Я родился 12 октября 1924 г. в Татарской ССР, Шереметьевский район, село Беляхча, что в переводе с татарского означает "Отдай деньги". Семья наша была большая, отца не помню, мне двух лет не было, когда он заболел и умер. В семье было трое сыновей: Николай, Иван и я, Михаил, самый младший. Отец охотой занимался, рыбалкой, братья тоже. В хозяйстве хороших лошадей держали, помню, на дворе специальная обдирка была, просо обдирать, неплохо жили. Село у нас было большое, 600 дворов, церковь своя. Я окончил полных 6 классов, пошел в 7-й, но не закончил, начал работать в колхозе. Мы были все здоровые, крепкие. Я не курил, спиртом не увлекался, и на фронте тоже не пристрастился. Николая призвали за полгода до войны, он был командиром, 1905 г. рождения, сразу погиб на фронте, ведь войны не ожидали, с техникой неважно было.
22 июня 1941 г. я находился в колхозе, у нас было радио на столбе, но по нему ничего не передали, а пришел человек из района и сказал, что началась война. Мы, молодежь, сразу подумали, что разобьем врага, а получилось совсем по-другому. После начала войны призвали брата Ивана, а я продолжил работать в колхозе, потом в августе 1942 г. призыв в районный военкомат, расположенный в 15 км от нашего села. Приехали, комиссию прошли, и снова домой вернулись. Нас, молодежь, война не пугала, мы еще не понимали, что такое война. Только вернулись из военкомата, повестка пришла, чтобы я и еще один, из семьи единоличника, к 3 часам 22 августа 1942 г. явились обратно в военкомат. Нас отправили на пароходе мимом Казани в г. Горький. Здесь я пережил первую бомбежку. Горький река разделяет на две части, и я видел, как немецкие самолеты пытались разбомбить мост, соединяющий два берега. Только высадились, как ночью немец как давай бомбить пристань, нас быстренько увели и в клуб поселили. Утром посадили на поезд и привезли в г. Владимир под Москвой, в полковую школу сержантского состава. Сразу выдали форму, поселили в здание бывшей тюрьмы, помещения были с двухъярусными нарами. Форма была старая, ношеная, погон еще не было, командиры шпалы носили. Дали шинели, гимнастерку, брюки, ботинки с обмотками. Один из нас, он потом в моем отделении оказался, Лелюшкин, дали ему шинель длинную, а он ростом небольшой, сам ее себе подрезал, да сильно, по пояс, она ему как фуфайка стала.
Учили хорошо, хотя контингент курсантов собрался разный, некоторые здоровые, рослые, другие слабенькие. Я же был уже охотник, стрелять умел. У нас в основном тактика была, учили как наступать, команды "Ложись!" и "Встать!" отрабатывали в атаке, занимались рядом с рекой. Часто давали стрелять из винтовок старого образца, однозарядных, потом дали десятизарядные СВТ со штык-ножом прикрепленным, в конце даже из автоматов ППШ стреляли. На полигон выводили, в 200 м мишени, обязательно надо было поразить. Уже при обучении сложилось мнение об оружии, к примеру, винтовки СВТ были неудобные, сильный звук давали на уши, особенно громко отвод затвора по слуху бил, когда на фронте СВТ дали, я ее выбросил. Кроме стрельб проходили полосу препятствий, с винтовкой по-пластунски ползешь, потом пробежать надо по брусьям, потом через канаву перепрыгнуть, а там уже силуэты фашистов стоят, нужно штыком бить. Один раз учили стрелять из станкового пулемета, здесь ничего хитрого нет. Также проходили камеру химокуривания. Было специальное помещение в земле, нас туда заводили по 5-8 человек. Раскроешь противогаз, команда: "Газы!" Кто успел надеть, а некоторые замешкались и надышались этим. Учителями были кадровые военные, командиром моей роты был Сандлер, как я в конце обучения узнал, все командиры написали рапорт с просьбой отправиться на фронт, но их не пустили. Меня заметили, поставили командиром отделения. Командир роты меня стал в казармах оставлять, в штаб посылал, где я знамя охранял, если тревога, я должен был немедленно сообщить командиру как дежурный. Однажды нас под Москву бросили, немец бомбит, а картошку убирать надо. Привезли на работы под командой Сандлера, поселили в большой дом, мы на соломе спали, днем убирали картошку. В деревне Сандлер нашел себе подругу, а меня как связного с собой брал. Пришли, он разговаривает, а женщина и говорит, что ружье не чищено, он приказывает: "Чугуев, в порядок привести!" Другой раз женщина говорит, что есть у них большой кот, вредный очень. Ну, Сандлер и приказал мне от него избавиться, я схватил кота, о деревянную балку ударил и в сторону отбросил. Думал, что все, утром иду командира будить, а кот на крыльце сидит. Кормили плохо, на отделение мне как командиру буханку хлеба давали, на обед один суп, но за неделю до отправления хорошо кормили, американскими консервами.
За неделю до отправки я как раз был на посту в штабе, и мне говорят: "Иди, найди роту, сообщи немедленно о том (послали с бумагой), что вас отправляют на фронт". Мы быстро сдали экзамены: разбирали и собирали винтовку на время, то же самое с автоматом, контрольные стрельбы, знание устава. Мне присвоили звание ст. сержант. К штабу собрали нас всех, там же еще учились и минометчики, и артиллеристы, всех построили, нам объяснили, что отправляемся на фронт. Это было в начале ноября, снег пошел, сразу нас офицеры отправили в баню, я снял все свое, ополоснулся, после надел только выданное новое белье, натянул на себя две пары белья, брюки и гимнастерка новенькие, шинель тоже новенькая. Мне даже ст. лейтенант Сандлер предложил свою шинель, английскую, теплую, но я не стал брать. Построили, дали вещмешок каждому, сухарей на несколько дней, но мы их в дороге быстро съели. У меня так получилось, что моя сестра работала в г. Горький на торфоразработках, куда послали девок из нашего села. Она мне перед отправкой на фронт прислала 240 рублей, я на них купил буханку хлеба, чем и питался, а так люди в поезде голодные были. Привели нас на станцию и посадили на поезд, который сразу отправился.
Когда поезд шел, нас начали "Мессеры" обстреливать, мне брат Иван, который как раз перед моим призывом с ранением руки в село вернулся, посоветовал: "Ты в вагоне далеко не лезь, где-нибудь на выходе стой". Действительно помогло, немецкие самолеты бросили какую-то бомбу и разбили полотно, поезд остановился. Мы все разбегаемся, воронки везде, по ним прятались, только слышишь, как самолеты в небе гудят. На меня какой-то командир лег сверху. Как стемнело, мы пошли к Сталинграду, пешком. Всю ночь шли, никакого оружия у нас не было. Явились в 27-ю гв. стрелковую дивизию, нас накормили, и стали распределять по подразделениям. Там же мне выдали 10-ти зарядную винтовку, противотанковую гранату, 2 гранаты РГД, запалы к ним отдельно, и Ф-1. Наша дивизия участвовала в тяжелых боях, в 76-м гв. стрелковом полку были большие потери, нас ночью в полк на пополнение отправили, на самую передовую, там степи, леса нет, лога, балки, все изрыто снарядами, снег валит. К рассвету добрались, я попал в роту Грушецкого. Прямо с рассветом в атаку пошли, у меня в руках не очень хорошая СВТ, по степи наступали, немцы в блиндажах сидели, начали нас обстреливать, и нам дали приказ отступить. Мы подождали нового пополнения и на следующий день пошли в 4 часа ночи, снова без артподготовки, по-навыпускали осветительных ракет, все светло как днем, недалеко от командира взвода в первой атаке снаряд разорвался, в глаз ему попало, тогда меня комвзвода поставили. На этот раз удачнее все сложилось, заняли немецкие передовые позиции.
Командир роты мне приказал, чтобы в каждом взводе перед атакой было вдоволь патронов, и говорит: "Отправь двух человек в тыл за патронами". А я чего, взял одного парня, из другого взвода, он до войны поваром работал, и поползли в тыл. Немец стреляет трассирующими, мы спустились в лог, в склад, взяли два ящика с патронами. Назад ползем, в руках и винтовка, и по ящику. Только поднялись из лог, немец опять по нам бьет, и парню в руку попала разрывная пуля, он сразу: "Ой-ой-ой", и назад пополз, ящик бросил. А мне пришлось 2 ящика тащить и 2 винтовки. Немец бьет сильно, я чудом спасся. К тому времени у нас в роте пожилых солдат мало осталось, сначала в полку воевали-то мужчины по 40-45 лет. Эта атака получилась у нас хорошая, немцы далеко отступили. Помогло сильно то, что нас одевали лучше, чем немцев, у них была легкая одежка, у кого сапоги до сих пор были, а там снег, мороз.
После атаки нас опять пополнили. Надо было занимать село Бобуркино, мы его заняли, но пришлось его несколько раз брать. Как получалось, только возьмем село, немцы сразу контратакуют, они нас крепко били. Перед этими боями я винтовку оставил, у одного раненного солдата взял ППШ, с ним в атаку идти хорошо, 71 патрон в диске. После села заняли аэродром, на нем стояло, говорили, целых 375 самолетов без горючего, немцы все никак подвезти не могли. Недалеко от аэродрома размещалась база, где немцы зерно хранили, ее мы тоже отбили. И на аэродроме мы нашли 9 наших ребят, взятых в плен и расстрелянных немцами. После начали уже гнать немцев, злость была, тоже немцев, бывало, стреляли. Воевали уже ничего, гвардейцы все-таки. При захвате аэродрома нам очень сильно танкисты помогли. У немцев же там и румыны были, тоже еле ходили, холод, мороз. Мы же были в маскхалатах, каски не носили, подшлемник и шапку, только нос и глаза было видно.
После в обороне стояли, дежурили, укрываемся, по часу стояли. Одного послали на пост, он обморозился. Начиная с атак на село Бобуркино, нам сильно помогали "Катюши" и "Андрюши", так мы называли на рамах реактивные снаряды, прямо на снег ставили. У немцев тоже страшное оружие было, шестиствольный миномет. Но все же "Катюша" если даст залп, то на вражеских позициях и снега не будет. Плохо одно, мало было "Катюш". На аэродроме начали потихоньку трофеи собирать, наш старшина залез в самолет, у мертвого летчика достал парашют, до этого в каком-то хуторе он у немцев взял ранец, мехом отороченный. Спрятал парашют в ранец, думал, что война скоро кончиться, такое настроение у нас было, вот только разобьем Паулюса, и все. Но как в атаку пошли, старшина с рюкзаком побежал, его сразу немцы сняли.
В атаку тоже, когда как шли, бывает, траншею выкапывали, а бывает, нет, прямо из воронок вылезали. Некоторые ведь парни были, стрелять толком не могли, молодые все, 18-19 лет. Как в атаку шли, было дело, из окопа выгоняешь солдат, молодые впереди, а некоторые пожилые стараются позже всех вылезти. Я поговорил с командиром роты Грушецким об этом, он мне посоветовал пройти по окопам и сказать: "Если не немцы, то я вас убью!" Я так и сделал, подействовало, потом все нормально было.
Командир роты Грушецкий был поляк по национальности, у нас с ним дружба большая была. Котелок есть, кашу получил и проползешь к капитану, одной ложкой по очереди вместе ели, дружба такая. Один раз получилось так, немцев отогнали, кухня пришла, думаю, пойду, позову его, вижу, а он ко мне идет. И тут снаряд, из немецкого шестиствольного миномета прямо на середине пути разорвался. Хорошо, что мы с ним не встретились, зима, снаряд об землю ударился, и подскочил наверх, осколки пошли выше, тем мы и спаслись, а то бы нас и не было.
После аэродрома пошли в степи, там нам противостояла какая-то часть, в которой немцы стреляли очень точно, у них чуть ли не у каждого солдата было оружие с оптикой, только голову поднял, уже снайпер стреляет, практически всегда наповал. Пулеметчика Конторщикова, моего односельчанина, убило: он начал из ручного пулемета ДП стрелять, высунулся, а немец один раз стрельнул, и горло ему перебил. Я если где стрелять, в воронки от снарядов прятался, оттуда уже стрелял, в основном из винтовки, из автомата меньше, т.к. он для атаки полезен, но в обороне с ним тяжело, несколько раз я из пулемета бил, но с ним опасней, надо голову поднимать. Немцы в атаку ходили группками, а не цепью, как мы. Здесь 5 человек, с боку еще 2-3, где-нибудь еще 5, мы их обстреливали, как дадим, они обратно отступают. В степи немцы в основном в балках прятались, мы тоже так делали. Как-то зашли в хутор, иду мимо домика небольшого, решил зайти внутрь, доски отодвигаю, вдруг в меня кто-то как выстрелит из пистолета, пуля только пролетела. С автомата дал очередь, нашел внутри убитого немца, забрал у него планшет и пистолет, из которого в меня стреляли. Я его добил уже, он ранен был, с перебитым тазом. Один раз в балку, где мы расположились, зашел немецкий танк, с коротким стволом. Мы в окопах с двух сторон по склонам балки засели, противотанковые гранаты приготовили, он до меня не дошел даже, его гранатами закидали. Танк остановился, тогда противотанковые артиллеристы еще по нему добавили.
Дальше пошла чистая степь, немцы обязательно вырывали траншеи, мы от них не отставали, по пятам шли, я нес кирку, чтобы землю разбивать. Однажды смотрю, повар-то наш убежал, повозку свою и двух лошадей оставил, одна легла, со второй кровь идет, тут мимо меня пули летать начали. Завязался с немцами бой, мы зашли ночью в один лог, спрятались, стали вперед продвигаться, а там немцы засели. Они долго бились, чуть ли не до самого рассвета, только тогда в плен сдались. К рассвету от немецкой части осталось девять человек, здоровые, отборные, но деваться им некуда, часов в 5 утра встают, и, показывая нам, бросают винтовки и автоматы. Мы их взяли в плен, один солдат отвел в штаб. После этого боя мы как раз окружили немцев в Сталинграде, и встали в оборону. Они, немцы, наши позиции обстреливали, а мы их постепенно вытесняли к городу. Нас во взводе было человек 20, двое всегда в охранении. Тяжело приходилось.
В конце января меня ранило от взрыва снаряда, когда занимали какой-то хутор, так сильно осколками попало, что ступать даже не мог, под чашечкой левой ноги осколок засел, другой в руке. Сейчас все зажило, но видите, что рука и нога ссохшиеся, меньше здоровых. Нас, раненных, машина подвезла к медпункту, оттуда отправили на английском самолете в г. Балашов в эвакогоспиталь № 4642, я ходить-то не мог, там я впервые увидел несколько офицеров уже в погонах, у нас же на передовой погон не было. Только замотали все, оперировать не стали. После на поезде отправили в Рязань, потом в Уфу, где я лежал в госпитале, расположенном рядом с лесом и рекой Белой, зима, морозы. Выдали белье хорошее, в нашем вшей полно было. Содрали все, давай нас мыть в бане. Мы на передовой обовшивелись все. Стал отдыхать, мне наложили на левую руку гипс, чтобы ее выровнять. Представьте себе, 45 дней гипс был, а там образовались вши, так я расковырял повязку ложкой, гипс-то не залили, а просто бинтом замотали, и убрал вшей. В госпитале обслуживали хорошо, я с палочкой ходил. После того. Как сняли гипс, ко мне медсестра подошла, я лежал на втором этаже, а на третьем заседала комиссия, медсестра мне и говорит: "Чугуев, вас там требуют". Прихожу, врачи, три человека, смотрят на меня, я с палочкой пришел. В комиссии был главный врач и еще двое, те приехали из города: "Ну что, Чугуев, мы тебя домой отпускаем". Я с радости не знал, что делать, демобилизовали вчистую 15 апреля 1943 г. С этой палочкой явился в 1943 г. домой. С поезда слез, там кто-то подъехал на санях, довезли до одного колхоза, а мне надо до родного села в 120 км от станции. Так добирался: татары хорошо встречали, переночую в одном селе, они лошадь запрягают, в следующее село отвозят, дальше еще в следующее. Перед Беляхчой был поселок Соколки, рядом с ним пристань, в мое село через р. Каму переправляться надо, а лед только пошел, я обратился в контору к капитану катера, с которым вместе работал мой брат Николай, и меня переправили на мою сторону. На санях привезли домой, хорошо отнеслись ко мне в колхозе.
- Как сражались румыны в сравнении с немецкими войсками?
- Они не вояки, их, возможно, силой заставили воевать. Только нажмешь, сразу отходят.
- Какое у Вас было отношение к пленным немцам?
- Обыскивали в первую очередь, по карманам шарим, если он начнет дергаться, только замахиваешься рукой, но не били. Они и сами отдавали, часы в основном. Раз попали в плен, уже не такие бравые. Потом их отправляли в штаб, приказывали отвести, по 2-3 человека всегда пленных сопровождали.
- Как Вы оцениваете качество немецкого снаряжения по сравнению с нашим?
- Лучше было, конечно. И форма лучше, и ножи, и лопатки. Только что зима, холодно - это их подводило. Немецкое оружие хорошее было, но автомат возьми, он отличный, но рожок расстрелял, патроны нужны, а нет.
- Что из снаряжения всегда носили с собой, а от чего старались избавиться?
- Лопату, к примеру, я даже не таскал, сперва котелок носил, потом и его в обозе оставил, если в обороне стоишь, повар передает. Всегда с собой автомат ППШ с двумя дисками, пара гранат, запалы к ним отдельно, в вещмешке только патроны. Где-то остановились, я первым делом диски для автомата набивал. Двигались-то только пешком, часто днем под обстрел попадаешь, поэтому шли по ночам, снег, убитые вокруг, что русские, что немцы. При наступлении надо было за ночь успеть занять немецкие передовые позиции, иначе под обстрелом весь день находишься.
- Что Вы можете сказать об эффективности наших гранат и немецких?
- У немцев была граната с длинной ручкой, удобная, он ее может далеко кинуть, а нашу с маленькой ручкой так далеко ты не кинешь. На передовой в РГД запал вставишь, в чехле ее держишь, но ручку повел только перед атакой, перед броском, иначе у тебя в руках рвануть может. Но особенно хороша была Ф-1, сильная граната, для обороны особенно.
- Как кормили?
- Только ночью, повар передавал на передовую. Кормили неплохо, ведь гвардейцы были, если в простой дивизии давали 800 грамм хлеба, то нам уже 900 грамм, буханочку такую. Когда аэродром заняли, нашли там какие-то шины, зажгли их и подогрели хлеб себе, вкусно было!
- Где находился командир роты и взвода во время атаки?
- Наш командир роты по окопам не лазил, высоко шел, поднимал, чтобы рота в атаку пошла. Я как комвзвода вперед бежал, пока вылезешь, поднимешься, и убьют. Поэтому в атаку надо идти только бегом. Сперва только приходилось кое-кого в атаку из окопов выгонять.
- Кто обучал вновь прибывшее пополнение?
- Да какое там обучение, сразу в бой бросали. В Сталинградскую битву погибло очень много народу, особенно при переправе с левого берега на правый, в город. "Мессеры" летали, я видел, когда в обороне стояли, как у одного пароходика руль разбомбили, каюту сшибли, и его расстреливают. Много наших солдат и командиров погибло, после войны я работал плотогоном, отправлял плоты в Астрахань. Так, когда мы вышли на берег Сталинграда, вода как раз размыла берега, там все в черепах и костях было.
- Какое отношение было к партии, Сталину?
- Когда нас в учебке в колхоз отправили под Москвой, с нами были командир роты и два комвзвода. Один из них как-то подходит ко мне: "Чугуев, пойдем, нам надо с тобой переговорить". Приходим, там другие два командира уже сидят: "Чугуев, мы решили тебя принять в комсомол". Но я ответил: "Я в комсомол не пойду, я охотник, рыбак, какой из меня будет комсомолец". А вот друг мой из соседнего села Саша Сарбаев был комсомольцем, когда нас привели в 27-ю дивизии, сразу построили: "Рота, смирно! Комсомольцы есть?" Только мой товарищ руку поднял, его оставили, остальных на передовую. Если бы я вступил, вместе бы с ним остался. А так получилось, что матери пришла на Сашу похоронка. Еще у нас в селе коммунист, как война началась, руку себе забинтовал, вроде раненный чем-то, и в школе преподавал, в 1943 г. его разоблачили и отправили в тюрьму. Он коммунистом был, церковь ломал в селе, колокол скинул, разбил его. Зачем все это?! А в войну прятался. Вот и отношение у меня было соответствующее, не за это воевал.
- Как мылись, стирались?
- Ни разу на передовой не мылись, и не стирал я ничего. Зима, такие морозы, какое мытье, какая стирка.
- Были ли на фронте уверены в нашей Победе?
- Конечно, у нас у всех тогда в мыслях было одно, что надо Паулюса обязательно разгромить. Я видел, как один раз поехала наша машина с белым флагом, предложить немцам капитулировать, так их обстреляли немцы. В ответ мы как дали из всех стволов, хотели очень победить немцев.
Когда вернулся в село по ранению, мне военком предложил к нему идти: "Будешь готовить молодежь в армию". Я занялся этим, вместе с танкистом без руки, делали сборы. Готовил так, как меня учили на фронт, со всего района учеников собирал, а они всего на год-два меня моложе. Занимались строевой подготовкой, изучали основные команды, проводил полевые занятия, у каждого ружье, учил основам стрельбы, потом показывал в поле, как в атаку ходить, как окапываться. Как я воевал, так все им и показывал. За работу военкомат мне 9 кг муки выдал, деньги платил. Я постоянно в школы ходил, объяснял. Один раз в военкомате приказали собрать девок, так же подготовить для отправки на фронт, и действительно, в 1944 г. шесть из них отправили, а остальных в г. Горький на торфоразработки.
В 1944 г. поехал в г. Пермь к брату, он в Кировском районе жил, рядом с военным заводом. Пошел в военкомат, мне же, как демобилизованному, 3 группу дали. Военком спрашивает, где я работал, узнал, что военруком, обрадовался. Позвонил Елене Михайловне, директору женской школы, сказал, что военрука пришлет. Тогда сильно газов боялись, а потом атомного оружия, когда в Японии бомба взорвалась. Пришел в школу, меня директор спрашивает, как буду уроки проводить, я все написал. Посмотрев мои записи, она мне говорит: "Молодец, будешь у нас работать". Учителей-мужчин в школе было всего трое, пожилые, один безрукий, и 40 женщин. Я преподавал военное дело: дисциплину, воинский порядок, рассказывал, как газы определяются, получил винтовку малокалиберку, и на стадион пострелять девчонок выводил. Тогда сохранялась карточная система, один раз меня попросили: "Михаил Андреевич, мы, учителя, хотим Новый год, 1945-й, встретить". У всех мужья на фронте, все дали мне по карточке, чтобы я им купил вино, дети как раз отдыхали, с 1 по 10 число, каникулы. Через обком выбил для них, я ведь не пил, они были очень довольные. Вечер организовали, я с ними за стол не садился, они ревут же, мужья на фронте. Во время каникул меня попросили приглянуть за учениками, чьи отцы на фронте, повар приехал, я был в школе, присматривал, за складом с продуктами питания следил. Так я и учил военному делу до апреля 1945 г.
- Как Вы встретили 9 мая 1945 г.?
- Из Перми поехал к себе на родину, ждал уже окончания войны, в своем селе, рыбачу, вдруг объявили, что закончилась. Я уже в школе не стал работать, а перешел на военный завод рабочим в г. Пермь. Считаю, что работая военруком, свой воинский долг выполнил до конца.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
