- Моя фамилия Халанский, я родился 9 мая 1924 года в хуторе Гуровском Еланского района, - сейчас это Киквидзенский район [Волгоградской области]. А крестили меня 22 мая. Домашние хотели назвать меня Василием в честь дедов, но когда пришли крестить, поп села Селивановка (сейчас оно называется Александровка), назвал меня Николаем.
- Там казачество было?
- Там и казаки, и хохлы вперемешку... Семья у нас была большая. Мой отец был младшим у моего деда Василия Тимофеевича. Жили в селе Семеновка, что в 10 км от станции Преображенской. Мы были из крестьян, все работали, трудились. Мой дядя был в плену в Первую (Империалистическую) войну, в Бресте. Целая армия попала в окружение, и он три года работал в плену у бауэра. И вот дядя управлял хозяйством, а отец и двоюродный брат работали, мать доила. Скот был, этим и жили. Пол земляной был. Спали на полу, на настеленной соломе. Потом построили дом, черепицей накрыли. Сараи были, лошади были. Наш гнедой жеребец-тяжеловес получил премию в Елани. Овцы были, и мы кизяками топили. Но в 1928-1929 году нас раскулачили, кое-чего отобрали, выселили в землянки. А в 1931 году под конвоем милиции отправили в Елань. Собрали всех из нашего района и из соседних районов, погрузили в телячьи вагоны, и на запор. Внутри ведро-параша, двухэтажные нары, и так нас повезли в Вятку, в Котлас в Архангельской области. Там, где река Вычегда впадает в Северную Двину, нас погрузили в баржи, их потащил буксирный пароход, и так нас отвезли за 20-30 км, в тайгу. Там мы летом кочевали пни, зимой взрослые пилили и рубили лес. Молодежь оббивала ветки. Там прибило материного 18-летнего брата, он был мой крестный. Там же я окончил 1-й класс, потом четыре класса, потом окончил семилетку. Жили мы ужасно: холодные, голодные. Условий никаких. Семилетка была за 20-30 км. Жизнь была тяжелая: голодная, холодная.
- Какой срок присудили?
- Какой там срок? Сначала был комендант, потом мы стали вольными. В 1936-37 годах я окончил седьмой класс, потом в 1939-42 году окончил педучилище, учился в Сыктывкаре. Стипендию платили: первый год учения платили стипендию по 30 рублей в месяц, но только отличникам. 8 июня 1939 года на корчевке умер мой отец: пошел в медпункт, уснул и не проснулся. Дальше меня воспитывал старший брат отца, и двоюродный брат. Потом началась война с Финляндией...
- Когда началась Отечественная война, тот день помните?
- А как же! В то время, в 1941 году на фронт раскулаченных не брали, а когда 4 миллионов человек попало в плен, весной 1942 года стали и у нас забирать в армию. А вот мой друг Василий Погорелов попал на фронт уже в 1943 году, служил в пехоте. Причем служил вместе со своим отцом, его звали Погорелов Александр Денисович. Василий окончил курсы трактористов в 1940 году, учился при учительском институте в Сыктывкаре, а тут бросил его - и попал на фронт. Отец же у него был писарем части, при штабе. Это редкость чтобы отец с сыном встретились на фронте! Отца весной 1942 года забрали, а Василий в 1943 году попал. Оба и погибли...
Но для меня служба началась 9 августа 1942 года, когда после окончания педучилища нас вызвали в Горвоенкомат. Сначала нас послали на склад, где мы собирали бревна в кучу, делали плоты, чтобы сплавлять их. Мы стояли на учете в Военкомате, а 20 августа нас посадили на пароход (помню, пароход был двухэтажный) и по Северней Двине повезли до Архангельска. Там уже летали немецкие самолеты. На острове Ягры располагался 12-й запасной артполк. А через залив был город Молотов, который, как говорили, стоял на костях заключенных. Теперь он называется Северодвинск, именно там сейчас делают подводные лодки.
29 августа 1942 г. я принял присягу. Попал я в огневой взвод 120-мм гаубиц. Там нас и учили на курсах младших командиров. Стрелять мы не стреляли, а чистить чистили. Помню, самолеты летали, стояли зенитки... Учили Устав, 120-мм гаубицу. Мортира была старая, "1905 года рождения", на железных колесах, - а эта была на резиновых колесах, самая последняя! Потом, после 4 месяцев обучения, после окончания курсов, меня оставили в запасном полку, обучать других. Образование в 7 классов в то время ценилось! У нас треугольнички такие были, потом лычки сделали. А командиром взвода я получил сына командующего Архангельским военным округом. Это было в конце декабря 1942 года...
А моих однокашников по учебе, - это Василий Погорелов, Володька Васильев, - отобрали, и они попали в Шлиссельбург, на Ленинградский фронт. Они присылали мне письма, что освободили Шлиссельбургскую крепость, что их наградили медалями.
В январе 1943 года ввели погоны. Я еще был в запасном полку. Тогда же появились первые маршалы: Жуков, Василевский, всего три или четыре молодых маршала, и Тимошенко. Но у нас такого разговора по этому поводу не было: хорошо это или плохо, что погоны. Ввели и ввели!
В 1943 году после битвы на Курской дуге стали формировать новые части. Сформировали взвод, роту, и дальше. Всех нас собрали в эшелон - и в Сумы, в Сумскую область на Украине. Там нам показали пример, как любят Родину. Построили буквой "П", там такая ложбина внизу, на склонах стояли землянки, а тут хорошая зеленая трава и в метрах 100 низина. Под дубом вырыли яму, перед ямой в гражданской одежде стоял человек. Прокурор или его заместитель прочитал приговор, "За измену Родине - высшая мера наказания". Пришел комендант и исполнил приговор.
- Что он сделал?
- Ничего не объявили официально. Среди солдат была болтовня, что боец не пошел в атаку, остался позади, а там его прихватили. Вот такой нам урок был!
На фронте я попал в танковую бригаду 1-й Танковой армии Катукова, которая освобождала Киев. На формировке мы в неё и попали. С месяц мы стояли. Нас водили на занятия, готовили.
- Танками обкатывали?
- Нет. И вот 7 ноября 1944 года Киев освободили, войска пошли дальше, - и тут нас ночью погрузили на машины и повезли в направлении Киева. Это было Брусиловское направление. А 24 декабря 1943 года был мой первый бой. Есть такой город Брусилов, вот его мы и освобождали. Стояли сильные морозы. Мы вырыли траншеи, делали ячейки. Кто стоял в окопах, кто в крестьянских хатах, дремали на полу, отдыхали. Рано утром наше отделение чистило картошку. Завтрак: картофельный суп и хлеб. Нас предупредили: "Готовьтесь. После артподготовки пойдем вперед". Около часа лупила артиллерия. Мы стояли в первом эшелоне. И тут пошел дождь, - после сильного мороза. А мы в ботинках с обмотками. У нас была грузовая машина. Все полезли на эту машину, немного проехали. Тут пошла пехота, конница пошла. Потом ночь... Пришла кухня. Нас накормили пшенной кашей. Ночь, дождь лупит, вдали огонек, пожар, горит хата. Под плащ-палаткой комсостав светит фонариком, направление смотрят. Машина где-то осталась. Мы пошли пешком, грязь. Рассвело, стало светло. Заходим, помню, в полуразваленный кирпичный домик: немцев нет, населения тоже не было. Прошли этот населенный пункт, вышли на окраину, там сидят наши солдаты, сушат портянки. Я тоже снял, положил стельки из сена. Портянки просушил над костром. Стало темнеть, тогда команда: "На танки!" И мы ночами шли в танковом десанте. Это так было: танк Т-34 с 76-мм пушкой, бревна по бокам, упор ногами, и сидишь наверху. Только говорят: "Не спать ребята, а то попадете под гусеницы!" Так и говорили: "Ребята, не спите, чтобы не свалиться!" В одном месте налетела "рама", немецкий разведчик, наши танки врассыпную! И всё ночью, ночью... ничего не поймешь, там гудят, там гудят. Стало рассветать. Сделали передышку. Через некоторое время снова поехали. Никого не увидели, ни немцев, никого. Целый день шли наши танки, не стреляли: только "раму" видели, когда она прилетела. В населенных пунктах население нас хорошо встречало. Украинцы очень хлебосольные люди. Кормили нас. Даже на ночь мы там оставались. А я тощий был! Это я уже в госпитале вырос.
- Какое оружие Вам выдали?
- Противотанковое ружье, ПТР. Расчет и котелок - два человека... С ним мы и шагали до самих Карпат. И личное оружие: винтовка и автомат ППШ, у него такой круглый диск.
- Немецким оружием пользовались?
- Нет. Только наши автомат и винтовка. Винтовка Мосина, она годится в наших условиях. Затвор вытер - и все. Самая пригодная в таких условиях.
Походы, переходы, все время пешком, один раз так ноги потер! Дали сапоги, они большого размера, а тут переходы. Одна молодежь 1923-1925 годов рождения, стариков не было. Только один толстый пожилой мужик был.
Фронтом тогда командовал Ватутин, но он погиб. После стал командовать Жуков, и под его командованием я шел до самых Карпат. Потом меня легко ранило в ногу. Это было моё первое ранение, а всего меня ранило два раза, и мне сделали 3 операции.
- Как первый раз Вас ранило?
- Шли где бои уже были, убитые лежали. Ночь, танки идут, земля сырая. Один кричит: "Николай, помоги завязать веревочку на штанах, пуговица оторвалась". Сыро было, у меня ноги с пригорка соскользнули, и я за изгородь шинелью зацепился. И тут стали стрелять. Кто-то крикнул: "Немцы на окраине!" Летели пули, и из миномета стали стрелять. Наши повернули назад, командир роты кричит: "Давай сюда, в овраг!" Мы бежали. Меня и еще одного ранило в ноги осколками. На ночь мы зашли в хатенку, а утром приехали наши подводы, и нас отвезли в госпиталь.
Из госпиталя, он был где-то под Курском, мы группой человек в 20 шли по "бабушкиному продаттестату". Шли пешком, потом нас погрузили в телячьи вагоны, а документы дали одному, чтобы не разбежались. Они получили продукты, пропили их, а мы остались без продуктов. Поезда остановились, дальше не пускали, дорога забитая была. "На фронт, на фронт! А это в госпиталь - постоите!" Ребята развели костер, нашли картошку. Образовалась группа 105-110 человек. Пошли к военному коменданту, узнать когда отправят. Он говорит: "Вам дали продаттестат, вы уже его получили, теперь как хотите добирайтесь до Житомира", - там был распределитель. Зашли в сельскую раду: "надо расположить нашу группу". Нас расселили на ночь, утром идем дальше. Вшей набрали там, в дроге, потом прожарили, и вперед. Ехали на поезде в Шепетовку. Там говорят: "Дальше поезд не пойдет". А далее город Старая Константиновка, и нам туда направление. "Там как хотите, идите, ждите, но дальше поезд не пойдет".
- Вы так добирались на фронт?
- Да. Так и дошли до запасного полка. Там уже приходили покупатели. Всех направили в пехоту: и летчиков, и танкистов. Некоторые ребята отказались идти. Я после госпиталя снова попал на фронт в 18-ю Армию, в которой воевал Брежнев. Освобождали Житомир. Двинулись дальше и шагали под самые Карпаты. Там гнездо бандеровцев: Львов, Ровно, где погиб Ватутин. Но у нас такого не было, до Львова мы не дошли. Мы проходили города с песнями, с духовым оркестром. Перешли в Карпаты. Помню город Мукачев, Закарпатская Украина: там высокие горы, - и дорога идет по склону. А в другой раз равнина, - и вокруг высокие горы. Интересная природа! Население выбежало, все смотрят. А мы с песнями, с военным оркестром! Потом Ужгород, областной город, столица закарпатской Украины.
- Наша авиация прикрывала?
- У нас её не было. Это там, где были сильные бои. А у нас таких крепких, жестоких боев не было.
- Немецкую битую технику видели?
- У нас не было. Я в жестоких боях не был. Западная Украина, Косово, Станиславский район, сейчас он называется Ивано-Франковский. Даже слева у нас не было соседей. Из нашей роты командир роты послал узнать, кто у нас находится слева. Двое наших пошли, приходят уже к вечеру: "Никого нет".
- Как кормили?
- Неважно. В 1942 году в запасном полу - суп гороховый, пюре картофельное, ржаной хлеб. Три раза в день нас кормили. 600 грамм ржаного хлеба, а он такой тяжелый, маленький кусочек. Ложка сахара на весь день. И на передовой то же самое. Ждешь, когда темно - командир посылает взвода, кухня внизу стояла.
- На фронте давали 100 грамм?
- Я не пил. Как-то старший лейтенант вызвал, налил. Я говорю: "Нет, я не пью".
- Американскую тушенку помните?
- Нам ее не давали. Но уже раненый, в Киеве, где стоял наш санитарный поезд, попробовал. Молодой, ума еще не было! А были такие ушлые ребята: они нашли в вагоне консервы, приходят, приносят несколько банок. Дали нам на двоих одну банку американской тушенки. А там сплошной жир, у нас ни хлеба, ничего не было...
- Как солдаты отнеслись ко "второму фронту"?
- Нам читали политбеседы. Нам говорили про "второй фронт". У меня есть газетка, я вырезал и сохранил заметку: уже в 1944 году майор Мазнев читает перед бойцами приказ Сталина. Потом об этом сделали заметку, а я вырезал эту заметку и вклеил в блокнот, который купил в Ужгороде, когда нас направили на фронт. Я там тоже есть на фотографии.
- Артисты приезжали?
- Приезжали, когда был на армейских курсах 18-й Армии. Не помню уже.
- Суеверия на войне были?
- Есть бог или нет?! Физического, конечно, нет, а в душе что-то есть. Даже со мной были такие случаи, что доли секунды спасали жизнь. Что "моя" пуля была! 20 апреля 1944 года я запомнил, потому что 20 апреля - день рождения Гитлера, а 22 апреля - день рождения Ленина. И вот неровная местность, длинная долина. Наступаем, отступаем. Только поднимемся, - а в нас из пулемета! Километра за полтора-два стол хутор. Там ходили танки: я насчитал около 20 немецких танков. Слева дорога шла, раз приходила наша "Катюша", делала выстрел и "сматывала удочки". Так вот, вечером с моим товарищем Мартовым (тоже такой как я был, глупый) мы играли в смерть. Впереди немецкие окопы, метров за 30, на этом бугре. Нам сказали: "Зарывайтесь поглубже, а то танки пойдут, вас проутюжат". Ну, мы как бы норы поделали, со ступеньками. Он мне говорит: "Ползи ко мне, ночью веселее будет". Немцы бросают ракеты, а у нас ракет нет, мы так постреливали. Я несколько метров прополз к нему, вижу - он заряжает винтовку. Я ему хотел сказать: "Дай-ка я посмотрю, а потом ты бахнешь!" Но не успел сказать, а он уже высунулся, опередил меня на доли секунды, - и его убило...
Всякие случаи были. Помню, пошли на учения. Немолодой старшина, даже орден Красной Звезды был у него. Мы зеленые были, а ему лет 25. Там была насыпь железной дороги, вырыли окопчик, и вот с этой насыпи, из-за бугра, стали бросать противотанковые гранаты. Он бросил, ему стало интересно, как она взорвется, и ему в голову попало... Домой послали, что "погиб в боях за Родину". Сыграло любопытство!
И уже в нашей роте был такой случай, когда мы стояли под Карпатами. Впереди венгры, сзади немцы. И вот в один день перебежками то ли немцы, то ли венгры начали атаку. Боец из нашего взвода выскочил и бежит: те наступают перебежками, и он испугался. Его вернули. Потом я прихожу, а мне говорят: "такого-то расстреляли". Другой прострелил себе руку из карабина. Пошел в медпункт, а там сразу обнаружили - членовредительство. Был приказ Сталина 1942 года за членовредительство - расстрел. Ещё один рубил дрова и по руке, то же самое. Помню, как политрук (его фамилия была Кодэс, еврей) зачитал приказ: "Высшая мера наказания". Он плакал, просил, - "Нет", - говорят, - "Ты хотел остаться живым". Убили, захоронили.
Немцы отступали, наши наступали. Потом Западная Украина. Я запомнил такое интересное местечко Утя. Его раньше освободили, и там был взорванный мост через речушку. Мы, наш взвод, стояли там 1 мая 1944 года, и в честь праздника нам дали по 100 грамм. Слева у нас не было соседей. Рядом была румынская территория, справа райцентр Косово. Приходила машина, и передавала обращения к немцам и мадьярам, чтобы переходили на нашу сторону. Агитация! А потом крутят пластинку: "Так будьте здоровы, живите богато, а мы уезжаем...", и потом бросали листовки. Что интересно, переходили на нашу сторону. Узнали, где стоит наша кухня, и прямо с котелками приходили до нашей кухни!
- Кто сдавался? Немцы, венгры?
- Мадьяры стояли перед нами. А заградительный отряд - немцы, чтобы венгры не убегали. Все равно - "война закончилась, Гитлер капут, война скоро кончится" - обыкновенная агитация. "Офицеров к работе не привлекают. После войны вас отпустят". Вот такого содержания пластинки крутили.
- С власовцами не сталкивались?
- Этого у нас не было. Но были и такие случаи, что когда наши освобождали территорию, призывали в военкоматы, 30-40 человек собирают в группу и на сборный пункт, - а они убивают нашего сопровождающего солдата и сами разбегаются. И тогда вышел указ Шверника, председателя Верховного Совета СССР: за побег семью высылают в Сибирь. И прекратилась эта лавочка.
Помню - май, черешня цветет... Тихие ясные майские ночи и дни. Числа 10 мая одного парня послали разведать на той стороне речушки, что там есть. Там были высокие горы покрытые лесом, между горами речушка течет. Он полез по месту где травы не было, раздался выстрел, и его убили. Мы вынесли, похоронили его...
После этого стояли отбирать на учебу младших командиров взводов. И меня туда приписали, направили на курсы младших лейтенантов. Человек 600 нас было - все молодежь 18-20 лет. Окончили мы курсы, нас обмундировали, 7 ноября переодели в новую форму, повесили нам по звездочке, - и на запад. Приехали ночью, дальше что? Куда? Полезли под потолок вагона, только задремали: "Подъем!" От Ужгорода километров 20-30, вот туда нам. Части поднялись, пошли. И вот мы шагали, искали свою часть, нас четверо таких ребят было. Грязь такая, с трудом вытаскивали сапоги! Заходили в дома, ночевали. У меня одна граната была: больше ничего, ни пистолета, ничего нам не дали.
- Как вас встречали в Европе?
- Там мы не сталкивались с местным населением. Но в Венгрии когда мы шли, просились переночевать, нас пускали. Никто на нас не покушался. Помню, пограничную реку Тиса мы два или три раза переходили. Старшина идет: "Ребята, а мы вас ищем!" И пошли вместе. Недели две мы шли ночами, днем нам давали короткий отдых. Дни были короткие... Самолеты-разведчики летают, смотрят передвижение войск. Недели две мы шагали ночами в направлении северо-восточнее Будапешта. А 4 декабря 1944 года меня тяжело ранило. Справа был такой курган, там наши части пошли вперед, - а впереди был лес. Похоже, наши разведчики плохо обследовали местность. Мы пошли по полю, - а в лесу оказалась оборона немцев. Меня ранило в ноги и в голову осколками. А командира роты убило прямым попаданием: может миной или снарядом, там не разберешь. Падаешь, встаешь, бежишь...
Меня вывезли на подводе, и я попал в госпиталь: он был дальше в тыл, где стояли наши дальнобойные орудия. Мне сделали операцию под общим наркозом. Череп долбили, там остался осколок. Хирург дал осколок на память, а рука-то не держит!.. Потом меня в другой госпиталь перебросили на маленьком самолетике. Я лежал, а впереди сидели раненый старший лейтенант-кавалерист, и летчик. Первый раз я летел на самолете: внизу как карта топографическая, из окна видно было пашню, дорогу.
В госпитале кормили хорошо, даже давали вино по стаканчику. Потом меня повезли через Румынию. Я тогда уже ходил, это был уже 1945 год. В начале февраля я попал через Румынию в Яссы, потом севернее Кишинева, Ростова-на-Дону, - и в Тбилиси. Там мне сделали еще одну операцию. На 17 см сидели во мне осколки, глубоко! Раны плохо заживали: так глубоко были осколки. В Тбилиси под местным обезболиванием мне делали операции на ногах. С левой стороны врач стоял, мужчина, а справа девушка. После хирург спрашивает: "Почему не матился? Соседу по палате делали операцию, на спине ранение было, а он выпил и матился!" А я говорю: "Не матился, потому что не пью". И ещё я никогда не курил.
- Как узнали о Дне Победы?
- Лазил от радости на крышу. Поезд шел, а мы по крыше бегали. Не дураки ли?! Потом, в последних числах мая 1945 г. меня направили в запасной полк офицерского состава. Побыл я там недели три, снова прошел комиссию. В июне 1945 года меня демобилизовали, и послали в Москву, к Берии. Мне дали 2-ю группу инвалидности, и я поехал своих выручать. Я же там один остался! У нас был такой порядок: если мужа взяли в армию, а семья, дети остались, то их снимали с учета в спецпереселении, реабилитировали. Мой двоюродный брат 1913 года рождения, работал трактористом, его в армию не брали. Дядя был на 15-16 лет старше отца. Мой отец с 1900 года рождения, а дядя с 1886. Он был инвалид: в 1919 году он помогал кузнецу готовить инструменты, и осколок отлетел ему в глаз, глаз вытек. Когда раскулачили, он сидел в землянке, шил товарищу рукавицу, и повредил правую руку. Руку стянуло. Он был инвалид 2-й группы. Но у нас же одно дело было, одна семья, - и хозяйство переписали на отца. Так что мне надо было собирать документы на всю семью. 5-6 лет мы не знали, где моя мать, но у меня еще была сестренка с 1927 года, и еще одна сестренка с 1928 года. Они взяли билет с республики Коми до Новоаненска. Корова у них отелилась, картошка выросла... Только успели купить билет - и реформа. В 1947 году 14 декабря была сталинская реформа: 10 рублей сдаешь - 1 рубль получаешь. Они приехали умирать на родину, - а я там.
С учета в спецпереселении меня сняли в 1947 году, когда оформили все документы. И дядю тоже реабилитировали. Мне не разрешали выезд, но я учительский институт хотел закончить, и встал на учет в Военкомате. Дали направление в школу, - и там я вел военное дело и физкультуру, потом обучал начальные классы. Потом я поступил заочно учиться на математический, - математику я любил. У меня было 6 лет перерыва. Трудно было... Но я выучился и потом вел и математику.
Мне назначили пенсию по инвалидности 200 рублей. Поскольку я не курил, то деньги водились в кармане. Полгода не получал стипендию: мол, когда сдашь экзамены на четверки, тогда получишь. В Сельхозинституте платили стипендию, если сдаешь экзамены на тройки. Надеяться не на кого было, папа умер в 1933 году, мать неизвестно, где была... Сам на себя надеялся. Год там проучился. В то время учителей не хватало, и я приехал сюда, в Сталинградский учительский институт, где меня поселили в общежитии, потому что я был инвалид войны 2-й группы. Окончил институт, получил аттестат, и меня назначили директором школы: Кумылженский район, Сарычевская семилетняя школа. Я самый молодой в районе директор школы был! Сарычевск был в центре этих хуторов, вниз по Хопру четыре или пять хуторов, и вверх ещё четыре... Там у меня образовалась семья, моя жена биолог. Сарычевская школа тогда была 100-120 человек, - а сейчас остался 1 человек, и школу сожгли. Одни обугленные стены стоят... Сейчас учеников перевели в Красноармейскую, там стало больше приезжих, но тоже всего 30 учеников, из всех хуторов.
- Какие у вас награды?
- Как у Василия Теркина. Самая дорогая - "За Отвагу". И орден Отечественной войны. За боевые действия. Я был комсомольским организатором. (смеется) Стоим под Карпатами. Прибыли как новое пополнение. "Коммунисты, три шага вперед. Комсомольцы, два шага вперед", - или наоборот. 24 декабря 1943 года перед наступлением, предлагали: "Халанский, вступай в партию". А в комсомол я вступил в 1942 году. Я говорю: "Я еще не заслужил. Я из раскулаченных". Говорят: "Сын за отца не отвечает", - "Нет, я беспартийный, еще не заслужил". (улыбается)
- Какое отношение к Сталину, партии?
- У нас все забрали, что в поте лица заработали. Сколько было заключенных! И там, на войне, мы победители были, - а тут уже снова враги народа...
| Интервью и лит.обработка: | Интервью: А. Чунихин Лит. обработка: С. Анисимов |
