Родился 7.11.23
Мой отец, Петр Яковлевич, до революции служил в Петербурге в царской гвардии. Как он рассказывал, было два обязательных условия для солдат его части: бравый внешний вид и неграмотность. Был он метр семьдесят восемь ростом, газет не читал и в революции не участвовал. За это, в 1930-м нас раскулачили и отправили из Кургана, где мы жили, на поселение в деревню, на севере Свердловской области.
Там, в деревне я закончил 7 классов и поступил в ФЗУ в Серове, не закончил его, а в 1939-м перешёл в геолого-разведочный техникум.
- Какие настроения у людей были перед войной.
Мы, студенты были настроены патриотично. Говорили, что любую страну разгромим. Кроме учёбы, все занимались военным делом. У меня были значки "Будь готов к труду и обороне", "Противохимическая оборона". Регулярно занимались в тире, в стрелковом кружке. Зимой каждый день бегали на лыжах по пятнадцать километров. Однажды совершили шестидесятикилометровый переход с полной выкладкой Свердловск - Кытлым. В мешки нам положили по шесть килограмм песку, за спиной - винтовка. Винтовка выше меня была, я ростом маленький, в мать пошёл. Снег был мокрый, слякоть. Пришли все в грязи.
Очень уважали Красную армию. Учился у нас один парень, уже после срочной службы. Он участвовал в боях на Дальнем Востоке. Когда началась Финская война, его сразу призвали. Потом он вернулся с медалью "За отвагу". Ему сразу квартиру дали, пенсию, проездные и прочие льготы. Такие условия создавались для тех, кто воевал.
Когда война началась, все, и девушки побежали в военкомат, добровольцами, но брали не всех, даже среди комсомольцев. А я и комсомольцем не был, потому что сын репрессированного. Патриотизм был мощный.
- Как вы попали в армию?
Вскоре после начала войны, наш техникум ликвидировали, на его базу переехал какой-то Ленинградский институт. Студентов, которых не призвали в армию, отправили учиться в Казахстан в сельхозтехникум. Там мы учились мало, а работали в поле от восхода до заката, помогали фронту. Не закончил и этот техникум. Недоучившегося, меня отправили работать землемером в Северном Казахстане. В 1942-м устроился в геологоразведочную партию, ездили втроём по Алтаю на лошадях, делали съемки местности. Там нас нашли сотрудники военкомата, вручили повестки. Ругались, говорят: - мы вас третий день разыскиваем в этих дебрях, а сами на горной пасеке, оказывается медовуху пили..
Отправился я в военкомат Лениногорска, оттуда призывников направили в Семипалатинское пехотное училище им. Фабрициуса, был такой красный командир с усами, как у Буденного. Там нас учили строевой подготовке, обращению с оружием, были винтовки Мосина. Даже из ПТР стреляли один раз. На занятия физкультурой зимой выбегали по пояс голые. В училище мы, полуголодные студенты, наконец-то стали хорошо питаться. Была норма 700 граммов хлеба. Правда, закончить это учебное заведение и стать лейтенантом мне опять не удалось. Через два месяца учебы, личный состав построили, и перед нами выступил подполковник, с перевязанной рукой. "Товарищи! Родина в опасности! Сейчас фронту солдаты нужны даже больше, чем лейтенанты" - сказал он. Начиналась зима 1942-43. Мне дали сержантское звание, посадили в эшелон и повезли под Сталинград. Уже в пути мы узнали, что немцы под Сталинградом были окружены и сдались. После этого известия нас повернули на Москву. В пути эшелон находился около трех месяцев. Все дороги были забиты. Туда едут мужики и вооружение. Обратно инвалиды. Встретили даже эшелон со стреляными артиллерийскими гильзами, их везли в тыл заново снаряжать. В общем, в Москву прибыли в марте 1943 го. Когда нас отправляли, обмундировали, выдали лопатки, шинели, душегрейки, перчатки и пр. Приказано было следить, чтобы в пути ничего не пропало. Мы, новобранцы, почти все приказ исполнили, приехали полностью экипированные. В эшелоне были также бывшие фронтовики, те всё своё обмундирование в пути пропивали. В Москве нас построили на перроне товарной станции. Вышел майор, осмотрел строй, поморщился. Многие без шинелей, вместо обуви - непонятно что. Распорядился: - никого не наказывать, недостающее обмундирование выдать, вагоны запереть. Так и поехали дальше, на станциях, как раньше уже на воздух не выходили. Приехали на станцию Сухинич, двери распахнулись. Команда: - бегом марш! На станции скопилось много эшелонов, а над ней уже кружила "рама" - немецкий самолёт - разведчик. Нам сказали, что скоро будет авианалёт. Бежали пять километров до леса.
Прибежали в дубовую рощу, там уже землянки, полная маскировка. На следующий день туда же прибыла с фронта 108-я стрелковая дивизия. В этой дивизии, в полках оставалось по триста человек. На следующий день её пополнили нашим эшелоном. Равномерно распределили по трем полкам фронтовиков и новичков. Я попал в 539-й полк, в противотанковый взвод, подносчиком снарядов, позже заряжающим. На каждый батальон нашего полка полагалось две 45-мм пушки, всего в батарее пушек было шесть. Мы поддерживали огнём пехоту, и, в принципе должны были уничтожать танки, правда мне по ним так и не довелось стрелять. Противотанкисты выбывали очень быстро, по смерти или ранению. Пехота обычно старалась окапываться поодаль от нас. Потому что, после первого твоего выстрела немец лупит только по твоей пушке изо всех видов оружия. Однажды командир батареи устроил нам небольшие учения. Притащили из сгоревшей деревни дверь от дома, поставили в шестистах метрах. Я уже приборами наведения немного овладел, помогли занятия с геологическими приборами в техникуме.
- Вот, говорит, - дистанция 600 метров, целься в нижнюю часть двери, где у танка гусеницы. Я навёл, выстрелил, точно попал. Командир похвалил: - молодец, если бы у меня все такие бойцы были, я бы уже генералом стал. Так я стал наводчиком. Мы наступали, немцы оборонялись.
Немцы всегда очень удачно выбирали оборонительные рубежи. Во всех боях, что я помню, мы наступаем по открытой местности, или по болоту, а они на высоте укрываются. Дадут по нам несколько залпов, сели на машины и уехали. Мы опять пешком топаем за ними километров двадцать.
- Как передвигались на марше?
Пехота топает пешком, и мы тоже. Лошади везут пушки, кухню, Вещмешки навешаем на повозки, орудия чтобы легче идти было. Я всегда удивлялся смышлености наших лошадей. Только мы перед боем отцепляли орудие от передка, они сами, услышав стрельбу, порой не обращая внимания на ездового, бежали в ближайшее укрытие: низину или кусты. Лошади были умней солдат.
- Какой бой вам запомнился лучше других?
В следующем же бою я из артиллеристов снова перешел в пехоту. Шли весь день, смертельно устали, уже в темноте пришли к большому оврагу. Легли отдыхать. Я проснулся около 4-х утра, рассветало. Смотрю, на той стороне оврага в лесу виднеется то ли танк, то ли бронетранспортер немецкий. Орудие зарядил, выстрелил в него, поднял тревогу. На пушке из маскировки только вещмешки были, которые солдаты вешали на орудие во время марша. Успел сделать пару выстрелов, и немец обстрелял орудие из пулемёта. Я за щитком стоял, а пуля прошла ниже, и попала в затвор, переклинила его. Пушка вышла из строя. Тут пошла пальба. У нас в расчете двое погибло, кого-то ранило. После этого боя из шести орудий батареи, в строю осталась только одна. Бой прошёл, я жив остался, дали потом медаль "За отвагу".
 |
М.П. Чебыкин справа, июнь1945 |
- Расскажите о Вашем участии в Орловско-Курской операции
Я опять попал в пехоту, в саперный взвод. В то время 108-я дивизия, и наш 539-й полк стоял в обороне, в районе Жиздры. Саперы часто работали на передовой. Минирование, разминирование. Наши и немецкие разведгруппы ползали туда-сюда. До вражеских траншей было двести-триста метров. Каждой разведгруппе придавалась пара саперов. Провести группу через своё минное поле, сделать проход в немецком. Что там человеку нужно, полтора метра. Меня, конечно, в разведку не брали. Я тогда весил около 45-ти килограмм. Брали парней здоровых, чтобы при случае могли немца обезвредить. Напротив нас стояли эсэсовцы. Говорили, что там одного втроём еле скрутишь, здоровенные гады. Меня артиллерийская разведка привлекала, потому что я в карты легко читал, пригодились довоенные занятия. Артиллеристы у нас были очень грамотные, хорошо обученные ребята. Они научили меня засекать огневые точки. Видишь вспышку, начинаешь считать секунды. Когда донесётся звук выстрела, умножаешь скорость звука на время, и вот тебе расстояние до цели. Потом уже моя работа, с компасом, заношу точку на карту. Артиллерия делает налёт и уничтожает цель. Немцы также за нашими огневыми точками охотились.
У нас русских в полку было около тридцати процентов. Новое пополнение сортировали и нам доставались, в основном, бойцы пожилые, малограмотные, или из среднеазиатских республик. На десять азиатов - трое славян. Многие нацмены плохо или совсем не говорили по-русски. Использовали нас, весной и летом 43-го, для постройки укреплений. Готовилась Курская битва.
На Курской дуге столько мы накопали! На сто с лишним километров вглубь, всё было изрыто траншеями. Копали только ночью, а если днем будешь копать, там тебе живо снарядов и мин накидают. Маскировались. У нас была норма, за ночь пять метров траншеи на каждого. Глубина - метр двадцать, ширина сверху - восемьдесят, снизу - шестьдесят сантиметров. Норму делать успевали нормально. Выкопаем в одном месте, на следующую ночь полк перекидывают вдоль фронта на другое. Спрашиваем офицеров, зачем нас туда-сюда гоняют? Говорят: - маневрируем, вводим немцев в заблуждение. Однажды наши укрепления приехала смотреть целая делегация, человек пятнадцать. Среди офицеров были Жуков и Рокоссовский. Жуков плотный такой, солидный, Рокоссовский на голову выше его. Посмотрели на них издалека.
Перед началом Орловско- Курской операции, 108 дивизию сменили другие части. Уже после, в середине июля дивизию ввели в бой. Но я в этих боях уже не участвовал.
Наш саперный взвод постоянно во втором эшелоне шел. Уже после боев мосты наводили, маршруты для войск прокладывали, разминированием занимались, разными подсобными работами.
Однажды только пришлось пострелять. Я находился в штабе полка за какой-то надобностью. Вдруг стрельба, крик: - немцы! На штаб напоролась небольшая, человек десять, группа фашистов. Командир полка, майор Гречко Анатолий Артемьевич был огромный мужик, настоящий богатырь. Он сам схватил ручной пулемет: - все за мной! Все кто был поблизости, похватали оружие, выскочили, побежали за ним. Цепью растянулись, и бегом в сторону выстрелов. Когда мы открыли огонь, немцы стали, отстреливаясь отходить. Отогнали их от штаба.
- 108-я дивизия форсировала Днепр, когда Вы ещё служили там, что Вы помните об этой операции?
В феврале, когда наши форсировали Днепр, в районе Быхова, мы находились в 2-х километрах от переправы, потом нас отправили хоронить погибших при переправе. Собирали по берегу убитых и утопленников, и хоронили в траншеях по пятьдесят человек. Очень много солдат погибло там. Немецкий берег был крутым, там целая система укреплений была подготовлена. А наши ребята наступали с открытого места.
- Когда Вы получили звание младшего лейтенанта?
В трех учебных заведениях мне не удалось доучиться до конца. В 1944-м меня направили в военно- инженерное училище, в Подмосковье. Его я закончил, причем хорошо. Изучали минное дело, строительство мостов, укреплений. На экзаменах наша рота, состоявшая из фронтовиков, оказалась лучшей среди 18 других рот. Многие из нас получили право выбора дальнейшего места службы. Я выбрал 3-й Украинский фронт. В конце апреля 1945-го я прибыл в Австрию, в отдельный саперный батальон, где и встретил Победу.
- Как австрийцы относились к русским военным?
Неплохо. Мы стояли некоторое время в деревеньке, приходим в кафе, хозяин тут же нам дает лучшие места, местных мужиков пересаживает. Спрашиваем, - почему так? Отвечает: - мне выручку надо делать, а трое русских выпьют больше, чем вся наша деревня.
Староста приходил, говорит: - Мы знаем, что вам мясо кушать надо. Вы у кого попало, не берите живность, я вам скажу, у кого, сколько можно безболезненно взять. Организованно они подходили к таким вопросам. В этой деревне встретили немца, который ещё в Гражданскую воевал в Чапаевской дивизии, потом женился на русской и вернулся домой. Но в Австрии мы недолго были, саперный батальон перебросили в Румынию, в Констанцу. Там мы строили дачу командующему Южной группы войск маршалу Толбухину. О румынах впечатление сложилось не очень хорошее. Пьяные вечно, и всё норовят тебе чего-нибудь продать.
- Какой самый страшный момент на фронте запомнился Вам?
Даже не бой, а бомбёжка. Шли по Белоруссии, по лесной дороге. Налетели немецкие бомбардировщики и начали бомбить. Люди гибли не только от осколков и пуль, но и от падающих деревьев. Вековые сосны летели как щепки. Раненые лежат под завалами, кричат, а вытащить их невозможно. Страшное дело.
- Приходилось замечать работу особого отдела?
Было наблюдение и за мной, как сыном репрессированного. Негласное, но я же не дурак. Я уже говорил, что у нас в части было очень много азиатов. Эти ребята частенько бегали, кто в тыл, а кто и к немцам. Однажды убежала их целая группа. Так немцы их нам обратно отправили. Те по-русски то не могут говорить, не то, что по-немецки. Как информаторы они были для немцев бесполезные, всего лишь лишние рты, вот и не стали они их кормить. После этого, нам, русским, было приказано присматривать за узбеками. Я тогда сержантом был, мне замполит сказал: - головой за свое отделение отвечаешь, чтобы не сбежали. Запросто расстрелять могли. Как-то убежал один белорус, его поймали, вернули в часть. Особист ему сказал: - будешь нормально воевать, замнем это дело. Тот опять сбежал, и снова попался. Повесили его. Не расстреляли, а именно повесили, как дезертира. Построили нас в лесу на просеке. Подошла грузовая машина с виселицей в кузове. Чекист прочитал приказ: - за измену родине, казнить. Повесили, а потом ещё он выстрелил в него.
Кандидатом в партию я проходил четыре года, а не полгода, как остальные. Это, я думаю, тоже заслуга особого отдела.
- Как сложилась судьба вашей семьи во время войны?
Когда началась война, ссыльным вышло какое-то послабление. Моему отцу с семьей разрешили вернуться на родину, в Курган. Там он всю войну работал в колхозе. Мой младший брат Александр, когда я уже был на фронте, писал мне: - Мы тут все рвемся на фронт! Он учился в военном училище в Тюмени. Я ему тогда отослал свою получку - 900 рублей, написал: - не спеши, успеешь навоеваться. Потом он попал на фронт. Получил орден, а в 1945 году - ранение, его определили в госпиталь, но он сбежал оттуда в больничном халате, за своей частью. Хотел брать Берлин, но погиб на немецко-польской границе. Его хорошо похоронили, могилка с оградой, памятник. Фотографию могилы поляки прислали после войны в Курганский военкомат. Была даже радиопередача по Курганскому радио, где сказали, что сын Петра Яковлевича и Таисии Григорьевны, моей мамы, геройски погиб, защищая Родину.
Сам я ещё 40 лет прослужил в армии в инженерных войсках. На пенсии работал военруком в одной из школ Екатеринбурга.
| Интервью и лит.обработка: | Н. Домрачев |
