Чуприна Алексей Гаврилович

Я родился в Ширяевском районе, село Николаевка, до революции - Ганское (120 километров от Одессы), в 1914 году, 17-го марта. Мать была 87-го года, отец 88-го, занимались сельским хозяйством. Отец тоже был на фронте, до 17-го года. Мать неграмотная, отец трошки грамотный - четыре класса закончил. Я что пережил: вспоминаю 1921-1922 год - это голод. После этого постепенно отец и мать хозяйство заимели. Нас было в семье пять детей: сестра старшая - 13-го года, я - 14-го, второй брат - 18-го, третий брат - 27-го, и последняя сестра - 29-го. Село было большое: около тысячи дворов. Когда начался голод, многие стали умирать, некоторые - выезжать из села. В основном в Крым: там было более-менее получше. Брат мой, который 18-го года, тоже поехал в Крым. Это уже 31-32-й года. Устроился грузчиком в санатории. Я остался дома, учился, хозяйством занимался. В 1932 году поступил в комсомол, а сестра старшая замуж вышла - в 1933. Я закончил семь классов: у нас в селе семилетка была. Меня и ещё двух комсомольцев, парня и девушку, по решению ЦК партии направили на курсы учителей в Первомайское. Тогда это был Троицкий район. Учились мы по 6 месяцев. Выпуск - в сентябре месяце 1932 года. Командировали в райком комсомола на распределение. Девочку отправили в наше село, нас двоих - в другой сельсовет, в разные сёла. Я проработал в посёлке два года. Тогда ещё голод был, и учителям было указание давать пайки: масло постное, сахар - такое. А в некоторых колхозах было указание давать зерно. Мне, допустим, дали мешок пшеницы. И я завёз, смолол и хозяину с хозяйкой дал, и вот так на квартире был. Проработал два года и вижу, что тяжело моим родителям, которые в семи километрах от села, где я работал. А мой отец какими-то судьбами был на фронте медфельдшером. Документ он имел, и его приглашают работать фельдшером в село. Там врач был, но медфельдшер тоже нужен был. А раньше он работал кладовщиком в колхозе. Ну а я приезжал домой в выходной, воскресенье. Там я встретился с одним учителем, который приехал в отпуск. Он 1902 года. Работал в Молдавии, под Тирасполем. Говорит: "Алексей Гаврилович, давай приезжай, я тебя устрою в Молдавии учителем. Потому что тяжело здесь, в Молдавии трошки легче." И я взял в сельсовете справку о том, что работал учителем, и в сентябре месяце с этой справкой приезжаю к нему, в село Федосеевка. Он был на конференции. Я на третий день еду к нему в районный центр, он меня ведёт к инспектору образования района, и мне дают направление в сельскую школу. Мы едем с этим учителем в село, он мне отдаёт своих учеников, которые у него были в этой школе: первый-четвёртый класс, и вот таким путём я работаю. Там были молдавские и украинские сёла. Молдаване ходили в молдавскую школу, а я работал в украинской. Отработал там пять лет: с 1934 по 1939, а в 39-м нас, учителей, забирают в армию. До этого нас не брали, потому что была бронь. И двадцатого сентября нашу команду отправляют эшелоном в Тирасполь, и в часть: через Ростовскую область, в портовый город Ейск - маленький красивый город. Приехали вечером, разгрузились - и в баню. Помылись, переоделись - и в казарму. Пехота: 158-я стрелковая дивизия, 875-й стрелковый полк. В казарме двухэтажные койки. При дивизии было 3 полка. Кормили хорошо. Таким путём я прослужил 39-й, 40-й, а 41-й - война. А я должен демобилизоваться в сентябре. И всё, пошёл на фронт.

Причём, я хотел сказать, в армии меня взяли в полковую школу - это где готовят младших командиров, шесть месяцев: сержанты, старшие сержанты, ефрейторы. И нам в мае месяце присвоили звания: кому сержант, кому старший сержант. Мне тоже "старший сержант". А в июне, ещё до войны, нашу дивизию эшелоном отправляют на Украину, под Черкассы. Там мы на стрельбище ходили, километров пять в лесу. А когда только объявили, что война, так на стрельбище приехал на лошади кавалерист, дал данные, и все быстро снялись в штаб полка. Нас полностью вооружают, полная боевая готовность, и на другой день мы выехали на станцию Фастов - это под Киевом. Когда ехали, то уже видели сбитые немецкие самолёты. Приехали на станцию где-то через недельку после того, как немцы начали.

- Скажите, а ефрейтор, у него какая должность, кем он командует?

Он отделением.

- Ну он выше, чем сержант или нет?

Не, ефрейтор - это младший. Ефрейтор, сержант, старший сержант, потом старшина и дальше.. В полку нас распределяли и назначали: если ты сержант - мог быть командиром отделения, мог в роту ПВО попасть. Рота ПВО - это рота, которая была организована по борьбе с самолётами. Нам дали три машины, ЗИЛы, и на этих машинах были счетверённые пулемёты - "Максимы". И я был командиром отделения в роте ПВО. Командир роты был капитан из Таганрога. Когда уже надо было идти на фронт, нас с этими пулемётами и машинами на эшелон, и через Киев, на Смоленск. Высадили нашу дивизию на станции. Были и подводы, мы на машинах были. Уже полностью вооружённые: пехота - автоматы, винтовки, пулемёты станковые и другие, боеприпасы имели.

- У вас какое оружие было?

Карабин был. После этого давали автоматы, когда уже пошли в бой. При пехоте была пулемётная рота. Пехоте также давали пулемёты, только не станковые, а с диском, ручные. Когда в Смоленске высадились, мы на машинах, а пехота на поводах и пешем, - километров двадцать, в лес. В лесу и пехота, и артиллерия: 45, 120, 196, и мы со своими машинами. Дня три побыли. Потом самолёты налетели: разведка, три самолёта. Увидели, что в лесу полно солдат, и через двадцать минут налетели штук двадцать самолётов. Разбомбили в пух и прах. А мы - кто как, мы же необученные: кто в траншейку один на другого, кто в ямку сховался, кто тикал, кто падал. Разбежались. Командиры тоже: кого ранили, кого убили. У меня был окопчик - я вскОчил, а многие не выкопали, и на меня сверху тоже. Не выкопал окопчик - упал. Рядом бомба взорвалась, осколки рассыпались и всё. Командира роты где-то в ногу, по-моему, другого солдата убило, третьего тоже ранило - мы даже огонь открыть не успели. Всё. И паника. И ночь. Кто мог из командиров - собрал, и назад, отступать на Смоленск.

А немец же тоже не дурной: высадил на аэродром под Смоленском десант. Пехота пошла уничтожать этот десант, а нас на машинах отправили к мосту через Днепр. Там уйма народу: пограничники, семьи пограничников, кто на подводах, кто пеший с детьми, раненые - и все на мост. Немец налетает и бомбит, а люди убегают. И в это время попадает бомба в этот мост. Кто мог - через Днепр вплавь. Мы переправиться не успели, нас примерно батальон. Ну как батальон: человек, мабуть, 70-80 осталось. Командир роты ПВО оставил пост и на машине двинул с ротой, потому что немцы наступали. Бросил нас, несколько человек. Я уже был с винтовкой, без пулемёта своего, и пошёл в батальон, и начал с этим батальоном переправляться через Днепр. И ночью командир батальона через реку, через лес, через болото нас выводил. Вышли - там уже наши были, наша оборона. Я после этого так и остался в пехоте.

Побыли мы там некоторое время, а после этого нам говорят, что немец движется по Смоленской дороге на Москву. В нашу дивизию добавляют ещё пехоты - каких-то сибиряков, и тремя эшелонами, со станции Издешково, через Вязьму и Калугу, на Курск. А чего? Потому что немец двинул большинством уже на Николаев, на Одессу, на Херсон, на Днепропетровск, на Киев, и после этого на Курск, на Рыльск. Нас в Курске высаживают ночью и говорят, что 70 километров пешем надо. Дали ещё немного вооружения, и на оборону Рыльска, Курска. На Курск когда шли, там была маленькая речка, через которую тоже надо было вплавь. Нам дали пулемёт "максим" дополнительно, и мы всё на спине: "тело", "коляску" - таким путём. Немец вооружён хорошо и полностью, а у нас вооружение не очень большое: артиллерия разве что 45-ти и 76-ти - частично. Постепенно мы отступали, сдавали Курск - это дело уже шло осенью. Я с пулемётом поддерживал пехоту: немец когда двинул, так я должен своим пулемётом по немцу, чтоб могла пехота пройти. Курск сдали, уже за Курск двинули километров 30..

- Первый бой помните?

Первый бой был ещё там, под Курском.

- Расскажете?

Ну так что там рассказывать: тикать надо было, потому что немец вооружённый полностью, а мы слабые были.. Сдали Курск, километров 30 от Курска отошли, до Кшени - и зима. Мы заняли оборону, и немец уже тоже не мог наступать дальше - тоже занял оборону.

- За что вам медаль за отвагу дали?

Это когда мы с Курска отступали, и возле Щигров, станция такая - Щигры, бои у нас были. Там речечка, а через речку мост с железной дорогой. И через этот мост должен был переправиться бронепоезд,а потом эту железную дорогу взорвать. Вот здесь немец наступал с Курска на Щигры (показывает по карте), а я своим стАнковым пулемётом занял оборону: нас было пулемётная рота. Держали этот мост двое-трое суток, пока бронепоезд не прошёл. А после, когда поезд прошёл, то мы тоже дали, и на Кшень. Эта Кшень - маленькое село: с одной стороны села мы, а с другой немец, и таким путём бои. Там и наших легло, и ихних. А потом дали нам три танка, тридцатьчетвёрки и сказали: "Ну теперь, хлопцы, давайте в наступление". Они с пехотой начали наступать, я пулемётами поддерживаю. А у немца танки не могли двигаться. И наши танки их многих помяли. Мы продолжали наступать, и под Глуховым, 10-го января, меня в ногу ранило: вот здесь, на этой ноге, где сейчас протез (засучивает левую штанину до колена, показывая деревянную культю). Как-будто бы назначено было (смеётся). Где-то мина немецкая разорвалась, осколок пролетел: бах! И попал не в кость, попал в мякоть. Ну кровь потекла и всё, там уже санитар.. В Воронеже в госпитале лежал три месяца. Выписали меня уже в марте месяце 42-го года. А тогда был такой период, что тех, кто воевал и был ранен, после выписки направляли в те части, в каких они воевали. Приехал я в комендатуру, со мной ещё два человека, а нам говорят: "ваша часть в Ростов уехала." Немец сначала Ростов взял, а потом наши его выбили и на 60 километров отбросили. Приезжаем в Ростов, в свой полк, в пехоту, и опять нас направляют на оборону.

- В рукопашную ходили?

Нет, в рукопашную нет, потому что приходилось нам отступать. Отступили, нам дали часть пополнения, а немцы танки свои подбросил, и всё.. Мы за Ростовом держим оборону, а немец наступает уже на Харьков, и бои в Харькове идут. Там такие жестокие бои были.. Немец берёт уже Харьков полностью и наступает на Донбасс. И нашу дивизию отправляют на оборону: Донецк, станция Лихая, Каменск. Бои ведём. Дают мне опять пулемёт, только уже не "Максим", а ШКАС, крупнокалиберный. Он 17 миллиметров, установлен на машине. Дают мне человек шесть ещё - отделение, и посылают на оборону речки Донец. Командир полка Добровольский, он трошки выпил, садится в нашу машину: он, шофёр и адъютант. Дали ещё сорокопятку и автоматчиков. Доезжаем, а немец уже переправился через речку, оборону занял по эту сторону и оттуда давай по нам. А мы что? Свои машины разворачиваем, отступаем, сорокопятка тоже уезжает, и всё.

Занимаем оборону совсем в другом месте: станция Лихая. И оказывается, что немец там же, видно, занял другие станции и двинул на Ростов и Черкесск и нас полностью припёр. Мы опять отступаем: переправляемся через Донец, и в Сальские степи. Собирают тех, кто смог переправиться, погрузили на машины и отправляют на Черкесск, Ессентуки, Кисловодск, потому что немец Ростов уже захватил и двигается дальше на Юг. Нас задвинули аж до Военно-Грузинской дороги, под горы. А немец уже забрал Пятигорск, Кисловодск, Ессентуки взял. Городишко наш, уже не помню название, артиллерией начал обстреливать. Снова надо тикать - отступаем в лес: пехота пошла в одну сторону с полком, а наша рота ПВО на машинах - в другую. Меня послал командир роты, говорит: "Пойди узнай, куда наш полк отступает". И я пошёл с ними. А моя рота поехала дорогой через село, немец начал их обстреливать, и они совсем в другую сторону повернули. Таким путём я остался с пехотой и попал в комендантский взвод. Потом уже связались с нашими по радио, они, оказывается, совсем в другом лесу находились, дали мне направление, и я ушёл. Нашёл свою роту и уже с ними стоял в обороне. Относились мы уже к другой части и снабжали нас там же. Давали паёк: то муку, то, если есть возможность, барана, овцу. Порезали - и на мясо, и так выживали в обороне. Ну а это уже зима: немец Сталинград берёт, а мы здесь оборону держим - Северный Кавказ.

А в январе-феврале месяце 43-го года мы начали наступать по тому пути, по которому отступали. И постепенно обратно забрали Черкесск, взяли Кисловодск, Есентуки, Минводы и остальные города. "Катюши" нам здорово помогли: у нас были "Катюши", а у них "Ванюши". На станице Крымской четыре или пять месяцев стояли в обороне: немец на горе, а мы внизу. До тех пор, пока немец не начал тикать. После этого я уже на 4-й Украинский фронт попал. Крым освобождал, там меня под Севастополем ранило по спине, и я в Мелитополе в госпитале пролежал два месяца. А после этого меня выписывают и в запасной полк отправляют. Там говорят: "вот, приехал командир, который хочет взять в школу, где будут учить офицерским званиям. А я сержант, и думаю себе, чё ж не пойти на курсы?" И я записываюсь в эту школу на шестимесячные курсы при 4-м Украинском фронте. Курсы сначала находились в селе Льгов (Черниговская обл.), а после Льгова, когда наши части полностью прошли Украину, нас перебросили в Черновцы, на западную Украину. И я там был с марта по сентябрь 44-го. Когда мы ехали с Льгова в Черновцы, где-то возле Ивано-Франковска, наш эшелон обстреляли бандеровцы. А тогда был не Ивано-Франковск, а Станислав. Там же полностью штаб бандеровский: и под землёй, и в лесу. Сразу бьют тревогу, и нас, уже полностью вооружённых, давай на борьбу с бандеровцами. И мы, курсанты, недельки две-три гонялись за ними по лесам. Чертков - вот здесь бои были у нас.

- А без курсов звания не давали, не было такого?

Нет.

- Бандеровцев вы убивали?

Не, они от нас ховались. Ихняя молодёжь некоторая убегала, так их брали в плен. Ну это наша ОБХСС. А дальше - чёрт его знает, что с ними делали. Наши как въехали в село и по первой только квартире зайти, а там бандеровец был. Он выскочил, и в конюшню. Хотел на лошади тикать, но не успел, потому что наши быстро подскочили. Так он пеший выскочил с села и в лес убежал. Ну после этого его, правда, окружили да споймали. А вообще-то они, когда наши вошли в село, обстреливали. Ну пехота окружила это село, прочесала. В лес заскочили. А в лесу, недалеко там, метров 10, кухня, и на кухне хлеб, масло сливочное, сало, ещё некоторая закуска ихняя. Но они взяли да отравили всё это.

- Отравился кто-то?

Не, мы когда подошли, то сразу заметили, что отравлено.

- Как заметили-то?

Ну это ж не так просто: взять и начать кушать. Мы уже опыт имели. Это ж не продукты первой необходимости - хлеб там или ещё что такое. А раз сало, масло, то тогда уже заметно. Да и запах был. В Черкассах, нам присваивают звания "младшие лейтенанты", и меня направляют в Карпаты: в 242-ю стрелковую дивизию, в 903-й полк. Был я уже командир пехотного взвода. Дали мне наган, пехоту и два "максима". Автоматы в основном давали пехоте, а командиры - кто имел автомат, кто не имел. Немец полностью заминировал дорогу, по которой мы наступали. И нас командир батальона вёл по лесу, обходили. А в лесу - там и дождь, и слякоть, и туман. Комбат сказал, что сапёры должны идти впереди - разминировать. К утру вышли к какому-то селу: пехота наступала, а я своими пулемётами поддерживал.

- Вы сами за пулемётом были?

Не, там расчёт 4-5 человек: пулемётчик, заряжающий, те которые ленты преподносят. А ленты были тряпичные, не такие как у немца - железные. Патрон залаживаешь и полностью ленту набиваешь, ставишь патронник в заряжающий, и, когда тебе надо стрелять, нажимаешь пальцами, этим и этим (показывает), и он как огонь: даёт 250 в какую-то секунду, сыпет. Ну и мы, значит, наступаем, а я перебегаю с одного пулемёта к другому, координирую: там стАнковый пулемёт и там. А рядом был колодец, и возле колодца заминировано. Ну а что, ты будешь смотреть, где заминировано? Там же прикрыто, ты не увидишь, свежее или не свежее. И, когда я перебегал, наскочил на мину. И всё. Мне отрывает вот так вот (проводит по левой ноге рукой), и я упал.. Ну что: кровь у меня сочится, боли. В чашечку поранило, здесь вырвало кусок осколком. У меня была планшетка, там записи, конспекты с учёбы, - попало в планшетку. А могло ведь и по яйцам дать. Я лежу на правой стороне, а эту так ещё чувствую - больно. В это время выскакивает санинструктор, я, увидя, кричу. Он и хлопцы, пехота увидели, что я лежу, санинструктор подбегает: "Ну выползай-выползай, смотри, чтоб ты часом не попал ещё на какую мину." Я выползаю, упираюсь вот так одной ногой, а эту поддерживаю. Кровь течёт, осколками раздробило полностью. Инструктор подбегает ко мне: "Ну всё, давай я тебя перевяжу." Наложил один пакет, вот здесь перевязал вену, здесь и здесь перетянул. Взяли меня вдвоём, занесли в дом - там кушетка. Санитар говорит: "Ложись и не развязывай. Так и держи, чтобы кровь не стекала. Только через некоторое время ты чуть-чуть опускай, чтоб нога не синела, чтоб кровь сходила." И так я пролежал некоторое время, потом меня положили на подводу, на которой раненых возили в госпиталь. Дали одеяло: "Ложись вот, закутайся". Я закутываюсь, ко мне ещё одного ложат: мужчину, но не военного - гражданского, тоже подорвался на мине.

- Какой это месяц был?

26 ноября 1944 года. Мне оставалось пять с лишним месяцев пережить. Это уже последняя рана была.. Положили и куда везут? Чёрт его знает - ночь. Ехали мы километров 7-8. Приезжаем в лес, там натянута палатка брезентовая, в которой операции делают. Электрический свет от лампочек, костёр маленький развели. Меня снимают с этой подводы и ложат на кровать. Я думаю, что ж они будут делать, хирург и сёстры. Хирург на нос мне капает эфир: "считай". Считаю-считаю: 2-3-5, и всё перекинулся, ушёл. Ничего не помню..

- Как вы вообще от болевого шока не умерли? Вам кололи какие-то обезболивающие?

(Смеётся) Та не, до самого медсанбата никакого обезболивающего не давали. У санинструктора ничего нет. Потом, правда, перед операцией, дали укол, чтобы не так больно было.. На утро нас хирург будит на завтрак: там лежали раскладушки, и на этих раскладушках я и ещё человека четыре. Подносят и рюмку вину. Ну я выпил - хорошее вино. После этого мне ещё перевязку сделали и через некоторое время отправляют в какой-то госпиталь. Опять подводы подъехали, и нас погрузили на самолёт У-2, где-то в Мукачево или ещё где-то, и через горы (того гражданского оставили в лесу). Лечу, думаю: налетит мессер, подобьёт. Лётчик один, я с ним не переговариваюсь. Прилетаем в Чехословакию, и нас отправляют в госпиталь, где нас, безногих, много. Без двух ног некоторые. Лежим, приходят чехословаки и нас развеселяют: один с трубой, тот на скрипке играет, женщины виноград приносят, ещё кое-чего. А что нам? У нас, конечно, боли. Боли такие, что страх.. Когда мы уже подлечились, нам перевязку сделали, оттуда на эшелон и куда? Не знаю, куда. С нами в эшелоне девочки, которые приносят нас на руках - мы же не можем. Приезжаем в Киев, в госпиталь № 3985. И я там лежал с ноября месяца 44-го года по 16 декабря 45-го - год с лишним. Ну, конечно, врачи хорошие были. Оба врача - женщины. Хирург хороший, операцию сделал хорошую. Мне, во-первых, ещё делали реампутацию: долго не заживала рана.. Там мы с женой познакомились, она в этом госпитале работала.

- Немцев много побили?

Что их считать? Тогда мы не считали.

- В спину вас где ранило?

В Крыму, под Севастополем, когда я был в артиллерии 76-й. Я ж ещё не рассказал: когда мы отступали, под станицей Крымская нам дают трёх девочек с этими счетверёнными пулемётами (смеётся). Они неопытные, я-то уже кадровый. А командир роты был азербайджанец. И я с ними прошёл весь путь обратно до Краснодара. А под Краснодаром нашу ПВО передают в артиллерию, а девочек передают у связь. А нам говорят: "Кто хочет в артиллерию - пожалуйста." Я думаю, ну что, в артиллерию идти? Нема уже таких, с которыми можно было воевать. И вот я говорю: "Пойду в артиллерию." Какую? 76-миллиметровую. Всё.

- Против танков приходилось воевать, когда в артиллерии были?

Нет, против танков нет. Мне приходилось по бронемашинам стрелять, по самолётам. Под Курском приходилось по пехоте: они сидели на машинах, а мы в это время пулемётом по этим машинам били.

- В артиллерии вы кем были?

В артиллерии я был заряжающим: этот снимал колпак, они же с колпаком, мне давал восьмикилограммовый снаряд. Я беру этот снаряд и бросаю в ствол. А в это время другой закрывает затвор, а тот нажимает кнопку и стрялет. Ну я подал снаряд и не успел: рука попала между стволом и снарядом - полностью снял ноготь.

- Про бои в Крыму можно подробнее?

Осенью 43-го мы на переправе установили артиллерию. Поставили чуть не через 10 метров орудия, обстреливали берег ночью. А пехота должна в это время через Азовское море катерами на Керчь переправиться. Четыре с половиной километра Керченский пролив, немец укрепился на другой стороне, а воды полностью минированы. Ну и когда мы обстреляли берег, а пехота высадилась, мы тоже свои орудия на катер и на тот берег. А там же берег такой, что катер не подойдёт вплотную. И нам пришлось в плавь высаживаться, а это был ноябрь месяц, 21 ноября. Катер после смог подплыть ближе, потому что освободился от нас, и мы начали эту пушку 76-ю вытягивать на берег и после на гору. Там пехота немцев уже выгнала и заняла оборону. А после мы продвинулись километров на пять, установили свою пушку и продолжили обстреливать, чтобы пехота дальше наступала.

- Сапун-гору не штурмовали?

Сапун-гора, она ж под Севастополем, а мы чуть правее Керчи высадились. По берегу Азовского моря двигались. Правда, когда мы уже несколько километров по берегу прошли, так к нам Черноморские флот начал подплывать: помощь оказывать артиллерией, высаживались моряки. Вот таким путём мы двигались на Симферополь, а когда Симферополь взяли - двинули на Севастополь. И здесь, под Севастополем, я был ранен: немец начал обстреливать наш полк, мина взорвалась недалеко и осколком меня по спине. Я на самой пушке сидел, потому что нам надо было выдвинуться - там был такой ярок, надо было перебежать с пушкой. Артиллерия наша на лошадях была. А когда вдарил по спине - я с пушки упал, и мне через ногу, одну и другую, колесом прошло. Ноги у меня опухли полностью. Меня в госпиталь отправили, в Мелитополе лежал, есть справка.

- У артиллеристов было личное оружие?

А как же, конечно: у них или пистолеты или автоматы.

- Пленных вам приходилось брать?

За всю войну пленных я сам не брал. Потому что я то в артиллерии, то со станковым пулемётом - его ж не бросишь (улыбается). Это пехота, когда наступала, так они могли взять в плен. Или могут "языка" взять - это ночью посылали. Нас как-то командир роты послал в разведку, человек пять: узнать, какая часть соседняя.

- Как вы к Сталину относитесь?

Нормально.

- Что с семьёй вашей случилось во время войны?

Родители были в оккупации. Брат Иван, который 18-го года, погиб под Орлом. Будто бы он тяжёлое ранение получил и в госпитале умер от ран.

- Пили много на войне?

Ну на войне давали по сто грамм. Вот под Керчью, когда высаживались, так нам дали по шкалику водки.

- У солдата что обычно было с собой, какие вещи?

Давали нам бритвенные принадлежности, помозок. Парикмахер иногда приезжала. Ну это уже ближе к концу войны.

- Сейчас модной стала тема про НКВДшников, мол везде сидели заградотряды с пулемётами и своих стреляли.

Во-певых: по 227-му приказу "Ни шагу назад!" - это когда Ростов второй раз сдавали, то нам объявляли этот приказ. Заградительные отряды были: если ты где-то думаешь отстать или перебежать на другую сторону - значит расстрел.

- У вас были такие случаи?

Были два случая: один под Смоленском, один на Кавказе. Когда наши Смоленск сдали, стояли мы в обороне, и в одном селе, Ярцево, кажется, в ОБХСС кто-то доложил, что один, видно, самострел сделал и дома сидел. Если он ранен в бою, на передовой, так ему санинструктор должен перевязку сделать, дать направление в госпиталь. А этому кто даст справку? Ну и особый отдел узнал: передали в штаб нашей дивизии, начали разбираться, а он самострел. А раз самострел - полевой суд в течение трёх дней, расстрел и всё. Ну а что ты будешь? Там не считаются ни с чем. Вывели подразделение, которое должно стрелять, человек 7-8 с винтовками, выкопали окоп, чтоб он туда упал, вывели батальон, чтобы посмотрели на результат, суд прочитал приговор: расстрелять, "пли!" - все выстрелили ему в спину, закопали и на этом закончили.

Когда мы на Крым шли по Краснодарскому краю (Абинская, Крымская станица), а это была зима или весна, там такие места: то лес, то болота, глина. Там немецкие танки и автомашины не могли пройти, застревали. Они их поджигали и сами убегали. А наши лошадьми и подводами продвигались еле-еле по грязи и тоже застревали. Пехота наша помогала артиллеристам переносить снаряды. Были случаи, что освобождали селения, а в них - кубанцы, которые отступали и, проходя через своё село, оставались дома. Ещё молодёжь была, которую не брали сразу, когда война началась: 25-й, 26-й год. А теперь уже наши военкоматы мобилизовывали их и направляли на фронт, на передовую. А они необученные.

- Не обучали разве?

Да когда? Когда их обучать? Их даже не могли переодеть. А как же: надо нашей пехоте помогать освобождать сёла, чтоб немец не задерживался. Пехоту ж тоже не могут как следует обеспечить, они ж тоже теряли - бои же, многие погибали. А эти необученные. Тоже были случаи, что пойдёт в бой непереодетый. Это когда была возможность отправить в запчасть, если наши где-то двинули немца далеко и там держат оборону - он потерял много своих бойцов и не может поднять на бой, то в это время военкомат брал и несколько дней обучал. Ну и пополнение давали с госпиталей.

- "Товарищ Чуприна, находясь со своей зенитной установкой 27 апреля 1943 года при налёте авиации противника, в хуторе Майорский Краснодарского края и лично ведя огонь по вражеским самолётам из крупнокалиберного зенитного пулемёта, несколькими длинными очередями сбил в 17 часов 30 минут пикирующий бомбардировщик типа "Юнкерс - 87". Воспламенившийся самолёт упал в районе полевой стан 1,5 километра северо-восточнее хутора Мазепа.Товарищ Чуприна проявил себя смелым и хладнокровным командиром. Когда боевая обстановка бывает особенно напряжённой, он сам лично ведёт огонь по врагу, показывая пример личной отваги и мужества."

"... составили настоящий акт в том, что 27 апреля 1943 года, в 17 часов 30 минут при налёте авиации противника на Хутор Майоский Краснодарского края, командир зенитно-пулемётной установки Гвардии сержант Чуприна Алексей Гаврилович после длинной очереди сбил пикирующий бомбардировщик типа "Юнкерс - 87", который загорелся и упал в районе полевой стан квадрат 80 умноженное на 23 Крымского района Краснодарского края."

Расскажете подробнее?

Мы возле маленького селения выкопали окопчик, круглый обыкновенно. Нас отделение было, шесть человек. Ну в основном, значит, один стреляет, а остальные подготавливают: там же эти железные коробки, и набиты патроны в них. По 50 патронов, по-моему, в ленте. У нас машина была - ЗИЛ 530, трёхколёсная: там запасные ящики с патронами. Пулемёт ДШК устанавливается прямо на машине. Он на треножках, но закрепляется так, чтоб не качался. Причём самолёт же летит: ты должен определить расстояние, высоту полёта, будет ли он пикировать или лететь вверх, или куда-то в сторону. Навести его на упреждение, определить, какая скорость у него. Там есть такой кольцевой прицел: ты наводишь и должен вести. И когда уже навёл приблизительно - нажал, и он мгновенно стреляет с таким дрожанием. Когда мы только пошли на фронт, под Смоленск, так в нас на машинах был счетверённый "Максим": соединённые два и два пулемёта. Нажимаешь одним и другим пальцем, и все четыре стреляют. И причём стреляют так, что не пропустят нигде - один от другого очень близко. Ну а у ДШК один ствол. Ну и, значит, мы выкопали окоп на огороде, установили этот пулемёт и закрепили его. Пехота залегла отдельно - там лесок маленький был. А с левой стороны наши танки. А немцы разведку сделали - там два-три самолёта-разведчика налетели. И через каких-нибудь 30 минут летят 5,6,7 самолётов немецких. Начали бомбить танки. А я должен направить против того места, откуда они будут лететь, и их встречать пулемётом. Там надо выгадывать: если он чуть-чуть в сторону - ты тоже должен в сторону. И если я успел их сразу встретить огнём - хорошо, не успел - они могут свернуть. И там же не один самолёт летит. Значит я навожу на какой-то, какой мне более удобный: когда он на меня направился, я в это время ему в нос должен навести. А после этого, когда уже он перелетел, я должен стрелять вдогонку. Самое удобно, когда он на тебя летит, вот ты прямо в лоб ему и даёшь. И когда я вижу, что он на меня, - навёл и в это время дал огонь. А этот пулемёт если стреляет, так уже наверняка. Если попал - значит готовый он. Его зацепило. И когда я увидел, что он вспыхнул, дым пошёл - всё ясно. Он через лесок перелетел и впал. Ну, конечно, я уже износился - выстрелил, сколько мог патронов. Уже мне нечем стрелять. Командир мой с командного пункта видел. Видел огонь, видел самолёт, всё это. и мне рассказывает, что вот так и так. Кажу: "Да, вот это я стрелял". Со мной, правда, тоже ж были бойцы. У нас в окопе человека 3-4, а остальные могут в стороне где-нибудь. Пулемёт тяжёлый конечно. Но разбирается, и вдвоём можно нести: один за ствол, а другой за ручки. А лента отдельно. И командир после этого составляет рапортичку, что я, такой-то, вёл огонь и подбил самолёт. Ну и мне после этого дали "Красную звезду".

Ну, это по самолётам. А был случай, зимой, под Курском, мы по машинам стреляли. Там пехота на машинах, они куда-то двигались по шоссе. Три-четыре машины одна за другой, а мы в это время сидели замаскированные в лесу. У нас, по-моему, два пулемёта было крупнокалиберных. А они примерно метров 400 от нас. Мы направили, ну и обстреляли их. Машину, значит, подбили мы. Ну а раз подбили одну - пехота быстро разбежалась. А мы в это время по ним с пулемёта. Они скрылись в лесок. Ну, несколько может там ранили, но надо было уходить: у нас дисков было мало. А когда мы отошли, так они передали, видно, по радио и вызвали танки. И штук 30 танков по этой трассе прошли, но совсем в другом направлении. А мы ушли. Против танков этими пулемётами.. Это рееедко ты можешь попасть в окошко.

Бывало и по пехоте. В Кабардино-Балкарии: мы на горе, а село поднизом. Мы окоп выкопали и этот пулемёт поставили крупнокалиберный. И в это время заметили, что немцы, по-моему, с румынами начали наступать на село - это было днём. До них примерно метров четыреста. А этот пулемёт бьёт чуть не два километра. Обстреляли их, пехота сразу немецкая залегла. А раз залегла - и по ним чешешь. В это время миномётная рота подошла и по ним с миномётов. Сорокопятки подошли, и то же самое. Вот такой период боёв был.

Ещё мы охраняли штаб полка. Вот, допустим, командир полка где-то занял себе место для наблюдения, а мы в стороне должны охранять, чтоб часом самолёты не разбомбили этот наблюдательный пункт.

А бывало, что по 15 самолётов. А раз 15 самолётов, то там уже думаешь: или самому спасаться, или по самолётам. Приходилось прятаться в окоп: там же каждый примерно по 8-9 бомб бросит, а бомбы сыпал такие, контейнеры. Он когда бросает, они раскрываются и ракеты падают. Пистон вдарил и всё, поражает пехоту, осколки. Возле Крымской станицы, так он бросал по полтонны, по 200 кг бомбы. Ну были конечно случаи, когда бомбу бросил, а она и не взорвалась.

Со мною был один азербайджанец из тыловой части. Он был сапожник. Мы когда за Ростовом держали оборону, а немец начал наступать и обстреливать, а он же, ты ж понимаешь - это нестрелянный солдат. Я лежу и он рядом лежит. И он мне: "Слушай, сержант, я боюсь". Кажу: "Что ты боишься? Ты окопчик держишь, держись и всё". А он: "Я боюсь, я боюсь". И вплоть до того, что слезы текут. Ты понимаешь, такое положение, что нервы. А, причём ещё, видишь, что немцы наступают или стреляют - так это большая паника бывает. Если ты держишься в окопчике, то ещё сносно. А его танки нашу пехоту как мозолили. Наши сделали оборону, пехота выкопала окопы. А у них танки штук 10-15 двинули - мы под Таганрогом держали оборону, там песчаная местность. А что песок? Танк пошёл, да и завернул полностью. И всё. Бывало такое, что он мог где-нибудь вывернуться, а то и бывает.. Артиллерии не было. Кто имел, может быть, гранаты или бутылки с жидкостью.

Когда уже наступали, то в основном пехоту поддерживали. Пехота пошла - в это время идёт штаб за пехотой, автоматчики с командиром полка, ну и вся его свита: адъютант, охрана. Ну и мы, рота ПВО, тоже - машинами.

После демобилизации я приехал в Одессу, расписался с женой - она год за мной смотрела, когда я лежал в Киеве. Она 22-го года рождения. Когда в село приехал - там были некоторые мои товарищи, с которыми я учился в школе. Некоторые попали под Донецком в плен. И какими-то судьбами, уже когда освободили Одессу, они убежали от немцев домой. Один был ранен, а другой - Петя Загорняк - со мной учился в классе. Здоровый парень, старше меня примерно на два года.

- Как же вы в одном классе учились?

Потому что в селе у нас было такое, что по два года в одном классе были. Сначала была неукомплектованная школа. Был голод, были индивидуальные селения. Кто как мог выживал. Это ж тогда, после революции, после 21-го, 22-го года, тоже голод был. Когда полностью забрали землю у помещиков-капиталистов. Ну а когда уже был НЭП, и индустриализация была - каждый имел право иметь землю. Раздали землю крестьянам, в зависимости от количества человек в семье. Давали пол-гектАра, гектАр давали. Кто мог - имел лошадь, вола. И таким путём жили до колхозов.

- Хорошо при НЭПе жилось?

Ну, при НЭПе каждый имел хозяйство: вот у нас дома были лошади, корова была, овцы были, свиньи были. Отец, правда, был здоровый: он в Гражданскую воевал. А когда колхозы начались - всё сдали полностью. Вот такой период был..

- Про вас книгу можно писать.

Та я ж и говорю, если б мне возможно было какого-нибудь корреспондента.

- Ну так вот чем я вам не корреспондент? На диктофон всё записываю.

Так ты записываешь на диктофон, если б ты мог ещё взять и написать.

- Напишем обязательно: страна должна знать своих героев.