Молодин Василий Степанович

Родился в 1925 году в городе Татарск Новосибирской области. Окончил 6 классов школы. С 1941 года находился на лесозаготовках. В январе 1943 года был призван в ряды Красной Армии. С января по май 1943 года проходил службу в составе 128-го запасного стрелкового полка (город Ачинск) в должности пулеметчика. С июня 1943 по сентябрь 1944 года принимал участие в боевых действиях на Центральном, Белорусском Прибалтийском фронтах в составе 171-го гвардейского стрелкового полка 1-й Московской гвардейской стрелковой дивизии (в должности пулеметчика и автоматчика автоматной роты). В сентябре 1944 года был ранен. В 1945 году демобилизовался. Был награжден орденами Отечественной войны 2-й степени, Красной Звезды, двумя медалями «За отвагу», медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941-1945 гг.» С 1951 года живет в Эстонии, в городе Кохтла-Ярве. До 1996 года работал на шахте.

- Василий Степанович, беседу с вами мне хотелось бы начать со следующего вопроса: откуда вы родом, где и когда родились?

- Ну раньше это Новосибирская область была. Сейчас Омская, наверное. Город Татарка. Раньше это была такая узловая станция. А сейчас городом Татарском он называется. Время-то идет. Я в 1925-м году там родился. С этого сколько времени прошло! А там село, где я родился, на границе с этим Казахстаном находится. Там озеро было. Забыл его название. Сейчас там все уже меняется. Вот оттуда, короче говоря, я родом.

- Что у вас была за семья? Кем были ваши родители?

- Ну у меня отец военный был. Он был в частях особого назначения — в ЧОН. Чоновец, короче говоря, он был. С первой войны германской он был офицером, но небольшого такого ранга. Он в кавалерийских частях служил. Но здесь и его отец стоял, это - на границе с Казахстаном. Граница, короче говоря, там шла. И там, значит, вот эти самые казачьи села были. Там не станицы были, а села. Вот оттуда, короче говоря, они все. Когда война Гражданская кончилась, короче говоря, то он там стал как чоновец служить по Новосибирской области, по Омской области, потом — перешли туда в Красноярск. В последнее время он нас привез в Абакан, там — Хакассия, есть такая, значит, республика. И там он, короче говоря, получил тяжелое ранение в 1932 году и в 1933 году умер.

- Это стычки были какие-то?

- Ну там банды такие ходили. С 90-х годов здесь было все то же самое. Но, правда, я скажу, что в Эстонии такая тишина еще была, вот. А такое же время было. Я мальчишкой был. Это была такая штука до 1936 года. Днем милиция ходит, там порядок наводит, ночью милиция на замке, бандюги — на машинах шуруют. Но тогда такого не было, чтоб машин-то много было. Но зимой бывало, что приехала тройка, пулемет «Максим» стоит, и - шуруют по городу. Тогда и город-то был маленький еще. А рядом — тачанка. И опять пулемет стоит на тачанке. Попробуй к ним подойди.

- И вы, значит, помните эти события?

- Ну все-таки я тогда понимал, что же это такое было. Так что в то время такое было. До 1936 года это дело продолжалось. А в 1936 году как зачистили все там. Кавалеристы это делали, - там полк стоял кавалерийский. И потом эти НКВД прибыли туда-сюда. Весь город на уши поставили. Все там зачистили, в общем... Не знаю, может, кто-то там и остался. Но большинство выловили. И с 1936 года по 1941 год тишина и покой были у нас были. Ни замков, ничего не было. А тут было так, что ежели есть у тебя корова, придут, сарай разломают, корову заберут, и все. Попробуй туда приди. Ну застрелят тебя, и все. Правда, я скажу, что в то время не было такого оружия, как сейчас. А так вообще зверство было кругом. Поселки сжигали, банды все ходили по тайге. Ну тайга же ыбла кругом. Уйдут, придут. Попробуй сделай что. Отец вот в этих вот войсках ЧОН участвовал против них. Но я помню его. Я еще в деревне жил. Была такая деревня Казаткуй. Вернее, это село было. Вот он приезжал туда с ребятами. Два-три человека обычно с ним приезжали. Ну примерно, бывает, че-нибудь поделают в деревне, потом - дальше.

- А семья большая у вас была?

- Ну у меня семья была такая, что у меня три человека погибло в войну: два брата и сестра, значит, погибли в войну. Она у меня с 1923-го. А братья: с 1918-го, с 1919-го и с 1920-го года. Один здесь, в Эстонии, погиб: в Таллине его снайпер срубил. Он на границе служил здесь.

- Похоронки остались?

- Нук видишь, это все у матери осталось. А мама жила на Южном Сахалине у другого брата. Брат уже давно умерший. Мама умерла давно. В Сталинграде двое остались старшие погибли. Они служили перед войной кадровую. И вот он, брат, который погиб, служил в Таллине.

- Помните, как коллективизация шла?

- Там, где мы жили, вообще этой не было никакой коллективизации. Там вообще, я скажу, села вот как жили... Как примерно вот в последнее время в колхозах было. Ведь в колхозах здесь все было. Особенно в Эстонии, я скажу. А так было что тогда? На каждого человека корова должна была быть. Такие были законы казацкие. Вот лошадь, чтоб ты мог свою, короче говоря, обрабатывать землю, тебе полагалась. Ну а только лошади были у косок. Короче говоря, у тех, которые траву косили. Это надо было обязательно лошадью делать дело. А земля была вся возле дома. Как в Сибири было положено, у каждого - 60 соток. Здесь, в Эстонии, 30 соток, а там — 60 соток. Вот и все, возле дома все было. На доме была, как правило, одна крыша. Только плохо было то, что, не дай Бог, если пожар случится, то все сгорит. Так что дом был, потом там продукты были, потом дальше лошади стояли, еще дальше там - бараны. Это все по вони шло такое. Колодец на улице и колодец в сарае стояли. Короче, все было вот так. Зимой колодец на улице был закрыт, потому что там снегу падало полностью много. А уже воду тогда из сарая брали. Вот так вот и жили.

- Работали до войны?

- Работать мы стали, как война началась. Но я жил до войны в Абакане. Меня отец привез туда. Сам-то он дальше ушел туда, они к Иркутску шли там вот.

- Учились до войны?

- Я шесть классов кончил. А потом война началась, и всё. Все кончили учиться.

- Скажите, а были ли такие настроения, что дело идет к войне? Или ничего не чувствовали?

- Да нет, все чувствовали. Почему не чувствовали? Она не нужна была, эта война. Ты понимаешь, что? Не нужна она была! Потому что все строилось. Только начали строить. Такой, знаешь, у людей подъем был. Конечно, знали все, что война будет. Но только, видишь, в то время думали оттянуть маленько это дело. Хоть сейчас говорят, что вот, мол, туда-сюда дела шли. Перед войной вообще ничего не было. Все нормально было. Но в магазинах сначала все было. В 1936 году карточки отменили. Тогда заборные книжки были введены такие. Что это было такое? Ты по какой работе работал, такие и продукты тебе давали. Вот работал на тяжелой работе, и тебе, допустим, по тяжелой работе давали все. Начиная от мяса и кончая еще чем. Такое, знаешь, было положение.

- А братья работали до войны?

- Перед войной все они служили, короче говоря. Их взяли в армии. Вот только сестра, которая была с 1923 года, она работала на железной дороге. А война началась, ее взяли. Она медсестрой работала. А потом раненая была. Не знаю, где-то на Украине это было. И потом уже в санитарном поезде работала. А погибла в Воронежской области. Разбомбили, короче говоря, их там. Кто-то навел, видать. Там же составы, и продукты везли, и снаряды везли, все это везли на дороге. Ну и бомбардировщики налетели, разбомбили все, и, короче говоря, сестра погибла.

- Насколько я знаю, недалеко от мест, где вы жили, проходила железнодорожная магистраль.

- Ну проходила центральная железная дорога: Москва — Владивосток.

- А вот перед войной не было такого, чтобы непонятные грузы перевозили. Я от некоторых ветеранов слышал, что это вызывало определенные подозрения...

- Я это дело не видел. У меня хотя и дядя на железной дороге работал. А он, ну как тебе сказать, кем был? Там на переезде он был. Там у него и дом был. Но дом железнодорожный, казенный был. Знаешь, по всему Союзу, где железная дорога была, там смотрители путей были. Вот у меня дядька там работал смотритель. Но ничего такого не было, чтобы рассказывал.

- Расскажите о том, как вы узнали о начале войны. Вы помните этот день?

- А в этот день че я помню? Было как раз так, что с Москвы в этот день пришел к нам цирк. В общем, цирк приехал! Это 22-го ночью было. Мы, наверное, смотрели, пока это не кончилось, показание это, и там звери были эти разные. У нас такого представления не было никогда. Я это в первый раз в жизни видел. Но где-то в час ночи все это представление кончилось, и мы пошли по домам. И, короче говоря, спать легли. А мы на крыше спали. У нас тепло было ночью: где-то градусов 25 так. Днем так вообще было 40-45. Там температура такая большая была. И вдруг мы слышим, что кто-то кричит. А мама кричит: «Вставайте!» «Чего там?» - спрашиваем ее. Говорит: «Война началась.» А потом, видишь, мужиков стали у нас забирать. И на лесоповале я стал работать. Что это была за работа? Знаешь, когда половодье идет весной, лес, бывает, как дома, бревнами растащат по реке. Реки большие-то были. И мы делали так, что вдвоем, две лошади у нас было, садимся и погнали все это дело. Там такие, знаешь, были пострунки. И там был большой такой вертлюк. И ты клин такой забиваешь в середине бревна, и с той стороны, и с другой. И гоним все это в реку. Вот это наша была такая до осени работа. А потом нас, короче говоря, оставили работать при этом Леспромхозе. Лесокомбинат большой был в городе на реке. Прямо лес там был кругом. И вот нас, значит, на зиму заготовки леса послали делать. Ну уже нам тогда было по 16, по 17 лет.

- Кто были работавшие в основном? Сельская молодежь?

- Ну везде брали. Но в основном вот такие подростки, короче говоря, как я, были. Старых все забирали, которые, как это называется, в армии служить должны были. У нас ведь было так, что до 60 лет в армию забирали. Так что остальные все...

- Как вы, молодежь, воспринимали поражение Красной Армии в 1941-1942 годах?

- Ну как? Ну ты понимаешь, мы же жили в 1941 году от Москвы где-то за 5000 километров. Ну что? Был у нас приемник. Что он говорит, то и говорит, и больше ничего и не было. Но раненых, помню, к нам привезли очень много. Все школы сразу заполнили. Это быстро все было сделано. И потом появились беженцы. Люди ехали к нам. Эвакуировали же их по железной дороге, ну и всех развозили тогда же. Это ж такое же время было.

- Вы до армии так в Леспромхозе и работали?

- Ну до армии я в войну на этом месте так и работал. А так я не работал до этого. Где я мог раньше работать? Да даже никто и не брал на работу в то время. Что там мне было? 15-16 лет!

- В таком возрасте уставали? Тяжело было работать?

- Да нет! Мы уже привыкшие к этому были.

- А как и когда вас призвали в армию?

- Ну как, как? Как всех. Время подошло, и в начале 1943-го, в январе, меня в армию призвали. И прибыл я в город Ачинск. Есть такой город Ачинск, он на Чулуме стоит. Там Ачинск 1-й и Ачинск 2-й располагались. Первый Ачинск — он был там, где на Владивосток шла дорога центральная, а второй Ачинск — там был, где дорога уже на Абакан пошла. Это же все строилось вот после войны этой Гражданской. У нас же вообще ничего не было там раньше. Да что об этом говорить? Что построены там были заводы, так это все разгребали и делали своими руками. Делали-делали. Я просто скажу, что в то время дисциплина была. Не было б дисциплины, было б по-другому.

- Вы служить начали в запасной части?

- Да. Но это я в Ачинске служил. Вот пулеметчиком. Пулеметная школа была такая у нас.

- Долго вы там прослужили?

- Пять месяцев.

- Среди преподавательского состава у вас были фронтовики?

- Да, были. У нас взводный был фронтовик, ротный - тоже. Они, видишь, сначала на фронте были сержанты, а после ранения им дали кому лейтенанта, кому — старшего лейтенанта. Ну там, наверное, смотрели, на что ты способен, что вот так вот, и присваивали звания офицерские.

- Сильно вас гоняли?

- Ну я бы не сказал, что сильно. Но как тебе сказать, как - сильно? Если бы сильно не гоняли, то там, на фронте, уже нам было бы хуже. Лучше бы пускай они здесь гоняли, чем там. Мы к этому были уже готовы... Но трудно было. Потому что пулемет 75 килограммов весил. Таскало его три человека. Я был первый номер, а был - второй... Вот катки 32 килограмма весили, их первый номер тащил, и тело. Но для пулемета полагалась и вода. А вода — это было еще 8 килограммов. И щит весил 10 килограммов. Так что весь пулемет весил 75 килограммов. Ну зимой на санках его возили. Такие лыжи были сделаны, ну вот эти катки. Колеса, бывает, ставишь, и везешь прямо сюда.

- В основном на стрельбищах время проводили?

- Там все время мы были на стрельбище.

- Вы отличались какими-то результатами в стрельбе?

- Ну как какими? Больше пяти патронов там не было у нас. Вот и стреляешь. Но вот надо попадать же все было. А потом матчасть разбирали. Ну сидишь в казарме там. В другой раз не идем. Весь пулемет разбираем, собираем его. Ведь мало ли что может быть? Особенно замок. Даже слепым завязывали и собирали это дело. Без замка — это же не пулемет. Это как сердце у человека. Так?

- По возрасту в этой учебке в основном ваши ровесники служили?

- Да конечно.

- И с одних мест были призванные?

- Ну с этой вот с Хакассии шли мы. Там и оттуда были люди. Красноярские были, иркутские были, вот, вокруг, короче говоря, этих самых мест.

- А как называлась ваша запасная часть?

- Запасной полк был у нас, и все. 128-й полк был запасной. Ну там были кто? Пулеметчики были, артиллеристы были. Ну артиллеристы — это те, которые на 45-миллиметровых пушки обучадись, эти против танков должны были воевать. Саперы тоже были. Ну, короче говоря, общевойсковая такая часть у нас была. Там и химики, помню, были.

- А на фронт когда попали?

- Ну а как кончилась вся эта учеба. Тогда полгода все равно учили. Я не думал, что куда-то не надо было попадать, не думал о том, чтобы меня не направили бы никогда никуда. Почему мы и на фронт пришли так же: спокойно пришли, всё. Я попал в 1-ю гвардейскую Московскую стрелковую дивизию. Она же и Минская дивизия была. Я Белоруссию прошел всю от и до в ее составе. И был я там в 171-м гвардейском стрелковом полку.

- На фронте вы были тоже пулеметчиком?

- Да. Здесь вот под Смоленском, где бои были, принимал во всем этом участие.

- Расскажите о том, где был ваш первый бой.

- Да черт его знает, где. Ну где-то, наверное, под Смоленском, сюда ближе вот к Москве. Смоленск, Брянск, вот тут как раз на этих местах это было. А в другую сторону был Витебск, это уже — к Белоруссии, там, значит, граница была. В этих самых местах. Потом на Брянщине участвовал в боях, на Смоленщине, мы ее освобождали. И, это самое, дальше Витебск был. Но Витебск мы не взяли. Короче, мы шли туда. Было, наверное, километров 100-150 до Витебска. Но там были сильно укрепленные районы, такие, знаешь, где, пленных заставляли работать, чтобы ДОТЫ, ДЗОТы делать. Чего там только не было! Но это уже, видишь, обратно другое дело было. Это бы если как в 1941 году, в 1942 году, там это бы все бесполезно было. А это уже 1943-й год был, и тут уже за полгода дальше к концу все шло, уже техника была, танки были. Особенно «Катюши» помогали. И вот мы на Витебск тогда шли. Неделю двигаемся. Потом стоп: стали. Израсходовали боеприпасы — стоим. Опять боеприпасы подтянули туда-сюда, опять километров 10 пройдем — опять этого нету. Немец сопротивлялся в то время, у него тоже сила тогда была. Ну вот, короче говоря, мы 25 километров до Витебска не дошли. И нас бросили на прорыв Ленинграда. Как раз там была Калининская область, и часть мы в Калининской области пришли. Потом часть шли по Псковской области. Это 1-й Прибалтийский фронт уже был. А потом уже дошли туда вот к Ленинграду ближе. Были в этом районе этот самый город Новосокольники, города Старые Сокольники, Великие Луки. Но мы были немножко севернее этих городов. Короче говоря, наша армия была 5-я. Была еще на этом направлении 3-я армия. И вот, значит три армии шли, где 60 километров коридор был, и шли на Ленинград. И вот тоже здесь вот, в районе Великих Лук (там где-то от Великих Луки до Ленинграда было километров 150) нас потом развернули. Потом прошли мы Пушкинские горы, это было в Псковской области, и пошли в город один. Сейчас он находится в Белоруссии. Расположен он на северо-востоке, возле Латвии. Забыл его название. Сколько его по истории вспоминают, он пограничный город такой. Сейчас там два города: новый и старый. И еще сейчас на том месте много этих заводов нефтяных там. Вот оттуда стали спускаться мы к Орше. Мы мимо Витебска прошли и к Орше подошли. И стали дальше идти... Потом опять вот началось наступление. И вот оттуда мы пошли через Белоруссию. Подошли мы только к Восточной Пруссии, и меня там шарахнуло. Ранило, в общем. Это было уже осенью 1944 года.

- А как вас ранило? Расскажите, пожалуйста, об этом.

- Ну ранило как? Бронетранспортер там, зараза, как дал оттуда. Не знаю, как ногу не оторвало. Ну как сейчас я знаю, что ногу запросто отрезали бы, и все.

- Сразу эвакуировали?

- Ну как сразу? Как обычно везут. Такие автобусы были. В автобусе на носилках меня подцепили, и все

- На фронте вы были только пулеметчиком?

- Нет, видишь, пулеметчик — это моя основная была работа. А так я вот на этих на НП, на КП автоматчиком был тоже. Ну там, знаешь, у командира полка штаб мы весь охраняли. У нас рота автоматная была.

- Основное предназначение вашей роты было каким?

- Ну какое? Ходили в разведку. Но делали мы как? Разведка разведкой, но их, кто в разведку ходил, тоже как-то надо было предохранять. Они группа захвата была, а мы группа прикрытия их были. В другой раз и нам попадало очень хорошо. Они «языка» возьмут и отвалили, а нас как прихватит. Там же не подымешься. А если, не дай Бог, немцы узнают, что мы тут, то там шквал огня будет. Ну спасибо, воронки были. Но обратно - мокрые. Вода же кругом! Особенно 1944-й год был такой зараза, что до пол-января дожди шли. Днем дождь идет, а ночью градусов пять, ну, может, десять, восемь. Мокрые все были. А сушиться негде вообще было. Так что такое дело было.

- У вас «языки» были?

- Ну как? Зря-то же не ходили люди. На этой работе они уже с 1941-го года занимались разведкой. А мы их прикрывали.

- Больше удачные были походы или неудачные?

- Ну мы, видишь, в тылы большие не ходили. Это уже армейская разведка, корпусная разведка, дивизионная разведка туда далеко ходила. Мы же в полковой разведке были. Но в другой раз и в дивизионной были.

- А такое было, что немцы как «языков» вас уводили?

- Не, не было.

- Как организовывалась охрана КП, НП?

- Ну как? Особенно если дело было ночью, то там усиленная охрана была. Нас человек десять охраняли подходы и все там.

- А в перестрелки приходилось вступать?

- Ну а без этого же никогда не бывает. Ну нейтральная полоса, допустим, там тянется на полкилометра. Вот за эти полкилометра тут всякое бывает. И приходят, и уходят. В эту стереотрубу смотришь: ага, фрицы туда-сюда шатаются. А они нас смотрят тоже. Так что у них тоже такое же и оружие, как и у нас, было, и все было.

- Вы были ранены. Дальше что было?

- Ну а меня как обычно всех - направили в санроту. В санроте перевязывали, и, это самое, машину подогнали, и нас увезли. Но первый раз я пришел куда? Я освобождал Вильнюс. Вот в Вильнюс сначала мы попали, нас туда в госпиталь привезли. Ну там обработали, туда-сюда, а оттуда нас уже повезли в Минск. С Минска я уже попал в этот Смоленск. Со Смоленска — в Москву. А с Москвы — в Горький. А с Горького — в Балахну. Балахна такая есть станция, на Волге стоит. Вот туда я попал, значит. И оттуда меня выписали. Семь месяцев я в госпитале был. А ранен я был в сентябре, где-то так, в начале сентября.

- К тому времени уже война закончилась?

- Нет еще. Но уже подходило дело к этому. Я на костылях домой приехал. Меня снабжать должны. Женщины должны были вести. А я сказал им: я сам доеду. Ну на костылях ехал дак. В поезде сидишь, да и все. Пересадку сделал, а потом уж и домой приехал.

- О конце войны как узнали?

- Ну как? Сразу же объявили все это. Я дома уже был.

- Из вашей местности много ваших друзей, кого вы, так сказать, знали, не вернулось с войны?

- Да много, конечно. Ну вот были ребята, с которыми я дружил, у которых такой возраст тоже был. Ну пускай год больше, год — меньше. Ну вот был рядом дом. Так там из семьи тоже трое человек не явилось. В одной семье четыре не явилось. А китаец жил, у него было человек, наверное, 14 пацанов. Вот с этих пацанов не явилось домой, наверное, человек 6-7.

- Китайцев, значит, тоже призывали?

- Ну у них жены русские были. Они, китайцы, там у нас были. Там же их много в Сибири вообще, особенно в восточной части туда. Вот за Иркутск, Читу. Там же граница китайская идет.

- Какими были ваши потери на фронте? Вот в вашей части, скажем так.

- Ну я скажу об этом, знаешь, так, что это дело такое, как везде. Вот, к примеру, человек командует чем-то. Ежели он умный человек, то там потерь, конечно, не будет. Ну а когда есть такие дураки, то другое дело. А ему кто-то свыше приказал, и он исполняет сам. Он же сам головой не думает. У нас вот полковник был, командир полка. Он сам с Германской войны был в армии. Он там был штабным каким-то офицером. Он дворянин был. А потом в Гражданскую войну воевал на нашей стороне. И служил тоже так же. Он уже пожилой был. Никогда чтоб чего-то такого было. У нас вообще мало было потерь таких.

- Вот вы говорите, что все зависело от командира. А что, были командиры глупые?

- Это ж понятно. Можно и так взять, и - так. Допустим, дали приказ взять какой-то объект. Можно по-разному взять. Можно без потерь, а можно и с потерями.

- Но у вас в части какими потери были? Из ваших однополчан кто погиб?

- Я скажу так, что были вот те ребята, с которыми я все время был. У нас ведь и с Иркутска были ребята, вот оттуда, и мы на фронт ушли вместе, и так тоже вместе воевали. И из них, ну, наверное, человека два или три погибло.

- А как хоронили погибших?

- Ну как? Обыкновенно. Где-нибудь расчищаем такую площадь, знаешь. Похоронили, и все. Там какой-то памятник поставили, и все. Больше-то что?

- Об атаках что можете сказать?

- Ну в атаку я не мог с пулеметом ходить. Вот автомат — это другое дело. Я ж пулемет не брошу. Если бросишь пулемет, так значит тебя шлепнут, и — привет.

- Но поддерживали атаки?

- Это было только так, что если когда уже простреливаются где-то, значит, можно тут стрелять. А так нет.

- По каким целям вы стреляли?

- Ну наступают немцы, дак какие цели? Или он тебя, или — ты его. Тут разного-то ничего не бывает такого.

- Были ли случаи, когда вас как огневую точку засекали?

- Да артиллерия — она везде щупает там. Они ж тоже не дураки были. Знают, что на передке, значит, есть какие-то огневые точки. А огневые точки — это что? Это ж пулемет. Уже дальше где-то там, может, и сорокапятка стоит. Так что они в этом деле понимали. Ну а в другой раз после атаки было такое, например. Атака идет, потом ее отбили там. Перед щитком смотришь: этих пулек лежит, знаешь, наверное, штук с пол ста, а то и больше. Мы подсчитываем. И такое: дррр. Если щита не было, значит, привет тебе.

- Бывало ли такое, что пулемет заклинивало?

- Нет.

- У вас «Максим» был?

- Да, «Максим». «Максим», потом ручной «Дегтярев».

- Бывало ли такое, что боеприпасов не хватало?

- Нет, не было такого. Всегда этого хватало. В другой раз только тебе дадут мешок, там, может, пять сухарей, банка какая-нибудь тушёнки или еще чего-нибудь такого, а остальное — патроны, гранаты...

- Кстати, а как вас кормили на фронте?

- Ну кормили, я скажу, нас уже так. Если кухню разобьют, заразы, то все. Потому что немцы за этим охотились тоже. Считали: не шитьем — так мытьем. Все равно нам надо вред наносить. Вот тогда жди, пока ночью притащат в термосах еду. А так кухня придет, и все. Ну а обыкновенно что было там? Макароны, тушёнка, все это смешано, и пожалуйста тебе. Зимой 100 грамм давали.

- «Наркомовских» 100 грамм зимой только давали?

- Да. В другой раз, когда люди выбывают, смотришь: за место , допустим, нас осталось там 100 человек. А было 150. Тут уже все: старшина там нам водку на этих 50 человек набирает. Ну и держит все в запасе.

- Обычно перед боем пили?

- Нет. Просто во фляжке этой водки было, да и все.

- Махорку тоже давали?

- Ну офицерам папиросы давали, особенно - «Казбек». Ну как, короче говоря, какие папиросы делали, то они и получали. Ну а нам чего? Нам махорку все больше так давали.

- Когда вы проходили через Белоруссию, скажите, там сильные разрушения были? Я вот слышал о том, что немцы сжигали целые села.

- Ну знаете, я об этом так скажу. Была и не Белоруссия, была и наша территория, где они особенно когда летом проходили, то все сжигали. Там же вообще только печные трубы стояли, и все. Все сожжено было. Люди в подвалах жили — лишь бы печка была там. Вот и все. Город берем — все. Ага, смотришь, водокачка стоит целая на железной дороге. А почему так это было? Потому что поезда, паровозы заправляют водой и они, и мы. И тюрьма, смотришь, целая стоит (смеется). А так - под шаблон все уничтожали.

- Штрафников встречали на фронте?

- Ну они так: проходят — и все. Там мало их и было так.

- Показательные расстрелы у вас проводились?

- Нет, такого не было. Ну такого не было вообще. Где оно такое есть, так все это там показывают: хоть так, хоть так. Как ни крути, но надо людям сказать, что смотрите, каждого ждет что-то, ежели ты сделаешь что-нибудь такое.

- Женщины на фронте встречались?

- А женщины санитарки были. У нас санитарка была Герой Советского Союза.

- А за что она получила звание героя?

- А она 300 человек вынесла с поля боя. Хорошая женщина, но погибла тоже. Лена Ковальчук ее звали, хохлушка была. В Восточной Пруссии она погибла. Музей в Черняховске должен быть, ей посвященный. У нас командующий погиб там тоже.

- Из высшего командного состава встречали кого-то на переднем крае?

- Вот Черняховского я раза три или четыре видел, он к нам приезжал, вот когда только еще наступление 3-го Белорусского фронта шло. Я ведь на 3-м Белорусском был. Вот под Оршей, например, это было. Он так приезжал туда в то время два раза. Еще наступления тогда не было. Но мы знали, что он командующий был.

- Он общался с личным составом?

- Да! Он молодой парень был, ему в то время было лет 38-39, по-моему. Он сам танкист был. Вернее, сначала кавалерист, потом — танкист. Ведь у нас же с кавалерии танкистами становились.

- Было ли такое, что трофейным немецким оружием пользовались?

- Не, я не помню такого. У нас своего оружия хватало. ППШ были, хорошие автоматы, я даже и не скажу, чтоб немецкие лучше были. А потом ППС дали, но эти слабые были. Это когда мы в Западную Белоруссию вошли, Минск захватили, и обмундирование новое дали, то ППСы эти дали. А его заклинивает. Пружина слабая, наверное. Так-то легкий автоматик был. Что ты!!! После ППШ это как игрушка была. Ан нет. А тут так: в грязи не в грязи, все равно, ты не за столом сидишь, там по всякому бывает.

- С пленными вам приходилось иметь дело?

- А че пленные? Ну забирали их да отправляли в тыл, больше ничего.

- А как они вели себя, когда их захватывали?

- Ну а как? Хенде хох, да и все. Эта армия была уже не та. Ну молодая армия была уже. А та регулярная аромия, которая, как и наша была в начале войны, что? Считай, что 90 процентов мы потеряли своей армии в 1941 году, в 1942-м. Ну и немцы так же. Так что там все было взаимосвязано.

- Вас на фронте награждали?

- Ну награждали. У меня Красной Звезды орден был, Отечественной войны была 2-я степень, медаль «За отвагу» была. Ну я когда потерял все это, когда ранен был. Там раздевались, снимали все. А потом я уже здесь работал, на «Эстонии», это было 40-летие Победы, и мне прислали медаль «За отвагу». И еще Отечественную дали. Но я этим делом не занимался, что потеряно — то потеряно.

- А за что вас к ордену представили?

- Ну это в бою, короче говоря. Вот атаки отбивали, вот за это награждали.

- А вообще как вам кажется: справедливо ли награждали во время войны?

- Ну это кто может знать, как справедливо, а как - не справедливо? Я скажу, что, конечно, кто ошивался там при штабе, тем легче насчет этого было, они не так в опасность попадали. Это уже где зажмет так, что там уже никак. Там только брали их. А так че? При штабе они были.

- Страх испытывали на фронте?

- Ну а кто же его не испытывает? В другой раз бывает так, что и мокрый весь, а работать надо.

- Что больше боялись всего: бомбежек, обстрелов или еще чего-то?

- Ну бомбежек не знаю как... А с обстрелами-то было как? Вот мы начинаем их с утра обстреливать, ихние позиции, и они нас тоже. Короче, не знаешь, где найдешь, где — потеряешь. А самолеты летят. Ну летят — и летят, стреляют оттуда. Бухают. А куда ты денешься?

- А как часто попадали под бомбежки?

- Ну не так часто. Но, наверное, и у них не было столько средств, чтобы бомбы бросать. Бомбы — они же все-таки стоят чего-то.

- Вообще на фронте надеялись вы выжить?

- Ну а кто не надеется? Я думаю, наверное, все думают так. День прошел — дальше. Но только то было плохо, что в 1944-м году, это когда были бои под Псковом дальше-сюда, мокрые были. Я говорю: сейчас когда подумаешь, не знаешь, Господи, как мы и выжили. И никаких температур ни хера не было. Бывает, мокрые вот лисью нору выкопаем на двоих. Сверху она поуже, а снизу — пошире. Вот туда опять на метр прокопал, и сидишь, а там - вода. Ну где, как? Это как в ванной. И водт сидим спина к спине вдвоем, хоть греемся так немножко друг от дружки.

- Вшивость была как проблема на фронте?

- Не было. Но было видишь что? Как только во второй эшелон уходим, сразу приходит такая специальная для этого штука. Лошадей туда загоняют. Голова только торчит. И тоже-то их туда загоняли. Ну и нас. В баню, туда-сюда, загоняют, все это делается. Нормально дело было. Одежа свежая была. А одеты были в полушубки, в ватные брюки, сапоги, валенки. Но и спасало то, что в это вот время, когда до полу-января дожди шли, мы делали так: что днем в сапогах лазим, ночью сапоги снимаем, носки, чулки переворачиваем, чтоб они сохли на этих самых, и так вот и шло время. А потом уже зима началась, тут уже и прочее, и валенки, и полушубок у нас были.

- А к политработникам как вы относились на фронте?

- Ну как? В полку они все одинаковые были. Но придет он, чего-нибудь рассказывает там. Это его работа, понимаешь, была. Он же не будет там рассказывать что-то лишнее. А так вообще-то там лишнего ничего нет. Все видно.

- Замполиты шли в бой?

- Ну конечно, ходили.

- Особисты встречались вам на фронте?

- Ну видишь, это те, кто были при штабе, те знали, приехал ли он, или нет. Это уже узкий круг такой, значит, был. А нам-то что было там? Но когда на КП дежуришь туда-сюда, мы тоже, наверное, километра полтора от передовой были. Землянки, и там сидим, в землянках этих спим.

- Вы, значит, непосредственно на КП бывали?

- Там я бывал.

- Как они вообще обустраивались? Насколько старшие командиры лучше жили младших командиров, солдат?

- Да ну какое может быть тут условие? Ну принесут тебе первое, второе поесть. Это у них повар, значит, свой есть, он им готовит все. Но не может же такого быть, чтобы там объедались люди. Обычное все там было. На первое там был суп какой-нибудь. Но все время раньше было большинство НЗ. В этих пачках-то. Вот в пачках насыпят, разбавят, вот и пожалуйста. Вот их этим и кормили. А остальном не видел, чтоб там такое особое что-то было.

- Были такое, чтоб жены у командиров были?

- У нас никого таких не было. Вот санитарки были. Но санитарки — они санитарки. Это ихняя работа была. В бой идем, а они лазют там. Но трудная работа, короче говоря, у них была.

- А нацмены были у вас на фронте?

- Я тебе скажу знаешь что про это? У нас командир полка делал так. Вот идет пополнение. С Узбекистана, с Таджикистана, ну, короче, со Средней Азии. Отобрали, пришли командиры, особенно комиссары, все они занимаются своим делом. Посмотрели, кто годен, кто не годен, туда-сюда. Ночь началась. Собрали там 20-30 человек, на дорогу вывели: идите, ребята. Потому что видишь, что было? Командир полка говорил: «Кормить я не могу, и я не могу, чтоб их убило. Они к этому делу не приучены. Лучше какого-нибудь Ивана завербуйте.»

- Ваше отношение к Сталину во время войны каким было?

- Ну а как че, как к Сталину относились? Я, видишь, считаю так: если бы не было Сталина, то и войны бы этой не было бы. Война была бы, но она прошла бы, и все. С той стороны японцы по Урал охотились, немцы — тоже по Урал. У этих была техника, у тех — тоже. Там миллионная армия стояла. Видишь, войны с той стороны не началось. Они Сталинград как упал, так все, и они затихли.

Но что еще сказать про Сталина? Видишь ли, он, этот человек, для государства был. Какой бы он не был, но ему государство было ему нужно. А в государстве — люди. А сейчас что? Гребут кто как может. Ну ладно, воровали тысячами. Потом стали миллионами. А теперь уже миллиардами воруют. Ну где можно что взять, то и воруют. А другие вот сегодня смотришь, как по помойкам шастают: одни приходят, другие приходят. Я не знаю, че они ищут там. Но находят что-то. Ну никому не стыдно! Никому! Я говорю: построено было государство. Сколько я вложил в этот же город Кохтла-Ярве, где сейчас живу. С 1951 года я здесь. С меня же не брали рубль-два. Я зарабатывал, допустим, 300-400 рублей, и с их 11 или 13 процентов подоходный был налог. Но нормально все было.

- А листовками вас немцы забрасывали на фронте?

- Были листовки. Было это как раз перед этим, когда летом, наверное, в июле месяце, на Гитлера покушение было. Тогда бомбу какой-то граф, немец, полковник, бросил. И взорвал там. Вот они тогда в листовках писали, что бросайте все, мириться давайте, мы уйдем. Видишь, тогда уже говорили, что мы уйдем.

- У вас какое звание было во время войны?

- Сержант я был.

- То есть, вы командиром отделения были?

- Ну отделенный, конечно, был командир. Помкомвзвода.

- У вас как отношения с подчиненными складывались?

- А нормально всегда было.

- Общались по уставному?

- Ну я скажу, что, наверное, там было так: как ты ведешь себя, так и к тебе относятся люди. У меня вот был даже хороший товарищ с Туркмении, с Ашхабета, Асэн Мухталов такой. Он был кавалеристом. А под Сталинградом его подбило. А потом он попал к нам. Ну он городской парень такой был. Хороший мужик был.

- Вот офицеры, которые с вами воевали, насколько, как вам кажется, они были грамотными в военном отношении? После шестимесячных курсов в основном к вам их направляли?

- Ну большинство их что было? Получали звания они так. Он был сержантом, допустим, туда-сюда. После ранения там смотрели, что у него было, как и чего. Вот! Смотрели на то, сколько он, например, воевал перед ранением. По тяжести, короче говоря, смотрели. И смотрели на то, можно ли ему офицерское звание дать. Но звания таким путем давали до старшего лейтенанта. Вот у нас был тоже с Таганрога хороший парень такой, он старший лейтенант был. Раньше он старший сержант был. Вот кавалерист тоже. Вот у него ремни отдельно были. Он в такой форме и ходил. Хороший был мужик.

- Одевали вас как, хорошо или плохо на фронте?

- Ну нормально у нас все с этим было. Ну как всех одевали: у нас были белье, брюки летние, зимние. Ну смотря в какое время что было... Летом же не будешь в этих зимних брюках ходить!!!

- А спали как на фронте?

- Ну как спать? Так и спали. Где-нибудь. Видишь, в эти блиндажи вообще запрещалось нам бывать. То есть, запрещалось, чтоб мы в немецких блиндажах оставались отдыхать. Во-первых, они туда бросали эту тифозную заразу. Это было. Бывает, в деревню зайдешь — вся деревня зараженная. А мы все равно идем. Но я не буду делать так, что когда там на улице 20-30 градусов мороз, оставаться на улице... Вот так вот!

- Позиции часто меняли?

- У нас армия все время была в движении. Все время. Потому что она была прорывная такая: то туда бросают, то — туда. Вот я, считай, Центральный фронт прошел, теперь — 3-й Белорусский. Потом этот был Брянский фронт. После - Прибалтийский: 1-й, 2-й, 3-й, я три Прибалтийских фронта прошел. И потом в Белоруссию пошел, опять 3-й Белорусский фронт был, и так и шел, значит.

- Через Минск проходили?

- Ну я и брал его. Мне Лукашенко вон две медали за это прислал.

- Помните, как в город входили?

- Ну как входили? С боями. Это ж все-таки город был, а не что-то там. На поле-то легче было воевать: там видно было все, как и что. А тут сидят. Откуда засел немец, оттуда шум с пулеметами. «Пряниками» все бросают. С домов с этих, значит.

- Население как вас встречало?

- Когда освободили, так, конечно, встречали. Вышли люди. Но потрепанный город был, что там говорить.

- На фронте жили вы в бытовом отношении как? В окопах? Или в домах останавливались?

- Ну как с этим было? Ежели ты в городе, все равно ты в дому где-то будешь. Не будешь же на улице. А так если не в городе, то вдвоем лисью нору выроешь. Вдвоем, значит, там сидишь и кукуешь.

- Что тяжелее переносилось: наступление или оборона?

- На оборона — это было че? Сидишь, и все. Там че? Вот наступление когда идет, то тут надо ж перетаскивать все, тащить. И все — на себе. Но я говорю: хорошо, что мы в тылу когда обучались, правильно нам взводный говорил: «Ребята, надо, чтоб вы втянулись. Там совсем другое будет. Мне вас жалко, что гоняю я вас туда-сюда. Но что делать?»

- Те, кто с вами воевал, насколько разного возраста они были?

- Ну там на фронте-то разные были люди. И кадровики, и старшие были. Ну они обычно, вот которые старые были, ну лет так 50, были в хозвзодах. Вот хозяйственная часть есть, которая при полку, вот они там и находятся. Но когда туго, тогда все вместе воюем, оружие - у каждого при себе. И все у них так же, те же и патроны, и все это есть. У тебя это, как его, индивидуально все должно же быть!!!

- Послевоенная ваша жизнь как сложилась?

- Ну как сложилась? У меня хорошо, что сосед был военком. Это в Абакане. Я в Абакан пришел с фронта после ранения. Ну и я что? Я год был на первой группе инвалидности. Потом вторую группу дали. Ну я уже с палочкой стал ходить. Кончил шоферскую школу. Он меня туда направил. А получилось это так. Я стал ходить туда. А у меня контузия была одно время под Смоленском получена. И у меня, понимаешь, на занятиях было так, что все, что говорят, в одно ухо заходит, а в другое вылетает. Ну что там машина была? Сечас каких только машин нет! А раньше что было? ЗИС был, ГАЗик был, «Эмка» была. Вот еще немецкий «Вилис» был. Вот учитель говорит-говорит, а у меня все через ухо вылетает. Я бросил, короче говоря, учебу. А раньше учились там по три месяца. И стажировались шесть месяцев. Было это так. Вот тебя прикрепляют к какой-то организации, и ты там шесть месяцев должен отстажироваться, а потом уже получаешь права. И я бросил все, не стал учиться. Он меня, военком этот, вызвал и отругал, короче говоря. Я говорю: «Ну нет у меня этого.» «Будет», - говорит. А у него руку на фронте оторвало. Он же полковник был. «Вот видишь, - говорит, - я без руки? Ну что?» Я говорю: «Ну ты сидишь пишешь.» Он говорит: «Мне правую руку оторвало, а левой-то я не умел раньше писать. И так и ты иди учись.» Ну второй раз я пошел и сдал все на отлично. Работал потом. Не понравилась мне эта работа шоферская. А там что? В Сибири - там же было так, что там за 50 километров деревня какая-нибудь стоит, село там стоит. И там больше ничего нету. Все пустое. И попробуй так поезди. Не дай Бог где-нибудь сломается машина. А в то время запчастей не было никаких. Это война кончилась, так стали немножко появляться. А я еще попал работать там в ОБЛЗО такое, областной земельный отдел. Ну к ним приходят запчасти какие-то. Но сам знаешь, как было: своя рубаха ближе к телу, что-нибудь забирают, что-нибудь - нам дают. А так все мы делали своими руками. Все запчасти. И короче говоря, я бросил эту работу.

Потом он меня направил на рудник работать. Говорит: «Хочешь на рудник? Есть рудник такой, там надо, чтоб гражданские люди работали.» Там лагерь был большой. Я говорю: «Ну как?» «Ну вот как? Будешь работать там, куда пошлют. Заработки такие хорошие. Так и так. Другого я не могу тебе ничего предложить. Здесь работы нет, раз ты шоферить не хочешь туда-сюда.» Ну я говорю: «Давай.» Ну он меня направил туда работать. Ну приехал на рудник в шахту. Спустился туда, значит. 180 метров глубина была. А уехал я когда оттуда, уже 500 метров глубина была. Золото добывали там, значит. А сюда, в Эстонию, я приехал в 1951 году. И так с 1951 года по 1996-й здесь работал. В шахте в Кохтла-Нымме год работал. Но там эстонцы, заразы, были. Переругался я с ними и ушел оттуда. На Кява полтора года работал. Потом на 4-й шахте 20 лет отработал. Шахту открыл, шахту закрыл, короче говоря. Ну я на лопате работал. Теперь эту самую подготовку делал. Вот на таких работах был.

- Трудовыми наградами были отмечены какими-то?

- Нет. Но видишь ли, я не подхожу под такую категорию. 50 лет в шахте работал. Не на шахте, а в шахте. Ну есть у меня две маленьких медали. Одна называется: «Шахте «Эстония» 20 лет». И есть просто медаль - «4-я шахта». Вот всего две таких награды у меня. Ну, правда, последних 20 лет, считай, что я бригадиром работал. Но с начальниками у меня все время нелады были. И успокоился я, когда только на пенсию ушел. И на пенсии еще 20 лет отработал. Спасибо, что отработал. Хоть сейчас не надо смотреть, как жить дальше. А то смотрю вот так вот на улицу, вижу, как люди лазят по помойкам, и мне страшно становится. Ну с начальством, видишь, я скажу так у меня было. Они мне предъявляли: мол, никто не занимается этим делом, вагоны теряются. Я говорю: «Да. Давайте приходите ко мне в бригаду, будем работать. Там партия. Электровоз привозит трехтонных вагонов 20 штук. Это же не что-то там. 20 вагонов!» Бах, бирки нету — пропала бирка. А бирка 20 вагонов. С кого спрашивать? С тебя же не придут спрашивать. Люди же работали, они же заработали на всем этом. Я и говорю: «С бригадой я скандалить не буду. Отдайте мне тонны.» Знаете, у меня характер такой, что если что-то не так, то я не могу вообще этого делать. Ну не надо мне это тогда вообще! Получается, что им я должен хороший быть, а бригаде нет. Им я говорю: нет. А бригада говорит: ни в какую, ищи, твое дело искать! Хоть мне и платили 500 рублей за это дело...

- Скажите, война психологически на вас повлияла как-то?

- Да нет. Ну а че — повлияла? Повлияло видишь что? Вот все влияет почему? Вот смотри. Я когда в первый раз на пенсию пошел, это в 1975 году было, то я 120 рублей получал. Мне за ранение платили 52 рубля. Я уже получал здесь так. Потом я ушел в шахту обратно. Я там работал четыре года на фабрике. Директор меня попросил. «Степаныч, - говорит, - поработай. Ну нету, видишь, другой работы.» И это самое, я стал за эти первые годы получать сколько-то: там через каждые два года добавлялась пенсия. И у меня сперва стала 140, потом — 160 рубля. И 52 рубля мне за ранение приплачивали. Я 212 рублей пенсию получал. Кончилось это все, республика стала в Эстонии. Нам стали платить, фронтовикам, 41 крону в месяц. Ну ты понимаешь, что это такое — 41 крона? Я так скажу. Я этих блядей, которые такие порядки поустанавливали, всех бы согнал, где нибудь дал бы им пространство вокруг километра на 4-5. Потом кругом взял бы и все колючей проволокой заделал. И артиллерией молотил бы их сутки. Потом бы их всех выпустил, кто остался в живых, и сказал бы: «Ну как ребята, нравится?» А мы не один день сидели вот так. Я говорю этим чиновникам: ну как, почему? Они говорят: а мы-то что, почему? У нас в Кохтла-Ярве Госсобез есть. И там эти люди работают. Но эти люди, конечно, только исполняют приказы. А то лет через 5 еще 41 крону прибавили. Я говорю: «Откуда вы берете?» Говорят: «А это у нас пенсию получают, 410 крон, кто не работал никогда. Вот им 410 сделали.» Ну по Эстонии. «А вам, - говорят, - 10 процентов прибавляется.» Вот видишь, зацепили нас за кого-то. Потом еще, это, наверное, в 1995, еще 41 крону добавили. Вот я сейчас с Москвы получаю тысячу. Ну а что она, эта тысяча? Но я тебе скажу: нам за три месяца приходят с России все эти доплаты. Вот сейчас они должны прийти в марте в конце. С Москвы придут деньги. И что ты думаешь? За три месяца 75 евриков (евро). Вот так! А вот с немцами я разговаривал когда, с теми, которые в немецкой армии служили, выяснилось, что у них была пенсия раньше 680 марок. А 680 марок — это сколько? Каждая марка - 8 крон. Вот и считай, сколько те, которые были эсэсовцами, получают. Вот что! За то, что они пол-Ленинградской области сожгли, эти собаки. А людей сколько загробили!

- После войны носили награды?

- Я не носил наград. После войны такого и не было. Но нам хоть деньги платили. За эти самые награды. А потом - все. Первый один такой придурок попался во власти — Хрущев. Вот и пошло, вот и поехала от него такая херня.

- Спасибо, Василий Степанович, за интересную беседу.

- Вам спасибо.