Герасимов Павел Никандрович

Родился в 1922 г. в г.Нарве. В РККА - с февраля 1941 г. Окончил Таллинское военно-пехотное училище в 1942 г. На фронте с декабря 1942 г. до самого окончания войны - сначала командиром пулеметного взвода, а потом и роты 27-го стрелкового полка 7-й Эстонской стрелковой дивизии 8-го Эстонского стрелкового корпуса (Калининский, Прибалтийский, Ленинградский фронты). Дважды тяжело ранен. Награжден орденом Красной Звезды, медалями "За отвагу", "За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг". и др. После войны - в органах МВД, в том числе занимал должность начальника отдела милиции в Ряпина. Майор милиции. С 1962 г. в Нарве, работал в управлении торговли. Скончался в 2009 г.

И.Вершинин. Павел Никандрович, ваше детство прошло на территории Эстонской Республики. Расскажите поподробнее о том, что запомнилось и отложилось в памяти.

П.Герасимов. Ну что вам об этом рассказать? Во всех официальных документах записано, что я родился в 1922 году в городе Нарве в Эстонии. Но на самом деле местом моего рождения является город Ивангород Ленинградской области. До того, как Эстония вступила в состав Советского Союза, город был частью эстонской Нарвы, поэтому место рождения впоследствии всегда так и записывали - Нарва. А если вдаваться во всякие там подробности, точное место моего рождения никому неизвестно. Разные разговоры велись. Говорили, что вроде мать меня или родила в Псковской губернии (как-то она там на родине оказалась) и принесла меня в нынешний Ивангород и там крестила в местной церкви, или приехала сюда и здесь же родила, а потом крестила. В общем, не знаю. Но факт остается фактом: крестили меня в нынешней Знаменской церкви в Ивангороде.

Что известно мне о моих родителях? Я знаю, что мать моя была псковитянка. С 1916 года она жила в Нарве (или Ивангороде, хотя его тогда еще не было) и работала на Кренгольмской фабрике. Откуда был родом мой отец, я так и не знаю. Мы, пацаны, когда собирались на улицах, такими темами не интересовались. У нас были другие интересы и увлечения. Но я помню, что отец был сапожником и, что интересно - одним из лучших гармонистов в Вирумааском уезде. То есть, что он делал? Ездил по принаровским деревням (то есть, расположенных по берегу реки Наровы. - Примечание И.Вершинина) и играл на праздниках, свадьбах, днях рождения. В принаровье всегда жили одни русские, эстонцев не было.

Помню я себя с трехлетнего возраста. Первое такое воспоминание: я стал карабкаться на грузовую машину, но не удержался и свалился. Получил сильную травму, разбил себе голову. Мать на руках отнесла меня на Парусинку в больницу и там меня вылечили.

В 20-е и 30-е годы в Нарве наша семья по разным причинам многократно меняла места жительства. Сначала мы жили в нынешнем Ивангороде, потом - на Псковской улице возле ивангородской крепости. Потом стали жить в центре Нарвы - на Петровской улице. Но все это были съемные квартиры. Где-то в 30-х годах мама получила квартиру на Кренгольмском рынке. Потом мы еще переезжали: жили на Церковной улице (раньше и старинный лютеранский Александровский собор, и не менее старый православный Воскресенский собор находились на одной улице, это потом ее на несколько частей перекрыли), потом, на Пушкина 5.

Что еще сказать? Друзей у меня в дошкольное время почти не было, потому что был я обычным ребенком, а соседские мальчишки были разными. Например, над нами жила большая семья баптистов. Они, и родители, и их дети, каждый день ходили молиться в молитвенный дом, который находился в районе нынешних библиотеки и пожарной части. Напротив нашего дома жила большая татарская семья. Пацаном я запомнил даже одну татарскую фразу: "Камшадашар табир!" Да и отец мой, сколько себя помню, хотя я был одним ребенком в семье, моим воспитанием не занимался, он вообще никогда ни о чем не говорил.

И.Вершинин. Учились вы в какой школе?

П.Герасимов. Сначала я учился в школе, которая находилась на Церковной улице, совсем недалеко от Темного сада. Точно я не помню, как она называлась. Туда я три года отходил. Потом устроили меня в начальные классы эмигрантской гимназии. Там я тоже где-то около трех лет проучился. Учила нас какая-то высокорослая пожилая старушка в возрасте 70-80 лет. Как мне говорили, жена одного белогвардейского генерала, который в 20-х годах понятно по каким причинам эмигрировал в Эстонию. Училось нас в классе где-то 15-20 человек. Потом мама меня перевела в Кренгольмскую школу.

И.Вершинин. По какой причине это случилось?

П.Герасимов. Ну первое - далековато ходить было, так как мы переменили жилье. А второе - меня напрягала сама школа, где и учительница - ветхая старуха (какая она в таком случае учительница?), и класс был какой-то непонятный. Поэтому стал учиться в Кренгольмской школе, которая была расположена рядом с тюрьмой (сейчас ее уже нет). Нашим преподавателем был некто Кутузов, кстати, в прошлом белогвардейский офицер, эмигрировавший из России. Он у нас вел в школе все предметы: и Закон Божий (был тогда и такой предмет), и русский язык, и литературу, и математику. Тогда в школе была такая система, что одновременно на уроке занималось два класса. Допустим, сначала мы занимались вместе со вторым классом. Потом, когда переходили во второй, занимались вместе с первым. Когда переходили в третий, занимались вместе с четвертым, и так до шестого класса. А потом за один проступок, - кажется, тогда я не выучил Кутузову одну молитву, мне сказали: "Завтра или мама, или папа должны быть в школе!" Я ничего родителям ни сказал, а наутро ни они, ни я в школе так и не появились. Так что 12-13-летним пацанам я забросил учебу в школе.

И.Вершинин. Чем после этого вы стали заниматься?

П.Герасимов. В то время на Кренгольмском рынке жило много разных мальчишек, с которыми я в основном и игрался. Посещал спортивное общество "Имка", где играл в теннис и футбол, а когда мне родители купили лыжи (в то время нужно было приходить в общество, как правило, со всеми своими спортивными принадлежностями) - ходил и в лыжные походы.

Когда мне исполнилось 14 лет, мама устроила меня на работу - конторским мальчиком на Кренгольмскую фабрику. Всего на Кренгольмской мануфактуре в Нарве работало тогда 2300 человек. Там в ту бытность было немного фабрик: Йоальская, Старопрядильная и другие. Чем занимался? Да почти всем, чем было можно: разносил документы (по главной конторе на Йоальской фабрике), зарплату и билютни, подметал, чистил и мыл полы, кормил, кого было нужно. Потом меня научили набирать текст на печатной машинке и с тех пор я стал только этим заниматься. И вот, чем-то понравился своему начальнику Саарепуу, который состоял в Кайтселийте (добровольческая военная организация в Эстонии - Примечание И.Вершинина) Он мне и сказал: "Ты будешь тоже Кайтселийтчиком. У меня две дочки. Одну из них я отдам тебе в жены". А мы кайтселийтчиков старались держаться подальше, ведь они боролись с теми, кто выступал против Эстонии, и этим самым помогали арестовывать многих невинных людей. Так что я не стал туда вступать.

И.Вершинин. А вообще не тяжеловато работалось?

П.Герасимов. Мне, как пацану, в основном доставалась беготня от одного начальника к другому.

И.Вершинин. Как вообще жилось вам в эстонское время, так сказать, в республике господина Пятса?

П.Герасимов. В Нарве, во всяком случае, жилось трудновато. Фабрики в основном стояли. Мама моя, к примеру, работала всего два-три раза в неделю и от этого зарплата ее была невысокой. Отец не имел стабильного заработка, все время сапожничал. Как-то однажды попытался он и меня приучить к своему ремеслу, предложил забить шпильки в подошву. Но я пробил мимо и он за это вытурил меня оттуда. Так что сапожника из меня не получилось! Но в то время, как правило, обувь не ремонтировали. Лишь изредка приносили свои пары ботинок какие-нибудь рыбаки. И поэтому отец разъезжал по Вирумааскому уезду и играл по праздникам на гармони. Я работал на Кренгольме в полную силу, с 5-6 часов утра до 8 часов вечера. Платили нам совсем немного - несколько сентов в час. Потом после 8 часов стали платить побольше - 15 сентов в час. Но потом дело вроде бы стало налаживаться. Мама стала работать в полные дни и по этой причине увеличилась ее зарплата. Отец стал работать на хозяина обувного магазина Сидоренко: из его же материала делал туфли и сапоги на продажу. Так что в 1938-39 годах жить стало полегче.

Помню, где-то в конце 30-х годов родители купили мне даже велосипед. В то время они, эти велосипеды, стоили очень дорого. Велосипеды были самые разные: немецкие, итальянские, шведские. Самыми недорогими были немецкие, стоившие 10 тысяч крон. Но они имели для меня главный недостаток: были тяжелыми. А легкие шведские марки "Кускаверне", которые больше всего мне подходили, - стоили подороже, 12 тысяч крон. Но я все равно сказал отцу: "Батя, купи мне шведский, он все-таки полегче..". Ну мне и купили его. Я на этом велосипеде ездил по лесам и пригоркам, часто - за более чем 10-20 километров, например, в Усть-Нарву и Силламяэ.

И.Вершинин. И еще один вопрос на тему вашей довоенной жизни - как Нарва вообще выглядела тогда? Есть мнение, что она была одним из красивейших городов Европы.

П.Герасимов. Нарва действительно было в некоторых местах красивым городом. Например, в окрестностях так называемого Старого города, где было очень много старинных зданий. Нас приводили в восхищение такие здания, как Ратуша, домик Петра, замок. Про большой Воскресенский собор и другие церкви я не говорю, архитектура была их просто замечательной. Город был старым и чистым. Но это - только в центре. Там, где находился Кренгольм, где были красные кирпичные казармы и там же - деревянные и каменные дома, потом районы Кулгу и ныне затопленный водохранилищем Кулгу-2 - было не так-то уж красиво и чисто. Но мне, собственно говоря, некогда было восхищаться красотой города, я с ранних детских лет зарабатывал себе на хлеб.

И.Вершинин. Помните, как советские войска вступали в Эстонию?

П.Герасимов. Помню. В Нарву войска вошли в июне 1940 года. Митинги с требованиями о присоединении Эстонии к СССР шли в нынешнем парке имени В.Герасимова, где тогда и стояли войска. Что еще запомнилось? Стали нам показывать советские фильмы, такого кино мы раньше никогда не видели.

И.Вершинин. Теперь - расскажите поподробнее о том, как начиналась ваша служба в армии.

П.Герасимов. Когда установилась в Эстонии эта новая-то власть советская, я решил начать службу в органах. Ведь перспектив на Кренгольме у меня не было никаких. Ну и где-то в октябре 1940 года пришел в здание Министерства госбезопасности, которое только-только у нас было организовано. Пришел, значит, я туда и сказал: "Примите меня в МГБ!" "Нет, - сказали мне там, - мы молодежь не принимаем. Сначала вам надо отслужить в армии, а потом поступать к нам. Такое правило..". А там совсем недалеко находилось здание военкомата. Я туда пришел и попал прямо на прием к военкому, попросился у него в армию, рассказал обо всем. "Мы примем тебя в военно-пехотное училище в Таллин, - сказал мне он. - Оно только недавно организовалось, сейчас идет набор". После этого я пришел домой, но ни отцу, ни матери ничего не сказал. И вдруг 8 февраля 1941 года, когда родителей еще не было дома, к нам в квартиру заявился солдат и вручил повестку. Я прочитал: "Такого-то числа вы должны быть на вокзале для прохождения отбора в училище". Когда родители пришли, я подошел к отцу и сказал: "Батя, я ухожу в армию!" И показал ему повестку. Отец только и сказал мне: "О, молодец-молодец!" И поставил поллитровую бутылку водки на стол. Я этому очень поразился: никогда до этого алкоголя не пил и даже не знал, что это такое. "Выпей!" - сказал отец. Ну я немножко и выпил. А потом сказал: "Все, батя, мне надо одеваться и идти на вокзал! Проводи меня!" После этого мама по-быстрому во что-то меня одела, и мы все вместе отправились на станцию. Когда мы туда пришли, там уже стоял эшелон, а рядом собралось человек 60-70. Это были нарвские ребята, которые поступали в училище. Много было разных их родственников и знакомых, которые их провожали. Но я никого из этих ребят почти не знал. И поехали мы в Таллин.

И.Вершинин. Как проходил отбор в училище?

П.Герасимов. Отбор был очень строгим. У нас, наверное, из этих 70 человек 30 отсеяли. Меня проверяли по всем параметрам. Спрашивали буквально обо всем: "Кем ты был до войны? Кем были твои родители? Занимался ли спортом каким-нибудь?" После этого меня и зачислили в училище. А затем нас начали, как говорят, испытывать на прочность. Утром, когда было 15 градусов мороза, занимались в одних трусах гимнастикой. Кормили нас две недели одной манкой: и в завтрак, и в обед, и в ужин. Никаких других продуктов не было! И многие не выдерживали, прямо уходили с училища. Поэтому число курсантов сильно сократилось. Но потом к нам добавилось много ребят с Причудья и с Печор, что в Южной Эстонии. У нас в училище было два батальона. В первом были русские ребята, многие из них - обстрелянные, участники Финской кампании, боев у озера Хасан и на Халхин-Голе. Во втором батальоне находились мы, то есть, чисто жители Эстонии.

И.Вершинин. Мне приходилось беседовать с несколькими вашими однокурсниками: например, с Лисецким и Вагановым. И все они рассказывали о таком любопытном эпизоде в истории училища. Когда проводилась депортация эстонцев в 1941 году, и эстонский, и русский батальоны смешали половина на половину. Видимо, это делалось во избежание разногласий или даже восстания. Вы что-то помните такое?

П.Герасимов. Батальоны, конечно, в 1941 году смешивали, это мне хорошо запомнилось. Но я не придал этому вообще никакого значения, так как политикой не занимался, да и особых подозрений на этот счет у меня не было. Мне было абсолютно все равно, с кем учиться: что с эстонцем, что с русским, что с татарином, что с узбеком.

И.Вершинин. Где и при каких обстоятельствах вас застало начало войны? Что запомнилось из первых дней войны?

П.Герасимов. Когда объявили о начале войны, мы находились в Тонди, что недалеко от Таллина. Всех наших курсантов направили на патрулирование Таллина, а меня и одного моего товарища оставили с заданием: сидеть на крыше трехэтажного здания училища в Тонди и, в случае возникновения немецких самолетов - включать на полную мощность сирену. Приходилось, конечно, включать. Так что я ни на патрулировании, ни на наведении порядка в Таллине не был. А 16-17 июля все наше училище погрузили в телячьи вагоны и повезли в Сибирь. Но в Нарве наш эшелон на некоторое время остановился. Город только что пробомбила немецкая авиация, все горело и было в дыму. Мы тоже чуть ли не задыхались от этого дыма. У меня даже мысль такая пробегала: "А что, если выпрыгнуть и смотаться к родителям?" Но не рискнул. Привезли нас через две недели в глубь Сибири, в какое-то поле около Соленого озера, примерно в 50-60 километрах от Новосибирска. Потом установили палатки и началась у меня учеба. Но тут я чем-то отравился (чем именно, я не знаю) и меня после этого направили в госпиталь в Новосибирск.

И.Вершинин. Долго в госпитале пробыли?

П.Герасимов. Целых полтора месяца. Из-за этого я попал в большие неприятности. Так и быть, расскажу вам о них. Началось все с того, что по выписке из госпиталя, а было это уже в конце октября 1941 года, мне не выдали того обмундирования, которое у меня раньше было, а дали какое-то рванье: укороченную шинель, которая была выше колен моих, изодранные галифе и рваные ботинки. Выдали документы, где говорилось, что такой-то такой-то находился в госпитале на излечении по болезни, дали одну буханку хлеба и сказали: "Иди, курсант, куда хочешь!" А где находилось мое училище, я и сам не знал. Поехал я после этого на первом поезде, который, не доезжая до Омска, куда-то сворачивал. Вышел в этом городке и направился первым делом в военкомат. Зашел туда и сразу спросил: "Скажите, где мне найти Таллинское военно-пехотное училище. С Эстонии". "Мы не знаем такого училища", - только ответили мне. Тогда я им сказал: "Я голодный. Вот - мои документы. Что мне делать". Они посмотрели на документы и дали мне направление в столовую. Я покушал и поехал дальше, добрался до Омска. Там в военкомате - точно такая же сказка, они ничего о моем училище не знают. Тогда я поехал дальше на Запад. И таким путем добрался до Тюмени. Там поезд остановился не на вокзале, а где-то за городом. Выхожу и вижу: стоят два солдата и разговаривают на знакомом мне эстонском языке. Я тут же подошел к ним и спросил: "Вы не ребята с Таллинского училища". "Да, - ответили они мне, - мы из Таллинского училища". "А где оно находится?" - уже обрадованно спросил я. "Да километра три отсюда". Тогда я их попросил: "Вы меня проводите до училища, мне надо туда". "Да как нибудь поможем", - сказали ребята и мы пошли.

И.Вершинин. На этом сложности закончились?

П.Герасимов. Все только начиналось. Помню, чтобы до училища дойти, нужно было спуститься с горы на 150 метров вниз, перейти каким-то образом реку и снова подняться на гору на 150 метров. Но мы, хотя и очень устали, добрались до училища. После этого я пришел к командиру батальона и по форме доложил ему обо всем: мол, такой-то Герасимов, служил в такой-то роте, таком-то взводе, таком-то отделении. Назвал ему фамилии своих командиров. На что тот недовольно так ответил: "У нас не было таких. Вы не наш! Уходи отсюда!" "Как так уходить? - возмутился я. - Позовите в таком случае командира взвода, где я служил". Они вызвали командира взвода и тот тут же признал меня. И меня оставили в училище. Но экзамены-то уже были сданы! В декабре 1941-го все курсанты были выпущены в звании лейтенантов, а кто-то - даже и старшим лейтенантом. Но так как я никаких экзаменов не сдавал, мне офицерского звания не присвоили. Сказали только: "Вы нам вообще не нужны!" Потом я еще долго помучился со своим званием. Меня на какое-то время направили в хозвзвод и все же в конце концев выпустили в звании младшего лейтенанта. Было это уже в начале 1942 года.

И.Вершинин. После этого вас, как и многих уроженцев Эстонии, направили в эстонские национальные части? Как вас там встретили?

П.Герасимов. После того, как меня выпустили из училища офицером, меня действительно направили в город Камышлов в Свердловской области, где только-только организовалась эстонская национальная часть как бы говоря - 7-я Эстонская стрелковая дивизия. Туда многих эстонцев направляли. Когда я туда прибыл, повстречал своего отца, которого к тому времени призвали в армию и направили в 300-й стрелковый полк Эстонской дивизии. Я пошел в штаб дивизии просить о том, чтобы меня перевели в этот полк. Но как только я это сказал, со мной эти офицеры, кстати, чистокровные эстонцы, стали по-грубому разговаривать. "Ты кто?" - спросили меня. "Младший лейтенант", - скромно отрекомендовался я. "Нам не нужен такой, нам нет места для младшего лейтенанта", - сказали меня. И меня выгнали. Это в принципе и понятно. Дивизия уже была сформирована, все командиры взводов назначены. И меня тогда направили в запасной полк этой дивизии. Народу там почти никакого не было, только официантка одна на кухне. Был я голодный, тощий. И эта официантка за полторы-две недели меня как следует откормила, помогла восстановить силы.

А потом меня перевели из Эстонской дивизии в русскую часть, в стрелковый батальон, на должность командира взвода. Она недалеко от эстонцев стояла, где-то внизу. Я точно этого места не помню. Прихожу в свой взвод - русских почти нет, одни туркмены, казахи, узбеки. По русски ничего не понимают. Но нашелся татарин, который более-менее сносно русским владел. Я ему и говорю: "Будешь у меня старшиной. Обучать будем этих.". Ну и я где-то два месяца с ними прозанимался. Потом всех нас построили, выдали новое обмундирование и сказали: "Вы отправляетесь на фронт!" И я уже готовился к боям. Разные ходили разговоры. Говорили, будто нас на оборону Сталинграда собираются отправить. Их вскоре и в самом деле отправили на фронт, а я в самый последний момент был переведен обратно в Эстонскую дивизию.

И.Вершинин. Как это случилось?

П.Герасимов. Мы готовились к отправке на фронт. И вдруг прибегает к нам в часть один лейтенант из Эстонской дивизии, кстати, к тому же и брат моего товарища, и говорит: "Вот тебе бумага о переводе в нашу дивизию. Есть приказ Сталина: направлять уроженцев прибалтийских стран в свои национальные части!" "Ну что? - сказал я ему. - Тогда пошли в штаб дивизии?" И я пошел в как раз туда, откуда меня пару месяцев назад выгнали. И меня назначили в 27-й полк командиром пулеметного взвода. У нас в то время начались проблемы с вооружением, так что у меня были во взводе только "Максимы". Дивизия наша уже вовсю готовилась к отправке на фронт. Но у меня вдруг развилась болезнь желудка. Мои ребята наломали веток черемухи, дали их мне и сказали: "Ешь все эти ягоды!" И я очень быстро поправился. И сразу после этого нас повезли на фронт. Ехали через Москву, потом - Егорьевск, где нам сделали долгую остановку. Находились мы там в какой-то церкви. Много встретилось знакомых ребят по училищу. Потом снова ехали, останавливались, кажется, еще в городе Торопец в Псковской области. Помню, очень сильно тогда голодали. И увы, много людей у нас умерло с голодухи. Мы даже питались мясом от трупов немецких лошадей, их тогда много валялось убитыми. В декабре 1942 года мы все-таки дошли до Великих Лук и там у нас начались бои.

И.Вершинин. Помните свой первый бой?

П.Герасимов. Днем мы подошли к Великим Лукам, а уже ночью нас бросили на линию фронта в атаку. Мы в ужасном положении находились тогда! Мороз был минус 20-25, а мы были - в холодных шинельках и поэтому сильно замерзали. У немцев все было подготовлено, у них были целые бастионы, окопы, блиндажи. И они как открыли по нам огонь. У нас было 40 процентов убитых. И только мы отползли к себе обратно в окопы, как нас собрали в ту же ночь и сказали: "Пойдете в другое место!" С тех пор мы так и топтались у Великих Лук, воевали то в одном месте, то в другом, то - в третьем. И очень много у нас за это время погибло солдат.

И.Вершинин. А если говорить о том первом бое: какие ощущения у вас были?

П.Герасимов. Ну какие ощущения могут быть у молодого офицера? Лично у меня было одно только ощущение: поскорей бы отправиться на тот свет, скорее бы все это кончилось. Ведь немец дал по нам настолько сильный огонь, что нельзя было ни встать, ни повернуться. Такие дела у нас творились! А потом под Великими Луками мы то одну деревню брали, то другую. Люди погибли, потом приводили пополнение. У меня во взводе оказалось очень много нарвитян. А 18 февраля 1942 года Великие Луки наши взяли! Меня за эти бои представляли к ордену Красной Звезды, но ордена, как говорят, к тому времени кончились, поэтому дали мне только медаль "За отвагу".

И.Вершинин. Медаль вам дали за какие-то конкретные дела?

П.Герасимов. Медаль "За отвагу" я получил за конкретный случай. Я получил задание: провести нашу оперативную группу через линию фронта в определенное место и помочь войскам, которые оказались там в окружении, пробиться в тыл. Все это я сделал: провел группу, оказал помощь нашим в окружении. Пришлось стрелять, мы даже захватили ДЗОТ. Потом пришел и по форме доложил, что все в порядке. И за это медаль и получил. Но потом меня все равно наградили орденом Красной Звезды. Правда, уже за другие дела. (Выписка из характеристики на награждение командира взвода 1 пулеметной роты 1 пулеметного батальона 27-го стрелкового полка П.Н.Герасимова медалью "За отвагу": "Младший лейтенант Герасимов во время наступления пехоты с пулеметом все время двигался в боевых порядках )

И.Вершинин. Где вы воевали после Великих Лук?

П.Герасимов. Наш Эстонский стрелковый корпус, а правильнее сказать - артиллерия, воевали за взятие городов Новосибирск, Невель, Новосокольники. Но нас почему-то туда не "пригласили".

И.Вершинин. Под Великими Луками вы были ранены. Расскажите о том, как это случилось.

П.Герасимов. Я со своими пулеметчиками держал оборону на какой-то горе. Мы сильно замерзли - было 25 градусов мороза. И вдруг налетели немецкие самолеты и начали сбрасывать свои бомбовые грузы. И вдруг одна бомба упала боком в яму, которая упирались в наши окопы, но не взорвалась (это нас и спасло, если бы получился взрыв - меня бы в живых уже не было). Я тотчас сообразил и сказал своим подчиненным: "Ребята, давайте и поднимем ее и выбросим из окопа?" И только мы это сделали, как бомба чуть покатилась и взорвалась. Осколками взрыва переломало ноги одному моему пулеметчику из Нарвы, а мне же немного поранило ногу. После этого я дней пять пролежал в медсанбате, а потом снова был направлен на передовую.

И.Вершинин. От некоторых ветеранов из Эстонского стрелкового корпуса мне приходилось такое слышать: целый корпус батальона добровольно перешел на сторону противника. Что вы можете об этом сказать как непосредственный участник этих боев?

П.Герасимов. Мне приходилось слышать о том, что в 249-й дивизии, которая воевала немного левее от нас, были такие массовые переходы. У нас же были единичные случаи таких переходов. Но сколько их точно переходило, я не знаю. Могу только сказать, что с моего взвода двое перешли к немцам. Я их немного знал, оба были, кстати, нарвитянами. Один, кажется, работал на Кренгольме, другой был спортсменом. Помню, когда Великие Луки взяли, их двоих наши органы "СМЕРШ" нашли и расстреляли. Я даже видел, как этого спортсмен один наш офицер-смершовец вел на расстрел. И когда того проводили мимо кухни, он попросил дать ему покушать. Но ему, как изменнику, отказали. После войны мы неоднократно встречались с его братом в Нарве, я долго ломался над тем, рассказывать ему об этом или же нет. И в итоге решил: "Лучше не рассказывать. Зачем ему знать о том, как его брата расстреляли?" И никому об этом не рассказывал.

И.Вершинин. Под Нарвой, если не ошибаюсь, вы как артиллерист тоже участвовали?

П.Герасимов. Сам Эстонский стрелковый корпус в этих боях не участвовал, эстонцев берегли для освобождения Таллина. Но в этих боях участвовали три артполка, минометные роты и отдельная штрафная рота корпуса. А мы, несколько его подразделений, были выведены на берег Финского залива. Там нам было приказано вести стрельбу по одному острову, на котором находились финские войска. То есть, что мы делали? Обманывали финнов, которые хотели помочь фашистам в укреплении Нарвской обороны. Вот такая была у нас задача!

И.Вершинин. Значит, под Нарвой вам вообще не пришлось воевать?

П.Герасимов. Непосредственно участвовать в этих боях мне не довелось. Но дело в том, что немцы, эстонцы-легионеры и латыши, которые потерпели поражение под Нарвой, начали отступать по дороге на Таллин. И тут подключились мы: в составе 400 человек, 12 танков и 12 орудий мы отрезали их отход и их истребляли. Это было в местечке Авинурме. Крепкие там были бои! Меня за них и наградили орденом Красной Звезды. А именно, как было написано в представлении - за уничтожение огневых точек противник. Потом мы двигались по берегу Чудского озера. Помню, ехал танке с командиром нашего полка - полковником Николаем Михайловичем Транкманом, кстати, бывшим нарвитянином. И вдруг по нам открыли огонь неизвестно откуда появившиеся немецкие пушки. Мы с Транкманом едва успели выпрыгнуть в канаву, как в танк угодил один из снарядов. Но остались в живых. Кстати, по плану наш 27-й полк должен был первым из корпуса идти на Таллин. И что же? Мы опоздали на каких-то два-три часа. В результате первым ворвался в эстонскую столицу 354-й полк под командованием полковника Василия Ивановича Вырка. Мы пошли, таким образом, следом за 354-м полком. Когда мы вошли в город, он был уже взят.

Кстати, какие-то эстонские чудаки перед самым приходом советских войск повесили над Таллином эстонский сине-черно-белый флаг. Его, конечно, сняли два бойца из 354-го полка и повесили на его месте наш красный советский. После войны я как-то случайно встретил одного из них, разговорились. И что же? Хотя была советская власть, эстонские партийные чинуши им зарплат не повышали, квартир не давали, на работу не брали. И все из-за того - что они флаг советский на Тоомпеа установили? Вот такие в партии были националисты, которые сочувствовали фашистам. Они мне очень жаловались из-за этого. Потом еще спросили меня: "А ты как?" А я им так ответил: "А я уехал в русский город Нарву. Сейчас работаю начальником паспортного стола в отделе милиции".

И.Вершинин. После освобождения Таллина где вы воевали?

П.Герасимов. После Таллина мы подошли к островам Виртсу и Сааремаа. Помню, вместе с командиром полка, на лодке и с пулеметом пришлось форсировать пролив, потому как непосредственная дорога была засыпана. Название этого пролива я позабыл. Потом погнали фашистов дальше на Сааремаа, пришлось пострелять. В дальнейшем мы осуществили прорыв немецкой обороны в левом направлении, справа же от нас наступали русские части. И пробрались мы, таким образом, до самого Курессааре. За это время многое перенесли: и бомбежки, и обстрелы. У нас было много погибших, тяжело ранило командира полка, убило его заместителя по политчасти, замполита, короче говоря. Так как мы первыми ворвались в Курессааре, наш батальон оставили на гарнизонную службу. Одним словом, в городе мы вели караульную службу. А потом нас перевели в левую часть Латвии, где нам тоже очень крепко досталось. Ведь там была сосредоточена мощная 300-тысячная так называемая курляндская группировка противника. Но доставалось хорошо и немцам от нас. Там меня назначили уже командиром пулеметной роты, потому что я был обстрелянным фронтовиком, а все офицеры занимали должности командиров взводов. Мне пришлось со своей ротой там даже поддерживать наступление одного танкового батальона.

И.Вершинин. Значит, потери ваши были большими в Курляндии?

П.Герасимов. Мы понеси просто огромные потери. Из офицеров, пехотинцев и минометчиков я, наверное, один из немногих оставшихся в живых офицеров. Поэтому и приходили постоянные пополнения солдат.

И.Вершинин. Чем вам запомнилось окончание войны?

П.Герасимов. 8-го мая мы шли уничтожать какие-то немецкие части, как вдруг этот приказ отменили и нас переправили на другой участок. Двигаемся мы, значит, туда неспешным ходом, как вдруг встречается мой приятель из Нарвы Сережа, фамилию которого забыл. Когда-то он проживал на Церковной улице и вместе с татарами-соседями серьезно увлекался радиоаппаратурой. Я подошел к нему, сказал: "Здорово!" Он мне тоже ответил: "Здорово". А потом тихонько на ушко шепнул: "Паша, война кончилась. Немцы сдались. Никому пока этого не говори". Но я все-таки не удержался и одному замполиту сказал: "Война-то кончилась. Когда доберемся, наверное, даже и воевать не придется..". После этого прошли мы где-то 50 километров и заняли свои позиции для того, чтобы началось наступление. И вдруг началась громкая стрельба с криками: "Конец войне! Победа!"

И.Вершинин. Вы сказали о том, что ваш отец тоже служил в Эстонском стрелковом корпусе. У вас так и не получилось перевести его к себе в часть?

П.Герасимов. В Эстонском стрелковом корпусе ему не понравилось и он оттуда перешел в русскую часть, которая где-то под Смоленском воевала. И погиб он в бою под Духовщиной. Я ему говорил: "Батя, никуда не уходи отсюда. Я напишу, чтобы тебя отсюда перевели ко мне в хозяйственное подразделение". Но он ничего мне так и не сказал.

И.Вершинин. В вашем корпусе была отдельная штрафная часть. Ваш однокурсник Иван Лисецкий рассказывал мне когда-то, что командовал ротой штрафников ваш сокурсник по Таллинскому военно-пехотному училищу некий Белов. Вы можете что-либо вспомнить о штрафниках, встречали таких людей?

П.Герасимов. Расскажу вам один такой случай. Когда в довоенное время я учился в Кренгольмской школе, то подружился с одним хорошим парнем по фамилии Парамонов. И где-то в 1937 году он неожиданно подходит ко мне и говорит: "Пойдем в Советский Союз, в Россию". Тогда многие туда уходили и бесследно исчезали. Сделать это тогда было несложно. Я ему и говорю: "Давай границу перейдем. А когда?" "В воскресенье, часа в 2 ночи пойдем". Но в воскресенье часов до 12 я пробыл на танцах, которые тогда проходили в центре города. А когда пришел, родители не спали и слушали радио. Они еще как следует обругали меня за то, что слишком поздно вернулся домой, потом заставили раздеться и лечь спать. И мне было не уйти. А Парамонов так и ушел без меня. Я тогда еще пришел к его брату и спросил: "А где твой брат?" "А не знаю, - ответил он мне. - Нету его. Может, скоро придет". Но он так и не пришел. И что самое интересное - встретил я его на фронте беспогонником. Я его и спросил тогда: "Когда ушел в Советский Союз, где ты был вообще?" "А меня сразу осудили и отправили в лагерь на Дальний Восток. Мы там аэродромы строили. А сейчас направили сюда в штрафную роту". Уже потом, когда закончилась война, я узнал о том, что он погиб в боях.

И.Вершинин. А вообще, Павел Никандрович, как относились у вас в национальных частях к войне, к патриотизму и т.д.?

П.Герасимов. А разное было отношение. Но были и отдельные личности. Ведь у нас в корпус призывались те, кого депортировали в 1941-м году в Сибирь, а также их родственники, которые, конечно, Россию не особенно любили. Направляли к нам и эстонцев, которые жили рядом с так называемыми крымскими татарами, на берегу Черного моря и недалеко от Крыма. Те тоже советскую власть не особенно любили. Расскажу вам два эпизода на эту тему. Когда Великие Луки были уже взяты нашими войсками, мы, офицеры, отсыпались вместе со своими солдатами в блиндаже. Мы были голодные, холодные, мокрые, уставшие. Даже избушки, чтобы согреться, поблизости не было никакой! И вдруг прислали мне старшину - здорового и крепкого эстонца в возрасте примерно 25-30 лет. Он увидел меня и сразу сказал: "Ты стрелять умеешь? Пойдем стрелять". Я поначалу отказывался. Тогда он мне так грубо ответил: "Какой же ты тогда, черт, командир, если стрелять не можешь? Пошли!" Мне ничего не оставалось делать, как пойти с ним вместе пострелять на площадку на горе.

Пришли, значит, мы к этому месту. Он и спрашивает: "Куда будем стрелять?" Я ему ответил: "Куда хочешь, туда и стреляй". "Не ври! - сказал он и куда-то в сторону показал. - Вот там куча железных касок: и немецких, и советских". После этого я пошел туда, взял немецкую каску, поставил в качестве мишени и сказал: "Стреляй!" Это его возмутило: "На кой черт мне в немецкую каску стрелять? Она дорогая и может еще понадобиться. Давай советскую. Она круглая и как раз в нее надо стрелять". Я ему ответил на это: "Мне советской каски не надо. Я не умею и на буду туда стрелять". Тогда он психанул, выбросил немецкую каску, пошел за советской и повернул ее не наружной круглой частью, а именно что внутренней стороной. Я ему сказал на это: "Не надо внутрь стрелять ему. Может пуля обратно полететь". "Тогда ты стрелять не умеешь! - ответил он мне на это. - Надо в центр стрелять!"Я ему тогда и сказал: "Ну и стреляй!" После того, как мы отошли на 25 шагов, он вынул пистолет и сделал несколько выстрелов в сторону каски. И что же получилось? Первая пуля пролетела мимо, а вторая угодила прямо ему в лоб. То есть, что получилось? Вторая пуля попала в нижнюю часть каски, потом перешла в ее верхнюю часть и полетела в обратную сторону, то есть, к нему в голову. И отправился этот старшина сразу на тот свет. Я его и фамилии даже не знал.

И еще один был похожий случай у меня был. Далекой родней мне по матери был Колька Дмитриев, он был чисто русским, жил в Нарве, но в эстонское время поменял свою фамилию на эстонскую. И под Великими Луками встретились мы с ним в Эстонском стрелковом корпусе. Он тогда на повозке какой -то на лошади ехал. И он мне тогда предложил: "Давай перейдем к немцам". Я его тогда спросил: "Ты что, с ума сошел?" "Да там же жить хорошо". Вообщем, крепко разругались мы с ним тогда. После войны он работал шахтером в городе Кивиыли. Как-то приехал он в Нарву искать свою знакомую женщину, отыскал меня и встретился. Но серьезного разговора у нас не получилось. Убеждения его были слишком профашистскими! И году где-то в 2000-м присылает он мне из из Кивиыли письмо: "Приезжай ко мне на 80-летие". У меня в то время продолжительно болела жена. Но я сказал ей: "Разреши, я съезжу туда и обратно. Задерживаться не буду". И поехал после этого к нему. А там у него собрались профашистски настроенные эстонцы. Началась пьянка. "Ты кто такой? - сразу пошли они на меня. - Где ты служил?" "В Эстонском корпусе", - ответил я. "Кем?" "Командиром пулеметной роты". И они пошли меня крыть за то. Потом подошел этот троюродный или четвероюродный брат, я точно не помню, и лукаво спросил: "Ну как, перешел тогда к немцам?" Я ему прямо так и сказал: "Ты замолчи, сволочь!" Разговаривать с этими профашистами, по сути дела, было не о чем, поэтому я подсел за стол к одному молодому человеку, который учися в Тартуском университете. И с ним немного поговорили. А они, конечно, болтали что-то профашистское. Потом я одной женщине сказал: "Мне надо уезжать". "А когда у вас поезд?" - спросила она меня. "Утром". "Идемте, я вас уложу спать", - сказала мне эта женщина. Я пошел спать, а утром, ни с кем не простившись, уехал домой.

И.Вершинин. Вы не договорили про Дмитриева. Он после войны все-таки перешел к немцам?

П.Герасимов. Нет, перейти к немцам у него не получилось, и он всю войну пробыл в Эстонском стрелковом корпусе. Но все его разговоры были профашистскими. Мне было бесполезно с ним говорить в том числе и на 80-летии его. А через полтора года он умер. Прислали мне тогда еще телеграмму: "Умер такой-то". Но подписали не Герасимову, а Морозову. Я не говоря никому ни слова эту телеграмму разорвал и выбросил.

И.Вершинин. Отношения на фронте как у вас складывались с подчиненными?

П.Герасимов. Отношения были нормальными, никто не ругался. Не та была, как говорится, обстановка! Не вытягивался никто. Если тебе приказывали - ты выполнял приказ, если ты приказывал - все выполняли твои приказания.

И.Вершинин. Расскажите немного о вашем командира полка Николае Транкмане.

П.Герасимов. Ну что о нем можно сказать? Он хорошим был командиром, строгим, требовательным подчиненным. С ним у меня связано несколько памятных военных эпизодов. Когда мы находились под Кингисеппом и я организовывал там стрельбы, он позвал меня и сказал: "Слушай, я хочу кушать. Сходи туда-туда, принеси четвертушки водки, каши и супу". Во время боях под Авинурме, как я вам уже говорил, нам с ним пришлось на одном танке ехать. Он меня тогда сам пригласил: "Давай садись сюда! У меня пистолет, автоматы, гранаты..". А потом мы свалились в канаву. Потом вместе с ним мы форсировали водяной пролив где-то на Сааремаа. Я сидел тогда со своим пулеметом на носу, а он сзади с пятью автоматчиками. Мы тогда одними из первых там оказались. Пришлось пострелять, фашисты отступили дальше на Сааремаа. А мы потом заняли остров Кихну. Уже потом нашим командиром полка назначили Эльмара Горна, а Транкмана куда-то перевели. С тех пор я его больше не видел. (Полковник Транкман в конце 1944 г. был назначен заместителем командира 249-й Эстонской стрелковой дивизии).

И.Вершинин. Были ли у вас проблемы с продовольствием?

П.Герасимов. С этим большие проблемы были под Великими Луками. А потом, уже к самому концу войны, американцы начали своими продуктами наших солдат подкармливать. А то до этого, в начальный период войны, эти пайки только офицеры получали! А потом, конечно, нас обеспечивали неплохо: приходили и пачки махорок, и коробки с мясом. Бери, как говорится, что хочешь.

И.Вершинин. Когда вы служили в Эстонском корпусе, на каком языке, как правило, подавались команды?

П.Герасимов. Половина наполовину. Но это было не всегда. Больше старались на русском давать.

И.Вершинин. В первые послевоенные годы ваша служба в армии продолжалась?

П.Герасимов. Да, пришлось еще два года отслужить. А меня ведь хотели оставить в армии. Когда наша часть расформировалась, меня вызвали в штаб армии. А я уже тогда от своих знакомых слышал, что туда вызывают для направления в другие войсковые части. Слышал я и о том, что многих из моих сослуживцев вынуждали оставаться в армии. А я хотел демобилизоваться. И поэтому, чтобы набраться побольше духу, выпил 100 грамм водки, закурил, хотя тогда курил очень редко. И после этого поднялся на четвертый этаж здания штаба армии. Там находился один старший офицер. Он меня и спросил тогда: "Ну как вы себя чувствуете? Считаете, что должны быть демобилизованы?" "Да". "А мы, - сказал он мне, - предлагаем вам поехать служить в Сибирь". Но так как я набрался смелости, то и выпалил ему: "Нет, у меня мама в Нарве совсем больная, я должен ей помогать". "Ладно, - сказали мне, - будете уволены". Но уволили только в 1947 году. Одного моего товарища, майора из Вологды, с которым мы прошли всю войну, как раз туда направили. И он оказался в итоге в Сибири. Вернулся оттуда уже подполковником и работал в Нарве в области, кажется, рыболовства. Потом брат пригласил его в Москву, тот туда уехал и там вскоре умер.

И.Вершинин. А где именно и в каких должностях вы служили до 1947 года?

П.Герасимов. А разными вопросами приходилось заниматься. Меня оставили служить в Клоога, где прежде находился немецкий концлагерь для евреев. К нам туда прислали русские части из Берлина, которые, как и мы, вели разные работы. С июля по октябрь 1945 года я находился на сенокосе в Псковской области. Помню, работали ужасно голодными. Но мы хорошо там поработали, все откосили. А потом, в 1946 году, меня как человека, владеющего русским и эстонским языками, меня направили в город Валгу. Там я должен был обеспечить выдвижение кандидатом в депутаты Верховного Совета СССР Героя Советского Союза Арнольда Константиновича Мери, который прежде был помощником начальника политотдела нашего национального корпуса. Задачи передо мной ставились следующие: сопровождать Мери до самого города Валги, потом, организовать там связь с районным начальством, то есть, с сельсоветами и, естественно, выступать на собраниях с лекциями и агитировать за Мери. И на этом деле я чуть было не распрощался с жизнью. В городском Доме культуры я прочитал на эстонском языке лекцию, но так как народу было мало, не очень старался. Потом оделся, стал выходить, как меня окружило восемь примерно 17-18-летнего возраста парней с ножами. Они уже собирались меня убивать. Вероятнее всего, они каким-то образом были связаны с лесными братьями. А дело в том, что перед этим мне встретилось два наших танкиста, которые очень были дружелюбно настроены. "Куда идешь?" - еще поинтересовались они у меня. Я им и сказал: "Иду в Дом культуры лекцию читать. Если будет время, загляните". И так вдруг по времени совпало, что эти танкисты решили в клуб заглянуть. А тут вдруг такое нападение. Этих парней они арестовали и сдали органом. А меня посадили на танк и сказали: "Сейчас мы отвезем тебя на то место, где ты там занимаешься работой по выборам". Я не знаю, что потом случилось с этими бандитами, так как некогда было такими делами интересоваться. А утром уехал в Таллин и отчитался перед комиссией по всем делам о выборах. Но об этом дурацком случае, конечно, никому не рассказал, так как положение в Эстонии было такое, что многим нельзя было доверять.

После этого меня еще не увольняли, заставляли, помню, читать лекции на эстонском языке на мебельном комбинате и на макаронном заводе. А в 1947 году меня опять направили на сенокос, но теперь уже под Силламяэ. В этом деле меня назначили начальником группы. Помню, 9-го мая я повез свою группу на празднования Дня Победы. Мы нашли оркестр и провели на Кренгольмском рынке парад. Народу было уже немало, но почти никаких войск, за исключением наших, в городе не было. И там у нас сучился тоже один трагический случай. В 18-й кренгольмской казарме жила моя мама. Я своим ребятам и сказал: "Я на полчаса схожу к матери, а потом мы обратно поедем в Силламяэ". Но не успел я прийти к матери, как мне сказали: "Патрульные убили одного твоего эстонца-солдата!" А там вот что сучилось. Один мой солдат оказался в парке и хотел выйти оттуда. Но этого делать нельзя было по каким-то особым соображениям. Этому моему эстонцу встретились патрульные солдаты кавказской национальности, которые все буквально воспринимали: если кто нарушил приказ - значит, стрелять на поражение. Они ему сказали: "Не выходить!" Но тот все равно ста выходить и был застрелен. Мне пришлось организовывать похороны этого погибшего парня. На похороны его в Нарву приехала его сестра. Она почему-то подумала, что я ее, как говорится, приберегу, возьму, так сказать, в жены.

И.Вершинин. После того, как вы в конце 1947 года уволились из армии, вас вскоре взяли в органы МВД. Расскажите о том, как это получилось.

П.Герасимов. После демобилизации (а демобилизовался я в звании старшего лейтенанта) меня назначили начальником какого-то отдела в городском отделе коммунального хозяйства. Мы восстанавливали дороги, строили дома, завозили дрова, работа шла довольно успешно, хотя и загруженность была запредельная: восстанавливать дороги ездили даже в город Кингисепп. Но однажды я пошел в горком партии, который тогда находился в красных кирпичных казармах на Кренгольме, к 3-му секретарю. Я собирался доложить о недостатках, которые мы испытывали, и обратиться с просьбой о материальной помощи. Я сидел за стенкой и ждал, когда меня вызовут, одновременно читал газету. И вдруг в кабинет к нему входит один мой подчиненный. А в то время вместо стенок между кабинетами использовались полотна. И поэтому я услышал все, что там говорилось. А подчиненный, прямо сказать, там оклеветал меня, сказал, что я забулдыга и пьяница, что выполняю совсем не ту работу и обманываю начальство. Я выслушал все это и подумал: "Ну зачем мне идти к третьему секретарю, когда мой же подчиненный так меня "уделал" и наговорил столько дряни?" И после этого уволился.

А в органы МВД привело меня в 1948 году просто одно происшествие. В час дня где-то в четверг я проходил по Нарве на Кренгольмском рынке и случайно встретил знакомого нарвитянина и однополчанина, с которым провоевали целых четыре года. Мы выпили по кружке пива и стали спокойно прогуливаться по городу. И тут нам встречается хорошо знакомый мне участковый эстонец-милиционер и говорит: "Вы чего здесь хулиганите? Вы чего орете? Я вас арестую за черт знает какие действия". Между тем мы вели себя тихо и мирно. Но милиционер так и не отставал от нас. Потом к нему подошел какой-то человек в гражданском, который был тоже милиционером и которого я также хорошо знал. "Иди, отведем этих в милицию", - сказал участковый. И началась чертовщина какая-то. Моего однополчанина отпустили, а меня посадили в дежурную часть. В два часа дня - никого нет, кроме дежурного. Этот дежурный мне-то и говорит: "Ты смотри не пробуй убегать. Попытаешься - я тебя в подвал посажу". Я от этого еще больше возмутился: "Зачем меня в подвал сажать? В объясните мне, зачем меня задержали? Выясните, направьте меня к начальству". "Нет, не будет тебе никаких начальников", - ответил мне дежурный. И тут как-то совсем случайно сюда зашла знакомая девушка Тамара Захарова. Мы с ней познакомились как-то на танцах уже после войны, которые проходили недалеко от пожарной части. "Тамара, сходи к моей маме, - сказал я ей. - Скажи, что меня в милиции непонятно за что задержали. Пусть она придет сюда". "Ну мне некогда, я не могу", - резко ответила она. "Слушай, сходи, - не отступался я, - я тебе чем хочешь заплачу". Та ничего не сказала и быстро ушла.

Минут через 45 пришла моя мама. Я ей обо всем и рассказал: "Мама, меня задержали ни за что ни про что. Сказали, что я пьяница и забулдыга, что на участкового наорал. Поди к начальнику и скажи ему, что они ни за что задержали твоего сына". Она после этого пошла к начальнику милиции. Не помню сейчас, сколько это по времени продолжалось, но приходит она оттуда с дежурным и тот отпускает меня и говорит: "Иди, Аркадий просит тебя в кабинет". "Какой Аркадий?" - поинтересовался я. "Белов". "Ничего себе!" - удивился я. Прихожу в кабинет и вижу: сидит мой друг детства, который был всего двумя годами старше меня, - Аркадий Белов. И начались после этого расспросы. Потом он спросил: "Тебя за что арестовали-то?" "Ни за что! - вспылил я. - Ни за что меня задержали!" "Ну ладно, - сказал Белов. - Иди домой!" "Большое спасибо", - поблагодарил я своего старого друга. "А я их накажу, - сказал он мне. - Все, кто тебя задержал, будет наказ". После этого прошло всего лишь пару дней, и меня вызвали к начальнику какого-то отделения в милиции Григорьеву. Тот мне прямо сказал: "Вот так, Павел Никандрович. Мы тебя хотим назначить начальником паспортного стола. Ты как? Все. Иди оформлять документы и поедешь в Таллин по делам".

И.Вершинин. На этой должности вы долго проработали?

П.Герасимов. Где-то около года. Работа была очень большая, приходилось выкладываться в полную силу. Выявляли беспаспортников, проводили поиски утерянных документов. А потом, в 1949 году, к нам приехали проводить проверку большие начальники из управления МВД. Проверяли в основном качество работы. Не знаю, чем я привлек их внимание, но через несколько дней меня вызвали в Таллин и сказали: "Вот так и так, Павел. Мы тебя назначаем заместителем начальника отдела милиции города Хаапсалуу по политической части". Я начал возражать: "Зачем? У меня мама здесь живет. Я только начал работать". "Не поедешь - окажешься в Сибири, - начали мне угрожать. - Вот так. Это будет точно!" И пришлось, конечно, согласиться на такое назначение.

И.Вершинин. Павел Никандрович, вы прибыли в Хаапсалуу в 1949 году. То есть, в то самое время, когда там проводилась депортация местного населения. Вас каким-то образом коснулись эти события?

П.Герасимов. Я прибыл туда позднее и никакого отношения к так называемой депортации не имел. Но лет восемь или девять назад, уже в нынешней Эстонии, когда фабриковались разные там дела, меня вызывали в прокуратуру и сказали: "Вы были участником депортации. Вы высылали эстонцев!" "Никогда я никого не высылал, - ответил я им по-честному. - Кто вам такое сказал?" "Это не ваше дело", - ответили мне. Тогда я им и ответил: "Я знаю только, что только моим начальником был Кукр, я жил у него на кухне, так как своей квартиры у меня не было". "А кто там выселял?" - настаивали они. "Я не знаю", - отвечал им. "Когда выселяли? - не отступались они. - На чем?" "Ничего не могу вам сказать. Проверяйте!" И после этого больше не вызывали. Кто обо мне сообщил, я даже и не знаю.

И.Вершинин. В Хаапсалу долго прослужили?

П.Герасимов. Моя служба в Хаапсалу продолжалась около двух-трех лет, а потом меня перевели на ту же должность в Вильянди. И там мне удалось предотвратить целое преступление! Ведь там в местном ЦК какие-то работники хотели оказать помощь лесным бандитам, планировали отобрать оружие и уничтожить районные партийные организации. Я подробностей сейчас уже точно не помню. Но я сразу среагировал, пришел к секретарю горкома партии, русскому по-национальности. "Звони в такой-то отдел в Таллине! - сказал я ему. - Расскажи о деле, что у нас безобразничают и планируют такое дело". И все обошлось благополучно, этих бандитов арестовали.

И.Вершинин. Дальнейшая ваша служба в каких именно местах проходила?

П.Герасимов. Дело в том, что работая замполитом начальника милиции в Хаапсауу и Вильянди, я заочно проходил обучение в Таллинской школе милиции. Но это образование было неважным. А когда эта учеба закончилась, меня направили на курсы повышения квалификации работников милиции в город Горький. И там я целый год находился. Когда же я вернулся оттуда в Таллин в отдел кадров управления МВД Эстонской ССР, там мне стали зачитывать документы по итогам обучения: "За политику - четверка, за криминалистику - пятерка". И после этого начальник отдела кадров мне сказал: "Я предлагаю вам должность начальника милиции по вашему усмотрению на три района. Выбирайте!" Ну и я выбрал район Ряпина, который мне казался более-менее хорошим. Но лет через семь-восемь меня с должности уволили. И знаете, по какой причине? Из районных руководителей только я один был с русской фамилией. Тогда был какой-то скрытый национализм даже в органах! Мне хотели присвоить звание подполковника милиции. Но начальство сказало: "Он не эстонец и этого звания ни за что не получит!"

И.Вершинин. Еще один вопрос на уточнение. Если не ошибаюсь, вам приходилась действовать против лесных братьев. Расскажите об этом поподробнее.

П.Герасимов. Да, мне непосредственно приходилось бороться с лесными бандитами, которых сегодня в Эстонии объявили "борцами за свободу". Да какие они борцы? Они грабили и уничтожали людей, особенно много нас, милицейских работников, подрывали железные дороги. Расскажу вам несколько памятных эпизодов. Недалеко от совхоза Михкли один из бандитов уби и ограбил почтальона, который вез на лошади зарплату и еще определенное количество денег на выплату кому-то. Мы сразу выехаи на место и зафиксировали данные: положения убитого, телеги и лошади, выяснили, как убивали его и в какое время. Мы трое суток возились с этим делом! Следом за этим пришла экспертиза. И надо же - случилось такое вдруг совпадение: к нам пришел хуторянин и сказал: "Вот такой-то человек украл у меня из под носу велосипед!" А хутор этот находился совсем недалеко от места убийства постальона. "Какого числе это было?" - решил уточнить я. Тот назвал. И так получилось, что по числам все начало сходиться. Так это и произошло. Этот бандит убил сначала почтальона, а потом зашел на хутор и ограбил этого крестьянина. Я узнал его фамилию и место проживания. И когда мы пришли на место, выяснилось, что там имелось целое хозяйство из награбленного, а рядом были окопы для стрельбы. Потом еще какие дела можно вспомнить? Одно убийство во время какого-то праздника нам раскрыть не удалось. И только потом, когда я уже уезжал из Ряпина, ко мне в отдел заявился человек и выдал признание: "Я убил того человека на празднике!" Я его после этого посадил в машину и сдал в прокуратуру. А так преступлений было, конечно же, навалом. Воровали кассы, однажды как-то убили одного следователя прокуратуры.

И.Вершинин. Ну и в завершение нашего разговора - расскажите вкратце о том, как сложилась ваша судьба после увольнения из органов?

П.Герасимов. После того, как меня уволили из органов, я не имел никакого желания жить среди националистов. И поэтому решил окончательно: "Еду в русский город Нарву!" Да и работы там в Ряпина не было, по сути дела, никакой. У меня и имущества не было никакого, кроме дивана и кровати. И я стал жить у тестя на Кулгу. Хотел сначала устроиться на Прибалтийскую ГРЭС, но там начальник оказался не особенно расположен к разговору, что неудивительно: жена - профашистская эстонка. "Никаких рабочих мы сюда на берем а тебя и подавно не возьмем!" - ответили мне. В общем, пришлось побегать в поисках рабочего места. Помню, пришел в горисполком, по линии которого когда-то работал, и попросил квартиру и работу. "Квартиру - через восемь лет! - сказала мне работавшая там женщина. - А работы сейчас у нас нет!" Я так разнервничался, что хлопнул дверью и ушел. Аж стекла задрожали! Тогда я пошел к первому секретарю горкома партии, которого только-только назначили. Я его немного знал: до этого он работал каким-то партийным работником недалеко от Ряпина. Пришел, передал приветы от многих его приятелей, потом рассказал кратко о себе и попросил дать мне работу. И меня назначили начальником отдела кадров управления торговли. Но работала быа непростая. Но потом с горкома партии начали приходить люди и говорить: "Достань такие-то продукты мне и еще одним моим приятелям на праздники!"

Одним словом, проработав три года начальником отдела кадров, я не выдержал и ушел. Потом я работал инкассатором от Госбанка СССР, но потом попал в аварию под Силламяэ, получил серьезную травму, пролежал в больнице три месяца. Но начальник отделения Госбанка Катков отказался давать мне вторую группу инвалидности. И после этого меня взяли младшим инспектором снова в отдел кадров управления торговли. Чем занимался? Оформляли военнообязанных, набирали рабочих, контролировали торговую базу. И так я отработал ровно 20 лет.