Я родился 19 декабря 1915-го года и 20 декабря меня уже крестили под именем Николай. Появился на свет в хуторе Верхнечирский Ростовской области. Родители мои были крестьянами-середняками, отец трудился кузнецом, имел две коровы, одну лошаденку, плуг и борону, в подворье водились куры и свиньи. Нас у родителей было шесть детей, три сестры и три брата. Старшим был брат Сергей, 1912-го года рождения, потом шел я, третьей по возрасту – сестра Мария, все мы участвовали в Великой Отечественной войне, а трое малышей оставались с родителями.
Окончил семь классов в 1932-м году, в то время старший брат учился в Донском политехническом институте, расположенном в Новочеркасске. Поэтому отец не мог позволить себе еще и меня послать на учебу, так что я с ним встал за токарный станок, и в 1933-м году уже работал в совхозе «Красная Заря». Это был большой целинный совхоз с посевной площадью в восемнадцать тысяч гектаров и шестью отделениями в различных хуторах. Я трудился в центральной ремонтной мастерской, мы чинили тракторы и автомобили. Считался трудящимся. В 1937-м году меня призвали в армию, служил в Москве в кавалерийском полку отдельной мотострелковой дивизии особого назначения НКВД им. Ф.Э. Дзержинского. Все два года отслужил, нас учили стрелять из винтовки, владеть оружием, затем меня перевели в пулеметный взвод, у нас имелась тачанка, запряженная четверкой белых лошадей, на которой был установлен станковый пулемет «Максим». Если вы смотрели довоенные кинохроники, то нас в них показывали, когда тачанки проходили парадом по Красной площади. Обучали и различным способам ведения войны, таким как правильно окапываться, наступать, на скаку рубить лозу шашкой. Шла обычная боевая подготовка, никаких других особых навыков нам не прививали. В 1939-м демобилизовался и опять попал в свой же совхоз, снова встал за свой токарный станочек. Вскоре был избран секретарем комсомольской организации совхоза.
Мы всегда знали о неизбежности войны с империализмом, поэтому не случайно, что в наших школах большое внимание уделялось физической подготовке. Возьмите наш совхоз – целинные земли, в хуторе ничего не было, только небольшой сельский клуб, а также шесть десятиквартирных домов и наша мастерская. Так мы, комсомольцы, своими силами расчистили футбольное поле, поставили ворота и сетку, вокруг сделали беговую дорожку, волейбольную площадку, яму для прыжков. Установили «шведскую» стенку, прикрепили к перекладине канат для лазания, и по вечерам устраивали соревнования по бегу, прыжкам, бросали гранаты в цель. Тир у нас был, мы в нем стреляли регулярно. В целом готовили себя физически, для того, чтобы могли переносить тяготы войны. По всей видимости, неслучайно, что я пережил голодные годы 1921-1922-х годов, 1932-1933-х годов, когда по карточкам выдавали продукты.
У нас в клубе не было штатного художественного руководителя, только один библиотекарь работал, зато у нас на общественных началах действовали драматический, хоровой и струнный кружки. По вечерам мы устраивали пляски и танцы. Накануне войны 21 июня 1941-го года, в субботу, мы закончили рабочий день, и наш драмкружок выехал на шестое совхозное отделение, там мы поставили пьесу. Домой вернулись поздно, так как от центральной усадьбы отделение находилось в семи километрах. Ну, я улегся спать, предвкушая, что впереди воскресенье, выходной. Утром меня будит мать и говорит: «Сыночек, началась война!» Мы совершенно не ожидали войны в ближайшее время, ведь за неделю 14 июня в газете «Известия» было опубликовано сообщение ТАСС о том, что слухи о возможной войне с Германией совершенно безосновательны, Советский Союз подписал с ней договор о ненападении. Так что, хотя мы войны совершенно не ожидали, но она началась. И все преобразилось, даже дети, мои младшие сестренки, притихли, хотя они были 1935-го и 1937-го годов рождения. Через месяц меня призвали в армию. Защищать Родину с оружием в руках, а не за токарным станком.
В это время уже начала ощущаться нехватка офицерского состава, в том числе и из-за больших потерь на фронте. По тому времени я был перспективной кандидатурой в командиры – кандидат в члены ВКП (б), руководитель комсомольской организации, имею семь классов образования, так что меня направили на учебу в Краснодарское пехотное училище, где я проучился до февраля 1942-го года. Обучали нас, во-первых, новому оружию, ППД и ППШ, противотанковым ружьям. Естественно, учили, как руководить боем. Часто проводили занятия по тактике, стрельбе, мы сами учились окапываться с тем, чтобы знать, как показать все это солдатам.
В период учебы я был отличником, хорошо воспринял военное дело, в итоге окончил училище с высокими оценками и меня направили в запасной стрелковый полк для того, чтобы ускоренно учить новобранцев. Меня поставили на обучение стрельбе, сборке и разборке нового оружия. Кроме того, я показывал, как правильно окапываться и бороться с танками – мы первое время использовали бутылки с зажигательной смесью. Причем у нас был специально оборудован павильончик на горе, из которого железная коробка бросалась, и мы учили новобранцев бросать бутылки из окопа в «танк». В целом, мы готовили маршевые роты на фронт таким образом, чтобы призывники хоть немножко знали, что их ждет в бою. Пройдет две-три недели, наших подопечных отправляли на фронт, и мы начинали уже следующую партию обучать. Вскоре я стал учить призывников в основном обращению с противотанковым ружьем, пулеметом «Максим» и автоматом ППШ.
Занимался я подготовкой маршевых рот до конца 1942-го года. К тому времени немцы уже заняли Новороссийск, Нальчик, Майкоп, Моздок. Когда фронт вплотную подошел к Кавказским горам, наш запасной стрелковый полк влился в состав действующей армии. Попали мы в 58-ю армию, стали пополнением для какого-то стрелкового полка, меня назначили командиром роты противотанковых ружей в звании лейтенанта. Была поставлена задача остановить врага, а затем начать наступление, чтобы не дать противнику возможность перебросить войска на помощь частям 6-й немецкой армии, окруженным под Сталинградом. Надо сказать, что в моем подразделении не было опытных солдат и достаточной подготовки, ведь в ходе долгих оборонительных боев у нас произошли большие потери. Например, в моей роте оставалась только половина личного состава от положенного по штату. И поэтому мы начали наступать, не имея боеприпасов и вооружения в полном комплекте. Мой первый бой произошел около станицы Стодеревской, мы планировали двигаться к Моздоку. Поскольку у нас боеприпасов не имелось, не сделали даже минометного обстрела, так что мы начали продвижение на эту деревню без предварительной подготовки, но продвижению нашей пехоты сразу же стали мешать две немецкие огневые точки, которые метко били из дзотов. Мы частой и точной стрельбой из противотанковых ружей заставили врага замолчать, и наши подразделения стали продвигаться вперед, но немцы засекли те позиции, откуда мы подавили их дзоты. Вскоре по окопам противотанкистов враги открыли минометный огонь, и я был тяжело ранен в правую руку, и я вышел из строя.
После боя был направлен на излечение в госпиталь, расположенный в г. Тбилиси. Так закончился для меня первый наступательный бой. Пролечился до мая 1943-го года. После выздоровления был направлен в городской военкомат, который в это время активно вел обучение призывников до их мобилизации в армию. Но тамошние инструктора сами не знали, что делать с современными единицами стрелкового оружия, поэтому в Грузинской ССР решили провести всеобуч инструкторов военкоматов, на котором планировалось обучить их свободному владению новыми видами оружия, как их собирать и разбирать. Поэтому меня как в этом отношении грамотного оставили для обучения инструкторов. По сути дела, после выздоровления три месяца я снова занимался обучением. Потом заболел паратифом, месяц проболел и после выздоровления был направлен в запас офицерского состава Южного фронта, ставшего затем, с октября 1943-го года, 4-м Украинским фронтом. В начале ноября 1943-го года был направлен в 362-й стрелковый полк 315-й Мелитопольской стрелковой дивизии. Мы подошли к Перекопу. Нужно сказать, что там уже сражались части 19-го танкового корпуса, танкисты были там заблокированы, но потом мы подошли и пробились к нашим ребятам. Но дальше сходу продвигаться в Крым не стали, потому что в то время начались бои по освобождению правобережной Украинской ССР, туда направляли основные резервы, а мы понесли большие потери в боях за Мелитополь. Так что решили сразу в Крым не вклиниваться, тут были сосредоточены большие силы врага. Остановились перед Перекопом, точнее, мы стояли на левом фланге Турецкого вала, и заняли оборонительные позиции. И вот мы все время с ноября 143-го года до апреля 1944-го года провели на этих позициях в землянках и окопах. Намечали наступление на конец марта 1944-го, мы собирались атаковать врага примерно в одно время с наступлением наших войск на одесском направлении. Но за несколько дней до начала запланированной атаки выпал огромнейший снег, который завалил все окопы, и наши, и немецкие. Самих нас засыпало в окопах, и поэтому наступление было отложено, ведь грузовики ЗИС-5 по такой погоде не могли подвозить ни боеприпасы, ни продовольствие. Хорошо помню, как утром мы откапывались. На соседней позиции какой-то, по всей видимости, отважный солдат, вылез из окопа на бруствер, с криком «мать-перемать», и начал откапываться саперной лопаткой. Немцы не стреляют, смотрим, со стороны противника один вылез и тоже откапывается, наши смотрят на него, и мы не открываем огонь. Образовалось временное перемирие. А когда откопались, опять началась охота друг за другом, и наши и немецкие снайперы на передовой четко работали.
Курсант Краснодарского пехотного училища Самсонов Н. И. (слева) с сослуживцем. Краснодар, 1941-й год |
Утром 8 апреля 1944-го года началась сильнейшая артиллерийская подготовка, продолжавшаяся свыше двух часов. Без такой огневой подготовки невозможно было бы взять позиции врага. Наша задача заключалась в том, что оттеснить противника влево к Сивашу и окружить там немецкие войска. Бои шли тяжелейшие, каждый метр был укреплен, можно нарваться и на минное поле, и на проволочные заграждения, и на противотанковые рвы. Не зря немецкие военнопленные, которых я видел в штабе полка еще до начала наступления, с уверенностью заявляли: «Мы создали на Перекопе такую систему обороны, что ее никто не прорвет, какой бы сильной ни была Красная Армия и ее солдаты Мы все равно всех перемелем». Я как командир роты координировал стрельбу противотанковых ружей, давал данные на подавление огневых пулеметных точек противника. Потом появилась какая-то немецкая командная бронированная машина, и мы ее подбили. В роте после двух дней борьбы с врагом остался один взвод. За эти бои меня наградили Орденом Красной Звезды.
После трехдневных напряженных атак мы прорвали оборону противника, и вышли южнее Сиваша. Немцы пытались контратаковать, но им не удалось заставить нас отступить. Двинулись следом за противником, враг попытался закрепиться на Ишуньских позициях, но наши подразделения прорвали оборону, и в то же время 19-й танковый корпус, наступавший с Сивашского плацдарма, вышел на оперативный простор и устремился на город Джанкой. Немцы могли попасть в котел, поэтому уже 11 апреля 1944-го года они начали поспешно отступать на юг в сторону Симферополя, а затем к Севастополю. И вот мы с 11 апреля стали их преследовать, враги настолько поспешно отступали, что даже не смогли организовать заградительных боев. Так что уже 14 апреля мы освободили Бахчисарай. А двигались пешком. Топали в день почти по 70 километров, все время шли практически без перерывов и привалов, да еще и кусок ночного времени прихватывали. Некоторые солдаты, шедшие с краю, прямо на марше засыпали, тогда их переводили в середину шеренги, впереди двигалось боевое охранение, и мы, не переставая, преследовали врага. Но немцы удирали дальше, первые оборонительные бои они начали только под Севастополем. Мы наступали от Бахчисарая вдоль реки Бельбек и двигались к Мекензиевым горам. На это нам потребовались сутки, и уже 15 апреля 1944-го года мы были у внешнего оборонительного пояса Севастополя. Штаб 362-го стрелкового полка находился на станции Бельбек. Началась подготовка к боям за Севастополь. И вплоть по 5 мая 1944-го года мы готовились к атаке.
Дело в том, что главный удар намечался в районе Сапун-горы, а наша 315-я Мелитопольская стрелковая дивизия, ставшая в апреле Краснознаменной, начала наступление раньше других частей. Для чего? Для того, чтобы заставить немцев перебросить силы на наш фланг, и противник действительно подумал, что именно на нашем участке будет нанесен основной удар, что казалось более логичным, чем атаковать гораздо более укрепленную Сапун-гору. Мы с ожесточенными боями продвигались вперед, подошли к станции Мекензиевы горы, и 9 мая наш 362-й стрелковый полк вышел на Северную сторону Севастополя. После этого серьезного сопротивления противник не оказывал, они отступили на мыс Херсонес. Перед нами предстал разрушенный город. По сути дела, в Севастополе не было ни единого целого дома – они были или полностью разрушены, или половина здания разрушены или, по крайней мере, сгорела крыша и выбиты окна. Такую картину печальную картину представлял собой Севастополь. После 9 мая 1944-го года немцы попытались вывезти свои разбитые войска с мыса Херсонес на кораблях, но наша дивизионная артиллерия метко била по ним. 12 мая Крым был окончательно освобожден от оккупантов.
Наша 315-я Мелитопольская краснознаменная ордена Суворова стрелковая дивизия потеряла в боях за Крым половину личного состава. Под Севастополем погиб мой лучший друг, командир роты автоматчиков, капитан Саша Копылов, я прошел с ним многие боевые дороги, он выжил на Перекопском валу, мы с ним мечтали дойти до Берлина. Сашина рота, находясь в авангарде полка, преследуя противника, ворвалась в первые траншеи врага. И мой боевой товарищ, как и большинство личного состава роты автоматчиков, погиб в бою, его тела так и не нашли. Мне до сих пор вспоминаются слова из письма его девушки, которое полевая почта доставила через день после гибели моего друга: «Милый, милый мой! Где ты, куда тебя забросила война?»
Так что нам и повезло, и не повезло. Из-за понесенных потерь нашу дивизию оставили на охрану побережья Крыма, чтобы немец или турок не мог высадить десант. С одной стороны, большое горе, ведь мы потеряли многих боевых друзей, с другой – оказались в более безопасном положении, чем на фронте, ведь до мая 1945-го дислоцировались в Крыму. Наш 362-й стрелковый полк охранял побережье в районе Судака, Феодосии и Керчи. Так вот, 18 мая 1944-го года крымских татар депортировали из полуострова. Все проходило достаточно мирно, депортируемым давали время, чтобы они успели собрать свои манатки, взять с собой до 50 килограмм на человека. На дом, корову и овечек составлялся акт, определялась стоимость имущества, и выдавалось специальное свидетельство. После этого крымских татар грузили в грузовики и отправляли в сторону железнодорожных вокзалов. У нас была задача по охране побережья, поэтому мы непосредственного участия в депортации не принимали, этим занимались войска НКВД. Сейчас говорят, что депортация была бесчеловечным действием, но в то время оставалась опасность войны с Турцией, и эти ребята, крымские татары, всегда могли пойти в лес, где стать пятой колонной, помощниками Турции. Еще шли бои с немцами, неизвестно, как сложится дальше, противник мог высадить десант в Крыму, война есть война. Если бы мы оставили татар на месте, была бы угроза появления диверсионных отрядов в крымских горах, выходы и проходы в которых они прекрасно знали. Пришлось бы держать на полуострове не одну дивизию, а эти дополнительные силы были нужны на фронте. Мое мнение – с военной точки зрения депортация была оправданной мерой.
- Как кормили в войсках?
- Кормили так, чтобы мы не умерли с голоду, ведь страна попала в сложное положение, важнейшие зерновые районы, такие как Украинская ССР, Средняя Россия, Поволжье очутились под пятой немцев, так что нам пропитание давала в основном Сибирь. Большая помощь приходила со стороны Америки, их тушенка не раз нас спасала. А так перловая каша – это был основной продукт.
- Как мылись, стирались?
- На фронте были и вши, и грязь, ведь серьезные банные дни организовывали примерно раз в месяц, тогда же мы проходили через дезинфекционные камеры для белья. Но все равно насекомых и грязи на теле было предостаточно, воевали-то мы не в комфортных условиях.
- Женщины у вас в полку были?
- Были, относились к ним также ровно, как и к бойцам. Мы оберегали их, а они нас. В нашем 362-м стрелковом полку во взводе разведки была санинструктор, вместе с разведчиками спавшая в землянке или блиндаже. В 1943-1944-мх годах она зимовала с ними, отдельной комнаты для девушки не было, так что сам представляешь себе ее положение. Но мы женщин ценили и не трогали и, ведь они оберегали наши жизни на передовой.
- Какое отношение было в войсках к партии, Сталину?
- Мы знали, что коммунисты всегда находились в первых рядах при атаке, и к Сталину мы относились с большой любовью и уважением. И нам было за что любить свою Родину. Возьмите состояние страны при царе – что представлял собой мой родной хутор? Имелось примерно 800 дворов, но чтобы найти там образованного человека, это была серьезнейшая проблема. Люди были в подавляющем большинстве безграмотными, землю обрабатывали по старинке, крестьянский двор имел свой надел, но основной тягловой силой были лошади или в лучшем случае пара быков, а то зачастую бывало и так, что соседи складывались и запрягали в плуг коров, а это совсем не дело. Имели максимум однолемешный плуг, дома садились за мельничный жернов и просеивали зерно. Вот то, что мы имели при царе. А возьмите разруху после Гражданской войны, да еще и неурожай 1921-го года. Это сколько человеческих жизней ушло. Казалось бы, страна лежала в руинах. И уже к 1928-му году, как нам сообщали еще в школе, мы вышли по производству на уровень 1913-го года. В сельской местности стали появляться трактора, в 1937-м году у нас на хуторе заработал первый СХТЗ-НАТИ, которые выпускал Сталинградский тракторный завод им. Ф.Э. Дзержинского. Было введено обязательное семилетнее образование. Мы видели, как на глазах преображается страна, появлялись авиационные заводы. Это был период Сталина, и мы его любили за тот прогресс, который он организовал в стране.
Семья Самсоновых. Николай Иванович Самсонов (верхний ряд справа) в отпуске. Хутор Верхнечирский Ростовской области, 1945-й год |
- Каково было отношение в Красной Армии к крупным советским военачальникам?
- В нашей среде звучали имена и фамилии Константина Константиновича Рокоссовского и Георгия Константиновича Жукова. Ну, если и упоминали Семена Михайловича Буденного, то только вскользь. Мы знали, что ему в начале войны попытались дать командование фронтом, но он по своей подготовке и возрасту не смог обеспечить надлежащего руководства. Старые военачальники, герои Гражданской войны, уже не могли противостоять немцам, выросло новое поколение командиров. Звучали имена и фамилии Ивана Даниловича Черняховского и Николая Федоровича Ватутина. В нашем 362-м стрелковом полку командиром был полковник Передриенко, очень грамотный офицер. Он относился к солдатам с понимаем, не ставил себя выше подчиненных, был старшим товарищем, приказы которого являлись для нас беспрекословными, ты должен выполнить порученное несмотря ни на что.
- Какие противотанковые ружья были у вас на вооружении в роте?
- Противотанковые самозарядные ружья системы Симонова, имевшие постоянный магазин на пять патронов. Хорошие ружья, они на 500 метров били очень точно, и имели неплохую убойную силу. Мы использовали бронебойные патроны. На марше носили их на плече, не до того было, чтобы в обоз сдавать, да повозок и так не хватало, чтобы подвозить боеприпасы и продовольствие. Вообще же тылы часто отставали на марше, потому что наши ЗИС-5 имели малую проходимость, чуть только лужа, они уже не могли ее ни проехать, ни объехать. Вот американские «Стедебеккеры» были более проходимыми, так как имели полный привод.
- Как использовались ПТРС в бою?
- В основном мы подавляли пулеметные точки противника, а также ставили их на противотанковых опасных направлениях, но там уже стояли наши орудия, так что ружья были скорее моральной опорой пехоты.
- Что было самым страшным на войне?
- Не приведи Боже, мы потерпим поражение и не победим. В этом заключалось самое страшное, и мы не щадили себя, чтобы не дать возможность немцам осуществить свои планы. На том же Кавказе мы шли в атаку без всякой артиллерийской подготовки, показывали немцам, что у нас еще есть порох в пороховницах. И побеждали. С Россией воевать нельзя. Наполеон в 1812-м году сжег Москву, казалось бы, вот она, победа, но знаменитый Кутузов сохранил армию, заставил французов пойти вспять и, в конечном счете, наши войска заняли Париж. Это же повторилось и во время Великой Отечественной войны – немец подошел к Москве, Волге, предгорьям Кавказа, но в итоге мы оказались в Берлине. С Россией воевать нельзя.
- Как вы встретили 9 мая 1945-го года?
- Наверное, ту радость, которую мы испытали, трудно передать. В то время наша дивизия была на марше, после учений продвигались в сторону Севастополя, чтобы почтить память погибших при освобождении города между 9 и 12 маем. И тут пришло известие о том, что войне конец, мы давали салют из всех видов оружия, что было под рукой – автомат так автомат, винтовка так винтовка. У меня был друг капитан Митя Трифонов, командовавший химическими частями, и мы говорим ему: «Слушай, Митя, мы тут из автоматов палим, давай-ка используй свои запасы!» Тот дал команду зажечь дымовые шашки, наши кухни были в лощине, внизу все затянуло, так что 10 мая повара не могли найти свои котлы и не смогли приготовить пищу. Но это были мелочи, все радовались нашей Победе!
В заключении хотел бы прочитать свои стихи:
Мой возраст стал на линии огня.
Сегодня газету начинаешь читать с некролога.
Все меньше у меня – друзья уходят в мир иной.
Уходят и их жены, и остаются только те же телефоны и те же номера,
Но не голоса.
Чужая смерть страшна мне как своя, и распростясь у могилы с другом,
Как ни грешно, я думаю с испугом,
Что придет день, когда умру и я.
В конечном счете, смертно все, как смертны все планеты,
Как солнце через сотни миллиардов лет.
Есть в мире только вечность,
Но вечной жизни в митре нет.
Но пока я жив, я все-таки бессмертен,
Хотя бы уже тем, что не думаю о смерти.
Есть дочь, есть внук и внучка, есть правнучки, правнучки,
Есть мысль, есть слово у меня.
И возраст мой – на линии огня.
Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |