— Меня зовут Виктор Петрович Мироманов. Я родился в 1922 году. Жил в деревне Пьяново Иркутской области. Семья у нас, конечно, была большая: детей было 11 человек. До четырех классов учился в деревне, а потом уже ездили в поселок Братск, и там я учился.
— А родители Ваши откуда происходят, чем занимались до войны?
— В колхозе. Отец на лошадях ездил, он любил лошадей, конюхом был. А мать в колхозе была, мать была Оооо! Это она такую семью могла прокормить, пропоить и еще хорошо кормила и поила, все было. А мы, представляете, лучше всех жили.
— Ваш отец воевал?
— А как же, он в гражданскую войну воевал.
— А на чьей стороне?
— Хрен поймешь, за красных, белых, черных, сейчас не поймешь.
— Расскажите, как Вы попали на войну.
— В 9-м классе нас направили в Забайкальское пулеметно-минометное училище. Программа была рассчитана на 6 месяцев. Война тогда началась только. Мы проучились 5 месяцев, так и не закончили. Подняли нас по тревоге в эшелон. Это было в 1942-м. После Сталинграда, там мясорубка была, конечно. Такие бои были, там долго и не были мы, нас поубивало, поранило кого-то, я был ранен в руку. Тогда я солдатом был, там присвоили звание младший сержант. После Сталинграда сразу в наступление шли и по Волге переправились на ту сторону, пошли в наступление.
— Как происходила переправа через Волгу?
— Страшно там было, бомбили нас. Я был пулеметчиком, пехота немцев атаковала там, они отступали. Они прямо шли пьяные, падали, подымались, бои страшные были, там мясорубка прямо настоящая была. Нас осталось где-то 26 человек. Мы оттуда шли, а нас влили уже тогда в 97-ю бригаду. Из 97-й бригады осталось нас мало, сколько там, неделя – две, дивизия, и уже нет ее, одна за другой подходит, гибнут. Я пулеметчиком был, потом старшина кричит: «Что ты не стреляешь?» А у меня рука была вот тут повреждена, кровь везде льется. Я говорю: «Я не могу». Прижал, замотал тряпками и отползал назад туда. Я только туда назад в овраг спустился, туда снаряд, весь мой расчет погиб, все полетело! Там уже осталось немного людей. Больше никуда я не пошел, я находился в овраге, потом к вечеру подходит уже дивизия. Подходит, нас сменили, а нас на повозку, потом на пароход, на ту сторону перевезли.
— Доехали до Волги, до Саратова, а те, которые в эшелоне, перешли через Волгу, они были разбомблены совсем, горят. Восемь эшелонов стояло нас, не пропускали нас, пока ночь. Темно стало, потом уже стали пропускать. Утром пароход тянет баржу, там дети, жены и остальные из-под Сталинграда. 12 самолетов, они прошли и ушли. Они отбомбились уже, старые говорят: «Ребята, не сходитесь, через 12 минут нас будут бомбить». Точно! Смотрим, а оттуда идут самолеты, 12 штук. И далеко-далеко, мы смотрим, а летят, они уже сбросили бомбы, а мы далеко, а они точно на наш эшелон, эшелон наш разбило, разбомбило.
— Вы были уже далеко, получается?
— А нет, мы, когда самолеты были, разбежались, сказали нам так, а потом уже самолеты, тогда все начали сходиться со всех составов, нам сказали не сходиться. Мы не послушали, а потом уже смотрим: они уже летят, они уже сбросили бомбы, эшелон разбомбило, все разбежались, кому руку оторвало, кому ногу оторвало, побило, прямо в эшелон. Эшелон разбомбило, и потом после этого построились, сколько осталось нас, мы пешим ходом шли 200 километров под Сталинградом. Я не помню, сколько шли, самолеты еще за нами гонялись. Степь, а там где-то кустик… У них такое превосходство было в авиации, гонялись за солдатами, за нашим братом. Когда к Сталинграду подошли. В то время у наших самолетов не хватало.
— В каком районе Сталинграда Вы были?
— Бекетовка. Переплыли мы пароходом, нас ждали до утра. Погрузились то мы погрузились, кого на носилках, а я то мог ходить, и самолеты налетели, мы-то убежали из парохода, а кто не мог, пароход потопили, и все ушли на дно. А потом они нас повезли в Краснокутский район, и там полевой госпиталь, и там нас оставили. Там мне зашили, и заросло как на собаке. 2 месяца или 3 месяца, затянуло, заросло все полностью, и нас обратно, тогда нас отправили на Курскую дугу. Мы готовились, и я тогда был уже командир отделения, в 3-м эшелоне пехотной части мы были, готовились к наступлению. Немцы хотели атаковать, но наши когда узнали об этом, они сделали такую артподготовку утром, они опередили их. А потом, когда дали команду остановиться, я посмотрел, сколько войск, как пошли танки, авиация пошла. Снаряды через нас, через голову летят. Идем, кому голову оторвало, кому ноги оторвало, многие просят: «Добейте нас». К вечеру уже 1-й эшелон ушел, 2-й эшелон, мы вступили в бой.
— Мы шли цепочкой, в колонну перестроились, а он нас подпустил, такая там высота была, там урожай был, хлеб полностью стоял, он нас подпустил вплотную, и как перекрестным огнем начал, наши повалились, кто назад – им кричат: «Не назад, расстреляем, только вперед». Смотрим: «Катюшей» как дали, и нас немного прихватили, впереди стояли, по своим, но быстрей справились. Пустили немцы танки Тигр, а я же пулеметчиком был, мне дали команду отсечь пехоту от танков, я сделал одну перебежку, сделал вторую перебежку, на третью – снаряд, и я оглох, ничего… Меня ранило, я без сознания был, очнулся в полевом госпитале. Наши потом пошли-пошли-пошли, поперли, вот так кончилось. А я уже… Это первый день наступления был.
— Сколько Вы провоевали под Сталинградом до ранения?
— Неделю не был там. Там не будешь долго. Там одна дивизия подходит, уже 2-3 дня и нет: или убило, или ранило, так что там долго не будешь. В котором мы держались, в обороне, там все разбиты были. Вот так и было. Потом меня отправили в глубокий тыл, все были разбиты, я там был 6 месяцев.
— А это была контузия или осколки какие-то попали?
— Осколок и зубы, все побило, челюсть. Там 6 месяцев я лечился, потом нас из этого госпиталя в училище, и там я получил образование, и там уже война передвинулась отсюда, нам всем присвоили младших лейтенантов и направили под Кенигсберг. Под Кенигсбергом было страшно тоже, война-то была, но не так. Перед концом войны Кенисберг брали. В апреле где-то брали, мы еще брали последним бункер где-то на косе. Такой бункер стоит, и вот круговой обстрел, там полками мы шли, уничтожение… А что полк? В полку 200 человек, вместо 2 тысяч с лишним – 200 человек. Они огонь откроют, все мы ложимся туда – на высоте. До утра было, а потом идет к обеду, после обеда подошли наши самоходки, зашли на эти бункера, они пошли сдаваться, тогда мы их с пулеметов…
— Под Кенисбергом меня ранило, пуля прошла, но я с поля боя не уходил. Я вспомнил, как на этой на косе, под Кенисбергом, там такая коса, наши войска прошли, а немцы сбились к морю, они ждали кораблей, им обещали. А наши прошли туда, эти бункера остались, и мы эти бункера уже уничтожали. Я был тогда командиром взвода, а командир роты был тогда Павленко…
— А Вы были первым номером пулемета под Сталинградом?
— Я первым был, а потом командиром отделения меня поставили. На Курской дуге, был командиром пулеметного отделения.
— Под Курском Вы повоевали где-то месяца полтора?
— Нет, первоначально в обороне были мы.
— А в обороне что-то происходило вообще или ничего?
— В обороне готовиться надо к наступлению.
— То есть когда Вы сидели в обороне, немцы не предпринимали каких-то там действий наступательных?
— А че не предпринимали, готовились они к новому наступлению. Они хотели, но наши, когда узнали, что они готовятся к наступлению, опередили артподготовкой на два часа, и пошло…
— А до этого какие-то просто перестрелки были?
— Перестрелки все время, беспрерывно перестрелки, самолеты, перестрелки, воздушные бои идут, ну и так дальше. Вот под Сталинградом интересно было, что немцы бросали с самолетов живьем пленных. Мы видели евреев, сброшенных, они погибшие уже. Также они бросали что-то вроде трубы, какие-то бочки, страх наводили.
— А что Вы ощущали в боевой обстановке?
— Все же шли в атаку за родину, за Сталина, да за многое.. И вдруг начинают ругать Сталина. Он же был, мы то выжили, верили, верили. Был строгим конечно, очень строгим. За партию, за Ленина, за Сталина, какие там молитвы были.
— Какие Вы получили награды?
— После службы в армии Красную звезду дали. Завоевал звание, Орден Отечественной войны получил, пошли на Кенисберг, там уже Красную звезду получил.
— За что Вам дали медаль «За боевые заслуги»?
— За войну.
— За какой эпизод? За какой период?
— Это после войны давали всем, кто воевал, всем, кто войну прошел…
— Вы остались служить после войны?
— Я в части был первой, служил, а потом в Черняховске был, когда уже на замену шел в Германию. Там звание начали присваивать, уже стал командиром роты, роту мне уже дали. А потом надо же где-то было 25 лет прослужить, а я прослужил уже 30 лет в министерстве. И службу проходил в военкоматах, как из Германии отправили нас, отравили меня по замене, я попал в Прокопьевск в военкомат, и так с одного военкомата в другой. Я был командиром…
— Новосибирск, Купино, а я там 5 военкоматов прошел. Сибирь. Был в Прокопьевске, в тайге в Татарске, Купино, пять военкоматов. В военкомате я все время работал хорошо, меня награждали все время, похвальные листы.
— Какие у Вас были отношения с немцами после войны?
— Когда я в Германии служил, я на охоте был, услышал какой-то шум и зашел в ресторан. Вот что характерно: никогда не трогали наших после войны. Ходишь на охоту – ходи, никогда не тронут тебя немцы. Сел я за стол, заяц у меня был убитый, а немец сидит за столом, по-русски разговаривает. Он, оказывается, был в плену и научился разговаривать, чисто по-русски разговаривает. Оказалось, что он тоже под Сталинградом был. Мы так поразговаривали. И я, с немцами вместе был. Я даже первым секретарем-немцем охотился.
— А как Вы считаете: война на вас повлияла – на психологию, на характер, на привычки?
— Ну а как вы думаете? Перенеси такую… Каждый день под огнем, у тебя все валится, рядом эти снаряды, пули, обстреливают, все время в травмированном состоянии, иногда бывает так, что лучше бы быстрее убило, лишь бы не мучиться дальше, вот до чего доходило. Некоторые не выдерживали, бывало, что сам себя в ногу, стоит и не выносит уже. Насмотрится: то голову оторвет, то без ног лежит, это же ужасы, это так оно кажется – война войной. Вот сейчас же раскапывают, тоже сколько побили, своих побили на Украине.
— Как Ваше здоровье? Сколько осталось в живых из ваших братьев и сестер?
— Конечно, сильно калечило, смотрите, так был искалечен, а в армии прослужил 30 лет, здоровье как-то у меня… Все нормально… 7 братьев умерли. Мне здесь (в Краснодаре) дали уже инвалидность второй группы, когда я заболел. Я говорю: «Вы мне лесенку переставьте, чтоб я мог спускаться». Нет, не добился я. Машины давали инвалидам, а меня вызвали, так и не дали. Почему же не дали, не знаю.
— Спасибо Вам за рассказ!
| Интервью: | А. Ивашин |
| Лит.обработка: | Н. Мигаль |
