Карпищенко Николай Андреевич

Родился 18 февраля 1924 года в селе Николаевка Октябрьского сельсовета Белопольского района Сумской области. Украинец. До войны окончил 4 класса школы. 15 февраля 1943 года Ульяновским райвоенкоматом Сумской области был призван в ряды Красной Армии. С февраля по март 1943 года по март 1944 года служил в составе 98-го запасного стрелкового полка. С марта 1944 по август 1944 года принимал участие в боях на Ленинградском фронте в составе 184-го стрелкового полка 56-й Пушкинской стрелковой дивизии в должности пулеметчика. Был тяжело ранен в левую кость 7 августа 1944 года. После излечения по ранению служил слесарем в составе 484-го отдельного батальона связи (в Эстонии). Присягу принял 20 августа 1944 года при 98-м запасном стрелковом полку. 10 августа 1946 года был демобилизован из армии по болезни. Рядовой. Был награжден медалями «За боевые заслуги» и «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» После армии переехал жить в Эстонию, в город Кохтла-Ярве. Работал на шахтах Кява и «Эстония». Был награжден нагрудным знаком «Шахтерская слава» 3-й степени.

И.В. Для начала я хотел бы задать вам такой вопрос: откуда вы родом? Где вы родились?

Н.К. Ну место, где я родился, называется, значит, так. Это — Украина, Сумская область, Брянский район, село Николаевка, улица Новосельца.

И.В. Семья большая у вас была?

Н.К. Ну как сказать? Нас у матери было четверо детей. Отец рано умер у нас - еще в 1929-м году.

И.В. То есть, когда коллективизация началась?

Н.К. Угу. Когда только началась эта коллективизация, он и умер. Они, знаете, тогда строили эти амбары. Интересно он, мой отец, их тогда строил. А он был хорошим плотником в то время. И он тогда и управлял этим делом. Но там, значит, когда все это дело они строили, он, видать, простыл, заболел и умер. Ну а про коллективизацию я как и что знаю? Вообще-то я мало помню ее. Но коллективизация у нас, знаете, так проводилась. У нас была лошадь. Мы сдали эту лошадь в колхоз. Потом уже второй жеребенок был у нас, ему три года было. И маленький еще был жеребенок. И вот, значит, это все забрали в колхоз. Ну там еще у нас инвентарь был. Так это тоже все сдавали в колхоз. И земля еще была, которую тоже в колхоз сдавали. Вот так у нас коллективизация и проводилась.

И.В. Вы старший, младший были ребенок в семье?

Н.К. Нет. Сестра старшая была. Она с 1922-го была, а я, значит, — с 1924-го.

И.В. Вы до войны работали?

Н.К. Да. Работал перед войной: как раз на сахарном заводе эти, знаете, крыши красил. И в этот год как раз началась война. Это в 1941-м я уже крыши красил на сахарном заводе. И потом война, значит, началась...

И.В. Знаменитый голод вы пережили перед войной?

Н.К. Да, был перед войной у нас голод, мы его пережили, это - да. Я это помню хорошо. Тогда голод, знаешь, такой был. Там были, помню, у нас такие, значит, амбары. А рядом со всем этим был сахарный завод такой. Так вот, там почему-то прямо на месте муку выгружали. Она, мука эта самая, была с комками. Ее отправляли куда-то: потому что или вредили, или черт его знает, что там было. Так вот, мы ходили эту муку воровать. Но как пережили голод? Ходили, я помню, на этот сахарный завод. А там уже третий сорт сахара был такой. Как патока он был, значит, такой. Там еще такие были щели. Так, бывает, туда залезешь, доску положишь, сумку сахару наберешь, и идешь...

И.В. У вас такого не было, чтобы раскулачили кого-то в деревне перед войной?

Н.К. Ну там у нас раскулачили, как сейчас помню, у моей матери брата отца. Значит, у отца матери был брат. А сам отец у матери уже умер к тому времени. Так вот, когда его брата раскулачили, у него остались дома, значит, жена, потом - две дочки, потом еще - сын. И вот их забрали к себе родственники, у которых были дети, а одного, значит, потом в приют взяли. А так вообще все люди, которые у нас жили и были раскулачены, потом в Сибири оказались.

И.В. Войну, скажите, предчувствовали как-то вообще или же никто этого не ожидал?

Н.К. Ну война как началась — так и началась, как говорят. Ну и что у нас было, значит, дальше? Таких, как я, парней, которые были с 1924-го года, у нас с колхозной бригады отправили копать окопы. И, кстати, туда далеко отправили: под самый Киев. И там мы копали ров. Значит, этот ров, он был противотанковый, где-то был глубиной 1 и 8 и шириной 4 и 5. И, значит, этот ров был протяженностью фронта: где-то он был на 100 километров. Через каждые 25 километров был снова ров, потом - еще ров. И так было три раза. И вот, значит, когда мы тогда туда приехали, нас всех собрали. И знаете, что мы делали там? В обед, как объявлялся перерыв, а погода в то время на улице стояла жаркая, нас обучали военному делу: как разобрать-собрать винтовку и так далее. На все это дело у командира был всего один час. Помню, там среди нас было две девчонки, а нас, пацанов таких, было десять человек. И он, военный этот человек, в общем, каждый день, когда в обед у нас объявлялся перерыв, с нами занимался военным делом. Помню, уже у нас была винтовка, была граната. Короче говоря, у нас тогда задача какая была? Разобрать-собрать винтовку и холостыми патронами выстрелить. Там всякие патроны были. И каждому это все выдавалось. Потом мы должны были эту винтовку, значит, почистить. И так вот это все было постоянно. На все про все у командира был один час времени. А у меня было как в то время? У меня другая, знаете, была работа. Подъем объявлялся в шесть или без пятнадцати шесть. Метров в пятидесяти от места, где выполнялись все эти работы, находился штаб. Так вот, я ходил, значит, туда. Ведь в то время у нас давали на каждую бригаду норму: сколько там нужно выполнить работ. Я это относил бригадиру. Но мне также поручили обслуживать там же пару лошадей. На лошадях, знаете, там у нас на всякий случай был станковый пулемет и был зенитный пулемет. Все это так было потому, что солдат, которые были на лошадях, не хватало...

Вот я, значит, пока командир и его помощник отлучались, потому что у них работа была, их лошадей охранял. Потом еще я их лошадей и поил. Ведь бывало, что в другой раз в обед командир придет, а в другой раз — и не придет. Значит, тогда я дожидался до вечера их. Также если командир куда уходил, то я в это время полностью там охранял его лошадей. Но, знаете, со мной еще один был парень: такой же, как и я. Лошадей мы с ним поили. Для этого были колодцы, помню, у нас. Так мы оттуда воду набирали и клали в сумку брезентовую, чтобы было чем напоить лошадей. И сено мы тоже, помню, косили, потому что у самих лошадей его не было. А военным лошадям овес надо было давать.

А ведь в то время обстановка была такая вообще, что наши отступали и все шло, значит, вразнобой. Там было, в общем, так. Когда мы ехали туда, на окопы, уже солдаты нам попадались, которые шли раненые пешком. А ночью было так, что вокруг светят прожектора, самолеты летят. Вот мы копаем окопы, а в это самое время немецкий самолет-разведчик, он там «Рама» у нас назывался, высоко в небо поднимается и кружится. Он все фотографировал у нас. А мы потом, когда копали окопы, дерна прорезали там и закрывали все это дело, чтоб было, значит, немцам незаметно. Но все равно центральную уже дорогу немецкая авиация бомбила. Высоко крутились, помню, все вот эти самолеты-разведчики. А советские истребители еще не брали такую высоту. Не было еще, значит, такой высоты. А немецкий самолет такой, который мы называли «Рама», значит, был таким, что он брал именно такую высоту и все время кружился над нами. И это он все, как командиры нам говорили, фотографировал. А потом сообщал своим, как там и что. И самолеты ихние, значит, после этого нашу дорогу бомбили.

И.В. Под бомбежки, значит, вы попадали во время тех самых работ?

Н.К. Мы под бомбежки попадали уже тогда, когда приказ был дан нам отступать: бросить всю эту, значит, оборону. Но тогда мы по центральной дороге не ехали, а проселочными дорогами, значит, добирались. Такой приказ был дан. А почему, значит, мы все бросили? Потому что перед этим наши взяли немецкую разведку в плен. Захватили там, в общем, все у них. И там у них были зафотографированы все эти наши поляны. Оказалось, что немцы собирались высадить туда десант, а этих людей, которые копали окопы, там их много человек было, хотели в плен забрать и отправить в Германию на принудительные работы. А наши это дело разоблачили, и дали, значит, нам приказ собрать все лопаты, всё, что у нас есть, и уходить по домам, по колхозам.

И.В. Руководили работами военные инженеры? Или кто?

Н.К. Военные руководили этим делом. Правда, тогда званий, которые у них там были, я не разбирал. Но этот, который руководил у нас, самый старший был по званию. Там, где я находился, была самая последняя граница. И там же у нас штаб был. Со штаба получали очень редко такие точные данные. А потом, помню, когда мы охраняли этих лошадей-то у военных, ну поили и кормили их, произошло следующее. Я тогда пошел за водой, чтобы напоить лошадей. И попались мне то ли военные корреспонденты, то ли кто. Раньше они в штабе находились. Но когда я их встретил, они уже не в военном обмундировании были. Они были переодеты уже в гражданскую одежду. Они меня спрашивали про часть: как и что. А мы же не имели права ничего про часть постороннему говорить! А они же были не в военной форме, а в гражданской. Получилось это так вот почему. До этого они были у немцев уже в плену, как они нам рассказывали. А потом, значит, там жители их спрятали их от немцев, немцы, значит, с их поселка ушли, и тогда их жители через речку переправили. И вот так они как раз и вышли с окружения, где немцы их оккупировали. И как раз, знаете, пришли туда, где мы копали окопы. И спрашивали они у нас номер части. После этого я пошел своим, уже бригадиру доложил об этом, потому что я не имел права ничего никому про часть говорить. А потом уже бригадир пришел и отвел их к командиру, который командовал у нас. А больше я ничего не знаю про это.

И.В. Скажите, а объем работ большой был вообще?

Н.К. Да. Видите, там было ров так копать: чтоб у него 4 и 5 ширина была и 1 и 8 - глубина. Но я, знаете, не копал окопы сам, а управлял лошадями там у командиров. Кормил их, значит, поил. Там были же командир и его помощник. Вот я у них и работал. Это у них там была противовоздушная оборона такая: один был зенитный пулемет, другой - станковый пулемет, они брезентом покрывались. Так что в случае чего, если там налет этот был бы, они могли бы стрелять...

И.В. А вообще возраста какого были все те, кто был мобилизован на эти работы? Одинакового или разного?

Н.К. Нет, там были люди и 20-ти, и 30-ти лет. В общем, все работоспособные люди там были. В колхозе же работали все: и женщины, и мужчины, и такие подростки, как мы, там тоже были.

И.В. Что было после того, как вас освободили от этих самых работ?

Н.К. Мы отступали. А до этого работали. Причем работали июнь, июль и август месяц. А уже в сентябре оставили все это дело. Когда разъехались мы по домам, когда приехали на место, где мы родились, это был уже сентябрь месяц. А немцы постоянно наступали на нас. Красная Армия во всех сторонах отступала. У нас был сахарный завод. Там все эти детали, помню, у нас разбирали и грузили на платформы и отправляли дальше в тыл. Там у завода, как сейечас помню, высокая труба была такая. Так трубу эту сорвали, чтоб сахарный завод немцам уже бы не достался, чтобы там, значит, больше не выпускали сахар.

И.В. Насколько я понимаю, такое было, что предприятия уничтожались, чтобы они не доставались врагу...

Н.К. Да, это самое у нас и было. У нас демонтировали на сахарном заводе все эти основные детали, после чего увозили дальше в тыл. Куда сахарный завод был перевезен, мы этого не знали. Но все это грузили на платформы и увозили. Потом у нас, значит, скот все по дорогам эвакуировали. Овцы, лошади колхозные, - всё это колхозное туда дальше на восток отправляли.

Можно сказать, вся Украина все свое хозяйство выгоняла. И люди другие, значит, тоже шли. А другие люди, которые, в общем, с Болгарии и с других государств были, они ехали... Если солдаты шли пешком, да причем раненые шли и ступали пешком, то эти ехали, у них были тачанки, у них были лошади... Как сейчас помню, у них было из коней два запряженных и один запасной. Тоже отступали они, значит.

И.В. А вообще часто попадались вам отступавшие красноармейцы?

Н.К. Да, много их было тогда.. Весь фронт ведь тогда отступал.

И.В. А вообще какой настрой был у этих отступавших? Паника была или как они вели себя?

Н.К. Никакой паники не было. Но, конечно, Красная Армия проигрывала немцам тогда. Воздушная оборона у нее была слабая. Сколько самолетов у немцев было! Главное, что они, все эти солдаты, которые отступали, находились в таком положении, что у них не было ничего такого, чтобы этим можно было бы защитить свою территорию, где центральная эта трасса проходила. Пострадали все. Помню, там и танки отступали, и всё отступало. Ну и, конечно, бои там еще шли очень сильные. Сражались наши с немцами...

И.В. То есть, вы попадали в те места, где бои проходили?

Н.К. Да. И подходили и свежие силы, и еще старые старые силы все сражались. А нас в то самое время в первую очередь пропускали, потому что нам уже делать нечего тогда было. Там нас сколько-то человек было: тех, которые копали окопы. И всё: всех нас распустили по домам. А уже в сентябре вот что у нас, значит, было. Это было примерно в 100 километрах от фронта. У нас рядом с селом возвышенность такая проходила, значит: там и сады были, и вишни росли. И вот там, значит, как сейчас помню, наши уже поставили артиллерию. Но такую не тяжелую, а легкую артиллерию поставили. Там были еще и станковые пулеметы. В огородах, значит, окопы покопали. Ну солдаты наши в селе все-таки только ночь стояли, а потом все сразу отступили: немцы левее прорвали оборону, там, где трасса проходила, и наши уже после этого, значит, отступали по таким проселочным дорогам. Там и солдаты отступали, и вообще всё там оставили. А по полям шли лошади, которые были беспризорные, и овцы. Их уже потом куда-то разгоняли.

А потом нас мобилизовали в армию.

И.В. До армии вы работали?

Н.К. Ну работал. Работа была. У нас было, значит, так, что у себя всё обрабатывали кто как мог.

И.В. Вы на оккупированной территории проживали?

Н.К. Да, на оккупированной. Но там вообще такой работы на немцев не было. А какая была работа? Для себя все делали.

И.В. А немцы к вам приходили вообще?

Н.К. Немцы стояли в заводе у нас. Вот там, значит, был комендант, и они оттуда к нам ходили.

И.В. Как они вели вообще себя у вас?

Н.К. Там они только чем-то управляли. Разъезд, помню, был Дубовый такой. Так они там уже себе раскроили дороги. Лес пилили, рубили, у них лошадь была, и они, значит, отправляли все это добро на станцию.

И.В. А партизаны действовали у вас?

Н.К. У нас не слышно было их. А в других местах - там было слышно их, да... Там рядом Белоруссия же была. Так вот, там слышно было партизан, а у нас — нет.

И.В. Когда именно вас призвали в армию?

Н.К. Я уже попал в армию в 1943-м году. И сразу направили меня куда?... Это было тогда, когда Красная Армия снова к нам пришла. Нас тут же на второй день мобилизовали, таких, как я, которым по 20 лет было, и отправили. Два-три дня мы собирались. И отправили, значит, нас на учебу на Волгу: на берега реки Волги. Там есть такой город Пенза. Вот я и был в этой Пензе. И там мы шесть месяцев учились.

И.В. Это запасной полк был?

Н.К. Да, запасной полк.

И.В. А на кого вас учили там? На стрелков?

Н.К. Ну у нас была пулеметная рота. Шесть месяцев мы там обучались.

И.В. А скажите, какой контингент был ваших сослуживцев по полку? В основном там ваши ровесники были?

Н.К. Да. Но были и такие, значит, у которых с нами на год, на два разница.

И.В. Необстрелянные, в общем, были?

Н.К. Мы военного дела вообще не знали. И шесть месяцев мы там учились.

И.В. А из преподавателей были ли обстрелянные фронтовики?

Н.К. Не было. Командир роты был такой уже в годах. А потом уже пришел к нам младший лейтенант молодой. Он год проучился на офицера и пришел, значит, к нам. И командиром взвода он сначала был, а потом стал уже как командир роты.

И.В. А много вас там занималось, в этой учебке?

Н.К. Во взводе нас было пятьдесят человек. Там нас было всего три полка, и все они, значит, там обучались. Это запасные полки были такие. Помню, у нас там было стрельбище. В общем, было у нас все то, что необходимо для военного человека знать было. Ходили все время на обучение мы. Там поля были у нас. Вот шесть месяцев мы там, значит, пробыли, и в марте месяце уже поехали на фронт.

И.В. Куда именно вы попали на фронт? В какую дивизию?

Н.К. Дивизия была 56-я. Полк — 184-й.

И.В. Помните, как впервые прибыли на фронт?

Н.К. А как же? Начали там воевать, и всё. Кстати, в этой дивизии я получил тяжелое ранение. Это было направление между Псковом, там, где была 2-я Ударная армия, и потом — направление на Великий Новгород. Ну, в общем, это всё было направление на Запад. Короче говоря, все дороги, которые на Запад шли. Тогда, видите, было так, что эти полководцы через каждые шесть месяцев сажали миллион солдат обученных уже на фронт. К тому времени у них был опыт Сталинграда уже. Тогда ведь прорвали наши кольцо окружения немцев там. И вот, значит, эти полководцы самые, такие, как Говоров, Василевский, Рокоссовский, поскольку они имели уже опыт Сталинграда, через каждые месяцев имели такую традицию: если это сентябрь, октябрь — наступать, если март, апрель, - это уже тоже, значит, наступать. Наступала тогда на всем протяжении у нас уже вся армия. Тогда уже немцам делать нечего было.

И.В. А как вас все-таки ранило? Вы не рассказали об этом.

Н.К. Ну меня, значит, ранило как? Ранило меня так. Нас обстреляли. А в то время было у нас как раз наступление. Потом наш командир взвода дал мне записку. А там, знаете, на фронте у нас было так, что перед рассветом солдат всегда подвозили сколько можно к самой передовой: на машинах там или на лошадях. А ночью всех их кормили. И тогда вот, значит, взводный отдал мне поручение. «До рассвета, - сказал он мне, - ты должен успеть отправить в штаб записку.» А там на самом деле ее не в штаб нужно было доставлять, а отдавать посыльным, которые специально проходили на лошади за этим делом. Ну с километр или с два они, значит, были от передовой. Вот я должен был успеть это сделать, чтоб снайпера не заметили, до рассвета. Вот туда я, значит пошел. И там, значит, я не понял, как, но нас обстреляли. Один снаряд упал, потом - второй, третий, четвертый...И так продолжалось до шести раз. И я когда пришел на место, то увидел, что там - полоса. Это всё было, значит, там, где я должен был стоять и ждать. И меня ранило. И упал снаряд рядом со мной. Что интересно: вот он крутился, не разрывался, а только обрызгивал, значит, всё. И я сознание в этот момент потерял. А потом уже разбудили меня. Офицеры там меня, значит, перевязали и отправили дальше. А эту записку, которую мне давали, он, офицер, с собой уже взял. А потом уже в госпитале мне сообщили: вашу записку передали в штаб. Ну я то не мог это сделать сам, потому что меня-то ранили! А снаряд не взрывался, а спрыскивал что-то там, и, значит, в результате всего этого человек терял сознание. Вот такие снаряды были в то время: он, этот снаряд, крутится, но не взрывается, а распрыскивает такую жидкость, от которой человек теряет сознание.

И.В. А что это были снаряды? О них вообще говорили как-то на фронте?

Н.К. Ну название секретное было. Мы не знали ничего об этом.

И.В. После ранения вас сразу эвакуировали в госпиталь?

Н.К. А потом меня перевязали: это когда, значит, я упал и сознание потерял. Когда они пришли, я посмотрел и увидел такое: уже на шее у него, у офицера одного, автомат висит. Он меня перевязал и направил в госпиталь. Дальше меня повезли в госпиталь. А там, знаете, уже ходили эти машины-полуторки. Люди, которые там были, помощь оказывали, и сразу — в госпиталь отвозили. А с госпиталя, как операцию сделали, меня сразу отправили в Ленинград. И там я уже лечился шесть месяцев.

И.В. А вы когда попали в Ленинград, там уже не чувствовалось уже голода?

Н.К. Там уже военный госпиталь был. И там, значит, уже кормили всех. И уже Ленинград, конечно, тогда был такой, что все там было. И пролечился я там какое-то время...

И.В. Что было после госпиталя? Снова на фронт попали?

Н.К. Нет, уже в другую часть меня направили. Там уже мы были не строевые солдаты: потому что после госпиталя того, кто строевой был, сразу на передовую направляли, а нестроевые хотя и направлялись в части, но там уже другие работы выполняли.

И.В. А вы какие работы выполняли?

Н.К. Ну охраняли там всякое, на постах стояли. Вот такая у нас служба там была. И там уже я до конца войны служил.

И.В. А на фронте непосредственно, на передовой, сколько вы пробыли, получается?

Н.К. А в военном билете все это у меня записана. С марта 1944-го я был на фронте. И так продолжалось до ранения в августе 1944-го. Помню, что сразу после того, как попал я на фронт, для меня как экзамен такой сделали. В то время было так, значит. Вот ты кончил школу, и тебе, значит, сразу говорят: сготовить пулемет к бою! И тут же, в общем, там тебе какую-то причину сделают, чтоб он не работал. И вот сразу тебе приказ отдают: «Пулемет к бою!» Ты должен разобрать, устранить эту причину и стрелять. Значит, только тогда, после этого, меня допустят снова к пулемету к этому. Ну как экзамены это было для нас сделано.

И.В. У вас случалось ли такое, что заклинивало пулемет?

Н.К. Такого, чтоб у нас на фронте заклинивало пулемет - нет, не было, а перекосы были. Ведь тогда лента пулеметная была не железная, как сейчас, а из материала сделана. И поэтому там, когда ты ленту заполнял, должен был ее ровнять. А если она немного отсыревала и ты ровнял ее, тогда мог быть перекос, и тогда она могла не стрелять уже. В общем, если в таком случае одиночными стрелять, если очереди уже нет — уже перекос получался. Надо было его тогда ровнять, и он, значит, снова шел. Короче говоря, вот мелкие такие передачи были. На пулемет обычно команда из десяти человек была: там были первый номер, второй номер, а остальные — это уже были подносчики патронов. А дальше шел целый комплекс: пулеметное отделение, пулеметный взвод. Почему так много людей было на пулемете? Потому что для пулеметов же патронов надо много было иметь. Вот и было, значит, три подносчика патронов.

И.В. Патронов всегда хватало?

Н.К. Патронов в последнее время всегда хватало. У каждого солдата, если вперед мы шли, было так: каждый у себя уже определенное количество патронов имел. Кстати, когда шли с пулеметом, первый номер, второй номер и третий номер делились на три части: кто что несет. Кто-то нес станок, кто-то щит, кто-то - тело. Уже они разбирали все это дело. Ну а уже остальные солдаты патроны подносили. Вот это и был комплект у пулемета. Семь или десять человек, - таким был полный боевой пулеметный расчет.

И.В. Потери какими были у вас на фронте?

Н.К. Ну как, какими были потери? Нам же лично не докладывали обо всем этом.

И.В. Ну вот вы лично из-за чего несли потери в отделении и как часто?

Н.К. Ну в бою всегда потери бывают. Ну в последнее время этого было меньше, потому что в Красной Армии на тот момент уже была очень сильна артиллерия. А артиллерия тут уже, значит, у нас стратегическая была. Вот подходила, например, артиллерия в какое-то определенное место. Если где скопление большого количества войск было, там наши работали уже этими термитными снарядами — эту установку «Катюша» называли. Вот, значит, она если подходит, как даст — так там все горит, и земля, и что есть. Это все мы выполняли, в общем.

И.В. Такого не было, что по своим случайно попадали?

Н.К. По своим там никак не могло быть попадания. Потому что было так. Вот, например, идет первый эшелон, второй... Так вот, первый эшелон если идет и с ним много потерь, то после этого выступает уже второй эшелон. Тут уже отступать некогда. Вот Говоров когда Ленинградским фронтом командовал, он уже такого не допускал. И поэтому в каждое наступление у нас сажали из запасных полков миллион солдат. Вот мы тогда и освобождали, значит, потом Прибалтику. Наступали, знаете, тут от Финского залива примерно, с северо-запада, и до берегов Рижского залива. Это, значит, фронт всё так проходил. Наступали, значит, вот таким уже расчетом. Это, значит, было так потому, что уже у нас достаточно солдат было подготовить, чтобы уже они наступали...

И.В. А в вашем отделении были потери?

Н.К. Да. Ну там один-два человека всего погибли.

И.В. Погибших как хоронили?

Н.К. Ну это уже не солдаты делали, там уже, значит, другие их хоронили.

И.В. Солдатские медальоны вы носили?

Н.К. Нет.

И.В. Как кормили вас на фронте?

Н.К. Ну на фронте всегда что было у нас с этим делом? На фронте так нас кормили. Если в обороне мы стояли, значит, там постоянно кухни подходили и в термосах привозили еду, чтобы нас кормить. С термосами, бывает, приходят, и там и хрен, и чай, и всё есть. В основном нам давали гречневую кашу с тушенкой и чай.

И.В. Всегда ли вовремя подвозили еду или бывало, например, такое, что это задерживали?

Н.К. Если, к примеру, боевые действия идут, то только ночью подвозят. Вот один раз к вечеру обычно привозили. Ну ночью, - такое тоже бывало. Но было такое правило на фронте: до утра должны всех накормить. На самой передовой это было. А так как обычно было. Там, допустим, кухня подходит, тебе котелок дают...

И.В. А наркомовские 100 грамм давали вам?

Н.К. Ну мне не приходилось этого делать, такого у нас не было.

И.В. Атаки поддерживали?

Н.К. Ну там если шли наши в наступление, то там не один пулемет же был задействован. Не один же взвод шел в это дело, а, предположим, первый взвод, второй взвод, третий взвод... Это - первое. А потом было такое еще, что когда в наступление шли, второй эшелон из заду подходил. Там уже было так, что если первый эшелон имел потери большие, то, значит, его отводили и наступал уже второй эшелон.

И.В. А вы вообще как-то маскировали пулеметы, когда на позициях находились?

Н.К. А как маскировать? Пониже только его опускали.

И.В. Со щитком всегда воевали?

Н.К. Да.

И.В. Как организовывалась у вас на фронте оборона?

Н.К. Ну обороной уже у нас на фронте командиры занимались — это их была забота. Но если говорить вообще про оборону... Тогда, видите, в ночное время у нас всегда радио включали, и, значит, через него на немецком языке передавали немцам агитацию. А немцы, в общем, на русском языке передавали нам свои агитацию, песни пели, агитировали за то, чтоб наши солдаты сдавались и в плен шли. В общем, такую пропаганду проводили. Это когда уже лежишь, не спится, и вот слышишь, значит, как немецкое радио на русском языке говорит и как советское радио - на немецком говорит. Но тогда в большинстве немцы бросали листовки нам. Когда рядом подходили к ним, а там уже немецкие окопы были, они показывали: автомат бросай и переходи в плен. А наши на это говорили: «Твой капут, Гитлер капут, Сталин — гут!» А когда, значит, солдаты в плен уже сдавались, немцы никогда не стреляли по ним. Немцы тогда уже знали все об этом, это и другим передавали.

И.В. Пленных встречали вы на фронте?

Н.К. Ну с ними было, значит, что? Они если приподнимались, чтобы сдаться в плен, там уже командир давал команду их сопровождать. Их отводили туда на столько-то метров, а там уже передавали, значит, другим. Там взвод их или сколько было: тех, которым передавали. Так вот, когда все это было, старались делать так, чтоб их эшелон не трогал, чтоб по ним не стреляли, потому что они пленные уже были. Раз они сдавались, значит, их нужно было сопровождать. А дальше там уже забота других командиров была, которые в тылу командовали, куда их там дальше отправлять.

И.В. Расскажите о ваших командирах на фронте.

Н.К. Ну что? У нас там были командирами, значит, старший лейтенант, потом - лейтенант...

И.В. Они вообще насколько грамотными были?

Н.К. Действительно они умные были, это - да.

И.В. Как складывались отношения с ними на фронте?

Н.К. Ну, конечно, он, может быть, не так был подготовлен, как солдат, - как, например, вот мы подготовлены были. Он, может, меньше знал. А вот мы когда были подготовлены, мы могли и из пистолета стрелять, и с автомата, и с винтовки, и с пулемета. Значит, любое оружие я уже мог разобрать и собрать. Вот так и поступали уже... Через каждые шесть месяцев сажали миллион солдат, и давали, значит, им приказ наступать на Запад. Это уже тогда хорошо подготавливали нас.

И.В. Политруков встречали на фронте?

Н.К. А у меня такого, чтоб кого-нибудь из них встретил, нет, не было. Ну там некогда было нам с ними заниматься. Если кто был в третьем, во втором эшелоне, он, может, и встречал их. А передовые части не встречали этих политруков.

И.В. Страх испытывали на фронте?

Н.К. Ну какой там мог быть страх? Так никакого страха и не было у нас: потому что армия наша была уже сильная, солдаты тоже были сильные. Оборону мы, значит, прорвали, а там немцы уже отступать пошли-пошли-пошли. Только пленные нам встречались. Уже не было такого, чтоб отступали. Мне такого не довелось испытать.

И.В. Под бомбежки, обстрелы часто попадали?

Н.К. Артиллерия нас обстреливала, помню. Не так, чтобы прямо, а с дали обстреливала. Такого, чтобы по цели стреляла — нет, не было. Там такие снаряды вылетали. Ну там их было, может быть, один, два. Это поздним вечером примерно так бывало, когда не было еще рассвета, когда немецкая атака была и чтоб немцы обстреляли наши части. А если говорить о бомбежках... Знаете, ни один раз наши истребители не дали проходу немецким истребителям, чтоб они на нашу территорию проскочили и начали бомбить и стрелять. А наши истребители, знаете, по переднему краю один за одним летали. Но там, короче говоря, не истребитель, а такой ИЛ был. Он как действовал? Он сам не бомбил, а только, когда начинался рассвет, по переднему краю пролетал на небольшой высоте. Если с пулемета в него стреляли, то у него бронь большая. А он по гнездам, где были снайпера, летал и их уничтожал, значит. А немецкие снайпера — они были грамотные. Самое большее поражали немецкие наносили снайпера по нашей обороне. Вот тут надо было быть очень внимательным. И вот он, штурмовик ИЛ, бывает, перед рассветом пролетит и из крупнокалиберного по немецкой обороне выстрелит. Они, эти снайперы, замаскированы были. А у них, значит, такие оптические приборы были. Если заметит снайпер где-нибудь кого-то из наших, то - всё... Ведь у нас же было такое, что войска переформировываются, подвозят и боеприпасы, и там всё остальное. И вот, значит, снайперов там очень боялись немецких.

И.В. Со вшами были проблемы на фронте? Не заедали ли они вас?

Н.К. Там, видите, у нас были специальные печки для этого дела. Вот там в баню сходишь, бывает. Они походные были, эти бани-то. Располагались они на машине. Так, бывает, зайдешь туда, одежу снимаешь прожарить, а сам, значит, помоешься. Ну там, в общем, прожаривали эту одежу. Но это уже там у нас где-то в километре от передовой все организовывалось. Приходили машины специально для этого дела, и там, значит, в эту кабину на вешалке одежу клали. Там десять или двадцать человек нас туда запускали. И было так, значит, там: два или три человека помылось, твою одежу прожарили, ты моешься и одеваешь новое чистое белье. А то грязное белье, чтоб не было вшей, чтоб не допускать до этого дела, обрабатывается.

И.В. Скажите, а чем вы были вооружены на фронте?

Н.К. Винтовка десятизарядная с коробкой была у меня. Но это не сразу, конечно, было. А так да - была винтовка. Так с ней было так, значит: один патрон выстрелил, а второй пока заправишь. А у нас потом уже винтовки были маленькие, и был еще, значит, диск на 10 патронов. И автоматы были, - там уже 75 патронов было. Эти автоматы ППШ назывались.

И.В. Эффективные были вообще ППШ?

Н.К. Да. Там было так: коробка вверх и запасное.

И.В. В перестрелки вступали?

Н.К. Ну в какие перестрелки мы попадали? Перестрелки были только групповые. В большинстве своем, как раньше, были перестрелки такие, где огонь был групповой. Подавляли, в общем, групповым огнем. А потом на весь рост и шли. И опять: если где огонь встречный попадал, то, значит, тут что же было? Опять же ответ групповой был. Или, бывало такое, что, может, они проскочат, а их обойдут и в плен возьмут. А такого, чтоб пристрелка была один на один, не допускали. Чтоб у окопа и там стрелялись... Если отходят, то, значит, отходят. А чтоб встречались один с одним, такого не попадалось лично мне.

И.В. А места своего расположения вы часто меняли на фронте?

Н.К. Да нет, при моей памяти — нет. На одной позиции чаще все были...

И.В. Скажите, а из семьи у вас воевал кроме вас?

Н.К. Да. Брат у меня был, он меньше меня по возрасту, с 1926-го года. Так вот, он тоже на фронте был. Он вернулся. Но он уже умер. Он меньше меня был.

И.В. Вас награждали на фронте?

Н.К. У меня в первый раз такое было награждение — мне дали медаль «За боевые заслуги». Мне такая, значит, первая награда была дана. А как это получилось? Я пришел и пулемет справил. У меня проверяли, значит, тогда знания по этому делу. И сразу командир отделения меня вызвал... А пулемет работал только одиночными. Я должен был, в общем, справить его. А там пулемет справить и разбирать мог по закону только средний командир. А у меня звания среднего-то командира не было. Поэтому я не имел права разбирать пулемет. Но я когда учился в запасном полку, то там, конечно, разбирал и собирал все, что было нужно. Но могло быть и так: если я разберу, то не сделаю пулемет. Вообще я не имел права подходить к нему, к этому пулемету-то. И вот такое, значит, дело получилось. Вот пулемет работал одиночными. А очередь у него не работала. А я не имел никакого права к нему подходить. А потом меня, значит, старший сержант вызвал и сказал: «Я приказываю так-то и так-то сделать.» Ну раз он приказал, я шинель снял и сделал. А я когда учился, у меня был специальный замок от пулемета. Это сержант один дал. Я начал разбирать-собирать. В общем, я как у двери у любого пулемета замок мог сделать. А надо было, чтоб звание у меня было старший сержант или какое-то, чтоб я мог это всё делать. А у меня такого звания не было. Я не имел права так делать, потому что не средний был командир. Я по уставу должен был быть как средний командир, чтобы мог пулемет разобрать и собрать пулемет. Он, средний командир, за это вот строго отвечал. Если я, как средний командир, пулемет разобрал, а не мог собрать или собрал всё это неправильно, меня б могли за это сразу расстрелять: что я, мол, полез за всем этим. А мне все же приказали разобрать. Я все это сделал, значит.

А потом сказал командиру: «Разрешите проверить!» Я и проверил. И мне сразу сержант говорит: «Вот я вручаю тебе медаль «За боевые заслуги». Так меня в первый раз наградили, значит. А в военном билете мне этой награды не записали. Еще у меня медаль «За победу над Германией.» А почему мне в военном билете не записали в перечне наград медаль «За боевые заслуги»? Потому что у меня пропала медаль «За боевые заслуги». А сын маленький был когда, то жена взяла и отдала ему эту медаль. Потом сказала: я заменяла на игрушки ему. И медаль, значит, отдала ему. А я когда пошел билет получать, так должен был показать медали - «За победу над Германией» и «За боевые заслуги». В общем, я должен был показать эту медаль. А у меня этой медали не было. Но у меня к медали «За боевые заслуги» вообще-то удостоверения не было. А к медали «За победу над Германией» удостоверение было. Мне это все, значит, так и записали. Короче говоря, у меня не было удостоверения к медали «За боевые заслуги». Да и медали тоже не было. Вернее, она была, но сын играл маленький когда, то променял ее на игрушки...

И.В. Из старшего командного состава встречали кого-то на фронте?

Н.К. Близко - нет, не встречал.

И.В. А женщины были у вас на фронте?

Н.К. Только в госпитале.

И.В. Насколько госпиталь был у вас переполненным, когда вы там лечились?

Н.К. Знаете, когда я сразу в госпиталь попал, то там были все. Меня там, значит, принимала врач-женщина. Ну там все были женщины. А потом, значит, в другой госпиталь меня уже отправили. А с этого госпиталя уже в Ленинград в госпиталь отправили. В то время ведь было такое правило. Если у кого было тяжелое ранение, того отправляли подальше от фронта в тыл. А у кого легкое ранение было — того, значит, в госпитале полевом лечили. Помню, я как-то находился в таком положении, что не мог ступать ногой, когда лежал в госпитале. Дело в том, что когда немецкий самолет бомбил нас, а земля кругом замерзшая была, то мне попал мерзлый кусок в ногу. И поэтому, значит, я не мог нормально ступать ногой. И меня сразу в полевой госпиталь направили. Там, значит, гипс наложили. Ну там я неделю, десять дней где-то, наверное, пролежал. И всё.

И.В. А окончание войны где вас застало?

Н.К. Окончание войны было, когда я здесь, в Эстонии, служил. Ну я в охране тогда, значит, был.

И.В. Кстати, а какие объекты вы охраняли?

Н.К. А там, знаете, строили такой аэродром для стратегической авиации. Тогда уже была создана стратегическая. И тогда, значит, для этих самых реактивных самолетов аэродром строили. А там подвозили, помню, что-то туда всякие эти специалисты военные, и аэродром, значит, так там и строили. Но там быстро, конечно, строили этот аэродром. А мы его там охраняли. Туда, короче говоря, привозили и оборудование, и всё другое. И уже беговые дорожки были там сделаны.

И.В. А как, собственно, вы узнали о конце войны?

Н.К. Дак сообщали нам об этом. У нас вечер тогда был.

И.В. Праздновали Победу?

Н.К. Конечно, праздновали.

И.В. Как во время войны к Сталину относились?

Н.К. А он нас вроде как бы и не касался... Сталин — он же уже политиков ведь касался. А кто он там такой, в это мы и не вникали даже. Вот когда нас уже обучали в запасном полку, нам про этого Сталина даже ничего и не говорили. Уже когда, значит, я стал самостоятельным, обученным, про Сталина вот, сколько мы эти шесть месяцев учились, никто ничего не вспоминал. Нам преподавали что? Пулемет, автомат, говорили, как зарядить гранаты, потом — как заложить тол, чтобы как бы им заминировать и подорвать что-то там. Вот это, значит, мы и изучали. Потом изучали, как делать переправу. Причем, знаете, что именно изучали? Как ее делать, значит, зимой. Я переправу должен был сделать в зимнее время, когда был лед на реке. Там уже специалисты занимались этим вопросом, конечно. Там график, помню, у нас был такой. Ручные насосы на реке работали... И вот, значит, мы ночью на реке работали. Эти занятия у нас как практика засчитывались. Тогда, значит, мы замеряли все это дело, перегоняли туда прямо на место трактор, грузили на него туда грузу, и он, в общем, по льду проехал. Если все нормально прошло, значит, переправу мы сделали точно. Этому нас учили, короче говоря: как зимой переправить через реку машину или орудие. Тогда тягой в основном у нас были лошади. У лошади, значит, была упряжка. И вот на этой лошади мы перевозили артиллерию: две пары запрягут, бывает, лошадей, пушку прицепят, а верхом солдаты едут. Так мы артиллерию и переправляли через реку. Вот этому нас, значит, учили в школе в запасном полку. И практику эту мы так, значит, и сдавали. Но это все не понадобилось нам, потому что танки у нас появились хорошие, да и артиллерию на прицепах машины уже стали возить. В общем, в артиллерии уже тягачи стали ездить. Лошадей тогда при моей памяти уже в армии не было. Это в Гражданскую войну из лошадей конная артиллерия такая была. До войны-то она еще была. Когда отступали, еще конная артиллерия была такая. А при моей памяти, когда я был на фронте, уже конной артиллерии не было в Советской армии.

И.В. Трофейное оружие использовали?

Н.К. Нет. Вот, бывало, если из немцев в плен кого-то брали, то что-то доставали из оружия... А потом, значит, все это на машинах увозили от нас. Было у нас, значит, так. Если полк немецкий сдается к нам в плен, то все свое оружие он бросает. А потом сразу за ночь наши это все добро убирали: машины подгоняли и увозили. А немцев сопровождали в тыл уже наши: их нельзя было без надзора оставлять.

И.В. После войны вы продолжали в армии служить?

Н.К. Я, в общем, так в армии после войны и не служил. Демобилизовался я, как у меня написано в военном билете, в 1946-м году. Знаете, нас вообще-то должны были сразу после войны домой из армии отправить. А пока замены не было, пока не прислали других, нас на год задержали и только потом отпустили по домам. А других фронтовиков таких сразу в течение месяца отправили по домам. Это, наверное, в августе месяце нас демобилизовали из армии. Там, в Эстонии, где как раз мы служили, тогда строили аэродром для реактивных самолетов. Он и сейчас там есть, этот аэродром-то. А это все строилось, когда еще война шла, но уже сама Эстония была освобождена от фашистов. В общем, еще во время войны аэродром, значит, уже начали этот строить. Помню, когда там летчики приходили, мы их спрашивали: «А эта труба, она что, летает?.» Это были первые реактивные самолеты в СССР.

И.В. После демобилизации где вы работали?

Н.К. А после армии у меня, значит, получилось так, что я сразу оформился на шахту работать. Сюда приехал, в Эстонию, в город Кохтла-Ярве. Но получилось у меня это как? После того, как нас демобилизовали, я, значит, поехал на родину. Это был август — сентябрь месяц 1946-го года. А дело в том, что когда нас демобилизовывали, то давали аттестат. Так вот, значит, по нему, по этому самому аттестату, нам полагался не только месячный отпуск оплачиваемый, но и должны были нам выдать продуктов на месяц. Короче говоря, было так, что после демобилизации ты мог месяц гулять, а тебе отплачивали всё по последнему. Так вот, когда я домой приехал, сходил и встал на учет - меня туда, значит, поставили. После этого пошел я оформить всё по закону. Пошел, значит, с этой самой бумажкой, которая аттестатом называлась. Тогда было такое правило: ты ее подаешь, и тебе ровно на месяц должны продукты дать любые. В колхозе, значит, давали на эту бумажку хлеб, пшено, мясо, сахар. А там, значит, получилось так, что когда я туда пришел, у меня было всего две медали на груди - «За боевые заслуги» и «За победу над Германией». Так вот, председатель колхоза мне тогда, когда я с этой бумажкой пришел, и говорит: «Какой ты солдат, если у тебя только две медали? У меня у доярки, свинарки больше медалей. А ты!!!... Выпишите ему муки 10 килограмм.» Я показываю ему бумагу, которую мне перед демобилизацией выдали, и говорю: «Видишь, что написано? Полностью я имею право получить паек все на месяц. И деньги - среднего рабочего.» А какое мы представление имели обо всем этом? Мы мало работали. У нас еще заработков среднего рабочего не было, как в армию ушли. Я посмотрел, повернулся и сказал: «Не надо муки, не надо ничего.» Пришел, билет взял и поехал работу искать. А я знал, что в Эстонии работа есть. Помню, к нам, когда мы еще служили в армии, с производства приходили в части представители и давали адрес, где у них работа находится. Нам говорили: если какой солдат демобилизуется, вот путь идет на шахту или же — на строительство. Потом тут, в Эстонии, как раз начали строить газопровод «Ленинград — Кохтла-Ярве». А тут всем этим делом генерал один командовал. И вот, значит, он рассылал своих агентов, чтобы они вербовали солдат на эту работу, потому что тут большая работа была. И в шахту, конечно, тогда тоже много с офицеров приходили работать. И вот я, значит, после этого приехал в Эстонию и на шахту пришел работать. А я как на шахту пришел, когда, значит, приехал и пошел устраиваться, то попал как раз на главного инженера. «Вот так и так, - я говорю ему, - я хочу в шахте работать.» А он и говорит мне: «Ты знаешь чего? Ты с лошадьми работал?» Я говорю: «С такого маленького возраста и по такое с лошадьми работал.» «А мне, - говорит, - нужен коногон в шахту в Кява.» И вот забрал он у меня паспорт, забрал всё, что было, дал человека, и, значит, говорит: «Я сам тебя оформлю, а ты утром вставай и иди на конюшню работать.» Меня человек проводил на конюшню. И дал записку, чтоб я пять лошадей взял и прошел с ними шахту. Вот я сразу около года работал на шахте КЯВА коногоном. Потом спустили в шахту мотовозы, а потом - электровозы. И вот я, значит, когда потом поступали мотовозы, электровозы, спускал, в общем, эти электровозы и мотовозы в шахту. Приходили они, мы их разгружали. Тогда же кранов не было. А электровоз проходил семь тонн. А тогда же не было еще ничего такого. А мы еще из платформы ставили спускать рельсы, шпалы, и, значит, спускали всё это дело. Толкали, домкадами поднимали и разгружали, а там ставили на рельсы и в шахту спускали. А потом, значит, я стал вагоны ремонтировать, а позже еще начал монтировать контактно-воздушную сеть для электровозов. Потом, помню, ставили под землей ртутники. Это всё так делалось потому, что надо было постоянный ток иметь. Вот мы, значит, и монтировал эту сеть для электровозов. Там 2 метра высоты было. И сваривали стыки у леса. А потом я перешел работать на шахту «Эстония». Как шахта «Кява» закрылась, я пошел по переводу работать на шахту «Эстония». И там уже до пенсии работал. На пенсии год, короче говоря, работал, а потом уже рассчитался. Уже когда перестройка прошла, тогда я рассчитался и больше уже не работал на шахте.

И.В. Трудовыми наградами какими-то были награждены?

Н.К. Ну я был награжден нагрудным знаком «Шахтерская слава.»

И.В. Спасибо, Николай Андреевич, за интересную беседу.