Кузнецов Михаил Михайлович

Я родился в 22ом году. Когда началась война я работал на заводе в Химках и у меня была бронь, поэтому меня не взяли. Осенью поступило распоряжение всем мужчинам с такого-то по такой-то год добровольно явиться в военкомат. Пришел, а у меня бронь. Там требуют паспорт. У меня его на заводе отобрали и взамен дали удостоверения с красной звездой. Военком говорит: "Я вас взять не могу." Я вышел, ребятам, с которыми пришел, говорю: "Все, меня не берут." Леша Орехов говорит: "Мать твою! Через полчаса оденься в мое пальто и шапку, зайди, скажи, что завод уехал, а я в армию хочу!" Так я и сделал. Нас призвали и отправили на формировку в Горьковскую область в деревню Панфилово, что за Муромом.

Там нас учили. Я стал пулеметчиком. Стрелял и из Максима, и Дегтярева, и МГ. Немецкий пулемет - замок простой. Частей мало. Ну и полегче он чем Максим. Хороший пулемет.

В Январе месяце нас обмундировали и числа 20 Января отправили в Москву. Я служил в 367 Отдельном артиллерийско-пулеметном батальоне, 152 УР. Дали немецкие винтовки, немецкие пулеметы (я был пулеметчиком у меня был чешский пулемет завода Шкода. У него было все вороненое и не ржавело, а когда ДТ дали, то он весь в заусенцах был, к тому же чуть намок - уже ржавый и его чистить надо), патроны и мы встали между Гжатском и Можайском в МЗО (Московская Зона Обороны). Там уже были установлены бетонные колпаки, ДЗОТы и другие инженерные сооружения. Стояли около бородинского музея.
Мы стояли во втором эшелоне. Минное поле было поставлено. Дорога заминирована. Все пристрелено. Я из амбразуры мог даже ночью стрелять. Матчасть изучали и дежурили круглосуточно. Немцы нас не беспокоили, но нас все время проверяли.
Голод был страшный! 600 грамм хлеба и вода с клецками. Зимой хлеб мороженый. Все время только про еду говорили. Стреляли грачей, ворон. Ели лошадей. Еле ходили. Умываться не умывались. Весной 42го посадили картошку, капусту. Так мы стояли до осени 43-его года.

В 43ем пошли вперед и в первом бою под деревней Свищево почти всю нашу роту положили. Сначала шли пешком, а потом нас посадили на машины и привезли в лес. Трое суток не спали. В час ночи пришли командиры: "Сейчас в наступление пойдем." - "Куда? Чего?" - "Да, вот эта деревня там ничего нету!" Ну мы идем - тишина. Сентябрь месяц. Немцы же не глупые - у них перед этой деревней ольха вырублена, все пристрелено. Они нас впустили и как открыли огонь! Все всех и положили. Только четверо нас и вышло от туда. Пулемет мой там остался. Деревню ту они потом сами оставили.

Пошли дальше в наступление. В один день помню 60 километров прошли. Одну деревню освободили. Там немец считай три года был. Жители увидели, что свои - как они радовались! Как нас целовали: "Вот только сейчас на мотоцикле проехал последний немец. Деревню все поджигал. Вы чуть-чуть опоздали. Вы есть-то хотите?" У кого чего принесут угощать, а нам некогда - надо двиаться дальше. Вот я эту встречу просто забыть не могу.

Другой раз лежим мы в картошке. По эту сторону Днепра. А по ту сторону утром, в 8 часов, подымаются: "Ура! За Родину! За Сталина!" Немецкие пулеметы их косят. Полегли. Затихло. Часа через два опять: "За Родину! За Сталина!" И так раза четыре. Про себя думаешь: "Ну как же так?! Зачем же это?! Ну видят же что пулемет, а может и не один! Ну подождали бы, уничтожили с орудия или авиацией!" Нет! Целое поле набито! Судить я не могу, но кажется народ не жалели. Конечно мы не думали, что могут убить. Мы стреляем и все - это работа. Думаешь только о том что бы стрелять. Чувство страха не испытываешь. А вот под артобстрелом - да, там страшно.

Один раз встали в оборону на опушке леса. Мне говорят: "Миш, сходи на кухню." Я взял котелки и пошел, а в это время немцы налетели. Я пришел, а там уже и кормить-то некого. Всех убили.

В наступлении идем - мосты взорваны, распутица, тылы отстали. Пришли в сожженную деревню. Есть нечего - только одна картошка. Нас пять дней не кормили! Мы на эту картошку уже и глядеть не можем. Потом пришла команда кого посильнее отобрать и идти километров за 30 за сухарями. Пошли. Смотрим деревня. Там землянки. Я зашел - молодая хозяйка: "Тетенька дай кусочек хлебушка." - "А где я тебе возьму? Видишь у нас четверо детей." А старушка лежит на печи: "Мать, дай - может и наш так же побирается." Вот она мне дала какой-то кусок, а его и хлебом то назвать нельзя. Я в руки не успел его взять - уже проглотил. Потом, когда пришли в часть. Я слышу врач говорит: " Вы им сварите каши, а сухари не давайте, а то они объедятся и помрут." Нам сварили поели, утором опять поели. Потом взвесили сухари. Все ровно начали есть сухари и двое или трое дорогой умерло от заворота кишок.

Ну так вот с боями дальше и 25го сентября мы уже брали Смоленск. Дальше Ляда, Красное подошли к Орше. 22-го Октября 43-его года не доходя 18 километров до Орши мы заняли немецкий ход сообщения. Нас предупредили, что утром немец пойдет в наступление. Привезли вечером еду - на завтрак и обед. Только рассвет забрезжил. Они как дали артподготовку - все с землей перемешали. Боже ты мой! Через полчаса пошли танки. У меня уже Дегтярев был, а у друга моего Фригера Коли - станковый. Диск я по пехоте выпустил. Пехоту мы немецкую побили и танки остановились метрах в 200 от наших окопов. Приподнялся что бы диск вставить. Да видно из танка заметили. Я только видел выстрел и снаряд в бруствер попал. Меня ранило в ухо и спину. Ходить не могу. Друг меня повел к Днепру. Сразу фельдшер перевязал и я по госпиталям. Попал в Кучино, где пролежал 9 месяцев перенес 4 операции осколок удаляли. На этом моя война закончилась. Я когда в госпитале лежал ко мне это друг, что меня вывел приезжал. Сказал, что немцы 4 раза в в атаку ходили, но высоту мы им не отдали.