Федорович Степан Георгиевич

Вступление. Знакомство в совете ветеранов.

- Имя, фамилия, отчество, пожалуйста.

- Федорович Степан Георгиевич, 1925 года рождения.

- Род войск, фронтовая подчиненность.

- Автоматчик, 2-й Украинский.

Основная часть.

- Заходи-заходи, дорогой, с утра тебя жду. Присаживайся! Быстро меня нашел?

- Поплутал маленько.

- Да ты садись. С чего начнем?

- С чего начать? Расскажите, как Вы оказались в Крыму.

- В Крыму живу с 1933 года. По каким-то причинам отец решил переехать с Дальнего Востока сюда, заодно взял нас с собой и вся семья тут жила до 1947 года. В 47-м, после того как отец уехал в Белоруссию, все разъехались.

Перед уходом на фронт была у меня девчонка. Встречались с ней. Потом выяснилось, что она беременна. Не бросать же ее! Вернулся с армии сюда. Полтора года ползал на костылях, пытался как-то устроиться…

- А отец кем был до войны?

- Работал по партийной линии. Перед войной ему сделали три операции: спайка кишок, аппендицит и язва желудка. В Феодосии во время оккупации остался по заданию, работал смотрителем «Белого бассейна», распределял воду по городу. (Народное название башни – «Белый бассейн». Объект Феодосийско-Субашского водопровода, памятник промышленной архитектуры начала 20-го века. – Прим. С.С.). Вода шла с источников Субаша, а он смотрел кому, куда и сколько. Все бы хорошо… Да в один прекрасный день вдруг появились гестаповцы и забрали его в тюрьму. Однако оттуда батя каким-то образом удрал, долго скрывался, а после войны уехал к другу в Белоруссию. Перед смертью я его успел увидеть. Он на меня посмотрел и говорит: «Сынок, родный. Ты у меня от и до!» - «Батя, хватит меня хвалить». – «Нет, ты и Борис. А Толик, он немножко не того». А ладно, херня это все. Давай дальше…

Про моих двух братьев. Один служил в Каменец-Подольском, а другой в Бресте. Первый, 19-го года рождения, участвовал в финской войне, прошел ее всю и остался жив. В Отечественную отступал с Западной Украины до самого Сталинграда. 1 января 1943 года, когда Паулюса уже крепко взяли за «одно место», брата тяжело ранило, после чего он скончался в госпитале. Там же в Сталинграде его и похоронили в братской могиле… (Вспомним каждого поименно! Младший сержант 5-го ОКАД З-го Гвардейского Кавалерийского Корпуса Федорович Борис Георгиевич 1919 г.р., умер от ран в ППГ №27 1.1.1943 года. (… слепое осколочное ранение груди, правой лопаточной области, открытый пневмоторакс). Захоронен: Клетский р-н, Перекопский с/с, х. Логовский).

А второй, бывало, рассказывал мне о своих мытарствах от Бреста до Москвы. Где он только не был, чего только не повидал… (Федорович Анатолий Георгиевич, - 1921 г.р. Награжден медалью «За отвагу». Стрелок 276-й Отдельной Армейской Штрафной Роты Федорович А.Г. в бою 14-16 октября 1943 года за населенный пункт Кузьминичи первым ворвался в траншеи противника. В рукопашной схватке уничтожил двух солдат противника). Домой вернулся инвалидом. Ему пару лет назад в госпитале отрезали ногу, он не выдержал и умер.

- В каком году Вас призвали?

- В 44-м в Джанкое. Когда наши войска взяли город, меня сразу «зацапали», вручили ППШ, и я вместе с ними пошел, пошел, пошел... Мне тогда было уже девятнадцать лет. Драться с немцами в серьез начал в Балаклаве, потом брал Севастополь. После Севастополя нас перебросили в Молдавию. Под Яссами в жестоких боях мы раздолбали в клочки Кишиневскую группировку немцев, после чего форсировали Прут и вошли в Румынию. После освобождения Румынии участвовали в ожесточенных боях в Венгрии. Перебравшись через Дунай, штурмом взяли города: Будапешт, Сенно, Дебрецен, да еще с пяток каких-то разных городов - сейчас уже трудно вспомнить. С Венгрией разобрались, стали «чистить» Чехословакию. Там меня ранило, и война для меня закончилась. Собственно, по ранениям у меня следующий расклад: одна контузия, три легких ранения и одно тяжелое.

- Степан Георгиевич, где Вы первый раз увидели немцев?

- Кто? Я? Ох ёлки. Видел?! Не то, что видел, а переколотил их кучу. Я их не щадил абсолютно. Не щадил! Сказал себе: «Что за брата, за всех остальных, за то, что они в Крыму натворили, за то, как меня били и отца моего мучили».

- Чем Вам запомнился первый бой под Балаклавой?

- Мы потеряли наших ребят примерно человек с 90. Вообще, ЭТО страшно! Там же была настоящая мясорубка! Жестко сцепились – вплотную. В окопах сошлись лицом к лицу, в ход пошли саперные лопаты, приклады, ногти и прочее. Схлестнулся я там с одним… Какой-то здоровый немец прикладом саданул мне под ребро. Так врезал, да с хрустом, что глаза на лоб и дыхание вон. Ох, ёлки-палки, ребро тогда поломалось…

Из боя не вышел! Мы в то время еще молодые были, шустрые. Как говорится, имелась еще сила в коленках. Битые, раненые крутили-вертели так, что дай бог. Лупили их всерьез и надолго! После ЭТОГО мы уже ничего не боялись. Кто из того боя живым вышел, того трудно напугать. Вообще хочу тебе сказать, до фронта я не курил. Но после таких мясорубок не только запьешь-закуришь, а будешь делать еще более нехорошие вещи.

- Когда в атаку идут, что кричат?

- Хэ… Над полем висит отборный трехэтажный мат.

(В двух километрах северо-восточнее Балаклавы на высоте 212,1 находится братское кладбище воинов 227-й Темрюкской Краснознаменной стрелковой дивизии и 242-й Таманской горнострелковой дивизии. В братских могилах покоятся 482 воина-освободителя. Федорович С.Г. воевал в 779-м Севастопольском полку 227-й СД. 227-я стрелковая дивизия, составляющая третий эшелон 16-го СК, была введена в бой на второй день наступления с целью завершения прорыва второй позиции главной полосы и содействия соседу справа в овладении сильным опорным пунктом противника выс. Горная - прим. С.С.)

- А с немцем что сталось?

- С каким? Ах, с этим. Да там же и угомонили...

Возле Севастополя немцев тысячами брали в плен. Тысячами! Пришла тогда пора им рассчитаться за все: за издевательства над пленными, за колючую проволоку, за крематории, за избиения. А, да всего не перечислишь. Понаделали они тут дел!

Что запомнилось по боям в Севастополе? Там их основательно обрабатывали авиацией и артиллерией. Вот тогда они прочувствовали авиацию на своей шкуре. А как они в свое время издевались над нами? Гонялись за каждым отдельным солдатом. Эти «штукасы» проклятые! Налетают один за другим. Головы не поднять! Один поднялся, второй пошел…

- Опишите бои в Севастополе?

- По-моему, мы пробивались к Севастополю в районе Инкермана. Боюсь соврать, уже 60 лет прошло. Вот ты меня спроси, что я вчера ел. Не вспомню! А тут столько воды утекло…

Кстати, ты кушать хочешь? Слушай, давай-ка за праздник по 50 грамм. Отличный коньяк есть. Мне уже не с кем, а одному пить, сам понимаешь.

- Если делу не повредит, то 50 грамм можно.

- Садись на кухне, я пока тебе фотокарточку принесу…

С этой долбаной войны осталась у меня единственная карточка. Могу даже назвать фамилию каждого кто на ней есть. В центре возле меня, на фото держит руку как Сталин, сидит заместитель командира 3-го стрелкового батальона Кочикян. Отличный мужик был, потом погиб в Венгрии во время тяжелых уличных боев в Сольноке. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградные листы, по которым заместитель командира по строевой 3-го стрелкового батальона Кочикян Анушаван Оганесович 1914 г.р., был награжден орденами «Александра Невского», «Отечественной войны» II-й степени и «Красной Звезды»). Рядом с Кочикяном сидит наш комбат Федоров. (На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградные листы, по которым командир 3-го батальона 779-го Севастопольского стрелкового полка Федоров Михаил Григорьевич 1917 г.р. был награжден орденами «Красного Знамени», «Отечественной войны» I-й и II-й степени, «Красной Звезды» - прим.С.С.). Между мной и Хохловым сзади сидит парторг батальона Мосин. В него прямым попаданием угодила мина и разорвала на куски… (Видимо Степан Георгиевич что-то путает, так как на сайте www.obd-memorial.ru есть документы, из которых следует, что парторг 3-го батальона 779-го стрелкового полка капитан Мосин Алексей Иванович 1916 г.р. был ранен 25.03.1945 и скончался от ран 28.03.1945 г. – прим.С.С.) Возле Федорова стоит начальник штаба капитан Генералов.

- Странный какой-то китель у него? Трофейный?

- Так елки, мы же тогда ходили в чем попало как оборванцы. Ты попробуй, к примеру, по-пластунски поползать. У тебя мигом все в рванину превратится. Новое обмундирование получали только на переформировке, когда немцы всех переколошматят.

- Степан Георгиевич, я упустил один момент. Где Вы были в оккупации?

- Да где только не был. Постоянно приходилось прятаться от немцев. Сегодня здесь ночуешь, завтра там. Все три года в напряжении. Мотался как это самое в проруби… Ведь тогда всех пацанов и девок ловили и забирали в Германию, да к тому же еще у меня батя был в бегах.

В Феодосии у нас был домик на углу улицы Седова. А рядом жил Толька Рядинский. (Рядинский Анатолий Владимирович, - 1924 г.р., пулеметчик 779 СП 277-й СД, награжден медалью «За отвагу» за бои 23.10.1944 в районе Куцори, Венгрия. Прим. – С.С.). С моего двора мы вместе выкопали подземный ход к нему в подвал под хату. В доме пол засыпали землей и застелили бревнами. Как только облава, забираемся туда, а нас сверху засыпают всяким хламом, тряпками-мряпками. Сидишь, трясешься как мышь, пока они сверху своими подкованными сапогами гремят, все вверх дном переворачивают.

- Не пытались к партизанам попасть?

- Не получилось. То одно, то другое. Но в Джанкое довелось помогать партизанам, когда немцы начали отступать. Они гнали поезда из Джанкоя в Севастополь, а в бухте их сбрасывали в море, чтобы нам не достались…

Мне поручалась доставка в Джанкой коробок и ящиков. Что там было, не знаю. Есть такое подозрение, что там был тол. Как осуществлялась доставка? Забирался в товарный вагон со всеми и ехал. Ящик, знаешь, куда клал? (Смеется). Под ноги охраннику! У немцев в каждом вагоне для охранника оборудовался такой домик-будка. Подложишь ему, а сам у входа стоишь на всякий пожарный. С поезда выпрыгивал на ходу и всегда в разных местах.

- Кто передавал коробки непосредственно Вам?

- Дядя Саша Куликовский. (Возможно, что это Александр Александрович Куликовский, один из достаточно известных руководителей партизанского движения в Крыму. О нем упоминается в опубликованном интервью Толкачева Н.Ф. (НКВД и СМЕРШ) - авт. Ю. Трифонов. Прим. – С.С.). Он жил тут же рядом, в Феодосии с тремя дочками и женой. Их потом немцы расстреляли, когда он уже был командиром партизанского отряда. Какие-то суки их всех продали. Кстати, у меня одно время был куратор, и, по-моему, фамилия у него была Ставничный. Хотя это мог запросто быть конспиративный псевдоним. Его немцы «разобрали на части» вместе с девчатами и женой Куликовского. Точно кто-то предал. Вот были же падлюки! У нас этих предателей больше чем надо. Их и сейчас навалом…

Так! Ты почему ничего не кушаешь? Ну, хоть рыбой закуси. Что ты? Ты в гостях или нет? Давай, за Победу!

- Как откажешься после таких слов! За Победу!

Степан Георгиевич, всем известно, немцы - народ серьезный. Под облавы и проверки довелось попадать?

- Один раз в Мелитополе чуть не погорел с такой коробкой, попал под облаву на базаре. Зазевался немного, на еду что ли засмотрелся, не помню. Эсэсовцы в плащах, с бляхами на груди обложили рынок и начали всех «кошмарить». Ужасно все… Еб твою мать, а я с пистолетом, с ящиком! Повезло мне, удрал. (Поскольку Мелитополь являлся важным стратегическим пунктом, в городе размещались довольно многочисленные силы полиции, жандармерии, абвера, СД и прочих. В городе было разгромлено несколько подпольных групп. Прим. - С.С.).

В 41-м стоял в охране Субашского кольца. Всякое бывало: листовки клеил по городу, узнавал, где скопления немцев, где у них какие батареи.

Когда зимой высаживали десант в Феодосии, я хоть в нем не участвовал напрямую как вояка, но видел очень многое. К примеру, был свидетелем гибели «Жан Жореса». Долгое время говорили, что он подорвался на мине. Какая мина, я своими глазами видел, как его атаковали 11 «штукасов». Все бомбы прошли мимо, а последний гаденыш таки попал! То ли в машинное отделение, то ли в боеприпасы – корабль сразу пошел на дно. А он груженый и танками, и снарядами, и черте чем. Так там и лежит. (Из воспоминаний военного коменданта судна «Жан Жорес» Рубенчика Б.С. : «… Третий рейс в Феодосию оказался менее удачным. Немецкая авиация в дневное время продолжала почти непрерывные атаки, и к этому времени в Феодосии уже погибли три транспорта: «Ташкент», «Зырянин» и «Красногвардеец», а несколько судов получили повреждения. И на этот раз «Жан Жорес» не успел разгрузиться до рассвета, ведь порт, как таковой, не работал, разгружали только судовыми средствами, а с утра опять начались воздушные налеты.

Одна бомба разорвалась очень близко, и судно получило серьезные повреждения - вышла из строя рулевая машина, в подводной части корпуса разошлись швы, и в образовавшиеся щели стала поступать вода, в бортах и надстройках оказалось много мелких пробоин - как потом посчитали, их было около трехсот. Кроме того, взрывной волной транспорт сорвало со швартовов, и он стал дрейфовать в сторону моря…

…Переход морем и на этот раз прошел благополучно, и в начале ночи на 17 января «Жан Жорес» подошел к Феодосии. Но когда судно уже было на Феодосийском рейде и находилось всего в трех кабельтовых от Широкого мола, под днищем взорвалась немецкая магнитная мина, сброшенная самолетом. Взрыв был очень сильный, «Жан Жорес» получил большую пробоину и в течение нескольких минут затонул».

Официальная версия гибели корабля «Жан Жорес» - подрыв на магнитной мине. Частично разгрузившись в Феодосии в ночь с 15 на 16 января, «Жан Жорес», опасаясь налёта авиации противника, вышел в море. 16 января 1942 года в 21 ч. 45 м при заходе в феодосийский порт теплоход уклонился от фарватера и подорвался на магнитной мине. После нескольких часов борьбы за плавучесть был получен приказ затопить судно. Капитан Г. Н. Лебедев приказал демонтировать радиооборудование и открыть кингстоны. Часть команды была снята катером «Кабардинец» и тральщиком «Геленджик». Сорок человек погибло. Это был 4-й и последний рейс «Жан Жореса» в Феодосию - прим. С.С.)

- Чем запомнились дни десантной операции?

- Они (десантные корабли ЧФ) обошли морем всю Феодосию, зашли к Лысой горе. Оттуда взвилась красная ракета и началось! Корабли встали на рейд и начали шпарить по городу главным калибром. (Обстрел начался 29 декабря в 3.48 ночи. Прим. – С.С.). Весь город ходил ходуном. Немцы выскакивали из домов, и тикали босиком в одних трусах, укрываясь одеялами. На улице пурга, ветер. А они как раз «газ давили», дело было под Новый год. Все в подпитии, бабы полуголые визжат. Ну, знаешь, как гуляют. Проститутки! Да мало ли тогда было всяких…

С десантом я встретился возле дачи Стамболи. В ней немцы после взятия города устроили госпиталь. Поскольку десант и последовавший за ним штурм города были для немцев полной неожиданностью, про раненых они попросту забыли.

Группа, примерно человек с 50 матросов, быстро продвигалась по Ленинскому проспекту. Из окон дачи Стамболи по ним начали стрелять немцы. Моряки поснимали с себя котомки, побросали их к стенке и по ним прорвались в госпиталь. До второго этажа они проскочили быстро, а на третьем застряли. Немцы забаррикадировались и продолжали отстреливаться. Морпехи разъяренные сопротивлением раненых стали мочить всех подряд. Вот честно говорю, выкидывали их вместе с кроватями из окон. Вот тут я им стал подсказывать: «Вот он сука! Туда не бежит, вот туда побежал». С третьим этажом тоже закончили. Короче говоря, всех постреляли - около моря была навалена целая куча. Морпехи стали разбираться с румынскими расчетами у каменного моста через железную дорогу, где стояла пара мелкокалиберных зенитных установок. Потом на мосту, да вдоль рельс немало их насобирали. А один хитрозадый румын, который ухаживал за немцами, выпрыгнул из окна на кучу с трупами. Лежит и время от времени голову поднимает, смотрит туда-сюда, ждет момента. Ко мне подходит матрос в вязаном подшлемнике, протягивает мне трофейный немецкий карабин и говорит: «Слушай братишка, шлепни-ка пока вон того румына. Ты посмотри, что делает артист. Он еще живой там, шевелится». Взял я у него карабин, дослал патрон и смотрю на его пряжку с якорем: «Так ведь жалко». Тот смеется: «Да бей епт-а! Он тебя не пожалеет!»

Прицелился в голову в папахе, плавно нажал на крючок – Хлоп! Выстрел, толчок в плечо…

Да-а...

Еще по одной?

- Еще!

(Яркий эпизод с избиением раненых, о котором рассказал Степан Георгиевич, очень похож на случай с захватом немецкого госпиталя советской морской пехотой во время Евпаторийского десанта и до этого ни разу не встречался мне в открытой печати. Поэтому я решил найти еще какие-нибудь упоминания, либо доказательства о рассказанном. Поисковик неожиданно быстро выдал ответ на заданную тему. На одном из англоязычных сайтов посвященных тематике ВОв, обнаружилась фотография убитых в Феодосии немцев и комментарий на английском. Дословный перевод следующий: «Когда немецкая 46-я шестая пехотная дивизия неожиданно покинула город Феодосию (Россия) в декабре 1941 года, немецкие войска были вынуждены оставить своих нетранспортабельных тяжелораненых. Когда город был вновь завоеван 18 января 1942 года, 105-й пехотный полк обнаружил своих покинутых раненых товарищей слева под боковой стенкой (набережной?), которые были спешно наполовину захоронены и на которых еще сохранились бинты. Они были убиты или погибли посредством сбрасывания их с боковой стенки (набережной?) бойцами Красной Армии». Так же об этом случае упоминает сам Эрих фон Манштейн: «В Феодосии большевики убили наших раненых, находившихся там, в госпиталях, часть же из них, лежавших в гипсе, они вытащили на берег моря, облили водой и заморозили на ледяном ветру». Разумеется, обливать водой и морозить раненых, у десантников времени не было. Прим. - С.С.).

После десанта дошли, чуть ли не до Старого Крыма. Но у нас как обычно – бардак! К примеру, танки выгрузили в Феодосии, а снаряды в Двухякорной бухте. Вот попробуй снаряды через гору таскать. И вот пока туда-сюда валандались, немцы оправились от неожиданности и снова ударили. Что там творилось, боже мой. Помню, парню трассирующей пулей врезало и у него рука на шкурке висит. Он бежит, руку рванул, бросил ее. В шоке еще кричал: «Вперед! За Родину!» Потом смотрю – упал и не шевелится. Да много чего было…

– Женщина на войне. Ваши воспоминания о них.

- О женщинах на войне? Был у меня не то чтобы роман, а лучше сказать незабываемая встреча. В то время я числился в роте автоматчиков при штабе батальона. За мной закрепилось прозвище «Сынок». Все время на подхвате - «Сынок, помоги здесь. Сынок, помоги там. Слетай в штаб Сынок».

Однажды в Чехословакии взяли с боем какое-то село. В селе помещичья усадьба, а в ней как полагается, живет помещик. У этого помещика три дочки. Старшая девчонка помогала нам, чем могла. Покушать принести, простирать, зашить. Такая ладная да пригожая. Она в делах, я - как веретено. Ты подумай, она на меня взгляды бросает, я тоже оглядываюсь. Остановила меня вечером у яблони, разговорились: «Пан такой добры вояк. Так? Панам офицерам помосци добже. Зустань у нас вояк!» - «Не могу остаться, присягу давал. Вот тебе мой адрес, напиши мне письмо. Если останусь живой, приеду и женюсь на тебе!» Она аж зацвела. Улыбается, рукой меня по волосам гладит. Ну, ты же понимаешь, молодые оба, по 20 лет. Весна кругом, война вот-вот кончится, и жить хочется, и любить!

Ну, туда-сюда. На дворе 47-й год. Работаю себе на консервном заводе. Вдруг…

Приходит письмо! Два года прошло, я думать забыл. На чешском. А что я знаю? Адреснулся к парторгу: «Слушай, что делать? Вот письмо, мне не разобрать. От кого я знаю, но понять ничего не могу». – «Хм. Давай мне. У меня на карантине есть знакомый чех. Ему отнесу, он переведет». Отдал парторгу без всякой задней мысли.

Через два дня – оп! Вызывают в особый отдел. Иди сюда! Сидит за столом здоровый, сытый лоб с мутными глазами: «Ну, ты чё? Чё ты, имеешь связь за границей?» - «Да какая связь! Знаешь чё?! Пошел бы ты к ебени фени! Ты побывал бы на моем месте, да по тем «заграницам», а я бы посмотрел на твои связи. А ты! Ты сказал бы себе, ЧЁ никогда более… И родному папе заказал бы, что больше не надо делать такие вещи. Понял? Девчонке я адрес оставил. А убило бы меня? Так хоть кто-то бы обо мне вспомнил. Хоть одна живая душа! Устраивает тебя такая связь?»

Покрутили-покрутили, поморщились, затылки почесали и говорят: «Иди-ка ты парень отдыхай!» (Смеется).

Давай еще по одной…

- Какое ощущение у Вас осталось от чехов?

- Чехи нас встречали цветами. Только освободим какой-нибудь город, они тут как тут. Цветами забросают нас, зацелуют… Вот венгры это падлы!

- Какие у Вас награды за войну?

- Медаль «За отвагу», медаль «За взятие Будапешта», Орден Отечественной Войны. В последнем бою, комбат сказал: «Сынок, побудь живым, потерпи! Ты у меня героем будешь, я тебе обещаю!» А я – оп, и потерял сознание. Истек кровью. Хорошо чехи подобрали, да через реку переправили. Так что на героя у меня не получилось.

- Помните, как Вам вручали «За отвагу»?

- Да уже черт его знает. Но у меня есть все документы. Если хочешь, я принесу.

(На сайте www.podvig-naroda.ru есть наградной лист, по которому стрелок 8-й стрелковой роты 779-го стрелкового полка красноармеец Федорович Степан Георгиевич 1924 г.р. был награжден медалью «За отвагу»: «… 1-го января 1945 года в бою за селение Горне Плахтинце, пробравшись к вражескому пулемету, забросал его гранатами, тем самым, дав возможность своей роте, продвигаться вперед – прим.С.С.)

- Тяжелые бои были в Будапеште?

- Ох… Что ты! Но вот выделить, как ты просишь, на какие-либо отдельные эпизоды я не смогу. Это была какая-то кровавая карусель. Мы их лупим, они нас грызут. Но город красивый. Дунай течет, церкви такие богатейшие. Пленных там набрали кучу! А паек!? Паек этим пленным давался такой же, как и нам.

- Танки вам помогали?

- Да, конечно! Танкам без нас никуда. Только появится на улице, его сразу из-за угла жгут. В танковом десанте «куролесили» частенько. Бывало три-четыре танка придут, садимся на них. В уличных боях без пехоты танкам делать нечего.

Тридцатьчетверка отличный танк. Садишься на него, пахота не пахота, до 60 км/ч шпарит от и до! Да на них еще начали ставить 85-мм пушки. Ой, как врежет по немецкому танку, так треск стоит.

- Вы лично брали в пленных?

- Конечно. Много мы их брали. Особенно густо этого дела стало под конец войны. Они видимо решили, что лучше себя сохранить для новой Германии, и что за фюрера упираться уже особого резона нет. Но пленные тоже ведь все были разные. Некоторые плакали. Смотришь – попался сосунок, слюни на кулак наматывает. Или, к примеру, эсэсовцы! Те еще подлюки. Стоит волчина, глазищами «зыркает». Таких только могила исправит. Бандеровцы тоже сучьи дети. Мудохаются они сейчас с этой УПА… Да ты закусывай. Вот рыба, я сам жарил. Еще пару капель?

- Немцы – серьезные вояки?

- Сильные. Были такие, что ой-ой. Что тут поделаешь, это же война. Кто как приспособится. Кто-то быстро приспосабливался, а кто-то не смог. Один смотришь – только упал на землю, уже лопаткой шурует. Окопался поглубже, у него уж ячейка, потом траншею к соседу тянет. А другой не хочет. Не хочет, значит ему пиздец! Сколько я тогда нарыл этих окопов! Сейчас экскаватором будут год копать. Как бешеный крот, только саперная лопатка сверкает. Не идет? Нет, нет! Бьешь, бьешь, бьешь, давай-давай… А зимой?! Это вообще ужас. В снег забираешься, а земли все нет и нет. Но в снег, когда зароешься, честно скажу – тепло, тихо и спокойно. Вроде бы тепло, но гимнастерку берешь, а она ломается на сгибе.

- Трофеи были у Вас?

- Население не трогали. Ни в коем случае! А вот как пленных берешь, у них сразу забирали «Парабеллумы». Пожрать чего-нибудь смотришь обязательно. Сапоги, часы, сигареты, портсигары и зажигалки – святое дело. Мы-то курили конский навоз, завернутый в газету. Ха…

Как-то уже перед самыми Карпатами один старший лейтенант говорит: «Пошли-ка Сынок, фрицев погоняем. Курить охота, спасу нет. Пока они тут стираются, да сушатся, мы с тобой прогуляемся по-быстрому». Дело в том, что немцы просачивались мелкими группами из окружения под Яссами в направлении Карпат и с ними постоянно происходили стычки.

Мы с этим лейтенантом прошли через кукурузное поле, стали подниматься на пригорок…

Вдруг он меня свалил на землю и командует: «Тихо! Ох, епа мать, сейчас бы мы с тобой вляпались. Ты посмотри на них, чистый санаторий». Смотрю – куча немцев с комфортом расположилась в кукурузе. Один бумаги рвет, второй на пузе подтяжки перебирает, кого-то перевязывают, а четвертый на стульчике сидит и все вокруг него суетятся. Мы сначала ползком-ползком… К своим прибежали мокрые, еле дыша: «Там, похоже, штабные из окружения выходят. Быстро, быстро!»

О-па. Народ все дела побросал, бегом рванул туда! Кто босиком чешет, кто голый по пояс. Поначалу хотели всех взять живыми, да они вдруг начали отстреливаться. Тогда стали их в этой кукурузе крошить. Приколотили кучу! Трех полковников, полтора десятка офицериков да всяких адъютантов положили на месте. Двух полковников с генералом взяли живыми, плюс еще всякой мелкой шушеры. Короче говоря, распотрошили их штаб от и до!

- У вас были потери в этом бою?

- Да, мы потеряли трех человек.

- А с ранеными немцами как поступили? Добили?

- Никогда! Если под горячую руку кого не прибили, то забирали и к медикам. А они наших ребят постреляли бы без всякого Якова. Да и не разрешалось это дело. Не дай бог в особом отделе узнают, что ты немца застрелил, могут и тебя самого шлепнуть…

Когда генерала вел, я у него отобрал часы и сапоги. (Смеется).

Командиром нашего полка был Ройзман, а комдивом – Преображенский. (227-й стрелковой дивизией с сентября 1943 года по апрель 1945-го командовал генерал-майор Преображенский Г.Н. За умелое командование дивизией во время Крымской операцией в мае 1945 года ему было присвоено звание Героя Советского Союза – прим.С.С.) Почему я их хорошо запомнил? Всех пленных водили в штаб дивизии. А кто ведет? Автоматчики.

Когда этого генерала привезли в штаб, он стал Ройзману жаловаться, что, мол, «уры» и сапоги у него отняли. (Ур – часы. нем. Прим. - С.С.) Тычет пальцем на меня. А еврейский с немецким, если ты знаешь, очень сильно совпадают. Талдычит паскуда и пальцем на часы с сапогами… (смеется). Ройзман сочувственно кивает, а сам изучает содержимое портфеля. Из него вдруг вываливается кукурузная мамалыга. (Мамалыга - круто заваренная каша из кукурузной муки. Прим. – С.С.). Он, видать, в чей-то дом заскочил, хапнул ее и в портфель. Комполка показывает мне эту мамалыгу, подмигивает: «Видал? Вот это я понимаю трофей. А ты у доброго человека сапоги отнял. Тоже мне боец Красной Армии. Отдай-ка ты ему. Вот тебе бумага, пойдешь в хозчасть, выберешь себе любые сапоги, какие душе угодны. Сошлись на меня».

Пришлось вернуть трофеи назад. Бес с этими часами. Отдал ему, все отдал…

Бумаги Ройзману очень понравились – генерала тут же помыли, побрили, причесали и в Москву на самолете отправили.

Понятное дело , если я немца не убью, он меня убьет. Война – тяжелая вещь. Рассказывать даже трудно. Раньше ночами мучился, сейчас вроде позабылось уже…

Идем как-то рано утром по шоссе, надо было менять потрепанную дивизию. Туман кругом. По сторонам дороги какие-то странные кучи. Подошли поближе… Еб твою мать, навалено. Трупы, трупы, трупы! Да все наши солдаты лежат. Ну как же так ребята?! Да как же так?! Куда командование смотрело?

Видимо они попали под нашу артиллерию, то ли под немецкие «Ванюши», которые мы тогда звали «Лука Мудищев». Столько народу впустую положили. Но хочу добавить, что их под конец войны набили не меньше.

Наших обычно хоронили возле церквей или больших сооружений, чтобы не забыть место. С немцами особо не мудрили, закапывали прямо на месте в больших ямах.

У нас в Феодосии на территории дачи Стамболи было шикарное немецкое кладбище. С 41-го по 44-й они там хоронили сливки своей арийской расы. Потом при мудаке Горбачеве, который в одночасье развалил громадную страну, на этой даче лечили алкоголиков, а по ночам кое-кто начал копать газоны, вытаскивать трупы немцев и отправлять их медальоны в Германию. По-моему всех вывезли. В свое время немцы платили за медальон по две тысячи марок.

- Нечасто встречаются рассказы о боях в Карпатах. Может, есть, что рассказать, Степан Георгиевич?

- Попали мы всем полком в окружение. Сообщать по рации нельзя, немцы перехватят и тут же задавят. Нельзя ни в коем случае…

- Кеша, иди на хер. (Прогоняет попугая) Не кусайся, уходи! Обижается, что я его не накормил. Дай, расскажу человеку. Уходи. (Смеется) Давай еще по одной…

Так, о чем я начал? Про Карпаты, правильно. Попали в окружение. Ходили-бродили, туда-сюда сунемся – везде бьют. Хоть убей. А зима, холодно, мороз и снег. Етит твою за ногу. День, второй, третий. На четвертый день смотрим – колонна…

В ущелье стоит штук тридцать немецких танков. Немцы вокруг них шевелятся, таскают снаряды, заливают бензин. Взошло солнце. Мы сверху, затаив дыхание, смотрим на них. Немцы ведь не мы. У них все с комфортом: термоса, стульчики, столики, от и до! Это мы в снегу спим, а они везде как дома, вроде как на прогулке. Зубоскалят, переговариваются между собой.

Командир полка собрал полк, стал держать слово: «Ребята, сколько будем мучиться? Давайте их атакуем! Попробуем. Минометы есть? Есть! ПТРы есть? Есть! Автоматчики есть? Пулеметчики есть? Есть! Ну что еще надо? Вскрывайте НЗ, берите все и будем бить гадов.

По сигналу комполка открыли огонь. Шмальнули с минометов, заухали ПТР, подключились пулеметы. Немцы заметались между танков. Полыхнули бензовозы, бухнула машина с боеприпасами. Вроде бы пошло веселье. Они побросали танки и тикать. Мы рванули с горы в атаку. А гора большая, метров с пятьсот, да с сугробами. Пока мы до половины спустились, они потихоньку в себя пришли, собрались и начали нас хуячить. С нас только пыль летела! Ва-а-й… Ну а что мы против танков сделаем? Артиллерии нет. Минометы против танка – полная хуйня.

Туда-сюда, покрутились. Обмороженные, раненые, скрюченные – нет предела терпению человеческому. Остатки полка вышли к линии фронта. Через позиции немцев ночью к своим отправили разведку, а те заявляют нашим разведчикам: «Вы власовцы. Вам веры нет». Здравствуйте, пожалуйста! Не пропускают нас! Два раза разведка ходила - не дают разрешения на выход. На третий раз комполка заявил: «Так, рвем оборону и пиздец им. Да сколько можно!» И мы рванулись. Немцев растрепали, прорвались через окопы, выскочили из окружения и давай орать на них: «Что ж вы суки делаете? Вы что тут блядь? Совсем охуели? Мы же свои! Ну как же так? Какой у вас номер дивизии? Всю жизнь вас мудаков помнить будем». Слушай, забыл номер-то. (Смеется) По-моему, это была 333-я дивизия.

- День Победы, где встретили?

- Меня раненого привезли в Ростов-на-Дону. Там нас фасовали по госпиталям.

- С немецкими танками под конец войны довелось встречаться?

- Отчего же нет. По-моему, даже двух подбил под Балатоном в Венгрии. Связку гранат накручиваешь и можно под гусеницу. Если он тебя прошел, то можешь на мотор кинуть. Подпускали ближе его, и под гусеницу с двух рук, он начинает – гыр-гыр-гыр... Тут его артиллерия начинает гвоздить. Они из люков еще лезть не начали, а мы их сук уже ждем. Как только начинают снизу или сверху с выпученными глазами выпрыгивать, особенно если танк полыхнул, вот тут мы их и «чекаем». Типы танков? На языке вертятся «тигр» с «пантерой». Вот честно, как на духу… Тогда было не до названий. Когда на тебя такая дура прет, любой танк «тигром» покажется.

На нас шло шесть штук. Да предварительно еще обработали артиллерией. Самоходка не выдержала, обозначила себя выстрелами, ее сожгли. Такой угар, что ты… Ох, уж мне эта Венгрия!

У нас еще были лимонки для пехоты. А немецкая колотушка с длинной ручкой, бывало, залетит в окоп и крутится. Хвать ее и обратно, она у них рвется.

- Под Балатоном были в окружении?

- Не только под Балатоном. Под Сольноком, когда «перефорсировали» Тиссу, немецкие танки зашли на наши позиции и стали мешать всех и вся с землей. Но ребята уперлись, огрызались из ПТР. В конце войны уже понимали: если ты не побежал, да рядом кто-то еще держится, то нет окружения, нет прорыва, не оборвалась ниточка. Продержались, из-за реки заработала артиллерия, потом подошли «катюши» и как пизданули: «Ву-ву, ву-ву, ву-ву…».

Снаряд сжигал вокруг себя все живое на 12 метров. Бывало, подойдешь к немцу, сапогом заденешь, так он в пепел рассыпается! Кости в труху!

- Про начальство пару слов.

- Другой раз ничего у нас не получается. В атаку пойдем, потеряем несколько человек. Опять идем и снова неудача. Застрянем у высотки или села какого-нибудь, сразу катит Преображенский. Молодец был мужик. Всю передовую облазает, всех обойдет – «Ну что, хлопчики, измучились? Не можете взять?» - «Да товарищ генерал!» - «Артиллерия, плюнь-ка туда пару штук, чтоб ребятам полегче было!» Он за дивизией таскал на тягачах 200-мм артиллерию. Те дадут – снаряд видно как летит! Пятиэтажный дом складывался.

Да, еще такой момент. По-моему под Прагой немцы против нас применили газовые снаряды. Нам моментально выдали противогазы и стали обучать в соляных шахтах, как пахнет газ. Палец засовываешь под него, чтоб внутрь небольшая доза попала и тут же вылетаешь наружу…

Между прочим, я сейчас тоже начальник. Ты думаешь, какое у меня звание? Полковник! (Смеется) Вот зачем спрашивается? Если я полковник, то я должен академию закончить и знать все от и до! Хе-хе. Каждые два года присваивают очередное звание. Мне внуки говорят: «Дед, доживи до генерала!» - «Пошли, вы в задницу со своим генералом». Ох, цирк! Погоди, не могу… (Смеется)

- Про питание на фронте.

- Чего только не было: и плохого, и хорошего. Бывало, что приходилось по три дня ходить голодными - жрать было нечего. Население обижать запрещалось. Скажу честно, к богатому дому подбежишь, смотришь – колбасы, окорока висят. Дождемся разрыва снаряда или бомбы, под шумок окно высаживаем, хватаем быстро, что под руку попалось и бежать.

- Какой у Вас был автомат?

- ППШ!

- Хороший?

- Во! (показывает большой палец вверх). Я за ним смотрел как за малым дитем. Смазан, пристрелян, в плащ-палатку укутан. Что ты… Отличная вещь. Один раз пуля пробила ему ложе. Ты спрашивал, видел ли я эсэсовцев. Они ведь дохнут, так же как и остальные - никакого различия. Так вот, во время уличных боев я по ним лупил в упор! И тут как ошпарило. Ох ты, дырка в ладони! Хм, навылет. Забинтовали и, пошел дальше. Пошел как миленький! Бой же, некогда. Вот покажу тебе, смотри. Здесь вошла, тут вышла. (Показывает правую ладонь с отчетливым шрамом от пулевого ранения. У безымянного пальца видно натянутое как струна сухожилие. Палец согнут.)

А сюда осколком, ударило так, что я даже упал. Потрогай, осколок до сих пор сидит. (В области мочки уха ощущается твердое уплотнение с острыми краями). В другой раз каску сзади пробило, череп треснул на затылке. Лежал с контузией. Забинтовали, пошел по новой.

Не доходя до Праги километров примерно 25, меня шваркнуло в последний раз. Пулей пробило ступню. Посмотри, как она неправильно срослась. (Показывает ступню неправильной формы в виде треугольника). В Чехословакии с неделю пролежал в госпитале, делали операцию. Одно название от госпиталя! На полу плащ-палатки и солома. Раненые кругом орут, а на всех одна сестра. Хирурги кромсают от и до. Потому у нас хирургия и выросла, что они нашего брата для практики имели выше крыши. Ну, умер один, он, что отвечать будет? Да нет. Ну, осталась пуля в ноге, да и хер с ней. Все это крошево мне загипсовали, и эшелоном отправили в Махачкалу. Вот там уже я провалялся шесть месяцев, потому что меня вторично оперировали. Сначала хотели было ногу отрезать, да я не дался. Хирург, покуривая, сказал мне: «Ты, наверное, в детстве много говна кушал. Твое счастье! Тебе все загипсовали, а пулю не нашли. Еще бы немножко и ногу бы тебе точно отрезали. Хорошо, что я эту дуру нашел!» Оказывается, пуля прошла по ступне вдоль пальцев раздробив кости, и остановилась у большого пальца. Ну, разрезали ногу, посмотрели. А поскольку рентген тогда не делали, ногу загипсовали выше колена и порядок! А гипс такой, что ой-ой-ой. Не разобьешь! Подумал-подумал: «Да чего я тут буду валандаться? Разобью его и двину в свою часть». Тяжело без своей родной части. Там же всех ребят знал. Где только не были, под бомбами лежали в одном окопе, всегда куском хлеба делились и прочее…

Расковырял гипс, сбежал из госпиталя, поковылял было к своим, да вдруг температура подскочила под 40 градусов... Что делать? Меня опять на стол, вскрыли ногу, достают пулю. А она вся такая зеленая! Ну, это ж гной, елки-палки…

Кстати о ППШ! Не забуду никогда один случай. По-моему, в Венгрии мы блокировали окруженные части немцев, заняв на окраине села перекресток из трех шоссейных дорог. Они как заколдованные группами шли к этому перекрестку прямо на наши пулеметы. К ночи, когда уже поутихло маленько, помнится, меня поставили в боевое охранение. Смотрю – на меня едет покрытый инеем «чудила» верхом на лошади, с привязанным к ней сзади минометом. Вот честное слово тебе даю, с ППШ врезал в него 71 штуку. (Ёмкость барабанного магазина ППШ - 71 патрон. Прим. – С.С.). Как на духу тебе…И он сидит, хоть бы что! Ну, ты посмотри епт… Рву второй диск блядь, хватаю под уздцы лошадь. Он так набок осел, с седла сполз, и рожей в снег. Упал, слава богу. А вот я тебе забыл рассказать…

- Погодите, погодите. А что с ним было?

- А? Да у него что-то вроде бронежилета было. Еще тогда! Представляешь? А второй случай был, когда уже мы пробивались из окружения в той же долбаной Венгрии. В середине колонны несут раненых, по бокам пару взводов и мы трое впереди. Под утро, чуть свет шли. Идем, идем, идем – опа!

- Хальт!

Перемахнул через мешки с песком и навскидку в упор по силуэту даю длинную очередь. Ребята с разных сторон подскочили через бруствер. Осматриваемся. Пулеметное гнездо!

- Степа, да ты его пополам распилил!

- Да ну!?

- Точно. Иди, потрогай.

Этого пулеметчика я срезал пополам. Чего только не было. А-а… Так! Давай еще! Дольем.

- Всё! Мне хватит. Я так домой не уеду.

- Нормально уедешь. А то оставайся у меня, скоро сезон начинается.

Это мне, а это тебе. Давай. Куда тебе ехать? В Москву? В Москве у меня племяш живет, в Ленинграде родственники, в Белоруссии, на Дальнем Востоке. Все повязано кругом, попробуй, откажись. Бред, какой-то – в разных государствах живем! Давай родной…

Заключение.

- Хочу своим дорогим россиянам передать, что я за них горой стоял и стоять буду! Дай бог. Честно тебе говорю, если бы не дальневосточники, то мы бы просрали Сталинград. Они держали от и до. Снег, голод, мороз – им похуй! Вот что я тебе скажу. Родственникам, не родственникам – всем большой привет и пожелания всего самого наилучшего. Будешь курить? Нет? Не обижайся на меня, если я что-то не так тут наговорил. Пошли на улице постоим, покурим…

Сердечно благодарю за организацию поездки в Крым Артема Драбкина, Юрия Трифонова, а так же Кальченко Валентину Антоновну за неоценимую помощь в организации встречи с ветеранами г. Феодосии.