Бакаев Валентин Никифорович

Чтобы сохранить дух написанного, т.е. манеру отца говорить, эмоциональный настрой во время написания, и пр., я постарался воспроизвести записи максимально точно, немного подправил. Отец делал записи, когда лежал в больнице, спешил написать побольше и не редактировал.

сын Алексей

1941 год июнь месяц

21 июня, суббота.

Мне было 19 лет. Мы с братом Алексеем и его женой Анной приехали в деревню на выходной день. После ужина пошел гулять. На улице было много гуляющих парней и девушек. Пришел с гулянья в третьем часу утра.

22 июня. Воскресенье.

В восемь часов утра меня разбудила мама, сказала, что меня зовут купаться ребята. Посмотрел в окно, возле дома стояли парни. Быстро оделся, взял кусок хлеба, вышел на улицу. Подождали идущих с горы парней, и пошли купаться на речку (здесь и далее курсив мой. Сын Алексей) Кудьму. С Кудьмы вернулся в первом часу дня. Еще под окнами дома услышал песни пьяных мужиков и плач женщин.

Вошел в дом и никак не пойму, что произошло, никто не дерется, а все женщины плачут (мама, Катерина, тетка Александра Васильевна и жена дяди Клавдия Ивановна). Мама сказала, что война. (Этому сообщению я не придал должного внимания). Пообедал и снова мы пошли купаться. Пришли с купанья, когда начало темнеть. Поужинали, пошел гулять.

На улице было очень много народу. Женщины плакали, девчата, парни и мужчины пели песни под гармошку. Все мужское население было пьяное.

Я не понял значение этого дня для нашей родины, я не понял страшное слово война, его значение.

23 июня.

Утром 23 июня поехали в Горький. Сошли с поезда на станции Кудьма и пошли через деревню Новинки на реку Оку для переправы в автозаводский р-н. Переправились на западный поселок. Возле хлебного магазина стояла большая очередь, эта очередь напомнила мне эпизоды из кинофильмов об империалистической и гражданской войнах. В 15ºº пошел на работу. В цехе мне сказали, что вторая смена начинается с 8 ч вечера до 8 ч утра.

Начались будни военного времени. Поездки на выходной в деревню стали редкими. Меня включили в команду по борьбе с зажигалками. Во время налета вражеской авиации мы влезали на крышу цеха, где стояли ящики с песком и щипцы для захвата и сбрасывания зажигалок. (За все время мне пришлось сбросить одну зажигалку). В сентябре начались налеты вражеской авиации на город. Большинство налетов производилось ночью, так что некоторые ночи спать совсем не было времени. На завод было сброшено несколько бомб (три или четыре) одна из которых упала возле нашего цеха, но к счастью не взорвалась. По двенадцать часов работать очень тяжело да еще нехватка питания. Все окна и двери закрыты и зашторены, так что в цехе очень душно, выходных дней нет.

Числа 13-16 октября меня вызвали в военкомат. Начальник второй части лейтенант Анисимов всем вызванным предложил написать заявления о добровольном уходе на фронт. Большинство написало заявления, а некоторые отказались, т.к. у всех нас была бронь. На следующий день мы готовились к уходу в армию. Я съездил в деревню. Из деревни приехали с отцом и матерью. Они приехали провожать меня в армию. Каждое утро в течение недели нас вызывали в военкомат и каждый день к концу дня нам говорили, придете завтра, а сейчас идите домой. Не дождавшись отправления меня в армию, отец с матерью уехали, а нас взяли на сборы.

Больше месяца мы обучались тактике, стрельбе, бросанию гранат, изучали материальную часть оружия. В один из дней в начале декабря приехал полковник, нас экзаменовали, признали нашу подготовку хорошей. Всех построили, зачитали приказ о зачислении нас в лыжный батальон, тут же объявили, что мы отпускаемся домой на 7 дней.

Еще раз перед долгой разлукой я поехал в деревню. Пробыв шесть дней в деревне, я уехал в город. Утром 16 декабря, взвалив на плечи мешок со снедью и всем необходимым, пошел в военкомат, из которого больше не возвратился. В пять часов вечера пришла сестра Нина, а в шесть часов мы сели в машины и поехали на Московский вокзал. Нина все время плакала.

В семь часов наш поезд отправился, мы поехали в Москву. Утром приехали, вышли из вагонов построились, пошли на станцию метро. Сели в поезд, через одну остановку сошли, вышли из метро и пошли в Первомайский райком ВЛКСМ. Через два часа снова в метро, поехали дальше, на станции "Сокол" высадились. Нас повели на Тушинский аэродром. Прожили неделю в казармах воздушно-десантной бригады (личный состав бригады был в тылу у немцев). На восьмые сутки ночью нас подняли по тревоге, выстроились на улице с вещами, снова в метро. Приехали в Мытищи, где был расквартирован 106 зап. стр. полк 49 армии.

25 дней нас обучали, присвоили сержантские звания, повезли на фронт.

Мы поехали на фронт.

В первых числах января 1942 года нам выдали сухой паек на 5 суток, построили и зачитали приказ об отправке на фронт. Строем пошли на вокзал. Погрузились в товарные вагоны, в вагонах были железные печки и двухэтажные нары. Когда печки топились, то в вагонах было жарко и все с верхних нар слезали на пол. Как переставали топить печки, через полчаса в вагонах становилось холодно, солдаты залезали на нары, поэтому в вагоне всегда был дежурный солдат, в обязанность которого вменялось поддерживать огонь в печке. Привезли нас на московскую окружную дорогу. На окружной дороге все пути были забиты составами, поэтому мы простояли трое суток. Недалеко от нашего эшелона был магазин, полки которого были завалены коробками с кофе. Солдаты покупали коробки с кофе и варили из него кашицу. Некоторые эту кашицу ели, несмотря на то, что она довольно горькая, другие пили кофе. Все это было без сахара, так как мы положенную нам норму съели в первый день, а куряки сменяли на махорку. Паек, выданный нам на 5 суток, мы съели кто за двое, а кто за трое суток, поэтому меняли свои домашние вещи, которые у нас остались, на хлеб, картошку и всякую другую снедь. Мы не брезговали сырой свеклой, брюквой, репой и т.д. А если сменять не удавалось, то вещи отдавали жителям. Я свое пальто и валенки с галошами отдал старушке, у которой на ногах были рваные ботинки, а на тело надета вся в заплатах фуфайка.

В ночь на четвертые сутки мы поехали дальше. Проехали Нарофоминск, на станции Мятлево сгрузились с эшелона. Только сгрузились, налетели немецкие самолеты, начали бомбить, к нашему счастью недалеко был лес березовый, в который мы побежали. Потерь у нас не было, а эшелон, пришедший за полчаса до нас с мобилизованными девчатами, разбомбили, от 500 человек осталось 15-20 плачущих девчонок. Нам пришлось помогать отправлять раненых и хоронить убитых. Закончив похороны и отправку раненых, мы построились.

Дальнейший наш путь продолжался пешком. Прошли две деревни сожженные, в которых стояли одни печные трубы. В третьей деревне уцелело несколько домов. В этих домах располагались тылы какой-то воинской части, места для нас не нашлось, поэтому мы ночевали во дворах. Было холодно (градусов 25-30), но мы, зарывшись в солому, хорошо переночевали. Утром нас повели в часть. Пришли в штаб полка. Часа через два приехала полевая кухня, нас кормили пшенной кашей сваренной из концентрата. В средине дня пришли представители из батальонов. Я попал в команду лейтенанта Чепиги.

Мы на фронте.

В пехоте

Нас повели в подразделения. Идя по тропке, возле безымянного ручья я увидел четырех солдат ползущих по глубокому снегу, потом, внимательно присмотревшись, понял, что солдаты лежат не двигаясь. Спросили лейтенанта, почему они не двигаются, а лейтенант ответил, что это разведчики, ночью их убили. Вот так я увидел первых убитых на фронте, четырех солдат лежащих в белых маскировочных халатах на мягкой перине глубокого и холодного снега.

Пришла первая, очень холодная, моя фронтовая ночь. Всю ночь мы сидели в окопах, смотрели в сторону немцев, которые беспрерывно пускали ракеты, (освещали местность). Через два дня нам сказали, что завтра пойдем в наступление. Рано утром приехала полевая кухня, накормили овсяной кашей, потом всех вывели на опушку леса. Командир роты спросил, все ли видят впереди нас лес. Мы ответили: "Да". Нам приказано взять этот лес.

Лес был небольшой, мы быстро выгнали из него немцев, а к вечеру нам приказали отойти на тот рубеж, с которого мы начали наступать. Утром следующего дня нас перевели километра на два вправо в том же лесу. Часов в 10 утра получили приказ о взятии деревни, которая находилась километрах в двух на небольшой возвышенности. Наступление началось без артподготовки и танков. Сближение происходило быстро, несмотря на глубокий снег. Когда мы достигли рубежа, на котором нас начал поражать огонь из стрелкового оружия, то немцы открыли по нам сильный ружейно-пулеметный огонь. Беспрерывно рвались мины, одна мина попала в моего соседа, разорвала его на куски, один из которых прилип к моей шинели. Мы залегли, продвижение замедлилось. С великим трудом командирам удалось поднять солдат и продолжить наступление. Начало темнеть. До деревни осталось метров 300, но в рядах наступающих осталось мало солдат. К нашей радости из-за леса произвела залп по деревне "Катюша". Деревня загорелась, а мы броском прибегли в деревню. Немцы из деревни убежали, побросав все свое имущество и вооружение. В деревню мы пришли в количестве15 человек.

Долго ждали подхода своих, чтобы занять всю деревню. Но ожидания наши были напрасны, подмога не подошла. Мы решили отойти из деревни и занять оборону в немецких окопах. К нашему несчастью налетела авиация. После бомбежки из группы осталось только три человека, двое легко ранены, остальные убиты. Вечер был лунный. Мы решили отойти в лес, откуда начали наступать. Отход начали перебежками. При очередной перебежке нас обстреляла группа немцев идущая нам наперерез. Одного солдата ранило в бровь, но мы все же ушли.

Итак, почти ежедневно я участвовал в наступлениях.

13 раз до первого ранения.

В пехоте солдат выходил из строя после первых же боев − или ранен или убит.

О том, какая была обстановка на фронте в начале войны, можно понять из следующего рассказа отца. Однажды перед наступлением их командир, ставя солдатам задачу, сказал: "Сейчас мы пойдем в бой и все умрем за Родину!" Мой отец, как умный человек, возразил: "А зачем умирать, лучше победить и живым остаться". В ответ на это "крутой", как сейчас говорят, командир выхватил пистолет, направил его на отца и сказал, что застрелит его. Но двое солдат, товарищей отца подошли к нему с боков, а один из них, направив на него автомат, посоветовал успокоиться, а то он его самого сейчас пристрелит. Таким образом, инцидент был исчерпан, последствий не было.

23 февраля 1942 года на завтрак нас кормили вермишелевым супом и выдали по 100 гр. "наркомовской". Потом сказали, что пойдем в наступление. Для получения задачи вывели на опушку леса. Перед нами простиралось огромное поле, на котором было большое количество небольших куч присыпанных тонким слоем снега. Вдали виднелась деревня, которую мы должны взять, т.е. освободить от немцев. Наступление началось. Мы продвинулись километра на полтора. Немцы открыли сильный минометный огонь, налетела авиация, начала бомбить наши боевые порядки. Только улетели бомбившие нас "Юнкерсы", мы снова начали продвигаться вперед. Но через несколько минут, очередь, выпущенная из пулемета, ранила меня одной пулей в левое плечо.

Я начал отползать в тыл. Было очень много снегу, продвижение мое шло медленно. Обстрел немного затих и я, воспользовавшись затишьем начал перебегать. Перебежав очередной раз, упал возле кучи. Посмотрел на нее, этой кучей оказался человек покрытый снегом, а лицо его было открытое, повернутое в мою сторону. Несколько раз я смотрел на лицо лежащего солдата. Посмотрел очередной раз, и мне показалось, что веки солдата слабо колеблются. Пришлось подползти ближе, посмотреть пристальней. Оказалось, веки его действительно подавали признаки живого человека. Подозвал недалеко находившихся двух санитаров. Санитары взяли под руки раненого и понесли его на перевязочный пункт, а я пошел за ними.

На перевязочном пункте солдату разжали черенком ложки рот и влили немного водки. Минут через пять он начал подавать признаки жизни, а еще через несколько минут начал говорить. Он рассказал, что за три дня до нашего наступления на этом поле наступала часть, в которой служил этот солдат. Он был ранен, пополз в тыл, но по дороге потерял много крови. Силы его иссякли, он потерял сознание и пролежал в снегу на сильном морозе трое суток. Спасла его от замерзания теплая одежда: полушубок, ватные брюки, валенки, шапка с пуховым подшлемником и меховые рукавицы. Кучи же на поле оказались убитыми солдатами.

Меня отправили в полевой госпиталь. Пробыл в госпитале три дня и нас повезли на железнодорожную станцию, где мы сели в поезд. Вечером наш поезд тронулся, мы поехали в тыл. Утром следующего дня приехали в Москву. Сели в автобусы. Привезли к большому зданию, дали команду выходить. Разбили на команды, каждую команду поочередно стали впускать в санпропускник. Зайдя в санпропускник, мы разделись, парикмахеры начали всех стричь, потом женщины обвязывали раненые места клеенкой и помогали мыться. После мытья выдали чистое обмундирование. Мне попалась гимнастерка, на которой было большое пятно крови, в ней я ходил до следующего ранения, повели в палаты.

В окно палаты была видна кремлевская стена. Раненых в палате было трое, я стал четвертым. Предстояло отдыхать в тепле, светле и чистоте. Первую ночь за три месяца я проспал, ни разу не проснувшись. Дня два или три шла сортировка раненых. Легкораненых отправляли в ближайшие госпитали, тяжелораненых отправляли в глубокий тыл. Я попал в команду, которую отвезли на вокзал (какой? – не знаю) и посадили в электричку. Привезли в г. Ивантеевку. Прямо с платформы мы пошли через окраину города в лес. В лесу находился, только что открытый госпиталь, мы были первые раненые. Госпиталь занимал территорию пионерского лагеря, все его постройки. Дома барачного типа, срубленные из толстых бревен, было уютно и тепло.

Через две недели меня выписали из госпиталя и направили в батальон выздоравливающих в г. Болшево. Также две недели пробыл в батальоне выздоравливающих, потом выдали сухой паек на трое суток. Построили команду выписавшихся, в количестве 500 человек и повели на вокзал.

Сели в вагоны, поехали на фронт. На московской окружной дороге простояли трое суток. Сухой паек, выданный нам, съеден и только ночью наш состав поехал дальше. Утром выгрузились на каком-то полустанке, дальше шли пешком. В 14 часов пришли в город Юхнов в штаб 118 гв. полка 18 гв. дивизии. Очень долго ждали обеда. В 18 часов обед сварился и мы, наконец, поели. Для нас на ближайшей улице отвели несколько домов, дали команду отдыхать. Не теряя времени, легли спать, хоть было холодно, т.к. окна в домах были забиты фанерой, а двери завешены одеялами. Только стали засыпать, как прибежал дежурный, подняли нас "В ружье!". Эта команда соответствует современной команде "Тревога!".

Быстро вышли на улицу, бегом побежали к складу боепитания. Пришел майор из штаба полка, разбил нашу команду на отделения (мне в отделение дали 14 солдат) выдали всем по винтовке с патронами и один ручной пулемет. Долго я спрашивал, кто может стрелять из пулемета, но все от него отказались, пришлось пулемет взять самому. Потом я показывал как заряжать винтовку, бросать гранаты Ф1. (Некоторые солдаты в армии никогда не служили). Вдалеке сильно стреляли пулеметы. Майор подошел со старшим лейтенантом, сказал, что он будет командир нашей группы. Старлей подал команду: "По направлению стрельбы бегом марш!"

Шел бой в деревне Верхняя Суковка. Немцы атаковали наших и вытеснили их на окраину деревни. Мы прибежали вовремя и с ходу пошли в контратаку. Немцы отошли на средину деревни, до того места, где наши занимали оборону. За ночь мы отбили пять атак немцев и сами пять раз ходили в контратаки. К утру ряды наши поредели, да и противник тоже выдохся, наступила короткая передышка. В 9³º с криком "ура!" мы снова пошли в атаку, оттеснили немцев на край деревни, но пуля, попавшая в спину, не дала мне участвовать в окончательном очищении деревни от гитлеровцев.

Я пошел на перевязочный пункт. Мороз в это утро был 30 градусов. Из медпункта в санях мы поехали в полковую санчасть, а оттуда на машинах в госпиталь в г. Калугу. Из госпиталя, в средине апреля 1942 г, выписали в батальон выздоравливающих в г. Кондрово Тульской обл. Здание, где мы располагались, стояло на берегу реки Угра. По реке плыли льдины, было много воды, на берег мы ходили умываться. Тут я столкнулся с трудностями. У меня не было котелка. Мой котелок был пробит осколком и его пришлось выбросить. С большим трудом договорился с одним солдатом, по национальности бурятом, чтобы получать пищу в один котелок и есть с ним вместе. Солдат пожилой, редкие усики и грязный, притом из носа у него все время текло. Первый раз, когда ели у меня чуть не вырвало (после того, как у напарника сопля упала в котелок), а в следующие разы я ел, не глядя на него, голову наклонял вниз.

Через шесть дней выписали в часть. И пошли мы в валенках по дороге, на которой было много воды и грязи. Сильно зябли ноги, их очень ломило от холодной снежной воды. Ночью ночевали в уцелевшей деревне, а утром снова в путь. В двенадцатом часу пришли в 30 гв. дивизию, 96 гв. стр. полк.

В 30 гвардейской

Как только мы подошли к штабу полка, из него вышел майор (майор оказался командиром полка, фамилия его Дегтярев), он приказал разбить нас на отделения и взводы. Выдали нам оружие, мне выдали станковый пулемет "Максим", приказали подбирать в расчет пулеметчиков. Быстро выдали сухой паек, состоящий из трех сухарей и 40 граммов шпига. Под командованием лейтенанта мы пошли по направлению стрельбы. В 8 часов утра полк форсировал реку Угра по ледяному затору и начал бой за деревню Нижняя Суховка.

Когда мы подошли к реке, была освобождена половина деревни. Немцы, увидев нас, начали минометный обстрел места переправы. По льдинам мы начали переправу на другой берег. Стрелки быстро перешли, а нам с пулеметом и коробками, в которых лежали заряженные ленты, было тяжело и неудобно. Метрах в пяти или семи от берега, при перешагивании с одной льдины на другую, поскользнулся солдат и упал вводу, а за ним отправился на дно и пулемет.

Только мы вышли на берег, подбежал к нам лейтенант, вынул пистолет, направил ствол мне в грудь и сказал: "Доставай пулемет иначе пристрелю". Я быстро разделся до нательного белья, взял веревку, пошел на льдину, с которой упал пулемет. Прыгнул в воду и сразу наткнулся на него, но завязать веревку не успел, вынырнул, набрал в легкие воздуху, снова нырнул. На этот раз провел веревку под хобот пулемета и с концом веревки вынырнул. Солдаты прямо с берега начали вытаскивать пулемет, а я снял сырое белье и начал одеваться. Прибежала девица-санинструктор, налила мне полкружки водки, часть ее я выпил, а остальной растер ступни ног. Солдаты вытащили пулемет, вылили воду из коробки и пошли помогать пехоте.

Часа через два закончили освобождение деревни, немцы побегли в поле, мы преследовали их до вечера и вышли опять на берег реки Угра. Здесь заняли оборону, а утром оказалось, что мы находимся на острове, т.к. по всей низине разлилась вода, которая все прибывала. К полудню нам приказали занимать оборону на деревьях. По колено в воде каждый начал искать себе подходящее дерево, не отходя далеко от берега. Нам с пулеметом особенно было трудно найти дерево, на котором можно было самим расположиться и втащить на него пулемет. Наконец мы нашли толстое дерево, ствол которого метра на два от земли спилен, а в стороны росли три толстых сучка. Втащили на него пулемет, который встал на спиленное место, как на площадку. Трое солдат влезли выше на сучья, а я с наводчиком остался у пулемета. Переобулись, сырые портянки выжали, и каждый обмотал их вокруг своего тела (чтоб быстрей сохли).

Через трое суток вода сбыла, мы слезли на землю. Завтрак, обед, ужин подвозили на лодках. Заняли оборону вдоль берега реки. В окопах грязь, ноги все время сырые. Дней десять пробыли в обороне и снова начали наступать. Сначала продвигались по низине, где было много озер, все их мы преодолевали по пояс в воде. К вечеру подошли к высотке, на которой немцы заняли оборону. На следующее утро нам приказали занять высоту. В течение всего дня мы, то залезали на высоту, то нас опять прогоняли вниз, так было несколько раз. С наступлением темноты принесли ужин, после ужина все были настроены на отдых, но из этого ничего не вышло. Пришел посыльный за командиром роты, командир роты пришел с приказом, в котором под покровом темноты приказано взять высоту. Тихо, без крика и шума мы поползли на высоту, немцы в это время отдыхали. Высланные вперед группы бойцов сняли часовых, мы ворвались в окопы, через десять-пятнадцать минут высота взята. Больше на эту высоту немец уже никогда не ступал своим кованым сапогом.

Оборону мы занимали до шестнадцатого августа, т.е. три месяца. Все эти месяцы ежедневно вставали в три часа утра, завтракали и шли строить оборонительные сооружения: окопы, доты, дзоты, траншеи. Работали до девяти-десяти часов вечера. В средине июля недели две готовились к получению гвардейского знамени, рано утром поднимались и до завтрака занимались строевой подготовкой. Двадцатого или двадцать первого июля в лесу на поляне войска дивизии были построены для получения гвардейского знамени. Приехали шефы с ликероводочного завода Первомайского района г. Москвы, а шефы г. Алма-Аты привезли вагон подарков (дивизия формировалась в г. Алма-Ате). Затем приехал командующий 49 армией генерал-лейтенант Захаркин и член военного совета. После выступления члена военного совета и поздравления шефов, генерал Захаркин вручил дивизии гвардейское знамя. Заиграл оркестр, и подразделения прошли торжественным маршем перед трибуной.

На следующий день начали учиться гребле на лодках, а также учили плавать солдат. Не умеющих плавать солдат было очень много. Комроты Ваничкин Николай Иванович (он горьковчанин с Лысковского или Работкинского р-на, точно не помню) и политрук роты Лященко Иван Яковлевич были всегда с нами. Несмотря на то, что политруку было 42 года, он сам плавал и учил этому солдат. Я все время вспоминаю политрука роты старшего политрука Лященко И.Я., так как он многому меня научил. По его рекомендации меня провели командиром стрелкового взвода. Так же политрук Лященко дал мне рекомендацию для вступления в кандидаты ВКП(б). Вторую рекомендацию дал старшина роты Савенков Василий Иванович, третью ВЛКСМ. В ночь на четырнадцатое августа нас сняли с обороны. Всю ночь мы шли и утром пришли на новое место. Пятнадцатого августа меня приняли кандидатом в члены ВКП(б), но кандидатскую карточку дали только посмотреть. Предстояло наступление.

В ночь пошел сильный дождь с молнией и раскатами грома. Несмотря на дождь, который лил всю ночь, мы крепким сном спали под деревьями. Утром проснулись, было еще темно, приехала полевая кухня, позавтракали, а дождь все не перестает. Построились, началось выдвижение на исходный рубеж. Еще не рассветало, идти было очень плохо, солдаты очень часто спотыкались, падали, вставали и шли дальше. Наконец вышли на опушку леса, зашли в траншеи, а в траншеях на полметра воды, перемешанной с глиной. Перед траншеей простиралась луговина, залитая водой, дальше речка, справа ржаное поле, рожь которого склонилась в ожидании жнеца. Дождь лил, не переставая, со стороны речки надвигался туман. Верхом на лошади приехал командир полка майор Дегтярев. Он сказал, что перед нами речка, которую мы должны форсировать, а за речкой деревня, которую приказано взять нашему 96 гв. полку. Наступление началось.

По сигналу красной ракеты наступление началось в 8°°. Мы вылезли из окопов и быстро пошли вперед. Справа раздалось: "Ура!", немцы по нам открыли сильный артиллерийско-минометный огонь, а пули, посылаемые из пулеметов, жужжали, как пчелы. Несмотря на нулевую видимость, мы несли большие потери (хотя немцы стреляли вслепую). Цепи залегли. С большим трудом их пришлось поднять и начать продвигаться вперед. Мы человек 30-40 приблизились к реке. Не ожидая подхода подкрепления, начали вплавь форсировать ее. Река неглубокая, вплавь преодолели метров пять, а потом встали на дно и пошли. Вышли на берег. Метрах в пятидесяти увидели крайние дома деревни. Начали быстро продвигаться в сторону нее. Не пробежали и половины расстояния, как из дота открыли огонь из пулемета (дот мы не заметили, т.к. еще не совсем рассеялся туман). Пришлось залечь и дальнейшее продвижение начали ползком по-пластунски.

С большим трудом нам удалось подавить дот. Перед дотом осталось лежать четыре солдата и сержант Авдеев, которые никогда уже больше не встанут. Подбежали к ближайшим домам, по нам стреляли с чердаков и из домов но, несмотря на это мы заняли половину улицы, домов пятьдесят. Все ждали подкрепления, которое так и не пришло. Заняли оборону за домами. По деревне начала бить наша артиллерия, а немцы донимали нас минометным огнем. Перед вечером подошло несколько бойцов во главе с младшим лейтенантом. Мы начали снова продвигаться вдоль улицы, освобождая дом за домом. Из одного из домов, к которому мы подбегали с солдатом, гитлеровцы начали стрелять из пулемета, и одна из пуль попала мне в правую ногу ниже колена.

Начал я, прячась за домами, отходить назад. Когда кончились дома, пополз к речке, переплыл ее. На берегу речки встретил раненого солдата с нашей роты. Начало темнеть и мы пошли к лесу, откуда началось наступление. Так как быстро стемнело, мы потеряли ориентировку и чтобы не попасть к немцам решили зайти в рожь и в ней переночевать. Зашли метров на двадцать-двадцать пять, остановились, начали дергать рожь на подстилку, как вдруг услышали немецкую речь, недалеко от нас. Разговаривали два немца, а мы повернули назад, отошли от ржи на несколько метров и пошли параллельно ее массиву, все время натыкаясь на убитых. Но силы наши иссякли, и мы решили заночевать в кустах. Легли прямо в воду и уснули. Проснулись от холода. Было еще темно, мы сели в куст и просидели в нем до начала рассвета. Полного рассвета ждать не стали, так как было неизвестно, где находятся немцы. Встали и пошли в направлении леса.

Через 200-300 метров в небольшой яме увидели убитого в грудь пятью пулями комроты Ваничкина и его ординарца Шувайникова с оторванной ногой, он был жив. При подходе к лесу увидели санитаров, которых послали за раненым Шувайниковым, а сами пришли снова в те окопы, откуда начали наступление. Уже хотели идти в лес, но в это время немцы начали артиллерийско-минометный огонь по лесу, пришлось его переждать. Наконец немчура успокоилась, и мы пошли через лес в санчасть. Санчасти не нашли, но набрели на полевую кухню. Повар зазнайка и нелюдим встретил нас доброжелательно, накормил да еще в дорогу дал продуктов. Пошли разыскивать санчасть, а встретили повозку, в которой сидел раненый начштаба батальона старший лейтенант Кунакбаев (казах). Он показал направление и сказал: "Идите в этом направлении, как можно быстрей, так как тут все время обстреливают, вас могут добить".

И пошли мы искать перевязочный пункт. По дороге к нам присоединились еще раненые. Все они легко ранены в руки, в головы, касательные ранения в туловище, а двое нас в ноги. Все быстро пошли, а мы двое отстали. Идти было тяжело, нога болела да еще на дороге было много грязи превратившейся в жидкое месиво. Шел я, опираясь на винтовку. У встречного повозочного узнали, что километрах в семи находится медсанбат. Пошли дальше, а день уже подходил к концу, через некоторое время на указателе прочитали, что в одном километре находится деревня. Пришли туда, а от деревни остался один амбар, который был плотно заселен хозяевами и соседями. Как мы ни просились, ночевать нас не пустили. Указали недалеко находившиеся немецкие блиндажи. Уже темнело, и мы пошли искать ночлег в блиндажах. Во всех блиндажах была вода, но были нары из досок, на которых мы хорошо проспали до утра.

Рано утром, как только рассветало, отправились на поиски медсанбата, который нашли в лесу около 9 часов утра. Возле палаток сидели легкораненые, а возле них лежали на земле тяжелораненые, все ждали перевязки, в палатках же негде было встать, надежды мои на быструю перевязку не оправдались. Прошел час, а может быть два, как из палатки вышла девушка-санинструктор. Она ходила между ранеными, записывала их фамилии, и кто во что ранен.

Наконец очередь дошла до меня, девушка записала мою фамилию и во что я ранен. Потом помогла мне встать и сказала: "Идите за мной". Мы зашли в палатку и подошли к дальнему углу, она потеснила лежащих и сказала мне: "Ложись". Уходя, сказала, что мы еще увидимся. Лег я на пахучее сено и уснул. Проснулся в 8 утра на другой день, проспал 10 часов. Через некоторое время вошел санитар, он оказался бывшим солдатом нашего взвода, которого я направлял санитаром. Солдат-санитар меня не забыл, сходил на кухню и принес мне полный котелок каши с мясом, а девушка санинструктор перевязала. Она сказала, что много тяжелых, поэтому нас смотреть будут позже. Я снова уснул.

Разбудила меня через четыре часа опять девушка-санинструктор и повела на осмотр ко врачу. Девушка оказалась моей знакомой. Познакомились мы с ней при следующих обстоятельствах. Однажды, переправляясь на лодках через реку, попали под артналет. Снаряд, разорвавшийся возле лодки, внес панику в находившихся в ней солдат. Они начали прыгать в воду. Солдат, только что выпрыгнувший из лодки закричал: "Тону!" Санинструктор Маруся подала ему руку и сама мгновенно оказалась в воде. Но так как она была сибирячка и не умела плавать, то тоже начала тонуть.

Наша лодка, шедшая сзади, подошла к ним. Я взял девушку за волосы, потом за ворот шинели, так мы и приплыли к берегу. Выпрыгнули из лодки в воду, и вышли на берег. Не знаю почему, но я дал ей пинка под зад и при этом сказал: "Не суйся, куда не следует!". На что получил ответ: "А я все равно не обижаюсь".

В медсанбате

Наконец меня осмотрел врач. При осмотре несколько раз стучал молоточком по голенному суставу. Потом сказал: "Нерв не поврежден". Ногу перебинтовали. К вечеру выглянуло из-за туч солнце. Всех легкораненых собрали и под руководством медсестры мы пошли на станцию. Стало темнеть, когда мы подошли к стоявшему в поле составу. А когда мы поехали, уже стемнело. Ехали всю ночь.

В пять часов утра поезд пришел в г. Тулу. Нас встретили представители госпиталей. Я попал в группу, которая направлялась на лечение в госпиталь, который находился в поселке им. Мышего. По пути следования переправились на лодках через реку Оку. Я впервые увидел ее такой маленькой, не такой широкой, как у нас в Горьком. Шла вторая половина августа 1942 г. Погода стояла солнечная, теплая, мы целые дни сидели на берегу реки, удили рыбу. В некоторые дни рыба хорошо клевала, и мы оказывались с хорошим уловом. К вечеру несли его теткам жарить. Но вот подходит к концу лечение.

В госпиталь приехала комиссия набирать курсантов на курсы младших лейтенантов в Тульское пулеметное училище. Проучили нас всего месяц. Однажды вечером всех курсантов, которые прибыли из госпиталей, собрали в актовом зале. Пришел начальник училища генерал Фролов, культурно и вежливо нам сказал, что нас ждут в районе Сталинграда. Утром следующего дня 500 курсантов сели в поезд и поехали на юг в сторону неизвестного.

Ехали день, ночь и еще день. К вечеру вторых суток высадились в степи. Состав пошел дальше, а мы отошли с километр от железной дороги и остановились. Подали команду рассредоточиться и лечь. Лежали часа два, потом стали окапываться, за это время нас два раза бомбили. От бомбежек пострадало два солдата и одна повозка. К утру подошло еще подразделение. Во главе подразделения пришел лейтенант, который отрекомендовался командиром батальона. Быстро всех распределили по подразделениям. Построились и пошли по направлению к передовой. Стоял туман, так что авиация нас не беспокоила. Часов в девять заняли окопы морской бригады, которая держала оборону. (У моряков в подразделениях никого не осталось).

Начались будни войны. В первый час нас сильно бомбили, потом началась атака танков и пехоты противника. Все это сопровождалось артиллерийской подготовкой. Весь первый день мы отбивали атаки танков и пехоты, а в перерывах между атаками непрерывно шла бомбежка наших позиций. Ночь прошла сравнительно тихо, всю ночь мы углубляли окопы, а с рассветом снова начался бой, который не прекращался до вечера. Эти двое суток нас сильно измотали. За двое суток спать, пришлось не более трех часов с перерывами.

Ряды наши сильно поредели, так как нам никто не помогал, ни артиллерия, ни авиация. Третья ночь была очень беспокойная, немцы то в одном, то в другом месте пытались наступать, ища слабое место в нашей обороне. Утром противник большими силами пошел в наступление и потеснил наши войска. Под бомбежкой и обстрелом мы отходили ближе к Волге. Отступление было очень тяжелым, шли мы голодные, более суток не пили, шли и засыпали на ходу. Вечером заняли наскоро подготовленную оборону. Начали углублять ячейки, ходы сообщения, среди ночи принесли ужин, которого мы четверо суток не ели. Во взводах осталось по 10-8 человек. В стрелковом взводе должно быть 30 человек, в роте 100, а в батальоне 300 человек.

Офицеры все выбыли из строя. Еще трое суток держали оборону. В подразделениях остались единицы, продуктов питания не было, но откуда-то достали водку. Этого напитка принесли по целой бутылке. Но даже большие любители выпили всего по сто грамм, а больше не стали, т.к. мы были голодны, и нечего было пить.

Следующей ночью, часа в 23 в окопы пришел член военного совета фронта Хрущев. Он сказал, что в час ночи нас сменит другая часть. В два часа ночи пришли командиры сменяющей нас части. Они начали спрашивать, где у нас расположены взвода и роты. Комбат – лейтенант (он был третьим за восемь дней) сказал им, что у нас всего 7 человек во всем батальоне. Новички начали удивляться, как же мы таким количеством людей держали оборону? Но мы ее все-таки держали!

Пришли мы: комбат, командир взвода снабжения –старшина, фельдшер – лейтенант, повозочный, санинструктор, я и еще один солдат на берег Волги. То есть от целого батальона осталось всего два солдата!

Сели в лодку, поплыли на другой берег реки. Высадились из лодки. Нас встретил представитель штаба полка, который на карте показал населенный пункт, в который мы должны придти к следующему утру. Вот и пошла команда в семь человек, голодная и холодная, в рваном обмундировании и сапогах по холодной степи. Шли под моросящим дождем, по избитой дороге, грязь на которой доходила до колен. Утром следующего дня пришли в пункт назначения. У теток кто смог достали поесть, потом легли спать. Проспали весь день, а вечером сели в поезд и поехали в тыл.

Радости нашей не было предела. Радовались мы тому, что на некоторое время избавимся от ада, в котором находились. Приехали в Саратовскую область на станцию Романовка. Двое суток жили на квартирах у жителей, потом наш батальон направили в село Малый Карай. В этом селе нам предстояло получить пополнение и обучать его.

Село это очень большое, в нем было пять колхозов. Командир батальона вынул карту села, показал на ул. Комсомольскую и сказал: "Ищи себе квартиру в самом конце улицы, назначаешься комвзвода, всех прибывающих во взвод будешь размещать на улице впереди себя. То есть, когда будешь идти к штабу, то по пути будешь захватывать всех с собой". Дня через два-три начало поступать пополнение. Люди приходили со всех концов страны и из госпиталей. Много приехало из среднеазиатских республик. Они, несмотря на холод и дождь со снегом, приехали в полосатых халатах, тюбетейках и чириках. Началось формирование подразделений. Самым активным образом принялись обучать пополнение, заниматься боевой подготовкой.

Занятия начинались рано утром, а кончались поздно вечером, да еще два раза в неделю проводились ночные занятия со всем личным составом батальона. Солдаты, прибывшие из Средней Азии, плохо знали русский язык, некоторые совсем не знали, а некоторые симулировали. С этими солдатами мы не знали, что делать. Дашь команду: "Лежа заряжай!", все лягут, а эти новобранцы стоят. И наоборот, после команды: "Встать!", они лежат. Мучились мы до тех пор, пока не прислали сержантов их национальностей.

Приходил я с занятий часов в 8 вечера всегда мокрый с ног до головы. Проживал у Пелагеи Игнатьевны Сердобинцевой, жившей на ул. Комсомольской в доме №28. Все мое обмундирование она расстилала для сушки на печке. Все равно за ночь оно хорошо не просыхало, иногда утром приходилось надевать сыроватое. Новое обмундирование еще не выдавали, так что мы ходили в шароварах с заплатами на коленях, в штопаном белье и пробитых осколками и пулями шинелях. Обувь была старенькая, но отремонтированная. Ноги всегда были сырые и холодные.

Седьмого ноября была свадьба, женился наш комбат. На свадьбе был весь личный состав, пришедший из боев. Так как комбат женился на директоре школы, на свадьбе были молодые учительницы. Вечер прошел очень хорошо, мы много пели, танцевали, плясали, потом до самого утра гуляли по улице.

Быстро пролетело время, начали поговаривать об отправке на фронт. Личный состав набран полностью, даже больше штата. У меня во взводе было 56 человек. Наконец получили обмундирование. Сложил я его у хозяйки в комнате и начал вызывать по два солдата, подбирать им обмундирование по росту. Тут же они одевались, а бывшее на них снимали. У тех, кто пришел из гражданки были хорошие костюмы, сапоги, рубашки все это складывали в кучу.

Когда все оделись, зашла хозяйка, у которой расширились глаза при виде большой кучи одежды, в которой много было хороших вещей. "Выбирайте, что получше", сказал я ей. Пелагея Игнатьевна быстро рассортировала вещи. Те, что получше, отнесли в сарай, а рвань оставили. Ее оказалась маленькая кучка. Через некоторое время пришел старшина роты. Он спросил, где вещи солдат, я ему показал кучку. Тогда он спросил, а где остальное, я сказал, что забрали солдаты. Старшина был недоволен и оставшуюся рвань продал хозяйке за литр самогона.

На другой день поступила команда готовиться к отъезду. Весь день шла подготовка. Я принес хозяйке семь селедин "залом", а она напекла мне в дорогу целую стопку лепешек. В восемь часов вечера пошли на станцию Романовка.

Провожало нас все село от малого до старого. Люди шли за нами километра два, потом распрощались. Но девчонки провожали до самой станции, всю дорогу слышался смех и пение песен.

Как пришли на станцию, тут же начали погрузку. Часов в двенадцать ночи мы поехали, а на рассвете уже выгрузились из поезда. Дальше шли пешком до 4 часов дня. Остановились в деревне на отдых. В десять часов вечера пошли дальше. Поднялась сильная метель, ветер был встречный, затруднял наше движение. В четыре часа утра пришли на высотку. Комбат посмотрел карту и сказал: "Тут недалеко деревня". Эту деревню мы ходили, искали до утра. Отец говорил, что село это находилось в низине, и они всю ночь ходили вокруг него, слышали пение петухов, но никак не могли его найти. Когда начался рассвет мы, выбившиеся из сил, увидели дымы, поднимавшиеся из низины, да еще петухи возвестили о приходе утра своими голосами.

Этот населенный пункт назывался Нижние Мамоны, Воронежской области. Расположились в крайних домах села. Было очень тесно. В одном из домов заняли комнату площадью 15 кв. метров. Мы в составе двух отделений 19 человек спали на полу, столе, лавках, под столом. Я спал на лавочке полтора метра длиной и сантиметров 25-30 шириной. Спать можно было только на правом боку, если повернешься, то обязательно упадешь на головы спящих на полу.

Две недели мы спали, ели, играли в карты, уничтожали целые вещмешки семечек, которые выменивали на селедку у жителей и ничего не делали, отдыхали в ожидании приказа наступать. Утром пятнадцатого дня нашему ожиданию пришел конец. Рано утром по улице, на которой мы жили, пошли танки вперемежку с "Катюшами" и самоходками. Вся эта техника шла до четырех часов дня и располагалась возле домов, во дворах, под навесами, так как село тянулось на 12 километров. В пять часов вечера нам объявили построение с вещами и оружием. Это обозначало, что в дома больше не вернемся. Мы пошли ближе к передовой, которая находилась километрах в двадцати.

В девять часов вечера прошли деревню Осетровка. Вышли за деревню, прошли еще километра четыре или пять, и заняли оборону на поле нескошенной ржи, занесенной снегом глубиной сантиметров на 70-80. На ужин выдали сухой паек с подогревом. Всю ночь просидели в снегу.

В восьмом часу утра начало светать, а в восемь началась полуторачасовая артподготовка. Над нашими головами пролетали тысячи снарядов, потом открыли огонь "Катюши" и "Андрюши".

"Андрюши" – так называли солдаты наши шестиствольные, если не ошибаюсь, минометы.

Жутко было лежать, земля, кажется, колыхалась от беспрерывного грохота орудий и взрыва снарядов. Через час после начала артподготовки мы начали сближение с противником. Изредка, среди наступающих, взрывались снаряды, прилетавшие с немецкой стороны. Стоял туман и шел мелкий дождь, противник был не виден. Не дойдя метров 25 до немецко-итальянской обороны, залегли, ожидая выравнивания остальных подразделений. Наш взвод попал в овраг глубиной метров десять. Залегли по бокам оврага и его скатам.

Перед наступлением свой взвод, с только что прибывшим командиром взвода, разделили пополам по два отделения. Я шел в средине своих отделений. Нужно было преодолеть последние 25 метров заминированной земли. Вдруг сзади нас зарычала "Катюша", а выпущенный ею снаряд упал среди солдат соседней роты. Своим отделениям я тут же дал команду отойти на несколько метров назад и сам первый начал отходить. А командир взвода со своими отделениями остался на месте (он только первый раз попал на фронт и пренебрег моим советом отойти).

Сзади снова зарычала "Катюша" и выпущенные ей 16 снарядов упали среди наших солдат. После этого залпа от двух отделений нашего взвода осталось только двое раненых: комвзвода и его посыльный. От соседней роты лейтенанта Мозгового остались убитые и разорванные в клочья тела солдат. Я лично видел, как снаряд, упавший возле солдата, взрывом поднял его метров на пять вверх. Сверху же падало расчлененное тело: руки, ноги, голова − все летело в разные стороны, а на место взрыва упал обрубок туловища длиной с полметра.

Таким образом, солдатская смекалка и опыт, приобретенный в предыдущих боях, помогли мне сохранить весь личный состав своих отделений. Почему снаряды, выпущенные "Катюшей", упали среди нашей цепи? Это произошло потому, что комбат дал команду на сближение с противником за 30 минут до окончания артподготовки, а не за пятнадцать, как было сказано в приказе комполка. В результате пренебрежения приказом комполка мы потеряли около двухсот солдат и офицеров. Два отделения, оставшиеся от нашего взвода, снова вернулись на то место, откуда только что отошли.

Ползком по заминированному полю мы начали сближение с немцами, сидящими в окопах за колючей проволокой. Немцы были парализованы артподготовкой и оказывали слабое сопротивление. Возле проволочного заграждения бойцы сняли шинели, побросали на проволоку, перелезли ее и начали прыгать в окопы, в которых завязалась рукопашная.

За поворотом траншеи, по которой я бежал, на меня наткнулся итальянец высокий и широкий в плечах. Мы обнялись как близкие родственники. Я почувствовал, что он меня быстро подомнет под себя. Обхватил его за талию левой рукой, а правой пытаюсь вытащить из ножны нож. Наконец нож вытащен, с размаху воткнул его "макароннику" (итальянцу) в левый бок. Он отпустил меня и начал падать, когда он упал, я его добил с автомата.

Бой в окопе продолжался минут пятнадцать или двадцать. Оставшийся противник бежал к себе в тыл. А мы начали рвать одеяла, вытащенные из блиндажей и переобуваться, так как весь день шел мелкий дождь и был туман. Кто сколько сумел, взяли галет, консервов и пошли догонять уехавшего от нас противника.

Начало морозить. На небе появилась луна. Обувь замерзла, шли мы как в колодках, очень хотелось спать. Некоторые солдаты засыпали на ходу. А в сонном виде отставали от колонны, при попадании ногами в ямку или, наткнувшись на кочку, тут же падали и продолжали спать. Подходили к нему два солдата и пинали в зад, а если не просыпался, то брали под мышки и ставили на ноги. Шли всю ночь. За ночь я ни разу не садился, так как боялся обморозить ноги. А все же обморозил большие пальцы. В восемь часов подошли к деревне, из труб некоторых домов шел дым, топились печи.

Немцы с итальянцами еще видели приятные сны. Сходу мы их начали выгонять из домов. Из которых домов стреляли, бросали в них гранаты. В одном дому на кровати обнаружили итальянского полковника с девкой. Мать ее при появлении нас в дому уронила из рук поднос с варениками, который несла к столу для господина полковника. Полковника и шлюху я прошил очередью из автомата прямо на кровати, а мамашу, всячески обругавшую нас − возле печки. К двенадцати часам взяли полдеревни и заняли оборону.

Часа через два к немцам подошло подкрепление, нас начали окружать. Отстреливаясь, мы начали отходить к концу деревни. Пока мы отходили за деревню от кольца, в которое попали, осталась горловина шириной метров двести. Но к нашему счастью по обе стороны дороги остались стебли кукурузы, так что противник стрелял вслепую. Выйдя из кольца метров на пятьсот, мы увидели идущие в нашу сторону танки и зашли в кукурузу. Танки оказались нашими с десантом на борту. Посадили и нас. Танки развернулись и пошли на деревню. Цепи наступающих залегли их давили гусеницами и расстреливали бойцы, сидящие на танках. Через полчаса деревня была взята. Оставшихся в живых немцев и итальянцев взяли в плен.

Начало темнеть, мы пошли дальше. Пришли в соседнюю деревню часам к девяти вечера. В деревне шел бой, немцы начали контратаку, потеснили второй батальон нашего полка. Сходу мы вступили в бой. К полуночи очистили деревню от немчуры. Поступила команда отдыхать. Человек пятнадцать легли на пол в крайнем дому, быстро уснули.

Сон наш оказался коротким, так как противник начал артобстрел деревни. Один снаряд попал в дом, в котором мы спали. От разрыва слетела крыша, провалился потолок. Несколько солдат придавило, а мы шесть человек выбежали невредимыми. Встали за стену дома, так как снаряды рвались вокруг дома. После окончания обстрела вынесли из дома раненых и убитых, раненых отправили в медпункт. Получили команду занять оборону. Всю ночь, попеременно отогреваясь в ближайших домах, ожидали немцев, но они не появились. Утром, позавтракав тем, что у кого было, пошли дальше.

Весь день шли, не встречая противника, к вечеру на подходе к деревне нас обстреляли. Развернулись в цепь, начали наступать. Возле крайних домов подавили две пулеметные точки, вошли в деревню, и начался ночной бой, который шел до утра. Немцы бежали из деревни, нам приказано преследовать. (Все это происходило в Воронежской области. Деревни в ней очень большие, а расстояние между ними по 10-15 и 20 км.) Отошли километра на три и увидели идущие цепи противника в сопровождении трех танков.

Туго нам пришлось, так как у нас не было артиллерии. Пехоту мы прижали к земле, а танки шли на нас. Я и три солдата затащили в неглубокий овраг станковый пулемет. Начали стрелять по смотровым щелям. То ли мы его ослепили, толь еще что, но танк задергался на месте, как парализованный. Пока он дергался, под гусеницу бросили противотанковую гранату, сами залегли за танком. Экипаж открыл люк, начал выпрыгивать из танка, мы их постреляли. Еще один танк подбили солдаты соседней роты, а третий развернулся и ушел обратно. А к 12 часам дня покончили с пехотой.

Начали преследовать противника. Шли весь день и ночь. (Отдыхали каждый час по 10 минут. Два раза был горячий обед, протяженностью по 20 минут). В восемь часов утра следующего дня пришли в деревню Миньково, пройдя за 20 часов 100 км, расположились на отдых. Позавтракали трофейными консервами, запивали шнапсом и французскими винами из немецких продовольственных складов. После завтрака легли спать, но поспать дали всего три часа. Объявили подъем. С великим трудом поднялись, собрались, а некоторых солдат, не в меру выпивших, пришлось положить на сани.

Наконец собрались и пошли дальше. Километров через восемь свернули с дороги влево. Недалеко находился хутор. Войдя в него, мы узнали, что название этого хутора Бакай, расположились на отдых. Хозяйка, у которой мы расположились вдвоем, нагрела воды, и мы помылись в корыте. После чего ужинали. Легли спать, но опять только на два часа. В двенадцать часов ночи снова пошли. К четырем часам утра прошли деревню Шептуховка.

Километрах в трех от деревни находилась станция Шептуховка, которую мы должны взять. При подходе к станции развернулись в цепь, вошли в поселок, начали углубляться вглубь него. За одним домом встретили двух женщин, спросили, есть ли в поселке немцы. Они ответили, что вчера в обед все уехали. Не дойдя до конца поселка, остановились. Командир роты приказал мне с отделением солдат проверить конец поселка, а сами пошли обратно. Цепью мы пошли дальше. Возле крайнего дома остановились.

На улице была полная тишина, как будто не было войны, вдруг в дому или в сенях что-то упало. Решили проверить, что за стук. Двух солдат послал в дом, а сами встали за углами. Двери были не заперты, поэтому они без препятствий вошли в сени. Один солдат остался в сенях, а другой вошел в комнату. Когда вошел, почуял тепло натопленной печки. Спросил: "Есть ли кто тут?". "Я" – ответила из-за печки старуха. Солдат сказал, чтобы она зажгла свет, тогда старуха ответила: "Сейчас зажгут".

Тут же его осветили из нескольких карманных фонариков. Солдат бросился обратно, но автоматная очередь угодила ему в ноги, он упал за порог. В дом мы бросили две гранаты. Когда вошли после взрыва, то обнаружили семь убитых гитлеровцев. Немцы начали выбегать из домов, оказывается, они спали, а те женщины сказали неправду. Обстреляли и вернувшуюся роту. Во всем поселке началась стрельба. К девяти часам утра стрельба прекратилась. Противник в основном уничтожен, убежали только единицы.

Мы заняли оборону вдоль шоссе, проходящего через поселок. Я с двумя солдатами: белорусом Волынцевичем и чувашином Петровым зашли за небольшой стог соломы, который находился метрах в двадцати от дома, за которым мы стояли. Позавтракали у кого, что нашлось. Так как стог был очень маленький, его могли пробить пули, мы решили из-за него уйти снова за дом.

Первым пошел Петров, за ним Волынцевич и последним я. Прошел не более половины расстояния между стогом и домом, как услышал свист пуль, пролетавших мимо меня. Повернув голову вправо, увидел немецкий танк, стоявший в вишнях метрах в двадцати пяти от меня. Из башни танка по мне стрелял с автомата командир, а в дополнение к нему стреляли с танкового пулемета, быстро побежал к дому. Перед домом стояла будка, подобная будке стрелочника, я побежал к ней. Смотрю на будку, а от ее угла летят щепки, как из-под топора. Вот до будки осталось метра полтора, я делаю последний скачек. Во время скачка мне по носу что-то ударило.

Наконец я за будкой, осторожно выглядываю из-за угла, немец стреляющий из башни повернулся в другую сторону. Короткая очередь из автомата и фриц повис на борту башни. Экипаж не втащил его в танк, а вытолкнул, танк развернулся и пошел обратно. Рукой дотронулся до носа, ощутил боль. Посмотрел на пальцы, они оказались в крови, на груди тоже кровь. Перешел за дом.

Про этот уникальный случай отец мне рассказывал, что когда он забежал за будку, у него вся шинель была пробита пулями и стала как решето. И даже в шапке было штук семь пробоин, а солдатская шапка-ушанка тонкая, уж я то знаю. Сам же он был невредим, не считая носа. Нос был пробит пулей навылет, сбоку, в верхней части ноздрей. Вот так Господь Бог берег моего отца на войне. Слава Богу!

Пришел Волынцевич с другой стороны дома и сказал, что по шоссе в нашу сторону идет крытая машина, в которой поют немцы. Подготовили гранаты, машина остановилась на уровне угла дома, я тут же подбежал к ней и бросил в кузов две гранаты, а Волынцевич убил сидящих в кабине шофера и офицера. Машина загорелась, огонь охватил тент над кузовом, а из кузова раздавались стоны и крики раненых. Боясь взрыва машины, мы ушли за другой дом. Только встали за углами, подъехала еще машина. В кузов этой машины Петров бросил противотанковую гранату, от взрыва которой она загорелась, как и первая.

Дом, за которым мы стояли, был угловым на перекрестке улиц. Опасаясь, что по улице перпендикулярной той, на которой подбили машины, могут подойти машины или танки и ударят в нас с тыла, перешли за дом на перпендикулярной улице. Только встали за углами дома, как с перекрестка прокричали: "Танк идет!". Стоящая за перекрестком в лесочке 45 мм пушка выстрелила, но снаряд прошел мимо (не попали со 100 метрового расстояния). Второй снаряд срикошетил и попал в дом, за которым мы стояли. Танк остановился и начал стрелять по пушке. Мы воспользовались этим. Под гусеницу танка бросили противотанковую гранату, а на мотор бутылку с зажигательной смесью. Загорелся мотор, и экипаж начал выпрыгивать, мы их поочередно перестреляли. Затем по улице, на которой горели машины, подошли еще два танка, а из вишенника, откуда меня ранило, снова появился танк.

Кто-то крикнул: "Нас окружили!" и началась паника, все побегли от танков. Солдаты, которые со мной были, куда-то исчезли. Все побежали, я тоже побежал, но передо мной оказалось препятствие в виде большой кучи дубовых бревен высотой со стог соломы (немцы подготовили для отправки в Германию). Побежал вверх по бревнам, а пулемет с танка стрелял по мне.

Вбежал на самый верх и тут же прыгнул, до низа летел кувырком. Упал прямо в окоп под ноги младшему лейтенанту, встал. Младший лейтенант как увидел, что у меня все лицо в крови, даже перепугался. Он вынул индивидуальный пакет и начал меня перевязывать, но перевязать так и не успел. Танк обошел бревна, начал нас обстреливать. Все побегли за дома, а танк расстреливал бегущих.

За домами начиналось поле. Выбегли на поле, на нем не за что было спрятаться, только вдали что-то темнело. Солдаты рассыпались по всему полю, а их преследовали, расстреливали в упор и давили три танка. Впереди бегущие бросали все, что можно бросить: шинели, шапки, рукавицы, вещмешки, оружие.

Я же бежал и размышлял: если брошу шапку – голова озябнет, рукавицы – можно обморозить руки, вещмешок – не будет у меня патронов и котелка с ложкой, то есть нечем будет стрелять, не из чего кушать, шинель долго снимать, а без оружия меня раненого любой фриц пришибет.

Вот так рассуждая, я бежал в сторону темнеющего гребня, бежал, ругая комбата, который не смог организовать оборону. Бежал и думал, где находится сейчас наш комбат, которого прислали к нам в день прорыва обороны к вечеру, после ранения нашего прежнего комбата. Бежать мне было очень тяжело, так как накануне была оттепель, а ночью был мороз градусов 15, и на снегу образовалась корка. Ноги проваливались, но вытаскивать их было тяжело, да еще болели обмороженные большие пальцы ног. Постепенно догоняю бегущего впереди меня солдата, наконец догнал, а им оказался наш комбат, который бежал с простреленной грудью.

Черный гребень, замеченный нами, оказался небольшим лесом, в котором росли дубы и орешник, а в средине большой овраг. По склонам оврага росли те же деревья, что и наверху. Между деревьями было много снега. Мы прыгали сверху, кто как мог, и падали на дно оврага. Этот овраг оказался нашим спасителем. В овраге нас собралось человек двадцать. Тот же младший лейтенант снова начал перевязывать меня, но к оврагу подошел танк и начал его обстрел. Обстрел урона нам не нанес, но все же мы решили уйти с этого места.

Пошли по оврагу, примерно через километр он кончился. Все солдаты во главе с младшим лейтенантом быстро стали уходить от нас. Я же не мог быстро идти из-за обмороженных пальцев ног, а солдат, идущий сзади, был ранен в бок.

Выйдя из оврага, мы увидели большое кукурузное поле, на котором стояли, как лес, нескошенные кукурузные стебли. Вдали, откуда мы пришли, танки все еще гоняли по полю наших солдат. По тропке, протоптанной ушедшими вперед солдатами, мы стали углубляться в кукурузные дебри. Пройдя небольшое расстояние, посмотрели влево и увидели неприятную для нас картину, в нашу сторону шел немецкий танк. Пришлось немного отойти назад и зайти подальше в кукурузу.

Мы думали, что нам пришел конец (бороться с танком нечем, у нас только винтовка и автомат), но на наше счастье он остановился возле тропы. Открылась крышка люка башни, и из нее вылез фриц, он спрыгнул на землю, повернулся к нам спиной и начал отправлять естественную надобность. Эту цель мы быстро поразили, а танк развернулся и дал такого драпака, что за ним можно было увидеть высоко поднимающуюся снежную пыль.

Мы пошли дальше, тропинка вывела нас на хутор, состоящий из трех домов. Женщины завели нас в дом и все глядели на мое лицо, все измазанное в крови. На бороде и под носом у меня кровь засохла, даже висела как сосульки, так как борода-то небритая дней десять. А из носа кровь все сочилась и застывала под носом. Добрые украинские тетки знали, что мы хотим есть, поэтому на столе появился хлеб и сало. Из соседнего дома пришла девушка, нагрела воды и начала протирать мое лицо, потом перевязала нос. Мы начали есть хлеб с салом, но мне поесть так и не удалось. Началось сильное кровотечение в рот, трапезу пришлось прекратить. Тогда девушка вскипятила молока и начала поить меня молоком.

Все это время на часах возле дома стояла девочка лет четырнадцати, которая должна была предупредить нас о появлении немцев. Другая девочка сходила в деревню, в разведку. По возвращении сказала, что в деревне наши.

В деревне Шептуховка, которую мы проходили ночью, оставшиеся в живых офицеры, а также старшины, собирали вернувшихся солдат для нового похода на станцию Шептуховка. Меня не взяли, да и не было у меня желания туда идти. Раненых повезли в тыл, а меня не посадили на сани, сказали, что пешком дойдешь. Старшина роты ушел на станцию, а мы с Пашкой Ковыряловым взяли у него молодого жеребчика запряженного в санки, положили хлеба, консервов, меду, соли и поехали.

Начинало темнеть, до ближайшей деревни шесть километров, их нужно было проехать до темноты, так как по лесам и полям бродили остатки гитлеровских разбитых частей. Одна из этих частей и потрепала нас на станции Шептуховка. Как ни погоняли мы своего жеребчика, но все равно натолкнулись на немцев, которые шли строем к деревне. Осталось метров пятьсот и гитлеровцы оседлали бы дорогу, но к счастью в деревне стояли две заряженные "Катюши". Экипажи развернули машины и дали залп по колонне. После залпа от колонны остались разорванные и разбросанные трупы немецких солдат, а нескольких раненых добили экипажи "Катюш". Проехав всю деревню, мы остановились ночевать в самом конце нее. Ночь прошла спокойно. Спал я очень плохо, так как всю ночь снились кошмары да болели обмороженные пальцы ног. Утром после завтрака стали собираться уезжать, но хозяева нас отговорили, так как был сильный ветер, и поднялась метель. До деревни, где находился полевой госпиталь, двенадцать километров. Ночевали еще ночь, а утром по занесенным снегом дорогам отправились в путь.

В госпиталь приехали часа в три. Нас осмотрели, перевязали и сказали: "Ждите машин". Санитарка отвела в дом. Хозяева дома показали нам комнату, в которой мы будем жить, принесли соломы, постелили ее на пол. Можно ложиться спать, но прежде чем лечь спать мы сняли вшивое нательное белье и выбросили его на снег. Сами остались в ватных брюках и гимнастерках без белья. Утром пошли за бельем, но его не оказалось, кто-то унес. Солдаты, у которых было запасное белье, надели его, а у кого его не было остались без белья. Прожили в этой деревне пять дней, все это время бушевала метель, дороги занесло снегом, транспорт не ходил.

Утром на шестые сутки пришла машина. В десятом часу мы, 16 человек, сели в кузов открытой полуторки. Ехать осталось сто километров, но дорога во многих местах была передута. Поэтому были частые остановки, а в некоторых местах все кто мог, вылезали из кузова толкать машину. Таким образом, за двенадцать часов езды, мы преодолели семьдесят пять километров. В десять часов вечера приехали в деревню. Шофер остановил машину, вышел из кабины и объявил, что дальше сегодня не поедем, так как было морозно, да к тому же дул северный ветер. Разбившись по два человека, мы пошли искать ночлег. Метрах в четырехстах я со своим напарником Павлом Ковыряловым в одном доме заметили слабый огонек. Подошли к дому, легонько постучали в окно. В коридор вышла женщина и спросила: "кто там?" Мы ответили: "Раненые солдаты". Дверь отворилась и нас впустили в дом, в котором было тепло и уютно.

Хозяева сидели за столом, ужинали. Оказались они людьми добрыми и гостеприимными. Семидесятипятилетний старик встал, начал помогать нам раздеваться. А потом полил на руки и усадил за стол, подал ложки, при этом сказал: "Ешьте хлопцы досыта". Так как на столе стояло большое блюдо с полтавскими галушками, то мы, не стесняясь, принялись за их уничтожение. Семья состояла из шести человек: старик со старухой, молодые муж с женой и две маленькие девочки лет пяти-семи. Сидя за столом, я обратил внимание на мужчину, который сидел возле меня, но его кормила жена. После ужина еще больше часа мы сидели и разговаривали.

Мужчина оказался сыном стариков с неделю назад приехавший из Свердловска из госпиталя. У него ампутированы обе руки выше кистей и выбиты оба глаза. Служил он сапером на Ленинградском фронте, и во время разминирования проходов для наступающих войск, у него взорвалась мина. Его контузило и выбило глаза, в таком состоянии он всю ночь пробыл без рукавиц и обморозил кисти рук, которые спасти не удалось. Ночь прошла хорошо, мы выспались. Встали в 9 часов, позавтракали горячей картошкой с солеными огурцами и горячим пирогом с молоком.

Поблагодарили хозяев, нашедшимися у нас в вещмешках меховыми рукавицами и небольшим отрезом ситца, хранившемся в вещмешке Павла.

Пришли к машине, все уже были в сборе. Сели и поехали дальше. Проехали километров пятнадцать, машина заглохла и мы пошли пешком. До госпиталя, расположенного в г. Калач Воронежской области, оставалось километров десять. Пришли мы в четыре часа, уже темнело. Направили нас во второе отделение госпиталя, которое располагалось в начальной школе. Раненые занимали семь классных комнат, а две комнаты занимали перевязочная и склад. Коек не было, так что мы спали на матрацах, положенных на пол. Обслуживающий персонал состоял из семи человек: врач, пять медсестер, санитарка. В палате было двенадцать человек, пятеро из них ходячие.

Началось время лечения и отдыха. Так как медперсонал был занят с утра до вечера перевязками, операциями, наложением гипсов, то иногда по их просьбе, мы помогали накладывать гипс. За что получали вознаграждение в виде 100 гр. спирта, хорошей закуски и после этого нежные поцелуи молоденьких медсестер (они были все нашего возраста).

Отцу было в это время всего 20 лет. Все это ставилось на стол в операционной, и начинался пир, врач при этом не присутствовала, хотя ей было 26 лет.

В нашей палате был солдат Жора Азаров. Он вставал утром рано, обходил все палаты, спрашивал раненых, у кого, что есть на продажу. Если на продажу были трофейные вещи, то он забирал их, спрашивал что купить и уходил на рынок. К завтраку возвращался с покупками. Покупал он по заказу хлеб, масло, мед, самогонку. Хлеб стоил 400 р. буханка, масло сливочное и мед 700 р. кг, самогон 100 р. пол литра. Самогон покупали мало, так как в госпитале кормили плохо. От проданных вещей за работу он брал себе одну треть, благодаря этому нам тоже кое-чего перепадало. После завтрака приходили в палату и начинали уничтожать принесенные Жорой покупки.

Здравствуй Новый 1943 год

Через три недели нас всех выписали в батальон выздоравливающих, который находился в запасном полку. Через неделю получили обмундирование, сухой паек на три дня и в количестве 280 человек пошли на фронт, до которого было 150 км.

Шли две недели, так как на фронте шло наступление. Шли по Воронежской и Ворошиловградской областям. Деревни в этих областях большие и находились одна от другой на большом расстоянии иногда километров 20-25, так что в некоторый день утром мы выходили из одной деревни и только к вечеру приходили к другой. Некоторый день деревни одна от другой были близко, 10-15 км. А иногда придешь в деревню, спросишь сколько километров до другой, жители скажут: "Километров 20 с гаком", это значит к 20 км прибавь еще 5-10 км. Поэтому нам жители говорили: "Оставайтесь ночевать у нас в деревне". Таким образом, мы прошли много деревень, а также города: Лисичанск и Рубежная. Напротив деревни Белый Млин по льду перешли Северный Донец и к концу дня 27 февраля пришли в деревню, в которой находился штаб дивизии, в эту дивизию мы и направлялись.

Переночевали ночь, а утром получили оружие: винтовки, пулеметы Дегтярева. Патронов же дали нам очень мало по 10 штук на винтовку и 30 штук на пулемет, сказали, что все боеприпасы в полках. После завтрака пришел капитан, он сказал нам следующие слова: "Слышите бой? Вам нужно быстро идти туда на помощь".

Мы пошли в сторону идущего боя, а он шел на станции Ямы Юго-донецкой железной дороги. На полях снег почти весь растаял, но в этих местах земля ничем не засевалась, поэтому все кругом заросло бурьяном, который достигал высоты двух метров. В бурьяне еще лежал снег. День был солнечный. Часов около двенадцати появилась "Рама" (немецкий двухфюзеляжный разведчик), покружилась над полем и улетела. После визита "Рамы" всегда появлялись бомбардировщики. На этот раз они тоже не заставили себя долго ждать. Мы их заметили далеко на горизонте, повернули с дороги в бурьян, легли. Обойдя нас стороной, они вынырнули из-за возвышенности и начали бомбить наше расположение. Отбомбившись, улетели, а мы начали подниматься и считать потери, но или немцы были пьяные или плохо видели, потерь у нас не было. Прошли еще немного, снова появились три "Юнкерса", опять нас бомбили, и на этот раз потерь не было.

Часам к четырем подошли к оврагу, за которым проходило полотно железной дороги, а вдали по склону возвышенности ползали жуки − немецкие танки (немцы выбросили воздушный десант). Они начали теснить наши войска. Перейдя овраг и полотно железной дороги, развернулись в цепь. Но уже в полукилометре от железной дороги, навстречу нам бежали наши солдаты. Кто-то из них был без оружия, а иные побросали все и оружие и одежду. Мы вернулись к железной дороге, а за ее полотном заняли оборону.

Через несколько минут появилась редкая цепь немцев, которые шли не сгибаясь, ничего не опасаясь, они думали, что русс Иван убежал далеко. Подпустили фрицев метров на двести, дали залп, от цепи остались единицы удирающих фрицев. Но радость наша оказалась преждевременной, минут через пятнадцать из низины выползли два немецких танка. Среди отступающих наших солдат, с которыми мы встретились, появились паникеры, которые бросились бежать. Паника тут же была пресечена, двоих паникеров пришлось расстрелять, а остальные вернулись в цепь.

На дне оврага, который был сзади нашей обороны, при переходе мы увидели совершенно исправный ампуломет с ампулами. Мы взяли его (ампуломет по устройству напоминал собой что-то похожее на станковый пулемет, но ствол его представлял трубу подобную стволу миномета, диаметром мм 100). Ампулы − это стеклянные шары, наполненные зажигательной смесью КС. Стрелял ампуломет прямой наводкой. Пользоваться ампулометом никто не мог, но мы все же разобрались, что к чему. Произвели выстрел по первому танку. Результат выстрела превзошел наши ожидания. Ампула попала в стык башни с корпусом. Мгновенно танк был объят огнем, экипаж начал выпрыгивать, мы его тут же уничтожили, а второй танк развернулся и начал уходить обратно.

Темнеет или почти темно, вся наша команда собралась в овраге. Начали обсуждать создавшееся положение. Офицеров среди нас не оказалось. Как потом выяснилось, они были, но предпочли остаться незамеченными. Командование принял старший сержант Овсянников Яша, а мне пришлось быть его заместителем. По дороге слева от нас шли немецкие танки и машины с пехотой. Поэтому, чтобы не остаться в окружении, мы решили выходить на другой берег Донца, а сколько до него, никто не знал. Выделили головной и тыльный дозоры, и пошли навстречу неизвестному по полю, подальше от дорог (по дорогам ехали немцы).

Часов в двенадцать ночи подошли к окраине села, в котором немцев не оказалось. Кто чем мог, подкрепились у жителей и пошли дальше. При проверке личного состава после выхода из села наша команда похудела на 35 человек (остались в селе попрятались, зная о том, что искать их ночью никто не будет). Шли все дальше и дальше по вспаханному полю, раскисшему от растаявшего снега. Обуты мы были в валенки, ботинки. Часть солдат шла в худой обуви с отставшими подошвами, привязанными веревками, проволокой, тряпками. А также мочалой, Бог знает, откуда взявшейся в этих краях, в которой я не встретил ни одной липы. В три часа утра справа от нас услышали шум тракторов, идущих параллельно нам. Послали проверить, чьи трактора. Это оказались артиллерийские тягачи с гаубицами и прислугой, только без снарядов, принадлежащие тоже нашей дивизии. Тягачи пошли по дороге, а мы снова продолжили путь по полю. Идти по дороге опасались, так как встреча с немцами ничего хорошего нам не сулила. У нас имелось всего по три-пять патронов и ни одной гранаты.

Часа в четыре при переходе проселочной дороги, немного правее увидели санитарную повозку. Лошади и повозочный убиты, а в повозке стонала женщина. Поручили мне и двум солдатам везти ее на санитарной лодочке. Колонна пошла по оврагу, мы следом за ней. Так как в овраге оказалось много снега, идти было очень тяжело. Мои помощники посоветовали оставить ее, но я не согласился, тогда они ушли от нас. Сначала я хотел их застрелить, а потом отказался от этой мысли. Пришлось везти лодочку с раненой одному. Хорошо, что я остался последним. Через несколько минут впереди раздалась автоматная стрельба. Оставив лодочку, я пошел по направлению выстрелов и метров через триста-четыреста заметил двух человек, подымающихся по склону оврага. Подполз ближе и обнаружил убитыми солдат, которые только что ушли от нас. При свете вынырнувшей из-за тучи луны двумя выстрелами снял, подымающихся по склону людей, которые оказались немцами.

Вернулся к раненой, которая уже потеряла надежду на мое возвращение. Она заплакала и говорит: "Я думала, что вас убили или вы ушли от меня, так долго не возвращались!" Я пошел дальше и около пяти часов утра вышел на окраину деревни, где нас ожидали два солдата. Они проводили нас в дом, в котором топилась плита, варилась картошка, шел парок от вскипяченного молока. В первую очередь раздели раненую и перевязали. Ранение оказалось тремя пулями выше колен в обе ноги. Раненая – врач санроты одного из полков нашей дивизии, в списках которой мы еще не числились. Обсушились, жители покормили нас, кто чем мог. Начало светать и мы приняли меры безопасности, выставили посты за деревней.

Противник не заставил себя долго ждать, на возвышенности за деревней показались три конных разведчика. Один из постовых преждевременно выстрелил, не подпустив разведчиков ближе. Этот выстрел для разведчиков стал сигналом к отступлению и они ускакали обратно, а нам предупреждением, что противник рядом. В срочном порядке усилили посты, часть людей начали переправлять на другой берег реки Северный Донец. На Донце был лед, а на льду по колено воды.

Пришлось разуваться и переходить босым. Переправили раненую и стомиллиметровую полковую пушку, которую обнаружили в овраге возле деревни, к которой было два снаряда. Нашлись и пушкари, которые могли стрелять. Пока шла переправа на возвышенности, господствующей над деревней, появилась цепь немецких солдат. Так как патронов у нас почти не было, бой принимать не с чем, мы начали снимать посты и отправлять солдат на другую сторону. Только оставили за крайними хатами четырех человек с наказом, выстрелить по три-четыре раза для острастки и уходить за Донец.

Противоположный берег зарос кустарником, поэтому мы быстро заняли оборону – очень жидкую. Пушку установили за кустом и хорошо замаскировали. Немцы пришли в деревню, тут же установили пулеметы на берегу, который был выше нашего, и начали стрельбу по кустам и лесу, росшему дальше кустов. Через некоторое время на берег вышел броневик со спаренным пулеметом и начал обстрел нашей обороны. От обстрела никто не пострадал, но наши пушкари одним выстрелом попали в него, отчего он взорвался.

Начались наши мучения: боеприпасов нет, есть нечего, соседей нет, где наши неизвестно. Да еще раненая, которую мы положили в завалившуюся землянку, оставшуюся от обороны 1941 года, начала температурить. Прошло четыре дня, сидим голодные и холодные, костры жечь нельзя. Утром следующего дня пять человек во главе с сержантом послали в разведку. Они ушли и не вернулись. На следующее утро еще пять человек послали, опять никто не вернулся. Думали мы думали, куда пропали две группы разведчиков? То ли к немцам попали, то ли попрятались в деревнях у сердобольных тетушек. На третье утро выбор пал на меня с тремя солдатами.

Взяли мы раненую и пошли. Около часа шли по лесу, потом лес начал редеть и вот мы на опушке леса. Впереди поле, над которым висела туманная дымка, Легкий морозец подсушил землю. Пошли прямо по полю. Двое шли впереди, двое сзади метрах в двадцати везли лодочку с раненой. Поднялись на пригорок и увидели вдали дым, поднимающийся из труб. Шли еще около часа, и перед нашим взором показалась деревня. Оставив солдат метрах в двухстах, я пополз к первой хате. Залег возле плетня, через него увидел женщину в военном костюме, чистившую шинель. Осторожно поднялся, спросил ее, кто такая, а она с перепугу сначала убежала, затем вернулась назад.

Женщина сказала, что здесь располагается часть раненых из медсанбата нашей дивизии, а наша раненая врач с этого медсанбата. Хозяйский мальчишка сбегал в соседнюю хату, с ним пришла врач и две медсестры. Начались охи, вздохи, обильно полились слезы радости всех женщин, включая и хозяйку. Начались расспросы, откуда мы пришли и как пришли. Наконец суматоха встречи с раненой прошла. Нам предложили завтрак, состоящий из картошки в мундире, соленых огурцов, хлеба и молока. Снабдили нас продуктами, которые втроем мы не в силах были унести. Продуктами был картофель, вилки капусты, сахарная и столовая свекла, немного хлеба. Хозяйка дала санки, на которых мы все увезли. Перед уходом медсестра переписала наши фамилии, имена, отчества, домашние адреса.

Довольные разведкой, мы пошли обратно. Как только пришли в расположение все продукты разделили на количество людей. Два дня все это ели. Картофель и свеклу пекли на костре, который бездымно горел в землянке. Все эти припасы не пеклись, а только нагревались, ели мы их все равно сырые, до сих пор у меня отвращение к сырой свекле к запаху ее. Через два дня продовольственные запасы исчезли, мы снова голодные. Дней через восемь-девять с правого фланга появились трое верховых. Это были наши соседи держащие оборону, располагавшуюся километрах в семи от нас, командир кавалерийской бригады подполковник с солдатами. У них в бригаде не было ни коней, ни людей, но были продукты и боеприпасы, чем они поделились с нами. Продуктов для наших 60 человек было дня на четыре, поэтому на другой день в поиски дивизии пошел наш командир Овсянников, взявший с собой девять солдат. Пошли они по адресу, данному мне работниками медсанбата. Судя по рассказу хозяйки, у которой мы были с раненой, штаб нашей дивизии находился километрах в двадцати в районном центре Кременная, Ворошиловградской области.

Ушли они утром, а вернулись на другой день к обеду. С ними приехала полевая кухня, которая привезла нам, что-то подобное кулаге. Сварено оно было из грубо смолотой пророщенной ржи, совершенно несоленое и еще дали по одной трофейной галете на четверых. Все с радостью стали есть привезенную нам жидкость, именуемую супом, потом минут через пятнадцать побежали в кусты. Только отходили от кустов и обратно поворачивали туда, не успевая надевать шаровары. Даже самые заядлые обжоры отказались есть эту баланду. Остатки ее повар вылил в снег и уехал. Через трое суток снова приехала кухня. Привезли нам болтушку, сваренную из молотой кукурузы и по пятьдесят грамм сырого мяса. Варево опять не соленое, но его все же ели. Мы всегда были голодные, обессилели. Из-за этого, оставляя оборону, каждую ночь дезертировали солдаты. За месяц пребывания в обороне, в нашем "боевом" гарнизоне осталось двадцать четыре человека.

В первой декаде апреля (марта) месяца 1943г к нам приехал лейтенант Манахов, объявил себя командиром роты. Он зачитал приказ командира полка о нашей передислокации ближе к подразделениям полка. Наконец мы пошли в полк, в котором еще не были. Придя в полк, лейтенант пошел доложить о прибытии, а мы стояли и ждали его. Выйдя из штаба, он приказал построиться. Минут через десять вышел командир полка майор Масловский, не здороваясь и ничего не говоря, начал нас обзывать трусами, дезертирами и всякими непристойными словами, угрожая судом военного трибунала. К нашему счастью из-за соседнего дома вышел полковник с группой офицеров, подошел к нам и спросил у майора Масловского, что за люди. Выслушав майора, полковник сказал, что их, то есть нас, нужно благодарить и ставить всем в пример. Тут же сам полковник вынес нам благодарность, а майор со своими угрозами получил соответствующее внушение. Полковник был командиром дивизии − Михайловым. Утром следующего дня под командованием лейтенанта Манахова мы пошли занимать оборону по берегу Северного Донца. Здесь стало немного лучше, так как нас обеспечили боеприпасами и слева от нас были соседи, ну а справа нашим соседом был лес. Располагались мы от штаба полка километрах в шести-семи. Есть также было нечего, так как при отступлении все оставили немцам.

Лейтенант наш оказался настоящим дураком, хамом и мерзавцем. Солдат и сержантов он считал скотиной. Каждую ночь он куда-то уходил. Как-то утром, придя из очередной ночной прогулки, он принес пятнадцать штук небольших тоненьких лепешек. Шесть штук он взял себе, оставшиеся девять отдал нам. Лепешки мы пришли получать с Яшей Овсянниковым и когда увидели такое нахальство лейтенанта, возмутились. Получалось ему одному шесть штук, а нам на пятерых одну. "Бравый" лейтенант тут же выхватил пистолет и направил мне в грудь. Но Яша, стоявший справа от меня, навел на лейтенанта автомат и сказал: "Сейчас прошью!" Наш храбрец опустил руку с пистолетом и начал угрожать судом военного трибунала. Но мы ему сказали, если он пискнет − мы его пристрелим! И предложили перейти в другое подразделение.

Дня через два утром он ушел и больше у нас не появлялся. Потом, спустя месяца полтора, будучи в дивизионном доме отдыха, который находился при медсанбате, я встретил нашего бывшего комроты лейтенанта Манахова. Он лечился от какой-то болезни. А к нам прибыл новый комроты младший лейтенант Лосицкий. Его появлению мы были очень удивлены. Дело в том, что при отступлении из-за Донца он тоже был с нами, но скрыл свое офицерское звание и шел как рядовой. А потом ушел в разведку в первой пятерке, которая не вернулась. О том, что это за командир мы решили доложить начальству, но он просил нас этого не делать и мы докладывать не стали. Лосицкий оказался неплохим командиром. Пять месяцев мы воевали вместе.

В полковой разведке

Однажды вечером к нам приехал комполка, который приказал послать разведку на противоположный берег, занятый противником. Быстро подобрали десять человек во главе с комвзвода лейтенантом Пороховым, прибывшим к нам накануне. На фронте он первый раз. Ориентир разведки – дом лесника в дубовом лесу. В два часа ночи по льду перешли реку, влезли по крутому берегу вверх, пошли к дому лесника. Возле дворовых построек остановились, прислушались, кругом стояла тишина, как будто не было войны. Часть людей оставили возле дома, а я с тремя солдатами пошел на самый верх для наблюдения. Начинало светать. Наблюдали до пяти часов, затем набрали картошки в погребе, пошли обратно.

Переходили реку правее нашей обороны, так как в этом месте река делала поворот, а за поворотом немцы нас не видели. Перейдя реку, углубились в лес с тем, чтобы к нашей обороне подойти с тыла. Прежде, чем пойти на свой участок обороны, решили сделать привал. Разожгли костер, положили в него картофель, а сами сели вокруг костра. Потом вынули испеченный картофель, начали есть.

В это время недалеко от нас разорвался снаряд. Немцы начали обстрел леса. После очередного залпа в наш костер упал снаряд, и мы сразу упали на спины. Угли из костра полетели на нас, а мы лежим не шевелимся, ждем взрыва снаряда. Но он не взрывается, тогда все быстро встали и побегли в разные стороны от этого страшного места, оставив возле него вещевые мешки, а некоторые оставили даже ботинки и оружие. Только отбежали, метрах в пяти от костра разорвался еще снаряд. За какие-то пять минут мы дважды были на волосок от смерти. Если бы взорвался первый снаряд, то из нас никто бы не остался в живых. Потом солдаты, которые отбежали от костра без обуви и оружия, с помощью длинной палки из воронки, только что разорвавшегося снаряда, стали доставать свое имущество и оружие. Когда все имущество достали, собрались и пошли от этого места, чуть ли не ставшего последним пристанищем нашим на земле.

Следующей ночью снова в разведку. Опять пошли к дому лесника. Перешли реку снова на том месте, где шли с предыдущей разведки. Осторожно подошли к дому лесника, осмотрели постройки, никого нет. Лесник со своим семейством ушел к немцам. Часть солдат пошла наблюдать на самый верх, остальные остались возле построек. Оставшиеся возле построек начали варить картошку в печке, и искать еще продукты. Обнаружили землянку, в которой зимовали пчелы. В ульях оказалось много меда. Все котелки, ведро, оставшееся в сенях, таз, стоявший под умывальником, заполнили медом. Комвзвода приказал мне идти к наблюдающим, а сам остался в доме. Пролежали мы около часа, начинался рассвет.

Уже хотели уходить, но услышали звук работающего мотора, который все ближе приближался к нам. Из-за куста вышла машина и остановилась метрах в десяти от нас. Три человека сошли с машины, пошли к дому лесника, а шофер и еще один остались в машине. Наши наблюдатели возле дома подпустили немцев очень близко, но воспользоваться своим превосходством не смогли, так как один из них кашлянул. Услышав кашель, немцы побегли, а наши открыли по ним огонь из винтовок. Стоявшая возле нас машина фыркнула и помчалась, но далеко уехать ей не пришлось. Брошенная вслед ей граната, взорвалась в кузове, машина загорелась. Из трех немцев, подошедших к дому лесника, одного тяжело ранили. Раненый оказался оберлейтенантом, впоследствии он дал ценные сведения. Командир полка вынес нам благодарность за добытого языка.

Вот таким образом началась моя служба в полковой разведке. Следующие два дня ползали по передовой, наблюдали за противоположным берегом. На самом берегу немецкой обороны не было, она была в поле метрах в пятистах от берега, но разведка их на берегу появлялась. До сих пор не могу понять, почему мы не заняли плацдарм, или потому, что мы были сильно ослаблены или из-за трусости командира полка майора Масловского. Впоследствии занятие плацдарма стоило нам большой крови, об этом расскажу позднее.

Выше я сказал, что следующие два дня мы наблюдали за противоположным берегом. Второй день наших наблюдений оказался трагическим. Во время наблюдения, неосторожно высунувшись из окопа, был убит снайпером комвзвода лейтенант Порохов. Пуля попала ему между глаз.

С каждым днем аппетит нашего начальства приобретал признаки алчности. Иногда по два раза в сутки мы ходили в разведку, днем и ночью. Погода с каждым днем становилась теплей, лед на реке стал рыхлый. Однажды ночью три солдата провалились, возвращаясь из разведки. При этом двое из них утонули, а третьего успели вытащить. Все равно ежедневно мы ходили в разведку. На лед клали доски и ходили по ним. Наши ежедневные посещения противоположного берега, наконец вывели немцев из терпения. В одну из ночей, как только мы перешли на их берег, был открыт артиллерийско-минометный огонь по льду реки. А с поля поднялась цепь пехоты, начавшая теснить нас к реке. Пока нас не перебили, мы решили уходить на свой берег. Переход по битому льду стоил нам четырех человек. Из десяти ушедших в разведку вернулось нас шестеро. Утром немец занял оборону уже на самом берегу реки – на высоком берегу реки.

После этого переход реки временно был прекращен, мы же занялись наблюдением за противником. Нашу группу стали называть взвод пешей разведки. Дали пополнение человек двадцать и нового командира взвода лейтенанта Миронова, а я стал его замом. С обороны нас сняли и перевели в расположение штаба полка. Ежедневно несколько групп отправлялись во все батальоны для наблюдения за противником. Сначала ходили пешком, а потом до передовой линии обороны добирались на лодках, так как вода в реке поднялась и затопила всю низину.

Двадцать второго марта на рассвете группа разведчиков в составе десяти человек на двух лодках собралась переправляться на противоположный берег занятый противником. Старшим первой лодки Яша Овсянников, второй я. Переплыли без приключений. Лодки оставили в кустах, а сами пошли вглубь дубового леса росшего на берегу. Соблюдая осторожность, продвинулись метров на двести и залегли. Дальнейшее продвижение прекратила небольшая протока (пролив). Началось, наблюдение и одновременно очень скудный завтрак. После завтрака двух солдат послали за лодками для того, чтобы их пригнать в протоку и нам на них переправиться через нее. Переправившись через протоку, углубились в лес еще метров на пятьдесят, а дальше опять оказалась вода.

Сначала решили перетащить лодки волоком до следующей воды, а потом раздумали, так как с трех сторон нас могли обстреливать немцы. Около часа вели наблюдение, и не заметили, как слева от нас появились немцы. Они тут же открыли автоматный огонь, а затем перед нами появилось их еще около роты. Завязалась перестрелка, но силы были неравные, противника было раз в десять больше, поэтому мы решили отойти за протоку. На лодках этого сделать нельзя. Протока простреливалась, а пока сядешь в лодку да развернешься, всех перебьют.

Среди солдат всегда были трусы, которые быстро вдавались в панику. Поэтому пять человек, побросав все, даже оружие, сели в лодку и начали отчаливать от берега. Путешествие их оказалось очень коротким. Метрах в трех-пяти от берега все они были перебиты. Пока паникеры садились в лодку, пятеро нас под градом пуль по шейку в воде перешли протоку и заняли за кустами лозняка оборону. Для стрелкового оружия немцев мы стали недосягаемы, а "кукушки" которые влезли на дубы метрах в ста пятидесяти от нас, все были сняты одиночными выстрелами из наших автоматов. Очередями мы не стреляли – берегли патроны. На помощь рассчитывать не приходилось, так как наша оборона держалась отдельными группами солдат по два-пять человек, находящихся на незатопленных островках.

Старший группы Яша Овсянников решил плыть за помощью. Всей группой мы его отговаривали, но он не послушал – поплыл. Метрах в двадцати от берега у него начало сводить ноги. Он стал звать меня на помощь. Сняв фуфайку, ватные брюки, ботинки, оставив оружие, я поплыл к нему на помощь. Не доплыв метра три, предупредил его, чтобы за меня не брался, что буду его поддерживать сбоку, он с этим согласился. В глазах его был страх. Я понял, что порядок, по которому мы должны плыть, будет нарушен. Как только расстояние между нами сократилось до метра, Яша сразу сделал рывок с целью ухватиться за меня. Это ему не удалось, я отклонился в сторону. Снова начал говорить ему о том, как мы поплывем, но не успел кончить разговор, как он схватил меня за рубашку и начал тянуть под воду. Будучи под водой я оттолкнул его ногой, вынырнул, глотнул воздуха и опять он ухватился за меня, я снова под водой. На этот раз мне удалось ухватиться за его рубашку и утянуть его под воду. Я сумел вынырнуть, глотнуть воздуха и снова он утянул меня под воду. Вот такие выныривания и погружения под воду были раз пять. Последний раз под водой я был снизу под Яшей вверх лицом, а он был сверху и держал меня как борец. У меня мелькнула мысль: "Конец Валька!". Собрав последние силы, задыхаясь, поджал под себя ноги, уперся Яше в живот, сильно оттолкнулся. Таким образом, мне удалось оторваться.

Долго не мог всплыть, уже начал заглатывать воду, но не суждено мне было умереть, всплыл на поверхность, вдохнул воздуха и в полном бессилии впал в забытье. Через несколько минут открыл глаза, начал легонько шевелить руками, повернул голову в сторону, и вот страх, вода несет меня к немецкому берегу. Плыл я на спине, вернее не плыл, а просто меня несло, как бревно. На мое счастье река делала поворот. Набравшись сил начал плыть к нашему берегу. Выплыл с быстрого теченья за полуостровок, вдающийся в реку и поросший камышем, облегченно вздохнул. С немецкого берега я стал невидим. До берега добрался, но легче от этого не стало, он был затоплен водой, так что до дна я не доставал. Поплыл от одного дерева к другому, часто отдыхал, держась обеими руками за деревья. В лесу вода стояла, поэтому плыть было тяжело. Очень сильно устал, да от холодной воды начало сводить ноги.

Возможно и отправился бы на дно, да на мое счастье метрах в десяти – пятнадцати был островок, на котором стоял наш гарнизон, состоящий из младшего лейтенанта Анашина, солдат: Генки Герасимова и еще двоих солдат, фамилии которых не помню. Герасимов был моим другом, это были солдаты роты, в которой я служил до разведки. Вот они то, зайдя в воду метров на пять, подали мне длинный шест, за который я ухватился и подтащили меня к берегу. Выполз из воды, но встать не могу, ноги не слушаются. Тогда они взяли меня под руки и подтащили к костру. Посадили к огню, но мои ноги тепла его не чуяли. Постепенно отогрелся. Нательное белье, в котором я был, высохло. С этого островка солдаты наблюдали трагедию на реке, но помочь нам не могли, так как на лодке, имевшейся у них, уплыл к начальству младший лейтенант. После того, как я оттолкнулся от Яши Овсянникова, на поверхности воды показалась его спина, потом обратно погрузилась вводу и больше не появлялась.

Так мы потеряли еще одного товарища. На лодке меня переправили в штаб батальона, где одели в рваное обмундирование и выдали автомат. На той же лодке переправили на берег, откуда я ушел в штаб полка. Трое же солдат, оставшиеся на берегу Северного Донца занимаемом немцами, под прикрытием артогня были сняты приплывшей с обороны лодкой. В штаб полка они пришли позднее меня. Вызвали нас к начальнику штаба, он провел разбор поиска, указал на ошибки. Я знал больше неправильных действий, чем начштаба. Наши ошибки состояли в следующем:

1.Осмелев, на берегу занимаемом противником, мы пренебрегли правилами осторожности;

2.Не проявили должной бдительности. Солдаты ползали по земле в поисках окурков немецких сигарет, курили;

3.Не на должной высоте была маскировка;

4.Овсянников струсил, что привело его к гибели;

5.Через протоку нужно было переправиться только на одной лодке половиной состава, а другую оставить на берегу за кустами лозняка со второй половиной.

Ввиду большого разлива реки, разведку с переправой на берег занятый противником не производили, а с берега противник был невидим.

Начальство дало нам дней десять для подготовки личного состава. За эти десять дней получил пополнение, состоявшее из солдат разных возрастов. Были молодые необстрелянные, были сорокалетние и выше. Начальство полка: командир майор Масловский и начштаба капитан Дрожжевский, не считали нужным выделить нам молодых энергичных солдат. Каждый день со всех рот полка приходило пополнение, но пополнение это было плохого качества. Большинство солдат были старше сорока лет, многие не умели плавать, а некоторые с плохим зрением. Командиры рот присылали к нам самых плохих солдат, недисциплинированных, с физическими недостатками. Несмотря на наш рапорт по этому вопросу полковое начальство никаких мер не приняло.

Как только вода сошла, начались наши хождения по мукам, а вернее месяц трагедий.  Отец говорил, что те, кто не умел плавать − камнем шли на дно, тянула мокрая одежда, оружие.

Особенно страшно было, когда ты освещенный ракетами, сидишь в лодке, кругом свистят пули, а на дне реки лежат убитые товарищи, медленно уносимые течением, это все было видно из лодки. После каждой такой переправы возвращалось всего два-три человека. Очень редко удавалось спасти раненых.

В средине апреля в очередной раз поплыли на двух лодках за языком. Все шло хорошо. До берега оставалось метров пять. Несмотря на темноту, он был виден с растущим на нем кустарником. Вдруг раздался выстрел. В воздухе повисла ракета и снова, на сей раз в упор, нас начали расстреливать. В лодку идущую сзади упала мина, разбив ее в щепки, а все сидящие в ней пошли ко дну. В нашей лодке осталось трое: я, Павел Ковырялов (уроженец Воронежской обл.) и раненый Миша Коротков. Одно весло, выпущенное из рук убитым, уплыло, другое было перебито осколком, от него осталась одна лопатка. С помощью этого обломка и собственных рук, используемых в качестве весел, мы отплыли с этого места и медленно стали приближаться к нашему берегу.

Начало светать, когда мы подплыли к берегу. Водой берег был так обработан, что представлял собой стену высотой метра три с торчащими корнями деревьев. Вылезти наверх оказалось очень трудно. Трижды, держась за корни, я пытался влезть наверх. Два раза моя правая рука уже была на поверхности, но каждый раз, как только левой рукой я пытался добраться до поверхности, земля обваливалась. И я падал вниз в воду, которой было по колено, перемешанную с землей. Время нас торопило. Неумолимо приближался рассвет, которого мы не хотели. Найти новое место выхода на верх берега, с раненым было невозможно из-за его ранения в пах. Третья и четвертая попытки также оказались безрезультатными, хотя их я предпринимал со спины Павла Ковырялова.

На улице почти светло. Нас спасал поднявшийся над водой туман. Тогда мы сняли с себя все ремни и связали их. На уровне головы голыми руками сделали небольшую ступеньку. И снова, уже в шестой раз встал я на плечи Павла. Левую ногу поставил на вырытую ступеньку, держась правой рукой за поверхность и, осторожно с большим трудом наконец-то забрался наверх. После этого бросил вниз конец связанных ремней. Павел обвязал им раненого. Осторожно я начал тянуть его вверх, а Павел помогал мне снизу. И вот радость – раненый наверху. Павла вытащили довольно быстро, тоже с помощью ремней.

Отползли за деревья, которые находились метрах в десяти. Нам нужен отдых, так как мы выбились из сил. На отдых мы решили потратить десять минут, но не прошло и половины времени, как из-за деревьев появились первые солнечные лучи. Оставаться тут стало опасно. Мы отползли дальше в лес, подняли раненого и пошли в штаб батальона, держащего здесь оборону.

В это время в штабе батальона находился инструктор пропаганды полка. Он приказал нам пройти по берегу и посмотреть, не выплыли ли раненые, а так же нет ли возле берега убитых, принесенных водой. Дали нам еще одного солдата, и пошли мы мокрые, грязные, голодные, проклиная, на чем свет стоит инструктора-капитана. По берегу идти невозможно, так как на нем все видно. Шли мы, прячась за деревьями, не подходя к берегу. В одном месте деревья росли близко к краю берега. В этом месте решили подползти к самому берегу, где стоял прошлогодний камыш.

Когда подползли ближе, то увидели на воде лодку, наполненную водой и в ней троих убитых. Думали, думали, как из нее вытащить убитых, но ничего не придумали. К лодке нельзя было подплыть, так как в нее беспрерывно попадали пули. Мы решили не терять живых ради убитых. Связали три гранаты и бросили их в лодку. На шум гранатного взрыва немцы открыли минометный огонь по всему берегу. Переждав минометный обстрел, мы пошли в штаб доложить о том, что ничего не нашли.

Капитан-инструктор нам не поверил. Мы пошли еще раз. На сей раз, поиск возглавлял сам капитан, но похождения этого "бравого" вояки были не долгими. Переходя не торопясь от дерева к дереву, он попал на мушку немецкому снайперу. Еле живого мы принесли его в штаб. Потом по прошествии дней трех, зам. начштаба полка по разведке сказал нам, что капитан умер.

Возвратясь в расположение штаба полка, не завтракая, зашли в землянку, вычистили оружие, легли спать. Часа через четыре пришел посыльный из штаба – нас вызывало начальство. Перед нами поставлена задача, ночью снова переправляться через реку. Перед вечером пошли в штаб батальона, а из штаба пошли на берег, где в кустах были спрятаны лодки. Лодки ежедневно делали новые, так как старые после каждой ночи превращались в обломки, которые уносила вода.

Отправлять нас в разведку, было приказано зам. начштаба по разведке старшему лейтенанту Попову. На берегу реки мы долго его прождали. Он пришел, когда уже начал сереть небосвод, начинался ранний рассвет. Этот доблестный вояка приказал нам быстро садиться в лодки. Но мы, видя бесполезность этой затеи, начали его отговаривать, мотивируя тем, что еще возле нашего берега всех нас перебьют. Тогда наш "доблестный" начальник вытащил пистолет, наставил в грудь сержанту и начал орать во всю свою глотку. Немцы услышали крик и сразу же открыли автоматно-пулеметный огонь по нашему берегу, а минометчики начали беглый огонь по всему лесу. Нам ничего не оставалось, как укрыться за деревьями.

Начальник же наш побежал и с перепугу залез в болото по самую шею, а оттуда выйти не может, ноги его начало засасывать. После обстрела пришлось его вытаскивать с помощью веревки. После этой ночи его перевели командиром роты, а новым начальником у нас стал лейтенант Мандрик. Вот так неся ежедневные потери, за двадцать пять раз ежедневных переправ, мы потеряли сто двадцать пять человек.

В ночь на 21 апреля 1943 г поплыли на одной лодке восемь человек. Ночь подходила к концу. Начал брезжить рассвет. До противоположного берега оставалось метров десять. Затаив дыхания, мы ждали, что вот-вот лодка упрется в берег, но вместо прикосновения лодки к земле, раздались автоматные очереди. Вдвоем с Павлом Ковыряловым мы успели выпрыгнуть из лодки. Остальные шесть человек остались убитыми в ней. Не сговариваясь, подплыли к кусту, свесившемуся над водой.

Обратно плыть поздно, так как на воде уже были видны даже небольшие плывущие предметы. Под кустом пришлось просидеть весь день по колено в грязи. За этот длинный день мы поочередно дважды поспали. Соблюдали все меры предосторожности и маскировки. С приближением вечера первоначально хотели плыть обратно, но потом передумали и решили выбраться на берег и попытаться взять языка.

Как только стемнело, выползли на берег и залегли возле небольшого куста, росшего возле тропки. Было совершенно темно. В такой темноте обнаружить нас можно было только с помощью фонарика. Пролежали полчаса и услышали справа от нас шорох, это приближался немецкий патруль. Дойдя до куста, за которым мы сидели немцы остановились, о чем-то поговорили и сели. Минуты через три наклонившись, начали закуривать, а перед этим они сняли каски.

Быстро за какие-то несколько секунд, может быть две или три, одновременно я ударил автоматом правого, а Павел гранатой левого. Немцу, которого ударил Павел, рот заткнули тряпкой и связали руки. Он еще не очухался от удара, поэтому лежал спокойно. Сразу обоих за ноги потащили под берег. Тот, которого ударил я, по-видимому был мертв, мы его спустили в воду. Свой блицкриг он продолжил по воде. Второму Павел, что-то сказал, мы развязали ему руки, спустили в воду, и он спокойненько поплыл к нашему берегу, а по бокам немного сзади плыли мы.

В первом часу ночи никем незамеченные вышли на наш берег, а через пятнадцать минут были в штабе батальона. В штабной землянке спал командир батальона, больше никого не было. Когда я разбудил его, он увидел перед собой немца и тут же вытащил пистолет, но потом, окончательно проснувшись, понял, что это за немец. Службу в батальоне несли плохо. Комбат позвонил в штаб полка. Нам приказано идти к полковому начальству. Несмотря на глубокую ночь из полка передали, чтобы быстрее вели пленного. Мокрые, грязные, голодные мы пошли в штаб полка. В штаб полка пришли около трех часов. Пленного допросили и в шестом часу утра сели в машину и поехали в штаб дивизии. В штабе дивизии пленный дал ценные показания и тогда начштаба дивизии (подполковник, фамилию которого не помню) вызвал нас на беседу. Эта беседа продолжалась минут двадцать. В конце беседы он объявил нам благодарность и направил в дивизионный дом отдыха, находящийся при медсанбате. (В этот дом отдыха направляли особо отличившихся солдат и сержантов сроком на неделю).

В дом отдыха подъехали на попутной машине. Медсанбат располагался в большой красивой деревне Поповка. Поселили к шестидесятилетней старухе, которая встретила нас не особенно гостеприимно, она была очень жадная. Кладовка, погреб, в котором стояло две кадки с соленым мясом и множество разных продуктов, чердак был заставлен мешками с крупами и сухими фруктами. В столовой, располагавшейся в палатке, кормили плохо, поэтому мы все время хотели есть. У старухи же ничего не выпросишь. Но подошла пора копать землю в огороде и засевать грядки овощами. Вот тут старушенция и вынуждена была обратиться к нам за помощью. Прежде чем пойти копать землю, мы договорились с ней, что она будет нас хорошо кормить. И уже после того, как мы вскопали всю землю и засеяли грядки, отношение к нам со стороны старухи изменилось в лучшую сторону. После копки земли подремонтировали и двор.

В день прибытия нас осмотрела врач, молодая женщина, которая обошлась с нами не очень любезно. Но на следующий день отношение врача к нам в корне изменилось. Дело в том, что к вечеру того же дня я встретил медсестру, которой в начале марта сдал раненую женщину-врача. Пришел я на укол и тут медсестра, которая сделала мне укол, говорит, что она меня знает. Рассказала, как мы привезли раненую. Я ее тоже узнал, тогда она мне говорит, что эта врач здесь. И она очень хочет увидеть того сержанта, который ее спас. Оказалось, что это она и принимала нас утром. Верно в лицо ей я почти, что не смотрел, была эта мадам не в духе и ворчала.

На следующий день, в начале девятого часа пришел посыльный с приглашением меня на прием. Павел был удивлен, почему меня одного? Я пошел. Приема никакого не было, просто со мной хотели познакомиться. Встретили меня очень радушно. Поговорили о делах солдатских, а в заключение разговора врачиха пригласила меня к шести часам вечера на квартиру в гости (жили они на квартирах у жителей деревни). Идти в гости мне не очень хотелось, так как было тепло, а мы еще ходили в зимнем обмундировании. Да еще ватные брюки, в которых я был, в трех местах были прожженные. Но раз пригласили, то идти нужно.

Пришел по адресу и был очень удивлен увиденному. В комнате накрыт стол, на котором аккуратно разложенная по тарелкам лежала колбаса, свиная тушенка, моченые яблоки, соленые огурцы, много хлеба, появилась жареная картошка, стояла четверка спирта. Встреча-знакомство прошла очень хорошо. Выпили спирта, медсестра, которая тоже здесь была, запела песню, мы тоже начали петь. Но самое главное досыта наелся первый раз за последние три месяца. Отдых наш быстро подошел к концу и распрощавшись со знакомыми, мы ушли в часть.

Снова начались военные будни. Пока мы отсутствовали, река вошла в берега. Мы много времени уделяли наблюдению за противником, но иногда нас посылали на занятый им берег. Все походы на противоположный берег результатов не давали, только после каждой переправы мы недосчитывались нескольких солдат.

В день Пасхи тридцатого апреля, это единственный день, когда нам повезло, часов в семь вечера вызвал нас комполка майор Масловский. На сей раз он был весел и добр, так как днем получил награду, орден Красной звезды. Без смущения и совести сказал, что орден получил за языка приведенного нами. Поставил задачу на переправу на тот берег и взятие языка.

Часов в двенадцать группой в пятнадцать человек на двух лодках мы начали переправляться. Стояла темная тихая ночь, стрельбы не было, ничто не шелохнулось. На удивление нам, подплыли к берегу тихо и спокойно. Вышли на берег и пошли по направлению немецких окопов. Метров за пятьдесят от окопов услышали музыку. Немцы праздновали Пасху. Играл патефон, исполнялась "Катюша". Пьяная немчура пела песни. Оставшиеся метры проползли. Возле бруствера окопа залегли, прислушиваясь к звукам. По-видимому, все дежурные пулеметчики и ракетчики ушли пьянствовать. Сошли в окоп, разделились на две группы, одна по ходу сообщения пошла влево, другая вправо.

Наша группа, ушедшая влево, подошла к блиндажу, в котором стоял пулемет и спали два солдата. Спящих быстро с помощью ножей ликвидировали, затвор из пулемета вынули и забросили в одну сторону, а пулемет в другую. Залегли возле дота, стали ожидать сообщение от группы ушедшей вправо. Через несколько минут пришел солдат, который сообщил, что второй дот тоже в наших руках. Пятеро солдат противника не успели понять кто перед ними, как были уничтожены. Чтобы немец не заподозрил неладное, патефон все исполнял знаменитую русскую "Катюшу".

Командир взвода лейтенант Бакаев Валентин Николаевич (москвич) написал донесение комполка. А пока он писал донесение, слева от блиндажа по ходу сообщения подошел пьяный немецкий офицер. На офицера навалилось сразу пять человек, так что он не успел и пикнуть, как в рот ему воткнули кляп из масляных тряпок, которыми его солдаты чистили и смазывали оружие. Связали ему руки и в сопровождении трех солдат отправили к полковому начальству, а сами остались в окопе. Было тихо, ничто не нарушало тишину летней ночи.

Через час к нам прибыла рота автоматчиков, а за ней беспрерывно стали подходить стрелковые роты. К рассвету немцы очухались от пьянки, но окоп длиной в 2 км был уже занят нашими войсками. За ночь переправили двадцать 45 и 76 мм пушек, пять танков Т-34. Переправились все полки нашей дивизии без тылов и один полк соседней дивизии. Всю ночь расширяли плацдарм, К шести утра он был расширен на пять километров по фронту и два км в глубину. Освободили четвертую часть села Привольное, расположенного вдоль берега реки Северный Донец.

Украинское село Привольное утопало в садах, очень чистое и красивое, насчитывало оно около пятисот домов. В шесть часов утра нам поступила команда: "Окопаться". Окопаться же было очень трудно, так как под слоем земли толщиной в 40-50 сантиметров оказался слой камня толщиной сантиметров в двадцать, который саперной лопаткой взять невозможно. Но мы в селе разыскали ломы, и с их помощью работа стала продвигаться вперед.

Около десяти часов противник начал артподготовку, а затем в наступление пошла пехота в сопровождении танков. Разгорелся сильный бой. С противоположного берега интенсивный огонь вела наша артиллерия и "Катюши". В воздухе шел беспрерывный бой наших истребителей с немецкими. Немцы ввели в бой крупные силы, поэтому мы еле успевали отражать одну атаку за другой. На правом фланге шел рукопашный бой в нашей траншее, куда противник сумел войти. Положение восстановили с помощью роты прибывшей из резерва комполка.

С большим трудом противника отбили, он уполз зализывать раны. Не успели мы очистить окоп от убитых и раненых, как началась бомбежка. В налете участвовало до тридцати бомбардировщиком Ю-87. Вся оборонительная линия превратилась в воронки. После бомбежки снова началась атака, противник в двух местах опять зашел в наш окоп. Но все кто прыгнул в наш окоп так и остался лежать в нем, и выброшен был нашими солдатами после боя.

Весь день отбивали атаки, которые следовали одна за другой. К вечеру наши силы были на пределе, так как день был очень трудный. Нами было отбито шесть атак, да к тому же еще палило солнце. Все уцелевшие солдаты и офицеры мечтали об ужине и отдыхе. Ужин нам принесли, а отдохнуть так и не пришлось. Как только стемнело противник начал очередную атаку.

Всю ночь мы отбивали атаки противника, а на рассвете сами пошли в наступление. Хоть и малыми силами мы наступали, но все же нам удалось расширить плацдарм еще на восемьсот метров в глубину. Но самое главное мы заняли господствующую над местностью высотку. И снова, как и накануне, весь день мы отбивались от наседавшего противника.

С наступлением вечера бой затих. После ужина расчищали завалы в окопах, пополняли боеприпасы и поочередно отдыхали. Всю ночь наши "кукурузники" бомбили немецкую оборону, а с рассветом уже немецкая авиация начала бомбить нас. Начался третий день попыток немцев выгнать нас с плацдарма. С самолета они разбросали листовки, обещая утопить нас в Донце.

Снова весь день шел жаркий бой, не прекращающийся ни на минуту. Все вокруг было завалено убитыми нашими и немецкими солдатами, так как убирать и зарывать их, не было никакой возможности. От жары они вздулись, лежали как бочата. Воздух был пропитан приторно-сладким запахом, трудно было дышать. К вечеру чувствую по атакам, противник выдохся, да и мы тоже.

Такие бои шли целую неделю. Потом натиск противника стал слабее и слабее. А через десять дней, по-видимому, убедившись в бесплодности своих намерений, наступление немцы совсем прекратили. Наступило затишье, только в воздухе шла война. Немцы бомбили нас, а наши немцев. Все равно потери от бомбежек были ежедневные, а мы разведчики тем более несли потери, так как разведка не имела перерывов в своей работе. Мы вели наблюдение за противником и днем и ночью.

Через день я вел наблюдение из-под подбитого танка Т-34, стоящего на ничейной полосе. Однажды пришел к нам комполка и отругал командира взвода за то, что он сам мало ходит в разведку. Для лейтенанта, который пошел вести наблюдение из-под танка, этот день стал последним днем в его жизни. Пронаблюдав некоторое время из-под танка, и ничего не заметив подозрительного, он выполз из-под него. Вот тут-то пуля снайпера и прекратила осуществление его намерений. Схоронили лейтенанта Бакаева В.Н. в воронке от разорвавшейся авиабомбы.

А похоронку по ошибке отправили на моего отца, тоже Бакаева В.Н. Можно представить горе его родителей. Потом была и еще одна похоронка. В общем, как в песне тех лет, – "дважды был похоронен заживо…".

На следующее утро вызвал меня начальник штаба полка. Он поставил задачу на взятие языка. Подобрал я семь человек, днем определили место поиска, а вечером часов в десять пришли в окопы. В течение двух часов наблюдали за обороной противника. Кругом было тихо, только на правом фланге изредка раздавались пулеметные очереди. Окопы противника находились метрах в пятидесяти от наших, поэтому весь путь мы решили проделать ползком.

Находясь в непосредственной близости от окопов противника, а точнее возле бруствера начали наблюдать. Долго никого не было, потом слева от нас послышались шаги. Подошел немец выстрелил из ракетницы, а сам скрылся из поля зрения, как потом выяснилось он сел. В это время противник открыл артиллерийский огонь, который производился простыми и термитными снарядами. Хоть обстреливали наши окопы, но это хорошо помогло нам разведчикам. Удушающий дым, приносимый слабым ветерком, шел в сторону окопов противника. Воспользовавшись помощью немецких артиллеристов и ветра, мы спрыгнули в окоп возле сидящего немца. От перепуга он не издал ни единого звука. Вытащив пленного, мы поползли обратно, а через десять минут уже были в своем окопе.

Поиск продолжался всего тридцать минут. Весь следующий день разведчики отдыхали, выставив в двух местах наблюдателей. Перед заходом солнца, в этот же день, при выходе из штабного блиндажа, разорвавшимся снарядом убило комполка майора Масловского. Схоронили его на следующий день в лесочке на противоположном берегу.

Через два дня к нам пришел новый командир взвода лейтенант Клюев. А я, воспользовавшись отсутствием комвзвода, подал рапорт начштабу полка о переводе меня в стрелковую роту. Взяв рапорт, начштаба сказал: "Как приведешь языка, так сразу отпущу".

Снова в пехоте

Через пять дней меня перевели в стрелковую роту.

В роте я встретился со своим старым знакомым лейтенантом Яшиным, который направил меня во взвод держащий оборону на территории двора шахты. Наземные постройки шахты были полностью разрушены. В этих развалинах и держал оборону взвод, в который я прибыл. Окопы копать невозможно или почти невозможно. Так как под слоем земли, толщиной сантиметров в семьдесят, залегал бутовый камень. Поэтому впереди окопа был навален бруствер из остатков разрушенных зданий, толщиной с метр. Взвод состоял из пятнадцати человек. Находился он метрах в двухстах впереди других взводов. Ходами сообщения он не был соединен с другими взводами. Сидели мы оторванные от остального мира и соединенные с ним тонкой ниточкой полевого телефона. Ежедневно температура воздуха превышала тридцать градусов, да бесконечные схватки с противником.

Сначала применяли стрелковое оружие, а потом пользоваться им совсем перестали. Ежедневно шли гранатные бои. Особенно они разгорались ночью. Каждую ночь под покровом темноты немцы выпрыгивали из своего окопа и бежали в нашу сторону. Не теряя и секунды, мы начинали забрасывать их гранатами, а тех, что вбегали на бруствер расстреливали с автоматов, пистолетов, а иногда и ножом. Чтобы хорошо видеть атакующих, одновременно с гранатами бросали термитные шары, при горении которых хорошо освещалась местность. Еду приносили нам ночью сразу на весь день, а также по фляге воды. Каждый день, начиная с рассвета и дотемна, бомбили нас два истребителя, которых мы прозвали "приданными". В довершение ко всему появились полчища блох, не дававших покоя ни днем, ни ночью, и одуряющий запах разлагающихся трупов.

Слева от нашего окопа высился террикон шахтной породы, а на нем пулеметная точка немцев. Этот пулемет обстреливал наши позиции, от его огня наши подразделения несли немалые потери. Вновь прибывший комполка подполковник Мамедов приказал разведчикам уничтожить его. Дважды разведчики пытались влезть на него, и каждый раз, поднявшись на высоту пять-семь метров, осыпавшаяся сверху земля их сбивала, а некоторых заваливала. Несмотря на обещание наградить храбрецов орденами "Красного знамени" желающих не находилось.

Но наконец нашелся храбрец, им оказалась девушка Валя Иванова, уроженка Ивановской обл., которая у комполка была в качестве домашней работницы. Однажды ночью в сопровождении четверых разведчиков она сделала попытку забраться на террикон. Поднявшись метров на десять, она обнаружила себя, пулеметчики из ячейки бросили две гранаты, а артиллерия термитными снарядами троих из пятерых сожгла. На другой вечер разведчикам приказано было, тело "храбрейшей из храбрых" доставить в расположение штаба полка и захоронить с почестями. При выносе тела с ничейной полосы потеряли еще трех человек, одного убило, двоих ранило. Вот таков конец жизненного пути сожительницы и холуя комполка. Два же солдата, которые сожжены были вместе с девушкой, остались лежать там, где их застала смерть.

Все же уничтожение пулеметного гнезда не обошлось без нас. Однажды ночью командир полка пришел в роту и приказал комроты подобрать людей для уничтожения пулемета. Комроты тут же вызвал нашего взводного. Получив задачу на уничтожение пулеметного гнезда, комвзвода вернулся и тут же мы приступили к подбору людей. Отобрали семь человек. В эту группу вошел и я, возглавлял ее комвзвода.

Бесшумно вышли из окопа, и пошли вправо. Благополучно миновали оборону немцев, и пошли к террикону туда, откуда немцы заходят на террикон. Террикон имел форму скирды, вот по верху вдоль всей насыпи и была прорыта траншея, по которой ходили немцы. Оставив четверых при входе в траншею, мы трое пошли наверх. Шли осторожно, через каждые четыре-пять шагов прислушивались, дошли до ячейки, немцев застали спящими. С помощью ножей и гранаты покончили с ними. Выбросив их на склон террикона, послали за солдатами из охранения. Двух пришедших солдат с пулеметом поставили в ячейке, а еще двух у входа на террикон.

Через некоторое время у входа в траншею, идущую на террикон, появились два немецких солдата. Солдаты, шедшие на смену тем, которых уже нет в живых, остановились и стали закуривать. Воспользовавшись таким случаем, ударили каждого по голове, в рот по тряпке, руки связали и утащили к себе в окоп. Тут же позвонили комроты, а через полчаса к нам на помощь прислали взвод автоматчиков и взвод стрелков, с которыми пришел комроты, а нас послали занимать оборону у входа на террикон.

Из-за этого террикона столько крови пролилось, что этой кровью весь бы его можно было облить. После того, как мы его заняли, пять дней и ночей не смолкала бомбежка. Гремели взрывы артиллерийских снарядов и мин, противник шел в беспрерывные атаки, а мы их отбивали и сами контратаковали его.

Шестые сутки начались тихо и спокойно. Всю следующую ночь по дороге находящейся от нас километрах в четырех гудели немецкие танки, шедшие с юга на север. А утром самолет разбросал листовки, гитлеровцы второй раз обещали нас утопить в Донце. Артиллерийская батарея, ежедневно обстреливавшая нас по несколько раз в сутки, замолкла. На следующий день перед заходом солнца к нам перебежал немецкий повар, который сказал, что на нас готовится наступление. Начальство приняло экстренные меры. На следующий день в лесу за Донцом появились две бригады, одна танковая, другая минометная ("Катюши"). Прибывали еще части, которые занимали вторую линию обороны по берегу реки. Справа от нас заняла оборону штрафная рота, личного состава в ней было пятьсот человек.

Интересный случай произошел двадцать второго июня 1943 года. Рано утром, часов в шесть вылез из своего окопа длинный немец, подошел к проволочному заграждению и начал кричать "Рус, иди сюда!". Один наш солдат вылез из окопа и пошел в сторону немца. Остановившись возле проволочного заграждения, начал разговаривать с ним. Мы держим их на прицеле и наблюдаем за их действиями. Немец снял шинель, бросил ее на проволочное заграждение, протянул руку нашему солдату и наш солдат оказался за проволочным заграждением. Немец взял его под руку и увел в свой окоп. Через некоторое время в блиндаже послышались песни.

Примерно через час немец с нашим солдатом вылезли из окопа и направились в сторону наших окопов, в руках оба чего-то несли. Опять с помощью шинели и фрица солдат перелез через проволочное заграждение и сильно покачиваясь, пошел в нашу сторону. Когда он подошел к окопу и спрыгнул в него, то мы увидели в руках у него бутылку шнапса, две пачки галет и две банки консервов. Сам он был сильно пьян. Немцы просили его принести им водки, шпику, ржаного хлеба. Часа в четыре дня солдат опять пошел к немцам, прихватив с собой фляжку водки, буханку хлеба, кусок сала. Возвратился обратно снова пьяный и с гостинцем.

Часа через два после возвращения солдата изъявил желание пойти к немцам еще один "герой", по национальности узбек. Комвзвода разрешил ему и он ушел. Через некоторое время из немецкого блиндажа послышалось заунывное пение узбека, а еще через полчаса он вышел из окопа в сопровождении немца, который что-то нес в руках. Когда наш солдат-узбек перелез через проволочное заграждение, немец передал ему то, что он нес. При приближении солдата мы увидели в руках у него котелок, который он держал обеими руками. Когда же он спрыгнул в окоп, то мы увидели кровь у него, на обоих висках. Присмотревшись внимательно, увидели отсутствие обеих ушных раковин. Солдат был пьян, а из глаз у него текли слезы.

Из его рассказа мы узнали следующее. Когда он зашел к немцам в блиндаж, они усадили его, налили полкотелка вина и начали угощать. Жадность заставила его выпить все вино сразу. Потом, окосев, он начал петь свои заунывные арии. Во время пения сзади подошел немец, оттянул ухо и чем-то по нему стукнул, а потом, то же самое проделал со вторым ухом. Из его рассказа: "Я почувствовал боль, дотронулся до одного уха, а его нет, одна кровь, дотронулся до второго уха, его тоже нет и тоже кровь. Сначала я не понял, что мне отрезали уши, а когда мне подали котелок, из которого я пил вино, то в нем увидел свои уши, плавающие в растительном масле".

Об этом случае узнал командир полка. Он пришел в роту, первого солдата похвалил за храбрость, второго – узбека, отправили в санчасть, а после выздоровления отдали под суд военного трибунала. Оказывается в блиндаже у немцев, своим пением он восхвалял немецкую армию. Лейтенанта комвзвода разжаловал в сержанты. Запретил всякое общение с немецкими солдатами.

Через два дня утром, как только рассветало, по нашей обороне был открыт артиллерийско-минометный огонь, продолжавшийся минут двадцать. Огневой вал еще свирепствовал в нашей обороне, а за ним бежали цепи пьяной немчуры. Противник был встречен сильным автоматно-пулеметным огнем. В ход были пущены гранаты, огнеметы, на некоторых участках противник ворвался в наши окопы, шла рукопашная. Через полчаса от наступающих никого не осталось. Единицы убежали обратно в свои окопы.

Во время рукопашной обе противоборствующие стороны ругались по-русски. У захваченных пленных узнали, что против нас выступали "власовцы".

Последующие дни были тихими и спокойными. Противник не проявлял активности, мы тоже сидели тихо. В последних числах июля разведчики взяли языка, от которого никаких сведений не получили. Стояла жаркая погода начала июля, в некоторые дни температура воздуха доходила до 37˚. Несмотря на близость реки, нас всегда мучила жажда, так как подходы к реке простреливались с левого фланга. Там была высотка, с которой все было видно.

Шестого июля из сводки Совинформбюро, мы узнали о начале битвы на Курской дуге, а это в ста километрах от нас. После получения известия о битве на Курской дуге мы поняли, что немцы нас дезинформировали. Немецкие танки, прошедшие ночью в конце июня, ушли на Курскую дугу, арт.батарея, которая не давала нам спокоя, тоже туда отправилась, а перебежавший повар специально заслан для дезинформации. Противнику нужно было, чтобы на наш участок, как можно больше было передислоцировано частей из района Курской дуги. В это время у нас шла активная подготовка к наступлению.

Одновременно с подготовкой к наступлению, в частях начала свирепствовать малярия, которая не обошла и меня, так как малярией я болел с 1937г. Несмотря на лечение, каждое лето она вновь давала о себе знать. У нас в полку болело до 50℅ личного состава во главе с комполка. Тех, кто длительное время болел, отправляли на лечение сначала в полковую санчасть. Затем направляли в госпиталь, открытый специально для маляриков, расположенный в деревне километрах в восьми от санчасти.

Нас поселили на хуторе в двух километрах от деревни. Каждое утро и вечер приходила из госпиталя сестра. Она ходила по домам, где жили больные, раздавала таблетки акрихина или порошки хины и делала уколы. Через две недели, после курса лечения, нас выписали и направили по своим частям. С тех пор ко мне малярия не возвращалась.

По прибытии в полк мы поняли, что скоро начнется наступление. А через два дня ночью сняли нас с обороны, вывели за Донец и мы пошли вниз по течению реки в сторону Красного лимана. (Красный лиман это районный центр Ворошиловградской области). Не дойдя, километров пять до Красного лимана, остановились. Перед нами был высокий берег Донца с сидящими там немцами. Армейское начальство своим приказом сделало нашу дивизию – дивизией прорыва.

Вот этой дивизии и предстояло форсировать Донец, влезть на высокий берег, выбить противника из укреплений и продолжать наступление дальше. За несколько дней до нас эту задачу выполняла другая дивизия, у которой ничего не вышло. Теперь мы должны были, во что бы то ни стало, овладеть укрепленным рубежом противника. Три дня и ночи проводились занятия по овладению таким рубежом обороны, а на четвертую ночь без шума и крика начали переправу на лодках.

Ширина Донца в этом месте метров пятьдесят. Переправились быстро и начали подниматься вверх по склону берега, противник как будь-то спал. Но как поднялись, нас встретили ружейно-пулеметным и артиллерийско-минометным огнем. Пришлось залечь, ожидая подхода других подразделений. Как только основная масса людей накопилась на рубеже для броска, по сигналу зеленая ракета побежали к окопам противника, сходу ворвались в них, и началась драка. Бросали гранаты, стреляли из автоматов, а в некоторых местах шла рукопашная. Бились автоматами, лопатками, винтовками – как кольями.

Первую линию обороны взяли, а метров через пятьсот была вторая, ее взять никак не могли. Дали команду окопаться.

Наступил ранний рассвет, в воздухе появилась авиация противника, которая начала нас бомбить. Отбомбившись, одна группа улетела, на смену ей подлетала вторая. Но бомбить ей уже пришлось место не занятое нашими подразделениями, так как наперерез ей шла девятка наших истребителей. А за ней "Илы", которые начали бомбить расположение противника.

В воздухе шла такая карусель, что не разберешь, где наши, где немцы. Мы же прижались к земле и ждали, когда все это закончится. Часу в девятом еще пятнадцать "Илов" бомбили противника.

Воспользовавшись замешательством противника, наши начали быстрое продвижение вперед. К десяти часам заняли и этот рубеж. Следом за нами появились другие части, которые должны были развить успех наступления. Но наступление замедлилось, так как километрах в пяти была еще одна линия обороны.

Эта линия оказалась крепким орешком. Располагалась она на возвышенностях. Подходы к ним заминированы, на склонах тоже везде мины и пулеметные гнезда, а наверху доты, дзоты и броневые колпаки, под которыми сидели пулеметчики, и были малокалиберные пушки. Несколько раз оборону противника бомбила наша авиация, но взять ее так и не удалось. После очередной бомбежки, как только немцы зашевелились, ожидая нашей атаки, наша артиллерия открыла огонь, который продолжался сорок минут. Через каждые десять минут огонь, то перемещался вглубь обороны, то вновь возвращался на переднюю линию. Когда противник убегал из окопов передней линии во вторую, огонь переносился туда.

Как только закончила работу артиллерия, сзади нас появились танки с десантом на броне. Мы тоже побежали, прячась за ними. На оборонительном рубеже все было разворочено, везде зияли воронки от бомб и снарядов. Противник парализован, сопротивление оказывали отдельные солдаты, часть солдат показывала нам пятки, а более разумные подняли руки. С высоток мы увидели расстилающуюся перед нами равнину, по которой шли наши танки с десантом на борту.

Нам приказали строиться. Быстро построившись, вышли на дорогу, и пошли вслед отступающему противнику. А он не остановится до следующего оборонительного рубежа или крупного населенного пункта. Возможно это путь в несколько часов. Время около трех часов, безжалостно палит солнце. Хочется есть, пить, а полевые кухни где-то сзади, воды нет. Часам к семи на горизонте появился населенный пункт.

Развернулись в цепь, быстрым шагом начали сближаться с ним. Не дошли метров пятьсот, как по нам открыли огонь минометчики и пулеметчики. Броском мы вышли из-под минометного огня, но когда ближе подошли к селу – в дело вступили автоматчики противника. Снова завязался бой, который продолжался около полутора часов. Наконец противник сел в машины и удрал.

Нам, находившимся почти десять часов в бою, дали отдых. Разместились, кто где смог, поужинали и легли спать. Спать солдату долго не давали, чтобы он не зажирел. В три часа утра подняли и снова в путь. Шли до двенадцати часов. К нашему удивлению, мы опять пришли на берег Донца. Перед нами простирался болотистый берег, заросший камышом. За болотом населенный пункт под названием "Райский городок", там был противник. Приказано отдыхать. Расположились мы под кустами с целью маскировки, да и прятаться от лучей палящего солнца в тени кустов было хорошо.

Занимались подготовкой к предстоящему бою. Чистили оружие, пополняли боеприпасами подсумки, вещмешки, заряжали магазины автоматов и пулеметов.

Перед вечером привели старика и мальчишку лет пятнадцати, это были проводники. Ширина болотистой местности около двух километров. После ужина легли спать. Разбудили нас в час ночи. Начали собираться. В два часа пошли двумя колоннами, одну повел старик, другую мальчишка. Путь был трудный, так как глубина не везде одинаковая, встречались ямы, кочки. В ямы проваливались по шейку, а иногда с головой, об кочки спотыкались и падали. Все были грязные, в нос лез запах болотной гнили, лицо и руки искусали комары, которых было очень много. Но ни один, упавший или искупавшийся с головкой в этом бассейне, не издал и одного звука. На берег вышли тихо.

Оказывается, противник занимал оборону на возвышенностях за селом. А тут на берегу он нас не ждал, по-видимому думая, что мы тут не пройдем. Наступал рассвет, когда мы подошли к обороне противника. Как залегли, так сразу артиллеристы открыли огонь на тридцать минут, а затем появились "Илы". Как они отбомбились, сразу началась атака. На возвышенности шли прямо по минным полям. Противник начал оказывать яростное сопротивление но, несмотря на это, мы все лезли и лезли вверх. Добрались до окопов, завязалась рукопашная, в которой нами была одержана быстрая победа.

Противник начал отходить по дороге на г. Славянск, Донецкой области. До Славянска было четыре-пять километров, а перед ним снова возвышенности, на которых оборона противника. Внутри этих возвышенностей соляные копи, там залегал толстый слой поваренной соли.

Высотки эти сходу взять не удалось, так как мы чувствовали сильную усталость. Наши танки ушли влево от нас, а артиллерия произвела двадцатиминутный налет, результаты которого были мизерными. Большинство огневых точек остались не уничтоженными. Местность, прилегающая к высоткам настолько ровная, что некуда спрятать голову. Дважды ходили мы в атаку и оба раза возвращались в исходное положение. Измученным дневными боями нам, голодным, томимым жаждой, дали короткий отдых. Как стемнело, принесли ужин, а за водой ходили в болото, которое переходили ночью. Вытаскивали раненых, а убитые оставались там, где их застала смерть. Наконец солдаты легли отдыхать, выставив наблюдателей.

Часа через четыре-пять нас подняли, в полной тишине мы полезли вверх по высоткам. Но внезапности не получилось, мы были обнаружены. Началась рубка, только без клинков. Все же часа через два противник был выбит из траншей-окопов.

Километрах в двух виднелся Славянск, до которого оборонительных сооружений не было. На окраине города проходила одна линия окопов, которую быстро очистили от противника. Завязался бой за город Славянск – районный центр Ворошиловградской области. Городок был небольшой, большинство строений деревянные, так что делать огневые точки под домами не было смысла. Такую огневую точку можно подорвать связкой гранат. Часа за два до темноты город был взят. Нам объявили отдых до утра.

А во время перехода через болото у нас пропал капитан, зам. комроты по политчасти. Как только взяли город, командир роты приказал мне взять десять человек и пойти на его поиски. Ходили мы около часа, но ничего не нашли. Зато увидели страшную картину. Полчища серых водяных крыс кишели возле убитых. Они выедали глаза, лица многих убитых отсутствовали, так как все, что можно съесть они съедали. Наши попытки прогнать этих страшилищ были тщетны. От одних убитых мы их прогоняем, а они бегут к другим. Капитана мы так и не нашли.

Вернувшись обратно, легли спать. А утром после завтрака продолжили свой путь. Весь день шли до позднего вечера, противник нигде не встретился. Ночевали в поле. Среди ночи часовые заметили группу людей, идущих в нашем направлении. На окрик часового ответили на немецком языке. Сразу все изготовились к бою, но фрицы подняли руки. Это была группа солдат в количестве двадцати человек, отставшая от своей части. Пленных обезоружили в стороне от нас, положили на землю, приказав им спать, а для охраны выделили четырех солдат. Утром снова в путь, а пленных отправили в тыл с двумя автоматчиками. Прошло часа три, как мы вышли с места ночлега.

И вот на дороге попадается нам пропавший капитан. Идет он навстречу нам с перевязанной рукой. Командир батальона стал выяснять, где он был и почему не со своим подразделением, а потом потребовал развязать руку. Но капитан отказался выполнить это. Тогда это сделали с помощью солдат. Оказалось, что у него нет никакого ранения. Незадачливого капитана отвели в особый отдел. Потом выяснилось, что это самый настоящий самозванец, забравший документы у убитого, а от нас дезертировавший, чтобы спасти свою шкуру. Самозванец угодил в штрафную роту.

Выбитый с оборонительных рубежей противник отступал на машинах, не задерживаясь в поле. Мы же преследовали его пешком. Шли три дня, а на четвертый вдали увидели город. Это был Краматорск довольно большой город, стоящий на берегу небольшой реки. Возможно, это был Донец. Левый берег заболоченный, а на правом построен город с большим заводом тяжелого машиностроения. Перед городом мы стояли два дня, ждали пополнения. Наступать было некому, так как в предыдущих боях были большие потери. В ротах осталось по пятнадцать-двадцать человек без офицеров.

На вторые сутки ночью, пришло пополнение. Это были люди, выписавшиеся из госпиталей. До самого утра их распределяли по подразделениям, выдавали оружие и боеприпасы. Еще затемно накормили завтраком, а как начало светать пошли в наступление в полнейшей тишине. Все, кто умел плавать должны были форсировать реку вплавь. А не умеющие – на подручных средствах, используя для этого бревна, доски, двери, заборы, все это было приготовлено. Реку переплыли с малыми потерями, противник что-то мало стрелял. Окопы у него находились за огородами, были выкопаны и оборудованы на скорую руку. На участке, где наступал наш батальон, сопротивления почти не было. Как только мы ворвались в окопы, почти все фрицы подняли руки, а несколько человек оказавшие сопротивление были уничтожены.

К восьми часам город был наш. Противник оставил в городе заслон, а основными силами подался в сторону Запорожья. В бою за город мы понесли минимальные потери, в нашей роте было только трое раненых. Взяли пятьсот пленных. Единицы убегли вдогонку своим отступающим частям. Нам дали отдых, а на наше место пришла дивизия из резерва командования. Впереди был город Запорожье, сильно укрепленный узел обороны противника.

В течение недели мы получали пополнение, готовились к наступлению, отдыхали, купались в речке, несмотря на то, что было начало сентября. Укомплектовав подразделения до половины положенного по штату, нам приказали готовиться к выступлению. Утром следующего дня, построившись в колонну, мы пошли в сторону Запорожья. Шли по равнине, на которой селения были очень редкие, за весь день нам не встретилось ни одного населенного пункта. В средине дня перешли противотанковый ров, выкопанный населением по приказу немцев для защиты от наших танков. Длина этого рва была триста километров. Поля вдоль дороги заросли бурьяном. Обрабатывалась и засевалась земля, расположенная только вблизи населенных пунктов.

Путь длиной в семьдесят километров мы прошли за два дня.

Это был 1943 год, а не 1941-1942 годы. Оба дня ни один вражеский самолет нас не побеспокоил. Спесь гитлеровских вояк сбита, многие ассы геринга остались лежать в нашей земле, по-видимому им было не до нас. К вечеру второго дня мы пришли в район расположения наших частей, обложивших гитлеровцев с суши. Заняли оборону и окопались. Несколько дней шла подготовка к штурму города.

И вот настал день штурма. Артиллерийская подготовка, начавшаяся рано утром, продолжалась шестьдесят минут. За ней штурмовики пробомбили всю оборону, а за штурмовиками снова двадцатиминутная артподготовка. Еще не закончилась вторая артподготовка, а пехота уже пошла вперед вслед за ней. Запорожье было опоясано тремя линиями окопов, в глубину они занимали восемь километров. Перед каждым окопом были заграждения из колючей проволоки и минные поля. Так что, только через шесть часов мы преодолели последнюю линию окопов и вышли на окраину города.

Много наших солдат осталось лежать на подступах к городу. Всю ночь в городе шел жаркий бой. Особенно трудно давалось взятие каменных зданий, так как все они были превращены в огневые точки. В подвальных помещениях с легкими пушками и крупнокалиберными пулеметами, на верхних этажах с пулеметными точками и автоматчиками. Взятие города продвигалось быстро.

Наш батальон, наступал на правом фланге полка. К пяти часам утра мы вышли к поселку им. Тельмана, находившемуся метрах в семистах от плотины Днепрогеса. До Днепра осталось метров пятьсот. Отступающий перед нами противник начал метаться из стороны в сторону, ища выход из маленького мешка, в который мы его загнали. Но деться ему было некуда, выход закупорен. Поэтому часть из них начала сопротивляться, чувствуя свою обреченность, а некоторые бросались в Днепр и плыли на остров Хортицу.

Остров Хортица расположен посредине Днепра, длина его одиннадцать километров, а ширина четыре. В былые времена на нем была столица Запорожской Сечи. Запорожские казаки были форпостом Руси на юге Украины, защищая ее от набегов татар, половцев и других диких племен.

Город был освобожден, то есть взят штурмом, о чем говорилось в приказе Верховного главнокомандующего маршала Сталина. В этот день столица нашей родины Москва салютовала войскам, освободившим г. Запорожье, двенадцатью залпами из ста двадцати четырех орудий. Войска заняли оборону по берегу реки и на окраинах города, выходящих к Днепру. Наступило затишье, а для нас оборона это и отдых, по сравнению с наступлением. Оборона обороной, а перед нами текла широкая река, которую предстояло форсировать. Поэтому шла подготовка к форсированию реки.

Десятого октября был теплый, тихий пасмурный день. После обеда солдаты, располагавшиеся в окопах, блиндажах и т.д., пели песни. Все располагало к благодушию и мечтаниям. Ближе к вечеру запахло "грозой". Приходили посыльные, звонили телефоны, командиров вызывало начальство. Раньше обычного объявили на ужин. После ужина в окопах оставили меньшую часть солдат, а большую вывели в тыл, где объявили о предстоящем форсировании Днепра, с выходом на остров Хортицу. Подготовка проходила в полнейшей тишине и секретности.

В десять часов вечера стали выдвигаться к берегу, неся лодки и весла. Между тем погода начала портиться, поднялся ветер, пошел мелкий дождь. На берегу занятом противником была тишина, даже ракет и тех не видно, все попрятались от непогоды. В двенадцать часов ночи начали посадку в лодки. Первая партия отчалила в направлении острова, в нее попала и наша рота. Высадились мы и тихо начали продвигаться вперед, а лодки ушли за второй партией. Продвинувшись метров на триста, залегли, ожидая подхода оставшихся подразделений полка.

Ветер все крепчал, а дождик из мелкого превратился в ливень. Ожидание остальных подразделений продолжалось часа полтора. После высадки последней партии лодки отправили обратно, этим нам дали понять, что обратного пути для нас нет. Начали продвигаться вперед и только метрах в пятистах от берега натолкнулись на оборону противника. Первую линию обороны взяли без остановки. Окрыленные успехом, продолжили продвижение вперед. Углубившись километров до трех вглубь острова, встретили вторую линию обороны, которую взять нам не удалось. Противник начал беспрерывные атаки пехоты в сопровождении танков.

В темноте ночи все перемешалось, временами нельзя было понять, где наши и где немцы. Танки давили и расстреливали всех подряд и немцев и наших. С нашей же стороны в поддержку нам ничего не делалось.

Стерлось в моей памяти количество атак произведенных противником и отбитых нами, помню только то, что после пятой атаки был подбит десятый танк противника. А слева и справа они все рычали, и неизвестно было сколько их. Чувствуя, что нас отрежут от берега, кто-то дал команду отойти ближе к берегу. Отходили, как говорится, на ощупь. Несколько человек шли вместе со мной, но группа наша постепенно уменьшалась. Солдаты или убегали вперед или прятались, а возможно были и такие, которые сдавались в плен.

Бешеный ветер и дождь шедший несколько часов перемешали все, все перепуталось, даже немецкие танки близко к берегу не подходили. Танкисты, по-видимому, боялись и нас и Днепра, в котором можно было остаться навсегда. Поползав по берегу с целью обнаружения своих, и никого не найдя, мы группа из трех человек решили плыть на свой берег.

Ниже острова Днепр очень широкий не менее километра, так что на нем разгулялась высокая волна. По этой бушующей реке мы и решили плыть. Плыли, как мне показалось долго и все вместе. Затем налетевшей волной одного куда-то отшвырнуло, или он утонул, не сумев выбраться из-под накрывшей нас волны. Остались мы двое, от усталости еле держались на воде. Очередная волна и нас разлучила.

Оказался я один и если бы у меня не было страха попасть в плен или утонуть, то наверное сошел бы с ума, такой страх был в бушующей, беснующейся и ревущей реке. Через некоторое время наткнулся на плывущий предмет, а предметом этим оказался командир нашего полка. Совсем немного, три-пять минут, мы плыли вместе, но очередная волна нас быстро разлучила, теперь я остался один. Очередная волна, накрыв меня, швырнула в сторону, когда же я вынырнул, то учуял запах дыма доносившийся справа. Запах дыма говорил о том, что близко берег, но чей, наш или немецкий? Еще несколько минут я барахтался в воде, именно барахтался, а не плыл, так как плыть не было сил.

Но вот, ноги мои коснулись грунта и легонько, как можно меньше создавая шума, я пошел к берегу. Пока вода доходила до плеч, я шел, а как стало ближе к суше, мои окоченевшие ноги отказались держать вес тела. Пришлось ползти на четвереньках. Выполз я на берег и тут же впал в забытье. Сколько времени лежал в таком состоянии не знаю, только услышал разговор двух человек, стоящих около меня. Разговаривали они о том, кто я и откуда взялся, да еще с автоматом на спине, но без диска. Спросил я их кто такие и сказал, откуда я. Сказал им, чтобы посмотрели комполка, он должен быть где-то рядом.

Через несколько минут солдаты привели и его, и пошли мы в оборону их части. Там нас переодели, дали выпить водки. А так как почти рассветало, то мы пошли в расположение своей части, до которой было километра три. Пришли в расположение части. Комполка ушел в штаб, а я пошел разыскивать остатки своей роты. Нашел всего десять человек во главе со старшиной, это были те, кто не ходил в десант. С приближением вечера мы ожидали еще людей из десанта. Ночью на берег выслали патрулей с задачей смотреть, не приплывет ли еще кто. Сделали это совершенно правильно, так как за ночь приплыло около семидесяти человек, из них восемнадцать легкораненые.

И в последующие две ночи еще приплыло несколько человек. Во вторую и третью ночь несколько раз плавали на лодках на тот берег. Перевезли до полсотни человек тяжелораненых, лежащих на берегу возле воды. Противник подойти к ним днем не мог, так как весь их берег простреливался с пулеметов, а особенно нашими снайперами. Каждый фриц, пытавшийся подойти ближе к берегу, оставался там, где его заметили. Ночью же они вообще боялись приближаться к берегу.

Все дни после купания у меня была температура, а на шестой день я попал в госпиталь с воспалением легких.

Почему не подготовленной оказалась десантная операция? Почему нас не поддержали на острове, где мы заняли плацдарм глубиной в три километра? Как потом выяснилось, форсирование Днепра в эту же ночь началось южнее Кременчуга, а наш десант был отвлекающий.

В районе Кременчуга ширина Днепра доходила до трех километров, и немец на этот участок не очень обращал внимание. Оборона на этом участке была менее укреплена, по сравнению с участками, где русло реки более узкое. Наш десант на о. Хортицу, был в более трудном положении, так как за островом был еще рукав такой же ширины, а на противоположном берегу снова оборона противника. По этой причине форсирование Днепра в зоне Запорожья не производилось. Наступление наших войск развивалось из района Кременчуга по правому берегу реки.

В последних числах октября группу солдат в количестве тридцати шести человек выписали из госпиталя. Выдали на двое суток сухой паек, дали направление в одну из частей держащих оборону в г. Запорожье. Пока мы шли часть солдат куда-то разбрелась. Не дойдя двадцати пяти километров до города, остальные свернули с дороги, и пошли искать в стороне от дороги населенный пункт для ночлега. Был только полдень, поэтому мы трое: Федя Юматов из города Ворсма Павловского р-на Горьковской обл., Вася Солдубаев из Удмуртии и я не пошли с теми, кто свернул с дороги, а пошли прямо.

Внутренние войска НКВД

Через полчаса мы подошли к КПП (контрольно пропускной пункт), службу на котором несли внутренние войска. Старший наряда лейтенант Больных проверил у нас документы и не найдя в них изъянов спросил нас, не хотим ли мы служить в ихней части. Мы поинтересовались, что это за часть и воюет ли она на передовой? Ответ был, да воюет, тогда мы дали согласие остаться.

От КПП в сопровождении солдата мы пошли в хутор, где размещался штаб. Возле одного дома остановились, солдат ушел, а мы стали ждать своей участи. Минут через пятнадцать из дома вышел лейтенант тощий, маленький, какой-то синий и что нас особенно заинтересовало, обут он в подшитые валенки, несмотря на теплую сухую погоду. Лейтенант по фамилии Малородов, рост которого соответствовал его фамилии, оказался уполномоченным особого отдела "Смерш" ("Смерть шпионам"). Проверив наши документы, письма из дома, приказал вывернуть карманы, выложить все из вещевых мешков и последним вопросом спросил, кто из нас был в плену?

Я и Солдубаев сказали, что в плену не были, а Юматов сказал, что был в плену одну ночь. В заключение лейтенант сказал, что меня и Солдубаева оставляет у них в части, а Юматов им не подходит. Как мы ни просили его, чтобы и Федю оставил вместе с нами, из просьбы нашей ничего не вышло. Федя Юматов, простившись с нами, пошел на КПП, где его посадили на попутную машину, увезшую в сторону Запорожья.

Нас направили в роту лейтенанта Пасина. Был конец октября 1943 года, началась наша служба в 225 осб ВВ НКВД. Несколько слов о части, в которую нас занесло военное лихолетье. По приказу Верховного главнокомандующего маршала Сталина в конце 1942г началась формировка двадцати пяти бригад внутренних войск. Сформированы они для охраны тыла действующей армии. В задачу им вменялась служба КПП, проверка документов у всех, невзирая на лица, уничтожение вражеских десантов, уничтожение или поимка диверсантов, шпионов, дезертиров, старост, полицейских и т.д.

Круг обязанностей был очень большой, и пользовались они большим доверием у московского начальства. Иногда этими войсками затыкали дыры в обороне или посылали в наступление, но это можно было сделать, только с разрешения московского начальства. Командующий фронтом не имел права по своему желанию послать их в бой.

Мне пришлось несколько лет служить в роте, в которой в то время было всего 9 человек. Итак, мы пришли в первую роту 225 осб ВВ НКВД, который входил в 25 бригаду ВВ. В бригаду входило пять отдельных стрелковых батальонов, шестым был батальон обеспечения.

Командиром роты был лейтенант Пасин Петр Дмитриевич, 1912 года рождения, уроженец Горьковской обл. (в настоящее время прописан у нас в городе Горьком, а проживает в г. Бор).

Все командиры взводов незадолго до нас прибыли из училища, окончив шестимесячные курсы мл. лейтенантов.

Старшина роты Сидоров Николай и повозочный Арбузов, уроженцы одной из станиц Ростовской обл.

Мы попали в батальон, который после боев сильно поредевший был выведен на пополнение. Солдат оставшихся после боев передали в другую часть, а Сидорова и Арбузова, как бывших бойцов Первой Конной армии, имеющих возраст под пятьдесят лет, оставили в роте. Ежедневно в батальон приходило по нескольку человек, а иногда небольшие команды, направляемые с КПП.

На другой день приступили к занятиям. Чтобы мы не бездельничали, нас посылали на разные работы. Основное внимание на занятиях уделялось изучению инструкций и приказов, изданных специально для внутренних войск. Около месяца нас готовили. За это время подразделения почти полностью получили пополнение. В начале декабря наша часть передислоцировалась в Запорожье. Пришел я опять туда, откуда уходил в госпиталь, только в составе другой части. Бывшая моя часть занимала оборону немного левее. Иногда мне приходилось встречать бывших однополчан. Об этих встречах болтуны доложили начальству.

Поэтому в один из дней в штабе нашей части появился капитан с требованием вернуть нас обратно в свою часть, так как нас набиралось около роты. Но их усилия не увенчались успехом, несмотря на вмешательство генерала командира дивизии. Солдаты тоже не горели желанием уходить, так как поняли, что мы находимся в гораздо лучших условиях, чем солдаты частей все время находящихся на передовой.

В Запорожье мы несли патрульную службу, охраняли от растаскивания разрушенные и полуразрушенные объекты. Под неусыпным нашим вниманием был авиационный завод, на котором кое-чего осталось в удовлетворительном состоянии (имеются в виду здания). На этом заводе после войны начали выпускать автомашины для инвалидов войны, которые делают и по сей день. Часто выходили в близлежащие деревни. По данным органов госбезопасности разыскивали гитлеровских приспешников, нередко попадались дезертиры и лица, укрывающиеся от воинской службы. Иногда приходилось ходить в войсковую разведку. Без дела мы никогда не были. Приходилось заниматься борьбой с мародерами и пьянством военнослужащих, из числа частей занимающих оборону.

Часто приходилось вступать в перестрелку с любителями поживиться чужим добром и пьяными солдатами и офицерами. Особенно с офицерами, которые отбирали у жителей вещи и шли обменивать их на самогон. Делали они это так: обычно двое шли менять вещи на самогон, а следом за ними шли еще двое или трое. Как только первые выменивали самогон и выходили из дома, следом за ними шли следующие и отбирали вещи, которые только что выменяли жители и уходили. В следующий раз первой заходила группа, отобравшая вещи, а вторая группа после обмена их отбирала. Так это продолжалось до получения необходимого количества самогона.

Вот этих молодчиков мы с большим удовольствием вылавливали и отдавали под суд военного трибунала, так как они своими действиями создавали неудовольствие у населения и позорили нашу армию.

Погода стояла пасмурная. Часто шел дождь. Вода в Днепре прибыла. Везде была непролазная грязь, как будто на улице не конец декабря месяца.

Год 1944.

В средине января нашу первую и третью роты отправили на юг от Запорожья в сторону Мелитополя. С поставленной перед нами задачей нас не знакомили. Забыл сказать, что штаб батальона и остальные подразделения остались в Запорожье. Через два дня пришли в хутор, насчитывающий домов пятьдесят. Все жилые помещения, сараи, дворы, землянки забиты солдатами, нам негде разместиться. Наконец на окраине нашли полуразрушенный сарай, в котором мы и разместились. Шла подготовка к форсированию Днепра, который, по словам жителей в этом месте, разливается до девяти километров, в общем − море воды. Дня через три ранним вечером с наступлением темноты погрузились в лодки и поплыли.

Плыли часа четыре. Переправа была трудной. Стояла безлунная ночь, поэтому лодки часто натыкались на кусты. Хоть мы были и далеко от берега занимаемого противником, но осторожность и маскировку нужно было соблюдать на высшем уровне. Чем ближе к руслу Днепра, тем сильнее течение, с которым гребцам тяжело было справляться. Но, несмотря на все препятствия, первая партия лодок подошла к берегу занимаемому противником в назначенное время, около двенадцати часов ночи.

Высадка в г. Никополь прошла тихо. Высадившаяся первая партия залегла на берегу в ожидании подхода следующих подразделений. Минут через пятнадцать-двадцать подошла наша группа, состоящая из двадцати лодок. Противник так крепко спал, что не заметил высадку нашего десанта в составе около семисот человек. Не ожидая подхода остальных лодок, начали освобождение города от незваных гостей.

Боя можно сказать и не было. Застигнутый врасплох противник, которого подвела большая вода, оказывал слабое неорганизованное сопротивление. К пяти часам утра уцелевшие фрицы на машинах уехали в сторону Кривого Рога. Еще один город освобожден от противника. В это время к городу подходили и части, наступавшие вдоль берега. Наступающие части и десант пошли на Кривой Рог, а наши роты оставили в городе нести гарнизонную службу. Стояла полная распутица, украинский чернозем так раскис, что из него очень трудно было вытаскивать ноги. Но нам это не очень мешало, мы находились в городе, в котором грязи было мало.

Началась гарнизонная служба. При въезде в город выставили КПП. Взяли под охрану пивзавод, в котором было оставлено противником около сорока тысяч литров пива. Когда наш наряд, состоящий из двадцати человек, вошел во двор завода, то мы увидели страшную и смешную картину. Весь двор был завален пьяными солдатами и офицерами, одни из которых спали, другие ползали на четвереньках. Командир взвода понял, что двадцатью человеками не навести порядка и послал за помощью к комроты. Состав наряда был удвоен.

Только с подходом пополнения началась операция по очистке территории завода от пьяных. Операция эта была не из легких. Пьяных брали под руки, выводили за ворота, а там тех, что не могли идти, клали на повозки и отвозили в комендатуры. Способных же передвигаться, под конвоем по нескольку человек отводили туда же. Предварительно у всех отбирали оружие. Эта работа продолжалась целые сутки. Одних убирали, а через забор со всех сторон лезли новые.

Когда очистили территорию двора и дошли до подвала, в котором стояло несколько огромных баков с пивом, то увидели трагическую картину. На полу подвала по колено налито пиво, в нем плавают мертвые солдаты и офицеры. Среди мертвых барахталось несколько живых, которые не могли выбраться из этой купели. Извлекли из пивной ванны двадцать одного человека, из них пять живых, а остальные мертвые. Жажда, во что бы то ни стало напиться, стала концом жизненного пути несчастных.

Вот так появились без вести пропавшие, у которых не оказалось документов. Все пьяные были или отставшие от своих частей или легко раненые, а были и те, у кого не было настоящего командира, бойцы трофейных команд и другая шатия-братия.

Вокруг всего заводского забора выставили усиленные наряды и все равно находились ретивые капитаны, и даже майоры, которые лезли напролом. Но, несмотря на все это, порядок был наведен, и пиво отпускали только по накладным. По всем улицам днем и ночью ходили патрули. Днем и ночью мы ходили на задания по всему району.

После ухода противника в тылу им были оставлены шпионы, диверсанты. Остались, не успевшие уйти с немцами, полицейские, старосты, бургомистры, работники следственных органов, а также отставшие солдаты противника. Весь этот сброд, на который Гитлер возлагал немалые надежды при установлении нового порядка, затаился, попрятался, ждал своего часа. Редкий день мы приходили без улова. В городе работы тоже хватало. Попадались дезертиры, солдаты и офицеры, отставшие от своих частей и нашедшие пристанище у местных вдовушек и солдаток. Встречались мародеры и воры. Всех их нужно было обезвредить.

Особенно много работы было двадцать третьего февраля. Отмечали день Советской армии, в городе появилось много пьяных солдат и офицеров. Для предотвращения беспорядков выслали усиленные наряды патрулей. В восемь часов вечера мы группа из четырех человек, пошли проверять посты на пивзаводе, а также патрули. Не дошли и до первого перекрестка, когда к нам подбежала девушка-регулировщица и сказала, что на ее посту дерутся пьяные майор и лейтенант. Пришлось их забрать и отправить в подвал на ночлег.

Позднее часов около десяти лейтенанта отпустили. А майора, который все кричал, как вы смеете меня задерживать, я заместитель прокурора армии, оставили до утра. Утром с майора вся спесь слетела, и он просил командира роты отпустить его по тихой, чтобы не узнало начальство. Но в этом ему было отказано. О задержании сообщили его начальству. Через некоторое время за ним пришел полковник, он поблагодарил нас за хорошее несение службы.

Ввиду того, что штаб батальона с остальными подразделениями остался в Запорожье, у нас кончились продукты питания. Старшина роты Сидоров каждый день, с разрешения районного начальства, ездил по деревням добывать продукты в колхозах, а также забирали коров и другой скот у семей полицейских, старост и других предателей. Таким образом, ежедневный наш паек состоял из трехсот граммов хлеба, в который входила пшеничная, кукурузная и просяная мука, а также пятисот граммов мяса. Только солдаты и сержанты, имевшие знакомых девушек и женщин, получали от них "дополнительный паек".

В Никополе мы простояли до средины марта. В это время к нам приехал штаб с остальными подразделениями. Дней через пять поступила команда на передислокацию. Предстоял длинный путь от Никополя через Кривой Рог, до черноморского побережья в г. Николаев. На дороге была непролазная грязь, украинский чернозем так раскис, что из него трудно было вытаскивать ноги. Но за сутки до выхода какой-то добрый дядя прислал нам катера, на которые мы и погрузились.

Плыли два дня до Херсона. При этом все время смотрели по сторонам и вперед, так как в воде плавали мины. За сутки до нас подорвался катер, который перевозил бойцов другой воинской части. По прибытии в Херсон трое суток наводили порядок в городе. Ввиду отсутствия воинских частей в городе появились банды, в том числе и "Черная кошка". Несмотря на короткое время пребывания в городе, мы выловили несколько десятков воров и дезертиров, укрывавшихся от воинской службы. Из них семь человек были убиты при вооруженном сопротивлении.

Из Херсона наш путь, длиною в 60 километров, шел на Николаев. Ввиду того, что мы пришли на юг Украины, а дороги там уже подсохли, идти было легко. В конце дня остановились на ночлег в хуторе. После ужина нас отпустили погулять. Эта милость комбата была оказана нам по просьбе местных девчонок и женщин.

На следующий день рано утром в другом конце хутора раздались крики о помощи. Нас подняли по тревоге. Быстро собравшись, группа в двадцать человек во главе с младшим лейтенантом Горшковым, на машине поехала к месту происшествия. Потерпевшие, хозяева трех домов, рассказали, что в четыре часа утра пришли к ним четыре матроса и старший лейтенант, забрали у девушки часы (что в то время было редкостью) и вещи.

Грабители ушли, но недалеко. На машине, мы быстро их догнали. Бандиты оказали вооруженное сопротивление. При перестрелке троих убили, одного ранили, а старшего лейтенанта взяли невредимым. У нас ранило молодого солдата. Пуля перебила ему кость правой ноги. После излечения его комиссовали (отпустили домой), так как правая нога стала короче левой на пятнадцать сантиметров. Когда привезли живых и мертвых бандитов в хутор, то при обыске у старшего лейтенанта нигде не могли найти часы.

Девушка присутствовала при обыске и сказала, что часы взял именно он. Не помню, кому пришла в голову эта мысль, только он передал ее комроты. Попросили девушку выйти, а старшему лейтенанту приказали раздеться догола. Не обнаружив в белье часов, приказали ему наклониться. При наклоне из прямой кишки показался кончик браслета. Бандиты оказались из банды "Черная кошка", с которой позднее мы познакомились в Николаеве.

Стояла сухая солнечная погода. За весь наш двухсуточный переход в воздухе не появился ни один вражеский самолет. Чувствовалось, что идет сорок четвертый год, а не сорок первый или сорок второй. К вечеру вторых суток мы пришли в Николаев, где квартирьеры подыскали нам жилье еще до нашего прихода. Снова начались бесчисленные походы на операции по обезвреживанию тыла действующей армии. В городе патрулировали круглосуточно.

Однажды ночью над городом появились два вражеских самолета. Патруль шедший по улице увидел, как в окне третьего этажа одного дома то появлялся, то исчезал свет. Вместе с шедшим навстречу патрулем мы пошли проверить, что там за мигание. Когда подошли к двери и постучались, никто не отозвался. Но при взломе нами двери оттуда раздались выстрелы, когда же вошли в комнату, а вошли мы тоже со стрельбой, на полу обнаружили лежащую молодую женщину раненую в плечо. Рядом лежал пистолет, из которого она легко ранила нашего солдата, когда стреляла через дверь. Женщина эта была вражеским лазутчиком. Военный трибунал приговорил ее к расстрелу.

Патрули выходили на двенадцать часов с шести утра и до шести вечера и т.д. Однажды я в паре со старшиной Васей Плисом, уроженцем Барнаула патрулировал ночью. В двенадцать часов ночи, проходя по улице, мы услышали крик о помощи. Когда подбежали к дому, то оказалось, что кричала женщина из окна второго этажа. Взяв наизготовку автоматы, мы пошли на второй этаж и увидели мужчину в матросской форме, который пытался выбить дверь. Пришлось его забрать, хотя он и оказал сопротивление.

Когда привели его в часть, то при обыске у него изъяли два пистолета и большую сумму денег. Это был еще один представитель банд "Черная кошка". Утром следующего дня к нам в часть пришла та женщина благодарить солдат за помощь. Она просила показать солдат, которые ее защитили, так что нам пришлось идти к ней на смотрины.

В средине марта 1944 года в г. Никополь, где находились наши первая и третья роты, прибыл из Запорожья штаб батальона с остальными подразделениями. Мы продолжали нести службу, а также проводили занятия по спецподготовке и тактике. Стояла сырая прохладная погода, часто шел дождь или дождь со снегом.

Из-за этой погоды у нас и произошло ЧП (чрезвычайное происшествие). Расскажу о нем: на дороге при въезде в город находилось КПП, службу на котором несли военнослужащие третьей роты. А в ближайшем дому находилось караульное помещение, в котором было очень грязно, сыро и холодно. При проверке караульной службы этот "благодатный уголок" осмотрел командир батальона капитан Норов, после чего начальнику караула младшему лейтенанту Иванову было испорчено настроение.

После отъезда комбата в срочном порядке начали наводить порядок. Солдаты раздобыли железную печку и поставили ее в чисто вымытое караульное помещение. Осталось достать дров, которых поблизости не было. В этом вопросе помогла солдатская смекалка. Недалеко от КПП один солдат обнаружил кучу розовых обернутых в бумагу патронов, т.е. не патронов, а предметов имеющих форму патрона. Это оказалось взрывчатое вещество, связками которого по десять патронов немцы подрывали рельсы на железной дороге. Вот этими патронами начали топить печку. Клали по одному, два патрона, которые горели тихим розовым огоньком. Отопление этими "дровами" продолжалось около недели. Чтобы быстрее нагревалось в комнате, некоторые солдаты одноразовую дозу начали увеличивать в два и более раза. А однажды утром озябший солдат, пришедший с поста, положил в печку сразу десять патронов, поджог их и полез на нары спать. Но не успел он залезть, как произошел взрыв, во время которого погибло четыре солдата, и был разрушен сам дом.

Шло жаркое лето 1944 г. На черноморском побережье в районе городов Николаева, Очакова, Одессы стояла жара, температура воздуха доходила до 35 градусов. Однажды отца подвезли моряки в г. Очаков на торпедном катере, плыли со скоростью 100 км/час.

Несмотря на жаркую погоду во втором эшелоне армий, стоящих в обороне на реке Прут, днем и ночью шло обучение поступающих пополнений. С передовой линии обороны также снимались подразделения и части. Роты, батальоны, полки, оставив в окопах наблюдателей, выходили в тыл для отработки различных наступательных операций. Все готовились к наступлению.

18 августа рано утром началась артподготовка, а под прикрытием нее началась переправа передовых частей. Из каждого полка выделялся батальон, который в свою очередь выделял роту. Вот эти роты, под губительным огнем, переправившись на берег занятый противником, занимали плацдарм называемый "пятачком", а за ними шли батальоны, полки, дивизии и т.д.

На плацдармах шли беспрерывные бои. Наши войска на плацдарме старались расширить его, а противник всеми средствами ликвидировать этот плацдарм. Несмотря на контратаки противника, наши войска к концу дня прорвали три оборонительных рубежа глубиной около десяти километров. Всю ночь шло преследование противника, а к утру некоторым передовым частям дали отдых на четыре-пять часов, заменив их свежими.

Вслед за передовыми частями пошли и мы. Работы хватало и нам, так как везде бродили одиночки и группы солдат из разбитых частей противника, были оставлены агенты-разведчики и диверсанты. Весь этот сброд нужно было обезвреживать. С самолетов забрасывались группы диверсантов, которые также были на нашей совести.

С боями войска продвигались вперед и 23 августа взяли столицу Румынии г. Бухарест. Простые люди в Бухаресте с цветами встретили наши войска, вошедшие в город. Румынская армия начала трещать по всем швам. Видя бессмысленность сопротивления, разумные командиры начали сдавать свои части в плен, а ярые фашисты со своими хозяевами отступали на запад.

Чтобы отрезать пути отступления немецко-румынских войск была сформирована группа, в состав которой вошли девятая кавалерийская дивизия и наша часть. В начале октября 1944 г. мы с боем прошли через линию фронта и углубились на 30-40 км в тыл противника. Переход был очень тяжелый, так как все это происходило в Трансильванских Альпах, кругом были горы, ущелья и лес. Трудность была и в том, что мы не были подготовлены к такому походу (наверное, к войне в горах).

Появление нашей группы всполошило немцев. Они немедленно приступили к уничтожению нашей группы, думая, по-видимому, что это партизаны. Мелкие подразделения, которые посылались для нашего разгрома, мы быстро уничтожали. Тогда нас начали преследовать полками и дивизиями. Начались бои, которые шли и днем и ночью.

Несмотря на все тяготы, нам удалось уничтожить два штаба: дивизионный и корпусной, взорвать три моста. На горной дороге полностью уничтожили танковый полк, спешащий на передовую, со всем обозом и службами. Весь личный состав полка перебит, спаслись только единицы. Хождение по тылам противника продолжалось две недели, затем мы получили приказ на выход к своим.

Во время выхода погибло много солдат и офицеров, так как попали мы под перекрестный огонь. Всего возвратилось около трехсот человек, считая и раненых. Наша рота насчитывала 57 человек.

Конец ноября ознаменовался победами на фронте, а для нас передислокацией на один из участков фронта, для охраны его тыла. В тылу действующей армии много ходило солдат, отставших от разбитых частей противника. Отступающие немцы везде оставляли диверсантов и лазутчиков, которые нападали на наших одиноких солдат, мелкие группы и штабы. Все это требовало решительных действий в пресечении налетчиков и лазутчиков.

Приехали мы на Четвертый Украинский фронт. Началась наша служба на новом месте боем, с отставшей группой противника численно превосходившей нас. К нашему счастью у противника не было тяжелого вооружения. Уничтожение противника продолжалось в течение трех часов. На поле боя осталось свыше трехсот убитых, сдалось в плен до сорока человек. У нас тоже были потери. Недосчитались мы трех солдат убитыми, и пять было раненых.

Работа наша затруднялась незнанием языка местных жителей. Простой народ нас встречал хорошо и в конфликты с нами не вступал, а "бывшие" иногда вставляли палки, в колеса катившейся колесницы. Таким образом, работа наша усложнялась, а переводчик был один на весь батальон. Всю зиму и весну мы были на фронте. …

Кроме Румынии они освобождали Болгарию, Венгрию, Австрию. Вообщем были на фронте до Победы.

Отец так и не успел дописать свои воспоминания. Мне он рассказывал много интересных случаев, происходивших на войне, участником или свидетелем которых он был. Но если бы все описать, то получилась бы толстая книга.

А война была такая, что никто из них и не надеялся остаться в живых. Кто был на фронте, думали, что их обязательно убьют! Это я не раз слышал и от отца, и от его двоюродного брата Бакаева Бориса Николаевича – крестного моего, и от других фронтовиков. Из тех, кто попал на войну в 41-м, практически все погибли, остались единицы. Если я не ошибаюсь, из фронтовиков 22-го года рождения, как у моего отца, на десять тысяч человек остался только один живой!

Честь им и слава, отцам нашим!

И Богу нашему, слава!

февраль 1987 года