Я родился 3 октября 1926-го года в поселке Корнин Киевской области. Отец работал инженером на заводе, мать – обыкновенная домохозяйка. Со мной росли сестры Анастасия, Валентина и брат Алексей. До войны я окончил семь классов. Перед началом войны мы переехали в село Карасан (с 1945-го года – Ровное) Тельманского района Крымской АССР. Здесь и узнали 22 июня 1941-го года о начале Великой Отечественной войны. Думали, что быстро разобьем врага, но не тут-то было. Немцы оказались страшным врагом. У нас в семье воспитывался мой двоюродный брат Василий Жураховский, отличник учебы, он перед войной поступил на ветеринарный факультет Феодосийского техникума, его забрали в Красную Армию накануне войны. И больше я о нем ничего не слышал.
С началом войны пошел в колхоз, затем из старших классов сформировали трудовые отряда и отправили нас на различные работы, мы рыли окопы. Мне тогда было пятнадцать лет. Осенью 1941-го года в Крым вошли немцы. Ночью в сильный дождь в селе появились немцы. Нам, пацанам, интересно, побежали к ним, и стали рассматривать целую колонну, в которой имелись и танки, и пехота. Все в касках, суровые лица. Знающие люди предупредили, чтобы мы им не попадались на глаза и ничего не трогали, потому что без всякого разговора стреляли в тех, кто подозревался в воровстве. Так наше село оккупировали. Дальше враги пошли на Севастополь, причем почему-то степями, а не по шоссейной дороге. В селе никого не трогали. Вскоре избрали старосту, до этого мы только в учебниках читали, что были старосты в царское время. Потом, когда уже немножко утихомирилось, появились полицаи. Мы полезли в общественный сад яблоки воровать, а полицай-сосед нас поймал и так палкой вылупил, что ужас, да еще в подвал посадил. Для нас такое отношение было новым, ведь в советское время только родителям расскажут, и все. Но все-таки как-то дожили до тех пор, пока нас не освободили.
В апреле 1944-го года после того, как советские войска вошли в Тельманский район, меня призвали в Красную Армию. Прямо пальцем указали, мол, ты, ты и ты пойдешь. Мать собрала кое-что: хлеба с собой дала и кусок сала. Забрали нас 14 апреля 1944-го года для пополнения Приморской армии и бросили под Севастополь. Определили стрелком 8-й стрелковой роты в 696-й стрелковый полк 383-й Феодосийской Краснознаменной стрелковой дивизии. Снарядили, выдали форму, новинка для нас, мы же военного дела не знали. Причем сразу же бросили на передовую под Сахарную Головку. Не знаю, как я выжил. Пошли мы в атаку, возле меня упал солдат, затем рядом упал Ивашкевич, односельчанин. Он что-то вскрикнул, и все. А я все шел вперед, ни царапины не получил, как-то меня миновало и остался жив. В итоге добрался до вражеских окопов чуть ли не один со всего взвода. Из односельчан почти все были или ранены, или убиты. Последний, по фамилии Довбыш, погиб на Херсонесе, ему осколок в живот попал.
После освобождения Севастополя нас оставили на охране Южного берега Крыма. В январе 1945-го года нашу дивизию включили в состав 33-й армии 1-го Белорусского фронта. Мы воевали в Польше и Германии. Стал ручным пулеметчиком. Марши были очень тяжелые. 31 января 1945-го года был легко ранен пулей, ударила касательно по левому бедру. На реке Одер 5 февраля 1945-го года меня ранило во время форсирования. Река была достаточно глубокая, но, счастью, замерзшая. Только ступили на лед, сволочь, разбил минами лед, и река пошла, я залег на льдине и примерз ногами, а затем получил осколок. Ребят очень много погибло. Мой последний земляк в роте из Джанкоя не выжил в этой мясорубке. Я пролежал в госпитале около месяца и вернулся в свою часть. Был награжден за эти бои Орденом Отечественной войны II-й степени. После выздоровления попал на берлинское направление. Снова форсировали Одер. Здесь была сумасшедшая бойня. Из нашей роты осталось всего человек пять. Все остальные или погибли, или были ранены.
Штурм Берлина. Это был смертный бой. С помощью прожекторов мы ослепили врага, и пошли в атаку. К утру мы заняли первую линию обороны. В Берлине же была кромешная битва. Пацаны 12-14 лет, сволочи, стреляли из «фаустпатронов» по нашим танкам. Сидели на балконах и сверху лупили по танкам. Танкисты горели, как спички. 2 мая 1945-го года мы окружили группировку немецких войск юго-восточнее Берлина. В этот день меня сильно контузило, как оклемался в госпитале, то отправили в 4-ю роту 1-го стрелкового батальона 390-го запасного стрелкового полка. Там я встретил Победу. Затем, уже на Эльбе, мы встретились с американцами. Нахальный народ. Сдирает с тебя орден, мол, дай мне на память, а что ты мне дашь? Показывает какой-то американский военный значок, типа нашей звездочки. На такой обмен я не согласился. Только поздоровался со всеми за руку. Американцы все были молодые ребята, как на подбор, такие крепкие, холеные, не то, что мы – нищие в ботинках с обмотками. Союзники же все в сапогах, видно, что хорошая обувь. А может быть, нарочно так одели их, чтобы мы видели, как американцы хорошо снаряжены.
- Какое было в войсках отношение к партии, Сталину?
- Мы никому не верили, кроме Сталина. Шли в атаку в берлине со словами: «Ура! За Сталина!» Знали, что такую силу, как в последнее время собрали, немцы не выдержат. Даже американцы такой силы не имели – у них только авиации было очень много.
- Какие гранаты вы считаете более эффективными – наши или немецкие?
- У немцев были гранаты с длинной деревянной ручкой. Они взрывались через длинный интервал, поэтому наши ребята на лету их ловили и бросали назад немцам. Были у нас РГД-33, но Ф-1 еще лучше, ее в атаке использовать удобно. Но немецкие гранаты гораздо лучше в условиях городского боя – ее можно намного дальше закинуть. Я всегда носил за голенищами сапог по трофейной гранате. А за плечами обязательно был фаустпатрон. Он лупил в лоб танк, и при этом броню обязательно пробивал. Иногда в условиях города мы использовали противотанковые гранаты РПГ-40, они могли стену легко разворотить.
- Как бы Вы оценили эффективность немецких пулеметов?
- Самые лучшие пулеметы в мире. Наш Дегтярев с круглым диском с ними не сравнится. И скорострельность, и точность была высочайшая. В пулеметной ленте у врага было так – пуля зажигательная, бронебойная, трассирующая. Я лично видел такие ленты, там были еще и разрывные пули, или «дум-дум». Тронет такая за палец, и тут же разрывается, осколки летят в лицо. Если же она попадает в ткань, то все, могла ногу оторвать.
- Какое наше самое эффективное оружие пехоты?
- Наш автомат ППШ не особенно блистал, вот ППС был намного лучше – легче и более точный. У первого был тяжелый и неудобный диск на 71 патрон, а у ППС рожок на 35 патронов. Но новые немецкие автоматы «Штурмгевер» превалировали над нашими и по скорострельности, и по точности. Да и немецкие патроны были мощнее.
- На марше Вы передвигались пешком или на транспорте?
- Однажды нас перебросили к фронту на «Студебеккерах». Была крайняя необходимость, а так в основном пешком шли. Хорошие автомобили – ни грязи, ничего не боялись.
- Как кормили на фронте?
- Никогда не голодали. Кормили хорошо, давали каждый день 800 грамм хлеба. Банку консервов выдавали, американской свиной тушенки. Ночами доставляли жидкую горячую пищу и перловую кашу, заправленную салом. Давали столько, сколько влезет. Бывало, что половину и не доедаешь, с собой носишь про запас.
- Вши были?
- У меня лично не было, и у ребят также, потому что нас регулярно выводили в тыл и мы там купались в передвижных банях, одежду дезинфицировали. Мы не страдали от вшей.
- Женщины у Вас в части были?
- Были. Санинструктор у нас в роте служила, так было ее жалко. У нее разворотило нижнюю челюсть пулей, и она все время ее закрывала повязкой, стеснялась. В батальоне всего было человек пять девушек. Но чтобы женщина воевала в руках с винтовкой на передовой – такого не было, хотя автоматы они носили. У некоторых пистолеты с собой были.
- Трофеи собирали?
- На передовой было не до этого. Какие трофеи можно было собрать?! У меня всегда были с собой немецкие гранаты, и патроны к «парабеллуму». Очень хороший пистолет. Посылки домой не посылал – отношусь к этому отрицательно. Некоторые в Берлине, когда бои закончились, ходили по брошенным магазинам и искали там трофеи – кто рулон ткани возьмет, кто еще что. Я посмотрел, и решил, что мне этого не нужно. Меня ротный спрашивал: «А что ты туда не ходишь и не берешь трофеи?» Но я только отмахивался: «На х…р оно мне нужно?!»
- С замполитом сталкивались?
- Был у нас еврейчик. Добродушный парень, соберет где-нибудь солдат на перекур, и начинает рассказывать о положении в тылу, но мы и без него знали, что дело плохо в Советском Союзе в отношении экономики. Также рассказывал о положении на фронте. А вот со смершевцем не сталкивался. Мне предлагали после войны служить в Западной Украине, но это же партизанщина, не стал туда идти.
- Что было самым страшным на фронте?
- В бою ты не понимаешь, оно страшно или нет, как сумасшедший бежишь вперед, и одна мысль в голове бьется: «Шлепнет, значит, шлепнет!» Не обращаешь внимания, кто рядом с тобой падает. После боя уже только смотришь – того нет, или того нет. Всех ведь в роте знаешь. Потери в пехоте были страшные во время наступления.
После Победы над Германией я записался на войну с Японией, хотел посмотреть Дальний Восток, тогда вся наша рота согласилась ехать, и вдруг пришел отбой – с японцами быстро справились. Прослужил в Германии до 1946-го года. Перед демобилизацией нас вызывали по одному, меня приглашали остаться на сверхсрочной службе по охране трофейных немецких складов, спрятанных под землей. И я, глупый, отказался, хотя знал, что это 1946-й год, в СССР голодают. Некоторые ребята оставались, но большинство уезжали.
| Интервью и лит.обработка: | Ю.Трифонов |
