Стяжкин Степан Александрович

А. Б.: Степан Александрович, скажите, пожалуйста, когда и где Вы родились?

С. А. С.: Я родился здесь, село Бурмакино, Вятской тогда губернии, в 1923 году 3 апреля.

А. Б.: Расскажите, как Ваша семья жила до войны?

С. А. С.: Когда я родился, меня вскоре увезли из родных мест. Родители переехали в г. Свердловск, так как мать была больна. И отцу сказали - надо её увозить из деревни, потому что в деревне для неё работа была непосильная. В Свердловске мы жили до 1930 г. В 30 году когда пошла коллективизация и стало очень дорого жить - семья была большая, 7 человек. Вот переехали сюда в г. Вятка, как тогда называлось в 30 г.

И меня определили учиться в 9-ую начальную школу; сейчас это православное училище или как оно называется, я не знаю. Там на Степана Халтурина, рядом с Предтеченской церковью. Это здание построил архитектор Чарушин - здесь недавно я услышал, что он архитектор. Потому что тут его недалёко дом, всего метров 50. Это мы знали.

Семья: отец работал, мама была домохозяйка, воспитывала нас, детей. Отец работал кузнецом до 40 года. Там заболел и умер в этом же году. На руках у матери осталось четверо детей. Старший брат, закончив институт, жил своей отдельной семьёй. Четверо нас: я и ещё брат, и 2 сестры, но они были ещё маленькие. В 39 году мать сказала: «Надо устраиваться куда-то учеником работать». И устроила меня в «Водоканалтрест», там были мастерские по ремонту водомеров - были такие приборы. И одновременно я учился в школе рабочей молодёжи.

7 классов я закончил в школе № 17 им. Пушкина. Это по ул. Свободы, между ул. Энгельса и Ст. Халтурина - сейчас там какое-то училище, говорят. А потом школу рабочей молодёжи.

В 41 году мы с ребятами, - нас было 5 человек друзей, - в выходной день 22 июня поехали в Заречный парк. Тогда весь город выезжал туда, на пароме и пароходы ходили, перевозили. Там погуляли и поиграли в мяч, а потом сели отдыхать. Купили бутылки ситро, на большее у нас денег не было. Даже на пиво, да и не пили мы пиво. Вдруг милиционер подходит и говорит: «Ребята, война началась»!

(голос дрожит)

А. Б.: А тогда в Кирове что-то знали о приближающейся войне?

С. А. С.: Нет. Были такие здесь учения противовоздушной обороны. Стояли большие громкоговорители, и объявили: «Воздушная тревога! Воздушная тревога»! Как сейчас помню - на перекрёстке Ленина и Московской машина со счетверённым пулемётом, самолёт «кукурузник». Якобы по нему холостыми стрелять - нам интересно было.

А так вообще газеты были. Что в газете печатали, то и читали.

А. Б.: В своей среде какие мысли, настроения на этот счёт были?

С. А. С.: Надо Вам сказать, мы просмотрели фильм «Киевские военные маневры». Он не художественный, а киножурнал. Там было показано как надо воевать, наступать, какая у нас техника. И потом все эти патриотические фильмы «Чапаев», «Щорс» и ещё другие до этого шли фильмы.

А потом в 41 году в газетах появилось сообщение о том, что с Германией заключён мир. Когда наши, закончив финскую войну в 40 году, и про наши войска писали в газетах. Наши освободили братские народы в Западной Украине и Белоруссии, Эстонию, Латвию и Литву, вышли к границе с Пруссией. У нас такое - войны никакой. Вот будет нам 20 лет, и нас возьмут в армию. А тут объявили войну.

А. Б.: К 22 июня вы закончили ШРМ?

С. А. С.: Нет, я ещё учился.

А. Б.: Тогда Вас призвали или Вы добровольцем ушли на фронт?

С. А. С.: Когда началась война, мы все 5 человек пошли в военкоматы и подали заявление о том, чтобы нас послали на фронт воевать с немцами. Как может без нас закончиться война? Нас оттуда, как сказать, отфутболили, сказали: «Идите, учитесь или работайте. Когда надо, мы вас призовём».

11 сентября я был на работе, вдруг приходит женщина, говорит: «Степан, давай иди в бухгалтерию, получай расчёт. Вот тебе повестка, завтра на комиссию». Я пришёл домой, матери показал, она заплакала у меня. А брат старший уже был на фронте. Он был ветеринаром, закончил Кировский ветеринарный институт. И он уже был в армии главврач ветеринарный. Он писал нам всем письма с фронта.

С матерью мы пошли на комиссию, которая была в школе № 10 им. Тургенева - находится напротив Госбанка на ул. Дрелевского. Там приходишь, раздеваешься, спрашивают - есть ли какие претензии, чем болен, здоров. Потом мы посидели в зале, вышел командир и говорит: «Завтра к 10 утра сюда же с вещами. Ну что, возьмите полотенце, мыло. Кто бреется - прибор для бритья».

А. Б.: Степан Александрович, как Вы помните в той партии призванных какой состав был по возрасту?

С. А. С.: Состав был так: 22-ой год, даже 1918 год был, и чуть постарше, но в основном был 22, 23 и 24-ый. Но немного было 24-го. Мы пришли туда, вот нас построили, пешим строем на вокзал в вагоны и привезли в г. Слободской. А из Слободского почему-то пешком пришли в Вахруши, и там стал формироваться лыжный полк - так нам объявили. 283-ий запасной лыжный полк - и мы переехали на обучение и жильё в село Волково. Это от Боровицы недалеко, от посёлка Вахруши километров 7 будет.

Там в церкви были построены нары и двухэтажные и четырёхэтажные - там жили. Разбили по взводам. Я, как сейчас помню, был в 4 взводе, 1 отделение. С ребятами мы встречались, посидишь за этим столом: «Ты помнишь? Ты помнишь»? Вот всё же остаётся.

А. Б.: А среди однополчан в запасном полку были вятские или из других областей тоже?

С. А. С.: Нет, в основном это были, я скажу так Вам приблизительно, призваны Слободской район, Юрьянский, Халтуринский, Медянский и из Нагорского района ребята. Все были комсомольцы. 7 ноября 41 года мы приняли присягу - раньше были сельсоветы. В сельсовете был штаб - вот туда приходишь, тебе дают книжечку, винтовку. С винтовкой ты читаешь эту присягу, и расписываешься на листке присяги, что я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик и так далее.

Присягу мы приняли, было ещё 2-3 учения, ночью всех поднимают и говорят мыться в бане. Вокруг села Волково в деревнях арендовали все бани, туда выделили людей для топки. Бани по-чёрному в деревне в основном. Там вымылись, получили обмундирование. А до этого мы были всё в своём - и учение всё проходили.

А накануне перед отправкой на фронт приезжала ко мне мама. Тут была, видимо, сторожка, помещение для сторожа. Командира взвода я попросил, - он познакомился с ней. Он тоже вятский, преподаватель в Вожгалах был, не помню какой язык. Командир роты был тоже из Вожгал. И другие командиры взводов все в основном были преподаватели, директоры маслозаводов. Но кадровых почти не было; ну, может и был командир батальона. Мы же его не видели, не знали. Мы знали только свой взвод, и всё. Своё отделение.

А. Б.: Получается, Вы месяца 2 занимались в полку?

С. А. С.: Сентябрь, октябрь и половина ноября.

А. Б.: За это время Вы чему научились из солдатского дела?

С. А. С.: Мы научились - ну, строевая, ходьба на лыжах. Инструктор был по лыжам, как сейчас помню, Саша Першин, - потом уже в Кирове здесь мы с ним встречались. На лыжах учил - как надо ходить.

А. Б.: Марш-броски у вас на лыжах были?

С. А. С.: Нет, марш-бросков не было. А так где-то километров 5. 2,5 туда, да 2,5 обратно. Питание, конечно, нельзя сказать, что было на высоком уровне. Галушки, из муки такие - раскатывается лента, режется, в воду подсолёную, - и всё. Тут жир, не помню.

А. Б.: А хлеба сколько давали?

С. А. С.: Ну, хлеба я не помню сколько давали. Очень мало хлеба. Голод ощущали. Ну, там привозили деревенским, приезжали родители-то - привозили в мешках-то им еду. А были молодцы такие, которые раз, - и все эти мешочки перекочёвывали в другое место.

(смеётся)

А. Б.: Стрелять вы как умели? В вашем взводе?

С. А. С.: Стрельбище было в Вахрушах. Стреляли в начале из винтовки, давали 1 патрон. 1 винтовка на взвод. А потом пулемёт Дегтярёва - 2 выстрела из Дегтярёва, и всё. Одиночными. Ну, время тяжёлое, видимо, не хватало.

А. Б.: А «Максимов» не было?

С. А. С.: Нет, «Максимов» не было у нас.

А. Б.: ПТР?

С. А. С.: Нет. ПТР появились позднее.

А. Б.: Гранаты изучали?

С. А. С.: Да, гранаты мы изучали: РГД-34, Ф-1 и противотанковую гранату. Вес её сейчас помню - 930 г., - противотанковая граната с чехлом.

А. Б.: Во взводе все умели обращаться с ними, метать?

С. А. С.: Все.

А. Б.: Тактике Вас учили?

С. А. С.: Ну что тактике? Команда «Воздух», рыли окопы, брали высоту. На высоте один взвод обороняется, другой наступает.

А. Б.: Рукопашная?

С. А. С.: Да нет, какая там ... Все свои ребята - что там рукопашная?

(улыбается)

А. Б.: Естественно, никакой обкатки танками не было?

С. А. С.: Нет, какие тут танки? Никаких танков здесь уже не было. А так вот - только «Воздух»! Ты должен ложиться. По команде «Танки слева! Танки справа»! Там канавы шли слева и справа, в этих канавах ... У нас были гранаты, мы сделали из дерева, и винтовки были сделаны из дерева. Идёшь с занятий, и отделённый говорит: «Запевай»!

(усмехается)

А. Б.: Какая у вас песня была во взводе?

С. А. С.: «Вставай, страна огромная»!

А. Б.: С какими чувствами Вы на фронт поехали?

С. А. С.: С хорошими, надо прямо сказать. Не плача. Что мы едем воевать, бить немцев, больше ничего у нас не было.

А. Б.: Вам что-то сказали командиры, политработники?

С. А. С.: Да, нам сказали. У нас политработник, помню его фамилию, Герасимов. Он был старший политрук, у него была одна «шпала» в петлице.

(показывает рукой с левой стороны ворота место петлицы)

Когда нас после бани одели, нам принесли бачки, мы поели. Команда: «Выходи! Строиться»! Построились, привезли лыжи, сказали: «Разбирай»! Ну, кто что. Я измерил вот так вот.

(вытягивает руку вверх, показывая как измерял длину лыж)

Так учил нас инструктор. Эти лыжи толстые, как доска, тяжёлые. Ну, разобрали, построились, и где-то часов в 6 утра, или в 5, еще не рассветало, - мы пошли в сторону города Кирова. Дошли до Макарья, вот здесь. Нас всех остановили и сказали: «По домам»! И нас всех разместили по домам дожидаться темноты, чтобы в город войти в тёмное время. Видимо, секрет был.

И вот часа в 4, начало сереть - привели на станцию Киров-1, выдали ещё запасное бельё, валенки, шапки, маскхалаты. Маскхалаты выдали всем. И в вагоны, и нас помчали. Привезли нас в город Владимир очень быстро, почти везде без остановок. Мне один железнодорожник потом в Кирове рассказывал, что они тогда гнали поезда без остановок, только бригады паровозные менялись.

Во Владимире к вагонам подъехала кухня, нас накормили гречневой кашей с мясом. И получать оружие пошли там. Пакгаузы такие - вот мне вручили пулемёт Дегтярёва, автомат, а вторым номером назначили ко мне ... Тоже наш, кировский, Михаил Кропачев. Вот ему 4 коробки с дисками. Погрузились в вагоны, и утром мы были уже в городе Дмитров. Мы узнали это у железнодорожников, когда выгружались.

Построились, и надо со станции выходить на главную улицу. Я повернулся, посмотрел - магазин с вывеской «Хлеб», - стоят 4 женщины, дети. И смотрят с таким удивлением на нас! Что это за такое войско идёт? Что они могут? А ещё перед этим, на Московской окружной дороге, железнодорожник шёл и спрашивает.

- Вы это куда едете?

- Воевать!

- Что от вас толку?! Мальчишки! Есть у вас закурить?

- Есть! Пожалуйста. - пачку махорки ему дали.

- Ой, спасибо, спасибо.

А. Б.: У Вас во взводе кто-нибудь курил?

С. А. С.: Все курили. Нет. Вот у меня товарищ Митя Урванцев только не курил. Он из Вожгальского района.

А. Б.: После Владимира у вас состав взвода и батальона не поменялся?

С. А. С.: Нет. Про другие взводы и роты я не могу сказать. Только свой взвод знаю, его командира и командира роты. Командир взвода был Лямин, учитель Вожгальской школы. Командир роты Рякин. Помню, что командиром 3 взвода был директор маслодельного завода Перфирьев. Эту фамилию я запомнил, потому что я знал одну женщину с такой же фамилией. Все командиры погибли под Старой Руссой.

В Дмитрове мы перешли через канал Москва-Волга. Там такая возвышенность, приказали окапываться. Нам уже выдали противогазы, сапёрные лопатки, кайло - это всё на взвод.

А. Б.: Когда Вы узнали, что попали в 50-ую стрелковую бригаду?

С. А. С.: В ноябре. Узнали не во Владимире. Мы были 7-ым отдельным комсомольским лыжным батальоном. Под Дмитров мы попали, может, числах в двадцатых ноября. Думаю, что немец уже перешёл канал Москва - Волга. Где-то не знаю шлюз 13 или 17.

Не успели мы окопаться как приказали строиться, вещи забрать. Мы ничего не поели, голодные идём. Нам выдали, конечно, - такие буханочки были девятьсотграммовые. Белый-белый такой хлеб выдали, сахарный песок, табак. Котелок, ложка у нас уже были, выдали во Владимире.

Идём вперёд, устали, еле ноги волочим. Ночь. Догоняет нас какая-то легковая машина, выходит командир в белом полушубке, на нём такая шапка каракулевая: «Ребятки, ребятки! Давайте побыстрее! Давайте побыстрее»! Кто-то сказал, что мы так выдохлись, даже покурить не можем. Он адъютанта просит принести папирос «Казбек». Так раскрыл пачку, и раз - пачки нет. Кто мог 2 папироски взять, кто 3 - за ухо, ещё куда.

Командир роты, политрук подают команду: «Бегом»! А мы бежать не можем, эти лыжи тяжёлые, противогаз, лопата, вещмешок. А в вещмешке патронов 500 штук, да пулемёт Дегтярёва. Потом гранаты выдали: одна противотанковая граната, 2 гранаты РГД и 4 Ф-1.

Ну что? Не помню сейчас какое село - сказали занять оборону. Помню - из школы парты вытащили, заняли. Снова приказ: «Вперёд»! И после этого приказа мы были включены в состав 50-ой стрелковой бригады.

А всё - трассирующие, обстрел идёт, - только и слышно, как пчёлы гудят. Мы прошли километра 4, наверное, в обход. В лес зашли тёмный такой, сосновый. Зима, конец ноября. Отделённый говорит, что нам дано задание - вон, деревня Перемилово называется, - взять 2 дома. Что ж мы приготовились. А тут был, видимо, кирпичный завод, потому что много было выкопано ям. Из них брали что-то. Из леса когда пошли, ступаем, а там что-то мягкое. А потом смотрим, - снежок-то сдуло, - на рукавах у них пришиты якорьки. Видимо, морская пехота. Вот тут уже стало не до геройства. Что вот ребятки попали в такое положение, тут встретили. Нам - вперёд, выбить немцев из этой деревни Перемилово.

Пока целый батальон передвигался, миномётчики обстреливали наши. И вдруг выходят 2 танка. Тут стало страшно. Куда? Что там одна граната? А потом вдруг слышим обстреливают эти танки, слышен гул орудий, близкий очень. А потом оказывается - это бронепоезд подошёл. Немец ушёл, мы заняли оборону на Перемиловских высотах.

Утром рано немец перешёл в наступление. Сильный был миномётный обстрел, пулемётный. Мы же не знали, не видали эти мины. Разорвётся, воронку потрогаешь рукой, она горячая такая.

А. Б.: Во взводе, батальоне людей постарше, которые воевали, вообще не было?

С. А. С.: Нет. Кто бы прошёл, скажем, финскую войну, нет, не было. Все были необстрелянные. Вот это было первое крещение.

А. Б.: Каким оно сейчас вспоминается?

С. А. С.: Страшно. Больно. Как вспомнишь это, так больно просто.

А. Б.: Потери в этом первом бою большие были?

С. А. С.: Нет. У нас немного, из взвода 2 человека погибли. Один старший был, пожилой мужчина, знаю, что в нашем вагоне ехал. Красноармеец, он из Уфы.

А. Б.: Как Вы попали в 50-ую бригаду, вы лыжи не использовали больше?

С. А. С.: Когда мы перешли канал Москва-Волга ... А до этого были посланы разведчики разведать через канал. Один пришёл, второй остался там на льду в канале. Но потом наши ребята сходили, вытащили его оттуда. У него были ноги перебиты. Утром ещё или днём он перешёл в наступление, а потом мы перешли в наступление. Политрук говорит: «Перешёл весь фронт в наступление»! Откуда он знал? Ну, информации у них больше было.

А. Б.: А в роте сколько было человек перед началом наступления?

С. А. С.: Перед началом наступления примерно 100 - 120 человек. Я Вам примерно говорю.

А. Б.: Во взводе соответственно человек 30?

С. А. С.: Да, человек 30 - 35. Отделение было человек 8.

А. Б.: А ваш Дегтярёв был на взвод или на отделение?

С. А. С.: На отделение был.

А. Б.: Довелось из него в первом бою стрелять?

С. А. С.: А как же? Отбивали эту немецкую атаку, хотевших перейти канал Москва - Волга. Там же не вода была, ледяные торосы такие, через которые мы потом переползали. Они выше человеческого роста были, искали расщелины - где пройти.

А. Б.: Как Вы освоились с пулемётом в боевой обстановке?

С. А. С.: Нормально. Нас ещё до этого обучали в Волково, разбирать и собирать. Быстро - чтобы разобрать и собрать. Бывало, заело пулемёт - там что-то где-то ржавчина или ещё что, - разберёшь, протрёшь, и снова ...

После первого боя пошли деревни, интересные такие, некоторые исторические. Одну деревню освобождаем, заходим - там рёв: «Вы опять отступаете»? Мы говорим, что наоборот, наступаем. Весь скот у них был перебит - немцы весь скот перебили. Коров, овец. Пошли дальше.

Вышли к большому селу Теряева Слобода. Село большое - с одной стороны 50-ая бригада, а мы с другой стороны наперерез. Чтобы немец не отступал, а там добить его. Этот был большой тоже бой, трудный. Тут много потеряли; из роты человек 35, примерно говорю. Потом после Теряевой Слободы пошли село Суворово - оказывается это было имение Александра Васильевича Суворова. Потом повернули чуть налево, попалась деревня Кашино, где была зажжена первая «лампочка Ильича». И пошли дальше в сторону Волоколамска; и на пути нам сопротивление в посёлке Ленинский. Потом уже узнали, что в нём была марлевая фабрика от девчат - там были общежития. Тут тоже у нас потери были, раненых много. Тут уже авиация немецкая нас бомбила, «Юнкерсы».

В первый раз я тогда под бомбёжкой очутился. Тоже страшно. Так лежишь, стараешься - может углубиться. Видишь, как сбрасывают на тебя эти бомбы, видишь, как она летит. Ну, думаешь! Там уже старые говорили: «Раз она на тебя летит, в тебя она не прилетит»!

А. Б.: Они всё-таки появились в роте? Те, кто воевали раньше?

С. А. С.: Да, уже приходили из пополнения, маршевых рот.

А. Б.: Как вам запомнилось, тогда под Москвой, как часто приходило пополнение из маршевых рот?

С. А. С.: Это я не скажу. Знали, что приходят новые люди.

А. Б.: А Вы так всё пулемётчиком воевали?

С. А. С.: Да. Мы дальше пошли. И дошли до села, я забыл как оно называется. Там раньше было имение Натальи Гончаровой, жены Пушкина. Потом дошли до большого посёлка Лотошино, там спиртоводочный завод - вот тут мы пополнили немножко запас спиртного. В канистру. Это командир отделения, это уже его было занятие. Из Лотошино мы шли на Шаховскую - немного не дошли до Шаховской. И был приказ повернуть назад в г. Клин.

А. Б.: За это время наступления какое у Вас впечатление о немцах как о солдатах осталось?

С. А. С.: Видите, надо сказать - все люди. Стрелять по живым мишеням, это просто страшно. Он тоже бежит, в тебя стреляет. А в дальнейшем когда встречался, конечно, такие-то ...

А. Б.: Как Вам показалось, они стойко держались? Они же отступали?

С. А. С.: Да, они отступали, но они держались, давали такие бои как в Теряева Слобода, Лотошино.

А. Б.: А в плен они как сдавались под Москвой? И сдавались ли вообще?

С. А. С.: Вы знаете, я даже не скажу. Знаю, видел, что вели пленных. Но как они сдавались, я не знал. Дальше я уже знал - более обстрелянный был, - уже знал.

А. Б.: Многие говорят, что первое время на фронте очень тяжело - привыкнут к этой обстановке. По Вашим впечатлениям Вы за какое время привыкли?

С. А. С.: Да никогда не привыкнешь. Тот, кто говорит «тяжело привыкнуть» ... Как можно привыкнуть, когда всё время стреляют, бомбят? Эта привычка, знаете, хвалебная такая - кто говорит привыкнуть.

А. Б.: Почему нельзя полностью привыкнуть? Освоиться? Может не привычка? Я не то слово употребил?

С. А. С.: Нет, какой-то есть человеческий страх. Ты тоже хочешь жить. А уже, скажем, трудности фронтовые - ты как бы тупым становишься. Как будто так и надо. Что надо котелок брать, идти на кухню. Или сухой паёк выдают, надо самому варить. Выдавали, конечно, хлеб, сахар, водочку - такой шкаличек давали, под сургучной печатью, стеклянный. Я не знаю, там может быть граммов 100 было. Это выдавали только до марта в 1942 году. Дальше там наступало тепло, и уже не нужно.

А. Б.: Во время наступления до Шаховской, как Вы оцените авиационную и артиллерийскую поддержку вашей бригаде?

С. А. С.: Достаточна была миномётная поддержка. У нас в батальоне была своя миномётная рота. Восьмидесятидвухмиллиметровые миномёты, они поддерживали. Ещё было какое-то артиллерийское подразделение, семидесятишестимиллиметровые пушки. Особенно посёлок Ленинский, они здорово тут поработали. Знаю, что одного солдата у нас очень ранило - скула у него была выбита.

(показывает, что справа)

Вот он так её держал, мороз 30º, сосульки. Мне командир отделения приказал отвести его в санбат. А санбат-то располагался в подвале сгоревшего здания. Вот его туда отвёл. А потом когда мы отбили все атаки в посёлке, всё закончилось. Ну, часа 4 на снегу пролежали - так замёрзли! Спроси кто слово «мама», и не выговоришь. Всё тут замёрзло.

(показывает рукой на лицо)

Хотя шапка, подшлёмник и каска.

А. Б.: Кроме шинели у Вас полушубок был?

С. А. С.: Нет, у нас шинелей не было. У нас были венгерки.

А. Б.: Ничего себе. Это вы из Вахрушей в таких приехали? (Скорее всего эти венгерки были сделаны на фабрике «Белка» в г. Слободской Кировской области. Она до сих пор славится своим производством меховой одежды - А. Б.)

С. А. С.: Да, из Вахрушей. Такие венгерки до колена, без оторочки мехом. У воротника всё плотно. И ватник. И всё равно замёрзнешь. Ведь ещё хлопчатобумажное бельё, байковое, брюки военные, лыжные брюки и ватные брюки. Всё на себе надето. Рукавицы.

А. Б.: Вы же видели как немцы были одеты. Как они были одеты по сравнению с вами?

С. А. С.: Они хуже конечно. Они просто замерзали. Мы замёрзших видели, в соломенных ботах навязанных. Мы одеты так хорошо были. А в полушубках у нас были только командир взвода и командир роты, политрук и представитель «СМЕРШ».

А. Б.: Степан Александрович, а под Москвой у вас во взводе самозарядные винтовки были?

С. А. С.: СВТ? Почти не было, так могу сказать. Но встречал я их, они не пользовались успехом. Они были очень капризные - если попадала малейшая грязь, она уже автоматически не стреляла.

А. Б.: Как солдаты поступали в таких случаях, когда им доставалась СВТ?

С. А. С.: Вот это я не могу сказать. Я знал свой пулемёт, автомат, и всё. Наши шпагинские автоматы и винтовки Мосина были превосходны по сравнению с немецким оружием.

А. Б.: Вы имели возможность сравнить? Вы пользовались немецким оружием?

С. А. С.: Да. Захватывали когда трофеи. В блиндаже найдёшь эту винтовку. Вот на Северо-Западном фронте нашли такую винтовку, ящик патронов. Был солнечный мартовский день, начало марта, может. Вот мы 2 друга вышли - летает там далёко самолёт-разведчик жёлтого цвета. Его называли «костыль», потому что у него сзади вместо колеса такой ... ну, чтобы садиться. Мы из этих винтовок трассирующими пулями давай в него стрелять. Ну, может, постреляли мы 3-5 минут, не больше. И как начался обстрел миномётный!

(Смеётся)

И мы в землянку нырнули. Взводный говорит: «Ну что? Дострелялись, да»?

А. Б.: Получается, это единственный случай, когда Вам довелось из немецкого оружия пострелять?

С. А. С.: Да не только. «Парабеллум» был.

А. Б.: А из немецкого пулемёта Вы стреляли?

С. А. С.: Нет. Я видел эти немецкие пулемёты, но не могу сказать. А потом автоматы немецкие были у некоторых, их запретили позднее. Приказ - сдать всё немецкое оружие, мы должны воевать своим, советским оружием.

А. Б.: Эти немецкие автоматы привезли под Старую Руссу?

С. А. С.: Да, под Старую Руссу.

А. Б.: А как солдаты говорили, зачем им немецкие автоматы?

С. А. С.: Меняли винтовку на автомат. Автомат немецкий легче, чем винтовка; и удобный, он рожковый. Автомат можно быстро зарядить. У него упор такой в плечо, можно было упереться. А Винтовка всё же тяжёлая, её надо перезаряжать всё время.

А. Б.: Их не смущало то, что боевые возможности автомата меньше чем у винтовки? Винтовка ведь дальше стреляла?

С. А. С.: Да, автомат недалеко стреляет. Не помню сейчас, метров на 250 - 300. Зато плотность огня у него больше.

А. Б.: Под Старой Руссой что Вам запомнилось из войны?

С. А. С.: Всё. Ничего хорошего там не было. Нас пополнили в г. Клин; мы там стояли. 15 февраля нас погрузили, и туда.

А. Б.: В роте снова было 120 человек?

С. А. С.: Нет, было меньше. Я не скажу сколько. Знаю, что взвод уже был небольшой у нас, примерно 15 - 20 человек. Не помню сейчас до какой станции нас довезли и пешим, в сторону посёлка Парфино. Его освободили, пошли дальше. Там отрезали так называемую Демьянскую группировку. Но тут участвовало 2 армии в этой операции: 11-ая армия и 1-ая ударная. Ну, и там на Старую Руссу, но мы не дошли до Старой Руссы. Там были такие укрепления, что ...

А. Б.: Вы могли бы их описать?

С. А. С.: Глубокие траншеи, закрытые траншеи, бомбят наши самолёты. Но надо сказать, что в 42 году мало было наших самолётов. Там снаряды, но эти перекрытия не пробивались, потому что артиллерийские разведчики говорили - сколько ни стреляем, всё бесполезно. Потом ведь у нас была ещё трофейная команда, 5 человек в роте. Они потом уже пополнились к нам. Они собирали убитых на поле боя, наше оружие - винтовки, автоматы, - солдат вытаскивали.

А. Б.: Хоронили они же?

С. А. С.: Там похоронная команда была специальная. Другая команда.

А. Б.: Про трофейную команду Вы почему вспомнили? Она появилась там под Старой Руссой?

С. А. С.: Под Старой Руссой появилась. А почему вспомнил - там всё пожилые люди были. Ну, и у них вместо наших винтовок были трофейные винтовки, немецкие. Мы смеялись над ними там. Как сейчас помню, смеялись над одним пожилым человеком. Ну как пожилой? Для нас он пожилой, а ему, может лет 40 не было. Мы говорим: «Вот немец придёт в землянку. Скажет - где взял»?

А. Б.: В наступлении под Старой Руссой вы сколько километров прошли?

С. А. С.: Даже не скажу сколько прошли. Вот от Ловати, там деревня Пено - она на бугре, так хорошо. Там была оборона немцев. То мы оттуда немцев выбьем, то ночью немцы выбьют наших. От этой деревни Пено даже пены не осталось.

А. Б.: Она была на берегу Ловати?

С. А. С.: Нет, там такая дорога шла, ну, небольшая возвышенность - деревня на возвышенности. А от Пено до Ловати было километров 10, не больше, а может и меньше.

А. Б.: Вы с конца февраля и весь март вокруг этой деревни всё топтались?

С. А. С.: Нет, нас перебросили - там есть деревня Свиноухово. 2 деревни: Старосвиноухово и Новосвиноухово. Там речки зовутся робья, по местному. Может ещё было какое название, только я помню - они звали робья. И вот эти 2 деревни были через эту робью. Она течёт, скажем, впадает в Ловать или озеро Ильмень. Скажем, на правой стороне было Старосвиноухово, на левой Новосвиноухово. Вот тут нас крепко прижало, нас сильно бомбили. Много мы потеряли тут, отступили. Приказа не было, но мы отступили через речку, заняли эту оборону. И тогда почему-то арестовали командира батальона, начальника штаба, так как без приказа они оставили. Ну, мы не в силах были больше держать. Нас очень сильно бомбили.

А. Б.: Как к этому в батальоне, в роте отнеслись?

С. А. С.: Ну, как отнеслись? Пришли новые командир батальона, нач. штаба, пом. начштаба

А. Б.: Эти смещённые командиры пришли уже на смену погибшим командирам из вятских? Помните Вы говорили, что они все погибли под Старой Руссой? Командир роты из вятских.

С. А. С.: Командир роты из вятских погиб под Старой Руссой при бомбёжке. Очень была сильная бомбёжка, там такой бруствер, окоп из снега. Бомбили «Юнкерсы-88», в окоп бросились, а один солдат - что он там зачухался, - ранило его очень сильно, и он кричал: «Помогите! Помогите»! И командир роты выскочил, и всё ...

Потом командиром роты стал наш командир взвода, а командиром взвода назначили старшего сержанта. У нас был старший сержант, офицеры уже не пополнялись.

А там такие селения как Рамушево, Новорамушево, Старорамушево. Рамушевский коридор. Я в той и другой деревне был.

А. Б.: Что они из себя представляли весной 42?

С. А. С.: Обыкновенная деревня, разбитая.

А. Б.: И там бригада оборону держала?

С. А. С.: Да. Но сил не было. У нас в роте очень мало осталось, потому что уже где-то в апреле, даже в конце марта всё таяло. А мы всё ещё ходили в валенках. Командир взвода мне и ещё одному парню приказал установить связь с соседом. Ну, чувствовать - кто у нас на правом фланге. Там всё леса, болота. И вот мы с ним отправились через болото в валенках. Дошли до робьи, а она разлилась широко - надо идти, у нас был пакет. Разделись, всё на голову привязали, брёвна нашли, и переплыли. Вода весной, конечно, была холодная.

А транспортные самолёты немецкие в этот котёл чуть не по головам по нашим лазили. Летит он так низко: как откроешь из винтовки огонь, он тебе из пулемёта. А наших самолётов не было. Однажды я только видел такую картину - немецкие истребители вели наш самолёт в сторону Старой Руссы спереди, сзади и по бокам. А наш «ястребок» в середине. А во фронтовой газете было написано, что лётчик Тимур Фрунзе погиб в бою с немецкими захватчиками.

А. Б.: Вы думаете, это была правда?

С. А. С.: Это была правда. Тимур Фрунзе - сын Фрунзе, он воспитывался у Ворошилова. Уж потом я из книг вычитал.

А. Б.: Какое у Вас впечатление общее осталось от войны под Рамушево и Старой Руссой?

С. А. С.: Страшное, знаете. Если сравнивать с наступлением под Москвой, то здесь было намного тяжелее. Потому что, во-первых, у нас не было еды совершенно, питания. Нам не могли подвезти, мы были прижаты к болотам Холмским. И доставка только была самолётом - такие сигары высотой, может, 2 метра. Сигару сбрасывали: там боеприпасы ... Сбросит - там площадка была выделена. От каждой роты выделялись люди, и шли к этой площадке, чтобы сигары подбирать.

А. Б.: Голодали?

С. А. С.: Да. А что? Он сбросит, промахнётся, и сигара эта в болото! И всё, она уже на дно уходит. Так мы и звали - сигары. А потом выделялись ещё люди для доставки снарядов артиллеристам из сигар. От роты выделят 3-4 человек идти, помочь артиллеристам.

А. Б.: Самый большой калибр артиллерии там был 76 мм.?

С. А. С.: Да, самый большой - 76.

А. Б.: Как Вы помните, когда вы в болотах сидели, вы часто в атаку на немецкие позиции ходили?

С. А. С.: Нет, наоборот. Он 21 марта перешёл в наступление, и нас прижали. Не помню, из какого батальона были 2 девушки-снайперы Поливана и Ковшова. Им было посмертно присвоено звание Героев Советского Союза. Этим двум девушкам было приказано отходить, но они сказали: «Нет, комсомольцы не отступают»! Их там немцы окружили и добили. А откуда эти девушки родом, я сейчас не скажу. Или они москвички, или ещё откуда.

А потом весна, наступление везде было приостановлено. Уже невозможно, потому что бесполезно по этой грязи ползти. Лыжный батальон был расформирован к апрелю, по разным бригадам стрелковым. У нас из батальона, по рассказам товарищей, которые были раньше, оставалось примерно 50 человек от 525 человек. В боях под Рамушево многие остались.

А нас четырёх человек, вятских ребят, послали на курсы связистов. Командир взвода нашего стрелкового нас рекомендовал. Был такой 103-ий армейский полк связи, и мы там обучались связи, на курсах радистов. По окончании трёхмесячных курсов все были направлены в разные части. Мы, четверо, попали в 8-ой батальон связи 1-го гвардейского стрелкового корпуса. Мы пришли в этот батальон в августе-сентябре 42.

В конце сентября батальон срочно ночью подняли по тревоге, и двинулись до г. Осташков по болотам, там лежнёвка была. Уже в батальоне мы получали всё, питание американское - консервы, колбаса, яичный порошок. Куда идти, мы не знали. Там надо было идти более 200 км. Машины шли, но мы, пехота, шли ... То, что на нас были ботинки с обмотками, это нас спасало. Это лучше, чем люди в сапогах.

Погрузившись в Осташкове в вагоны, я не знаю почему - даже не дали перекусить, нас привезли в Тамбовскую область в г. Рассказово. Где мы выгрузились, стали в лесу копать землянки и началось учение. Потом мы узнали, что мы входим в состав 2-ой гвардейской армии, которой командовал генерал Малиновский. А нашим корпусом в начале командовал генерал Романовский, и потом генерал Мсцян.

Учения проходили боевые: во-первых, нас учили стрелять из ПТР, - это очень сложное ружьё. Оно «дегтярёвское», с большой отдачей. Примерно в трёхстах метрах вырывали окоп, ставили бочку, в этом окопе садили солдата, он за верёвку тащил эту бочку по верху. А мы должны с трёхсот метров из ПТР попасть в эту бочку. Плечо выбивало.

(трогает левое плечо)

Такая была отдача.

А. Б.: То есть прямо вывих плеча?

С. А. С.: Нет, просто боль была такая невероятная и потом нас отталкивало. Там не упрёшься - так далёко туда.

И в ночь, где-то после 7 ноября нас срочно погрузили в вагоны, и мы высадились, я сейчас не помню, какая станция - нас тут бомбили немецкие самолёты. Лыково или Лысково, не знаю как. И пешим по степи мы пошли в сторону Сталинграда; это мы уже шли по правому берегу реки Волга. Я не помню сейчас какие там населённые пункты прошли, там всё хутора. Только знаю, что надо было связь проводную соединить с дивизиями, полками.

И 19 числа началось наше наступление, прорыв - окружить сталинградскую группировку. 4 часа артиллерия всякая, и ствольная, и миномётная, и ракетная, били по немецким, румынским окопам. Там я впервые видел такие снаряды - как говорят, - в охапку головку не возьмёшь.

(показывает руками большой диаметр)

Такую реактивную. Как говорили немцы - русские кидаются ящиками. И когда мы перешли в прорыв, - был брошен 2-ой гвардейский механизированный корпус, кавалеристы генерала Кириченко, - мы следом пошли, пехота, смотав связь и радиосвязь. Если Вам сказать, что было в этих окопах! Не дай Бог кому видеть.

(голос дрожит)

Там было одно мясо. Пахло жареным, таким человеческим ... это невероятно ... запах горелого человеческого мяса. Мне порой ощущается, что это ... И мы вышли к реке Мышкова; был дан приказ окапываться. Установили связь. Как потом мы узнали, что движется 600 танков - прорваться к Сталинграду. А мы были в сорока километрах от Сталинграда.

В начале нас бомбили, сбрасывали бочки, рельсы. Бочки - пустые, простреленные, - психологически подавить. А потом ... Вы прекрасно видели, что было в картине «Горячий снег» Бондарева. Он как раз служил в артиллерии - в его автобиографии я прочитал. И мы пошли по Дону. Немец стал отступать, выдохся.

А. Б.: Степан Александрович, Вы могли бы подробнее описать бои на реке Мышкова? Всё-таки фильм одно, а у Вас конкретная была история.

С. А. С.: Мы обороняли совхоз № 8, чтобы он не обошёл. Совхоз зерноводческий, я не видел столько зерна никогда - были завалены все дома и склады. И, прорвав нашу оборону, немецкие танки пошли прямо по хатам. И мы, как говорят, драпанули. Срочно сказали отходить. Там в гору было, такая гористая местность; как бы сказать, увалы такие. И там нас поддержали, остановили моряки. Не помню, какая морская бригада, только помню, что у них на шинелях вот здесь были якорьки.

(показывает расположение нашивки на правом плече)

Нашивочки такие чёрненькие и золотистый якорь. Вот такие были непосредственные бои. Как Вам точно рассказать? Я ведь не какой-то герой, я просто был, как говорят, труженик войны. Работа. Работа моя была в том - обеспечивать связью подразделения. В начале радиосвязь - РБМ у нас была, - потом проводная связь.

А. Б.: После Сталинградской битвы что вам запомнилось из войны?

С. А. С.: Потом мы пошли по Дону. Там пошли станицы интересные очень. В одну станицу мы пришли, а там раньше делали игристое шампанское. В Цимлянскую станицу вошли. Да, так она называется. Думали - вот мы сейчас шампанского! Но мы, конечно, ничего не нашли. А у нас в батальоне были две противотанковые пушки, которые таскали два верблюда. И эти два верблюда - там чаны большие, в которых был жмых отработанный с виноградников, - и они у нас наелись его, и заревели. И не поднимешь их! Они опьянели. Командир батальона: «Это что такое?! Надо вперёд идти, немец отступает»! А верблюды пьяные.

А потом пошла станица Николаевская, большая, красивая. Мы недолго задержались в ней. Потом станицы Багаевская, Константиновская. А вот, перейдя на левый берег Дона из станицы Константиновской, мы проходили станицу Семикаракорскую. Понимаете, мы не встретили ни одного человека, ни женщин, ни мужчин. Из этой станицы много казаков ушло вместе с немцами.

А из Семикаракорской мы попали в станицу Старочеркасская. Её немец долго не отдавал, потому что дальше была станица Манычская. А от Манычской было рукой подать до Новочеркасска. Вот такой путь от Сталинграда по Дону, до Ростовской области, до Новочеркасска. В Старочеркасской мы похоронили двух моих товарищей. По взводу у меня был товарищ Женька Костенко, его брат Гриша - два брата-близнеца, не различишь, который Гриша, который Женька. Гриша в этой станице в бою погиб. Ещё был один старший сержант Кудряшов из нашего взвода. Тоже погиб.

А дальше, видимо, под напором мы пошли на станицу Манычскую. В Манычской мы немножко передохнули, пришло пополнение и пошли на Новочеркасск. А из Новочеркасска пошли на Матвеев Курган, есть там такой городишко небольшой, райцентр, где были остановлены все наши части, заняли оборону. И до июля мы никуда не двигались, мы были отодвинуты от этой станицы - ну, от фронта примерно на глубину до десяти километров. Мы остановились сначала в Краснодоне, потом нас перевели в посёлок Свердловка, шахтёрский городок. Здесь уже мы помылись. Мы очень долго не мылись - считайте, что от Сталинграда шли.

И тут же мы получили погоны - пришивать погоны к гимнастёркам, шинели. Это всё был 43 год. Получили целые пачки погон, впервые мы узнали, что такое погоны. Как носили наши отцы, и нам пришлось их носить.

А. Б.: Как в солдатской среде отнеслись к этому новшеству?

С. А. С.: По-разному. Среди офицеров тоже по-разному. Если раньше подразделение выстроилось, и командир выходил, говорил: «Здравствуйте, товарищи красноармейцы»! Все хором отвечали: «Здраст»! И на этом всё было. А тут ввели: «Здравия желаем, там, товарищ капитан»! Или товарищ генерал, и так далее, как там по званию. Конечно, как-то странно было. Мы это осуждали в школах у себя, и смотрели во всех кино - «золотопогонники». А тут оказалось, что мы сами стали золотопогонниками, сами стали носить золотые погоны. Вот так отнеслись. А к июлю мы уже были готовы к новым боям.

6 июля выстроили батальон. Батальону было присвоено звание «гвардейский», вручено Знамя, и мы давали гвардейскую клятву. Потому что в это время уже шла битва на Курской дуге. А мы стояли на реке Миус и пошли дальше.

А. Б.: Ничего себе «пошли дальше»! Там же на этой реке страшные бои были. Немцы попытались перейти в контрнаступление, чтобы оття нуть часть наших сил с Курской дуги.

С. А. С.: Да. Видите, когда Харьков, Сталинск, Донецк был взят армией генерала Малиновского. Когда Харьков был взят генералом Рокоссовским, то немцы нас не сразу ... Как сказать? Там каменная гряда, высотой, может метров 30 - 40, - она не пропускала войска дальше. Нужно было там ... По телефону слышишь, как ругаются генералы: «Что ты там сидишь? Что ты медлишь»?

Группа ребят, разведчиков, сумев перебраться через эту гряду, перерезав всю охрану немецкую, завязали бой, пропустили, взорвав проход, между двумя горами. Они соединялись, - раньше тут, видимо, проходила дорога, - пошли наши танки.

А. Б.: Так получается, что вы не отступили обратно за реку Миус?

С. А. С.: Нет.

А. Б.: Потому что там некоторые наши части были вынуждены отступить.

С. А. С.: Это было весной, они отступили. Потому что после прорыва обороны около города Матвеев Курган, - это я не о себе говорю, а о том, что я слышал, - туда танковая бригада и стрелковый полк. И они еле-еле оттуда вышли, их не могли наши поддержать. Потому что город Матвеев Курган находится на реке Миус, на берегу. И многие танкисты там сгорели, а пехотинцы еле выскочили, как говорили ребята.

Там много очень сосредоточилось войск, особенно конницы - конный корпус генерала Кириченко. Мы очень тесно вращались, в одних хатах почти жили. Они звали нас «пехтура»: «Что вы тут возитесь?! А мы на лошадях»!

Тут тоже нас помыли и 6 июля мы перешли в наступление, прорвав оборону немцев. Я сейчас не могу назвать населённый пункт. Знаю, что после прорыва туда устремился механизированный корпус и эти кавалерийские части генерала. Когда мы, пехота, вошли в станицу Екатериновка, - это недалеко от города Таганрога, - то было страшно смотреть, что кавалеристы наделали, как говорят, «нарубили капусты». Нарубили много очень немцев. В ответ за то, что они сделали, немецкая авиация нас там крепко бомбила. Очень крепко, даже мы не думали, что выйдем оттуда живыми.

А потом заняли оборону - собрали все силы, которые были там, - сапёрный батальон, наш батальон, ещё стрелковые. Потому что шло 40 танков немецких, и только при поддержке авиации и ракет «Катюша» была отбита эта атака. Но бомбили нас!

(качает головой)

Извините, я не думал, что останусь там живой.

А. Б.: Во время службы стрелком на марше противогазы выбрасывали?

С. А. С.: Обязательно.

А. Б.: Что ещё выбрасывали, а что обязательно носили с собой?

С. А. С.: Каску, обязательно носили. Хотя она и тяжеловата, но каска - это всё.

А. Б.: На передовой все в касках ходили?

С. А. С.: Кто-то были храбрые - без каски ходили. Показать: без каски иду. Ну и что, что без каски. И смотришь - уже его в медсанбат везут. Ведь пуля - дура, она не знает в кого летит. Там всё время идёт. Немцы ночью пускают осветительные ракеты, пулемётная стрельба, наши из миномётов в ответ. Так что, считайте, как без каски?

А. Б.: Я разные мнения на этот счёт встречал. Мол, каска бесполезна и её тоже выбрасывали. Потому что приходилось выбирать между её тяжестью ...

С. А. С.: Знаете, я скажу, мы каску клали примерно метров на 300 и стреляли из винтовки. Если прямо - то да, пробивало. А если так, то просто вскользь пуля проходила. Она защищала. Да, каски сбрасывали, а потом искали - где каску найти. А противогазы - да, тяжёлые. Туда всё складывали в эти сумки. Вот гранаты в этих противогазных сумках носили.

А. Б.: Как Вы эффективность наших советских гранат оцените?

С. А. С.: А, пожалуй, наши самые лучшие. У них больше эффективность и убойная сила, чем у немецких. Хотя они с длинными ручками. Во-первых, очень неудобны - надо сначала отвинтить головку, за верёвку дёрнуть, и тогда её бросить. У нашей гранаты чехольчик металлический, скажем, на РГД, - она большую давала убойную силу.

Ну, а с противотанковой гранатой надо было обращаться очень тонко, как с девушкой. А если бросаем как все, из-за головы, то отрывает голову. Она в руках взрывается. Нужно только как бы - от себя ты её бросаешь.

(показывает движение от пояса вверх)

А. Б.: От пояса?

С. А. С.: От пояса. А Ф-1 вы знаете: разогнёшь эти усики, и бросай, успевай только.

А. Б.: Как можете оценить пулемёт Дегтярёва, которым Вы пользовались?

С. А. С.: Нормальный пулемёт.

А. Б.: А «Максимы» у вас так и не появилось?

С. А. С.: Нет, «Максимов» у нас не было. Только единственное было неудобство - заряжать диски. Там надо было пружину завернуть, расставить патроны, потом эту пружину отпустить, чтобы патроны прижало. Раз, раз - смотришь - упали 2, 3, 5, 10. Надо снова поднимать, и всё с начала.

А. Б.: В расчёте пулемётном у вас всегда второй номер был?

С. А. С.: Всегда. А кто будет таскать диски-то? Я же не могу и пулемёт, и всё остальное тащить.

А. Б.: Для вас, пулемётного расчёта, какой-то отдельный окоп отрывали?

С. А. С.: Нет, всё делаешь сам.

А. Б.: Я имею в виду, позицию для пулемёта кто выбирал?

С. А. С.: Командир отделения. Он расставляет своё отделение, вырыть надо землянку. Там топор - нарубить, закрыть её, чтобы тепло было в ней. У нас была такая бочка из-под карбида.

А. Б.: Ну, это уже там под Старой Руссой?

С. А. С.: Да, из-под карбида была такая бочечка - дырочки проделали, железка - как бы поддувало. И вот эту бочечку мы таскали на верёвке за собой.

А. Б.: Под Старой Руссой были большие переходы по 50 - 70 км.?

С. А. С.: Были. Вот особенно от посёлка Парфино до деревни Бор. Это, скажем, как от озера Ильмень вверх по реке Ловать.

А. Б.: Вспомните, пожалуйста, как у вас марши обычно совершались? Было боковое охранение, головная походная застава?

С. А. С.: Нет, идём и идём. Обычная походная колонна. Идёшь и спишь. Единственное желание было - выспаться.

А. Б.: Где находился командир взвода, роты во время атаки?

С. А. С.: Он сзади всегда был, командовал. У него основные помощники были командиры отделений. Командиры отделений: «Давай! Давай! Вперёд»!

А. Б.: Ваш расчёт во время атаки где находился? И какие его были задачи?

С. А. С.: Поддерживать огнём, уничтожать противника, вот и всё.

А. Б.: А цели уже сами выбирали?

С. А. С.: Цели - уже сами или командир отделения покажет - цель есть. А командиру отделения уж, видимо, командир взвода давал.

А. Б.: В наступлении какие обычно цели для пулемётчиков были?

С. А. С.: Откуда бьёт их пулемёт. И во-первых, когда они идут в атаку. Они тоже идут таким как бы строем.

А. Б.: Вы чему-то учились у немцев как у пехотинцев?

С. А. С.: Нет по моему.

А. Б.: У них же служба немножко по другому была организована. Многие отмечают их дисциплинированность и порядок.

С. А. С.: Если бы у нас не было дисциплины, мы бы не выиграли войну.

А. Б.: Имеется в виду, что караульная служба, обустройство землянок, питание у них отличались.

С. А. С.: Да, отличалось, а мы всё по нашему, по простому. Немцы осветительные ракеты всю ночь пускали. Если она недалеко от нас упадёт, то хорошо - носовой платок есть. Если не сгорит, то вот носовой платок.

А. Б.: Я так понимаю, что под Москвой вы окопов не копали?

С. А. С.: Нет, не копали.

А. Б.: А под Старой Руссой как обычно у вас в роте оборона строилась?

С. А. С.: Это зима была, я даже не скажу, как строилась. В Страросвиноухово мы расположились вдоль деревни по огородам и вели бой.

А. Б.: Сплошной траншеи не было?

С. А. С.: Нет, не было. Были окопы из снега. Земля сильно промёрзла, а лопата-то не берёт.

А. Б.: А у немцев там как оборона строилась?

С. А. С.: В некоторых местах также как и всё. А под Старой Руссой, где шло главное наступление, у них были сильные укрепления. Я не знаю, сколько там было рядов траншей, проволочных заграждений. Знаю, что ребята ходили, добирались - до проволоки дойдут, заденут - звон, у немцев банок было навешано. И всё, открывали огонь, ребятам приходилось уползать. Пробирались в окопы, притаскивали немцев, когда в разведку ходили. У нас разведвзвод был. Вот мой друг Митя Урванцев был в этом разведвзводе.

А. Б.: Занимался кто-то в стрелковой бригаде и лыжном батальоне обучением нового пополнения?

С. А. С.: Вот когда мы в Клину стояли, приходило пополнение, то занимались. Командир отделения занимался или мне скажет: «Сашка, иди позанимайся, вон там трое». Караульной службой. Хоть и в глубоком тылу, а несли караульную службу, положено по уставу.

А. Б.: Поведению на фронте их не учили, как в атаке себя вести?

С. А. С.: Нет, они приходили уже обученными. Они не то, что взяли, и сразу на фронт. Они сами спрашивали, как там? Ну, придём, так узнаешь как там. Что рассказывать? Как бомбят что ли?

А. Б.: Вы же сами рассказывали, как опытные бойцы из пополнения учили вас поведению во время бомбёжки.

С. А. С.: Ну, говорили им: «Не бойтесь, ребята»! Что ещё скажешь?

А. Б.: Какие навыки, уловки пехотинца, помогавшие выжить, Вы могли бы описать?

С. А. С.: Везение, что ли. Вот приведу простой пример. Пришла моя очередь идти на кухню за завтраком, обедом и ужином. Это было утро. Я взял - они у нас на палочку навешаны, - идёшь с фляжкой. Пришёл на кухню, мне повар сказал поставить котелки, подождать, пока он мясо разделает и тогда он мне всё нальёт. Сосна стояла, я зашёл за неё, свернул цигарку, только прижёг - взрыв! Мина! Прямо в кухню! Все наши котелки разлетелись. Не один я тут был, многие ребята из других рот. Мы увидали лежащего повара, лошадь мёртвая. Повару быстро организовали повозку, повезли в медсанбат, думали, может ещё можно помочь. Я как стоял за сосной ... А в этой сосне потом осколков столько было. Вот только бы мне так навалиться на сосну, и я бы и сейчас так стоял.

(откидывается назад и вправо)

А. Б.: Какую материальную часть вы в 103-ем полку изучали?

С. А. С.: Радиостанция РСБ и телефонные аппараты американские.

А. Б.: Вы использовали на фронте немецкий провод и немецкие аппараты телефонные?

С. А. С.: Нет, у нас были американские аппараты. Мы получили их в Рассказово, и провод получили. И немецкий провод у нас был. Наш провод был очень плохой. У него обмотка ... Он хорош был тем, что в землянке его подожжёшь, он горит как свечка и светло в землянке. Да только он дымил здорово. Он был обмотан и пропитана каким-то веществом, я не знаю каким. Горел в общем.

А. Б.: А как провод-то телефонный он чем был плох?

С. А. С.: Он очень тонкий был и рвался при малейшем натяжении. А потом к нам поступал провод в обмотке ... как она? Ну, в хорошей обмотке, многожильный. А в начале-то был одножильный. А аппараты у нас были только американские.

А. Б.: И Вы их не меняли на немецкие? Они вас устраивали?

С. А. С.: Нет. Они нас вполне устраивали. Они очень удобные. Марку сейчас не вспомню. Кожаный футляр.

А. Б.: Как Вам запомнилось, на протяжении войны вы какой больше связью пользовались, проводной или радио?

С. А. С.: Проводной на протяжении всей войны. Она более устойчивой была. Она, конечно, рвалась, её и рвали. И пехота рвала её специально - идут, подмётка отлетела. Видят провод, отрежут - опять нам солдатам нужно было бежать, искать обрыв и соединять.

А. Б.: Если мало использовали радиосвязь, то в каких случаях её использовали?

С. А. С.: Её использовали только в наступлении, а в обороне она совсем не использовалась. Ну чтобы не запеленговали. И не было переговоров, и пользовались только линейной связью.

А. Б.: Когда вы шли к Осташкову в 42 году, оказалось, что ботинки с обмотками были лучше, чем сапоги. Почему?

С. А. С.: Потому что кое-где проваливались, в сапоги наливалась вода, солдату приходилось снимать сапог, портянки были мокрые. Он шёл с мокрыми портянками, натирал ноги. А с ботинками обмотка наматывалась почти до половины голени, а потом ещё между голенью и обмоткой прокладывали мы газету. Первый слой обмотки намокал, а второй уже был сухой.

Ботинки были очень прочные, не то, что американские.

А. Б.: А они из чего были? Из кирзы?

С. А. С.: Нет, они были кожаные.

А. Б.: Юфтевые?

С. А. С.: Да. Кожаные ботинки были, они не размокали. Вся подошва была пробита медными шпильками и прошита. Так что если мы где-то застревали, вынимали, то подошва не отрывалась.

А. Б.: А американские чем были хуже?

С. А. С.: Они быстро почему-то в воде размокали, расползались как лапти.

А. Б.: То есть Вы когда-то носили эти американские ботинки?

С. А. С.: Да, носил. Там же на Северо-Западном фронте. И пришлось старшину просить: «Смените мне на наши».

А. Б.: А где он их взял?

С. А. С.: Так ведь у старшины всегда всё в запасе. Старшина без запаса никогда не живёт; у него и бельё, и шинели, и всё такое.

А. Б.: Я так понял, что в Рассказово вас учили стрелять из ПТР; и даже в боях на Дону у вас в батальоне, как я понял, были 2 противотанковые пушки. А как это так? В батальоне связи противотанковые пушки.

С. А. С.: Нас, батальон связи, сопровождал пехотный батальон. Это были их пушки.

А. Б.: На Дону Вам пришлось из ПТР по танкам стрелять?

С. А. С.: Нет. Не приходилось. И не дай Бог, из ПТР стрелять - нет, это нехорошее оружие. Оно очень тяжёлое - один ты его не унесёшь, должен носить вдвоём. Потом очень отдача большая. Немец быстро засекал, где ПТРы.

А. Б.: И что они в таких случаях делали?

С. А. С.: Меняли позицию.

А. Б.: А немцы-то что делали.

С. А. С.: Они обстреливали то место, откуда шёл выстрел. Танки стреляли и миномёты.

А. Б.: А как быстро начинался обстрел немцев? Вот ты выстрел делаешь, и немцы начинают обстреливать ПТРовцев.

С. А. С.: Нет, ты не один выстрел делаешь, а несколько. Танк ведь подвижный. Чтобы попасть в него, надо выстрелить в борт обязательно. Потому что вся немецкая техника была на бензине, а у нас на солярке. А немецкие танкисты тоже подставляли не борт, а лобовую броню. Вот в этом суть, самое главное было.

А. Б.: Получается, надо было несколько позиций для ПТР готовить?

С. А. С.: Да, 2 - 3 позиции для перехода из одного места в другое.

А. Б.: Степан Александрович, были у вас какие-то солдатские приметы, помогавшие избежать смерти или ранения?

С. А. С.: Нет. Прямо скажу. Потому что мы здесь в городе никаким приметам не верили. Единственно - когда ходили на рыбалку, тогда верили приметам. А какие там приметы?

А. Б.: Многие рассказывают, что эти приметы сам начинаешь изобретать. Я читал в воспоминаниях одного пехотинца, что у него была примета - никаких вещей с убитых, что наших, что немцев, - не брать.

С. А. С.: Он правильно говорит. Тот, кто снял кольцо с пальца у немца, обязательно будет убит или ранен. Или часы немецкие взял - всё. Я приведу один такой пример небольшой. Он, конечно, неприличный. Мы взяли один населённый пункт, и в нём я случайно пнул и смотрю - пепельница. Она, наверное, отлита из алюминия, но она безобразная была. Там мужской член, женский половой орган - всё в таком виде. Меня спросил один, что я нашёл. Я ему показываю, а он обрадовался и положил пепельницу в карман. Потом поносил, отдал другому, и так эта пепельница обошла весь батальон. И потом её выбросили.

А вот то, что часы, кольца снял - это да. Это уж как примета.

А. Б.: Амулеты были у вас, которые от смерти хранили?

С. А. С.: Да, такие чёрненькие из пластмассы. Там бумажку заполняешь: фамилию, имя, отчество; имя, отчество родителей, домашний адрес, свёртываешь и туда в эту завинчиваешь.

(свёртывает и завинчивает)

А. Б.: Опять же я читал про примету, связанные с этим медальоном. Некоторые выбрасывали бумажку, потому что считали, что если её сохранить, то тебя обязательно убьёт.

С. А. С.: Я выбросил эту бумажку, а медальончик сам оставил.

А. Б.: А почему Вы её выбросили?

С. А. С.: Не хочу, что это? Я ещё не покойник.

А. Б.: Ну вот, говорите, что примет не было солдатских. Ещё как были.

С. А. С.: Да что, это незначительно, подумаешь? Там не один я, все начали. Помирать? Что там о себе писать? Вот и сейчас слышишь, что находят медальоны, а они пустые. Вот и вся примета.

А. Б.: А вы не замечали, как там на передовой менялось отношение к религии?

С. А. С.: У нас в роте был мужчина, уже не молодой. Ну как не молодой? Может, ему лет 30 было, 35. Он находил дюраль со сбитых самолётов, хоть немецких, хоть наших. Он из него делал крестики.

А. Б.: Много делал?

С. А. С.: Ну, я не знаю много или нет. Предлагал солдатам за махорку, за сахар.

А. Б.: Ну, и как? Брали?

С. А. С.: Брали. У нас ведь в основном все ребята были деревенские; в деревне не такая большая была агитация. А родители-то у всех были верующие, и везде в сёлах-то церкви были. А потом старые люди пугали мальчика или кого там - если ты это плохо сделаешь, то тебя боженька накажет. Брали конечно так, чтобы никто не знал. У меня был, но мне дала мать. Мне мать дала крестик, и потом дала семейную фотокарточку.

А. Б.: И что сказала?

С. А. С.: Как что сказала? «Благословляю тебя, чтобы ты воротился домой и принёс эту фотокарточку»! Я принёс эту фотокарточку. После войны. Она и сейчас лежит, эта карточка.

Та самая семейная фотография 1937 года, с которой Степан Александрович прошёл всю войну. С.А. Стяжкин в верхнем ряду слева

А. Б.: А как Вы сейчас считаете, Вам помогло выжить материно благословление?

С. А. С.: Считаю, да. Мама мне рассказывала, что она всю войну молилась, ходила в церковь. Церкви в Кирове были закрыты, а она ходила в Екатерининскую церковь г. Слободского пешком. А потом открыли Серафимовскую, она ходила туда, молилась за нас двоих.

А. Б.: А брат выжил?

С. А. С.: Брат, да, выжил.

А. Б.: А кем он воевал?

С. А. С.: Я Вам говорил, он служил нач. сан. дивизии. Он был ранен, у него осколки в левой ноге были от мины. Уже после войны он сидит, сидит - больно, смотрит, - берёт пинцет и осколок вытаскивает. Но брата сейчас уже нет, умер. Он сам достанет, быстро йодом, - корчится, ноги-то болят, у него не все осколки в госпитале достали.

А. Б.: Скажите, каким у Вас на войне было отношение к немцам?

С. А. С.: Ну, как Вам сказать, какое? Вот я Вам скажу. Притащили разведчики немецкого танкиста, эсэсовца - чёрные у него такие петлицы и эта.

(показывает рукой руническое «с»)

Молодой, красивый парень, может, помоложе нас был. Его через переводчика допросили, а он командиру полка говорит: «Сдавайтесь, всё равно мы Вас победим. Вам всё будет обеспечено»! Генерал тут подъехал, приказал его расстрелять: «Стяжкин, Санкин (?), отведите его за кусты, расстреляйте»! Не можем - живой человек; мы не могли поднять автомат на безоружного человека, чтобы его расстрелять. Это было уже в Донбассе. Он был из танковой дивизии СС. Он упал на колени, заревел, понял по-русски слово «расстрелять». Но нашлись молодцы, которые, раз отвели за кусты, очередь автоматная, и расстреляли парня. Помню, белобрысый, глаза голубые, красивый, высокий!

А. Б.: Ваше отношение к немцам как-то менялось в течение войны?

С. А. С.: Нет. Считали как? Раз пришли на нашу землю - зачем как враг?

А. Б.: Это что значит? Некоторые говорили - так сильно ненавидели немцев, что никого вообще в плен не брали, особенно танкистов и лётчиков.

С. А. С.: Это я Вам не скажу. Только знаю, что под Сталинградом мы шли впереди батальона. Смотрим, идёт колонна немцев. Что такое? Из неё кричат: «Русский! Плен»! Их много, человек полсотни шло. Впереди с нами шёл офицер и говорит им: «Идите туда».

(показывает рукой за спину, назад)

В русский плен. А потом взяли в плен румынского генерала. Я как раз был в хате, его привели на допрос. Он вышел, а у него портсигарчик был серебряный.

(рассмеялся)

Я этот портсигарчик взял, думаю: на что он ему там? Тот приходит - нет портсигара-то, и пошёл жаловаться. Выходит капитан, спрашивает: «Кто взял портсигар»? Я ответил, что я взял. Приказал отдать ему, так как всё равно отнимут на сборном пункте. Думаю - а зачем эту железяку?! У меня кисет был подарен хороший.

А. Б.: Скажите, как в солдатской среде воспринимали идеологические установки по отношению к противнику? До войны считалось, что немецкие солдаты не будут воевать очень уж сильно против советских войск, потому что рабочие и крестьяне ...

С. А. С.: Всё верно, всё правильно. Потому что и радио, и газеты писали, что рабочий класс Германии не даст воевать Гитлеру. Там же Тельман, хотя потом и сообщили, что он арестован.

А. Б.: На войне это подтвердилось?

С. А. С.: Нет.

А. Б.: Так вот: идеология говорила одно, а жизнь показывала, что идеология не права. Как в связи с этим к немцам относились?

С. А. С.: Фашист есть фашист. Кто говорил: я - фашист. Кто говорил - я не фашист, социал-демократ или национал-демократ. Но всё равно, ты - фашист. А потом ведь было какое: немцев в плен возьмут, они сидят. Русский человек, он же сердобольный очень. Пленный показывает - курить? Ну, ему дают курить. А потом комиссар говорит: «Вы что, ребята?! Они бьют наших, убивают наших детей! А вы их тут куревом? Вот вы какие сердобольные»!

А. Б.: Степан Александрович, а за границу Вам довелось попасть? Там в Румынию ...

С. А. С.: Нет. Я закончил воевать на территории СССР, в Литве. Есть там такой город Либава. Наш корпус, вся армия должна была взять этот большой портовый город. Это 1-ый Прибалтийский фронт, которым командовал Баграмян.

А. Б.: Что запомнилось из встреч с людьми на освобождаемых территориях? Как вас встречали?

С. А. С.: Русские - хорошо, украинцы - тоже. Зайдёшь - пожалуйста! Как-то шли тоже, отстали от своих немного, четверо нас, всё вятские.

(усмехается)

Смотрим, огонёк где-то горит. Зашли, просим хозяйку погреться. А она: «Ребята, не покушаете ли»? Она нам такое блюдо вареников с вишней!

(показывает большой размер блюда)

Вот так встречали! Также неплохо и литовцы, и латыши. Литовцы, они, конечно, бедные очень. Вот интересный пример. Границу Литвы и Латвии разделяла речушка какая-то. На одной стороне стоит домик красивый, как на картинке про Германию, видали, наверное? С обрешёткой, белые стены, коричневые выкрашены все. А на литовской стороне стоит домик, уткнувшись в землю окнами, с соломенной крышей. И около домика двухметровый крест. В Литве кресты почти по всей дороге, и почти у каждого дома. Вот у них такая была католическая вера - то, что не встретишь в Латвии.

А в Литве мы как-то хотели зайти в костёл. Там мужчины и женщины встали - нас не пустили, - нельзя, вы с оружием! Мы так постояли, музыка играет. Мы хотели посмотреть, как там идёт, что они делают.

А. Б.: Тогда в 44, 45 не было с их стороны враждебного отношения к нам?

С. А. С.: Под Митавой - наш батальон потом стал 8-ой Митавский отдельный гвардейский батальон связи, - мы тащили связь, нам стреляли в спину. Немцев выбили за Даугаву, мы перешли в наступление с целью окружить рижскую группировку в сторону моря Балтийского. И мы вышли к Юрмале, нас сменил 2-ой гвардейский механизированный корпус. Нас отвели в курортный город Тукумс. Под Тукумс был хутор Ауцэ. Вдруг по связи нам передают, что из города Добеле в сторону Ауцэ движется танковая колонна в количестве 400 машин.

Наш командир сказал: «Ладно. Сюда не вышли, приедут часов в 8 утра. А мы уедем дальше». А немцы пришли как раз в 5 утра. Я снял рубашку, чтобы умыться. Что-то грохочет? Командир взводе мне сказал сходить на дорогу, посмотреть - что там. А там ручеёк, тропиночка и ивы. Я только хочу по тропинке, вижу сквозь листья танки, а там немецкий десант. Вот разве это не везение?

Я быстро вернулся, гимнастёрку натянул. Мы радиостанцию схватили, и в рожь - перешли через ручеёк. А привёл немецкие танки латыш с хутора Ауцэ.

А. Б.: То есть, латыши и прибалты по разному вас встречали?

С. А. С.: По разному.

А. Б.: Вы же много освобождённых мест в России, Украине прошли. Какой ценой обошлась этим местам немецкая оккупация?

С. А. С.: То, что они говорили - угоняли то там, то там, - молодых девчонок в Германию.

А. Б.: Были такие высказывания, что плохо - Советская власть вернулась. При немцах-то было хорошо.

С. А. С.: Ни разу не слышал, ни от кого, ни от одной женщины. Потому что колхозы были не разогнаны, колхозы все работали. Немцы не разгоняли колхозы, и даже плакат был, было написано по-украински: «Кто не орэ и не пашет, тот голодает». То есть, кто не работает - тот голодает. Колхозы работали, сеяли также пшеницу, подсолнухи, кукурузу, и всё это увозилось в Германию.

Но надо сказать, что Украина не голодала в период немецкой оккупации. Это не то, что наши на Северо-Западном фронте, где там голодали. У украинцев тут кукуруза, овощи.

В украинской деревне Черненко мы остановились у хозяйки; она так немножко враждебно к нам относилась. Мы сходим на кухню, принесём в котелке, пообедаем, помыть надо. Она так враждебно немножко. Мы не знали, почему она так относится, в чём дело? Пока мы не узнали, что её муж арестован как староста этой деревни, судим и будет повешен в этом селе. Что мы и увидели. Это неприятная штука очень, когда вешают людей. Там группа целая - полицаи ... И вот эта хозяйка такая .... Это я лично видел. Что там в других, я не знаю. Я не могу сказать.

На Дону в станице Николаевской хорошо относились, даже хозяева приглашали пообедать. И семечек пожарят, дадут с собой. А в станице Багаевской там было совершенно другое. Даже не пускали в дом, - некуда, малые дети, больные тифом. Не знаю, почему такое отношение было?

А. Б.: Если сейчас попытаться в целом оценить. Изменялось Ваше отношение к вере в нашу Победу? Были такие моменты, когда сомневались?

С. А. С.: Сомневаться - нет, не было.

А. Б.: И даже там в Рамушево?

С. А. С.: Даже в Рамушево.

А. Б.: А почему, как Вы считаете?

С. А. С.: А мы что - рано или поздно перейдём в наступление, и пойдём на Полоцк, на Псков. Вот такое было.

А. Б.: А под Сталинградом?

С. А. С.: А под Сталинградом?! Конечно, что ты? Мы тогда стояли на речке Мышкова. Если Вы смотрели фильм «Горячий снег», то где этот фильм заснят - хутора Верхнекумский, Нижнекумский. А мы стояли чуть левее, как бы южнее. Мы стояли в совхозе 8, это хутор Васильевский. Конечно, быстро нас оттуда немцы выгнали с танками.

Мы вышли все такие изнурённые. Нас встретила морская пехота, окопались, у них наготове ПТРы и противотанковые пушки. Мы идём дальше, в тот хутор, куда нам указано. Смотрим, идёт пополнение большое. Я встал в сторонку, так с обочины, и говорю ребятам: «Полтора года на фронте, и хоть бы где одного кировчанина встретить»? Смотрю - с двумя «кубарями» шагает, портупея, этот ТТ у него, в телогрейке. Я кричу: «Борька»! Друг мой, вместе за одной партой сидели. Он меня спрашивает: «Как там»? Я отвечаю: «Ой, Боря, я тебе ничего не обещаю сказать. Очень тяжело. Ты чем командуешь»? Боря сказал, что командует взводом ПТР. Мы обменялись адресами, он просил писать. И они пошли туда. Впоследствии я узнал, что этой дивизией командовал генерал Кошевой.

Прошло некоторое время, он пишет мне письмо уже из г. Вольска. Он лежал тогда в госпитале, ранен был. Вышел проверять посты, что-то в спину ему ударило. Потрогал сзади - что-то там течёт. Зашёл в землянку, там командиры говорят ему, что он ранен, отправили в госпиталь. Его увезли в госпиталь в г. Вольск. Так что он под Сталинградом был всего несколько часов.

А. Б.: Степан Александрович, так даже на р. Мышкова не было сомнений, что мы победим?

С. А. С.: Не было. Мы победим. Когда мы шли - видели, что было приготовлено для прорыва. Эти ракеты - как немцы говорили про них, - «русские бросаются чемоданами». Эти все РС-ы, «Катюши» - их было такое количество. Мы в этом не сомневались. И было такое количество нашей авиации, которое сопровождало нас. Конечно, последний раз немцы нас бомбили в хуторе Лесном, так он что ли называется? Больше не бомбили.

А дальше мы вышли к Старочеркасску, там нам сильный бой дали. Вот тогда у нас погибли из роты 2 человека. Затем Новочеркасск. Но агитация у немцев против нас - листовок бросали, - это было несметное количество. Всех форм листовки были, начиная от газеты «Правда». Да, идёшь, смотришь - лежит газета «Правда»! Ты поднимаешь, развернёшь, видишь - статьи, а там всё другое, совершенно всё другое. Потом такие буклеты: вот армия Власова, снимки цветные - солдаты кушают, водку пьют. Переходи к нам - вот пропуск, штык в землю.

А. Б.: Как относились в солдатской среде к этой продукции?

С. А. С.: Отрицательно очень. Если газеты пускали на курево, то за немецкую можешь схлопотать кое-что. В штрафную роту попадёшь.

А. Б.: Ещё же были звуковещательные станции, которые подтаскивали прямо к передовой.

С. А. С.: Да, наши тоже подтаскивали и тоже кричали на немецком языке.

А. Б.: Со стороны немцев такие передачи как часто были?

С. А. С.: Под Старой Руссой так они почти каждую неделю: «Вы голодаете, у вас ничего нет, переходите к нам. Мы вам дадим котелок каши и бутылку водки». Да, мы голодали.

А. Б.: А правду говорят, что по таким установкам на звук, если была возможность, наши открывали огонь из всех видов оружия?

С. А. С.: Ну где? Они же выставляли свой репродуктор метров за 500, а сама передающая станция стояла где-то закопанная также как у нас.

Я конечно никакой не герой, обыкновенный был красноармеец, потом солдат, выполнял работу. Война - это работа. Это не стрельба и не прогулка, надо там работать. Не будешь работать ... Надо много земли перекопать, выполнять все приказания командиров. Был Устав, который гласил, что за невыполнение приказов командира могут тебя и расстрелять. Выполни! А потом уже доложи, что он неправильно приказал.

Обыкновенный солдат, что там?! Геройского я ничего не совершал там. Как все. Все стреляли, и я стрелял. Была команда стрелять, я стрелял. Солдат сбежал у нас с передовой - ротный приказал разыскать. Ходили, искали, нашли его. Молодой солдат - просто испугался этой бомбёжки, боёв, обстрела. Но благодаря командиру роты это всё же сгладили, его не отдали под суд.