Устюгов Василий Сергеевич

- Расскажите, пожалуйста, о взятии Берлина…

- 15-го апреля я участвовал в разведке боем на Кюстринском плацдарме. Костшен – это по-польски Кюстрин. От каждой дивизии первого эшелона – по одному батальону. После артиллерийского налёта в 20 минут. Там потом один батальон поднимается: «Ура!!!» А все засекают, откуда кто: чтобы потом немцам из наших пушек, так сказать, прицельно по зубам-то дать.

А 16-го – уже наступали на Берлин. Я был младший лейтенант – и, конечно, между собой мы всегда в окопах вместе со своими солдатами все рассуждали: «Вот поймаем Гитлера – так мы его разрежем на кусочки и собакам выбросим!» – ну, а между собой солдаты ещё и не такое говорили.

Зееловские высоты – это были от нас левее. Жуков-то именно там свой командный пункт основной устроил: тот, с которого наблюдал всю артиллерийскую подготовку. Я потом был там, на Зееловских высотах. Они – от Одера так километров пять, подъём такой медленный. Там гор-то нет, а холмисто. И вот на самом холме там написано «Зеелов» такими этими буквами старонемецкого шрифта… знаете, такой был?

Вот, «Зеелов»... Там успеха у Жукова не было. Дали артиллерийскую подготовку – а немцы отвели войска, так по пустому месту он и бил, Жуков-то. А снаряды-то – израсходованы. Это же надо новые подвезти, потом планировать огонь в глубину, и так далее…

А у нас в нашем секторе – успех был. Мы, когда артиллерийскую подготовку давали – я на переднем крае был, а немцы от нас – ну, метров 70-80 или 90, вот так ихний окоп. [Показывает.] Они кричат нам – а мы слышим даже, как они разговаривают. «Иван! Ты завтра наступать будешь?!» – у них-то тоже разведка работает, они знали, что у нас делается. А мы знали, что у них творится. Это естественно: всё же просматривается. Нам запрещено было всё это: какие-нибудь сведения давать, передавать – запрещено! Но они всё равно всё знали, как и мы про них всё знали, про немцев-то.

Ну, потом мы наступали к окраинам Берлина. Как раз на рассвете 20-го апреля… кстати, тогда это было 56-летие, годовщина фюрера. Мы-то этого не знали, а где-то в штабах – там знали. А мы уже артиллерийскую подготовку дали – и в атаку пошли на рассвете, ещё темно было.

Артиллерийская подготовка – часа полтора или два была! В глубину перенести, обратно там... ну, артподготовка-то планируется заранее, и снаряды выкладываются по всем огневым налётам у каждого орудия… и – пошли в атаку, но – нас хорошо встретили! Они же тоже готовились. Врезали нам хорошо – мы залегли. Потом они ещё раз дали – уже свою артиллерийскую подготовку, и – на нас, вперёд! Полегло наших там много. Но и мы их тоже наколотили…

А Берлин-то – был подготовлен к круговой обороне весь! У него было восемь секторов: фюрер сам распределил там всё.

Тогда мы дали ещё раз нашу артиллерийскую подготовку. Потом пошли в атаку – и ворвались в Буг [Так у автора; очевидно, Буххольц. – Прим. ред.] и Каров, это пригороды такие. Буг, Каров – у меня карта есть. Немцы, в общем-то, сопротивлялись, конечно, отчаянно. Из числа населения было сформировано триста батальонов Фольксштурма! Они танков наших боялись очень здорово. Танки-то у нас – были! В Берлинской операции участвовало 4 танковых армии у Жукова и 10 общевойсковых армий. Две армии танковых – в первом эшелоне, а остальные – в резерве. Чтобы в случае чего – потом из резерва поддать ещё им там…

Жуков приказал: не давать покоя, наступать днём и ночью. Они очень организованные, немцы-то, кстати… очень! Если они отойдут на следующий рубеж – то солдат распределят: вам такой-то сектор, вам – такой-то, вам – такой-то. Такие-то ориентиры, и так далее. Это уже облегчает им оборону. А нам их выбивать оттуда, с этого нового рубежа – это большие потери… ну, что, собственно, и было.

Вы знаете, кухни-то у нас – готовили, а мы – кормили немцев! Ну, точнее, кухня в батальоне только одна последнее время была… Она готовит на полный батальон – а к обеду уже там половина остаётся… значит – появляется лишнее. Нам приказали… рекомендовали, короче: кормить немцев. Зачем? Население… население-то – осталось там… в основном – женщины, дети там, и так далее. В шортиках такие, ножки тонкие, вот.

А в Берлине были громадные подземные склады продовольствия. Мы потом две недели вывозили: кормить и немцев, и нашу армию. Из подвалов под Берлином. Там приказали разгрузить для этого все повозки. А у меня – две пушки… но, правда, одну разбили уже. Немцы прямой наводкой как дали – так все побиты, один я остался. В общем, вывозили оттуда – и кормили и немцев, потому что у них начался голод. Он же, Берлин-то, окружён был: подвоза-то никакого нет. А у берлинцев населения было довольно-таки порядочно. И у них в своих квартирах запасов продовольствия никогда не было. Чего копить, когда к ним всё со всего мира навезли, и продовольствия – сколько угодно?..

Я должен сказать, что у нас к немцам не было никакой ненависти. Никакой! Даже на Западе удивлялись, как это: «они у вас столько натворили – и вы их ещё кормите?!» Мы ненависти к немцам не питали. Мы не убивали ни женщин, ни детей, ни стариков. Никого не расстреливали. А они – расстреливали. Да даже за ноги возьмут детёныша, как об угол даст его – голова отваливается. Они же ведь были фашисты, а мы фашистами не были, и ненависти у нас к немцам не было, нисколько! Это я даю Вам слово, поскольку сам прошёл Берлин.

Мы сначала-то дошли до Панкова, пригород Панков. А по Берлину есть круговая дорога, как у нас Садовое кольцо. Вот, и потом там нам хорошо поддали, в этом Панкове. Развернули нас назад, и только по северным окраинам мы дошли почти до запада города. Его же окружали. У нас там две только Польских армии было! Ну, поляков-то там не было, кстати, в этих «Польских» армиях-то, а были – русские. Только форму им приказали надеть польскую. Конфедератка эта...

Я Вам должен сказать – я не хочу разжигать ненависть к польскому народу. Там много и порядочных людей было. Но к полякам мы относились не очень, и они к нам. Отчего? Да они и при фюрере жили лучше, чем нам 300 лет ещё вперёд – мы так жить не будем!

Фюрер-то – он дураком не был. Он сделал Польшу продовольственной базой для своей армии. Сейте, пашите, выращивайте картофель, свиней режьте. А всё мясо сдавайте нам, кормить армию. И за всё фюрер платил: до последней копейки. У них во всей Европе, которая была оккупирована, не было никогда инфляции. Инфляции не было в Германии у фюрера и во всей Европе! Это я Вам говорю со знанием дела.

Да, так вот до Рейхстага-то – надо ещё дойти было... хотя на самом деле в нём правительство у них давно уже не заседало. Мы дошли до западной окраины, потом повернули на юг. Дошли до... Рейникендорфа (пригород там есть такой), и Ванзее. В самом Берлине. Это большое-большое такое озеро. По нему мы не поплыли, а справа и слева обошли. Потом повернули на восток, взяли Альтмоабитскую тюрьму, Альтмоабитский промышленный район с правой стороны… И оттуда прямая-прямая дорога Альтмоабитштрассе – это самая старая улица Берлина. Как у нас, ну… Невский проспект. Он широкий такой, вот… и к ночи подошли к последнему кварталу перед мостом Мольтке, есть такой через Шпрее...

Шпрее – извилисто протекает через Берлин, а с этой стороны ещё текла эта... ведь когда-то Берлин был просто рыбацкой деревушкой в своё время. Но рыбку немцы не любили есть, а мясо-то – с удовольствием. И сало. И они разводили свиней и всё сдавали фюреру на кормление армии. Как и народ польский. Ну, мы с поляками, собственно, дела-то мало имели… никакого.

Мост Мольтке – это широкий бетонный такой. Там ещё мост был, но они его взорвали. А этот бомбили и даже несколько дыр в нём сделали, хотя он – толстый, мощный! Но – застлали досками, скобами скрепили, и – лошади наши, и наши повозки – все на ту сторону! А с той стороны, слева, было здание у немцев, его потом снесли… я почему знаю – я же был в Берлине-то ещё раз… три раза, вот. А с правой стороны – «Дом Гиммлера» мы его звали: это – министерство внутренних дел.

А им-то – всё видно! Они по нам так шпарили! У нас потери большие были. Потому что «Дом Гиммлера» – это целый квартал. И он углом выходит на мост Мольтке, вот. Они сверху-то нам, как говорится, и поддавали.

Мы, солдаты (а я был всего младший лейтенант: тот же солдат, всегда с бойцами вместе) – мы там тогда на месте ещё ничего не знали. Уж так получилось, но вообще-то на Берлин сначала планировали Чуйкова. Между нами говоря, Чуйков – был отчаянный алкоголик. Он заслуженный маршал и похоронен на Мамаевом кургане по его же последнему завещанию, но… вот он такой своеобразный человек был. Пил, как говорится, беспрерывно – и спал мало. И вот у него не получилось, чтобы идти центром; а Рейхстаг-то – в центре! Они не дошли метров 250. Они на запад шли, а мы уже развернулись, и – на восток. А Рейхстаг колоннами-то обращён – на запад!

Слева там – прям метров, ну, 30-40 – Шпрее протекает, она там излучину такую делает. Рейхстаг-то, он рядом с этакой излучиной стоит.

Вот, и нам пришлось первыми выйти к Рейхстагу. Мы перешли мост Мольтке, повернули направо, а справа там – Тиргартен. И ночью, в темноте, прижимаясь… такая булыжная дорога была… дошли до арки… такая, которая ведёт во внутренний двор «Дома Гиммлера»... Там же штрассе проходила, вот, как она... Альпенштрассе, что ли… под липами… а, Унтер-ден-Линден... А Унтер – она широкая, где она там начиналась... а посередине – сквер, и ровными рядами посажены липы. Ну, немцы-то за ними ухаживали, они их подстригали, поливали, лечили... И в своё время эта улица была освещена. Но в это время Берлин-то уже был весь обесточен: кромешная тьма! Так же, как и Рейхстаг.

Мы дошли почти до Унтер-ден-Линден. А тут арка такая – во двор... и – уже наш хозяйственный двор там! Наши тылы, повозки там и так далее. Мы во двор – и слева, с левой стороны, чтоб дать в ответ, когда прямой наводкой немцы по нам били... за угол. А Рейхстаг-то – он с другой стороны. Окна его были заложены кирпичом, сделаны амбразуры, чтоб из автоматов и ручных пулемётов и так далее всю площадь простреливать. Что они и делали.

А мы его три раза штурмовали. Правда, потери у нас – не очень большие. Мы подошли-то – уже обескровленные, а пополнять-то… уже из России всех выгребли, всё мужское население-то уже, как говорится… что подросло – призвали, да и перебили. У нас же раньше какие потери-то были?! Гигантские… и Сталинград, и Курск, и прочее-прочее… битвы ж всё какие сильные!

Только мы хотели с ходу, без артподготовки, безо всего, значит… помню, выстроили всех внутри там, во дворе «Дома Гиммлера», задачи ставили. Я даже помню в том числе мальчишек, которых угнали в своё время… это было братоубийство, это не надо было делать… они там подросли, а их тоже полевые военкоматы призвали, и – в строй. А он даже автомата не...

Так вот, избрали момент, и – «Вперёд!» И только выскочили из этой арки – чуть поворот, и тут – канал. А это оказался не канал, а немцы строили открытым способом метро – и его заполнили водой! И мост был, мощный мост такой...

Через него наши тяжёлые танки потом прошли. Но это уже когда немцы сдались: только тогда они, танки-то, появились. Но себя-то они показали – и Героев получили… а они в штурме Рейхстага-то – не участвовали! Ну, многие так… чего не бывает. Иногда писарЯ да всякая там дрянь, дребедень – у него вся грудь в орденах… а тот, кто в атаки ходит – даже медали и то нету… это – было.

Рейхстаг – это... там написано на фронтоне «Для Немецкого народа…» – здание такое закопчённое… весь избит снарядами… там его бомбили и наши, и американцы бомбили, и прилетали с Англии… вот. Он весь в воронках там кругом был, всё это дело… А пришлось-то всё-таки нам его брать! И мы... ну, тут мы быстро сообразили, как нам врезали они… а это всё же – через площадь: примерно метров 400 или 500 до Рейхстага… Королевская площадь, она так называлась… мы быстро сообразили, развернулись обратно, подготовились, командование организовало артиллерийскую подготовку… её дали… а что ты сделаешь этому зданию?! У него стены – полтора метра толщиной, у этого Рейхстага-то! Полтора-два метра толщиной! Да уходят в подземелье ещё на три этажа! Немцы-то – в подземелье, а как чуть чего – свистки у них были... мол, «алярм, наверх все»!

Ну, на второй раз после артиллерийской подготовки прямой наводкой – прямая наводка поставлена была – били-били-били... А нас-то осталось всего к концу боёв – 12 человек от дивизии… от дивизии! От 150-й. Написано над нами: 150-я дивизия… в ней я и служил: командиром взвода противотанкового.

Что нас вели в бой политруки – это че-пу-ха! Это политработники сами выдумали. Они: «Все в атаку!» – а сами газеты читают. Жуков даже их упрекал в этом. «Все в бой – а политработники газеты читают, готовятся к политинформации!» – это Жуков говорил, а Жуков – это был Жуков…

Я – во время боёв Берлина – в Берлине Жукова не видел. Он всё же – командующий фронтом! А я – на передке, младший лейтенант, командир взвода. А вот потом, когда он в Уральском округе был командующим… его сослали… этот, дурак-то набитый... был у нас главой государства… вот, он.

Жуков. Я прибыл, когда нас расформировали. Часть отправили на Дальний Восток: с Японией ещё воевать. А мы в это число не попали. И я в том числе. Я на Дальнем Востоке с японцами не воевал. А как прибыл из Германии – меня вывели в резерв.

Я хотел уволиться из армии, очень хотел. Ходил к командиру полка. Говорю: «Я честно отслужил, вот у меня награды, я был ранен. Отпустите меня домой, я хочу в эту… в мирное-то время получить высшее образование, поступить в институт и найти работу». Я хотел инженером-железнодорожником идти, вот. Но меня вместо этого – в Тендале-то, в Красных казармах – в резерв вывели. И вот три месяца я был в резерве.

А потом в один прекрасный момент 120 человек нас вызвали – как сейчас помню: на беседу, значит. Мы пришли на какой-то второй этаж, дверь, очередь выстроились, а нам там адъютант роты: «Заходите! Следующий!» Он берёт личное дело, смотрит: «Ага, такой, уволить! Следующий! Уволить!» Дошла очередь до меня. И я зашёл, щёлкнул каблуками… я был молодой, живота-то у меня не было… И, как говорится: «Такой-то прибыл!» - «Как фамилия?» А у него личное дело в руках, на руках. «Устюгов!» Он листает: «Так, Василий Сергеевич, то-то, то-то, ранен тяжело два раза, контужен, там, и так далее. А Вы чего пришли-то?» Я говорю: «Как чего? Я хочу уволиться!» - «Не выйдет, не выйдет, товарищ младший лейтенант!» – и мне так ещё, вот, пальчиком.

А все командиры полков тут же сидят, и бригадный, и так далее. Комиссия-то! И вот он – главный, что прибыл из Москвы, из отдела управления кадров.

«Не выйдет, не выйдет! Не для того Вас учили! Вы спецшколу закончили, 10 классов образования, а у нас командиры бригад имеют по 2 класса образования многие. Вот выросли, а что с ними делать – мы и не знаем. Служить будешь, как медный котелок, - он мне говорит. - Вон отсюда!» Я и вылетел. И меня после этого – в Уральский округ.

Я прибыл в Свердловск – округ в Свердловске был – 26-го марта 1946-го года. И Жуков прибыл. Его ведь сначала в Одесский округ… а турки-то забеспокоились: «Если Жуков здесь – так воевать с нами будут!» – позвонили, попросили – и его оттуда тоже в Уральский округ, в Свердловск. Он прибыл 13-го апреля 1947-го года, через год практически после меня. И там-то я Жукова видел уже много раз...

Да, мы про Рейхстаг не закончили.

Я его штурмовал. И когда забежал по ступенькам – а дверь такая, две створки… вот где колонны – а туда, внутрь – дверь. Я еле открыл её, толкнул какую-то ещё – а там сидят наши командиры! Оказывается, это уже – командный пункт. Когда взяли Рейхстаг – там сделали командный пункт. И Неустроев там был, и Грищенков… это командир роты, которую я поддерживал во время боёв. Тебе когда ставят задачу, говорят: «А ты будешь поддерживать такого-то командира роты», вот. И я его поддерживал. Я заскочил туда, и говорю: «Куда поставить пушку-то?» А уставшие все, всё время бои, бои. Он поднимает голову: «Да поставь там, у входа. Будут «Штуги» [Немецкая самоходка. – Прим. ред.] атаковать – так стреляйте!» Ну, приказ все слышали. А иначе, в случае чего – прокуроры тебе и штрафной обеспечат, а то и расстрел. И я выскочил, у самых ступенек развернул пушку на Тиргартен, дал несколько снарядов ещё туда, на звук боя, по звуку… Там стреляют – а ты на звук боя: туда ж ещё не видно, ведь нет никаких средств освещать поле боя-то, вот…

Ну, немцы, между прочим, воевать умели. И у них генералы знающие были и умели руководить войсками. У них у некоторых генералов родословные – 400-500 лет! Они ещё вон когда, когда ещё рабовладельческий строй был – они всё на восток стремились. Россия их привлекала. Чем? Не только ж снегами. Кругом поля, леса, вот… есть, где развернуться. Немцы умели работать, и пахать умели, и воевать… вот я о чём-то...

А! Так вот как раз в Берлине-то этого и не было! В Берлине – там они начали сдаваться! В центре – 2-го мая. А 3-го мая уже Жуков провёл победный парад! И со ступенек Рейхстага пела Русланова. А нас уже к этому времени отвели на Унтер-ден-Линден, дом номер один. Я говорю моим: «Ну-ка, посмотрите там что-нибудь поесть. А мне – картошки найдите». Я страшно соскучился по картошке. Они пошарили. У немцев тогда холодильников-то не было, под окном только там такой выступ – и в нём холодно. Значит, они там хранили картошку и так далее. Мои нашли быстро котелок, запалили костёрчик – и на костре сварили картошки.

Я говорю: «Давайте, ребята, нальём по маленькой!» Тогда же ещё и выдавали 100 грамм наркомовские...

Ну, я и тогда не пил, и после не пил. Так уж был воспитан, вот. Налили, встали. Я говорю: «Ну, ребята, наверное, для нас война кончилась… давайте выпьем за тех, кто не с нами. Первый тост – за тех, кто не дошёл до конца войны и погиб во время неё, и сейчас – то же самое!» Ну, ребята выпили, но не пьянствовали, нет. Закусили – и на этом-то война для нас закончена была.

Кортик я этот взял – в Рейхстаге. [Показывает.]

Вот там по ступенькам-то – вход центральный. А вокруг Рейхстага-то – там такое! И я – внутрь: пошёл-пошёл – дверь боковая. Я её открыл – а тут сложены трупы. Ну, во время боёв-то собирали наших и всё прочее: друг на друга, к стенке, вот так трупы лежат. [Показывает.] У одного из них висит вот этот кортик... ну...

…к убитым-то у нас, как говорится, никакого отвращения: мы ж и сами – сегодня жив, а завтра тебя нет. Уже к этому, как говорится, не то что готовились – но всегда готовы были. Вот, у одного висит вот этот… я повернулся, дёрнул – не поддаётся. А он на ремне у него. Я ремень расстегнул у этого трупа-то, раз его – он поддался. А тут – некогда было… а передок-то – здесь, передок у пушки-то: она цепляется к нему. Я в него и бросил. Посмотрел, отцепил с трупа – и бросил в передок. А там – 50 снарядов, НЗ. Ну и забыл. А уже после… ездовой у меня был – Яковлев такой:

- Товарищ младший лейтенант, а вот тут лежит этот кортик и пистолеты!..

Да, а я ж любознательный вообще был: смотрю – пистолеты! Итальянские там, и – каких только нету! Я их все в передок бросал: потом разберусь. А ездовой Яковлев у меня был – «командир отделения тяги»… и, ну… он, короче, потом дезертировал. Его потом поймали… расстреляли, кстати, за дезертирство.

И вот да, нас уже из Берлина вывели на дачу Геринга – это километров 50 на северо-восток от Берлина. Яковлев говорит: «Товарищ младший лейтенант, а тут вот какой-то кортик ваш завалялся!» А я и забыл. Я говорю: «Яковлев, ну-ка дай-ка его сюда!» Дал. И вот с тех пор он у меня.

[Достаёт кортик из ножен.]

Ой, и не говорите, какой острый! Здесь – не только острый. У меня его – кстати, особенно в Златоусте – свиней колоть брали. Раз нацелился, ррраз – и насквозь, как говорится! И мясо, и всё прочее.

У меня много где хотели его отобрать. Но я не дал. Я говорю: «Не, кортик мне верните – и всё!» Я говорю: «Что хотите, делайте, это, – я говорю, – трофей! Трофей!» И вот, ну, даже приказывали, там: «Мы Вас суду отдадим!» Я говорю: «Отдавайте, но это мой трофей, я его никому не отдам!» Мне очень хотелось его сохранить. И я его сохранил, и вот он.

Нет, в самом Рейхстаге боя не было... стычки-то – были, но нас осталось всего единицы... а немцы – ещё были, и они отчаянно дрались… не хотели, так сказать… ведь – фюрер приказал! А у них приказ – это… знаете, это же немцы: приказ – есть приказ! И в Рейхстаге-то боя не было, потому что это уже было под вечер, а в Рейхстаге – темно! Кого там убивать? Своих же ведь, так? Ты убьёшь не немца – так своего шарахнешь, и тебе штрафной батальон обеспечен. Так что в самом этом, там вот – ничего подобного.

А потом – да: мы, русские, немцам никогда не мстили! И никакой злобы к ним не имели. Мы были так воспитаны. Бой, если бой – в бою ты его убьёшь – это другое дело. А после боя чтоб его шарахнуть – ни в коем случае! Этого не допускали, это я Вам со знанием дела говорю. Так что я – от начала до конца, до последней минуты боевых действий – в Рейхстаге был. Это я говорю Вам со знанием дела.