Я родился 16-го августа 1919 года на острове Вормс (ныне – Вормси, прим. А.Л.), в деревне Норрбю. По национальности я швед. Мои родители были рыбаками, занимались сельским хозяйством. До войны наша деревня считалась довольно большой. Людей жило много, у нас и землю возделывали и скот пасли. А теперь всё леса и сплошные заросли, и в деревне живёт только одиннадцать человек…
В школе нашей деревни я окончил 6 классов. А вот мои родители окончили всего два класса церковно-приходской школы и как такового образования не имели.
После школы я устроился матросом на парусную шхуну. В основном мы занимались рыбной ловлей, реже – перевозили грузы между материком и островами.
Помните, как Эстония вошла в состав Советского Союза?
Я помню и более ранние события. Например, когда в 1939 году в Эстонии начали строить советские военные базы, то мы перевозили для военных строительные материалы из порта Трииги в Рохукюла, на Сааремаа. В это время я уже хотел в Швецию уехать, но в марте 1940 года меня призвали в эстонскую армию.
Проходил службу в скаутском батальоне, стрелком в разведвзводе. Наша часть базировалась возле городка Хаапсалу. Но когда Эстония вошла в состав Советского Союза, нашу часть расформировали, и меня направили служить в город Выру, в 21-й стрелковый полк 180-й стрелковой дивизии.
Многое для вас изменилось в Красной Армии?
Да практически ничего, я же был рядовой солдат. Только появились политруки, уроки русского языка и история партии.
Когда и как вы узнали, что началась война?
На лето нас вывели в летние лагеря возле городка Печоры. На горке, в центре лагеря, из красного кирпича была выложена большая звезда, и вот рано утром 22-го июня нам её вдруг приказали замаскировать. И только потом на построении объявили, что началась война. Немец напал…
Первый бой мы приняли в Псковской области, юго-западнее Порхова. Там мы заняли оборону, а 9-го июля, к вечеру, вступили в бой. Это были страшные бои, скольких товарищей я там потерял… Атака шла за атакой, и к тому же очень сильно донимали бомбардировщики противника. Зато нашей авиации мы и не видели. Что интересно, нас тогда многие за немцев принимали. Дело в том, что у нас было обмундирование эстонской армии, но с советскими знаками различия. А каски и противогазы у нас вообще были немецкие! (Скорее всего, речь идёт о металлическом футляре - баке для противогаза выпускавшимся Таллиннским заводом «Арсенал» для нужд Эстонской армии. Внешне он очень походил на немецкий – прим.А.Л.) Да ещё мало кто из нас говорил по-русски или говорили с заметным акцентом. Спасало только то, что многие командиры и политруки были русские.
Вы слышали о том, что часть офицеров и рядового состава 22-го территориального корпуса дезертировали?
Да слышал, и сам видел – в дивизии были перебежчики и дезертиры. А где их на фронте тогда не было? Время было такое. И поймите правильно, многие из нас не понимали, почему мы не воюем за свой дом, за Эстонию, а вынуждены отходить вглубь России.
После боёв за Порхов мы отошли к железнодорожной станции Дно. Но не думайте, как сейчас говорят, что мы только бежали. Нет! Наша дивизия участвовала в контрударе под Сольцами. Как нам потом командиры рассказывали, немецкие части там удалось отбросить на 40 километров. Наш контрудар, а также последующая оборона задержали наступление противника на Ленинград почти на месяц! Но уже 17-го августа, во время контрудара на Старую Руссу, я был ранен осколком в правую ногу, и меня эвакуировали в госпиталь.
Вначале меня отправили в Кострому, где я находился две недели. А затем поездом на Кавказ, там я уже три месяца пролежал. После выписки был направлен в батальон выздоравливающих в Усть-Лабинск. Там окончил курсы связистов. Учили ускоренно, по десять часов в день. Потом маршевая рота – и меня распределили в 27-й отдельный батальон связи.
Но вы же не знали русского языка, как же общались с сослуживцами?
Как-то! Часто на языке жестов. Сначала мало что понимал, но затем уже спокойно общался. Я же не один там такой был. У нас и узбеки, и татары, и казахи были, которые вообще ничего не понимали. Так что на то, что я швед, никто внимания не обращал.
Что входило в ваши обязанности?
Тянуть проводную связь и устанавливать связь штаба с различными подразделениями. И, конечно, основная задача – обеспечивать бесперебойную связь. Нас постоянно обстреливали снарядами и минами. Пехота может в окопе укрыться, а мы – какой там… Если от обстрела повреждался провод, то мы, связисты, обязаны его восстанавливать несмотря ни на что! А ведь наш батальон воевал под Сталинградом! Вначале такая жара стояла невыносимая, что гимнастёрки просто ломались, до того просоленные были от нашего пота. А затем такие морозы ударили, что я на всю жизнь запомнил зиму на 43-й год… Несмотря на погоду, мне приходилось тянуть связь по снегу. Руки замерзали, плохо слушались, когда надо было соединять провода... А что делать? Бесперебойная связь, это жизни твоих товарищей.
Чем Вам запомнились бои за Сталинград?
Почему-то запомнилось огромное количество трупов немецких солдат, и то, как плохо они были одеты. Вот у нас тёплое нижнее бельё, ватные штаны и куртка, шапка-ушанка, варежки. А на немцах же только тоненькая форма, шинелька и пилотка. Хотя нам самим постоянно с холодом бороться приходилось. Бегаешь, прыгаешь, но всё равно не согреться. Ночью спишь в окопе – шинелью прикроешься, шапку на уши натянешь, а ноги, чтобы не мёрзли, землей прикопаешь… Только спать особо не давали. Так, подремлешь немного, а тут обстрел или бомбёжка, или вызов на обрыв.
А ещё помню, возвращался как-то после восстановления обрыва и решил сократить обратную дорогу. Вдруг слышу: «Стой! Ни с места!» Остановился. А из кустов мне сапёры кричат: «Ты ж на минном поле!» Смотрю под ноги – а вокруг тянутся тоненькие проволочки… Пока с минного поля выводили, мне это время показалось вечностью...
«За Волгой для нас земли нет!» – слышали такое выражение?
Нет, не слышал, но мы и так понимали, что надо держаться, без громких лозунгов и приказов. Тут или они нас, или мы их. Война шла на выживание.
Смерти боялись?
О смерти никогда не думал, но всё же мысль о том, что меня ранят, постоянно сидела в голове. Думал, вот вернусь калекой после войны, а как на судне работать? Кто меня такого возьмёт?
|
Что было после Сталинграда?!
Мы пошли в наступление, и вот весной, при форсировании реки, название уже не помню, я провалился под лёд. Хорошо, ребята успели вытащить и притащили отогреваться в ближайший дом. Но я всё равно сильно заболел и меня оставили, а они дальше пошли. Четыре месяца с тяжёлым воспалением лёгких я пролежал госпитале, а затем меня направили в Ростов-на-Дону. Там я занимался налаживанием связи при штабе Северо-Кавказского Военного Округа.
В мае 1944 года меня, как уроженца Эстонии, направили в эстонский стрелковый корпус. В то время вышел приказ Сталина – направлять всех эстонцев в эстонские национальные части. Так я попал в 27-й стрелковый полк 7-й стрелковой Эстонской дивизии. В этом полку я воевал в Курляндии. Но уже не связистом, а обычным стрелком. Солдат не хватало, мне вручили винтовку – и в бой…
Обрадовались, что вернулись в эстонский корпус?
Вы знаете, нет. Я с русскими солдатами чувствовал себя комфортнее. И русские офицеры мне больше нравились. А офицеры-эстонцы, они себя ставили выше других.
Чем запомнились бои в Курляндии?
Во-первых, ожесточением, потому как они оказались прижаты к морю и знали, что деваться им некуда. Ведь если Победа была 9-го мая, то в Курляндии капитуляция произошла только 14-го числа. Да ещё и не все сдались, многие разбежались по лесам. Нам, каждому подразделению, выделили участок для прочёсывания леса.
А знаете, как мы узнали о том, что война закончилась? Мы готовились идти в наступление, сосредотачивались в лесу, вдруг нам соседи кричат: «Вы это куда собрались? Немец-то уже капитулировал!» Затем началась стрельба из всех видов оружия. Война кончалась, радости нашей не было предела! Тут и слёзы радости, и веселье! В общем, это надо было видеть…
В 1943 году были введены погоны взамен петлиц. Как это было воспринято?
Нормально. Хотя те, кто постарше, говорили о том, что форма теперь как в царской армии будет.
Как на фронте обстояло дело с гигиеной?
Под Сталинградом пришлось тяжело. Летом не было дождя, стояла страшная жара, поэтому у нас развелось очень много вшей. Доходило даже до такого, что у нас форму забирали и сжигали. И стригли всех наголо, а волосы вместе с одеждой сжигались. Только потом легче стало.
Солдаты меж собой как-то обсуждали открытие Второго Фронта? Ждали ли этого события?
Конечно, хотя всем понятно было, что мы и сами могли бы победить.
Что носили зимой – шинель или телогрейку?!
По-разному бывало. Конечно, в телогрейке двигаться удобней. Да и солдаты между собой говорили, что она от осколков спасает. Но временами бывало так холодно, что носили и то, и другое.
Какое время года для Вас, как пехотинца, было самым тяжёлым?!
Каждое время года имело свои трудности. Солдат – как собака, что прикажут, то и выполняешь. А не выполнишь – штрафная рота.
В каком звании окончили войну?
Рядовым.
Какими наградами были награждены?
Медалями «За оборону Сталинграда», «За победу над Германией».
Как сложилась ваша послевоенная жизнь?
В 1946 году демобилизовался и вернулся домой. До 1949 года ходил в море, занимался рыбной ловлей, пока всем шведам не запретили выходить в море. Видимо, боялись, что мы в Швецию уплывём. Тогда я устроился работать маячником, и проработал целых 55 лет, пока в 2004 году меня не отправили на пенсию.
Война снится?
Последнее время уже нет.
|
| Интервью: | А. Лазурин |
