Гаевой Валентин Петрович

Я родился 15 августа 1923 года в с. Новопокровка, административном центре Красноармейского района Приморского края. Отец мой работал медфельдшером, а мать была обычной домохозяйкой. В семье у меня было две сестры и брат. До войны я окончил 10 классов Новопокровской средней школы, в 1941 году прошел выпускной, и тут началась война.

- Как вы узнали о начале войны?

- В нашем селе об этом объявили по радио. В тот же день был организован сельский митинг, на котором руководители колхоза доложили людям о том, что произошло вероломное нападение немецких войск на Советский Союз, и населению нужно максимально мобилизоваться для того, чтобы отразить натиск врага. Тут же был поднят клич: «Все для фронта! Все для Победы!» Кстати, до этого в селе если и велись разговоры, то в основном о возможной войне с японцами. Ведь они все время нарушали границу, поэтому мы постоянно ожидали, что Япония против нас выступит. Еще когда я учился в школе, летом 1938 года произошли события на озере Хасан, потом весной-осенью 1939 года – конфликт на Халхин-Голе. После митинга среди людей сразу же пошли разговоры о том, что вслед за немцами на нас вскоре нападут японцы.

Уже на следующий день после начала Великой Отечественной войны меня направили вожатым в пионерский лагерь, куда отправили сельских мальчишек. В столовой у нас висела карта, на которой мы флажками отмечали положение на фронте. Здесь я четко увидел, что враг очень быстро продвигается вперед. Тогда мы все были очень удивлены тому, что все наши войска были разгромлены, немцы, казалось бы, безостановочно двигаются вперед, а Красная Армия никак не может их остановить. Затем родителям пришла повестка – меня вызывали в военкомат.

В 1941 году, как только я окончил школу, меня взяли на воинский учет и в июле решили призвать. Пришел в военкомат, прошел медкомиссию, и был направлен в запасной стрелковый полк, расположенный на станции Мучная поселка Черниговка Приморского края. Здесь я учился до ноября, после чего был направлен во Владивостокское военно-пехотное училище. Так я стал курсантом, и по прибытии в училище мы сразу же отпраздновали 7 ноября. Отмечали так – собрали нас, рассказали о положении на фронте, затем все разошлись по казармам. Так что праздник прошел как-то очень буднично, никакого торжественного обеда не было, в столовой покормили обыкновенным пайком. Затем начались занятия. Учили нас строевой и боевой подготовке, гоняли по 12 часов в день. Каждый день мы возвращались с занятий и буквально валились на койки, настолько уставали на занятиях. Потом началась «тактика», ее было очень много, при этом в ходе занятий командиры особенно пристально смотрели за тем, как ты учишься лазить по-пластунски. Курсантский паек выдавали в полном объеме, но при такой сильной физической нагрузке, его, конечно же, не хватало. Но дополнительно питаться было негде, за территорию части нас не выпускали. А чувство голода было всегда, тем более, что тактику постоянно проводили на воздухе, под конец учебы эти занятия особенно выматывали. Регулярно проводились боевые стрельбы, но только индивидуальные, групповых упражнений по огневой подготовке в составе отделения или взвода не проводили. Было два типа занятий: упражнение № 1, когда мы стреляли по грудной мишени, а также упражнение № 2 – здесь стреляли по ростовой. Автоматов и пулеметов у нас тогда еще не было, только винтовки. Командиры, которые нас учили, были довоенными кадровыми офицерами, с фронта к нам в училище никто не приезжал. По крайней мере, при мне такого не было. О танках и самолетах на занятиях речь частенько заводилась, но и такие устаревшие приказы, как «Пехота впереди! Конница слева!» Мы на тактике тоже слышали.

Выпустили нас в марте 1942 года. Уже 8 марта объявили о том, что нам присваивается звание «лейтенант», после чего всех распределили по частям. Меня направили в 246-ю отдельную курсантскую стрелковую бригаду. Бригаду назвали так потому, что ее личный состав состоял в основном из курсантов военных училищ и учащихся войсковых школ начсостава. В бригаде я стал командиром взвода 1-й мотострелковой роты 1-го отдельного мотострелкового батальона. Никакого автомобильного транспорта не было, только гужевой. В хозяйственной роте имелись запряженные лошадьми повозки для перевозки грузов и продовольствия. Все мы, мотострелки, топали пехом. Поэтому вскоре нас переименовали, в итоге назвав обычным стрелковым батальоном.

Мой взвод укомплектовали практически до штата, он состоял из 4 отделений по 10 солдат в каждом. Также во взводе служил я как взводный плюс ячейка в составе трех человек – два снайпера и связной. А вот помкомвзвода у меня не было. Поначалу никакого вооружения у нас не имелось, только летом выдали очень длинные винтовки со штыком. Причем это были старые винтовки Мосина образца 1891 года, на прикладах многих из них был выбит императорский вензель. Даже прицельная планка была старого образца. Автоматов и пулеметов в бригаде тогда и в помине не было. А у полученных винтовок ствол вообще не просматривался, такой он был проржавевший. Потом солдаты его долго прочищали ершиком, сначала железным, затем протиркой.

Формирование бригады происходило в с. Новокачалинск Ханкайского района Приморского края, где находился большой военный гарнизон. Оттуда мы вышли пешим порядком и разместились в казармах у Дроздовского гарнизона, они находились рядом с селом Дроздово Спасского района.

Вскоре нас перевели на станцию Шмаковка Дальневосточной железной дороги. Она находится в Кировском районе Приморского края. Кстати, там имеется сразу три пункта, которые называются Шмаковка – это курорт, расположенный в 15 километрах к северу от районного центра Кировский, село Шмаковка лежит в 10 километрах к западу от райцентра, а на расстоянии 6 километров к западу от села находится станция Шмаковка. Здесь расположился штаб нашей бригады.

Наш же батальон двинулся дальше, и его штаб, а также батальонные тыловые части, 2-я и 3-я роты расположились на сопках вблизи с. Павлофедоровка. Наша же 1-я рота получила приказ занять Орлиные высоты недалеко от границы. Здесь мы вырыли себе в грунте землянки в полный рост, на противоположном от границы склоне сопки. Все делали сами – приносили жерди, обдирали их и укрепляли землянки. Кроме того, вырыли траншеи и окопы в полный профиль, постарались их замаскировать дерном и землей и тоже укрепить жердями.

В роте было все три стрелковых взвода, только вот пулеметного взвода не имелось. Никакой артиллерии первоначально также не было. Только в начале 1943-го откуда-то из тыла прибыла 45-мм противотанковая батарея, и артиллеристы оборудовали себе на Орлиных высотах огневые позиции, как основные, так и запасные. При этом все позиции для орудий были тщательно замаскированы. Дело в том, что слева от Орлиных высот проходила дорога, шедшая от границы к Павлофедоровке. И наше командование считало, что по дороге в случае начала войны могут пойти японские танки, поэтому их планировали уничтожить с наших высот.

- Довелось патрулировать границу?

- Нет, патрулированием самой границы мы никогда не занимались, да нас туда и не допускали, был усиленный погранрежим. Единственное – впереди ротных позиций выставлялся полевой караул, также имелись свои внутренние патрули. Так что на нашем участке никаких задержаний не было. А вот пограничники бывало, что и задерживали нарушителей. Мы видели, как с границы по дороге проводили людей в штаб погранотряда, находившийся в Павлофедоровке. При этом на голову задержанных одевали специальные противомоскитные сетки, поэтому мы не видели, кто это – японец, китаец или кореец. В основном же это были лазутчики с японской стороны, а также информаторы из наших мест, которые пытались перейти границы и доложить сведения японцам.

Ст. лейтенант Валентин Петрович Гаевой, г. Дунань, 1945 г.

- Как вы были обмундированы?

- Носили обыкновенные солдатские хлопчатобумажные рубахи и шаровары. Меня из училища выпустили в синих брюках и шерстяной гимнастерке, запасного комплекта не было – все полевые учения и занятия проводились в них же. За год форма истрепалась вдрызг. Потом нам, командирам, выдавали простую солдатскую одежду.

- Как кормили?

- Третья тыловая норма. Положено было 650 грамм хлеба в сутки, но столько никогда не выдавали. Всегда чувствуешь голод. К счастью, мы стояли в сопках, поэтому удавалось добывать дополнительный паек, охотились на птиц, хотя больше всего коз стреляли. Так что выжить было можно. Рота отдельная, свой пищеблок, и хотя нас, командиров, кормили из общего пайка, но все-таки в котелке нам ординарцы старались побольше еды принести.

- Из Павлофедоровки мирное население было эвакуировано?

- Нет, люди продолжали жить в селе, да никто и сам никуда не уезжал, хотя расстояние от села до границы составляло не более 5 километров.

- О новостях с советско-германского фронта как-то узнавали?

- А как же, нас все время оповещали, каждый день связисты передавали сводки Совинформбюро. Командный состав ежедневно их читали, кроме того, в роте на специальном щите все сводки вывешивались.

- Какое настроение было в войсках в период обороны Москвы, битвы за Сталинград?

- Настроение было всегда боевое. Все солдаты и командиры просились на фронт. Каждый год мы отправляли сводный маршевый батальон, который перед этим полностью вооружали. Мы тщательно готовили солдат в этом батальоне, проводили очень много занятий по тактике, также солдаты, готовившиеся к отправке на фронт, часто стреляли по мишеням. Кроме того, организовывали ночные марши, днем в полной выкладке проводились марш-броски. Начинались занятия весной, к осени окончательно формировали батальон, от нашей роты обычно отправляли сводный взвод, и уже в бригаде организовывалась отправка на фронт. Кое-кто из офицеров так же попадал в сопровождение маршевиков. Я постоянно просился в такие маршевые батальоны, хотел попасть на фронт, писал рапорты на имя начальства, но все без толку. Но командиров, находившихся на Орлиных высотах, так ни разу и не отпустили.

Я служил в первом взводе, который считался взводом внештатной разведки. Летом мы на два месяца отправлялись на р. Уссури, где жили в лагерях разведчиков. Здесь собирались и штатные, и внештатные разведчики. Мы занимались тактикой разведподразделений. Также было много занятий по ориентированию на местности, рассказывали о том, как правильно захватывать «языков». Через два месяца мы возвращались назад в роту. Потом меня из внештатной разведки перевели на должность командира взвода в штатную разведроту бригады. Перешел с Орлиных высот в гарнизон. Затем на базе нашей части и 95-ю стрелковой бригады формируют 363-ю стрелковую Уссурийскую дивизию. Сначала меня назначили командиром комендантского взвода при штабе дивизии, затем после присвоения звания «старший лейтенант» в конце 1943 года был направлен командиром 4-й стрелковой роты во 2-й стрелковый батальон 395-го стрелкового полка. У меня в роте было три взвода и взвод станковых пулеметов в составе 3 пулеметов Горюнова СГ-43. Эти пулеметы по своим техническим характеристикам превосходили знаменитый «Максим», и что не менее важно, имели не водяную, а воздушную систему охлаждения, а общий вес пулемета на колесном станке составлял всего 37 килограмм. Но вот ручных пулеметов нам так и не выдали. Так что на тактических учениях я придавал по одному пулеметы каждому взводу. Мы размещались на границе в районе бывшего рисового совхоза, по сути, стояли в болотах.

- С проблемой потери веса среди военнослужащих сталкивались?

- А как же. Только начинается весна, не менее тридцати процентов солдат начинают из-за скудного питания страдать «куриной слепотой». А нужно совершать ночные марши. Тогда мы брали веревки, которыми  натягивались солдатские палатки. Так что мы солдат друг к другу привязывали, и они шли следом за тем, кто видел в темноте. Иначе они ночью ничего не видели, засыпали на ходу и заваливались в кювет дороги. Особенно тяжело пришлось зимой 1942/1943 годов – тогда нас все время кормили ленд-лизовской американской белой мукой, из нее и хлеб, и галушки пекли, даже лапшу и затирушки делали. В итоге среди солдат начались случаи болезни бери-бери (полиневрит) – это болезнь, которая вызвана недостатком витамина В1 в организме человека. Дело в том, что американцы передавали нам «нежную» очищенную муку, в которой этого витамина не хватало. Если бы у нас было еще мясо, фрукты и овощи, то проблем бы не было. А так как мы сидели на одной муке, то пошли проблемы. В итоге несколько десятков солдат очень сильно потеряли в весе, поэтому в нашем батальоне таких задохликов свели в отдельный взвод. Их отправили на речку, где ловили рыбу и кормили специальной ухой – между прочим, выяснилось, что рыбий отвар очень помогает при потере веса, быстро способствуя восстановлению организма. Как его делают – рыбу не чистят, только чешую удаляют, после чего выпускают кишки, все это разваривают в воде, потом цедят отвар, выбрасывают кости и кишки, и кормят больного. Ели его с куском хлеба в 200 грамм, причем сами слабосильные уже даже не могли ложку взять, поэтому их кормил санинструктор. В итоге солдаты немного отходили и выздоравливали. Что еще помогало – у себя в роте я приказывал заваривать хвою, специально посылал в приморские леса группы, которые ее собирали и приносили в часть, потом хвою запаривали в бочках, и когда солдаты идут в столовую – каждому выдают кружку отвара. Таким образом, мне удалось спасти солдат от цинги, в моей роте, в отличие от других дивизионных частей, не было зафиксировано ни одного случая. А весной мы на болото ходили и собирали ягоды и травы. К тому времени даже выпустили специальную армейскую памятку, где было указано, какие травы можно есть, а какие нельзя. Варили кислый силосный отвар, в который измельчали травы и ягоды, весной в дело в основном шла кислица, а летом – смородина. Тем и спасались.

- Как вы узнали о Победе 9 мая 1945 года?

- Узнали по радио. Никакого торжественного стола не было. Да и из чего его сделаешь, у нас и в 1945-м году все еще была третья тыловая норма, о которой ходили такие разговоры: «Крупинка за крупинкой гоняется с дубинкой». Был действительно очень скудный паек. Через год пребывания на границе многие солдаты ходили по расположению и при этом пошатывались от слабости.

Но еще до того, как советские войска на западе окончательно разгромили немцев, мы понимали, что приближается война с Японией.  В начале 1945 года мою роту выбросили на границу. Здесь мы заняли оборону на левом берегу р. Сунгача, истоком которой является озеро Ханка в своей северо-восточной части, а устьем – река Уссури. Это была пограничная река, на ее правом берегу сидели японцы. Расстояние между нами составляло 60-70 метров водной преграды, не более. Весной 1945 года начались постоянные занятия, которые продолжались до самого августа. В основном проводили марши по пересеченной местности, броски по болотам. Мы приучали солдат к такой местности, потому что на японской стороне также была точно такая же кочковатая болотистая земля. Кроме того, весной ходили на Уссури, где простояли несколько недель, здесь нас учили форсировать реку.

На реке мы постоянно проводили разведку местности, внимательно изучали противоположный берег. Рота размещалась в палатках и шалашах, и каждое утро личный состав выходил на берег, где из дерна выкладывал бруствер вдоль реки. Потом мы отрывали секреты и скрытно изучали расположение японцев. Как-то летом к нам приехал начальник штаба дивизии и группа офицеров, все они с целью маскировки носили солдатскую форму, были в простых пилотках, к примеру, начальник штаба на время стал старшим сержантом. Мы прошли на берег, и здесь он мне показал, где я с ротой должен форсировать реку Сунгача и занять плацдарм на той стороне. Напротив нас, чуть правее, располагался японский пост, в котором находилось отделение противника. Наша задача заключалась в том, чтобы не дать японцам возможности организовать контратаку и помешать высадке основных сил батальона. Разведчики выяснили, что за постом располагался небольшой гарнизон, в котором дислоцировалась японская пехотная рота, его должна была атаковать соседняя 66-я стрелковая дивизия нашей 35-й армии. Кстати, наша армия в августе 1945 г. вошла в состав 1-го Дальневосточного фронта, которым командовал знаменитый маршал Советского Союза Кирилл Афанасьевич Мерецков.

- Как велась подготовка к форсированию?

- Мы нарезали лозы, из которой сплели каркас для небольших лодочек, после чего обтягивали его двумя сшитыми солдатскими палатками. Этому нас на Уссури научили саперы. Такая лодочка выдерживала вес трех солдат. Если же переправлялись пулеметчики – то в лодку садилось два человека, ствол пулемета и 4 коробки с  2 лентами по 250 патронов каждая помещались в одной лодке, а колесный станок от пулемета – в другой. К августу я до автоматизма натренировал солдат передового отряда садиться в лодку и высаживаться из нее, ведь лодочками надо уметь управлять, они были очень легкими и могли крутиться на воде. Кроме того, нам были приданы саперы, которые должны были проверить, не заминирован ли противоположный берег.

9 августа 1945 года по сигналу в 3.00 утра мы поднялись и скрытно подошли к берегу на исходные позиции, где стали ожидать сигнала. Ровно в 4-00 с правой стороны от нас, где стоял дивизион гвардейских реактивных минометов «Катюш», раздался первый залп, он был виден издалека. Этот залп ознаменовал начало наступления. Передовой отряд моей роты быстро форсировал реку, саперы все проверили и мин не обнаружили, затем мы повзводно подтянулась вся рота. Затем мы вышли в район, окопались, и подождали, пока не переправятся основные силы батальона. При форсировании реки японцы нам сопротивления не оказывали. Но несколько выстрелов все-таки было. Я уже рассказывал о японском посте левее от нас, он состоял из вышки и землянки. Штабисты говорили, что вышка была изнутри оббита железом, но я этого лично не видел. Там сидел снайпер, когда мы форсировали реку, он несколько раз по нам выстрелил, но неприцельно, потому что расстояние было очень большое. Мы на ту сторону переправились, первое время идти было трудно, там в болоте жижа доходила до колен, и тут снайпер снова открыл огонь, было ясно слышно, как пули плюхались в болото. Тогда мы рывком преодолели простреливаемое место, и закрепились на плацдарме.

Этот пост брал соседний полк, и при попытке штурма снайпер убил трех человек. Пост был обнесен земляным валом, солдаты до него без потерь добрались, и только над ним высунулся командир саперного взвода – его убили, а затем еще двух солдат, кто также по неосторожности высовывал голову. Так что этот пост в первые часы войны смог остановить наше продвижение, один-единственный снайпер не давал пройти двум батальонам. Но потом по болоту подтащили на руках 45-мм орудие и открыли по вышке огонь, после нескольких выстрелов ее подбили, а затем взяли пост.

Затем мы двинулись вперед форсированным маршем. Ночь топали, днем где-то на короткий привал останавливаемся, в основном там, где есть вода или небольшая роща. Шагать по болотистой местности с полным боекомплектом было нелегко, но, к счастью, вскоре мы вышли на проселочную дорогу. Здесь стало полегче, на одной из дневок было сделано представление на солдат и офицеров, отличившихся при форсировании. Затем мы безостановочно продвигались вглубь Маньчжурии, прошли Мишань, Дунань, достигли Боли. Здесь мы остановились, и вскоре узнали о том, что война с Японией закончилась ее капитуляцией. Также в Боли в конце августа 1945 года меня наградили Орденом Красной Звезды. Отличившимся сержантам, солдатам – в основном саперам, членам передового отряда и перевозчикам, сидевшим на лодках, вручили медали «За отвагу» и «За боевые заслуги».

- Японцы оказывали сопротивление во время вашего марша?

- Наша 35-я армия наносила вспомогательный удар, поэтому здесь японских войск было не так уж и много. Кроме того, впереди нас шли части 66-й стрелковой дивизии. Поэтому мы двигались во втором эшелоне, так что с японцами не сталкивались. Кроме того, впереди нас, пехоты, на грузовиках и виллисах пролетали солдаты из дивизионной разведки и особисты, так что они были в городах гораздо раньше нас. При этом ребята уже знали, где кого брать и задерживать. Единственное, что мне врезалось в память – по обочинам дорог валялись трупы японских солдат, уже распухшие от жары.

- Как вас встречало мирное население?

- Очень дружелюбно. Маньчжуры и китайцы стояли вдоль дороги, вытягивали сжатую в кулак  правую руку и поднимали вверх правый палец. Постоянно кричали: «Шанго! Шанго! Капитан Шанго!» Воду выносили, мы же шли в жару, поили солдат. Это очень помогало при марше. Ну что еще, везде в населенных пунктах были выставлены красные флаги на длинных шестах. А на дороге местные жители вскоре начали нас приветствовать маленькими красными флажками. Причем я сразу же обратил внимание на то, что все флаги были не ситцевые, а шелковые.

После войны мы вернулись в Дунань, где расположились на квартирах в японских казармах. Здесь мы простояли до декабря 1945 года. Ходили в город, вскоре в ресторанах специально для нас стали выпекать хлеб. В конце 1945-го тем же путем мы отошли к границе, снова форсировали реку Сунгача, дальше снова потопали и в итоге остановились в Медведицком гарнизоне города Лесозаводска Приморского края (раньше на месте гарнизона располагался казачий поселок Усть-Медведицкий). Здесь наша дивизия была расформирована.

- Чем вы занимались в г. Дунань?

- В полках были созданы особые трофейные команды, они ездили по селам и городам, где за деньги оптом скупали рис и чумизу. Все это отправлялось в Советский Союз. Кроме того, где-то за городом Дунань были найдены японские склады, в которых хранились натуральные налоги, взятые у местного населения. В основном там находился суходольный рис, расфасованный в соломенные мешки. Была там и чумиза, но немного. Представь себе, целые склады были битком набиты этим рисом. Причем только в одном месте они были окутаны колючей проволокой, а дальше стены были совершенно свободны. Но японцы настолько запугали местное население, что те к складам и после войны боялись приближаться. Кстати, еще до вывода всего полка мою роту отправили в Новокачалинск, и там мы грузили мешки с рисом на различные платформы, как на открытые, как и на закрытые вагонного типа. Все эти составы, направлялись во Владивосток. А привозили нам рис на «Студебеккерах» автотранспортного батальона. Из Маньчжурии возили рис и чумизу день и ночь, работать приходилось очень и очень много. Потом еще год в войсках трофейным рисом каждый день кормили – им были битком набиты все военные склады на Дальнем Востоке.

После расформирования меня в числе других офицеров направили в резерв 184-й стрелковой дивизии. Вызывали на беседу, предлагали перейти в бригаду морской пехоты на Тихоокеанский флот, которую формировали где-то под Владивостоком, тогда многие солдаты и офицеры туда пошли. Но я не пошел, отказался, хотел в пехоте остаться, здесь я уже все знал.

В итоге определили в одну стрелковую часть, до 1963 года служил в Дальневосточном военном округе, затем перевели в Прибалтийский военный округ. В 1968-м году довелось участвовать в чехословацких событиях, наша часть заменила дивизию из ГДР, которая была выведена после успешной операции «Дунай». Но там все было мирно и спокойно, чехи нам никакого сопротивления не оказывали.

Демобилизовался в звании подполковника в июле 1969 года, был командиром мотострелкового батальона. Прибыл в Алушту, где сейчас и живу.