Мы знали, что должны идти вперед. Иногда не успевали шалаши даже построить - как приказ вперед. Что запомнилось? Что война - она война и есть. В домах не жили вообще. Все леса. В лесах три месяца. Попробуй укрыться там и в живых остаться. Мало осталось в живых.
Я родом из Токсовского района, деревня Вейккала. Я родился в 1917 году, колхоз у нас появился в 1930м году, работали мы в колхозе до 1936 года. Потом нас начали выселять оттуда, так как граница близко, тридцать километров чистили, до самого Грузино. Нас отправляли в Вологодскую область. У нас была корова, инвентарь, дома у нас было все сеяно, пахано, рожь уже была высокая, и пришлось уехать. А кто придумал это, мы не знаем, кто виновный. Всей семьей, с лошадьми, со всем инвентарем уехали, все пришлось увезти туда.
Потом я там работал до 1937 года, а в 1937 году я оттуда уехал работать в Ленэнерго землекопом, а потом подручным монтером и кабельщиком. Работал я там с 1937 до 1942 года. В 1942 году опять финнам не дали покой, с меня бронь сняли, нас выселяли отсюда из Токсово, Кавголово, отовсюду. Только 24 часа дали. А я тут был в Ленинграде, и меня тоже отсюда эвакуировали. Я уехал к сестре в Вологодскую область, а остальных увезли в Сибирь. Остальных наших увезли далеко. Угрюм-река, куда кого. Мне тоже сказали - куда ты уходишь? Я сказал: у вас в руках документов моих нет, и я вам ничего не дам, и я уеду туда, откуда приехал. Я в поезде уехал.
Потом я там работал на телефонной связи, там был телефон в сельсовете, связистом. В 1942 году вызвали нас на комиссию, и призвали нас как в армию и увезли в Челябинскую область. Я думал, что призовут в армию, но оказалось трудовая армия. Это как армия, только это было строго. За колючей проволокой. Там были немцы пленные, и нас тоже туда же. Они ходили под конвоем с собаками и винтовками, и нас тоже водили конвоиры с винтовками. Попали как в тюрьму. Работали там, строили коксовые батареи, и они там стоят теперь еще. Там работы было очень много, с этими коксовыми батареями. Привезли нас в лес, начали лес валить, строить эти батареи. А потом, когда стали пускать их на ход, была очень жаркая погода. Там пять печек, надо чтобы температура была тысяча градусов, иначе никак. Вот мы и шуровали, бросали уголь по команде. Такая жаркая погода была, что мы падали с ног, не выдерживали, солнце печет, и жар от печек. Очередь была - мы выходим, другие идут. Потом, прошло уже сколько-то времени, начали строить дома там и заводы после коксовых батарей. В 1945 году я вернулся обратно. Война кончилась, и я приехал обратно домой в Ленинград, и тутстал работать на ТЭЦ, работал там немного.
Опять стали вызывать нас, финнов, опять не дали жить. Поезжай куда хочешь. Комсомольцы приходят, говорят уходи отсюда. Домой пришел, а оттуда тоже выгоняют. Уехал я в Питкярантовский район, это Яннис-ярви, там пересадка, недалеко от Финляндии, работал молотобойцем. Там я работал недолго, месяца два, хотел уехать, там мне дали двухэтажный дом. Ей написал, что приеду за тобой, а она написала, что не поеду. И обратно приехал. А потом когда Сталин уже умер, нам можно было идти обратно в Ленинград, и я приехал и стал работать на заводе. Вот такие длинные пути были. Теперь живу тут уже сколько, с 1959 года. Потом работал после ЛТМ завода, в 55 лет вышел на пенсию, потом у меня была операция, нигде не работал, а потом пошел работать на завод "Светлана", и там проработал 20 лет. Теперь уже отдыхаю, с 1993 года.
В 1939 году, война как началась, учили нас всего 120 часов, и на фронт. Учили нас стрелять, прятаться, маскироваться. Маршировать нас не учили, времени не было. Я был в 99-ом лыжном батальоне, пулеметчиком и автоматчиком. Я с детства на лыжах ходил, так принято у нас было. Русские ходили на лыжах ничего, но еще плоховато. Во время боевой подготовки учили немного на лыжах ходить. Добровольцы были в основном студенты из институтов и из училищ. Таких, кто вообще не умел на лыжах ходить, добровольцев не было - зачем он там будет. В основном были комсомольцы, я тоже был комсомольцем. Кто пойдет добровольцем? Я говорю: я, запишите меня в Дзержинском райовоенкомате. Не помню, как объявили о наборе добровольцев. В нашем батальоне все были русские, я был один финн. Отношение было нормальное, никто ко мне претензий не предъявлял. Никакого особого внимания со стороны НКВД или политрука не было, политрук был хороший, и командир тоже. Привезли нас в лес на поезде, сказали нам не курить, тихонько идти. Мы на лыжи стали и пошли тихонько по лесу. Потом прошли мы Райволово. Потом Черная речка, а потом там Линия Маннергейма, там тяжелые бои были. А потом проходили Метсякюля, это теперь Молодежное. Потом вышли на край Финского залива, и дальше.
Нас было три брата, и мой старший брат Семен был взят на войну не добровольно, в Зеленогорск, в финскую народную армию. Их тут учили чтобы зайти в тыл, как будто свои. Они были одеты не так как мы, мы были легко одеты как лыжники и должны быть. Брата просто взяли. Третий брат остался дома, не всех тогда взяли. В 1941 году у меня бронь была сперва до 1942 года, потом и ее сняли. Тут было ужасно жить до 1942 года, голод, холод, тоже 40-45 градусов, жуткий мороз. Люди ходили за водой на Неву, там и умирали. В эту войну брат умер, Матвей, его я сам схоронил в 1942 году.
Семена взяли на войну как русских берут, потом он воевал, и его послали последний раз разведчиком к финнам, это уже в эту войну. Семен к финнам был послан как разведчик, как я понял. После войны его еще видели, его товарищ его видел. То есть после войны он был еще жив, а потом его убили, теперь он там лежит, в Турку. Слухи были, что он в Турку, что его видели, когда наши пленные там были после войны. Его видели, как он проходил в обмундировании финского офицера. Проходил мимо, ни с кем не здоровался, а там были наши пленные, которые пилили дрова - они были взяты в плен во время войны. Прошел мимо, но его узнали, так как они были с одной деревни, учились вместе. Потом двоюродная сестра, которая живет в Финляндии, говорит, что нашли его могилу, племянник даже сфотографировал его могилу. И теперь узнали, что он убитый, и убили финны, но никто не знает, как это было, как обнаружили, что он советский разведчик. Разведчик только один раз ошибается. Через Красный Крест его искали, но не нашли, и только сейчас узнали, что с ним случилось. Кто хоронил, непонятно. Была ли у него семья там уже, как его похоронили, кто похоронил, неясно. А Павел был ранен на войне под Псковом, потом выселили в Челябинскую область, и там он и умер.
В финскую войну мы все время рубили еловые ветки, делали шалаши такие, в середине костер - вот такая жизнь. 50 градусов мороза, а снегу метр. Лыжи и пулемет, а пулемет с диском 16.5 кг. Вещмешок к этому добавочный. Второй номер нес два диска с патронами, а третий несет уже три диска. Несли они их в коробках специальных, зеленого цвета, с ручкой. Ему тоже досталось, нам всем пулеметчикам досталось. Все боеприпасы тоже носили с собой. Нехватки боеприпасов не было. Конечно, приходилось экономить, стрелять короткими очередями, диск можно и за одну очередь выпустить. Проблем с пулеметом никогда не было, пулемет безотказный. Воды не боялся, и снега не боялся. Это был лучший мой друг в ту войну. А были винтовки самозарядные на 25 патронов, наверное, вот они отказывали. Как снег попал, так и все. Мы их даже не стали носить, ликвидировали сразу - лучше винтовка-матушка. Мой второй номер ее и взял. Гранаты были лимонки, или с длинной ручкой. Лимонки были самые лучшие, удобно носить, и обязательно попадало кому-то, нужно было смотреть, чтобы самому не попасть под нее. Так и воевали до самого конца.
Заняли мы как-то два домика двухэтажных на горе, за Метсякюля или где-то еще, точно не помню, потому что давно уже. Мы хотели ночевать в этих домах, а командир сказал, что не будем ночевать. Хорошо, что не заночевали, так как иначе сегодня меня бы здесь не было. Миномет ударил, два домика сгорели полностью - вот что бы случилось с нами. Но ранено нас много было и убитых много. От Метсякюля мы шли на Койвокюля, потом какие-то кюля (деревни), уже не помню я, прошли, до Выборга, от Выборга километра три еще туда дальше, 12 марта война еще шла полным ходом, пушки палили, все стреляли. Потом наступило 13 число, война кончилась и нас вернули обратно.
Был митинг, и мы рады были, у кого какое оружие было - все стреляли из всего. Пушки тоже палили. Потом на второй день после конца войны нам сказали собирать оружие в ящики, сказали, чтобы смазывали хорошо, и мы это все и сделали. И через недели две или три, по-моему, 25 марта, мы вернулись домой. Как добровольцев, нас отпустили домой. Такая вот жизнь.
Задача наша была чистить лес. Чистить, чтобы не было никого. Одежда у нас была рубашка, нательная теплая рубашка, свитер, фуфайка такая белая, брезентовая. Рукавицы были, перчатки. Рукавицы выкинули, взяли перчатки, чтобы можно было стрелять. Руки у меня никогдане амерзали, ни разу не обморозился, ни руки не ноги, хотя у нас многие морозили руки и ноги, и многие погибли. Я не помню, сколько. У меня были сапоги, 44 размер, пара носков и пара портянок. Ноги не замерзали. Только один раз я одевал валенки, их нам не успели подвезти. Весь батальон был в сапогах. Когда нас на Московском вокзале построили и учили, у нас были трехметровые обмотки, командир пришел, посмотрел, говорит - это что, добровольцы, что ли? Шить всем сапоги, говорит. И всем пошили сапоги, каждый выбирал размер какой хотел, и все. В этих сапогах я домой и пришел, не сжег их, ничего. Шинель я одел только когда домой пришел, все остальное время ватник, и сверху брезентовый масхалат. Холодновато было, но что поделаешь. Головной убор у нас был буденовка, шерстяной подшлемник, чтобы только глаза были видны, потом буденовка одета, и потом каска. Каски сперва не носили, потом стали носить, не носил бы, меня не было бы здесь сейчас. Каски были зеленые, сверху обтянутые белым брезентом, таким же, из какого наши куртки были сделаны. Всем нам сказали зашить смертные медальоны квадратные в воротники, чтобы не намокли.
У начальства были полушубки белые. А потом финны начали белые полушубки искать - где начальство, и они стали в другую форму одеваться. Питались мы в основном сухим пайком, так как варить негде было. Лошадь у нас была с котлом, но она взорвалась на дороге, на мину наступила. В основном галетами питались, снег в котелках топили и пили. Водку каждый день давали фронтовые 100 грамм.
Один раз шли, смотрю - кукушка, заметил, начал стрелять, он успел быстрее меня заметить, только стал пулемет ставить, он как дал мне "шшшш", я голову раз, в снег сунул, хорошо каска была на голове, а то пробило бы. Я голову сунул в снег - как молотком стукнуло по голове, оглушило немножко так. Потом ничего, прошло, а больше ничего не было, чтобы я был ранен.
Родной язык у меня финский, несколько раз меня попросили переводить немного, при допросе пленного, но был переводчик, который меня контролировал, может, я вру. У командира был разговорник финский, он меня спрашивал, проверял, знаю ли я финский, и был поражен, что я все правильно говорю. Все удивлялись, что я на стороне Красной Армии воюю, командир спрашивает: "а что ты к финнам не уйдешь?" Я говорю: "Ага, чтобы вы мне пулю в лоб пустили". У меня даже мысли не было к финнам уйти. Мне бы сразу пулю в спину пустили. Да и отец мой еще жив был, да и не было у меня никого в Финляндии.
Были мы все время в лесу, слева никого не было, был еще 100-й батальон рядом с нами, в правой стороне, у меня есть знакомый мужчина оттуда. Их осталось совсем мало, их перерезали всех. Они погибли чуть ли не всем батальоном. Девятьсот человек, четыре роты. А теперь я остался только один. В прошлом году было пять человек, а теперь остался один. В Ленинграде не найдете больше никого из 99-го батальона. Нас несколько батальонов таких лыжных было из Ленинграда, мы, 100-й батальон был рядом со мной, потом вроде еще 101-й батальон, но это уже дальше, на Приозерском направлении. Мы тут ходили, на самой линии Маннергейма, ДОТы, ДЗОТы, трехэтажные ДОТы были, большие, купола были резиновые, так что как стреляли, пули летят обратно, вот так было здорово сделано.
Я сам ДОТ видел трехэтажный, после того, как его уже взяли, а ничем его не взять было, только водой залили, тот же инженер, что его построил. Когда вошел, вода была внутри. Потом очень опасные были окопы, стоит пулемет, стреляет, летят пули незнамо откуда. Они снегом засыпаны, не видно ни зги. Когда по нам открывали огонь, то, как правило, залегали и открывали огонь, а если не видели, то просто прятались, пули летели мимо. Если попадали под огонь, то долго не лежали, поднимались и шли вперед. Палки лыжные бросали, шли вперед и стреляли. А у финнов не было палок вообще. Зачем палки эти были нужны, я не знаю. Сперва боялись финской артиллерии, думали, попадет, потом привыкли. Под минометный огонь часто попадали, но остались живы как-то все равно. Вот те два домика двухэтажных, в Метсякюля или дальше, не помню, там миномет бил так здорово, что сжег эти два домика. Они горели целый день, нам тепло было. Так бы мы там и остались, если бы заночевали. Я не помню, чтобы мы хоть раз в доме ночевали. Только один раз ночевали в землянке, что у финнов захватили, а так все в снегу, в шалашах.
У меня был пулемет Дегтярева, у всех остальных были винтовки в основном, автоматы нам привезли потом, мы не успели ничего с ними сделать. Минометы еще были, не помню, какого калибра, маленькие, носили на себе. Пулемет Максим возили на лыжах, Максимы были. В первой пулеметной роте я был, нас осталось в живых всего семь человек из роты. Пулеметная рота меньше по численности, чем обычная, называется только рота. В остальных ротах какие потери были я не знаю.
Рукопашные? - куда я с пулеметом в рукопашную пойду. Не ходили в рукопашные, "ура" не кричали. В окружение не попадали, все вперед шли, все время вперед. Больше всего запомнилось, как один раз мы чуть не утонули на льду Финского залива, мы шли, снаряд или мина попал в лед, разбил его, а впереди нас шли танки, мы попрыгали на танки, и так остались живы, а то бы утонули. Танкисты нас покормили немного. До сих пор не знаю, какая часть танковая была, какой командир. Тогда здорово вообще давало сперва с финской стороны. Как остров назывался, который штурмовали, не помню. Кого-то из финнов успели взять в плен, но вообще пленных было немного. Все финские пленные, которые к нам попали, вредные были страшно, прямо съесть нас были готовы. Я опрашивал одного, опрашивал, а он потом вдруг в воду прыг - туда, в Финский залив, как раз в том месте, где мы чуть не утонули. Поймали его все равно за шиворот и вытащили обратно. Он не смотрел, что вода ледяная, не хотел сдаваться.
У финнов было мало народа, но спрятаны они были хорошо, дзоты, все питание было у них там было. Они нас видели, замаскировано снегом, не видно, стреляет, а откуда стреляет - черт его знает. Еще кукушки куковали наверху. Финские лыжники ходили без палок. У нас палки были, все мешали нам. У них были еще курносые такие сапоги, он прыгнет с дерева на лыжи и все. Потом у них на лыжах была кожа на нижней части, шерсть, чтобы скользило лучше. У нас таких лыж не было. Они вояки, здорово воевали. Их малая компания, но наших они много убивали. И морозились, в основном, я думаю, морозились - руки, ноги. Наши же были в обмотках, а попробуй в обмотках в 50 градусов. Один раз мои начальники ехали через Финский залив, а я лежал с пулеметом в дозоре, а пароль у нас менялся - может, паролем было слово "пулемет" или "винтовка" или что там такое. А они ехали после 12 часов и не знали нового пароля. А я с пулеметом лежал в лесу и слышу - едут и разговаривают. Я кричу "Стойте, пароль!" Они говорят "пулемет", я говорю, "Нет. Ложитесь сейчас же, а то стрелять буду". Затвор на себя раз, к себе передернул, подготовил. "Ляжем, ляжем!" говорят. Потом пришел разводящий, и освободил их. Они встают - оба в полушубках, один полковник, второй подполковник, ну, думаю, теперь мне влетит. они после 12 часов ехали, пароля не знали. А пароль скажешь, так пожалуйста, иди, если финн знал бы и сказал, я бы его пустил, откуда я знал. Вот такие у нас секреты были. На следующее утро пеерд строем мне объявили благодарность за образцовое несение службы.
Говорят, у ДП была проблема, что сошки в снегу тонули. Всякое бывало. Другой раз положишь пулемет на убитого финна или своего, и стреляешь. Не всегда я его держал наперевес на ремне. Нельзя было в домах, все дома были заминированы. Все было заминировано. Один раз наш товарищ, лыжи у него были сломаны или что-то, где это было - Койвокюля или где-то еще, я не помню. Красивые лыжи стояли прислоненными к дереву, он говорит, пойду, возьму себе. Пошел, так там и остался. Дерево взорвалось с лыжами вместе. Я говорю, "хорошие лыжи себе взял". Не помню, чтобы финны что-то кричали в нашу сторону - я ведь прекрасно понимаю финский, или чтобы были какие-то листовки.
Помню, как-то раз кукушку поймали, спустили вниз, начали допрашивать. Говорит, девять москалей убил, надо десять убить было. Я ему говорю "а вот шиш тебе, et sina osaat minun tappaa" (не сумеешь ты меня убить). Он смотрит на меня, видит, что я финн, и еще больше рассердился. Потом я стал его спрашивать, зачем на дерево полез, чтобы нас убивать. Надо убивать, говорит, девять убил, десять надо было убить, но не пришлось. А пуля для меня была у него уже готова. Десять москалей, "москали" они нас называли.
Потом после войны был парад, нам выдали серые брюки, белые рубашки, галстуки, белые фуражки со звездочкой, с этой фуражкой я сходил в военкомат и сказал, что вернулся. За эту войну меня не наградили. Не слышал, чтобы наградили кого-то из нашего батальона. Не заслужили. Война она война и есть. А сперва наши ее войной и не называли. Это… как его называли? Кампания, финская кампания называли. Потом вроде Ельцин говорил что-то, и начали говорить, что это настоящая война. Трудное дело было. Война вообще трудное дело, а тут как на грех - метр снега и морозы минус сорок пять - пятьдесят. Вот выдержи в лесу только. Никаких пополнений не было, сколько осталось в лыжном батальоне, столько и осталось. Приехали когда домой на Финляндский вокзал, так нас там девушки пришли встречать. Говорю - того нет, того нет, этого нет, третьего нет. Убитых везли на Охтинское кладбище, 700 человек там похоронено, не знаю, нашего батальона или нет, а в Зеленогорске церковь есть, нетронутая, там и наша могила, и финская могила есть.
Интервью: Баир Иринчеев Баир Иринчеев |
