9655
Пехотинцы

Каракин Владимир Дмитриевич

Я, Каракин Владимир Дмитриевич, родился 5 августа 1923 г. в г. Сталинград (примеч. ред. – до 1925 г. город назывался Царицын). Воевал тоже здесь, в Сталинграде, потом под Таганрогом, позже служил авиамехаником на Дальнем Востоке, уже во время войны с Японией в 1945 г. Орденоносец, был 3 раза ранен, имею инвалидность, в левом легком у меня до сих пор осколок сидит. Перенес 2 инфаркта, инсульт, 4 операции.

– Чем занимались Ваши родители?

Вели свое хозяйство. Жили в центре города, около стадиона «Динамо». Семья была трудолюбивая, мы все умели делать. Отец был очень строгий, с детства приучил нас к трудолюбию. Поэтому даже голодный год, 1932 или 1933, когда мне лет 10 было, мы прожили хорошо. Отец никогда, например, не отпускал нас на улицу до тех пор, пока мы по дому что-нибудь не сделаем. Говорил – сначала сделайте, потом идите куда хотите. Он нас заинтересовывал, на дело не жалел ничего. Мы тогда рыбалкой увлекались, на лодке ездили. Эту лодку тоже отец нам помог сделать. Мы и вся детвора с нашей улицы ездили на косу, где рыбачили, варили уху. По существу, я вырос во Дворце пионеров, был такой в доме Ворониных, на улице Ленина. Там все было, изобразительный кружок, например. Вот, это мое произведение (показывает рисунок). Я рисовал портреты вождей для демонстраций, был редактором в школьной стенгазете. Изокружок я там прошел, авиамодельный кружок, занимался плаванием, греблей. Здесь, на берегу, где сейчас речной вокзал, была база хорошая, на которой я гребле учился.

– Как Вы узнали о начале войны?

Нас оповестили по радио. А уже в 1942 г. у нас на центральной площади был самолет сбитый, немецкий «Мессершмитт» стоял. Мы, все ребята, после школы ходили, смотрели. Один скажет – все в военкомат, на защиту, другой подхватит, и идем в военкомат. Там нам говорят – подождите, кончите школу и не забудем вас. В 1941 г. я окончил 10 классов школы. Осенью хотел поступать в высшее военно-морское училище, там был набор и я еще заранее думал, что после школы туда пойду.

– Когда Вы были призваны и где обучались военному делу?

Весной 1942 г. меня призвали и я попал в Астраханское пехотное училище. В Астрахани есть крепость, и в ней было это училище. Чему солдат учат? Раз-два-три, коли, стреляй, а больше ничему. Мы даже и этому-то путем не научились. Был интересный момент, что я там поваром работал, уху же я до этого умел варить (улыбается). Своего повара у них не было. Еще помню, что там ногу себе сразу растер портянками. Всего я в училище пробыл несколько месяцев. Когда немцы подошли к Дону, все наше пехотное училище бросили на защиту родного города. Когда нас привезли сюда, в Сталинград, то сразу спросили – кто хорошо знает центр города, после чего выделили из нас нескольких человек, которые должны были быть сопровождающими для приходящего пополнения. Тогда же не разбирали, куда нас пошлют – туда и шли.

– Пополнение прибывало из-за Волги?

Да. Я и еще некоторые мои друзья разводили эти части, по ночам таскали боеприпасы на передовую, на Мамаев курган, носили пищу в термосах. Было очень много раненых, мы их ночью перевозили из города на косу, днем это делать невозможно было из-за налетов немецкой авиации. Для перевозки отбирались те, кто мог хорошо грести на лодке. Помню, что все берега были в мазуте. С косы на лошадях раненых перевозили на пристань Культбазу, там, под дубами, был эвакогоспиталь. На Культбазе их обрабатывали и отправляли паромной переправой на хутор Тумак, а из Тумака дальше в тыл. Потом меня самого ранило в челюсть и зубы выбило. Есть такой хутор Сахарный – я там на излечении в госпитале лежал. Через неделю у меня все зажило, как на собаке, потому что молодой был, и я убежал на фронт. Еще тогда за то, что я все перевозил, меня представили к награде, но получил я ее уже после войны. А может, потому у меня награда есть, что мало таких дураков было, которые бы из госпиталя на фронт сбегали.

– Летом 1942 года, когда немцы подходили к Сталинграду, не было ли у Вас ощущения, что мы проиграем войну?

Не было. Если бы была паника, то мы бы город не удержали. Поэтому паники не было. Здесь, в городе, мы за немцами-диверсантами охотились. Я сам со снайперской винтовкой лазил по развалинам и стрелял, один раз убил сразу несколько человек, так меня как начали обстреливать! А так немцы к Волге только в центре подошли, и то недолго были там. Город деревянный был по большей части, его весь сожгли. Подхода немцам почти не было, кругом наши. Еще были слышны «Катюши» – как они заведут ночью из-за Волги!

– Тогда же, в июле 1942 г., вышел приказ №227 «Ни шагу назад!», Вы о нем знали?

Нет, не знал, тогда не было возможности узнавать что-то, спасаться надо было.

– Немцы призывали сдаваться?

Было такое.

– Как обстояло дело с продовольствием?

В молодости на это внимания не обращаешь, сыт и уже хорошо. На фронте что об этом думать – все привозили. Кормили нас неплохо. Первое время, до появления американских продуктов, ждали паек – принесут или нет. А потом, когда появился склад, то мы к нему сами ходили. На набережной, где был завод Красный Октябрь, стоял огромный склад продовольствия, в нем хранились американские продовольственные подарки: и колбаса, и фарш фасованные. Придешь ночью, у часового спросишь, где здесь в каком месте колбаса в банках, залезешь под брезент, наберешь чего нужно, наешься в блиндаже. Словом, продуктов было много, и большинство американские.

– Чем Вы были награждены?

Вот мои орденские книжки на орден Славы III степени и орден Отечественной войны I степени. Также имею благодарность от Сталина.


– На фронте награждали редко или часто?

Часто бывало так, что на передовой долго не держались, одна неделя – потом ранение, госпиталь и на тот свет. Какие тут награды?

– При каких обстоятельствах Вы были ранены вторично?

Когда начали окружать немцев под Сталинградом, меня сильно ранило во второй раз, в ногу. Под Мамаевым курганом немецкие дальнобойные орудия разрушили с заволжскими связь, и мне нужно было сообщить об отсутствии связи на наблюдательный пункт, который находился в развалинах завода Красный Октябрь, ну я и пошел туда. Когда начался обстрел, я вспомнил, как мне говорили, что в одну воронку два раза снаряд не попадает, ну я в воронку и залез, а задница-то не поместилась. Тут шарахнула мина и мне в ногу попало. Я вскочил, побежал, добежал до перевязочного пункта, мне на ногу наложили шину и все, загудел я после этого на всю зиму в госпиталь. В госпиталь я попал в село под г. Энгельс Саратовской области, в котором пролежал до марта 1943 г. Не помню точно, в каком именно селе был госпиталь. Помню только, что в школе лежали, один раз чуть не замерзли, потому что лежали на соломе, укрытые брезентом, на котором сверху еще были одеяла. Весной был направлен через Сталинград в Батайск, под Ростов, а потом на формирование в Новочеркасск и обратно на фронт. Я всю войну, по существу, провел на фронте и в окопах. О нас говорили так: или голова в кустах, или грудь в крестах.

– Вши были?

Были, особенно после Сталинградской битвы, перед госпиталем. А потом, уже в госпитале, не стало, стали нас в пропарку сдавать, мы друг за другом следили, головы осматривали.

– Куда Вы были направлены после Новочеркасска?

Под Таганрог, где самые бои были, такая каша жуткая там была… Помню, как меня там один раз наш танк чуть не раздавил. У нас под обрывом у речки были окопы, в которых мы дремали. Танкист потерял ориентир, не понимал, где север, запад, где враг, где свои. Хорошо, что я проснулся вовремя, смотрю – он прямо на нас идет, мы отскочили вовремя, а он с обрыва бух и в речке засел. Из него вылазят 3 танкиста, у одного лицо разбито. Спрашивают – а мы где? Отвечаем – видите, не стреляем, значит у своих. Там меня снова, в третий раз ранило и я пролежал в госпитале вплоть до весны 1944 г.

– 100 грамм выдавали?

Здесь, в Сталинграде, не знаю, а на р. Миус выдавали, но я всегда их отдавал в обмен на кусок сахара. На фронте я не курил и не пил, а научился этому в госпитале.

– С «особистами», с контрразведкой Смерш приходилось сталкиваться?

Нет, не приходилось. Слыхал только, что в армии лучше не болтать. Мне даже замполит, который в училище был, говорил – «Вы что-то болтаете много, не лезьте в политику. Не понимаете – и не лезьте». Я не стал комсомольцем или партийным потому, что мне просто не понравилось: придешь на собрание комсомольское и начинают мораль читать, а я не любил этого. В политику я и раньше не лез и сейчас так же, в этом отношении я профан.

– Как в армии относились к Жукову, Сталину?

Простые люди, а тем более молодые, об отношении не задумывались, до фени все было в то время. Что-то понимаешь, когда старше становишься, когда все позади. Сейчас-то мы все герои, а тогда какие мы были герои? Обычные люди.

– Расскажите о том, как Вы поступили в Астраханское авиационно-техническое училище.

Весной 1944 г. к нам в госпиталь приехали набирать выздоровевших в училище. Устроили нам экзамены, потому что в это училище хотели попасть многие с маленьким образованием, тогда как набирали туда только тех, у кого 10 классов есть. Так как у меня уже были предпосылки к тому, что я буду инвалидом, я не мог медкомиссию пройти. И вот стоим мы с приятелем на медкомиссии, вокруг все одинаковые, голые, и нам по политчасти пожилой мужчина, ему уже тогда лет 60-70 было, сказал: вы все голые, одинаковые, пускай он за тебя комиссию пройдет, а ты за него экзамен сдай. Задавали вопросы по геометрии, я их подобрал. Приятелю помог, он сам бы не смог ответить, а он мне помог. Вот так и попали мы оба в Астраханское авиационное училище. Один раз меня даже хотели отчислить, т.к. я развил бурную деятельность и у меня рана открылась. Там тоже был полковник-замполит, так он меня отстоял, меня подлечили и я доучился. Где родители – я не знал, писал на старый адрес – ответа не было, и когда меня хотели отчислить, я все этому замполиту рассказал и он меня отстоял. Так я стал авиамехаником и поехал на Дальний Восток.

– Как Вы восприняли сообщение о начале войны с Японией?

Нормально, раз уж немцев побили, то этих и вовсе разобьем. Японцев не опасались, считали, что «шапками закидаем». Я поехал и думал, что воевать особо не придется, ну так хоть Дальний Восток посмотрю. Когда в августе туда приехал, боевые действия уже шли. Так и получилось, что действительно, война недолго была, всего несколько недель. Один раз мы даже летали в г. Муданьцзян в Китае, и только мы там сели, как нам говорят сматывать удочки – война кончилась. Там же сколько одной авиации было, по сравнению с Халхин-Голом.

– В войне с Японией Вы участвовали как младший авиационный специалист, механик. Каков был распорядок дня техника самолета? Какие самолеты приходилось обслуживать?

Нужно было подготовить самолет к вылету. Когда он прилетает, нужно осмотреть все и подготовить к новому вылету. Подвешивали бомбы и заряжали пулеметы отдельные специалисты, оружейники. Мое дело был мотор и летная часть, осмотреть, нет ли повреждений каких, если есть – заделать. Механик что? Снарядил самолет, пилот сел, улетел, прилетел, ну и слава Богу, механик опять посмотрел, что да как. Многому я научился там, например, алюминий паять. Сейчас никто не знает, как это делать, а паять его можно, был такой американский, шаберный способ. Если после осмотра все было в порядке, то можешь отдыхать, никакой строевой не было, а вот политзанятия были, политрук приходил, или зам по политчасти. Обслуживали Ил-2, Ил-4 – это штурмовики, Ил-10 еще, это истребитель-штурмовик. Их тогда называли «бронированные летающие крепости».

– Самолеты часто прилетали поврежденными?

Нет, т.к. война очень быстро кончилась.

– Вы упомянули замполитов в училище и на Дальнем Востоке. Как вообще относились к замполитам в армии?

Большинство из них относились к нам как к детям, это немного сглаживало наши отношения. Я в основном сталкивался с людьми в возрасте на этих должностях. Опять же, замполит мне в госпитале в 1944 г. посоветовал поступить в авиационное училище на механика, и каким образом это лучше сделать. На Дальнем Востоке мне на работу устроиться тоже замполит помог.

– По Вашему возвращению в Сталинград – приходилось ли сталкиваться с пленными немцами? Какое к ним было отношение?

Когда я был здесь в 1944 г., кругом все было заминировано еще, просто так по городу было не пройти, все развалено. Ходил пригородный поезд, в нем попадались инвалиды без руки, без ноги. В 1946 г. немцы еще были здесь, на элеваторе работали, трупы убирали. Один раз я ехал на машине в район Бекетовки и видел, как трупы немецкие жгут. Пленные себе суп из лебеды варили, наши бабы это видели и всегда им какой-нибудь кусок давали, невзирая на то, что они наделали, весь город ведь разорили. Русский человек добродушен, у нас есть великодушие.

– Как сложилась Ваша жизнь после войны?

Когда война с японцами кончилась, я пошел к замполиту части, говорю ему – так и так, никого из родных нет, гол как сокол, помогите. Мне предложили остаться на работы по консервации самолетов. Я остался на год, подписал договор, меня определили к офицерам. Оклад хороший дали, думаю, соберу немного и поеду домой с деньгами, все лучше, чем обратно в одной солдатской робе ехать. Демобилизовался я в 1946 г. Когда возвращался домой, встретил одного коренного москвича, он, в свою очередь, с Морфлота демобилизовался. Мы подружились, я у него остановился, его родители на Садовом кольце жили. Оба хорошие люди были, мать преподаватель в институте, а отец профессор. Его мать меня обмундировала, купила все гражданское, сказала, чтобы я на базар сам не ходил, а то там жулики сплошные, деньги возьмут, а тебе «куклу» сунут – это когда материала метр всего, а остальное «липа». Мне пошили костюм и вот, я уже почти гражданский. Я поехал домой, в Сталинград. Родители мои приехали с района из эвакуации, у них ничего, кроме коровы, не было. Я начал им помогать, построили мы эту хибару, маленькую хату, 5 ульев поставили. Отец и мать к тому времени уже в возрасте были. Пошел я в военкомат, встал на учет, меня спрашивают – какая специальность есть? Я говорю – только стрелять. Определили меня на курсы инвентаризаторов, дали хлебную карточку. Стал я ходить на эти курсы и встретил товарища, у него отец на железной дороге работал. Он меня устроил к себе и я стал работать и учиться. Потом, в 1947 г., меня приняли инженером-путейцем, сказали – должность есть, а ума наберешься. Там были одни женщины, а нас, мужиков, всего было двое. Нас гоняли по путям, мы принимали капитальный ремонт путей и т.д. На этой должности я дослужил до лейтенанта железнодорожных войск. Это предприятие просуществовало до 1953 г. и его аннулировали, мне предложили работать в Саратове или Ростове. Я съездил и туда и сюда, но там жить в вагоне надо было, и я решил остаться здесь, т.к. тут хоть какое-то жилье есть и родители рядом. Друзья помогли мне устроиться чертежником в «Волгоградгражданпроект» (примеч. ред – в то время еще «Сталинградпроект»), я чертил и писал хорошо. Там, на маленькой зарплате, я проработал полгода. Меня поддержал один архитектор, который видел, что из меня толк будет. Стал он мне наряды выписывать и прочее, и я пошел в институт, куда деваться. В институте дело пошло хорошо, как по общеобразовательным, так и специальным предметам. Институт я закончил в 1964 г., уже был на должности главного инженера проекта. Каждый строительный проект имеет главного инженера, который отвечает за все: архитектуру, электрику, сантехнику. По своему делу я преуспевал. Проработал я главным инженером 20 лет, многие объекты в городе сделаны моей рукой – мало того, что я чертежи подписывал, я вел объекты целиком, за это премию хорошую платили. Потом из института я ушел на пенсию, в возрасте 60 лет, хотя мог уйти еще в 55 как инвалид.

Мне нравится, как я прожил жизнь. Родился в семье трудяг, все у нас хорошо было. Большинство были такие же, как и мы. К труду я привык, без дела сидеть не могу, многое умею делать: сварку, кирпичную кладку, шить могу, машину наладить. Когда были вазовские автомобили, в гараже все ремонтировал, и клапана, и зажигание. Все специальные приборы были у меня. Машину я водил до 80 лет, у меня гараж был в центре.

Почему мы победили в войне? Потому что упор был сделан на трудоголика, а не как сейчас. Кто кормил армию? Народ. Ему вот дали станок, сказали снаряд или болванку точить, и он делает. Пацаны стояли на ящиках и делали. Кормили впроголодь, когда эвакуировались, жили по-собачьи и победили, потому что государство и система сделали упор на трудоголика, которому нужно дать удочку, а рыбу он поймает. Народ дал армии и самолеты, и танки, и снаряды – и всё, пошла Русь. Поэтому и победили.

Интервью: Н. Аничкин
Лит. обработка: А. Александров

Наградные листы

Рекомендуем

Я дрался на Ил-2

Книга Артема Драбкина «Я дрался на Ил-2» разошлась огромными тиражами. Вся правда об одной из самых опасных воинских профессий. Не секрет, что в годы Великой Отечественной наиболее тяжелые потери несла именно штурмовая авиация – тогда как, согласно статистике, истребитель вступал в воздушный бой лишь в одном вылете из четырех (а то и реже), у летчиков-штурмовиков каждое задание приводило к прямому огневому контакту с противником. В этой книге о боевой работе рассказано в мельчайших подро...

Великая Отечественная война 1941-1945 гг.

Великая Отечественная до сих пор остается во многом "Неизвестной войной". Несмотря на большое количество книг об отдельных сражениях, самую кровопролитную войну в истории человечества нельзя осмыслить фрагментарно - только лишь охватив единым взглядом. Эта книга предоставляет такую возможность. Это не просто хроника боевых действий, начиная с 22 июня 1941 года и заканчивая победным маем 45-го и капитуляцией Японии, а грандиозная панорама, позволяющая разглядеть Великую Отечественную во...

Мы дрались против "Тигров". "Главное - выбить у них танки"!"

"Ствол длинный, жизнь короткая", "Двойной оклад - тройная смерть", "Прощай, Родина!" - всё это фронтовые прозвища артиллеристов орудий калибра 45, 57 и 76 мм, на которых возлагалась смертельно опасная задача: жечь немецкие танки. Каждый бой, каждый подбитый панцер стоили большой крови, а победа в поединке с гитлеровскими танковыми асами требовала колоссальной выдержки, отваги и мастерства. И до самого конца войны Панцерваффе, в том числе и грозные "Тигры",...

Воспоминания

Показать Ещё

Комментарии

comments powered by Disqus