Я родился 21 января 1927 года в Калужской области. Ульяновский район, деревня Укольцы.
Расскажите, пожалуйста, о жизни вашей семьи до войны.
Жили мы большой семьей - 9 человек: бабушка, папа, мама и шестеро детей, три мальчика и три девочки. Имели немного своей земли, смутно помню серую лошадь, жеребенка, корову, деревянный амбар, новый сарай, две хаты. Но жили мы очень тяжело, поэтому вначале 30-х годов родители и еще ряд семей приняли решение переехать в Сибирь. Потому что там и земли значительно лучше и огороды выделялись по 50 соток.
Приехали в Новосибирскую область и по первости устроились в селе Количкино, но после того как в первый же год случился неурожай, мы переехали в деревню Жарково, и вот там я и вырос. Из-за всех этих неурядиц с переездом только в 10 лет пошел учиться в школу. Но я же был самым старшим из детей, и нужно было помогать родителям, так что фактически учиться мне не пришлось. Зимы там суровые и длинные, а как ходить в школу, если зимней обувки и одежки нет? Как самого старшего только меня и одевали, а на всех остальных всего одна фуфайка… К тому же в школе даже писать было не на чем, так в лесу драли бересту на ней и писали…
А как нам пришлось голодать… Ведь приезжали из района, и выгребали все подчистую… Даже картошку и капусту забирали. Если имел курицу, сдай яйцо, если есть живность, сдай мясо… До того нас довели, что ничего не имели. Все что нам полагалось на трудодень в колхозе - немного зерна, только этим и жили… И давали какую-то похлебку, когда начиналась посевная. Я ведь с 13 лет уже пахал землю… И все время с малых лет в поле, в поле, в поле… Фактически работали не уходя с поля. Там стоял домик, переночевали, и в 4 часа утра опять вперед… А ведь никакой техники не было, вначале на лошадях пахали, и только потом появились гусеничные трактора. Так что словами не передать, как мы тяжело жили… Мне как пахарю на весь день выдавали 500 граммов хлеба, так я себе кусочек отрежу, а остальное несу семье… А могли выдать не хлеб, а полкилограмма зерна, часто сырого, которое еще нужно было где-то перемолоть. Вот так и жили. Тяжело, очень тяжело, но все равно я не помню, чтобы родители жалели о своем переезде в Сибирь.
Как вы узнали, что началась война?
В нашей деревне радио не было, видимо кто-то приехал из районного центра Кривошеино и сообщил. Женщины, конечно, сразу заплакали, за ними дети… И сразу пошли повестки. Отца вначале тоже призвали, но он тяжело болел туберкулезом, поэтому через какое-то время его комиссовали, и он вернулся домой.
Вскоре из мужиков остался только 1925-26 год. Работать и так некому, а тут еще на последних оставшихся лошадей начали накладывать карантин. По какой-то непонятной причине лошадей браковали, а потом убивали и сжигали. Но люди считали, что это настоящее предательство, ведь на них вполне можно было бы работать. Помню, с какой болью мы смотрели на костер, в котором сжигали трупы лошадей и не понимали, зачем это делается…
И вот после этого стало совсем тяжко. Работать не на чем и некому, а у нас еще и беда случилась - слег отец, и в нашей семье работали только мы с мамой. Я не мог думать ни о чем: ни об учебе, ни о фронте, ведь в такой ситуации разве я мог бросить семью? Только работа, работа и работа… Летом в поле, а всю зиму возил сено со стогов на колхозную ферму, каждый божий день. Мороз не мороз, а коровам нужно было обязательно привезти сено.
И почти ничего не знали, что творится на фронте, ведь ни радио, ни телевидения… Простые люди ничего не знали, причем у меня сложилось такое ощущение, что это делалось сознательно. Помню, у нас вернулся один без руки. Я к нему пошел, думал, он расскажет, как воевал, какие подвиги совершил, а, оказывается, их эшелон по дороге на фронт попал под бомбежку, его ранило, и он даже и не повоевал… Вообще, деревня была большая, около ста дворов, и на войну ушло много мужчин, а вернулись из них единицы… Например, я помню, что из ребят 1924-25 годов только двое и вернулись…
А вас самого когда призвали?
Где-то в конце октября 1944 года. Вначале всю нашу команду направили в Бердск, где в 213-м запасном полку мы проходили начальную подготовку: учились стрелять, окапываться. Хотя меня еще до призыва учили на простого стрелка. Помню, как мать плакала, потому что и так работать некому, а меня еще и отвлекают. А потом меня направили в соседнее село за 50 километров, и там месяца полтора учили на снайпера. Так что основы военной подготовки я получил. Но зато в запасном полку кормили так плохо, что мы ходили и собирали на помойках испорченную картошку…
В Бердске мы пробыли до июня 45-го, но несколько раз нас поднимали по тревоге. Сидели уже в эшелоне, но всякий раз получали команду: "Отбой!" В такой же ситуации, кстати, мы и узнали о Победе. Сидели уже полностью готовые к отправке, ждали эшелона, и тут старшина как закричал: "Конец войне!" А в третий раз думали, что точно отправят на запад, а нас потянули на восток и мы сразу поняли, что нас направят воевать против Японии. Привезли в Читу, откуда мы пешком дошли до Улан-Батора. Там была формировка частей, и я попал в 56-й Гвардейский стрелковый полк 19-й Гвардейской стрелковой дивизии, которая входила в состав 39-й Армии.
И пошли на фронт своим ходом. Где-то с неделю шли, и помню, что этот переход нам дался очень тяжело. Во-первых, жара, солнце в зените, нестерпимо хочется пить, а воды нет. Кругом одна пустыня, и только монголы нас сопровождали.
Но все-таки дошли до Маньчжурии и сразу вступили в бой. Помню там протекала небольшая речка, стояли какие-то домишки и только привезли хороший обед, как с высотки нас стали буквально поливать из пулеметов. Вначале послали туда разведку, но никто не вернулся. И тогда мы россыпью пошли вперед, но откатились назад потеряв 26 человек. Но тут подошли "Катюши", дали залп, и мы сразу взяли эту высоту. Правда, в этом бою я даже пострелять не успел, потому что впереди ничего не было видно.
А потом нам пришлось переходить Большой Хинган. Причем старались двигаться максимально быстро, чтобы японцы не успели закрепиться и не смогли нам оказать серьезное сопротивление. Поэтому почти не спали, нас все гнали и гнали вперед. У нас с собой не было ничего лишнего: ни воды, ни хлеба, только боеприпасы везли на повозках. Запомнилось еще, что я умудрился свою винтовку сломать. Когда ночью шел и держался за повозку, то от усталости заснул прямо на ходу, выронил ее, и она попала под колесо. Командир меня, конечно, поругал, и взамен ее мне выдали ручной пулемет.
И за все время перехода ни капли дождя. Наши гимнастерки до того просолились, что мы все их повыбрасывали и почти все переоделись в японскую форму, которую снимали с пленных. Например, на мне все было японское: и штаны и гимнастерка. Вернее не гимнастерка, а скорее пиджачок. В целом форма у них была нормальная, но в ней нам было жарковато - уж больно теплая. Но это и понятно, они ведь настраивались воевать в Сибири и шили ее с расчетом на наш суровый климат. И даже ботинки на мне были трофейные, свои то я совсем разбил, там же сплошные камни, поэтому пришлось переобуться. Но у японцев ножки то маленькие, и я в их ботинках ноги себе попортил изрядно. А что делать, если мои просто развалились?! Но хорошо хоть, что во время перехода боев больше не было, а лишь небольшие стычки. Правда, пока дошли до Харбина, были случаи, когда убивали наших часовых. Вообще, бросалось в глаза, что японцы были как фанатики. Чтобы не сдаваться в плен на штыки сами ложились, ну как это… Хотя к пленным было полное уважение, а командирам даже разрешили оставить у себя холодное оружие.
 |
Зато как тепло нас встречали простые китайцы… Кричали нам: "Шаньго, (привет) русь!" Но мы были потрясены увидев, до чего же бедно они жили. В их убогих домишках и лягушки были и змеи…
А потом пошла мирная служба. В Китае я прослужил два или три года и за это время узнал много всего нового, в том числе, и что такое землетрясение. Затем меня перевели служить в тяжелую артиллерию на озеро Хасан. Но вскоре отобрали около 3 000 человек и по морю нас перебросили во Владивосток. Там подогнали вагоны и мы, наверное, целый месяц ехали через всю Россию. Уже стоял май месяц, а мы во всем теплом: ватные штаны, фуфайки… Вот так я попал служить в Польшу. Помню, что поляки все нас донимали расспросами: "Что же это такое - колхоз?"
А когда меня перевели служить в Германию, то нас начали штурмовать врачи и у многих обнаружили туберкулез. И это неудивительно. Помню, там, в Маньчжурии после перехода остановились на ночлег. Весь полк повалился в какой-то низинке, ведь до этого пять суток почти не спали, поэтому заснули как убитые. И когда ночью пошел дождь, я хоть и проснулся, но решил даже не переворачиваться, потому что вроде как согрелся уже. Так и заснул опять, прямо в воде… У меня тоже нашли небольшой очаг туберкулеза и стали нас всех лечить. Помню, что даже кино нам показывали отдельно от здоровых.
В общем, за семь лет службы я побывал в четырех странах. В 1951 году демобилизовался, и вернулся домой, потому что к тому времени мать осталась совсем одна. Отец и все три сестры умерли… От недоедания, голода и болезней… Приехал, а наша древня фактически развалилась, все разъехались и остались одни старики…
И я тоже уехал в Омск. Выдали мне паспорт, прописался и устроился на завод кабельной промышленности. Проработал в цеху, где производили резину целых двадцать пять лет, а это же вредное производство, там же сплошные яды. Все это время просил, умолял выделить мне квартиру, ноль… Сколько людей приезжало и им почти сразу давали квартиры, а у меня хоть и благодарности были, и не пил никогда, не гулял, не прогуливал, всегда безотказно работал и все равно так и не выделили… Как вспомню, как мы жили с только что родившейся дочкой в темном и сыром подвале…
И когда дочка после медучилища уехала работать в Бельцы, то мы поехали ее проведать. Приехали раз, два, увидели, что в Молдавии люди нормально живут, и в третий наш приезд мне посоветовали устроиться на работу в пригородный совхоз. Председатель разрешил купить домик, а потом когда увидел, как я работаю, сам предложил мне: "Давай мы тебе дом построим". Но у меня жена уже устроилась на работу на "завод имени Ленина", и я отказался. Купили домик в Бельцах, а потом мне посоветовали обратиться в горисполком, и после этого даже года не прошло, как мне выделили квартиру.
Большая у вас семья?
У меня сын, дочка, четыре внука, правнуки.
При слове война, что сразу вспоминается?
Где пришлось побывать и что видеть. Но особенно часто вспоминаю своих родных…
Напоследок хотелось бы узнать о вашем отношении к Сталину.
Не знаю как кто, а я относился к нему и, особенно к Жукову хорошо. Если бы не они, мы бы, наверное, дрогнули. И никак не пойму, зачем убирать его памятники, это же наша с вами история. На него сейчас все грехи валят, а ведь многие ошибки на местах совершали другие люди. Зато я вспоминаю, какие мы сплоченные были в то время. Все народы были как одно целое и все жили дружно. Такого раздрая как сейчас и в помине не было. Помню, когда к нам приходило пополнение, то мы их встречали как родных, никакой дедовщиной и не пахло, а сейчас…
Сейчас принято говорить, что он правил слишком жестокими методами.
Просто в то время был один закон для всех. Вот я вспоминаю, что у нас в запасном полку нашлись несколько трусов. Они не хотели идти воевать, поэтому один прострелил себе руку, двое других ноги, и за это их расстреляли перед строем… Конечно, их жалко, но почему это кто-то другой должен идти воевать, защищать нашу Родину, а эти нет?..
| Интервью и лит.обработка: | Н. Чобану |
