 15 местах упомянут товарищ Сталин. Я подчеркнул его фамилию. В это время заходит ко мне секретарь парторганизации, Николай. И он увидел эту газету с моими пометками. Я потом всю ночь не спал, дурак! Думал, пойдет, донесет на меня. Но он никому не сказал.

Я помню хорошо коллективизацию. Что фермы строили, сажали людей и т.д. Мой брат был женат на дочери кулака. А у него только 2 рабочих. Какой он кулак был! Они жили одинаково почти что. Там русское село. Брата хотели сделать председателем колхоза, но его не утвердили из-за «неправильного» происхождения жены.

Однажды, это было на Смоленщине, я взял листовку немецкую на русском языке. Там было написано: «Если хочешь остаться жив, подходи к мосту в село Гнездиловка. Подними штык вверх и в землю воткни, и скажи: Сталин капут!».

Я прихожу к комиссару и говорю: «В другой листовке написано, что Сталин продал Мурманск и Баку англичанам. Это правда? Мои родственники там». – «Это вранье!», - говорит.

- Вы считаете, что политработники были нужны?

- Да, обязательно.

У нас парторгом был еврей Нарвич из Свердловской области. Он меня долго уговаривал в партию вступить. И в 1944-м году, перед началом операции по форсированию реки Прут я согласился и написал заявление.

- Чем для вас было партия?

- Я считаю, что все же партия имела огромную силу, огромное значение. И, несмотря на ошибки, которые допущены были наверху и на местах, охаивать совсем сейчас компартию ни к чему.

Кому сейчас жаловаться? Прокурору только. И то у него столько работы! А раньше такого не было. Через райком партии многие вопросы решались. Кроме того, партия – ум, честь, совесть нашей эпохи. Ленин так говорил. Я тоже так считаю.

В один год я пошел на демонстрацию в честь 9 Мая. Обратно, когда шел, мне вручили цветы. Я пошел к памятнику Ленину, положил их там. Смотрю, очень мало цветов. Раньше не было так. Раньше много было.

В 90-х годах вообще никто цветы к памятнику Ленину не клал. Сейчас все-таки начинают немножко осмысливать роль Ленина в нашей истории.

- Со Смершем, особым отделом какие у вас отношения были? У вас при батальоне был особист?

- Да. Сейчас я вам расскажу. Это было в Маньчжурии, когда война закончилась. Я прихожу в роту, старшина жалуется, что особист ночью приходит в два часа выпивший и говорит, что был в борделе. Там же бордели были кругом! Я не обратил внимания. Пришел другой раз - опять мне жалуются. Я говорю: «Замполиту, майору Василию Ивановичу говорите». На третий день мне докладывают опять. Я звоню начальнику особого отдела бригады, подполковник был. Говорю: «Товарищ подполковник, так и так. Или меня уберите отсюда или его». Этого особиста убрали, и больше я его не видел.

- А так их, особистов, побаивались вообще-то?

- Как сказать. Мне особист говорил, что на меня характеристику написал хорошую, что я теперь как электрическая лампочка, асфальтовая дорожка (смеется). Из-за него, паразита, я пострадал. Он должен был сдать пленного немца-шофера своего, а он не сдал!

- А со штрафниками приходилось сталкиваться?

- Кто-то говорил, Сталинград защищали одни штрафники. Ерунда это! Единственный случай был, когда я видел штрафников. Анновку, деревню в Смоленской области, брали мы. Слева были штрафной батальон. Пошли они в наступление после короткой артподготовки. Не слишком удачно у них получилось – на мины наскочили, потом лежали они. Вот это я видел.

- Приходилось останавливать тех, кто пытался сбежать с поля боя?

- Был такой случай у нас. Получили пополнение. Переодеть их в форму еще не успели – были все в гражданской одежде. Во время боя они побежали в тыл. Стреляли мы выше их голов, я стрелял, чтобы остановить. Одного ранил. Оказалось, мариец по национальности. Мы его перевязали.

- Какое отношение к врагу было у вас тогда, к немцам? Была ненависть?

- Немцев, когда в плен брали, допрашивали. Мой комсорг еврей Фельдман мог говорить по-немецки. Когда брали в плен, одни говорили: «Капут Гитлер!», а другие – «Найн Гитлер капут! Найн Сталин капут! Солдат капут!» (смеется).

- Вы относились к ним все-таки как к солдатам, да?

- В Румынии немцы мост взорвали через какую-то реку. Мы могли перебраться на другую сторону, но у нас была техника. Остановились. Рядом кукурузное поле. Два метра кукуруза! Ребята осмотрели все, приходят и говорят: «Там стоит танк и два немца!». Потихонечку два человека отсюда, два человека оттуда и «Хенде хох!». Один оказался немцем, второй – поляком. Поляку я сразу говорю: «Иди на дорогу, сдавайся в плен. У нас некому провожать тебя туда» (смеется). А немец был эсэсовцем - расстрелять! Он умолял меня не убивать его. Даже сказал, в каком городе живет и сколько детей. Но мы все равно расстреляли эту сволочь!

- Вы прошли Румынию, Венгрию, Австрию, Чехословакию, Китай. Какими были отношения с местным населением?

- Австрийские антифашисты были. Когда к Вене уже мы прорвались, бой шел, отстал мой солдат – тот самый парикмахер. Австрийцы спрятали его от немцев у себя в подвале, там помыли, дали кушать. Когда немцы ушли, они его из лесу вывели. Потом комбриг вызывает: вот такой солдат есть, забирай его.

С венграми отношения были плохие, настороженные. А когда мы в Румынию вошли, их король Михай уже объявил войну Германии. Румыны с нами были как друзья.

Лучше всех нас встречали чехи – «Да здравствуют русские! Да здравствует Сталин!» Угощали советских солдат фруктами, пивом, курами жареными… Я был ранен 10-го мая 1945-го года. Меня привезли в чешский госпиталь, оказали всю необходимую медицинскую помощь. Накормили, напоили…

Когда война закончилась, я у одного чеха жил несколько дней. Он в военной форме, кокарда у него. Спросил, какое у него воинское звание. Оказалось - сержант пожарной службы (смеется). Когда сели за стол, хлеба было мало. Я хотел послать солдата в часть взять хлеб. А чех говорит: «Пан, у нас хлеб есть». Они хлеб едят мало.

Американцы украли его дочку, держали у себя несколько дней. А затем привезли, отдали и сказали, чтобы потом к ним опять пришла.

- Завен Агаджанович, структуру своего мотострелкового батальона можете рассказать?

- Могу. Три мотострелковых роты по 120 человек. Каждая рота имеет три взвода. В роте есть командир роты, командиры взводов. Есть четвертая, пулеметная рота. Пятая - рота противотанкового вооружения (ПТР). Есть 45-мм батарея, 82-мм минометная батарея, взводы автоматчиков (выполнял функции разведки) и связи. Еще автотехнический взвод, санитарная часть – врач, фельдшер, санитар, старшина медицины. Были замполит; парторг; комсорг; начальник боепитания – офицер, машину грузовую имел; инженер; начальник химслужбы. Особый отдел не подчинялся командиру батальона.

- А стрелковые роты всю войну были винтовками вооружены?

- Винтовками, были и автоматы. Каждое отделение имело свой ручной пулемет Дегтярева. В роте были радиостанции и взвод связи.

Я помню, единственный армянин был командир взвода связи Черканян из Пятигорска. Он окончил одногодичную академию связи, прослушивал немцев. Погиб в апреле 1945-го года.

- Техническое оснащение каким было? Автомобильный парк?

- Каждая рота имела 3 машины. «Студебекеры» в основном, наши ЗИС-5 тоже были. Мотоциклы технический взвод имел, три. Кроме этого, для каждого артиллерийского орудия имелась машина своя – американский «Додж», Додж три четверти у нас называли, из-за маленького размера. И минометные три машины были. Получается, весь батальон был на колесах.

- А штат бригады помните?

- В бригаде три мотострелковых батальона, артиллерийский дивизион, минометный. А в каждом батальоне еще были своя артиллерия и минометы. В бригаде еще танковый полк был, разведывательная рота, взвод связи, химическая служба.

Танки были американские и английские, наши тоже, Т-34. Советские были лучше. А наши «Катюши» превосходили всех немецких «Ванюш».

- Насколько хорошо вас снабжали едой? Голодать на фронте приходилось, нет?

- Привозят утром рано, вечером поздно. Не голодовали. Христиане все сало кушали. А вот мусульмане сало не ели, им было плохо. Ну, мы же гвардейцы были. Нам дополнительный паек полагался. Печенье там было…

- А офицерский паек был, доппаек?

-Да. Как гвардейцам. Отдельный паек. Нормальный.

- Сто грамм регулярно давали?

- Я в армии три раза был пьяный. Один раз, когда мы попали в окружение. Я был ротным тогда. Раздавали водку. Докладывают: «Товарищ старший лейтенант, вот ребята русские из последнего пополнения не хотят пить». Я говорю: «Ну-ка, давай сюда!» Один стакан выпил, второй стакан выпили все. Потом меня весь день везли на повозке. Ночью возили где-то, черт его знает где. А на следующий день комбат Чиханов говорит: «Багдасарян, я мог тебя оставить у немцев». Я говорю: «Как, товарищ майор?» «Да мы ведь были в окружении», - отвечает.

- Это вы проспали окружение?

- Да. А еще в Молдавии был такой случай. Пришли в 4 часа дня в какое-то село. Сказали, что уйдем в 8 часов. Я думал, раз 8 часов, значит это утро. Выпил вино и отключился. Ночью стал ворочаться и проснулся. Слышу, ребенок плачет. Что такое? Оказывается, места не было, и его положили под ногами спать. Было 4 часа ночи. Что такое, где все? Ушли… А куда меня было девать? Транспорта не было. Он далеко отстал где-то.

Я проспал до утра. Утром встал, а у меня в кобуре нет пистолета - ребята забрали. Лошадь нужна была догонять своих. А она была только в монастыре. Привели лошадь без седла, на нее посадили. Еду. Вечером был в большом селе. Много войск там. Нашел свой батальон, нашел комбата. Чиханов говорит: «Пойдешь в разведку боем…».

Третий раз я был пьяным, когда война кончилась. В Вене выпили – отметили Победу.

- Вы не пили вообще или злоупотребляли всего три раза?

-Три раза вот по-дурацки. А так никогда не пил.

- А вообще, как вы считаете, алкоголь на войне нужен или нет? Немножко для храбрости перед боем, а после боя, чтобы напряжение снять.

- Перед боем еще как-то можно. Но нам не давали, специально не давали водку. А во время наступления один раз дали. А больше нет. Когда на фронте воевал, вообще мы не получали ни грамма.

- Как решался вопрос банно-прачечный? Вши донимали?

- Когда были у реки или водоема купались мы, стирали одежду. А по-другому никак. А вшей было много.

Когда после ранения шел в Смоленск, по пути попалась деревня, горела она - немцы только что ушли оттуда. Старик подходит, говорит: «Сынок, куда ты пойдешь? Темно!» Пойдем к нам. Кровать есть поспать». Я лег спать на полу, отказался от кровати - вши кругом были. Постоянно с ними боролись – вытряхивали из одежды над огнем, меняли белье. Когда комбатом был, больше возможностей было от них избавляться.

- С женщинами как вопрос решался? У командования военно-полевые жены были?

- Большинство старших командиров полков и выше имели женщин. У меня не было. А в батальоне была женщина Аня. Служила техником по вооружению. Война почти закончилась. Ехали на Восток, в Новосибирск. Остановили эшелон на два часа. Ремонт какой-то делали. Приходит эта Аня: «Товарищ капитан, я хочу с вами поговорить. Я говорит, беременная». «А от кого?»,- спрашиваю. «От Свинцова Михаила, командира минометной батареи». Начальником моего штаба был цыган, брошенный и воспитанный в русской семье. Говорю ему: «Леонидыч, напиши, что положено, и пускай в Новосибирск, домой едет».

А потом, когда уже в Забайкалье были, приехала она, пришла ко мне и рассказывает, что родила сына. Была у Свинцова, но он отказывается, не признает его своим. «Знаешь что, Аня, - говорю, - ничем не могу помочь. Иди в политотдел».

А потом мне прислала книгу. Она написала ее о нашем командующем. И там моя фамилия была в книге.

- Когда вы рассказывали об Австрии, Венгрии, вы упоминали бордели. Подчиненные у вас как, бегали туда?

- Бегали. Когда в Вене находились. В подвал, где прятались гражданские женщины. И там матрасы… У меня был Егоров, лет 30 с чем-то. Говорит своему товарищу: «Ты начинай отсюда вот, я начинаю оттуда» - соревновались, у кого больше будет женщин... Приходит он. Я ему говорю: «Знаешь, что? По закону я тебя могу расстрелять. Но я не расстреливаю. Прекрати это делать!».

Но никто не безобразничал. Может, и делали, черт его знает. Мне не известно. А до трибунала дело не доходило.

- И последний вопрос. Война долго потом снилась? Или не снилась вообще?

- Я не могу ее забыть. У меня энциклопедии военные, очень много книг про военных, маршалов и т.д. Иногда смотрю, что по телевизору показывают. Молодежь историей войны мало интересуется. Раньше было хорошо – приглашали в школу, встречались мы. А сейчас уже трудно куда-то ходить.

- Спасибо большое за рассказ.