Баев Николай Константинович

– Расскажите о себе, о своих родителях, семье.

– Я родился в январе 1925 года в селе Сурки Кирсановского района Тамбовской области. Когда-то нас из большого села выселили на хутора. Родители были колхозниками. Наш колхоз очень бедным был, и я работал с матерью на свекле в дни каникул, три месяца, подвозил воду. К каждой семье прикрепляли участок свеклы. Чтобы свекла дала хороший урожай, мы ее поливали. И мне мать запрягала лошадь, клали бочку, чтобы воду подвозить на поле. Так я с восьми лет работал в колхозе, пока не ушел в техникум.

У меня было пять братьев и две сестры. Отец был на фронте, сестра была на фронте, брат младше меня на полтора года тоже был на фронте, он в Варшаве погиб. Четверо воевали, трое вернулись с фронта, один погиб. По Интернету мы отыскали, где брат погиб и похоронен. Быстро очень, я попросил сына, и он нашел.

– Как ваша семья перед войной жила? Были у вас какие-нибудь предметы роскоши, доступные советскому человеку – велосипед, патефон, радиоприемник? Что-то было в семье?

– В нашем селе до 1963 года даже не было света. Жили очень тяжело, я зарабатывал на свекле, работая за два–три трудодня. На трудодень давали по 50 грамм хлеба всего. Мы получали с матерью, отец работал счетоводом, бригадиром, на разных должностях. Короче, где-то на тысячу трудодней мы получали два–три мешка зерна всего. И все. А когда немцы подходили к Тамбовской области, оккупировали Воронеж, наши специальные части у всех все подряд отбирали. Оставили матери картошки килограммов пятьсот, полтонны. Если у нас был целый погреб – все выгребали, стояло три мешка муки всего-то, то, что мы смололи из зерна, полученного в колхозе, все это забрали, потом мать ходила плакала.

– Но немцы до Тамбова так и не дошли?

– Не дошли. Когда началась война, через неделю я увидел в газете «Тамбовская правда» стихотворение. И там была картинка: Наполеон похоронен, а над его могилой склонился Гитлер, и написано:

Гитлер ждал ответа от Наполеона:
Чем, скажи, с Россией я окончу бой?
Тот ему ответил из могилы сонно:
Я, мой друг, подвинусь, ты ложись со мной.

Вот это я запомнил. Ну и потом я сам много стихотворений написал, книгу издал в стихотворной форме.

В 1942 году я окончил ветеринарный техникум и был послан в Башкирию на работу. В Башкирии проработал недолго – 4 месяца, а 7 апреля 1943 года был призван в ряды Красной Армии. Меня отправили в Чкаловское пулемётное училище, которое закончил через год и был направлен на фронт. Прибыл на Украину в город Белая Церковь, в офицерский запасной полк, где пробыл некоторое время. В середине июня отправили меня в боевую часть – в 8-й механизированный корпус первой танковой армии, который в это время вел бои в районе Шепетовки.

– Какое звание у вас тогда было?

– Окончил я училище в звании младшего лейтенанта и был назначен на должность командира взвода. Был направлен на фронт, где попал по распределению с резерва в первую танковую армию, которая вела бои в Ивано-Франковской области, у города Городенка. Вот под Городенку я и прибыл.

В этом корпусе я воевал до конца войны, до мая 1945 года, был дважды ранен, форсировал шесть или семь крупных рек. Служил в должности командира пулеметного взвода станковых пулеметов «Максим».

– У вас в училище курс обучения годичный был? Как вы сами оцениваете, достаточной ли была подготовка у вас?

– Да, для пулеметчиков достаточная. Изучали стрелковое оружие

– А трофейное изучали?

– Трофейное не изучали. Только пулеметы, но в совершенстве: все пулеметы, все виды стрельбы, в туман, в пургу, в дождь, в ветер, из-за флангов, и т.д.

– На фронте трофейное оружие использовали?

– Нет. Не использовали. Мы наступали, наша армия в это время была обеспечена всем необходимым. И они оставляли нам только вонючие окопы, которые мы занимали. Там и спали мы, если удавалось поспать, и принимали пищу в этих окопах.

– Как часто баня была? Вши донимали?

– Да. Мы находили время, вернее, возможность такую, чтобы немцам на расстоянии двух или полутора километров от нас огня не было видно. В окопе снимали рубашку и этих вшей вытряхивали над огнем. Вот такое дело было. У меня связной был, у него в запасе всегда было три – четыре пары белья и паек сухой, больше он ничего не носил. Патроны набивали мы по восемь лент на каждый пулемет. Лента 250 патронов, матерчатая, отсыревает и дырки становятся маленькие, чтобы патрон засунуть, надо иметь силу. Ночью иногда половину людей поднимали по тревоге – снаряды таскать, когда, например, машины не подвезли к батареям, выбросили, а другая половина остается и начинает набивать патроны в 8 лент на пулемет. Руки, пальцы - все в крови от набивки патронов.

– А кроме того еще и смазку же с них снимать надо было?

– Ну конечно, протирать каждый патрон.

– А машинки для набивки разве не было?

– Нет. Был такой деревянный станочек-выравниватель, на один уровень. В него, в эту дырку протягиваешь ленту, две ручки там были, нажимаешь – и оно выравнивается. Чтобы отстрелять одну ленту, нужна одна минута, а набивать эту одну ленту надо час или больше.

– Максим надежным пулеметом был? Были недостатки?

– Вода быстро закипает. И если бой вести полчаса беспрерывно – пули не вылетают, они плавятся. Они падали на десять метров, и все. Если был бы хотя бы шесть – семь литров, а то только четыре литра.

– На сколько одной заправки воды хватало?

– Ну, если очень короткими очередями, то на весь бой хватало. Бой взвод вел один день и уходил, оставалось шесть – восемь человек, и все.

– За то время, сколько вы были на фронте, сколько примерно пополнений через вас прошло?

– Шесть полных комплектов. Через сорок лет встретил меня командир первого отделения, пулеметчик, сейчас живет в Белогорье, Хмельницкая область, с 1926 года рождения. И вот мы собирали сведения, кто освобождал Варшаву. Пришел один и говорит: «Я с 21-й механизированной бригады». А секретарь, который записывал, спрашивает: «А кто ты такой?» – «Пулеметчик». – «А кто у вас был командиром?» – «Был младший лейтенант Баев». – «Так вот он сидит». И вот сейчас этот Семенов, его фамилия, он жив-здоров, живет в селе Тульчинского района, а дочь здесь, в Виннице живет.

– А как с питанием было на фронте, в училище?

– В училище, конечно, питание было на три с минусом, потому что жидкое всё, вода, хлеба давали мало. А на фронте иногда в два – три дня горячее еще давали, а так в основном сухой паёк, а вода была у всех во флягах, запьёшь. Консервы были у всех за спиной, американские в основном, ну и наши тоже были, но наших меньше. Свиная тушенка была, и фарш колбасный, и галеты.

– Какое у вас было отношение к немцам: личная ненависть или отношение как солдат к солдату?

– Из-за тех преступлений, что они творили и о которых нам сообщали, все были настроены очень агрессивно к ним. А вот когда отец служил в Германии, я не видел, чтоб они к нам плохо относились, они ни одного человека у нас не тронули за четыре года, никого. Комсомольцы меня раз-два тут атаковывали, почему с пистолетом, кто вам такое право дал? А поскольку через Польшу опасно было проехать, там было много нападений на поезда, нам вручали пистолеты и по сто патронов. Я тогда приезжал, учил братьев стрелять. Оставлю себе двадцать патронов, остальные пойдем и на речке расстреляем. С немцами мирно жили очень. И они к нам относились лояльно, никого не трогали. Правда, нас близко к ним особо не подпускали, но мы ходили патрулями, и поэтому в городе встречались, разговаривали.

– А через Польшу вы шли?

– Да. Варшаву, город Мехув, Познань и до самой реки Варта, город Ландсберг.

– С поляками было сложнее?

– Ну, в Польше какие-то были националистические организации, они после войны встречали наши поезда.

– А во время войны вы с ними не сталкивались?

– Ну почему не сталкивались, сталкивались. Нас располагали ночевать на квартиры, хаты занимали, командир роты распределял: вот вы здесь будете ночевать, вы здесь, и мы имели связь с поляками, но ничего такого мы не видели, не замечали.

– 1941–1942 годы, жизнь становилась сложнее и сложнее, с фронта новости печальные приходили. Не было такого ощущения, что можем не победить?

– Конечно, было, и много. Наши родители говорили: «Как же так, готовились к войне и не подготовились?» Но это уже дело Верховного Главнокомандования.

– Ваше отношение к Сталину какое? Можете рассказать, изменилось ли оно с годами?

– Я поддерживаю то, что его развенчали, вот и все. Очень много при нем допустили злоупотреблений.

В то время доверие было полное. Может, та политика, которая проводилась, была необходима для того, чтобы удержать Советский Союз. Страшно, когда начинаешь про эти злоупотребления, расстрелы думать. Вот был Ворошилов, расстреляли весь командный состав, трех маршалов. Десять командиров расстреляли второго ранга, трех командиров первого ранга, шестьдесят семь командиров корпусов и так далее, и так далее. С другой стороны, если бы не было такой жесткой политики, победить тяжело было бы.

– Можете рассказать, при каких обстоятельствах вас ранили?

– Ранило первый раз под Гдыней. Там немцы были окружены, вели по семь - десять атак. Хотели прорвать оборону нашу и вырваться из окружения. Они обстреливали наши подразделения, снаряды, не долетая, цеплялись за верхушки деревьев и взрывались, и меня осколками ранило в голову, в бровь, нос, в шею и ухо. Шестнадцать осколков. Это первый раз, но ранение было легкое, как считали, неделю побыл в медсанбате, и после этого через месяц-полтора началась Берлинская операция. В Берлинской операции был ранен второй раз: пулевое ранение в правую ногу. В результате я три месяца пролежал в госпитале в Польше.

– День Победы встретили в госпитале?

– Да, День Победы встречал в госпитале. Очень было и радостно, и очень много было слез. Тяжелораненные такой подняли вой – жуткое дело. Нам, кто мог ходить, пришлось на костылях уйти в парк, и там до утра мы сидели. В четыре часа ночи нам объявили, что война кончилась. И в это время начался шум, крик и плач инвалидов, тяжелораненных. Во всех палатах тогда были тяжелораненные: кто без руки был, кто безногие. Мы пошли в парк, там отсиделись пару часов. И за нами сестра пришла: «Идите на завтрак, там уже всем поставлено 100 грамм». Кстати, на фронте у меня всегда с собой был связной, и у него всегда была фляжка со спиртом, но я никогда не пил. Все то, что я получал в дополнительном пайке, я делил и отдавал солдатам, сам не употреблял и не курил. Я строил взвод и раздавал паек всем.

– Вы войну командиром взвода и закончили?

– Так и окончил. Младший лейтенант. После войны уже получил лейтенанта. По окончании войны служил в городе Гримма.

Награжден орденом Красной Звезды за взятие Берлина, медалями «За освобождение Варшавы», «За взятие Берлина», «За победу над Германией», орденом Отечественной войны 1 степени, это уже в 85-м году награжден в честь 40-летия Победы. В мирное время награжден двумя орденами Богдана Хмельницкого за активную работу по социальной защите инвалидов и награжден 2 почетными грамотами Кабинета Министров Украины, награжден почетным знаком министра обороны за содействие Вооруженным Силам, награжден наручными часами командующего военно-воздушными силами Украины и награжден еще телевизором от Президента.

После ранения в Берлинской операции я три месяца лежал в госпитале в Польше. А после госпиталя вернулся в свою часть, где прослужил еще 4 года в оккупационных войсках Германии. После этого был направлен в город Калинин на учебу в военную академию тыла и снабжения. После первых неудачных экзаменов я был оставлен там на постоянную службу. Прослужив три года, я снова поступил в академию на командно-штабной факультет. После обучения в академии был отправлен на службу на Дальний Восток. Там сменил несколько частей, служил и в Славянке под Владивостоком, и в городе Краскино Хасанского района, и в селе Барабаш Усурийского края, в Усурийске служил четыре года в ракетных войсках средней дальности. Потом был направлен в Амурскую область на должность заместителя командира части по тылу в город Свободный-18, это в Амурской области. И там служил до 1971 года.

В 1971 году из-за болезни жены я был вынужден написать рапорт и попросил уволить меня из ракетных войск. Меня уволили с выслугой двадцать восемь с половиной лет и направили еще с несколькими семьями на Украину. А почему? А потому что было сокращение большое тогда войск.

– Первые большие сокращения при Хрущеве были?

– Не только первое, но и второе потом было через пару лет. Но поскольку я ракетчик и к тому же имел поплавок, то пришлось послужить. После этого вернулся в Винницу. Трое детей, жена была больная, а через семь лет умерла. Пять лет я один был, учил детей, выучил, все получили высшее образование бесплатно, получили хорошие должности. Сейчас старший сын уже умер, дочь в Москве работает, сын в Санкт-Петербурге в аэропорту работает старшим инженером по управлению воздушным движением. А мы со второй женой, она с двумя детьми пришла ко мне, живем сейчас в Виннице. После увольнения я двадцать лет отработал на заводе радиотехнической аппаратуры в должностях инженера по техническому надзору за зданиями и сооружениями и технологом в строительном цехе. А в 90-м году всех нас, пенсионеров, уволили. Конечно, не по добровольному желанию – сокращение большое было. После этого через два года я пришел в общественную организацию на должность председателя комитете инвалидов Отечественной войны Вооруженных Сил Украины Ленинского района. На этой должности проработал десять лет на добровольных началах. Без зарплаты. После того как у нас умер председатель городской организации Никуляк, меня избрали председателем городской организации или, как называют, городского объединения инвалидов Отечественной войны и Вооруженных Сил г. Винницы. В объединение входят три района – Ленинский, Замостянский и Старогородский. И вот в этой должности уже девять лет работаю.

Я был на сборах первой танковой армии, являясь тогда членом совета. Там, на ул. Чернышевского, 52, находился штаб первой танковой армии, совет ветеранов. И нас туда приглашали на все мероприятия. И вот один раз нам такую историю рассказали. В 83-м году снесли курган, решили сделать стадион. Но не успели все убрать, как наступили дожди, пошли морозы и все замерзло. Не успели убрать все эти кости, как эти пацаны собрали эти черепа, сделали светильники и на рынке продавали. И вот на рынке можно было купить череп за столько-то рублей. Но я не запомнил, какой рынок, в Москве. Для нас, ветеранов, это больно.

– Спасибо вам большое за рассказ!