Дмитров Виктор Васильевич

Родился 12-го ноября 1924 года в поселке Катунка ныне Чкаловского района Горьковской области. В Красной Армии - с августа 1942 года. Август 1942 - январь 1943 - курсант Тульского пехотного училища. Училище окончил в звании лейтенанта. Затем - на фронте, в качестве командира взвода ПТР 151-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона 31-й Сталинградской ордена «Богдана Хмельницкого» 2-й степени стрелковой дивизии (Воронежский, Северо-Кавказский, Степной, 3-й Украинский Фронты, Орловско-Курская дуга). Дважды ранен. Награжден: орденом «Ленина» (1944), двумя орденами «Красной Звезды» и медалями. После войны продолжил службу в Вооруженных Силах СССР. Окончил военный институт иностранных языков. Полковник в отставке.

Родился я в 1924 году на нижегородской земле - родине двух великих моих земляков: писателя Максима Горького и прославленного летчика Валерия Чкалова. Кстати, Чкалова я в детстве лично видел, когда он несколько раз прилетал к нам в гости, и на самолете катал ударников коммунистического труда. В 1942 году я окончил десять классов, после чего меня призвали в армию и направили на учебу в Тульское пехотное училище. В нем я проучился с августа месяца 1942-го года по январь 1943-го. Занимались каждый день по 10-12 часов, ведь стандартный двухлетний курс обучения мы должны были пройти в ускоренном темпе. После окончания училища получил звание лейтенанта и отправился на фронт. Сначала на Воронежский, а потом сюда, на Северо-Кавказский. После я принимал участие в боях на Курской дуге. А дальше, с 1943 года, в должности командира взвода истребителей танков с боями прошел всю Украину, Молдавию. В 1944 году мы форсировали реку Прут, тем самым наша дивизия первая вышла на государственную границу Советского Союза, и первой вошла на территорию Румынии. Но Румыния быстро вышла из союза с Германией, и пропустила наши войска через свою территорию. После этого нас перебросили в Польшу, и пришлось всю ее пройти пешком. Форсировал, конечно, Одер, а где-то в конце января - начале февраля 1945 года мы вошли на территорию Германии. В начале февраля участвовал в Дрезденской операции, а потом, уже в конце войны, нас перебросили на территорию Чехословакии, где под Прагой мы и закончили войну 11-го мая 1945-го года. Почему так поздно? Потому что остатки крупной немецкой группировки отказались капитулировать, и пришлось оказать нашим чехословацким друзьям помощь в уничтожении этой группировки. Так закончилась моя служба во время войны.

Виктор Васильевич, давайте начнем с самого начала. Лучше с детства. Вот вы упомянули, что до войны вам лично довелось увидеть Чкалова.

Ну как же не помнить Чкалова?! Валерия Павловича я видел вот как тебя. Вообще-то говоря, Чкалов для нашего села сделал великое дело. Дело в том, что до войны у нас было настолько большое село, что оно имело пять церквей. Вокруг села располагалось десять деревень, и одна церковь обслуживала одну деревню, другая - другую и так далее. Жили как все, но в какой-то момент Сталин для того, чтобы поднять сельское хозяйство и промышленность, ввел высокий сельхозналог. И что получилось? Вот у нас, скажем, ни кола, ни двора нет, а нам налог платить. Мой отец - инвалид, с одним глазом его никто на работу не берет. А он обязан сдать государству 200 литров молока, 5 килограммов шерсти и 50 штук яиц. И так - с каждого двора. Кто-то возмутится: «Да что ж такое?! У нас же ничего нет!» А ответ короткий: «Деньгами платите!» Естественно, все свои последние деньги выкладывали государству. А если не уплатил, так тебя хоп - и в кутузку… И вот когда приехал в наше село Чкалов, так все женщины, старухи, с плачем к нему обратились: «Валерий Павлович, вот такое дело! Помоги!» И он, вернувшись в Москву, пошел на прием к Михаилу Ивановичу Калинину. А мало того, что он депутат, так еще когда Калинин вручал ему орден, он ему сказал: «Вы, Валерий Павлович, как-нибудь зайдите, расскажете, как в Америку-то летали». Ну, тому, понятно, все некогда, некогда, а тут и повод появился. Он и рассказал обо всем Калинину: «Вот поступила просьба, так и так. Что можно сделать в этой ситуации?» Калинин ему отвечает: «Валерий Павлович, поймите, я же не могу снять с них сельхозналог только из-за того, то они ваши земляки. Вот если бы у вас какая-то промышленность была, тогда это уже другой разговор». Чкалов и говорит: «Есть промышленность!» - «Какая?» - «Кирипичный завод есть, металлозавод работает...» Ну, тогда, правда, они назывались не заводами, а артелями, но их в селе работало сразу несколько: артель металлистов, кирпичная артель, чугунная, артель корзиноплетения и еще какие-то другие. Но суть в чем? Артели ведь работали как? Вот я купил, допустим, пай и каждый год государству даю все как в долг, а потом со мной рассчитываются по доходам. И тогда Валерий Павлович дал местным органам власти соответствующую телеграмму. Те обрадовались и оформили все как фабрики и заводы. Так, кирпичный, двадцать человек есть? Есть. Ага, значит, завод. Металлозавод - пятьдесят человек есть? Есть. Хлебозавод - пять человек есть? Есть. Короче говоря, рабочий класс образовался. После этого мужики отвезли в Москву все документы, и Чкалов их представил Калинину. Тот говорит: «О, вот это совсем другое дело! Я отдам это на экспертизу специалистам. Они сделают экспертное заключение, и только тогда появится указ Президиума Верховного Совета СССР о переименовании села в рабочий поселок». Сколько же радости у нас после этого было! Ведь все-таки стали рабочим поселком, соответственно сельхозналог с людей сняли. После этого все разом изменилось, другая жизнь пошла. И второй случай, связанный с Чкаловым, могу рассказать.

Он приезжал к нам каждый год, и как-то наши люди ему говорят: «Валерий Павлович, ну что это такое? Из церкви сделали клуб, - он же на это деньги и пробил, - а кино нет!» - «Хорошо, я как буду в Москве, позвоню министру культуры насчет киноаппарата». И тут у нас как раз проходит большое собрание или сход в честь переименования села в рабочий поселок. Сход большой получился - народу битком набилось в зале этого клуба. А нас, человек пятнадцать пацанов, туда не пустили. Но я в школе всегда был на виду, даже избирался председателем ученического комитета, и мне ребята говорят: «Да ты чего, Дмитров? Ну-ка иди к Чкалову!» И мы пошли к нему. А в клуб зайти следовало через сторожку, в которой сторожиха тетя Наташа сидела. Она увидела нас: «Так, а это еще что?! Там митинг проходит, а вы идете». - «Так мы с делегацией к Чкалову, пропусти нас!» Заходим, тут народ на трибуне выступает, а Чкалов сидит за столом, покрытым красным сукном. Мы к нему: «Валерий Павлович, мы делегация к вам!» - «Ну-ка подойдите, ребята, сюда. Какая еще делегация?» - «Да вот, Валерий Павлович, не пускают нас, говорят, что мест нет». Он так посмотрел в зал, действительно, мест нет, но между сценой и первым рядом, ну так, метра три-четыре свободные. Он обращается к председателю поселкового Совета: «Давай пустим, пусть хоть на пол сядут». Поворачивается к нам: «А на пол сядете?» - «Ся-ядем!» - «Ну, откройте им дверь». Вот вам и встреча со Чкаловым.

А помните, как у вас коллективизацию проводили?

У нас все прошло нормально. Когда мы считались еще селом, то у нас организовали колхоз, в котором действовало две-три бригады, в том числе плодоовощная. Столько овощей выращивали, особенно моркови, что ужас один. У нас же Горький совсем недалеко, вид на него открывался хороший, и все эти наши местные намывали эту сладкую морковь, складывали в мешки и отвозили в город. Туда, кстати говоря, ходили маленькие пароходы - фельянчики. А рядом с нами работал большой колхоз, где занимались выращиванием клубники. Они раннюю клубнику вывозили в таких корзиночках на два килограмма, обшитых белой тканью. Смотришь, идут человек пятнадцать, и у каждого на коромысле по пять корзинок спереди и по пять сзади. Вначале - первый сбор, потом второй, и все шло нарасхват, а это ведь живые деньги. Кроме того, держали у нас и большое колхозное стадо коров. А всем кто держал корову в хозяйстве, выделяли под покос участок на заливных лугах за селом. Когда Волга разливалась, вода там до домов доходила, поэтому травы росли отлично и на покос у нас весь район собирался. Смотришь: в четыре часа утра мужики выходят и, пока роса, все долой. К десяти часам уже все расходятся отдыхать. Из ранее накошенного сена наделают шалашей и ложатся в них. Ветер гуляет, а они отдыхают. Потом приходят женщины. Как у нас говорили по такому случаю:

Пахнет сено над лугами

песни душу веселят,

девки ровными рядами

ходят сено шевелят...

Один-два дня, и мужики начинают метать стога. А ведь это искусство большое! Ну что еще могу о своей довоенной жизни рассказать?

Волга всех нас кормила. Кроме того, огороды в лугах нас спасали - по 20 соток ведь выделяли. Как говорится, не ленись, коров держи. Кругом леса, тоже, как говорится, не ленись. Помню, классе в седьмом отец меня спрашивает: «Когда у тебя последние экзамены?» - «В субботу». - «Вот в воскресенье отдохнешь, а с понедельника пойдем дрова пилить» И вот мы с ним ходили в лес за пять километров. Сначала куба по два, по три пилили, а потом стали и по шесть кубов. У меня кровавые мозоли не сходили с рук. Отец подбадривает: «Зато заработаем хорошие деньги, одежду купим». Вот так я заработал себе первый костюм. А то ведь жили скромно, отец-то сторожем работал, и я зимой в рабочих ботинках ходил в школу. А от снега до снега вообще, все босиком бегали в школу.

Войну ждали, предчувствовали?

Обязательно! Во-первых, перед этим прошла финская война. Во-вторых, незадолго до войны у нас в старших классах ввели изучение военного дела. Сначала занимались по два часа в неделю, а как война началась - каждый день по часу. Так что нас заранее уже готовили. Помню, военком собирал всех допризывников и с военкомата приходили люди, которым мы сдавали нормы на оборонные значки. На значок ГТО (готов к труду и обороне), ГСО (готов к санитарной обороне), ПВХО (противохимической обороне), «Ворошиловский стрелок»... Короче говоря, разные нормативы сдавали и фактически готовились к войне. Но все равно оказались не готовы. Наше руководство, конечно, поверило Германии, подписав с ней пакт о ненападении в 1939-м году. Это - раз. И второе - не успели соответствующим образом подготовиться. Ведь нашими учеными были созданы прекрасные образцы и самолетов, и орудий, и танков, но, к сожалению, так случилось, что часть военных заводов оказалась на оккупированной территории. И только часть их мы успели перетащить в Сибирь и за год-два наладили там производство. А сделать это оказалось очень непросто. Ведь основными работниками остались женщины и подростки, и только 15-20 процентов - мужчины. И вот еще один интересный вопрос - как воспринимали в самом начале приход Гитлера к власти? Я об этом скажу так. Большие люди делают большие ошибки, а маленькие люди совершают маленькие ошибки. И у нас поначалу Гитлера тоже поддерживали, и только потом, когда стало ясно, что немцы поворачивают не в ту сторону, стали к нему по-другому относиться.

Первый бой вам запомнился?

Ну, как же первый бой не помнить? Первый бой, как и последний, запоминается на всю жизнь. Первый бой, как мы ни готовились, оказался для нас самым трудным. Но, видишь ли, как тогда у нас получилось? Мы шли, все было у нас хорошо, как вдруг немецкие танки прорвали фланг 818-го полка. Наша рота находилась в резерве командира дивизии, и нас бросили навстречу этим танкам.

Еще только подходим на указанный рубеж, вдруг над нами заходит десятка «мессершмиттов». Командир роты все понял: «Всё, конец нам…» А метрах примерно в двухстах от нас стояла роща, и мы как рванули к ней, только пятки к заднице прилипали… Не знаю как у нас, а у немцев в то время в авиации существовал такой порядок - бомбардировка производилась по ведущему. Куда ведущий бросит первую бомбу, все остальные бросают туда же. И вот тогда нас спасло то, что их ведущий ошибся и сделал недолет - метров в десяти от нас. Как рота бежала из 80 человек, так и плюхнулись все там же, на месте. Помню, лежим, бомбы на нас сыплются, а лес гудит и стонет... Когда они на второй заход пошли, тут не выдержал заместитель командира нашего дивизиона. Просто он ближе всех находился от того места, где бомбы сыпались, и решил перебежать. Но не успел - ему череп снесло… Лес стонал и гудел, и вот тогда я впервые услышал, как старые солдаты, взрослые мужики, кричали и звали на помощь мать: «Ой, мама! Ой, помоги, мамочка!» Они, видимо, какие-то внутренние силы призывали на помощь, это им уверенности придавало. Ну и мы, молодые, тоже как-то находили в себе силы, чтобы выстоять и удержаться. А немцы как все бомбы сбросили, так еще зашли и из пулеметов по нам построчили… Вот таким стало мое боевое крещение на фронте. Ну что еще рассказать вам?

За что вы получили орден «Ленина»?

Это один из самых памятных для меня военных эпизодов. Я уже вам говорил, что наша дивизия в районе молдавской станции Унгены первая вышла на довоенную государственную границу Советского Союза. А до этого были бои под Уманью, при форсировании Днестра, где немцы оказали нам ожесточенное сопротивление.

На той стороне Днестра мы захватили небольшой клочок земли и удерживали его до тех пор, пока не подошли наши войска. А немцы атаковали непрерывно, и когда наши подошли, от моего взвода в живых осталось всего три человека… И все трое были награждены орденами «Ленина». (За эти бои орденами «Ленина» были награждены сразу пять бойцов 151-го ОИПТД: парторг дивизиона - капитан Добрыдень Федор Исакович 1905 г.р.; орудийный номер 45-мм пушки - Закиров Кушимбек Жантыкович 1920 г.р.; два командира отделения роты ПТР - ст.сержант Зеленый Николай Федорович 1917 г.р., Минин Николай Васильевич 1924 г.р. и сам Виктор Васильевич. Вот выдержка из наградного листа на него: «… В боях за город Умань взвод тов.Дмитрова занимал важный участок, где уничтожил одну пушку и два пулемета противника. Ворвавшись на окраину города, несмотря на бомбежку, со своим взводом подбил 3 автомашины, тем самым остановили автоколонну противника. Сам лейтенант Дмитров в этом бою гранатой подорвал бронемашину и расстрелял в упор 12 гитлеровцев и 1-го офицера, а еще 2-х немецких солдат взял в плен.

При форсировании р.Днестр тов.Дмитров в трудных условиях бомбардировки переправы не растерялся, и на лодке переправил свой взвод без потерь. На правом берегу бесперебойно вел огонь по самолетам противника, этим самым обеспечил переправу всего подразделения…» - прим.И.В.)

А в августе нам пришлось форсировать Прут и первыми вступить на территорию Румынии. В течение первого дня шли жесточайшие бои, и что интересно, в это время наши дипломаты вели активную работу с руководством Румынии. И через пару дней молодой король разорвал отношения с Гитлером, приказал арестовать Антонеску, и в итоге Румыния перешла на нашу сторону.

Ну, что еще вам рассказать такого памятного? Вот, скажем, случай, который произошел на Украине. С конца 1943-го года мы там стояли в обороне, но в марте началась Уманско-Ботошанская наступательная операция и мы пошли вперед. Но это же ранняя весна, зарядили проливные дожди, в результате дороги превратились в хлявь. Ну что, выхода нет, любой транспорт застревает в такой грязи, и мы только шинели подтянули и преследуем немцев. И тут от партизан поступает сигнал - на станции Потош что ли стоит немецкий эшелон с танками. А это прямо перед нами. Тогда мой командир роты дает мне приказ – задержать! Беру с собой наводчика с ружьем, и взял еще своего заместителя - Зеленого Николая Федоровича. Когда стало темнеть, разведчики подвели нас к этой станции, показали, вот, мол, этот поезд уже стоит под парами. Охрана немецкого эшелона потеряла бдительность, и мы из противотанкового ружья подбили паровоз. Тендер ему пристрелили. Вода вся вытекла, соответственно ехать он не может.

Вернулись, доложили о выполнении задания. А утром я послал своих ребят посчитать - сколько танков в эшелоне? Оказалось, 32 штуки… Только представь, такая армада танков оказалась захвачена с нашей помощью! Но это, конечно, дело случая. Всего же в открытом бою силами моего взвода было уничтожено четыре танка. Наши противотанковые ружья, разумеется, их лобовую броню не пробивали, поэтому вели огонь по смотровым щелям и по приборам наведения. Если я даю команду всем расчетам противотанковых ружей вести огонь по первому правому танку, то все шмаляем по нему. Экипаж выскакивает, и если не желал сдаваться в плен, его расстреливали. Вот так и воевали. Потери мы несли немалые. Как говорится, на войне, как на войне… Два раза случалось такое, что во взводе, который состоял из двадцати человек, оставалось по три человека и один раз - по два человека… Но по воле судьбы оставался жив… Хоть и был дважды ранен.

Первый раз меня ранило на Днепре. Его мы форсировали у поселка Аулы 27-го сентября, вода уже холодная стала. Ночью поднялись на бугор, а по нему проходила железная дорога и тут же рядом посадка. Командир отдает мне приказ: «Ставлю твой взвод на оборону главной переправы дивизии... Покорми людей, а потом займи оборону там, где посадка идет у железной дороги». Только заняли оборону, как рано утром немцы начали атаку. Они хотели отрезать нас от берега. И в течение всего дня мы отбивали яростные атаки. Еще утром меня легко ранило в руку. Санинструктор Ковтышный забинтовал, перевязал, как положено. (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть два наградных листа, по которым санинструктор роты ПТР 151-го ОИПТД старшина медслужбы Ковтышный Трофим Иванович 1894 г.р. был награжден орденом «красной Звезды» и медалью «За отвагу» - прим.И.В.) Бой тем временем продолжался.

Когда танки стали подходить ближе, я взял на себя командование. У меня уже тогда опыт кое-какой появился. Смотрю на них, вижу выстрел - вспышка из ствола. Но звук же только потом доходит, я успел крикнуть: «Ложись!» Снаряды стали рваться примерно метрах в тридцати от нас, но я понимаю, сейчас наводчик внесет поправку и следующим залпом нас накроет. Смотрю за танками - снова залп. Опять я гаркнул: «Ложись!», а сам на дно окопа плюхнулся. Один снаряд разорвался метрах в трех-пяти от меня. Но окопчик оказался неглубоким, и осколками меня маленько посекло. Смотрю, с головы капает кровь. Снимаю пилотку, а она вся пробита осколками, но кожу на голове только поцарапало. Как говорится, причесало… Мне только зеленкой помазали, и все. Наутро приезжает командир: «Ну как дела?» - «Я ранен». - «Я тоже». Вот так за один день меня дважды ранило…

Вообще, за время войны мне пришлось форсировать восемь рек: Северский Донец, Дон, Днепр, Днестр, Прут, Сан, Висла, Одер и это только крупные реки. Про мелочь я и не говорю. Но так получалось, что нам все время не везло. В каком плане. По закону вращения земли все реки, которые текут с севера на юг, имеют один берег высокий, а другой - низкий. Вот и получалось, что всякий раз немцы на западном берегу оказывались на высоте, а мы - внизу и видны им как на ладони. Ну, естественно, быстро начинаем окапываться, а на нас сразу один налет из минометов, потом - второй. А ведь 120-мм мины - 16-килограммовые… А песчаный грунт после взрыва осыпается. Помню, как-то солдаты мне кричат: «Товарищ лейтенант, идите к нам!» Смотрю, а они уже небольшую траншею успели выкопать. Кричат из нее: «Идите к нам, а то у вас окопчик совсем осыпался...» Ну и я быстро к ним перебрался. Следующий налет - и в то место, где располагался мой окоп, мина как жахнет. От моего прежнего окопчика остается одно мокрое место...

Когда меня контузило, тоже интересно получилось. Немцы и румыны по нашему примеру стали использовать легкие ночные бомбардировщики. В ночное время, когда стемнеет, они выпускали маленькие самолетики, вроде кукурузников, на которых наши девчонки летали. Они с таким же звуком тэ-тэ-тэ летали, как и наши. Иной раз выходило, что они никак не могли найти ориентир, так мотор, бывает, выключат и кричат: «Обозначьте передок, черти! Ничего не видно!» В общем, как стемнело, вылезли из окопов, надо было маскировку сделать. Вдруг вижу, в одном из окопов старший сержант Еськов, сидит и кресалом выбивает искру. Кресало - это такая самодельная штука для того, чтобы прикурить. Из телогрейки надергают ваты, засунут ее в гильзу. Потом кусок напильника где-то достанут, кремний или кусок камня. И вот, сидит наш солдат и выбивает искру. Она попадает на вату, та загорается, и можно прикуривать. И вот как раз, когда Еськов пытался прикурить, над нами прошел такой кукурузник. Румынский или наш, определить невозможно. Они почти одинаковые, да и ничего не видно. И вот бомба с этого кукурузника упала буквально в метре от моего окопа… Я все же успел плюхнуться, и меня всего засыпало землей… Очнулся оттого, что солдаты кричат: «Лейтенанта засыпало!» Слышу, начинают саперной лопаткой откапывать, тут сержант говорит: «Чего, черти, лопатами орудуете?! Нос свернете лейтенанту! Кому он такой будет нужен после войны?!» Тут смех и грех, конечно, стали меня горстями выкапывать. Наконец, голову освободили, я хоть землю выплюнул. Потом всего вытащили, отряхнули, но два дня после этого я находился в стрессовом состоянии – понятное дело, такой удар получить… Дар речи потерял совсем. Зрение потом восстановилось, а слух... Два-три дня совсем ничего не слышал, и только потом постепенно стал отходить. Врач спрашивает: «Что у тебя?» Говорю: «Я ва, ва, ва...» - «Это пройдет». Так что правильно сейчас говорят, что немало наших людей погибло от недисциплинированности и разболтанности.

Но что мне на фронте спасало жизнь, это то, что солдаты мне попадались храбрые, а командиры - умные. Я бы даже так сказал, что мои солдаты были просто отчаянной храбрости. В 43-м нам с пополнением прислали целый набор из тюрем. После того, как в 1941-42 годах многих наших на фронте здорово повыбило, Сталин вызывает Берию и говорит: «Лаврентий, сколько у тебя там сидит людей?» Тот отвечает: «Пять миллионов, товарищ Сталин!» - «И чего они делают? Ждут, когда победа будет?! Давай их всех на фронт!» И тогда всех, у кого срок до пяти лет, отправили на фронт. Конечно, первое время маялись с ними здорово. Замполиты на нас наседают: «Изучайте людей! Изучайте людей...», но у них ведь обо всем свои понятия. Да еще и среди них самих самые разные люди, по возрасту, национальности. У меня во взводе, например, на двадцать человек аж десять национальностей. По уровню образования тоже разные. Кто мелкий воришка, который три года получил, кто еще что-то. Они же, эти бывшие уголовники, не любили, когда их про прошлую жизнь расспрашивали: что ты, да за что и какой срок получил. Никогда им эти вопросы не задавали. А у меня командиром отделения служил такой сержант Милюта, и как-то он мне говорит: «Вижу, товарищ лейтенант, вы с нами маетесь…» - «Да, - говорю, - маюсь. Ох, маюсь... И не только я, а все лейтенанты с вами маются». А он мне и говорит: «Вот такие-то и такие-то у нас - паханы. Это - люди, которые имеют криминальный авторитет. Так вы назначьте их командирами отделений, и их авторитет совпадет с административной властью. Вот увидите, хуже не будет!» И действительно, когда их назначили командирами отделений, все пошло хорошо. Попадались у них еще сокамерники - те, которые в одной камере сидели, так из них всех потом вышли прекрасные солдаты. Помню, условие такое им поставили - три месяца провоюете, и если замечаний к вам не будет и каких-либо претензий, с вас снимут судимость. И вот они в течение трех месяцев и старались где-то там отличиться. Сами везде просились: «Товарищ лейтенант, нам бы...» А нам, их непосредственным командирам, давалось право о них ходатайствовать.

А штрафников приходилось видеть?

В одном только месте встречал. Но первая встреча с ними была заочная. Когда в 44-м немцы стали массово сдаваться в плен, они сами спрашивали: «А что у вас за новый род войск появился?» Мы удивляемся: «Какой еще род войск?» - «Ну, пехота в атаку идет, «ура» кричит. Моряки - «полундра», а эти - «эбаный бог»...» А это значит - штрафники идут в атаку… И вот как-то мне пришлось увидеть, как перед штрафников пустили в разведку боем. Но она получилась очень тяжелая. Вышло так, что их и немцы крепко встретили, да еще и наша артиллерия зацепила, в общем, стали они отходить. И расскажу тебе еще один памятный случай.

Уже в самом конце войны, числа 5-6-го мая 1945 года, когда Победа уже в воздухе витала, мы находились на юге Германии. Нам предстояло взять небольшой городишко, Марбург что ли. И так получилось, что ближайшую задачу дивизия выполнила, последующую тоже выполнила, а главную задачу дня - взять Марбург, не выполнила. Приезжает командир дивизии. (В конце войны 31-й стрелковой дивизией командовал гв.полковник Хильчевский Иван Федотович 1903 г.р. – прим.И.В.) Собрал офицеров: «Этот город надо взять! Я обязан доложить командованию, что город взят!» Послали разведку, она притащила «языка» - девчушку 18-ти лет из «гитлерюгенда». И она рассказала, что город обороняет женский эсэсовский батальон, а из оружия у них только стрелковое да гранаты. Ну что делать? Командир дивизии собрал всех командиров батальонов и спрашивает: «Какие у кого будут предложения?» Один комбат говорит: «Да их, мать-перемать… Да мы им покажем кузькину мать, и так далее, и так далее, мы их распушим…» А тут же в сторонке сидел один из комбатов - Герой Советского Союза. Забыл фамилию, Казаринов что ли. Сидит и соломину жует. Комдив тогда его и спрашивает: «А ты-то чего молчишь?» - «Так меня никто и не спрашивает». - «Ну ладно, какие твои предложения?» - «То, что они предлагают, этого делать не надо! Не сегодня - завтра война закончится, и перед этими девчонками другая задача встанет - надо будет потери восстанавливать». - «Короче, - спрашивает комдив, - что ты предлагаешь?» - «Я предлагаю положить их всех на дно окопов!» - «Ишь ты какой! А как?» - «Пустить авиацию, вот же авианаводчик тут сидит. Пусть он наведет самолеты, но пусть те будут над ними ходить, а стрелять - за окопами, чтоб их не поубивало». - «Ну а дальше что?» - «А дальше... Вот сидит артиллерийский начальник. Пусть орудия тоже стреляют по окопам, но чтоб был перелет - недолет. Они же все там полностью необстрелянные, и у них полные штаны от этого будут». - «А дальше?» - «А дальше... Вот сидит танковый начальник. Пусть танки подойдут, и тоже будут так стрелять: перелет - недолет. А потом наша пехота штыком им в задницу - хенде хох! Встать! Сложить оружие!» - «Все, - подвел итог командир дивизии, - прекрасное предложение! Тогда кому поручим?» - «О, - говорят, - командиру 818-го полка!» Не помню, как звали его, полковник Ключевский что ли, но - хороший мужик. (Вконце войны 818-й стрелковым полком командовал гв.подполковник Акаевский Павел Васильевич 1895 г.р. – прим.И.В.) Ну а дальше провели все как и предложил комбат. Немок выстроили, подсчитали – оказалось пятьсот девок во главе с майором – нацвальд. И вот, когда их выстроили, из колонны вдруг одна девчушка выскочила и побежала. А у меня разведчиком служил такой Сашка Рыжий, парень на ногу быстрый. Он побежал за ней и ткнул ее в спину автоматом. Она упала так на спину. Он ей: «Ну, курва, вставай!» А она вскочила и как ему провела по лицу - все в кровь исцарапала. Что с ней делать - убивать?! Так это же происходит прямо у всех на глазах. Ее в строй поставили, а те ее подбадривают - Эльза, Эльза, какая, мол, ты молодец! А Сашку зеленкой обмазали, и когда он мне начал жаловаться, один мне говорит: «Так он же сам виноват, товарищ лейтенант! Она хотела его погладить, приласкать, а вин не дався…»

А так немцы обычно сдавались в плен по три, по пять человек. И власовцы сдавались. В Молдавии во время Ясско-Кишиневской операции они вообще целыми пачками сдавались. На дворе август месяц, и нас послали прочесывать кукурузу. Ну, мы идем цепью. А у меня тогда служил один украинец по фамилии Филиппенко. Сам он здоровенный парень, а на нем малого размера гимнастерка, и она порвалась. Другой взять негде, так он с пленного немца снял китель и надел на себя. И в нем идет с нами в колонне, как ни в чем не бывало. А с той стороны соседний полк подворачивает. Как увидели, так сразу на него: «Ах ты, власовская морда!» Ну, забрали его. Когда разобрались, стал жаловаться: «Товарищ лейтенант…» Говорю ему: «Мы же тебе говорили, сними это всё!» Идем дальше, продолжаем прочёсывать местность. Полк - справа, а мы по центру двигаемся. И тут вдруг власовцы начинают прямо пачками в плен сдаваться. Ну что с ними делать? Понятно, солдаты ему навтыкают со зла. А власовец достает какую-то бумажку: «Я не стрелял, я вот так (показывает) ствол держал!» И сует бумажку, где он записывал вроде как ценные сведения. Где, какие части действуют. Ну что, мы их передавали нашему особисту, а потом их на фильтрацию в специальные лагеря собирали. Проверяли, прочесывали, а после - на Колыму, где они свое уже отрабатывали.

Ну и в заключение хотелось бы рассказать про последний бой. Фактически его и не было. Как поется в известной песне: «Еще немного, еще чуть-чуть… А я в Россию домой хочу, я так давно не видел маму…» Дело происходило 9-го мая. Вдруг наступила тишина, нигде никаких выстрелов, взрывов. Видимо, предупреждение дали, чтобы нигде никто ничего не предпринимал. И вдруг вечером, часов в восемь, вдруг сыграли тревогу и кинули нас вперед. Как потом выяснилось, крупная немецкая группировка отказалась капитулировать и решила с боями прорываться на запад, чтобы сдаться американцам. Американцы-то с англичанами очень боялись что мы пойдем до Парижа, и на всякий случай немцев не разоружали. Только собирали.

Всю ночь мы шли до Чехословакии. Вроде день прошел нормально, и у вечеру вышли к оврагу. Широкий, метров, наверное, восемьдесят, но неглубокий. Тут приказ - «Окопаться по краю оврага!» И предупредили – немецкие части пытаются прорваться из окружения. Ну, чего, ждем, все нормально. На следующий день рано утром прибегает помкомвзвода: «Товарищ лейтенант, немцы!» Я удивился: «Какие тебе немцы? Война закончилась 9-го мая!» - «Немцы через нас из окружения выходят!!!» Елки зеленые… Я подскочил как футбольный мяч и скорее машинально, чем осознанно, скомандовал: «Оружие к бою! Гранаты к бою! Ружья зарядить!» Ружья зацокали, гранаты стали доставать, но видно – люди в оцепенении... Посмотрели на овраг, и видим - в колонну человек по десять идут немцы мимо нас буквально в 20-30 метрах... Они, конечно, грамотно все это делали. Правая первая шеренга - у всех пулеметы наизготовку, заправленные патронами ленты болтаются, и эта огромная серо-зеленая масса как гусеница ползет... Сбивают первые весенние цветы, растаптывают молодые кустарники, и все идут, идут и идут… Я, конечно, растерялся. Ведь о Победе уже объявили, и накануне наши, наверное, целый вагон писем домой написали: «Встречайте с Победой!», а тут - такие дела… Вижу, люди явно не в себе. По-разному, конечно, нервничают. Кто-то пытается закурить, а у него не получается - самокрутку все никак не свернет… Другие - с места на место гранаты переставляют, оружие туда-сюда. Ну, думаю, сейчас сорвется кто-нибудь, и тогда не остановишь… Короче говоря, наверно, целая дивизия мимо нас прошла. Одних только генералов и полковников человек сорок видел. Один солдат подбегает ко мне: «Товарищ лейтенант, разрешите, я сбегаю в штаб? Доложу и так далее...» Приказываю: «Всем оставаться на месте! На месте...» А у нас связным служил такой Вася Кузьменко, как его все называли - комсомолец-доброволец. Я показываю ему на происходящее и говорю: «Вася, ты видишь?» - «Бачу, товарищ лейтенант…» - «Одна нога здесь - другая в штабе! Скажи им, что у нас тут до дивизии прорывается из окружения. Только смотри, точно передай: солнце - вот так, а они -вот так идут. Не перепутай! Бегом!» Тут уже на некоторых солдат напала медвежья болезнь - понос прошиб. По кустам разбегаются… И тут я слышу с головы немецкой колонны, а я тогда уже кое-что знал по-немецки: «Нихт шиссен! Нихт шиссен!», не стрелять, значит. Тут у меня все отлегло. Кричу своим: «Не стрелять! Не стрелять!» Только после этого все немножко успокоились, но все никак не могли дождаться, когда хвост этой колонны появится. Потом прибегает посыльный: «Командир сказал - боя не принимать!» Вот такое дело… Ну, а потом слышим и танки загудели, и авиация в небо поднялась. Ну а мы свое дело сделали – предупредили своих...

Через какое-то время подъезжает командир на «козлике» со своим заместителем и врачом. Я докладываю обо всем, а он только рукой махнул: «Я не узнаю своих солдат…» А солдаты после этого словно повисли в каком-то трансе, стали как чужие. Люди прошли войну, и вдруг оказались в таком состоянии... Он их всех обошел, спрашивает врача: «Что будем делать?» Тот ему отвечает: «Срочно - по стакану водки!» Привезли в термосах спирт, разлили по кружкам, но не идет, противная… Я хожу и всех заставляю пить: «Пить! Пить! Надо выпить!» Потом спрашивают: «Привезли завтрак?» - «Какой там завтрак?! Всем спать!» И все сразу завалились. Кто на траву, кто - на шинели, кто - на плащ-палатки. После обеда опять приехал командир: «Ну как, Дмитров?» - «Плохо, товарищ майор. Люди все никак не отходят…» Он к врачу поворачивается: «Ну что будем делать дальше?» Врач повторяет: «Еще водки!» Ну, всем выдали еще по стакану, и только после этого они вроде как успокоились и разошлись по кустам. Мы сидим с помкомвзвода на краю окопа, смотрим, как оно что идет. Привозят ужин. Смотрим, уже смех, разговоры пошли, одним словом, люди стали отходить. Но особенно досталось Володе Бастрыкину, за то, что слабинку дал. Ведь сибиряки обычно стойкий народ, а этот первым в кусты побежал с приступом медвежьей болезни. Ребята подтрунивать над ним стали, особенно один старался, а он вдруг как разрыдается... - «Володя, ты чего? - говорю. - Что с тобой?» - «Хорошо им говорить! А я вчера домой письма написал. Меня пятеро детей ждут…» Говорю ему: «Пойдем, Володя. У меня есть немножко спирта, налью тебе. Выпьешь!» Вот так я впервые за всю войну увидел плачущего солдата…

Вскоре после Победы нас вывели на территорию Польши. Там мы стояли где-то в лесах и помогали проводить местные выборы. Потом нас переправили на территорию Союза - городок Славута в Хмельницкой области. Туда в сентябре пришла разнарядка - направить одного офицера в Высшую офицерскую школу самоходной артиллерии. Мне предложили поехать учиться. А мне как раз надо было определяться - или в армии оставаться, или увольняться и поступать в гражданский вуз. И я решил остаться в армии, раз такая возможность появилась. Тем более что в то время в армии многих задерживали. Надо понимать международную обстановку тех лет - у нас атомной бомбы тогда еще не существовало, а у американцев она уже была, и они открыто начали давить на наше руководство. Естественно, на это следовало какие-то меры принимать, поэтому Сталин приказал задержать увольнение людей с армии. И в основном увольняли только технарей: офицеров, которые имели технические специальности, строительные, педагогов, ведь надо было школы восстанавливать. Всех же остальных задержали, и некоторые мои солдаты отслужили по восемь лет. Ну а я продолжил службу, и окончил, кстати говоря, военный институт иностранных языков. Между прочим, был эпизод, когда я встречался с фельдмаршалом Паулюсом. Знаешь, кто это такой?

Конечно.

Я уже потом прочитал, что за 10 лет пребывания в плену он, как умный человек, не сидел без дела, а неплохо изучил русский язык и проштудировал многие труды классиков марксизма-ленинизма. И вроде бы руководитель ГДР Вальтер Ульбрихт даже предлагал ему должность министра обороны, но тот отказался. В общем, в 1953 году после 3-го курса меня направили на стажировку в Германию, тогда как раз создавалась армия ГДР и нужна была помощь наших специалистов. Приехал туда с женой и с дочкой, начал работать, но в один из дней военный советник мне и говорит: «Виктор Васильевич, посмотри, что за бумага там от Ульбрихта пришла?» Прочитали, а там говорится, что к нам в Дрезден направлен Паулюс – читать лекции в Высшую офицерскую школу, которую возглавляет его бывший адъютант и друг полковник Адам. И говорится о том, что Паулюсу доверено возглавить только что созданный в Дрездене военно-исторический центр, и мы должны создать ему все условия для работы и размещения. А помимо всего прочего Паулюса попросили прочитать перед курсантами лекцию о Сталинградской битве. И т.к. я носил немецкую форму, и ничем от немцев не выделялся, мне поручили эту лекцию прослушать и рассказать, о чем шел разговор. Можно прямо сказать, что никаких выпадов против советского командования и против советского руководства он не делал - всю вину за поражение под Сталинградом свалил на Гитлера. Так прошла моя первая встреча с Паулюсом. А вторая случилась при следующих обстоятельствах. Закончился учебный год в офицерской школе и в честь этого решили устроить банкет. За первый, главный стол посадили все руководство этой школы во главе с полковником Адамом, ну и Паулюса, конечно, посадили к ним. А меня посадили за второй стол, спиной к ним: «Слушай, что они там говорят!» Ну и я слушал, о чем они беседуют. Опять он всю вину валил на Гитлера, о чем я и рассказал советнику. Но насколько я понял, поражение под Сталинградом не давало ему покоя до самого конца жизни. Потому что он все время говорил: вот если бы Гитлер послушался меня, если бы да что бы... Ну и, конечно, для людей такого масштаба, как Паулюс, плен - это было равносильно гражданской смерти… И еще однажды довелось встретиться, но он и там исключительно выдержанно все преподносил.

Виктор Васильевич, а как встречали наши войска обычные немцы? И как встречали в Румынии, Польше, Чехословакии. Насколько отличался прием в этих странах?

Ну, скажем, Румыния. Там население по-разному встречало. Если скажем богатенькие и чувствуют свою вину за войну, то эти уходили в глубокий тыл вместе с немцами. Вот мы, скажем, зашли на территорию Румынии вечером. Прежде всего, окопались, потом стали разбираться, где же мы находимся. Двоих отправил разведать, приводят румына. Тот рассказывает, что мы находимся на территории крупного помещичьего имения, а сам помещик сбежал на запад. Ну, мы там небольшой шмон и устроили. А для солдата что главное? Чтобы портянки сменить, какой-то материал найти, выпить и закусить. А вина там у них навалом, тем более конец августа.

Помню, вечером вошли в какой-то город, а там проституток столько оказалось… Они сразу, значит, на заработок и пошли. Русские офицеры? Плати деньги, пожалуйста. Ну, наши мужики и пошли на это дело. А я не ходил, мне только 19 лет исполнилось. А те, которые постарше, те ходили. Ну и, естественно, некоторые с «наградой» возвращались… Тут офицеров стали собирать и профилактические беседы с нами проводить. Мораль всё читали-читали, в конце спрашивают: «Ну, все ясно?» - «Ясно!» - «Всё, разойдись!» А на следующий день опять триппер кто-то принесет. Надо же его в госпиталь направлять, а как его направишь? И вот, помню, собрал командир дивизии всех нас и стал мораль читать: «Вы что делаете?!» Читал-читал, а потом кто-то из наших офицеров возьми да и спроси его: «Ну что вы, товарищ генерал… Вы скажите лучше, как узнать - здоровая или нет?» - «Ну... - говорит, - откуда я знаю?» И сам спрашивает: «Может, кто из вас знает?» А у нас служил один капитан, начальник боепитания, и он вдруг говорит: «Я знаю, товарищ генерал!» - «Ну, выходи, рассказывай!» - «Так ж это очень просто, товарищи офицеры. Пальцем туда и на язык, если зашипит - не лазь!» Все, конечно, легли… Так потом через раз все друг друга спрашивали: «Ну как, Петька, отшипело или нет?»

Теперь - по поводу отношения к нам мирного населения в Польше. Я бы сказал, что в большинстве случаев они к нам нейтрально относилось. Надо сказать, Польша находилась на особом положении у немцев. Являлась вроде как вторым тылом. А первый - это сама Германия, и поэтому Польшу они особенно не трогали, и особенных проблем с поляками у них не наблюдалось. При немцах у них мало что поменялось, те им даже разрешили кабаки и бардаки свои держать. Поэтому, когда мы в Польшу вошли, относились спокойно. В нас не стреляли, как «лесные братья» на западной Украине, но и особых симпатий тоже не проявляли.

Запомнилось, что у них очень хорошо было развито производство самогона. Из чего они его только не делали!!! Из зерна, из свеклы, из кукурузы, да из чего угодно. Но чтобы показать, как всё это горит, добавляли карбид. Бывает, ложку нальет, посмотришь – «У-у-у как хорошо горит!» Ведь чем лучше горит, тем лучше самогон. А бывало, что наших травили им. Помню, поступил даже специальный приказ - не брать у местных спиртное. Ну и они еще торгашами оказались порядочными. Помню, когда выводили наши войска через Польшу, некоторые барахлишко кое-какое везли с собой. Особенно если у кого машина имелась. Но это официально разрешалось. Так вот, пока мы ехали через Польшу, только остановится где-нибудь эшелон - польские перекупщики-фарцовщики тут как тут: «Панове, панове... Чо буты?» Говоришь: «Буты обувка». Ну и у кого, значит, если что находилось, меняли на самогонку. А уже когда ближе к границе стали подходить, стали наши солдаты безобразничать. Помню, например, такие разговоры. Поляк спрашивает: «Что, пан, шо бишь што?» Кто-то из наших отвечает: «Залупу». «Нова, пан, нова?», он же не поймет, в чем дело. - «И потэртэ, чэ, не потэрте, ношено?» - «Нэ потэртэ, пан, нэ потэртэ!» - «Цывильно, чэ войсково?» - «Войсково, войсково!» - «Так цэ потэртэ, забачить. Высылайте свою панэмку, мы сейчас забачим»…

Л.Д. (жена В.В.Дмитрова) Увлекся анекдотами!

Зачем анекдотами? Это – жизнь! (смеется…) Теперь о чехах. Чехи прекрасно относились к нам. Вот они нам братья по духу, славяне, как говорится, и поэтому относились очень хорошо. С нашими офицерами с удовольствием знакомились. Знаю, что наши офицеры к ним и в гости ходили и с девчонками ихними встречались. Помнится, мы как-то стояли на квартире одного чеха. Он оказался бывшим коммунистом и рассказывал мне, как сидел в немецком концлагере, и как немцы их там «обрабатывали». Так что чехи хорошо к нам относились. И, кстати говоря, когда происходили события в Венгрии в 56-м, они тоже хорошо к нам отнеслись. И только после событий 1968 года их отношение к нам резко изменилось.

В.В. Дмитров с женой

Что же касается самих немцев и нашего к ним отношения... Вначале мы их и не видели никак. Потому что немецкое руководство до такой степени запугало самих немцев, все-таки немецкая пропаганда хорошо работала, мол, все гражданское население будет вывезено в Сибирь. И показывали такие кинокартины, какие там морозы у нас - минус сорок градусов, как мерзнут люди. Поэтому все гражданское население ушло на запад. Больше 10 миллионов человек! Бывает, заходим в какой-то город, на каждом окне вывешена или простыня, или наволочка белая, знак капитуляции, а людей никого нет. Так что как только вошли мы в Германию, я людей никого не видел. Это уже потом, постепенно, по большей части уже после войны они стали возвращаться из деревень. И все дрожали и боялись нас… Думали, что мы будем точно так же вести себя, как и они у нас. И возможно так бы и было, но Сталин выступил со специальной речью, в которой заявил, что немецкий народ и немецкое руководство - не одно и то же. Что Гитлеры приходят и уходят, а народ остается. И призвал относиться к немцам лояльно. Недаром все признают, что Сталин - очень мудрый и дальновидный человек. Так что вот такие дела!

Кого-то из высшего командного состава приходилось на фронте встречать?

Ну, это смотря кого, вы считаете за высший комсостав. Например, орден «Ленина» мне вручал командующий нашей 52-й Армией генерал-лейтенант Коротеев Константин Аполлонович. Довелось видеть и командира нашего 78-го Корпуса Акимова. Как я уже рассказывал, приходилось видеть нашего комдива - полковника Богдановича Петра Константиновича. После он дослужился до генерала. В конце войны вместо него назначили полковника Хильчевского Ивана Федотовича, его я тоже видел. Но у нас и свои командиры были хорошие. Это, я считаю, одна из причин, что мне так везло. Сколько живу, не устаю повторять - я выжил потому на войне, что начальники мне попадались умные, а солдаты - храбрые. Это - два таких кита, благодаря которым я остался жив. В подтверждение этих слов могу рассказать следующий эпизод.

Командиром роты у нас был старший лейтенант Заутошвили. Постарше нас всех лет на десять. И вот накануне Пасхи заняли мы на Украине село Бушилы что ли. Селяне хорошо нас встретили: мы по домам разошлись, чтобы подсушиться, чтобы бельишко и портянки постирать, а нас самогоном угостили, ну мы и расслабились. А он тем временем обошел все село. Смотрит, оно просто забито войсками. Возвращается и говорит: «Рота, тревога! Выходи строиться!» Мы ему: «Захар, чего ты дурака валяешь?! Какая тревога? Дай людям выспаться в тепле!» - «Я сказал – тревога! Выходи строиться!» В общем, вывел нас на бугор за селом и приказал: «Окопаться!» Ну, мы материмся на него, тем более уже дождь пошел. Но приказ есть приказ, его надо выполнять. А утром с рассвета, еще только стало светать, вдруг над всем нашим селом появилась «рама» - немецкий самолет-разведчик. И буквально через двадцать минут налетели немецкие бомбардировщики и на наших глазах сожгли село дотла... - «Ти видишь? – он меня спрашивает. - А ти вчера что мне говорил ночью?» - «Да то вчера было, а то – сегодня…» Так что везло мне и на солдат и на командиров. Знаешь, как Кутузов говорил? «Не тот истинно храбр, кто мечется по произволу своему в поисках опасности, а тот, кто повинуется в бою». Вот и учили нас в бою повиноваться. (На сайте http://www.podvignaroda.ru есть наградные листы, по которым ст.лейтенант Заутошвили Захар Федорович 1913 г.р. был награжден орденом «Отечественной войны», и двумя орденами «Красной Звезды». Вот выдержка из них: «В последних боях с немецкими захватчиками лейтенант Заутошвили дерется умело, мужественно и стойко. Начиная с 26.08.43 его взвод уничтожил до 35 гитлеровцев, 3 пулемета, 2 миномета и много ручного вооружения. 29.09.43 в боях на правом берегу Днепра взвод т.Заутошвили отразил за день до 8 контратак противника, и с ожесточенными боями продвинулся вперед на 2,5 километра. Сам л-нт Заутошвили в этих боях в с.Аулы уничтожил 7 гитлеровцев и из ПТР лично уничтожил 1 пушку противника, 1 пулемет и миномет. … При форсировании р.Южный Буг под вражеским огнем переправил свою роту без потерь…

… При форсировании р.Днестр тов.Зауташвили проявил исключительную храбрость. Несмотря на ожесточенные бомбардировки врага, его рота переправилась без потерь, и немедленно стала преследовать врага.

Во время контратаки противника у с.Бушила тов.Зауташвили организовал свою роту так, что контратака была отбита с успехом… » - прим.И.В.)

Как и чем кормили на фронте?

Ну, чем кормили? В основном, конечно, концентратами. Но, что интересно, когда после Курской битвы мы августе шли по Украине, то нам разрешалось что-то покупать у населения. Хотя оно и так готово было всем с нами поделиться. Снабжали нас всякими консервами: и мясными, и рыбными, и американская тушенка, и сосиски американские в банках, но в основном, конечно же, концентраты. Обычно выдавали гороховый концентрат в брикете вместе с сухарями. А хлеб, кстати, очень редко до нас доходил. Это уже после войны он появился. А так обычно сухари да концентраты. Размочишь в кипятке, раз - и все. Конечно, когда выведут в тыл на отдых или переформировку, тут уже питание совсем другое. Там уже нас кормили по два раза в день: утром и вечером. Так что кормили нормально - с этим проблем мы не испытывали. Единственное плохо, что соли не было совсем. Прежде я никогда не думал, что организму может быть так плохо без обычной поваренной соли. Помню, был такой момент, когда от нехватки соли у нас у всех десны стали распухать. Кроме того, выдавали нам на фронте и сто граммов водки. Но только зимой, с 1-го ноября по 1-е марта. А когда не было водки, выдавали по 45 граммов спирта. И я скажу, что спирт у нас больше любили. Потому что когда выпьешь спирт - становится тепло. А если разведешь его водой, то тепло, которое выделяется, по большей части уходит в воздух. А если сначала выпьешь спирт, а потом запьешь водой, то тебе становится очень тепло.

Самострелы вам на фронте встречались?

Нет, мне не попадались. Но я имею в виду только свое подразделение. А в соседнем полку, помню. судили все же одного самострела. От каждой роты на это «мероприятие» отправили сколько-то людей. Там их всех построили, перед выкопанной могилой зачитали приговор и показательно расстреляли... Конечно, в подобных вещах приказ Сталина за номером 227 сыграл свою роль. У меня же за всю войну произошел лишь всего один случай, когда солдат трусость проявил. На Днепре это случилось. Вот идет танк, и куда ты от него убежишь? В овраг. А что, если танк подойдет близко к оврагу? Он же пушку не сможет низко опустить. Пробовали кидать гранату под танк наши, а она скатывается обратно. Пусть и с близкого расстояния, но с противотанкового ружья его тоже не возьмешь. Ну и двое моих подчиненных бросили оружие и убежали. Я всех собрал вечером и стал разбирать бой. Спрашиваю: «Что будем делать? Я имею право, - и зачитал всем еще раз приказ, - отдать вас под трибунал или... как трусов и паникеров расстреливать на месте без суда и следствия. Ясно?!» - «Ясно», говорят. А потом продолжаю уже других наставлять: «Вы сами смотрите... в бою слабинку может дать каждый человек. Мало ли что бывает? Так что сами смотрите. Если он трусит, остановите его, мать-перемать…» Потом спрашиваю ребят: «А что с этими будем делать?» Они и говорят: «Ну, мы сами разберемся с ними, товарищ лейтенант». И они, как оказалось, им сильно навтыкали. Смотрю, с «фонарями» ходят оба. - «Ну что?», спрашиваю про них. - «Да мы разобрались с ними по-своему...»

Юбилейную медаль Виктору Васильевичу вручает  глава Краснодара Владимир Лазаревич Евланов

С особистами приходилось сталкиваться?

Два раза встречался. Первый раз получилось так. Мы четверо, молодые лейтенанты, 19-20-летние, только приехали из училища в часть. А там, где-то в лесочке, нас вдруг вызывает на беседу какой-то полковник. Представился: «Я - полковник Баранов, начальник СМЕРШа 46-й армии...» Ну и провел он с нами беседу соответствующую. Мол, мы о всех случаях, предположим, таких-то - таких-то и таких-то, будем его информировать. «Ясно!» - говорим. И подписали бумагу. Так прошла моя первая встреча с контрразведкой СМЕРШ. А вторая состоялась уже в Молдавии. Приходит как-то к нам особист и сообщает, что сегодня ночью через позиции нашей части к немцам может проходить немецкий шпион. Фамилия его такая-то. Как можно узнать его? Для этого существовало множество всяческих вещей. Вроде, кажется, мелочь, но мелочь принципиальная. Вот у наших офицеров имелись удостоверения личности, страницы в нем скреплялись скрепками, сделанными из обычной проволоки. Естественно, они все проржавели от пота. А немецкие скрепки делались из нержавейки. Об этом нам и сообщил контрразведчик. И предупредил: «Не стойте, не разговаривайте с ним, если обнаружите... С вами обязательно должен еще быть один человек. И смотрите, арестовывайте его без звука!»

И был еще и третий случай, но там видишь, какое дело приключилось? Командир нашего дивизиона был хороший мужик. (В конце войны 151-м ОИПТД командовал капитан Курной Николай Никифорович 1919 г.р. – прим.И.В.) А в конце войны стали освобождать не только пленных, но и угнанных на работу в Германию наших женщин и детей. И вот, война уже закончилась, и таких людей стали собирать, фильтровать и отправлять на Родину. И среди этих женщин ему приглянулась молодая женщина с ребенком. А тогда, в отдельных случаях разрешалось при некомплекте штата брать гражданских вольнонаемных. И наш командир взял ее в качестве машинистки. Ну а она кто такая? Кто ее знает, что она за человек? И особист его зацепил… Его сразу отстранили от должности до выяснения обстоятельств. А потом мы узнали, что из-за этой истории с него взяли подписку о невыезде и даже приставили к нему охрану. Вот такой неприятный случай…

И после войны, во время обучения в институте, я с этими ребятами тоже встречался. Ведь мы же там участвовали в парадах на Красной Площади, соответственно они нас просеивали. Представь, наш институт формировал коробку двадцать на двадцать человек, так они всех досконально проверяли. Я, кстати, шел в первом ряду вторым. Но у меня придраться было не к чему - нищета да голь... Но даже после таких проверок всякие истории случались. Вот поехал со мной на практику в Германию парень из соседней группы. Так знаешь, что он учудил? Сел на велосипед и укатил на запад… Другой окончил институт и получил назначение во французское посольство. Понятное дело радоваться нужно, но как? Просто порадуйся, а они с товарищем пошли обмыть окончание своей учебы. Да в не простой ресторан, а в самый лучший, который располагался около Красной площади и куда, между прочим, нам категорически запрещалось ходить. (Видимо имеется ввиду ресторан «Метрополь» - прим.И.В.) И вот он сидит со своим коллегой в ресторане, болтают там на иностранном языке. А в таких ресторанах среди иностранцев обычно «тангенсы» находились, которые состояли на учете и у СМЕРШа. И буквально на следующий день их отстранили от поездки. Ну, если сказано не ходить, значит и не нужно ходить. А третий наш коллега продал работнику какого-то посольства собаку какой-то особой породы, так его тоже от поездки отстранили. Так что бдительность соблюдали будь здоров. Меня, например, когда я вернулся из командировки, на параде поставили в той же шеренге уже не вторым, а восемнадцатым. Поскольку я два года как с вами общался с немецкими офицерами - бывшими военнопленными. Вот такая наша жизнь…