Рязанов Александр Николаевич

Я родился 5 марта 1924 г. в г. Ижевске Удмуртской АССР. Родители мои, Рязановы Николай Евдокимович и Пелагея Егоровна, были рабочими. Закончил в Ижевске пять классов, в 13 лет подрабатывал в строительной организации "Удмуртстройтрест" курьером, в 15 лет начал работать на 180-м военном заводе (сейчас Ижмаш), сперва учеником слесаря, потом назначили слесарем-лекальщиком. Я трудился в 46-ом цеху, мы изготавливали измерительные инструменты высокой точности для токарей, фрезеровщиков, поэтому на наших приборах допуск погрешности был микронным, надо было выдерживать точность до тысячных долей. В июне 1941 г., 22 числа я с друзьями утром пошел в лес фотографироваться, я как раз заработал на фотоаппарат, с 13 лет копил. Когда назад возвратились, тут уже говорят, что началась война, мне 17 лет, думаю, теперь в армию возьмут, но не взяли.

Завод у нас был режимный, охрана вокруг завода, 6 пропускных пунктов, в каждом 22 проходные. Там, где я работал, пропуска не на руках были, а хранились в специальных ячейках на проходной, сперва говоришь номер ячейки, тебе выдают пропуск, а там уже охранник сверяет твою фотографию и все такое. Назад идешь - пропуск сдаешь обратно в ячейку. 24 августа 1942 г. был призван в армию, зачислили в маршевую часть, которая стояла около города, в 120-мм минометную батарею. Пробыл там две недели, и нас всех, 1924 г. рождения, направили в 36-й запасной полк, там мы обучались на младших командиров. Как в полк прибыли, нас сразу направили на уборку урожая в Сарапольский район Удмуртской АССР, на р. Каму. Там мы уборку произвели, обратно в часть, начали заниматься военным делом. Занятия в основном были такие: строевая подготовка, тактика, политзанятия. В тактике проходили наступление, до завтрака по 25 км марш-броски были. На стрельбища не часто водили, больше тактика. На стрельбищах из винтовок стреляли, пулемет даже не изучали, только немного конструкцию автомата в теории. Кормили не очень, мне, худенькому, хватало, а людям побольше уже недостаточно. Формы никакой не было, мне в минометной батарее выдали шинель кавалерийскую, длинную, как раз по мне, но когда в школу отправили, сняли ее с меня, так и учился в своем, гражданском. А так сапоги у меня брезентовые были, истрепал, была команда - лапти плели, шесть человек на роту в 120 человек плели. Затем прислали английские ботинки, мы их "колодки" называли, а мне ни одна пара не полезла на ногу, у меня подъем стопы большой, даже позже, в Быгдоше нашли полгрузовика сапог немецких, все перемерил, ни одни не подошли. Учили нас грамотные преподаватели, либо фронтовики, как наш взводный лейтенант Становой, его по ранению отставили нас учить, либо небольшого росточка, худосочные, тех, видно, на фронт не отправляли, а учить нас пристроили. Так во время марш-бросков у отстающих Становой по шесть винтовок набирал, и шел вперед, вот такой командир. Винтовки у нас были большей частью учебные, у которых казенники просверлены. Мне повезло, досталась боевая, потому и жив остался. Такой случай у меня был: мы жили в землянках, напротив землянок сделали мишени, учились "по-зариповски" стрелять, тридцать прицельных выстрелов в минуту. Тоже мне тренировались, мишень поставили, а мы по ней холостыми стреляли. Однажды мне случайно попался боевой патрон, я выстрелил, пуля прошла ниже мишени, к столовой, хорошо, там народу никого не было. А был бы казенник просверлен, патрон бы взорвался. Тяжелая была учеба, самое главное, холода до -45 градусов, без валенок никак нельзя, а что там ботиночки английские или лапти.

Прозанимались до 18 января 1943 г., когда нас подняли по тревоге, и мы выехали на фронт, нас не выпустили, экзаменов никаких не сдавали, курсантами так и уехали, командирами наши учителя остались. Как поехали - полностью дали теплое нижнее белье, брюки военные, валенки, шапки-ушанки, подшлемники, шинели, все новое дали. Долго мы ехали, поезд тихо шел, дрова кончились в паровозе, все выскочили, по бревну на станции взяли, в паровоз принесли, раскочегарили, опять поехали. Потом снова остановка. В пути кормили неважно: давали сухой паек, концентрат в пакетиках, только в Пензе, пока стояли, один раз сводили в столовую. В вагоне ехало по 40 человек, кто на чугунке, печке, концентрат этот варил, кто так его сгрыз, сухим. Сталинград уже освободили, а мы только в начале марта выгрузились в Ростовской области, станция Батайск. Пешком шли в зимнем обмундировании до Новочеркасска, местные жители смеялись над нами, теплынь, песок, пыль идет от нашей колонны, а мы в зимнем обмундировании, летнего-то не выдали. Как дошли до Новочеркасска, нас там начали распределять по частям, в звании рядовых, сперва меня назначили во взвод пешей разведки, потом старшина посмотрел на меня и говорит: "Ты слабый, тебе нельзя в разведке быть". И меня отправили в роту автоматчиков, в 72-ой гвардейский стрелковый полк 24-й гвардейской стрелковой дивизии. По всему Южному фронту, в том числе и нашей дивизии 16 июля 1943 г. был дан приказ о наступлении, тогда готовилось контрнаступление наших войск на Курской дуге, и чтобы с нашего фронта немцы смогли снять резервы, мы перешли в наступление. Наша часть стояла во втором эшелоне, и тут выбило много связистов в наступлении, меня перевели в связь. Бегал, провода связывал, там, по овражку, пять-шесть проводов протянуты, снаряд попал - их разорвало. Вот и связывал - красный с красным, белый с белым, черный с черным, а проверить свою работу не мог, телефона не было, не выдали. И в селе Мариновка, южнее г. Сталино, в конце июля, меня ранило. Нас трое пришло в село, и сразу налетели тяжелые бомбардировщики, маленькие бомбы выбросили, деваться некуда, всех троих ранило. У меня ранение серьезное оказалось, лейтенант отправил обратно в полк, иду по полю, прошел два км, летит низко пара самолетов, "юнкерсы", я к окопу у дороги бросился, а в окопе вода, думаю, прыгать или нет, решил прыгнуть на всякий случай. Автомат оставил на бруствере, рядом с окопом бомба разовралась, автомат разбило, а меня контузило. Оказалось, рядом стояли артиллеристы, противотанкисты.

Они из окопа меня вытащили и говорят: "Не ходи в ту сторону, а то сейчас немцы придут, и ты попадешь в плен". Я остался, и меня зачислили в дивизион, у них там врач в дивизионе был, подлечили меня, моя левая рука от ранения здорово распухла. Так я попал в 748-й отдельный истребительный противотанковый артдивизион 4-го мотомехкорпуса. С этим корпусом я воевал с Донбасса до Одессы. Меня зачислили в расчет пятым номером 85-мм зенитки, тогда против "Тигров" не было специальных орудий, и зенитки сделали на прямую наводку для борьбы с танками противника. У нас были бронебойные снаряды и дистанционные осколочные, моя задача заключалась в том, чтобы ставить кольцо на дистанцию, для того, чтобы снаряд разорвался на определенном расстоянии от орудия, а не при ударе о землю.

На Донбассе я со снайпером столкнулся. Утром высовываюсь из окопа, мимо уха пуля как пролетит, а другие кричат: "Сашка! Снайпер, прячься!" Тогда я высовываю каску на дуле автомата, откуда же бьет. А там кукурузное поле было, он там замаскировался. Понял немец, что разоблачили его, больше не стрелял. Я тогда удивился даже, немецкие снайперы всегда наповал стреляли, а тут промахнулся.

В одном из боев я был награжден медалью за отвагу. Наш дивизион гоняли по всему фронту, где только брешь появлялась, мы же на "студебеккерах", орудия по 4,300 кг. Неподалеку от Большой Белозерки образовалась большая брешь. Наши 2 орудия туда бросили, одно орудие поставили от нас левее, а в нашу сторону вышло 6 немецких танков, из них 1 "Пантера", а нас семь человек и орудие, пехоты нигде не видно. Танки пошли, они шли прямо на нас, и стреляли прямо в лоб. Тут мы начали бить, два танка подбили, остальные повернули и отступили. Один танк нас засек, открыл огонь, недолет, перелет, тут я уже думаю: "Мы это знаем, третий снаряд должен попасть в цель, вилка". Я закричал: "Вилка! Разбегайся!" Разбежались, 10 секунд подождали, снаряда нет, опять к орудию, снова стреляем, и тогда немцы ушли. У нас ни офицеров, никого рядом не было, один сержант, но мы не струсили, каждый про себя решил, что лучше уж погибнуть, чем убегать. Справа от нашей позиции был стог соломы, и когда танки ушли, оттуда к нам подошел майор, наблюдал наш бой, всех по плечу хлопает: "Молодцы! Хорошо стреляли!" А он совсем не наш, не знали чей, у нас в бою лейтенанта даже рядом не было. И вот нас всех майор представил к награде, кому ордена, мне медаль "За отвагу".

Невдалеке от того места, где мы танки подбили, на другой же день случилось несчастье. Танки ушли, мы начали окапываться, орудие закопали, пробыли до вечера, ночь прошла, и немец утром пошел в контратаку. Темно еще было, Самышкин, мордвин, стоял на посту, вдруг всех разбудил, а мы до этого двое суток не спали совсем, по фронту нас гоняли, где только танки появляются, мы прибываем, а они не вступают в бой, видят, что орудия мощные, и уходят. Так, когда Самышкин всех разбудил, я посмотрел, вроде ничего особенного, каждый день такое бывало, немец ракеты в воздух выпускает, и все, я сразу упал и уснул. Утром встаю, смотрю, что-то тихо, только немецкие пулеметы ближе стали бить. Гляжу, а орудие разбито, ствол валяется на платформе, подошел посмотреть, а там железо на платформе, оно толщиной 5 мм, штампованное, все прожженное, как бумага углем, кругом дыр полоска желтая. Ну, думаю, это термитом кто-то взорвал. Подождал у орудия, вижу, офицер с наганом в руке гонит пехоту к орудию, дошли до нашей линии, заняли оборону, я думаю, ну теперь пойду искать своих, никого же нету. Вышел из этой зоны на дорогу: идут начальник штаба и командир нашего дивизиона. Спрашивают меня, как там дела, я отвечаю: "По старому, только пушка у нас разбита", я же не знаю, чего там произошло. Они мне: "Иди, километра два пройдешь, там кухня, полевой стан, там наши все". Прихожу туда, а мой расчет действительно там, складывают котелки, уже позавтракали, как меня увидели, сразу набросились:

- Ты где был?!

- У пушки.

- Как у пушки, там же немцы!

- Не знаю, никаких немцев не видел.

Они начали рассказывать, что когда расчет разбудили, и я снова заснул в окопе, немцы подкрались к пушке, и как заорут, что все убежали от пушки, темно, куда стрелять не видно. Там недалеко "Катюши" стояли, наши им рассказали, что у орудия немцы. И тогда "Катюши" дали залп, немцы удрали. Сейчас думаю, если бы не "катюши", немцы бы до утра остались, утром меня нашли и расстреляли бы около этой пушки. После этого случая нам дали 45-мм пушку, но мы с ней в бой уже не вступали.

В дивизионе большие потери были. Наш дивизион все время на передовой, 400-500 м. от окопов, если только пехоту отбросят, то наши расчеты уничтожали. Но вообще у нас в дивизионе было много потерь в основном из-за неразумности командиров. Плюс немец на Донбассе здорово минировал все, то у машины колесо оторвет, то у пушки.

Немец отступил от Бол. Белозерки, наша пехота пошла в наступление. Мы же должны были стоять в обороне за нашими передовыми позициями, на случай атаки танков. К вечеру пехота заняла какую-то деревушку, начала готовиться на ночь, а мы проехали эту деревню, даже рядовые солдаты задумались, куда же мы едем, пехота уже ночует, впереди немцы. Отъехали от деревушки в сторону немецких позиций еще на 2 км, остановились. Решили офицеры разведку отправить, причем на машине взвода связи, там документы дивизионные, знамя. И вот на этой машине решили поехать в Рубановку, до нее 4-5 км было. Поехал один офицер и восемь человек рядовых. Вот рядовые потом рассказывали. Подъехали к дому, из него какой-то офицер вышел, темно, шофер, там же без света ездили, свет включил, офицер немцем оказался, сразу выстрелил. Шофер успел, выскользнул вниз, кабина-то открытая, и убежал. Все выстрел услышали, из машины выскочили, и побежали назад через немецкие окопы. Мы же все ждали, вдруг раздались пулеметные очереди, все поняли, что неладное случилось. Рядовые до нас добрались, прямо через немецкие окопы, а офицера поймали. Жители потом рассказывали, что немцы сильно издевались над ним. Машина, все документы, знамя, все у немцев осталось. Зачем было в разведку идти со всем этим. Разведчики, даже документы сдают, прежде чем идти, кто же так делает?!

Затем мы пошли на Никополь, там очень долго бились, надо было форсировать Днепр, но наши не смогли. Только в 1944 г. через Запорожье форсировали, и направились на Апостолово, тогда немец тот плацдарм, за который мы столько бились, бросил, подумал, что мы собираемся окружить его, и без боя отступил. В село Чертомлык весь дивизион прибыл ночью, а там высотки, там немец уже сидел. Мы в низину заехали, чистое поле, ни куста, ничего, туман, начал только к утру рассеиваться. Утром немец постреливает, мы в походном порядке, пушки прицеплены, ни сами не окопались, ни пушки не окопали, ждем непонятно чего. Командиры ушли куда-то, не знаю зачем. Как туман рассеялся, немец сначала пристрелялся, потом начал бить так, что уже терпения нет, тогда вернувшиеся командиры скомандовали: "По машинам!" Выехали, в нашу машину столько осколков насадило, у нас, правда, никого не ранило, а в других машинах ранило несколько человек. Выбрались на дорогу, перед нашей машиной разорвался снаряд, и шоферу осколок в лоб попал, хороший у нас шофер был, не остановился. Как выехали из-под обстрела, машина остановилась, и шофер вышел, я предложил ему вынуть осколок, а он отказался, боялся, что за самострел признают. В медсанбат пошел, там все вытащили, перевязали, он сразу назад вернулся, воевал с нами. Так офицеры своими командами в дивизионе панику создали, говорили, что командира дивизиона за этот случай начальство прямо по морде било. Ведь как позицию занимаешь, надо всегда окапываться, а тут никакой команды не было, офицеров рядом никого. У с. Чертомлык много наших побило.

После еще такой случай в дивизионе произошел. Ночью послали расчет выкопать окоп под пушку, а потом закатить ее. Они ночью копали, курили, шумели, пехоты не было впереди, а немцы рядом были, окружили этот расчет, семь человек. Куда деваться? Они побежали в село, спрятались, один рассказывал, в подвал залез, там зерно и бутыль вина, жрать захочет, ничего нет, вина попьет, и не хочется есть. Одного, Железного, украинца, днем немцы все-таки нашли. Другие слышали, как у него спрашивали, где остальные, по-русски, там, наверное, власовцы были. Он ответил, что разбежались, и его немец какой-то сразу пристрелил из пистолета. Только через два дня, как освободили Чертомлык, расчет к своим вернулся, пять человек, один отбился, долго бродил, но потом нашел дивизион.

После Чертомлыка наш расчет как-то стоял в поле, 2 пушки уже, 45-мм, позицию заняли ночью, нашей пехоты нет, а в 300 м немецкие позиции. И тут в 3 часа дня приезжает командир нашей батареи Казаренко, то ли капитан, то ли майор был, не поймешь, то одни погоны, то другие носил. Самодур был, каких поискать, его на батареи и не было вообще, где он был?! Приезжает, на "Студебеккере", а 45-мм надо было две на одну машину прицеплять. Выскочил, сразу к нам в окоп: "Прицепляй орудия!" Мы с Иваненко, наводчиком, он с 1941 г. воевал, только успели одно орудие прицепить, сразу выстрел, и Иваненко пуля в рот попала, он упал. Из винтовок немцы били, я сразу в окоп, а Казаренко кричит из окопа: "Дай водки раненому!" Я думаю, какая водка, какой раненый, уже убит Иваненко. Командиру моего орудия в сердце пуля попала. Потом немец как открыл минометный огонь из маленьких своих минометов, рядом тут, 300 м всего. Мы кричим шоферу: "Уезжай скорей!" Немец же по машине бьет, того и гляди, в окопы накроет. А он стоит, тут Казаренко в кабину запрыгнул, по газам, и удрал. Как он уехал, немец успокоился, прекратил стрельбу, но два человека погибло. Ночью приехал Казаренко опять, прицепили вторую пушку, убитых погрузили, и уехали. Хоронили с почестями, в селе, салют давали. После вышла газета, а там все ложное. Людей потеряли ни за что, ни про что, надо же было ночью сниматься, а этот днем приехал на такой машине. В газете же писали, что мы отбивали атаки, и в этих боях погибло два человека. Я думал, ну зачем врать?! С тех пор у меня вся вера в газету потерялась, на моих же глазах все было, никаких боев не было. Из-за дураков много людей погибало.

Один раз, было дело, мы летчика спасли. Встали впереди сада, частного. Смотрим, летит деревянный "Ястребок". Над садом пролетел, чуть верхушки деревьев не задел, развернулся, сел на дорогу, и загорелся. Мы сразу туда побежали, а летчик уже облился бензином, горит. Ну, мы начали его тушить куртками своими, спасли, хотя и обгорел.

От Апостолово до Одессы шли легче. Немцы уже от нас драпали. Подошли к станции Раздельное, наш эшелон ночью пришел, самолеты налетели, зенитки по ним сильно били, так осколки аж к нам летели, сильно свистели. У меня каски не было, боялся, что попадет осколок на голову. Как Одессу освободили, нас вывезли в г. Загорск Московской области, а там дивизион расформировали, как уже небоеспособная единица была, от 18 орудий у нас осталось только по две 85-мм и 45-мм пушки. Первоначально дивизион формировался в г. Кунцево Московской области, на вооружении были только 85-мм зенитки, но в связи с потерями на Украине в дивизион прислали еще 6 45-мм орудия. По сравнению с нашей зениткой они никакие были, я их за орудия не считаю, так, ружье, какое-то, берданка. После расформировки у нас в дивизионе беспорядок начался, старшие как поедят, идут в город к женщинам, мне надоело на это смотреть, еще и старшину сагитировал: "Давай поедем на фронт, а то, что мы тут делаем? Только околачиваемся!" Там в Загорске стояла танковая часть, и я опять автоматчиком пошел в 334-й тяжелый самоходный артполк, у него на вооружении состояли Су-122.

Попали мы в Польшу, выгрузились в Люблине и воевали правее Варшавы, там есть р. Нарев Буг, там и воевали. Бои были тяжелые, немцы много наших самоходок подбили, здесь наш полк в засаду попал. У самоходки броня лобовая 200 мм, один раз снаряд попал в лоб моей самоходки, не пробил броню, рикошет дал. Тогда немцы такую тактику применять начали: несколько танков засаду сделают, один мельтешит впереди, все внимание туда, в запале по бокам не смотрят, из-за этого много самоходок погорело. Мы, танковый десант, боролись с фаустниками, пять человек на каждую самоходку. Мы спрыгивали перед введением в бой, и прикрывали самоходку.

Когда под Варшавой стояли, такой случай произошел. Вышли из боя, половину полка потеряли, ждали пополнения. Бои были тяжелые, и перед одним у них командир одной самоходки вместе с механиком-водителем прострелили прицел у пушки, вложили осколок, вроде осколком его повредило. А один комсомолец из сержантов экипажа, рассказал начальству. Приехал трибунал, и командира самоходки приговорили к расстрелу, а механика-водителя к 10 годам, наверное, в штрафную роту его отправили. Так судебный исполнитель шапку у командира сдернул, холодно было, и раз-раз, застрелил из пистолета лейтенанта, прямо перед строем, потом за ноги - в яму бросили и зарыли. А механика-водителя в полуторку как собаку кинули и повезли.

Под Варшавой я даже одну неделю в самоходке прослужил, там один танкист заболел, меня пригласили заряжающим. Стояли в обороне, ждали пополнений, так что в боях на ней я не участвовал.

Рядом с нами бился 70-ый танковый полк, нас туда перебрасывали как десантников. Вместе с этим полком мы на танках подошли к г. Быгдош, остановились в полукилометре от города, нас человек 30 пересели на машину "студебеккер", и поехали в город. На окраине Быгдоша по обеим сторонам дороги были поставлены немецкие пулеметы. Мы кричим шоферу: "Немцы!" Но он не растерялся, и мы проскочили этот заслон. Позади пулеметных гнезд спрыгнули, разделились на две партии, одни пошли на один пулемет, другие на другой. Подошли к пулеметной точке: "Вылазь!" А это оказались наши же русские, предатели: "Не вылезем, стреляйте!" Ну, мы их и расстреляли. Погнали дальше в город, немцы уже бегут через канал, помню, что на канале 3 или 4 баржи стояли, полные сахаром. Мы за немцами перешли канал, гнали их, выгнали за город на окраину, там стояло три дома, каждый длиной метров по 30. Смотрим, кто-то в шапках-ушанках там засел, думали, что это русские, а там немцы. Где они взяли эти шапки-ушанки? Мы ринулись в дом, они в другой перебежали, и началась у нас перестрелка. Правда, тут никого из нас не убили, но к земле прижали нас, я за дом не успел, так и лежал на снегу, пока не стемнело. Я, правда, пока лежал, одного немца все-таки убил. Где-то там была груда кирпичей, он за ней спрятался и хотел гранату бросить, только замахнулся, я, как учили, лежа прицелился, нажал курок, и он вывалился оттуда. Мы вели перестрелку дотемна, а потом отошли к тому месту, где у нас машина стояла. Пока мы в городе воевали, наши танки подъехали, "ИСы". Нас обратно перебросили к самоходчикам. Позже я слышал, что даже не немцы, а жители Быгдоша в танки бросали гранаты, только люк приоткроешь. У нас был приказ: если мирные граждане будут оказывать сопротивление - расстреливать на месте. Одного такого мы в г. Александруве встретили. Вошли в город, а там из церкви пулемет как начал бить, у нас только пули над головами пролетали, мы уже на самоходках сидели. Полезли на церковь, он слазит, завели его во двор: "Я поляк! Я поляк!" - "А зачем ты стрелял?!" Во дворе и расстреляли.

После Быгдоша гнали немцев на запад, маршем шли, перед Вислой из штаба армии к нам приезжал политрук и говорил, что только мы Вислу форсируем, то дальше пойдем без боев маршем. И точно предсказал. На Висле бои были тяжелые, но мы не участвовали, я только один раз ночью в разведку ходил. Нас вместе с самоходками держали, только иногда одна самоходка в разведку пойдет на разведку боем, но без десантников. Вот одна пошла, и ее подбили в нейтральной зоне. Командир решил послать к ней Клюева, он отказывается идти, я думаю: "Как же так! Приказ командира, а он не идет". Решили тогда меня послать, дали мне двух человек, я уже мл. сержантом был, ночью пошли к самоходке, пехоту заранее предупредили. Мы должны были проверить, может, раненные есть в самоходке, тем более, пехота подтвердила, что люди из нее выползали. До самоходки добрались благополучно, но людей не нашли, они уже все отползли.

Через Вислу самоходки на понтонах переправляли, внутри один водитель был, а остальной экипаж с нами по мосту переходил. Мало ли, перевернется, то весь экипаж погибнет. Но благополучно форсировали, ни одну машину не потеряли.

Там, во время боев за Вислу, я видел гильзы здоровые от пушки "Фердинанда", у него прямая наводка была до 4 км, а гильзы немцы выбрасывали. Так мы их потом приспособили как крышу для окопов, при авианалетах от осколков укрывались.

После Вислы я выбыл из этой части. Мы немцев гнали, маршем ехали, и вдруг у дороги увидели кучу немцев. С самоходки спрыгнули и начали немцев от техники отгонять, фаустники же. Солдаты на бегу стреляют, но не попадешь ведь, а я лег, прицелился, и одного ранил, а он Фаустпатроном как выстрелит, хорошо еще, что попал между нашими группами, никого не ранило. Подбежали к нему наши, и расстреляли. Пока мы с ним возились, самоходки ушли, нас шестеро осталось, прибились к пехотной части.

Меня взяли в 120-мм минометную батарею 1107-го стрелкового полка 328-й стрелковой дивизии. У нас минометы были на конной тяги, 2 лошади на миномет, меня заряжающим назначили, всего в расчете пять человек. В составе этой части я форсировал Одер и дошел до Потсдама. На Одере немцы не очень оборонялись, мы реку ночью форсировали на понтонах, 2 мая освободили Потсдам. Мы поддерживали пехоту минометным огнем, комбат и два разведчика, впереди, у них стереотруба, бинокли, корректируют по телефону огонь. Были такие случаи, хорошо пристреляем окопы, как начнем артподготовку, после комбат подходит и говорит: "Молодцы! Хорошо стреляли, только шинели немецкие летали в окопах", в минах ведь по 16 кг. В батарее у нас сын полка был, с разведчиками бегал. После Потсдама пошли на Берлин, и 3 мая на аэродроме близ Берлина у нас было боевое столкновение с немцами. Там у нас брешь была, через нее немцы двое суток шли, в плен к американцам, чтобы нам не сдаваться. А нашей пехоты нет, остановить их некому. Мы не подозревали об этом, на аэродроме пленных немцев набрали, закрыли их в ангаре. От пленных же и узнали, что недалеко находится брошенная автотранспортная колонна снабжения. Тогда командир батареи отобрал из пленных двух немецких шоферов и немку, которая дорогу знала, и приказал мне идти с немцами к колонне, чтобы пригнать одну машину. Дошли мы с немцами, они полезли в кузов, чего-то вытащили из машины, один нашел консервы, знаками спрашивает у меня, можно ли взять, я говорю: "Бери!" Что мне, жалко, что ли. И тут как пролетят пули над нами, это немцы к американцам прорываться начали. Мы убежали оттуда к батарее, немцев обратно в ангар отправили, а сами стали готовиться к обороне. На аэродроме единственный танк был, так мы поставили его поперек дороги, но подошла машина с фаустниками, и подбили танк. Немцы на машинах и бронетранспортерах прут на нас, они не стреляют, и мы не стреляем. Потом очухались, попытались остановить один бронетранспортер, там человек шесть сидело, они огонь открыли, мы в ответ бить начали. И тут меня опять ранило, сзади граната разорвалась, откуда она прилетела, не знаю. Заработал шесть осколков: в голову, спину, левые ногу и руку, до сих пор сидят. Очнулся, боя уже нет, старшина приказал мне сдать автомат, и я ушел в медсанбат. Знал бы, так не уходил, там шайки разрозненные ходили везде, а в медсанбате мы же безоружные были, немцы могли придти да расстрелять нас, безоружных. Уже 8 мая слух прошел, что Германия капитулировала, мы все обрадовались, и 9 мая я врачу сказал, что заражения нет, пойду в свою часть. Стою на дороге, голосую, и тут, на счастье, подъехал на легковой машине капитан, командир связи дивизии: "Тебе куда?" Я назвал часть, он: "Садись" Ему задание дали отмечать, где какие части стояли на 9 мая, целый день с ним ездили, в 1107-й полк только к вечеру приехали, я ему в шутку сказал: "Если бы я знал, где моя часть стоит, пешком бы давно пришел" Посмеялись, мой полк от медсанбата в 15 км стоял. На этом война для меня и закончилась.

- Вы не могли бы описать функции каждого члена расчета у 85-мм зенитки?

- Первый номер - командир, определяет, каким снарядом стрелять, бронебойным или осколочным, если осколочным, то мне командует, какое деление на снаряде выставить, там на дистанционном осколочном было деления от 5 до 165, командир знает, сколько каждое деление в метрах означает, самое ближнее - 200 м, а так зенитка же по вертикали на 10,5 км бьет, а по горизонтали до 15,5 км может, но на прямой наводке стреляет до 2 км. Второй номер - наводчик, третий - заряжающий, четвертый - подносчик, пятый номер - я. Шестой, седьмой, насколько помню, запасные. Расчет у нас всегда полностью укопплектован, у нас в расчете были осетин, узбеки, азербайджанец, комсоргом в дивизионе еврей. Все мирно жили, разногласий никаких не было.

- Вы как-то маскировали зенитные орудия?

- Их не замаскируешь, они же здоровые, под два метра высотой. Копали окопы, так ведь это надо пять метров круг выкопать, и глубоко не закопаешь, иначе панорама упрется в окоп, ничего уже не увидишь. И вообще зенитки были очень неудобные, потом уже пошли тяжелые противотанковые пушки, я на фронте видел 85-мм и 100-мм, очень хорошие, низкие, длинноствольные, высокая убойная сила. Еще для нашей зеникти было большой проблемой приводить в готовность из походного положения в боевое. Нужно четырьмя вагами толстыми, железными, колеса выворачивать, и ставить на платформу пушку. На вагах висишь, немцы стреляют, а ты как мишень висишь. Также такой случай был, как освободили деревню Токмак, утром, еще темно. Немецкие позиции расположены в овраге, мы вышли на позиции, а там перед нами уже заняли позиции 76-мм пушки. Только начали приводить в боевое положение, и вот вдруг по тебе летят болванки, из пулеметов стреляют, а мы приводим в боевое положение, висим на вагах как мишени. Оказалось, это наши танкисты 4-го мотомехкорпуса сильно выпили, ночью заблудились, и давай крушить свою же пехоту, зенитки подавили. Как рассвело немножко, начали 76-мм стрелять, подбили два танка. Один танкист из этих экипажей живой остался, мы его вытащили из танка и спрашиваем: "Что же вы, своих давите?" Он отвечает: "Выпили, и вот, голова закружилась" В одном танке я пять пробоин насчитал: две в башню, две в корпус, один снаряд попал в пушку, посредине ствол пробил насквозь, наверное, подкалиберным снарядом. Противотанкисты молодцы, нас спасли всех.

- Под авианалеты не попадали?

- О-о-о, сколько раз, и не упомнишь. А на наших зенитках приборов не было, только на прямую наводку стояли, по танкам. Было дело, один раз наши нас обстреляли. Только форсировали Днепр, нас поставили под Апостолово. Вдруг летят наши самолеты, "Илы", сбросили на наши позиции бомбы, потом из пулеметов обстреляли. У нас одного в дивизионе убило, башкира, в голову пуля попала.

- Какие были функции расчета у 120-мм миномета? Всегда ли был полный расчет?

- В расчете были командир, наводчик, заряжающий, подносчик, пятый номер подвязывает дополнительные заряды на мину. Потери были, и серьезные бывали. Когда меня направили к ним, у них 17 человек вышло из строя. Минометные мины ведь очень опасные, видимо, когда перевозили, трясли, и они встали на боевой взвод. И когда разгружали, ящик уронили, и мины взорвались, 9 человек убило сразу, и 8 ранило. Но у нас расчет всегда полный был.

- Каким образом выбирается цель в минометной батарее?

- Цель всегда выбирал командир батареи, он с разведчиками идет на передовую, мы в укрытии, к ним тянут связь. У них телефон свой, стереотруба, они находят цели и команды передают. Сперва пристреливают, потом уже записывают координаты, и в нужный момент координаты сообщают, какому миномету какую цель накрыть. Тогда уже и накрываем эти цели.

- Как Вы оцениваете противотанковую мощность 85-мм зенитки и 45-мм орудия?

- Даже никакого сравнения нет, что там 45-мм, там такой снарядик маленький, куда там.

- Когда были автоматчиком, что Вы всегда носили с собой, а от чего пытались избавиться (котелок, противогаз)?

- Мы ничего не выкидывали, все с собой: каска, противогаз, лопата, обязательно котелок, НЗ - сухпай, ну и автомат, если ППШ - запасной диск круглый, а если ППС - три рожка запасных. Немецкое оружие не использовали.

- Что Вы можете сказать о немецком пулемете MG?

- В Донбассе было дело, один сибиряк, Важенин, немецкий пулемет взял. Налетели самолеты, они же один за другим пикируют и бомбы бросают. Так он поставил пулемет на кузов машины, приспособил, начал стрелять, один самолет упал, разбился, мы даже не верили, что он мог сбить, но кто его знает. А так немецкий пулемет был самым опасным оружием для пехотинца, они сильно ими косили.

- Как Вы оцениваете наш автомат ППШ по сравнению с ППС?

- ППС легче, да и когда я в окопе спрятался, при первом ранении, автомат на бруствере оставил, там осколок попал в деревянную часть ППШ, его весь разбило, раздробило деревяшку. А в Токмаке такой случай расскажу. Когда освободили деревню, дали приказ почистить оружие, мы выверяли панораму на прямую наводку, надо было на 2 км цель найти и по этой цели наверить панораму по крестовине. После этого ложусь отдыхать у пушки, а вокруг ходил бык. Я его раз отогнал, он идет, второй раз отогнал, опять идет. Только задремал, как он мне на ногу наступил, сдавил, я рассердился страшно, хватаю автомат, выстрелил, до него всего 20 м, а он убежал невредимый. Я думаю, что такое, не мог же я промахнуться, значит, неладно что-то с автоматом. Разобрал его, смотрю, а ствол кривой. Вот, думаю, если случись вот так из автомата стрелять в бою, что было бы. К старшине пришел, показал, но как он мог быть такой, это же на заводе поставили его, кожух не смятый, целый. Дал старшина другой автомат.

- Что Вы можете сказать об эффективности наших гранат?

- Оборонительные Ф-1 самые лучшие, РГД наступательная, осколки железные, слабенькая, да и убойная сила у Ф-1 лучше, и осколки чугунные.

- На сколько бойцов рыли окопы?

- Окопы мы везде рыли, и в пехоте, и в артиллерии, каждый себе рыл, по уставам нужно на нескольких рыть, но мы эту систему опровергли, так как попадет снаряд или мина, весь расчет убивают. Каждый рыл напротив своего рабочего места, чтобы быстро место занять. Был случай на Украине, с моим товарищем, Гуньковым Семеном, он меня из окопа вытащил, когда контузило. В посадке поставили орудие, прятаться больше негде, немцы знают, что мы в посадке скрылись. Так товарищ захотел пойти в машине за пайком, она в поле стояла, я с ним увязался, поели, обратно приходим, а окоп Гунькова весь развороченный, снаряд попал. Мы с ним до самой Одессы провоевали.

- Где находились Ваши командиры во время боя?

- Они должны были находиться с нами, но в дивизионе в бою их рядом никогда не было. Когда в танковом десанте, нас пять человек на каждой машине, в полку 20 машин, где командир роты был, я даже не знаю, я его не видел. Нами командовали командиры самоходок, там ведь два офицера - командир и механик-водитель лейтенанты, и три сержанта. Только когда по Польше ехали, на задней машине был генерал-майор Кретов, я тогда удивился, что с нами не боится генерал ехать. А как получилось? По Польше ехали, а дорога перерыта противотанковым рвом. Там страшная глубина, остановились, думаем, что же делать. Тут подходит сзади генерал небольшого роста, шапка у него такая, генеральская, лампасы: "Ну что, хлопцы, думаем?" Мы отвечаем тоже по-свойски: "Да вот думаем, или скапывать, или же сосны рвать" Решили соснами, в самоходке были здоровые троса, как зацепит, и потащила с корнями сосну. Завалили ров и проехали по соснам. А так больше старших командиров не видели, только когда к Одессе шли мимо Березовки, узнали, что там штаб 4-го мехкорпуса находился, его разбомбили, и погиб наш корпусной командир генерал-лейтенант Танасчишин.

- Как организовывалось передвижение на марше?

- В противотанковом дивизионе и на танковом десанте все на машинах передвигались, а в минометной батарее пешком, там конная тяга, на передок не садились, за этим следили.

- Как кормили?

- Дважды в день, утром и вечером, питания хватало. Хлеб и перловый суп или каша, когда пшенка.

- Как пополнялся боекомплект?

- Где ни служил, всегда было в достатке. Очень хорошо, что всегда снаряды или мины были. Но дополнительного боекомплекта не брали, хотя я точно не знаю. При смене дислокации оставшиеся снаряды или мины не бросали, нив коем случае нельзя было.

- Вы встречали пленных немцев?

- Сколько угодно. Отношение нормальное. Когда командир меня посылал к машинам, я там немцам разрешил консервы взять, у меня уже не было ненависти к ним, ведь уже конец, Берлин 2 мая пал.

- Сталкивались ли с власовцами?

- Было дело, кроме Польши, еще в Донбассе столкнулись с предателями, власовцами. Эти хуже немцев были, русские-то настойчивые, не то что немцы. К ним было плохое отношение, даже очень. Предатели. Когда их брали в плен, отводили колоннами по 50 человек, куда, не знаю.

- Было ли Вам что-либо известно о больших потерях в Красной Армии?

- О потерях ничего известно не было, сообщений не было. Но я на Украине воевал, в одной деревне календарь нашел отрывной, там было какое-то число и указано, что под Смоленском взято в плен 60 тысяч наших солдат. Так-то мы знали, что в начале войны немцы многих взяли, но точно никто не знал.

- Посылали ли посылки домой из Германии?

- Разрешили только один раз после войны. Нам старшина принес какой-то материал на костюм, и все по пять кг отослали домой. А так трофеи собирали, некоторые и на руках, и на ногах часы навешивали.

- Что самым страшным было на фронте?

- Бомбежка, жутко было.

- Как мылись, стирались?

- Где там постираешься?! Как Украину прошли, возле Одессы, в Раздельной, пропаривали в бочке свою одежду, вшей было полно, ужас. Шофера бензином мыли нижнее белье, но все равно вшей много. В Польше только раз помылись: натянули палатку, зима, январь месяц, откуда-то достали горячую воду, пока под водой стоишь - хорошо, вышел - замерз. Что там в палатке брезентовой? После этого раза до конца войны не мылись.

- Как хоронили наших убитых?

- Иногда так было: когда по глупости командира двух человек потеряли, хоронили с почестями в селе. А так мы сами в окоп клали и закапывали.

- Женщины у Вас в части были?

- Не было ни в одной. Может, в штабах были, один раз, когда я служил в дивизионе, мы только 45-мм орудия получили, командир дивизиона привозит на машине на передовую девушку, подвел к моей землянке: "Будь тут!" Мы с ней ночь переночевали в землянке, утром забрал. Зачем привозил, не знаю. В дивизионе у нас был врач, медсестер никаких не было, в минометной батарее из медсостава никого не было, сами перевязывали друг друга.

- Были ли Вы уверены в нашей неминуемой победе?

- Всегда уверен был, даже когда тяжело на фронте складывалось, потому что я читал много из истории и твердо знал, что русский народ непобедим.

- Получали ли Вы деньги на руки?

- Платили. Немного, 40 или 41 рубль, я отсылал брату в Ижевск. За танки получил 400 рублей, потом еще 250, все отослал брату, там, на фронте, деньги не нужны. Но вообще платили редко, и немного по тем временам.