Я родился 17 апреля 1925 г. в с. Рашевка Гадячского района Полтавской области. Родители мои были крестьянами-середняками, правда, коровы у нас не было, а в 1932-1933 гг. начался голод. Мне было всего 7 лет, но я хорошо помню, что весной 1933 г. мы уже воспрянули немножко, потому что жили рядом с лесом, где можно было найти прошлогодние желуди и груши, мы все это собирали и ели. Кроме того, на весенних липах появились пупинки, зародыши, мы их также рвали и ели. Потом начала расти зеленая лапчатая трава, ее варили и кушали. Короче говоря, выжили. А мать работала в колхозе в то время, мы пошли колоски собирать, оставшиеся после уборки, и каждый насобирал себе сумочку, вдруг к нам подъехал бригадир верхом на лошади, нас, пацанов, кнутом отпорол, как следует, потом соскочил с коня, все колоски растрепал и разбросал. Надо сказать, что вскоре все наладилось, хотя смерти от голода в селе были, с других деревень приходили люди, приносили дорогие вещи и меняли на что угодно, только бы съестное, в основном, конечно, на картошку или хлеб. На всю жизнь мне запомнилось, как одна такая женщина сидела под забором, уже опухшая, да там и умерла.
В 1933 г. я поступил в школу, но учеников не кормили тогда, даже разговоров об этом не было, кроме того, мы тогда писали на газетах вместо тетрадей. Мы часто смотрели фильм "Чапаев", и не по одному разу, очень положительно относились к Чапаеву, он был настоящим героем для нас, я вообще любил смотреть военные фильмы. До войны я окончил полных 7 классов, пошел в восьмой и одновременно учился на первом курсе горного техникума в г. Красный Луч Луганской области. Только я окончил первый курс, как началась война, учеба на этом прекратилась.
В селе, куда я вернулся после первого курса на побывку, о войне никто не думал и не говорил. Я был на рыбалке в воскресенье, и вдруг вижу, как самолеты летят, смотрю, покружились над расположенным недалеко лугом и начали сбрасывать бомбы прямо по траве. Это были не немецкие, а наши самолеты, им надо было разгрузиться, как потом мы узнали, они вынужденно сбросили бомбы. Увидев такое дело, я прибежал домой, там говорят, что война началась, видно, по радио передали. Так мы и не порыбачили. Кстати, в небе над селом немецкие самолеты мы не видели, а вот наши отступающие войска проходили, они были окружены где-то впереди, на западе от села, выходили небольшими партиями по 2-3 или 5 человек. Жители, помню хорошо, их переодевали в гражданскую одежду и они продолжали путь к своим, потому что немцы уже отрезали дорогу, а вскоре начали проверять всех проходивших по ней. Делали следующим образом - стоит немецкая машина, солдаты выходят из окружения, их тут же разоружают и сажают в машину, потом куда-то увозили, я не видел, куда.
Немцы зашли в деревню так - мы как раз работали в поле, я помогал матери и отцу, в это время мы молотили хлеб, я стоял на соломе, куда меня поставили хоть немножко помогать вилами, я же пацан еще. И вдруг слышно, что где-то недалеко рвутся снаряды, тут старшие мужики говорят, что, мол, немцы приближаются, надо быстрей по домам. Мы бросили работу, запрягли всех лошадей в повозки и быстрей домой ринулись. Когда стемнело, стало слышно, что по дороге к селу движется немецкая колонна, а у нас были люди, записанные в партизанский отряд, один из них подполз к дороге, мы пацаны за ним сзади ползем, нам интересно, что же будет дальше. Он начал стрелять. Стрельнул раз, два, три, а мы смотрим, интересно. Как он выстрелил 3-4 раза, одна машина встала в сторону, видимо, попал в кого-то, не знаю. Вторая тоже в сторону, колонна начала разъезжаться, освобождать дорогу, одновременно немцы начали стрелять по поселку из пулеметов зажигательными пулями, вскоре загорелось несколько домов. Партизан в это время убежал. Потом немцы начали ходить по селу, и если кого живого поймают, то не церемонились, а сразу стреляли на месте, и ведь мирных жителей, там военных не было. Вот так. После этого случая в селе пошла настоящая ненависть к немцам, а село было большое, 1500 домов, 4 колхоза.
Старостой у нас в селе назначили какого-то человека, я его даже не помню, но в нашем районе старшим был бывший директор школы Боцула. Он поделил село на 10 дворов, и начал землю отмерять на каждую "десятку", так что обрабатывали землю по 10 человек. Когда в 1943 г. наши войска окончательно освободили деревню, то начали привлекать к ответственности тех жителей, кто помогал немцам, когда дело дошло до директора, то повесили его прямо в селе. Полицаем стал Целуйко Михаил с нашей улицы, он не был мобилизован в Красную Армию, хотя и был 1922 г. рождения, своеобразный человек, с какими-то странностями. Когда пришли немцы, он пошел в комендатуру и стал работать в жандармерии. Стал старшим полицаем, был им долго, а в 1942 г. где-то под Хорьковом прорвались наши войска и освободили нашу территорию. Представляете, так он сразу же записался в комсомольцы, мы все были в комсомоле, но он не был, а тут быстро записался. Проявлял такую активность, боялся, что за то, что он был полицаем, его станут преследовать. Но вскоре вернулись немцы, люди есть разные, не все хорошие, и продажные есть, кто-то немцам донес, что он был комсомольцем, тогда они всех арестовали, и меня в том числе, и в районный центр привезли в тюрьму. Так вот этот Михаил, когда его стали допрашивать, притворился невменяемым, но его все равно задержали, нас тогда разделили, большинство задержанных назначили отправить в Германию, а его посадить в КПЗ в жандармерии. Мы на его допросе не присутствовали, но в щелочку смотрели, что ж там Михаил, когда еще в тюрьме были. А он, когда немец вышел из комнаты, вытащил изо рта какую-то бумажку и читал ее, а что там было, мы не знаем. Короче говоря, он удрал, после мне рассказывал, что кто-то ему подсказал, мол, ищи, выход есть. Он осмотрел помещение, где его с еще одним человеком держали, а там была ляда открыта на чердак, так они вдвоем связали свои рубашки, один другого подсадил, после второй первого втащил, в итоге вылезли на крышу, с задней стороны дома спустились и так удрали. После побега Михаил он устроился священником в одном приходе в городке Лохвица. А потом, когда в 1943 г. окончательно пришли наши, то его забрали в армию, он получил ранение, медаль "За отвагу", вернулся в село и все хвастал, мол, он искупил свою вину, но все равно его забрали в КГБ, судили, и больше я его не видел. Самому же мне также удалось удрать из жандармерии, вернулся в село, вскоре пришли наши войска.
Освобождение деревни произошло в сентябре 1943 г., накануне вечером немцы начали эвакуировать жителей, но мы спрятались в лес, они в селе кричат об эвакуации, а мы, 4 семьи, пошли в лес. Там было глинище, где мы глину брали, оно заросло деревьями и, было не видно из села, что там делается, мы выкопали окоп и в нем сидели. Немцы окопались на взгорке около села, мы сидим в глинище и вдруг слышим слова "Первый взвод", оказывается, пришла наша разведка. Они нашли нас в окопе, отец говорит им, что мы мирные жители, ребята нам поверили и рассказали, что сейчас сделают разведку боем в нашем селе. Расспросили нас, где немцы находятся, после пошли к селу, там началась стрелянина, то и другое, мы ждем, вдруг немец в бинокль увидел окоп и из пулемета очередь как дал, после кричит: "Ком гер! Ком гер!" Отец немножко понимал по-немецки, говорит: "Нечего делать, надо идти, а то перестреляют нас!" Мы сперва хотели обойти глинище, но немец кричит, мол, идите прямо по нему, а то открою огонь, так мы еле выкарабкались, немец привел нас в штаб, смотрим, один убитый немец лежит, второй, вот и результаты разведки боем. Оказались мы в штабе, там другой немец сидит с большой кокардой, слышим, он приказывает, чтобы нас отвели в центр села в комендатуру, приставили двух немцев и повели нас туда. В это время наши уже были на подступах к селу, неожиданно дали сильный артогонь, и он как раз пришелся по тому месту, где нас вели, сопровождающие немцы от снарядов убегают, а мы кинулись в другую сторону, и ушли. Куда дальше? Решили пойти к моему дяде, у него был подвал хороший, прибежали туда, уже вечер, переночевали в подвале, а утром уже наши войска заняли деревню. И каких-то особых боев не было. А немцы ушли, их наши дальше добивали.
- На какие работы немцы мобилизовывали мирное население?
- Сам я зондерфюрера я не видел, мы в основном колхозные работы выполняли, кроме того, окопы и даже противотанковый ров копали. Зимой заставляли дороги от снега чистить, чтобы немецкие машины ходили, причем норму давали, не меньше чем по 20 метров на человека, а высота-то снега была по 1,5-2 метра! И стоял надзиратель, всегда из немцев, смотрел, как мы работаем. А так их частей в деревне не было, разве только при сельсовете, как раньше у нас была милиция, а у них считалась жандармерия, был отдел, в котором служило человек 5-6 немцев, не больше.
- Как-то новости о положении на фронте Вы в оккупации получали?
- Нет, немцы не рассказывали, партизаны что-то приносили, но все-таки люди относились к таким новостям с подозрением, все-таки неофициальная информация.
- Партизаны в округе действовали?
- А как же, были даже подпольщики в деревне, они в лесу сидели, к нам в область заходят Брянские леса, так что партизаны в лесу окопались, там были склады и они действовали в районе. По ночам в село за продовольствием приходили, проведывали семьи, ведь немцы по ночам не ходили, а были полицаи, с таким боталом, оно трещит, полицаи боялись и трясли его постоянно, сообщали всем, мол, мы тут, в том числе и партизанам. Немцы семьи партизан преследовали, некоторых забрали в неизвестном направлении, никто не знал куда, но часть наверняка расстреляли. Но у нас не было таких, кто пошел на сотрудничество с немцами в вопросе выдачи семей партизан. Раскулаченных вывезли из деревни, их не было, у них были другие места жительства - Север и Архангельск. Да и то сказать, даже раскулаченные по-разному к Советской власти относились, к примеру, у нас два брата жили зажиточно, были у них коровы и лошади, как их раскулачили, то на Север отправили, а я дружил с их детьми, мы были однолетки. Когда я демобилизовался, как раз один из них приехал в деревню погостить и попросил председателя колхоза в своем бывшем доме, который стал колхозным двором, организовать вечеринку для односельчан. Председатель разрешил, туда пришел один человек, принимавший активное участие в раскулачивании, он был такой пропойца, прокуренный и неграмотный, но его тоже пригласили. Приезжий рассказывает о себе и говорит, мол, где же Советская власть была раньше, надо было раньше семьи вывезти, чтобы он хвосты не крутил волам, оказалось, что он стал в Архангельске директором целлюлозно-бумажной фабрики, его брата тоже назначили директором завода, дети учатся в Москве в университете. Короче говоря, дорогу пробили себе. "А ты, Охрам Тарасович, каким был, таким и остался!" - показал он на участника раскулачивания, тот в ответ: "Да, Иван Семенович, да, Иван Семенович". Так и было.
После освобождения села начали мобилизовывать в армию мужчин 1923-1924 гг. рождения, я пошел добровольно, у меня мать так плакала за мной, но я сказал: "Все друзья уходят, и я пойду". Так что я пошел на сборный пункт, и нас в военкомат отвезли, но не в свой, а в полевой военкомат, расположенный в городе Драбов Полтавской области. Мы там побыли недели две, нас почему-то продержали в военкомате, потом посадили в эшелон и говорят, что не всех, но более грамотных людей отобрали на учебу. Сказали, что мы поедем в какое-то училище вглубь России, нас довезли до ст. Муром Владимирской области, мы там простояли два дня, снова нам говорят, мол, никакой учебы не будет, эшелон поворачивают на Смоленск, ну что ж, поехали на Смоленск.
Приезжаем в Москву, мы все еще были в гражданской одежде, при подъезде нас предупредили, что проезжаем столицу, если поезд остановится, чтобы никто не ходил в туалет под вагоны, Москва же! Стоим час, два, три, и тут часов в десять вечера начинается такой салют, салют, салют. Это было 7 ноября, оказалось, что салют давали в связи с освобождением Киева. Город наш! Дальше нас повезли в Смоленскую область в д. Воскресенье, где определили в лесу, предупредив, что мы сами будем строить для себя землянки. Это был 36-й запасной полк, там нас начали учить с утра до вечера. Я попал в лыжный батальон, лыжи как прицепят утром, только вечером их снимаем. Стоять было поначалу тяжело, потом ничего, привыкли, выдали маскхалаты. Кормили плохо, пусть и три раза, но никто не жаловался, в основном была капуста и картошка. Часто стреляли из длинных винтовок Мосина, давали по 10-12 патронов на стрельбище, за месяц мы были на стрельбище раз 10, преподавателями были офицеры, очень грамотные, конечно, в части была строгая дисциплина, но без нее в армии нельзя. Примерно через месяц нам говорят, что формируется маршевая рота, погрузили в поезд и поехали мы в Белоруссию, в г. Чаусы, но до самого города мы не доехали, потому что там все еще были немцы, наш эшелон встал около города недалеко от передовой. Я попал в 882-й стрелковый полк 290-й дивизии, меня назначили командиром направления связи в полку, другими словами я был телефонистом.
25 декабря 1943 г. полк пошел в разведку боем. Примерно за час до рассвета начала работать наша артиллерия, артподготовка длилась целый час, после этого наши передовые части пошли в наступление, форсировали р. Проню, это небольшая речка, где-то поделали самодельные плоты, а кто и вплавь переправился, где-то даже вброд переходили речку. Сопротивление было большое, но мы заняли три немецких траншеи, помогло то, что все были в маскхалатах, на фоне снега удобно было скрываться. С другой стороны, наступать было трудно, т.к. снега по колено. Немецкие позиции мы заняли быстро, на рассвете начали проверять окопы и траншеи, проводить зачистку, я заскочил в один блиндаж, там сидел немец, офицер, я на него автомат наставил и говорю: "Выходи!" Он вышел, такой здоровый, а я малый ростом, можно сказать, что я в армии вырос, а то был подросток, немец был намного больше меня. И вот когда я его вел, надо было перескочить через траншею, так он здоровый бык перескочил через нее, а я свалился в нее, он мне руку подает, я же ему кричу в ответ: "Стрелять буду!" Короче говоря, в итоге сам кое-как выкарабкался. И повел немца в штаб, который все еще располагался на исходных позициях, тут идут навстречу разведчики, спрашивают: "Ты куда его ведешь?" Как куда, надо же в штаб сдать пленного, но разведчики мне говорят: "Подожди-ка, сперва мы с ним поговорим!" И как начали бить пленного, разбили нос немцу и ушли. Я его повел дальше, привел в штабную землянку, там сидел начальник штаба: "О, ты где его взял?" Я рассказал, как в блиндаже дело получилось. "А что он весь в крови?" - поинтересовался начштаба. "Да разведчики его побили!" Ну ладно, оставил его тут, а сам по приказу начштаба стал налаживать связь.
Наш полк наступал до 2 часов дня, потом пошел дождь, намокли маскхалаты, тогда ребята начали разрывать и снимать их, чтобы свободней чувствовать. Примерно в три часа немцы пошли в контрнаступление, это был мой первый бой. Я сидел в землянке, когда мне ст. сержант сказал: "Порвало линию, видимо, перебило где-то, я сам пойду исправлять, так как у тебя пока опыта мало, ты сиди с телефоном, жди, я буду звонить". Хорошо, я сижу себе с телефоном, смотрю, заскакивает наши один офицер, автомат хватает и выскакивает, дело в том, что в землянке автоматы были сложены кучей. Ну ладно, мне он ничего не сказал, значит, так надо, я продолжаю сидеть у телефона. Потом заскакивает второй командир и кричит: "Ты чего тут сидишь, там немцы!" Я схватился, аппарат через плечо повесил, взял автомат и выскакиваю из землянки, действительно, смотрю, в 200 метрах от землянки идут цепью немцы и периодически стреляют. Что делать, побежали мы по направлению, куда большинство, туда и я иду. Потом пошли немецкие танки, такая сила, что мы попадали, а они прошли мимо и снегом от гусениц понакрывали нас. Но мы все равно отряхнулись, и побежали дальше. Знаете, в этом снегу было не холодно, а прямо жарко! Но люди не были как следует обучены, начали сбиваться в кучу, и немецкие танки били прямо в середину таких больших групп. На всю жизнь я запомнил, как танковые гусеницы наматывали человеческие кишки. И разбили наш полк там в пух и прах. А мы добрались до своих, попался командир части, выстроил кое-как спасшихся, ему нужны были связисты, он увидел телефон на мне, и сразу же приказал: "Отправляйся немедленно на исходные позиции!" Я пошел на исходные, откуда мы начали наступление после форсирования реки. В том бою в полку погибло очень много солдат, из 46 односельчан, кто вместе со мной попал в полк, после разведки боем осталось 10. Постепенно полк организовался, нам пришло пополнение, и всю зиму была активная оборона. Мы вели наблюдение, всегда держали границу начеку, к счастью, во время разведки боем мы все-таки форсировали реку, и закрепились уже не перед нею, а за ней.
Стычки во время обороны случались нечасто, и были довольно мелкими. Зато постоянно на передовой происходили перепалки между нами и немцами, передовые траншеи находились так близко друг к другу, что можно было кричать, и все слышно. Немцы все время агитировали нас в рупор, чтобы мы сдавались. Некоторые из наших солдат, видно, в плен попали, говорили в рупор, мол, такой-то Иванов из такой-то части, живет в плену хорошо, к нему прекрасно относятся и все такое. Дальше шли угрозы, что нас ожидает расправа, если мы не послушаемся, и не начнем массово сдаваться в плен и агитировать своих товарищей. Но у нас перебежчиков не было. Кроме того, немцы часто листовки разбрасывали, я читал, там все было то же самое, агитация на сдачу в плен. Так как я был в штабной землянке, то видел, как разведчики приводили к нам "языков", в плену немцы одно говорили: "Гитлер капут!" Причем все до одного. Конечно, выглядели они получше нашего брата, ведь немцы воевали на чужой территории, поэтому они грабили людей, в окопах на подушках спали и одеялами укрывались, а мы ничего такого не видели, сидели в окопах и мерзли. Но у нас была душа выносливее.
Оборона продолжалась до 25 июня 1944 г., когда наша часть наконец-то перешла в наступление. За пару дней до этого началось генеральное наступление наших войск, как я позже узнал, это была операция "Багратион". Мы пошли на Могилев, артподготовка началась за час или полтора до начала атаки и били изо всех видов орудий, правда, на нашем участке не было "Катюш", била в основном артиллерия, дальнобойная и средней дальности, а потом поднялись люди и пошли с криками "Ура!" Мы знали, что будет очень сильное и безвозвратное наступление, но честно признаюсь, такого мощного артогня у нас никто не ожидал. Немцы оставались в первой линии, но огонь по нашим войскам был слабый, чувствовалось, что кто живой остался, предпочитали выскочить из окопов и кричать "Гитлер капут!" чем сопротивляться. До Могилева мы форсировали р. Днепр, перед этим сказали, что в разведку пойдут 4 человека от нашего полка, которым будет присвоено звание Героя Советского Союза. Попала в группу и моя фамилия. Мы подготовили одну палатку, сделали деревянный каркас, на который натянули палатку, набили хвоей и вечером начали переправу на такой вот самодельной лодке. И вот 4 человека отправились на другой берег Днепра: 2 разведчика, я как связист и автоматчик Миргородский. Во время переправы один разведчик по фамилии Звягинцев оторвался от палатки, вода была не очень холодная, все-таки лето, но течение было очень быстрым, он плавать не умел и утонул. Гребли мы кто чем, кто заранее приготовил доску, кто руками, к счастью, немцы нас не заметили. Мы должны были разведать берег, я сообщил, что мы на том берегу по телефону, специально тянул за собой линию. Мне ответили: "Подтвердите ракетой!" Дали мы сигнал, в итоге выяснилось, что наши соседи раньше форсировали Днепр, поэтому немцы нас не заметили, а сосредоточились на соседях, которые вообще продвинулись дальше. Так что званий нам не присвоили.
Когда переправлялись основные силы нашей дивизии, то по ним не стреляли, и только когда мы прошли километров 30, тогда немцы начали обороняться, и завязались сильные бои на подступах к Могилеву, и в самом городе. Одна женщина-жительница города, забралась на крышу многоквартирного дома, рядом с которым стояла немецкая артиллерийская батарея, сильно нам досаждавшая, и лично корректировала огонь наших орудий, в итоге немцы были подавлены, и мы уничтожили батарею. Тактика по освобождению города была такая - последовательно выкуривали немцев из домов, превращенных в опорные пункты, но когда немцы убедились, что не могут сдержать Могилев, то начали массовое отступление, в сторону Минска, мы же начали их догонять.
Во время быстрого продвижения наши тылы немного отстали. Однажды я получил задание из штаба полка поехать вперед в деревню, где намечалось организовать отдых и обед, я ехал на велосипеде по тропинке вдоль опушки леса, слева тянулся кювет, с другой стороны справа была спелая рожь. Вдруг я увидел валяющуюся на земле немецкую пилотку, остановился и поднял ее, какой-то инстинкт подсказал мне, что надо посмотреть в кювет. Там я увидел лежащего немца, который не подавал признаков жизни. Но когда я сделал 2-3 шага назад, он напал на меня, пришлось бросить в него велосипедом. Пока он пытался остановить летящий велосипед, то упал, тогда я наставил на немца автомат и приказал ему лежать. Я немного говорил по-немецки и выяснил, что противник был ранен и брошен немцами, а во ржи скрываются остатки немецкого пехотного батальона. Я с нетерпением ожидал подхода своих, держа немца на прицеле. Минут через 15 на дороге появилась наша конная разведка, человек 8 или 10, впереди ехал начштаба полка майор Новогрудский, я передал пленного начштаба, и мы цепью пошли по ржи. Взяли человек 25-30 немцев с поднятыми руками. Это произошло сразу после освобождения Могилева.
Далее наш полк пошел в сторону Гродно, Минск остался в правой стороне, тут произошел еще один интересный случай. Мы наступали быстрей, чем отступали немцы, и однажды ночью наша штабная машина майора Новогрудского вырвалась вперед. Кроме майора, в ней был я, шофер, 2 разведчика. Дело в том, что из-за быстрого наступления, командование дивизии заранее назначало полковой НП в определенном населенном пункте, и чтобы успеть все подготовить, надо было ночью на штабной машине переехать туда. Но оказалось, что в этот день немцы еще не дошли к тому поселку, где мы уже должны были разместить свой НП! Ночью мы перепутали колонну и присоединились к немцам, проехали около километра и только тут заметили, что колонна не наша, по знакам определили, увидели немецкие кресты, один, второй. Тогда Новогрудский приказал развернуться и двигаться навстречу колонне, немцы заметили нас и начали стрелять, но было уже поздно и мы прорвались к своим. Они кричали что-то, но там разве разберешь, конечно, мы отстреливались, но не скажу, попали ли мы в кого-то, ведь стрельба была неприцельная.
Под Гродно были очень сильные бои. Мост через р. Неман был взорван, тогда с помощью разного подсобного материала и лодок местного населения, которые мы нашли рядом, привязанных рыбаками, полк переправился на ту сторону. Лодки были всякие, в том числе разбитые, но мы их подлатали. Лодки были небольшие, на 2-3 человека, не больше. Наш 882-й полк форсировал реку и занял маленький плацдарм в районе моста, правда, наша артиллерия осталась на том берегу. Ночью, как обычно в таких случаях, немцы предприняли контратаку и потеснили нас к реке. Конечно, досаждал артогонь, но особенно опасно было то, что немцы активно кидали гранаты, тогда я отступал, то не успел добежать до берега, немцы уже отрезали нас от основных частей. Так получилось, что у разбитого моста остались втроем я, радист и командир взвода автоматчиков, мы спрятались в укрытии под плитой взорванного моста. Вход туда был очень маленький, мы залезли с трудом, после чего связались со своими по рации и корректировали огонь артбатареи полка. Офицер корректировал огонь, но не давал координаты, а вызывал на себя. Дело в том, что мы сидели под плитой, на ней немцы поставили крупнокалиберный пулемет, практически нам на голову, и стреляли в сторону моста по отступающим. Но когда мы вызвали огонь, после нескольких залпов стрельба прекратилась. Пробыли мы в убежище более суток, пока через день на следующее утро нас не освободили наши наступающие бойцы. За свою находчивость я получил Орден Красной Звезды. В итоге в боях за Гродно мы уничтожили очень много немецких войск, в городе пробыли недели 2, и тут нам говорят, что наша часть направляется на Берлинское направление, нашей целью был Франкфурт-на-Одере, а дальше мы должны были наступать в сторону Берлина.
Но сначала нужно было пройти Польшу, тут немцы сильные бои нам устроили, потери в полку были, хотя и не такие сильные, как в Белоруссии, уже в то время артиллерия и вооружение у нас было сильнее, мы стали явно превосходить немцев. Однажды во время наступления мы заняли немецкие траншеи, впереди была расположена деревня, откуда немцы оказали сильное сопротивление, потом перешли в контратаку, и траншеи пришлось оставить. Во время перестрелки был убит замполит полка майор Цацкин, я видел место, где он погиб, почему запомнилась картина, как на бруствере лежало его тело, а вокруг были разбросаны злотые, которыми мы получали зарплату в Польше. Мы остановились на исходных рубежах, небольшая передышка, мы сидели в траншее, и я рассказал парторгу полка Хази-Охметову, что видел, где лежит тело майора. Он доложил в штаб полка, отправили партии разведчиков за телом, но никто не вернулся. Немцы их или в плен взяли, или перебили. Тогда мне дали двух разведчиков и еще двух солдат, после чего приказали вытащить тело майора. Я понял, что в лоб подобраться к траншеям не удастся, и вспомнил, что когда мы наступали, я видел, как танки шли правее от нас, там грунт был мягкий, и они продавили колею гусеницами, я повел разведчиков туда, так мы, скрываясь в колее, дошли до немецких траншей. Получилось так, что немцы еще эти траншеи не заняли, а наши отступили, так что траншеи пустовали, мы прошли вдоль них, и нашли тело Цацкина. Стянули в траншею, накинули на шею ремень и потащили, опять вернулись к колее, и начали тянуть, нас было шестеро, мы по очереди по двое по-пластунски тащили тело через нейтральную зону, и такая тяжесть была тянуть его, устал я страшно. Отдыхали, иначе было невозможно, решили сделать так: двое тянут, двое подталкивают, а двое отдыхают. Дотянули его к своим, страшно смотреть, у майора на голове об землю была вытерта вся кожа, даже был виден череп. Страшно. Под конец я так пить захотел, что думал, умру. Как дотянули, вижу, стоит станковый пулемет на бруствере, пулеметчик меня заметил и говорит: "Что, пить хочешь?" Я, конечно, ответил утвердительно. "Тогда ложись под кожух" - сказал пулеметчик. Я как лег, он открыл краник, вода была пусть и грязная, зато жажду у меня утолила.
В Польше мы брали крепость Осовец, тут немцы сильно оборонялись, за взятие крепости Сталин объявил благодарность всему личному составу полка. В итоге мы подошли к Франкфурту-на-Одере, но командование решило не идти в лоб, а обойти вдоль реки, чтобы дойти до Берлина, серьезных боев не было, но постоянно случались разные небольшие стычки. В одном из таких боев 13 марта 1945 г. в районе д. Айзенберг и взятия высоты 125,1 я вынес тяжело раненного командира роты связи, за что получил медаль "За Отвагу". Когда мы занимали высоту, пехота была впереди, я должен был вовремя предоставить связь, знаете, тут уже не считались, кто первым пойдет, кто последним, все рвались в бой, уже чувствовали конец войны. И вот мы попали под сильный немецкий обстрел, прямо под шестиствольный "Ванюшин" миномет. Мы сидели на танке, преодолевая низину перед высотой, а снаряды у этого миномета имели страшное реактивное действие, и как назло снаряд разорвался рядом с нами, там была большая воронка, наш танк попал в нее, передок там, а зад над воронкой висит. Командир роты связи капитан Киселев говорит мне: "Владимир, ты ранен!" А мне маленький осколок попал в голову и струйка крови пошла, он только сказал это, как танк пошел под воду, мы давай вытаскивать капитана, как вытащили, оказалось, что Киселев тоже ранен, капитан бледный-бледный, но чего-то соображает, только повторял: "Спасите меня! Спасите!" Рядом людей не было, все вперед пошли, тогда я его взял и начал тащить за руку, но тут немцы нас заметили и открыли пулеметный огонь. Приходилось залегать, капитан мне все повторял: "Не бросай меня!" Ну, кто же бросит, он же командир. Потом ребят увидел и попросил их позвать какую-нибудь телегу, ведь надо было транспортировать капитана до медсанбата, его туда привезли, там посмотрели и говорят, что надо срочно в глубокий тыл везти. И отправили его, после этого я с капитаном Киселевым не встречался. Так что вынес его, мне хотели дать Орден Славы за спасение командира, но спасибо и за медаль.
Когда советские части заняли Берлин, мы немного побыли в районе города, после снялись с места и пошли на Эльбу, тут уже встретились с американцами и англичанами, это было 6-7 мая. Американцы нас хорошо встречали, я не брал жвачку, но они всякие подарки давали, особенно губные гармошки, фотографировались, мы к ним тоже хорошо относились, и англичане и американцы считались союзными войсками. Когда нам сказали, что Победа, устроили целый праздник, после все солдаты и офицеры кричат: "Домой!" Мы прошли маршем от Эльбы до Могилева, почти в то место, откуда началось для нас генеральное наступление, операция "Багратион". Там я прослужил еще два года. Демобилизовался в 1947 г., вскоре окончил Харьковский политехнический институт, и начал работать.
- Как Вас встретили в деревне после демобилизации?
- Нас было в одном полку 46 человек односельчан, после первого боя осталось человек 10. Я помню, что один наш земляк работал поваром, когда наш полк разбили, то провели настоящую тотальную мобилизацию, всех поваров, связных и ординарцев мобилизовали на передовую. Он попал в связь, однажды с катушкой бежал, и мы попали под сильный артиллерийский обстрел, а он бежал впереди меня метрах в 20, представляете, прямое попадание в него. Разорвало на куски, осталось только окровавленное мясо от человека. Конечно, написали домой, что он пропал без вести. Когда я демобилизовался в 1947 г., то ко мне пришла его жена, говорит: "Скажи мне правду, вы вместе служили, ждать мне Алексея или нет, потому что у меня трое детей, может, я свою жизнь еще успею устроить". Я ответил: "Катя, не жди, Алексея нет". Она мне была очень благодарна, что я ей сказал правду. Вот так встретили, а вообще в тот день, когда я приехал, можно сказать, что дверь не закрывалась, все шли и спрашивали о судьбе односельчан.
- Как часто обрывались линии связи?
- Не скажу, что совсем уж часто, но было такое. Однажды произошло так, что порвало линию, я сам пошел исправлять, взял в руки провод, иду и ищу порыв, смотрю, линия шла через трассу, там нашу линию держит немец, я начал ему кричать, думал, обознался, может, свой. Он в ответ сразу начал из автомата стрелять, я тоже очередь даю, он падает, подхожу ближе. Лежит здоровенный немец, убит. А были случаи, но не со мной, что линию взял и пошел, а немец линию нашел и к себе в траншею или окоп отвел, связист бежит прямо к нему, он раз парня за шкирку и "языка" к немцам потащил.
- Сталкивались ли Вы со случаями, когда немцы подсоединялись к нашей линии?
- А как же, такое регулярно случалось, распознаем только тогда, когда слышим разговор, раз немецкая речь, значит, подключились. Тогда уже идешь проверять.
- Как бы Вы оценили надежность наших телефонных аппаратов?
- Хорошие, помех не было. Даже на расстоянии в километр, когда на отдыхе стоим, на фронте же не больше 200-500 метров было, и все равно хорошо работали. А вообще мы старались натягивать колючую проволоку, по ней было лучше всего разговаривать, меньше всего помех.
- Чем Вы были вооружены?
- Автомат ППШ, потом ППС, первый удобнее, потому что у него в диске много патронов, спокойно стреляешь без перезарядки, зато ППС скорострельный. И немецкое оружие подбирали, автоматы и пистолеты, вот последний их автомат образца 1944 г. с немного изогнутым рожком был очень хороший, а также пистолеты, особенно "Вальтер".
- Какое отношение в войсках было к партии, Сталину?
- Очень хорошее, в атаке все действительно кричали: "За Родину! За Сталина!" Я даже когда в землянке, такие крики слышал, это был лозунг, и никто никогда не говорил ничего плохого о правительстве.
- Как Вы поступали с пленными?
- Отправляли в тыл, а как там с ними разговаривали, я не знаю. К немцам же я хорошо не относился, как к врагам
- Случаи самострелов среди пополнения были?
- Всего один, узбек прострелил себе руку в ладонь и кричит, мол, немец ему попал сюда. Но сразу определили, что это самострел, все было горелое на ладони.
- Посылали посылки домой из Германии?
- Нет, я не посылал, хотя и разрешали.
- Как складывались взаимоотношения с мирным населением в Польше и Германии?
- Хорошо, я не знаю, за все время, что я прослужил, чтобы наши солдаты кого-то обижали или расстреливали. Хотя были случаи, что молодые хлопцы знакомились с немкой, но немцам постоянно пропагандировали, мол, если что случится, сразу же жалуйтесь в комендатуру, так они четко бегали, чуть что. Даже были такие случаи, что солдаты идут к ним в деревню, а немцы заранее уже посылают докладывать в комендатуру. Сразу же приезжает машина оттуда, тогда немцы сразу: "Русский солдат гут! Гут!" Мы действительно ничего плохого не делали. Но и радушия между нами, конечно же, не было, а вот белорусы нас встречали очень хорошо, великолепно, они до сих пор меня в письмах поздравляют с Победой.
- Что было самым страшным на фронте?
- Ничего. В первый бой было не страшновато идти, наоборот, когда мы пошли в темноте вперед, перед нами разрываются термические снаряды, казалось, что это как будто в кино попал, нам было даже интересно смотреть. Но знаете, я о своей жизни как-то не думал, только о том, что меня не убьют, ведь, сколько мое тело занимает пространства, пуля что, обязательно сюда должна лететь?!
- Самое опасное немецкое оружие?
- Шестиствольные минометы "Ванюши", вот их все боялись.
- Как мылись, стирались?
- Как только выберется момент, что отдых впереди ждет, если есть речка, сразу туда, там же и моемся и стираем, зимой мы стояли в обороне в основном, тогда устраивали бочки специальные для прожарки. А так вши постоянно заедали.
- Как кормили?
- Сухпаек выдавался только офицерам, но нас кормили неплохо, вы знаете, когда мы оказались в маршевой роте, то больше всего радовались уже побывавшие на фронте, они знали, что раз нас отправили на фронт, то кормежка станет хорошая. Нам тогда выдали паек на 10 дней, сухари, сахар, консервы, все было, кушали вот так.
- Как хоронили наших убитых?
- Если массово побили, то братские могилы, одиночки - в могилах, но этим занимались не мы, а похоронные, т.е. правильнее сказать они назывались "трофейные команды".
- Женщины у Вас в части были?
- А как же, мы относились к ним очень хорошо, связиста Калмыкова в нашем полку была, вышла замуж за офицера, и по сей день они живут вместе.
- Были ли Вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?
- Обязательно, все были убеждены, только не знали, когда же война закончится.
- Получали солдаты какие-либо деньги на руки?
- Да, получали, когда мы в Польше стояли, то нам платили злотыми, в Белоруссии же рублями, мало, но все-таки регулярно.
- С власовцами столкнуться довелось?
- Только один раз, я видел, как разговаривал с одним таким подполковник, он его застрелил, парень был из Ивановской области, так он землю горстями ел, чтобы не стреляли, но все равно его убили. Также мне рассказывали, что в нашем полку солдатам пришлось столкнуться с власовцами в одном бою, так один из них сильно убивал наших, и не сдавался, гад, даже когда к нему подобрались, он одного солдата прикладом ударил, но не видел, что сзади еще наш подкрался с автоматом, он его и убил. А тот, кого власовец прикладом стукнул, в итоге остался жив.
- Ваше отношение к замполитам?
- Нормальное, они свою работу делали, Цацкин был нормальным человеком, хотя я с ним мало встречался, но он был бесконфликтный мужик. И смершевец у нас в полку был, но с ним я не пересекался.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
