Когда началась война, я находился в Донбассе, работал навалоотбойщиком, после учебы в ФЗУ (Фабрично-Заводское Училище). Работа тяжелая, приходилось вручную, киркой рубить и грузить угля по 9 тонн на смену, нам, 16-летним мальчикам. В 1941 году летом немец подошел к Днепру. Нам старые рабочие сказали: "Мальчики, езжайте домой, немец двигается быстро, и подойдет к Донбассу, тогда что будет с вами?"
В 1941-ом году в августе месяце я и из Муслюмовского района Азгар (тоже после ФЗУ работали вместе) поехали домой. Мы оба русский не знали (не умели разговаривать, потому что большинство в Донбассе работали татары и разговаривали только по-татарски. На дорогах беспорядок, нет расписания, дороговизна - нам было ехать очень тяжело, Все же за 16 суток мы доехали до родных мест, я до деревни Тайсуган Альметьевского района. В тот же год я поступил учиться в Абдрахмановскую среднюю школу в 10 класс. В 1939-ом году я учился в этой же школе и уехал оттуда в ФЗУ учиться на шахтера (слышал, что шахтеры зарабатывают много). В 1942-ом году окончил 10-ый класс.
8 сентября 1942 года меня мобилизовали в армию и отправили в Ярославль учиться в пулеметно-минометную школу, средних командиров. Оказалось, что училище переполнено, и нас отправили в Суслонгер, запасная 32 бригада, 11 полк, учебный батальон. Четыре месяца "учились" - служили. Что за военный лагерь Суслонгер знают многие. Я молодой, физически ранее работал, выдержал.
В 1943-ем году в январе месяце нас отправили на фронт, погрузили в товарные вагоны и мы ехали на юг в сторону Сталинграда. Видели, что вокруг Сталинграда творилось, там местность равнинная - все видать. Когда днем солнечно, снег тает и из-под снега видны трупы, оружие и немецкая техника.
Железную дорогу восстанавливали, из-за этого мы ехали медленно, больше стояли в степи. Положение у нас было тяжелое, питания не хватало, топить и обогревать вагоны нет топлива, но все же мы добрались до станции Зимовники. Станция Зимовники была разрушена немцами, везде беспорядки. Оттуда наш батальон пешком отправился на пополнение Южного Фронта. Шли в основном по берегу Дона. Уже весна на юге везде, грязь и слякоть.
Наш батальон растянулся на несколько десятков километров. Нам сказали: "Поодиночке в квартиры ночевать не останавливаться, иначе убьют!"
На казачьих станицах из-за бездорожья немец не грабил казаков и они на немцев особенно не жаловались. Мы все время шли на юг, немцы отступали, особого сопротивления не оказывали. Мы были в райцентрах Семикаракорский, Невинномысский, Батайск, и добрались до казачьей станицы Новочеркасск.
Нас направили на пополнение во 2 Гвардейскую Армию, 33 Стрелковую Дивизию. Мы в основном попали в 91-ый гвардейский стрелковый полк. Нас определили автоматчиками. Со мной мои земляки: альметьевцы Багманов Анвар, Галиакберов Асгат, Усманов Ислам; из Заинского района: Федосеев Иван, Енков; из Чистопольского района, деревня Явширма Ахметсафин Исхак, командир автоматной роты из Черемшинского района Хапов Василий (старший лейтенант, командир взвода Лубнин Михаил, а остальные бойцы - что остались после зимних компаний сибиряки-моряки 1923-го года рождения.
33 дивизия формировалась в основном из сибиряков в Тригуляйских лагерях под Тулой.
Когда были критические дни у Сталинграда, наша 33-я дивизия была переброшена. Когда Манштейн спешил на выручку Паулюса в боях наш полк задержал, не пустил немцев к Сталинграду. За эти подвиги наша 33-я стрелковая дивизия получила гвардейское звание. Наш командир полка майор Епанчин получил Героя Советского Союза, и многие бойцы получили правительственные награды.
После Новочеркасска немец отступал на Украину в сторону Донбасса.
Преследую немцев добрались до реки Миус. Остановились на длительную стоянку от райцентра 25 км Матвеева Кургана.
Наступательный порыв задерживали бездорожье, отсутствие боеприпасов и питания. Мы заняли вторую линию обороны. Когда земля начала высыхать, открылись дороги и обеспечение армии улучшилось. Мы устраивали сторую линию обороны, устраивали блиндажи , огневые точки, рыли траншеи и занимались новой тактикой, учениями. Немецкие самолеты каждый день летали над нами, разведывали.
Помнится мне в конце июня 1943 года нас направили участвовать на дивизионный маневр. Нас контролировал на самолете генерал майор Силиверстов. К концу маневра появился немецкий самолет, и летал над нами. Оказалось, что недалеко от нас был наш аэродром, и оттуда, наши истребители приметили этот немецкий самолет и уничтожили. Немецкий летчик спрыгнул с парашютом, казалось, очень близко. И нас, автоматчиков, послали ловить летчика. Но его уже поймали. В этот день итого мы ходили с полной нагрузкой 96 км.
Когда начались бои на Курской Дуге, наш Южный Фронт тоже перешел в наступление, чтобы поддержать тяжелые бои на Курской Дуге. Наши части форсировали реки Миус и прорвали немецкую оборону, продвинулись на 25 км. Но немцы оборону держали крепко. Наши резервы были ограничены. Наша автоматная рота в основном держалась при штабе полка. Разведчики сообщили, что немецкие танки прорвались. Нашу роту, нас, послали занимать противотанковую оборону. Мы заняли оборону у деревни Саурмогила. Деревня расположена у подножия сопки и течет маленький ручей, а за речкой возвышенность, там расположились немцы, у них выгодная позиция, нас им видно, как на ладони.
Мы заняли оборону, окопались, немецкие танки дальше не прошли. Мы целыми днями лежим в окопах. Иногда немец из миномета нас обстреливает, а мы днями лежим в окопах. Старшина ночью привозит продукты, а деревня Саурмогил на ничейной полосе. Однажды под вечер наши вздумали разведать эту деревню и направились из нашего взвода Ахметсафин Исхак и москвич Журиков в эту деревню. Не прошли они и полпути, немец их заметил и начал обстреливать из миномета. Третья мина разорвалась у Ахметсафина, и его ударили осколки. Он покатился вниз. Он получил три-четыре осколочных ранения, но кости были целые. Ночью мы его переправили в тыл. Меня самого обстреляли три раза, когда ходил на речушку за водой.
На другой день утром сижу в окопе один. В соседнем окопе были Зуйков Иван и Федосеев Иван из Заинского района.
Немцы нас обстреливали из миномета. И вдруг слышу, кричит Зуйков: "Валеев, скорее, иди сюда! Федосеева ранило!" Сам бледный и дрожит. Наше расстояние 15 метров. Я кричу: "Ложись! Убьет тебя!! Он все кричит. Я подполз к ним и вижу, в окопе сидит Федосеев и держит руку. Осколок оторвал кисть руки, кровь течет сильно. Я сама чуть не растерялся, соображаю, что надо остановить кровь, о чем и говорю Зуйкову. Оторвал лямку от вещмешка, а он не может, трясется. Оторвал я лямку, наложил жгут, кровь вроде остановилась, зато рана увеличилась. Индивидуальный пакет есть, но он мал. Пришлось вернуться в свой окоп, принес то полотенце, которое дала мама, когда я уходил на фронт. Таким образом, полотенцем, сделал Федосееву перевязку, а он ругается: "Что буду делать без руки?" Я накинул ему автомат на шею и говорю: "Сейчас же уходи назад вдоль оврага, и он ушел. (Я его через неделю увидел в плену с моей перевязкой, но не знаю, остался ли он жив или нет. Адрес его: Заинский район, Багряж, а какой Багряж не знаю.)
Также Ахметсафин Исхак из Чистопольского района, деревня Явшария, жив он или нет, написал письма, а ответа нет.
30 июня 1943 немцы перешли в контрнаступление. У нас не было резервов. Мы все держали противотанковую оборону. Южнее нас немцы прорвали оборону. пошли танки, самоходные пушки, и колоннами солдаты. С нашей стороны хорошо видно было, недалеко от нас один пулемет долго стрелял по немцам. Немцы бросили снаряд, и пулемет замолчал. Вечером, когда стемнело, мы подошли к комвзводу, а он - к комроте, "Что делать?" Он сходил в штаб полка. Оказывается, командир дивизии Силиверстов был ранен. На его место взяли нашего комполка подполковника Епанчина. Начальник штаба сказал занять круговую оборону около штаба. Мы поднялись на бугорок, и всю ночь копали окопы. Утром, когда всходило солнце, кто-то кричит: "Автоматчики, танки!" У меня окоп на двоих. Я и Митин, младший сержант, - это с правого фланга первый окоп, а между окопами ходовых сообщений нет. Ровное поле, окопы все на виду. Я поднялся, солнце всходит, туманно - ничего толком не видать, сел и жду, что будет. В нашей роте есть 8 штук ПТР (противотанковое ружье). Позади нашего окопа с ПТР-ом мой земляк из Альметьевска Ахсанов Галимзян. Я обратно встал на ноги и вижу: с правой стороны от нас, примерно в 100 метрах штук десять танков и "Фердинанд" (самоходное орудие), и нет никакого шума и движения. Думаю, что делать? У нас есть ПТР-ы, противотанковые гранаты, может, будет команда подползать и закидать гранатами или из ПТР откроют огонь.
Но ждем. Команды нет. Сколько можно ждать?
Ахсанов Галимзян из ПТР открыл огонь и еще постреляли из пулеметных пушек. Что делать? Немцы прекратили огонь. Смотрю, к нам идет бронетранспортер, от нашего окопа примерно в 25 метрах остановился. Я спрятался и смотрю, автомат направил, на всякий случай. Бронетранспортер остановился, его боковая дверь открылась, и оттуда вышел один офицер (возможно, майор) и фельдфебель офицер в очках с палочкой, аккуратный, чистый.
Вижу, правее от нас, один человек, на голове черная шляпа, с санитарной сумкой, и руки поднятые (наверное, военный, одежда советского солдата, но почему в шляпе непонятно). Немец показывает на него пальцем. Я хорошенько подготовился, прицелился (все равно умирать, отступать нет хода сообщения), жду что будет. Наверное, я чуть больше поднял голову, офицер увидел меня и стал подзывать пальцами "Комм русс!"
Я не выдержал, и из автомата дал очередь всем им троим, и сел на дно окопа. Не прошло и нескольких минут, меня ударил такой блеск и треск, как молния, и я потерял сознание. Не знаю, сколько времени прошло. Пришел в сознание. Окоп разрушен, откопал автомат и гранаты. Вижу, Митин без сознания, но живой должен быть. Из его носа и ушей кровь течет. И, оказывается, у меня тоже уши не слышат. (После я думал, что по нашему окопу стреляли, должно быть, из "Фердинанда"). Голова трещит, ничего не соображаю, смотрю вверх - что-то земля сыпется. Взял противотанковую гранату, чуть приподнялся. Вижу, что идет танк, и у нашего окопа разворачивается. Расстояние до танка около трех метров. Раздумывать некогда, гранату кинул на этот танк.
Опять треск и гром, и я снова потерял сознание. Не знаю, сколько времени прошло. Чувствую, что кто-то меня схватил за плечи и выдернул из окопа, оказалось, на другой руке автомат у меня. Он сорвал у меня автомат, стукнул автоматом об танк. Оказывается, взорвалась моя граната об танк.
Я повернул голову и увидел здоровенного немца, и он поволок меня куда-то.
Митин, по всей видимости, погиб там же.
Немец приволок меня до кучи, где лежали наши раненые. Из наших я там никого не видал, по всей вероятности, многие там погибли, у Саурмогила (Саурмогиловки).
(От себя (София) - свидетели того, как мой дедушка бросил гранату, доложили, и потом на дедушку пришла повестка домой о смерти моего деда, и там было сказано: "Будет представлен к предоставлению звания Героя Советского Союза посмертно". Но потом он был в плену. И после такого никто и не напоминал ни о каком звании. А дед мой все еще жив, и ему уже 91 год. И без звания Героя, но для нас он все равно герой).
Осколком гранаты, когда я взорвал танк, мне отрезало мизинец правой руки.
(А в детстве мне дедушка говорил, чтобы я не ковыряла в носу, что вот так он ковырял-ковырял, и фаланга пальца в носу осталась).
Нас привели в Саурмогиловку к скотному двору. На скотном дворе этом был навес и немного старой соломы. Еще был колодец. Я сходил к колодцу, умылся, напился - у меня, оказывается, все лицо было в крови. Не знаю откуда взялась одна старушка, и дает мне три штуки моркови. Я ведь трое суток не пил и не ел. Может, она мне что-то сказала или спрашивала меня о чем, но я же не слышу: в ушах только звон.
Нас собралось много, многие раненые. На другой день нас построили. Среди них видел нашего комроты Хапова Василия и командира второго взвода Голубева, остальных не видел. Нас повели на станцию Хартциск, пешком 40 км. Эту дорогу я никогда не забуду. Это была самая тяжелая в жизни дорога.
Первые числа августа, жара, неделю ничего не ел и можно сказать и не пил. Дважды контужен, раны хоть и небольшие - без фаланги мизинца, мизинец правой руки был раздроблен, и еще был ожог на правой ноге, и никакой медицинской помощи. Рад был бы умереть. Еле добрались к вечеру.
Погрузили нас в товарные вагоны. Они раскалялись днем, а воды нет. Там же на месте некоторые раненые умирали. Только ночью становилось немного прохладнее.
На следующий день нас разгрузили в городе Сталино, поместили во временный лагерь на окраине города. Нас, раненых, отделили, а здоровых погнали копать окопы. Видел Батырова Асгата, из деревни Абдрахманово, он в полку служил в комендантском взводе. Раненых поместили в барак. Назначили врача из пленных.
Врач был старик грузин, дали ему бумажные бинты, йод, нож, клещ и пинцет. Он лечил нас. Посмотрел врач на мой палец, палец нагноился. Он очистил ножом, обмазал йодом, перевязал бинтом - вот пока и все лечение.
Через дня три мой палец опять гноиться стал, снова старик очистил палец, кусачками обломал кое-какие косточки и сделала повязку, так палец стал заживать.
Когда наши войска начали наступать, немцы нас погрузили в вагоны и отправили на запад. У меня здоровье было плохое: голова болела, бессилие вследствие контузий.
В сентябре нас довезли до Германии, разгрузили на станции Саган на берегу реки Одер. Там лагерь большой, интернациональный, там еще находились с 1914 года (из записей на стенах).
Нас, больных отделили, поместили в Лазарет (ревер). Я в этом лазарете находился около трех месяцев. Там были французы, датчане, бельгийцы и другие национальности, отдельно разгорожены колючей проволокой.
В 1944 году в основном находился в этом лагере.
В 1945 году, когда Советские войска начали наступать, нас отправили пешком на Запад, через города Дрезден, Лейпциг, Вайморе в лагере Бухенвальдс пришлось побывать, недалеко от города Айзанхе. Нашу команду, человек 100, спустили в соляную шахту, чтобы держать меньше охранников. Кормили очень плохо, раз в сутки, хлеба не давали. 200 граммов - мучная баланда. Многие болели и умирали, заели нас вши. Я дал слово, если поднимут нас наверх, убегу - если умру, то только на земле и на воле. Мы уже забыли учет времени - под землей солнца нет, одна электролампочка на всех.
И все же в один день нас подняли наверх, на землю, и построили. Повели куда-то дальше. И в скором времени появились откуда-то красноносые самолеты-истребители, да недалек был лес. В это время в Тюренгии красиво, сосновые смешанные леса и горы. Как увидели мы самолеты - наши конвоеры, старики, залегли по канавам. Мы думали, что самолеты советские, у них на крыльях пятиконечные звезды были. Я тут же, недолго думая, взял и пошел напрямик по полю, где были свекольные бурты, остальные кто куда и за мной. Я откопал три кормовые свеклы, и пошел в лес.
В лесу встретил Сергея Топорова, Антона, Мухамеда и, под конец, азербайджанца Азиза. Таким образом, нас стало пять человек, или пять национальностей: я - татарин, Сергей - русский, Антон - удмурт, Мухамед - узбек, Азиз - азербайджанец. Так мы и ушли в лес, и куда шли мы - не знали. Ночевали в лесу. К утру услышали отдаленные артиллерийские звуки. Мы думали, наши наступают. Но мы были все обессиленные. Нам надо было найти что-нибудь поесть. Днем осмотрели местность. Оказалось, мы у одного хутора из всего четырех домов. Людей не видно было.
К ночи пришли к домикам, чтобы найти что-нибудь съедобное. Сергей нашел в одном сарайчике мешок муки, мы его утащили в лес. В первый раз мы поели муку в сыром виде, а потом Азиз сварил нам каши. Потом мы нашли картошку. Затем зарезали овечку, и таким образом мы потихоньку стали поправляться.
Когда я один пошел днем на разведку, в лесу мне встретились три вооруженных немца, с пулеметом, и с автоматами, все были в военной форме.
Они как увидели меня, спрашивают: "Американо (тут)?" - и я сказал: "Найн!" - и они пошли своей дорогой, меня отпустили. Тут я очень испугался, ведь у нас нет никакого оружия.
Пришел к своим ребятам, рассказал, что тут поблизости немцы и американцы, и нам тоже нужно вооружаться. Прошло немного времени, и проехала автомашина с немецкими солдатами, проехала она за лесом, и затем была слышна стрельба и взрывы. Там шли бои.
Я подумал, где бои были, там и оружие может быть, и мы все впятером пошли выяснять ситуацию. Оказалось, что автомашину подожгли, немцы сбежали. Мы подошли и посмотрели. Неподалеку находилась небольшая деревня, мы пошли туда.
Видно было пять танков у края деревни. На них белые пятиконечные звезды. Мы подошли к ним. Они нас накормили, мыло дали, сказали идти в деревню, мол, там есть русские. Деревня была лагерем для военнопленных, их американцы освободили.
Мы устроились на квартиру, и жили там с неделю. Потом сказали нам идти в Айзинах, там интернациональный лагерь организован, мы там основались.
Организован русский полк, есть бывшие полковники и другие чины, вот они ездили в город Кассель к Айзенхауру, чтобы русских вернуть к русским, война еще не закончена.
Нас, русских, американцы погрузили на автомашины, снабдили продуктами и отправили к русским в город Химниц. Там оставили нас. Никакого внимания, кто мы такие, никто этим не интересовался. Мы по своей инициативе нашли поезд, добрались до Дрездена, а оттуда до Бреславля.
От Бреславля нас отправили в город Валоу. Там был организован лагерь для бывших пленных, и началась фильтрация. Конечно, кто как, многие остались на западе. Нас закрепили под 136 краснознаменный артиллерийский полк, потом 47 батальон, и отправили своим ходом до города Коваля.
Там продолжалась фильтрация, после чего нас отправили в Днемпропетровскую область, шахтерский городок Ингулец, работать на рудниках. Работали на шахте, добывали руду.
В сентябре 1945-го я приехал домой и пошел учиться в Бугульминский техникум ФАШ. Там оказались только одни девушки. Но я там не мог учиться, и поехал в Зеленодольск. Поступил работать учеником токаря на заводе имени Серго. Там же поступил учиться на курсы мастеров по холодной обработке металлов резанием. Работал хорошо, токарные работы понравились мне. Окончил учебу, дали 5-ый разряд.
В 1948-ом году было Постановление Партии о поддержке сельского хозяйства, направляли специалистов сельского хозяйства, и направляли специалистов сельскому хозяйству. Я попросил тоже, чтобы отправили меня МТС токарем. В военном заводе я долго работать не мог, и кто был в плену - тех вообще не держали на военном заводе. Я приехал в Шугуровский МТС (Старокувакский МТС), устроился токарем, работа мне нравилась. Летом работал на комбайне, остальное время ремонтировал трактора и сельхозмашины.
В 1949-ом году образовался новый МТС - Старо-Байсароский, сейчас он в Актанышском районе. По моему согласию перевели меня на эту работу. Работал механиком. Там еще мастерских не было, пришлось начинать все с нуля. Научился управлять тракторами, автомашинами. Всю зиму возил трактора и оборудование и сельхозмашины своим ходом за двести километров по бездорожью из Бугульмы. Работал хорошо, и работа нравилась.
Летом мне замполитдиректор Галеев предложил вступить в Партию. Я сказал ему правду, что я был в плену, меня не примут. Он настоял на своем. И мы вместе поехали в бюро райкома Полесово.
Секретарем на тот период была Закирова Наиля (впоследствие она в городе Альметьевске работала в парткоме "АльметьевНефть"). Я рассказал свою биографию. Мне сказали выйти и подождать. И после мне никто ничего не сказал.
Через месяц мне секретарь парткома МТС Галеев сказал, чтобы я уволился и ушел из МТС. По всей вероятности, предупредили его, что я недостоин быть в Партии и даже работать в МТС.
Я уволился и приехал в свою родную деревню Тайсуганово Альметьевского района. После нескольких мытарств устроился на работу в Нефтепромысел №2 "Бугульманефть" оператором.
Работал оператором по добыче нефти, после чего учтроился на Сборный Пункт №18 по добыче нефти. Меня перевели на должность оператора дизилиста по откачке нефти.
На промысле стали интересоваться много, кто я такой. Отдел кадров и Партком промысла. Я должен был сказать, что я был в плену. Под конец, нас пять человек, как и я, сократили, уволили с работы.
И куда бы я ни обращался насчет работы, не принимали. В трудовой книжке была запись.
Через несколько месяцев пришел искать работу в СМУ-4 "Татпромстрой". Там специалистов не хватало.
Главный механик Колосов, начальник СМУ Вескривец меня приняли мотористом для ремонта моторов сварочных агрегатов, хотя там тоже были отговорки против меня. Там я работал с усердием, деваться некуда.
Днем ремонтировал моторы, ночью сверлил фланцы. Мое усердие было замечено, и меня перевели на должность техника-механика.
Через год, то есть в 1954 году, я женился и дали мне квартиру. Направили в город Саратов на курсы механиков при Техникуме. Учился 10 месяцев, приехал. Место механика уже было занято, предложили работать прорабом.
Мой первый объект по строительству и монтажу в Альметьевске - завод Глины-порошка. Это был единственный такой крупный завод по Союзу. Проектировали его в Бугульме, и много неясностей было. Так вышло, мы строили и монтировали, а за нами проектный институт проектировал. Работали быстро и по возможности в срок. Пустили завод, и меня стаи меньше преследовать после смерти Сталина.
После строительство Завода Глинопорошка мне дали строительство Очистных сооружений в городе Альметьевск. Этот объект своевременно сдали и пустили. После этого обустраивал нефтяную площадь Минибаевскую Купольную части, работы на трассе, трубопроводы.
Затем дали строить Северо-Альметьевский Товарный парк, Котельный парк, Резервуарный парк и прочие коммуникации. После чего Акташский Товарный парк, сложные инженерные сооружения приходилось начинать с нуля и закончить пуском нефти со всем комплексом.
После окончания Акташского товарного парка работал по обустройству нефтяных площадей по всему юго-востоку Татарстана, вплоть до Набережных Челнов. Работал по строительству Чишминского товарного парка, также обустраивал Чишминскую площадь. Работал честно и с энтузиазмом, был творческий подход, получил множество почетных грамот. Стал отличником газовой промышленности СССР. Многих наградили орденами и медалями, но по всей вероятности меня мешало наградить то, что я был в плену.
Хотели принять в партию, но я, обжегшись в первый раз, категорически отказался вступать в партию, может, и это тоже помешало наградить правительственными наградами. Но все же через военкомат меня наградили Орденом Великой Отечественной и памятными медалями.
В 1979 году вышел на пенсию, но по возможности все равно продолжал работать. Инвалидности не дали, потому что я был в плену, и документов о контузии и ранении нет, они остались в Германии.
А теперь о семье: отец и мать были учителями, работали в деревне Тайсуганово и умерли по старости. Старшая сестра жила в Альметьевске, всю свою жизнь работала мед работником, и в войне участвовала.
Брат Валеев Теляк погиб в боях, был командующим взводом, лейтенантом.
Младшая сестра всю жизнь работала врачем, заслуженный медработник, жила в Уфе.
Воспоминания прислала София Гарипова
|
|
|
|
|
|
