Я родился 12 января 1925 года в Крыму, на Керченском полуострове в селе Войково Ленинского района, это примерно в 12 километрах от Семиколодезей. Наше село было новое, построено на деньги американского еврейского благотворительного фонда "Агро-джойнт". Этот фонд занимался земледельческой колонизацией: помогал бедным еврейским семьям создавать сельскохозяйственные общины, получать передовые аграрные технологии, технику, ссуды. Мои родители переехали туда из украинского города Шпола, т.к. работы на их родине было мало, а в Крыму свободной земли было много, и там создавались новые хозяйства. В нашем селе было около шестидесяти новых домов, каждый из которых был рассчитан на две семьи, а потом еще построили четыре общежития. В округе у нас были и русские села и татарские, и немецкие, и болгарские, но в нашем селе почти все были евреи, хотя между собой мы разговаривали в основном по-русски.
По тем временам семья у нас была самая обычная, пятеро детей: Самуил, Шмилик, как мы его звали, Борис, я, Лиза, и Бурах. Как и все наши односельчане, родители работали в колхозе: отец занимался обеспечением и обслуживанием техники, а мама - Рахиль Львовна много времени уделяла домашнему хозяйству.
В материальном плане жили нормально: у нас был огород, держали домашнюю птицу, корову. Еврейские праздники мы справляли, но особо религиозной наша семья не была.
До войны я успел окончить в нашем селе семилетнюю школу, и стал работать в колхозе, хотя мы, подростки, работали в нем с раннего возраста, каждому находилась посильная работа. Причем не только во время каникул, а постоянно, это дети из зажиточных семей работали только во время каникул, а все остальные постоянно. Мне очень нравилось работать с техникой, поэтому был и прицепщиком, и на косарке работал, потом освоил трактор, комбайн, даже шофером был, в общем, был "мастер на все руки", хотя я был еще совсем пацан, но на возраст особо внимания не обращали, если хорошо работал, то доверяли. Каких-то определенных планов на будущее у меня еще не было, не успел тогда еще как следует задуматься об этом.
Н.Ч. - Как вы узнали о начале войны?
К.Р.Л. - Мы работали в поле, когда нам сообщили эту новость. Для меня это была полная неожиданность, т.к. никаких слухов или разговоров о скором начале войны у нас не было.
Очень быстро провели мобилизацию, и вскоре всех военнообязанных мужчин из нашего села забрали в армию. Отец попал служить в истребительный батальон, а мой старший брат Самуил, он был девятнадцатого года, еще до войны окончил пограничное училище, и служил на польской границе... А Бориса, он был двадцать первого года, забрали в армию незадолго до войны, так что я остался за старшего...
Н.Ч. - С приближением фронта не было мысли эвакуироваться?
К.Р.Л. - Из нашего села успели уехать только семьи, которые были побогаче, но и это их не спасло, насколько я знаю, они все равно вскоре погибли...
Н.Ч. - Когда вы оказались в оккупации?
К.Р.Л. - Где-то в ноябре сорок первого, точно уже не помню. Немцы через наше село без боя быстро прошли, и у нас остались только румыны.
Н.Ч. - Как получилось, что вас, евреев, тогда не уничтожили?
К.Р.Л. - Нам, наверное, очень повезло, но эти румыны оказались добрыми людьми, и относились они к нам по-человечески.
Всех евреев, а оставалось нас не так уж и много, где-то одиннадцать-двенадцать семей, состоящих только из стариков и детей, заперли в небольшом сельском магазине. И все время до освобождения, т.е. примерно полтора-два месяца мы провели там, и нас даже не заставляли работать. Все вместе все это время мы провели в этом небольшом помещении, там и ели, там же у нас и параша была...
Н.Ч. - Как вас тогда кормили?
К.Р.Л. - Нас не кормили, еду нам приносили наши односельчане, а румыны-надзиратели, спасибо им, не запрещали передачи. А уже в конце декабря 1941-го наши войска нанесли контрудар, нас освободили, и почти сразу стариков и детей эвакуировали в Краснодарский край, а меня призвали в армию.
Н.Ч. - Куда вас направили?
К.Р.Л. - Нас, остававшихся в селе молодых парней, на машине отправили в Керчь, посадили в трюм большого парохода, который плыл в Новороссийск. Там расстояние не очень большое, за ночь доплыли, но когда мы уже начали разгружаться, налетели немецкие самолеты, и устроили дикую бомбежку. Много народу там тогда погибло, но мне опять повезло...
В лесу под Новороссийском был большой учебный лагерь, в который я и попал. Где-то три-четыре месяца нас там обучали, а потом отправили на фронт.
Н.Ч. - Что-то вам особенно запомнилось за время пребывания в этом лагере?
К.Р.Л. - Особенно ничего. Учили нас на простых солдат-пехотинцев, мы жили в больших землянках, и наш лагерь немцы ни разу не бомбили. Кормили вроде нормально, все-таки в армии хоть чуть-чуть, но покормят.
Н.Ч. - В какую часть вы попали из этого лагеря?
К.Р.Л. - Вы знаете, если бы вы ко мне обратились хотя бы лет пять-десять назад, то я бы вам мог многое рассказать, подробно все вспомнить, но после перенесенного инсульта я уже многое и не вспомню...
Даже не помню, в какую дивизию я попал.
Н.Ч. - Сколько времени вы успели повоевать? Что-то вам запомнилось?
К.Р.Л. - Получается три-четыре месяца. Помню только, что воевали мы где-то в ростовской области, пшеница была по пояс, а когда немцы начали мощное наступление, то в сальских степях мы попали в окружение. Вели там ожесточенные бои, пытались вырваться из окружения, но немцы нас дико бомбили... Это было что-то страшное: бомбы и снаряды падали через каждые два метра, и что мы могли сделать с нашими винтовочками?..
Какое-то время отступали еще организованно, а потом нам дали приказ самостоятельно вырываться мелкими группами. Еды никакой не было, поэтому спелую пшеницу растирали в ладонях и ели... И как-то ночью я попал в плен... Не только я, нас там были тысячи и тысячи, ведь в окружение попало несколько армий...
Н.Ч. - А вы в какой армии служили?
К.Р.Л. - Честное слово, не помню уже.
Н.Ч. - Что вам больше всего запомнилось из того периода когда вы воевали?
К.Р.Л. - Да ничего особенного, я ведь был самый простой пехотинец: шинелька, вещмешок, винтовка, которая была больше меня, и 10-15 патронов... Жара стояла невыносимая, постоянно мы немцев контратаковали, только немного их потесним, как опять налетают самолеты, и нас с землей мешают... А кто в атаку идти трусил, тех командиры прямо на месте стреляли, там это было в порядке вещей...
Н.Ч. - Это были показательные расстрелы?
К.Р.Л. - Нет, прямо в бою... А показательных расстрелов я ни разу не видел.
Н.Ч. - Куда вас отправили?
К.Р.Л. - Немцы формировали из пленных большие колонны, и отправляли в тыл. Сразу постарались выявить командиров, комиссаров, и постреляли их почти всех сразу...
Н.Ч. - А как же вас не "вычислили"?
К.Р.Л. - Внешне на еврея я был не похож, по-русски говорил чисто, и даже в моей части почти никто не знал, что я еврей. Со мной вместе служили два брата из нашего села: Боря и Гриша Каим, они были связистами, вот они, конечно, знали, но после одного из боев мне сказали, что их накрыло одной бомбой... О чем говорить, если потом даже моя жена не сразу поняла, что я еврей, и когда служил после войны, тоже единицы об этом знали... В плену никого из знакомых со мной рядом не было, в общем, как-то выкручивался.
Н.Ч. - А когда вас регистрировали, по фамилии не могли "вычислить"?
К.Р.Л. - У меня мама тоже еврейка, но у нее девичья фамилия - Сахарова, поэтому в плену нас записывали, я назвался под ее фамилией Александром Львовичем Сахаровым, меня жена до сих пор Шурой зовет, но домашний адрес назвал свой настоящий.
Н.Ч. - В какой лагерь вы попали?
К.Р.Л. - Точно не помню уже, но он был достаточно недалеко от фронта. Большой, тысяч на десять, наверное, но мы на одном месте не стояли, нас переводили по мере надобности в рабочей силе. Что делали? Долбили камни, дороги строили. Кормили там известно как: гнилой картокой лошадиными копытами... Но и там мне повезло, опять как-то выжил...
А месяца через три-четыре, на очередном перегоне я сбежал. Все получилось довольно спонтанно: вечером, уже когда темнело, из колонны в сторону леса вдруг бросились несколько человек, а за ними побежали и другие. У меня в том лагере был приятель Гриша, украинец из Полтавской, кажется, области. Мы с ним держались вместе, и побежали тоже вместе, но его почти сразу убили... А мне повезло, я побежал немного в ином направлении, чем все, и мне удалось достичь спасительного леса. Удалось ли еще кому-нибудь тогда сбежать, я не знаю, ведь бежал изо всех сил, и времени оглядываться, смотреть, что там делается, не было совсем...
Думал дойти до какой-нибудь деревеньки, и там устроиться работать и жить, но утром на окраине леса я нарвался на немцев... И опять мне повезло, они ведь запросто могли меня застрелить, а так просто очень сильно избили...
Опять попал в большую колонну пленных, но нас направили в пересыльный лагерь, в каком городе, уже тоже не вспомню, месяц, примерно, я там побыл, и оттуда нас на поезде отправили в Германию. Куда нас везут, мы понятия не имели, и сбежать по дороге не было никакой возможности.
Н.Ч. - Как назывался лагерь? Где он находился, что из себя представлял?
К.Р.Л. - Как назывался лагерь, я уже не помню, и название города, который был неподалеку, тоже не помню, после инсульта мне уже тяжело вспоминать.
Что сказать, это было очень страшное место... В нашем лагере, это я очень хорошо запомнил, было десять больших бараков, наверное, по тысяче человек в каждом. В этом лагере работали уже только здоровые, но таких было мало... Каждый день умирало много людей, и там уже заранее были выкопаны ямы, где-то триста метров в длину и три в ширину. Мертвых клали "валетом", потом присыпали их землей, и затем шел новый "слой" умерших...
Но мне там очень сильно повезло, благодаря чему я и смог выжить. Где-то через месяц или два после того как я попал в тот лагерь, был набор на работу: немецкий офицер объявил рабочие каких специальностей нужны, и я поднял руку.
Оказалось, что в числе еще нескольких счастливчиков, я попал на работу в большое частное хозяйство, а хозяевами там были ... русские немцы. Как я понял, в Германию они переехали уже в зрелом возрасте, поэтому говорили на русском языке даже лучше нас с вами. По нашим меркам они были очень богатые: пятьсот-шестьсот гектаров земли, много самой разнообразной сельхозтехники: трактор, две машины, разные сеялки, веялки, даже маленький американский комбайн, поэтому им для работы нужны были специалисты, а я же всю эту работу прекрасно знал, поэтому меня стали брать туда постоянно. Фактически я занимался тем же, чем и в своем колхозе: и трактористом был, и на комбайне работал, и шофером, в общем техникой занимался. Это хозяйство находилось недалеко, километрах в десяти от лагеря, и каждое утро этот немец приезжал за нами на машине, а вечером отвозил нас обратно. И до самого освобождения лагеря, почти каждый день он брал меня к себе в хозяйство, я туда ходил, как дома ходил бы на работу, и к другим работам в лагере меня не привлекали ни разу.
Хозяин и хозяйка были очень добрые и хорошие люди, просто золотые, я таких и не встречал потом. Помимо меня у них еще постоянно работали два человека из нашего концлагеря: поляк, чех, и девушка, кажется, из Ленинграда, но она у них постоянно жила, помогала им по дому, и ко всем нам они относились прекрасно. Они нас и одели хорошо, и свежее белье давали раз в месяц, а кормили просто отлично: я так даже дома не ел... И каждый раз, буквально каждый раз, хозяйка давала мне в лагерь с собой бутерброды: с салом или с колбасой. А комнаты для рабочих были шикарные, лучше, чем иные квартиры... Причем этот немец наверняка хорошо "подмазывал" охрану, я видел, что он им что-то привозил и передавал, поэтому они его всегда встречали с радостью, а меня, когда я возвращался, даже не обыскивали... Поэтому мне каждый день удавалось пронести в лагерь немного еды, которую я раздавал. Люди это знали, и ждали моего возвращения как манны небесной, готовы были мне руки и ноги целовать... Своими передачами эта прекрасная женщина спасла многих людей, она даже говорила, что и сама готова носить в лагерь еду, если бы ей только разрешили.
Н.Ч. - Вам присвоили персональный номер? Сделали татуировку?
К.Р.Л. - Номер у меня был 63012, но татуировку с номером не делали, сделали только какой-то знак справа на животе: по-моему в круге была какая-то немецкая буква, но когда уже после войны я работал на заводе, то мне оторвало палец, потребовался лоскут кожи, и его как раз взяли с этого места. На одежде номера тоже не было, была только наклеена бумажка возле спального места. У нас в бараке даже нар не было, спали как в свинарнике прямо на полу, только соломы набросали немного... Конечно, и вши были, но немцы регулярно проводили дезинфекции. Когда проводились эти дезинфекции, немцы слишком близко к нам не приближались, видно боялись набраться от нас вшей, поэтому и тут мне везло.
В нашем бараке были все вместе: люди самых разных национальностей, всех понемногу было, даже русские немцы были, и здоровые, и больные, и умирающие, но смотреть на все эти страдания у меня не было никаких сил, поэтому я был просто счастлив, что у меня есть эта работа, и меня забирают из лагеря на целый день, лишь бы уйти и не видеть всего этого... Фактически в лагере я только ночевал, даже не ел почти, потому что ту бурду из картофельных очистков и копыт едой назвать очень сложно...
О том, что творилось в лагере днем, я, конечно, знал, но, слава Богу, почти ничего этого не видел, ведь с утра до вечера я работал в том хозяйстве, и меня там не было.
Н.Ч. - Узники концлагеря отбирали друг у друга еду?
К.Р.Л. - Нет, такого не было, я ни разу не видел и не слышал о таком.
Н.Ч. - Заключенные помогали друг другу, или были каждый сам за себя?
К.Р.Л. - Чем там можно было помочь друг другу?! Разве что мертвых помогать таскать... Чем помочь, если жрать нечего?.. Сказать охранникам, чтобы они не убивали этих несчастных детей, чтобы не отправляли людей в газовые камеры?!.. Хорошо я приносил немного еды, и хоть кого-то мог немного поддержать, да и то много брать не мог, очень боялся, что меня обыщут и сразу убьют...
Н.Ч. - Были у вас в лагере друзья?
К.Р.Л. - Откуда там взяться друзьям? Вокруг тысячи разных, чужих людей, от которых не знаешь чего ожидать. Даже тот Гриша, с которым мы вместе побежали, хотел мне что-то о себе рассказать, но так и не решился. Я боялся за свою жизнь, и ни с кем не сближался. Жил и дрожал... Не думал ни о чем, и ни о ком, даже о своих родных почти не вспоминал, была только одна мысль - как бы выжить... У меня нет сил вспоминать все это... Даже когда по телевидению показывают передачи про концлагерь, я сразу переключаю...
Н.Ч. - Были в лагерях люди, которые сотрудничали с немцами?
К.Р.Л. - В перегонных лагерях регулярно агитировали вступать служить в РОА, и некоторые, пленные соглашались, и выходили из строя. Там же в перегонных лагерях охранниками были и бывшие военнопленные, так они были еще хуже, чем немцы...
Н.Ч. - Как охраняли лагерь? У вас не было мысли бежать оттуда?
К.Р.Л. - Германский лагерь охраняли только немцы, но никого из надзирателей или командования я уже не помню. По периметру была натянута колючая проволока, которая находилась под электрическим напряжением. Можно, наверное, было бежать из того поместья, где я работал, но куда? Повторяю, я был просто счастлив, что у меня есть эта работа, что ко мне там хорошо относятся, кормят, одевают, и променять все это на какой-то призрачный шанс... Просто я был уверен, что меня быстро поймают и убьют... К тому же бежать - означало "подставить" этих немцев, от которых я видел только добро, да и в лагере за побег расстреливали какое-то количество людей... С надзирателями я никогда не ругался, не сопротивлялся, моя задача была очень простая - переночевать, а там уже и на работу заберут.
Н.Ч. - В том лагере тоже никто не догадался, что вы еврей?
К.Р.Л. - Так никто же не знал, опять повезло, как-то выкручивался... Единственные кто знал, что я еврей, так это те хозяева, у которых я работал. Как-то мы разговорились, и этот немец мне рассказал, что в России у него были друзья евреи, с которыми он прекрасно ладил, зато про немцев он отзывался нехорошо... Я ему тогда и рассазл, кто я на самом деле... Так что знали только он и его жена, а если бы еще кто-то узнал, то меня бы сразу...
Только благодаря этим добрым людям я и выжил в этом аду... Но, к огромному сожалению, даже имен их не помню...
Н.Ч. - Вы знали, что творится на фронте?
К.Р.Л. - Да, нам этот немец рассказывал.
Н.Ч. - Когда освободили ваш лагерь?
К.Р.Л. - Дату я помню совершенно точно - 11 апреля 1945 года. Видно фронт был уже совсем где-то рядом, поэтому немец пару дней за нами не приезжал. Где-то часа в два ночи вдруг раздалась стрельба, это перебили охрану лагеря, и нам отворили двери барака... Мы начали выбегать наружу, но я лично видел, как многие узники умирали от счастья... Нас освободила какая-то часть Красной Армии, где-то полк, наверное, вошел на территорию лагеря.
Н.Ч. - А немцы перед самым освобождением не хотели уничтожить оставшихся узников?
К.Р.Л. - Может быть, они и хотели, но, наверное, они больше думали о том, как бы спасти свою шкуру, поэтому массовых казней в эти последние дни у нас не было.
Н.Ч. - Что было дальше? Вам устроили какую-то проверку?
К.Р.Л. - Нет, никакой проверки вообще не было. Нас только записали, выписали документы, и тех, кто подходил по здоровью забрали в армию, сразу переодели в неновую форму. Я попал в какую-то сводную часть, и пешим ходом нас отправили аж в Одессу...
Новость о Победе застала нас в румынском городе Клуж, и мы прошли через него парадным строем...
На пересыльном пункте в Одессе я пробыл недолго, был какое-то короткое время шофером у дважды Героя Советского Союза полковника Артеменко Степана Елизаровича, а потом меня отправили в Кучурганы на танко-ремонтную базу. Там мы делали капитальный ремонт старых танков, и отправляли их китайцам. Где-то год я там прослужил, а потом меня перевели в Кишинев, в пехотный полк 49-й Гвардейской дивизии, но занимался я там обслуживанием техники. Мой год демобилизовался в 1950-м, но я решил остаться на сверхсрочную службу. Дослужился до звания старшины, стал командиром транспортного взвода.
В 1956 году меня с моим взводом в составе сводного полка Одесского военного округа отправили на полтора года на целину. За ударный труд нас там наградили переходящим Красным знаменем.
Н.Ч. - За что вас выгнали из армии?
К.Р.Л. - Когда в 1957 году мы вернулись с целины, меня решили отправить на курсы младших командиров, но я отказался. Правда, они, наверное, не ожидали моего отказа, поэтому заранее начали готовить на меня документы, и началось...
В тот день, когда меня вызвали в контрразведку нашей 14-й Армии, я был дежурным автоинспектором по городу, но для чего меня вызвали, не знал. Забрали у меня пистолет и начали допрашивать. Вел допрос сам начальник контрразведки генерал Зайцев, и он мне показал толстую папку с моим делом. Оказывается, они собирали на меня разные данные, даже сделали запрос на мою родину в Крым, и только тогда выяснилось, что я служил под фамилией матери, и под другим именем...
Н.Ч. - А почему когда вас освободили, вы так и оставили себе фамилию матери?
К.Р.Л. - Честно говоря, просто побоялся... Но о том, что я был в плену, было записано в моих документах, и кому было положено, тот об этом знал. И начал этот генерал Зайцев на меня кричать: "Почему ты попал в плен?.. Почему ты не застрелился?.. Говори правду, кто ты такой?"... Я им объяснил, как все было, но их это не устроило. Меня очень сильно избили, отбили все, что только можно... А эта сволочь опять за свое: "Как ты мог сдаться в плен?" Я ему объяснял, так мол и так было: "А вы бы что на моем месте сделали?" "Я бы застрелился", как будто я не видел, какие там командиры сидели...,
Тогда он мне говорит: "Если бы сейчас был жив Сталин, то мы бы тебя расстреляли... А знаешь, что я могу посадить тебя сейчас в тюрьму?" На что я ему ответил: "Если вы считаете, что так будет лучше - сажайте! Раз вы считаете, что я чем-то провинился, или кого-то обидел, то сажайте меня"...
Продержали меня до четырех часов утра, отобрали все документы, и вышвырнули на улицу... Только предупредили, чтобы я никому ничего не рассказывал, и через пару дней уволили из армии... И хотя у меня были прекрасные репутация и характеристики, но за меня так никто и не заступился...
Забрали у меня абсолютно все документы, ведь они были выписаны на имя Александра Сахарова, ни пасспорта, ничего мне не оставили... Просто вышвырнули меня на улицу, и иди куда хочешь... А куда без документов деваться, как жить, как на работу устраиваться? Так я намучился тогда, пока хоть пасспорт получил...
Тогда же в 1957 году устроился механиком на комбинат "Искож", и проработал на нем вплоть до 2005 года, ушел на пенсию только в 80 лет. Я может и сейчас бы там работал, но перенес пару операций, инсульт, ослеп почти, так что пришлось уйти... Там ко мне относились прекрасно, не обижали никогда. Я был механиком цеха, у меня за все эти годы работы 750 (!) рацпредложений, масса грамот и благодарностей...
Еще в советское время я попытался восстановить документы, ходил в военкомат, что-то там просил, доказывал, ведь все это время я даже не считаюсь участником войны... Но документов же никаких нет, к тому же эти военкомы часто менялись. А с одним из них я даже подрался: он меня ударил, я ответил... И при советской власти были такие, кто тебя и закопает, и прибьет... Тогда я плюнул на все это дело, и решил, что и так проживу...
Сейчас нам с женой помогают в одной еврейской организации, но когда я попросил их помощи, чтобы как-то меня признали узником фашистских концлагерей, один молодой человек мне там ответил: "А как же вы вернулись из плена без документов?"... О чем с этими людьми можно вообще говорить?!. Что им объяснять? Что ночью нам отворили ворота, и мы разбежались?..
Н.Ч. - Какова судьба ваших родных?
К.Р.Л. - Мой старший брат Самуил, он был 1919 года рождения, окончил еще до войны пограничное училище, и служил в июне сорок первого на польской границе в Белоруссии... О его судьбе нам ничего не известно. Второго брата Бориса, он был двадцать первого года, незадолго до войны призвали в армию, и он тоже не вернулся... Когда я в 1946 году приехал в отпуск, то знал только, что домой вернулся отец, а о судьбе остальных моих родных вообще ничего не знал, но мне рассказали... Оказалось, что моих младших сестренку и братишку застрелил наш односельчанин...
Н.Ч. - Как это произошло?
К.Р.Л. - Когда в декабре сорок первого наше село освободили, и меня забрали в армию, маму, сестру и брата, вместе с другими нашими односельчанами эвакуировали в Краснодарский край, в село Ильское Илинского района. Они туда вместе со всеми благополучно доехали, но что там случилось, почему брат с сестрой оставили там маму, и решили сами вернуться домой, так и не знаю... Лиза была двадцать седьмого года, а Бурах двадцать девятого, и когда они вернулись в наше село, то наш односельчанин - Степан Дэмо, с которым мы в детстве вместе играли, вывел их в поле, и лично застрелил...
Когда я тогда в первый раз приехал в отпуск, меня на улице встретила девушка, с которой мы вместе учились в школе, Жванко ее фамилия. Она могла об этом знать точно, потому что ее отца немцы назначили в нашем селе старостой, но когда вернулись наши, то его расстреляли. Она рассказала мне, что их застрелил Степан Дэмо, и сразу убежала, видно очень боялась, ведь этот зверь не только моих родных убил, он много людей погубил...
По слухам ему дали 25 лет, но сразу после смерти Сталина он оказался на свободе, и вроде как жил в Феодосии... После войны мы наш дом продали, купили для отца маленькую хибарку в Феодосии, и когда я пару раз приезжал к нему, когда еще служил, то всегда брал с собой пистолет, искал эту мразь в городе, говорил даже с его старшей сестрой, но она сказала, что он куда-то уехал, а его самого я так и не нашел, видно предупреждали его... Мне сказали, что брата с сестрой похоронили на горе, но там за период войны набралось много могил, и какие из них моих родных я так и не узнал...
А мама... В этом селе Ильском многих наших односельчан расстреляли немцы... Там погибла и мама, и сестра отца с мужем и двумя дочками... Мне рассказал об этом двоюродный брат, а ему это рассказали немногие выжившие наши односельчане, которые тоже находились там.
Отец после истребительного батальона служил то ли в каком-то стройбате, то ли в саперной части, но вернулся после войны очень больным человеком, мы боялись даже, что он долго не протянет, но нет, он поправился, и умер только в 1966 году. Вот так война прошлась по нашей семье...
Н.Ч. - А сколько ваших односельчан пережило войну?
К.Р.Л. - Единицы... Из стариков очень мало, кто остался жив, а из молодежи, что ушла на фронт, человек тридцать-сорок нас было, с войны вернулось всего трое: один вернулся без обеих ног, другой парень вернулся без руки, и я...
Н.Ч. - Вы были патриотом, верили Сталину? Почему вы в комсомол, партию не вступили?
К.Р.Л. - Я считаю, что это Сталин выиграл войну, но таких полководцев у нас уже больше не будет... Это он сделал наш народ таким сплоченным и преданным! Мы ведь все тогда были преданными патриотами, да я и сейчас преданный. Но как-то так получилось, что до войны не вступил, а потом я уже чувствовал себя "грязным" - все-таки был в плену, хотя я никому ничего плохого не сделал... Ну не один же я был в плену, просто мне повезло, а другим нет...
| Интервью и лит.обработка: | Н. Чобану |
