Я родился 17 сентября 1924 г. в д. Ольшанка Барановского района Житомирской области. Отец у меня был кузнецом, но его репрессировали в 1937 г. Дело в том, что он научил другого человека кузнечному делу, но ученик отплатил отцу черной неблагодарностью, он хотел место занять место кузнеца, и потому донес на отца. Причем пришли и забрали отца, ничего нам не сказав, куда мы потом ни писали, везде глухо, нигде ответа нет. Отец был участником Первой Мировой войны, но рассказывать об этом не любил, зато учил нас работать и за скотом ухаживать, в огороде копать, а также свою специальность мне передавал, я у него почти все перенял. Но из-за ареста отца так и не довелось мне стать кузнецом, хотя я и проработал в кузне 3 года. Тогда вообще работы не боялись, одновременно с обучением кузнечному делу я также пас коров, свиней и коней. До 1941 г. я окончил 7 классов, только экзамены летом сдали, как я снова стал работать. У нас в деревне был тракторист Савицкий, хоть он и на тракторе работал, но по каким-то причинам он получил коней и пас их, я был с ним в качестве помощника. Недалеко от деревни был лес, относившийся к нашему колхозу, так мы туда гоняли коней, они там сами паслись, их только стреножить надо и все. И вот как-то утром пришли мы с Савицким к лесу, забрали оттуда коней и пригнали в деревню, после обязательно надо было их почистить, мы взяли щетки и гребни и быстренько все сделали, после Савицкий мне говорит: "Можешь идти домой". Я, конечно, обрадовался, так как выходной выдавался нечасто, должен вам сказать, что 1941-й трудным был годом, мы голодовали, потому что отца забрали, а в семье осталось пятеро детей, и мама не могла нас всех прокормить. Хотя, что уж скрывать, тогда не одни мы голодали, многим семьям трудно приходилось. Считаю, что это было сделано искусственно, потому что в городе оставался и хлеб, и мука, можно было съездить туда и все в деревню привезти. У нас же тогда в Ольшанке ничего не было, даже магазина или телефона, жили мы как волки в лесной чаще. Так вот, только я пришел домой, только подошел к дверям, как вижу - 4 самолета с черными крестами на крыльях пролетели над деревней. Захожу в хату, мама уже встала, я ее спрашиваю:
- Мама, что это за самолеты пролетели с черными крестами?
- Я не знаю, сынок.
Ну, и правда, что она могла знать, откуда. Мама продолжила:
- Сегодня воскресенье, я поеду на базар, там и узнаю новости.
Базар наш располагался в 8 км от деревни. Причем все называли его по-старинному Романов, хотя поселок и переименовали в Дзержинск. Возвращается мама оттуда и нам рассказывает:
- Прямо на базаре вылез на машину какой-то человек, видимо, диктор, и объявил всем, что началась война, немец пошел на Россию.
Так я узнал о начале войны. Но в первые дни было спокойно, мы продолжали пасти коней до тех пор, пока в деревню не зашли фрицы. Перед этим через Ольшанку отступали наши войска, и даже много частей так отходило, но кто видел колонны, кто и нет, наши предпочитали идти ночью. Были они с какими-то смятыми лицами, сами желтые, в общем измученные люди. Им в первые дни очень тяжело пришлось, была неразбериха, а вот немецкая разведка хорошо работала, к нам в деревню тоже заходили какие-то очень подозрительные гражданские, черт его знает, кто такие. Но хорошо помню, что все они четко просили: "Дай молока!" И вот слово "молоко" они выговаривали как-то не так, как надо. Знаете, видно было, что это чужие люди. Даже мама мне говорила:
- Это какие-то иностранцы.
А я уже в курсе событий, думаю, что, может, шпионы какие-то. И действительно, это была немецкая разведка, т.е. те же самые шпионы, они все в округе так разведывали.
В итоге, пришли в деревню немцы, но они у нас в Ольшанке никого не тронули. Были у нас и полицаи, но они тоже никому ничего не делали. Вот чужие, настоящие немецкие пособники из другой деревни, те могли набедокурить, а свои ничего плохого не делали. Наверное, из-за наших полицаев за всю оккупацию в деревне так ни одного жителя и не расстреляли. Но такими были далеко не все, старостой, к примеру, был немец Лешин, он руководил сразу тремя деревнями: Голубин, Нима и Гендриховка, так тот бил людей, сволочь. Немцы в Ольшанке гарнизоном не стояли, но один раз зашли большой группой, забрали колхозных быков и коров, зарезали, быстро мясо приготовили и ушли. Я в оккупации дома сидел, помогал матери по хозяйству, потом в 1943 г. пошел я как-то стричься к соседу, дело было в субботу, он мне только полголовы простриг, как тут заходит товарищ, с которым мы в школу вместе ходили, только был старшеклассником и раньше меня закончил. Причем вошел он с автоматом и сказал мне:
- Надо показать нам Козыревскую линию.
А что такое эта линия? Лес прорежен широкой прогалиной до самого лесничества, и кругом насыпь. Я как был с недостриженной головой, так и остался, они меня сразу же забрали, чтобы я показал место. Мы пошли туда, линия как раз выходила недалеко от деревни в конец леса, там все поросло кустами, в итоге мы вышли на поле, где росла ольха, я не знал, чего они туда хотели пробраться. Оказалось, что полицаи забрали скот в Романове, и как раз по этой линии пасли его, они тут же этих полицаев тихонечко захватили, позабирали оружие. После этого мы забрали скот и пригнали к Ялме, где стояли партизаны в деревне. Как мы скот пригнали, наконец-то достригли меня у одной тетки, но тут партизаны товарища моего арестовали, потому что выяснилось - он был изменником, бежал из отряда, и сейчас думал вроде как назад незаметно пробраться. Но его поймали и как изменника Родины расстреляли. Раздели, поставили к сосне, и из пистолета заместитель командира отряда товарищу в затылок выстрелил. Со мной же побеседовал командир отряда Задорожный, в результате меня записали в отряд. Тут не спрашивали, хочу я или не хочу, оставили в партизанском отряде и все. Определили меня в конную разведку в партизанах.
- Как Вы в первый раз увидели немца, будучи в партизанском отряде?
- Послали нас в разведку к железной дороге, мы подобрались к полотну, подождали, и вот встал поезд, из одного вагона слез немец, вооруженный, там недалеко стояла будка со связью, мы должны были также и связиста ликвидировать. Причем там был не телефон, а рация. Я увидел, что немец совсем открытый стоит, и говорю командиру группы разведки: "Дайте, я его застрелю". А он знал, что я очень хорошо стреляю, потому сразу разрешил мне. Ну, я раз-два, прицелился и сразу наповал немца сразил, начался переполох, а ведь в помещении связи дежурный был, он выбежал, его я тоже пристрелил.
Вообще же в конную разведку мы ходили часто, через каждые 4-5 дней, хотя бывало и такое, что только через неделю отправляли. В группе разведки постоянного состава не было, посылали по 5, по 6, примерно до 10 человек, но могли даже по 4 или вообще вдвоем отправить. Меня определили в отделение, в котором было 9 человек, а во взводах отряда по 80 человек, или меньше, где как. Всего в отряде насчитывалось 1500 человек, мы как разведчики постоянно общались с командиром отряда и начальником штаба Поляковским, политрука же группы даже не видел. Вооружен я был автоматом и гранатой РГД, также ножи были, кто какой имел, у одного был домашний кинжал, которым свиней резали. Кто как вооружался. Вот воевал я в гражданской одежде, но была обязательно красная ленточка на шапке у каждого партизана. В разведке скучать нам не приходилось, как пойдем, так обязательно встретимся с немцами, мы сразу вступали в бой. Но чтобы мы наталкивались на крупные части врагов, такого не было, ну, самое большое, взвод, причем они у немцев были разные, в одном три отделения, а в другом взводе вообще всего два отделения. Активность партизанского отряда сильно зависела от потерь, которые мы несли в боях, но вот мы в разведке теряли мало людей, и сами стремились к этому, и даже более того, нам всегда перед выходом командир отряда приказывал: "Сохраняйте живую силу, она нам нужна, чтобы до Чехословакии дойти и там с чехами встретиться!" Кормили очень плохо, бывало, зарежем быка, а соли не было, пшено только. Попробуйте со свежим мясом и пшеном сварить суп, да еще без соли - отвратительно и невозможно его есть, раз-два поешь, и рвать тянет. Но если ты поехал в деревню, то Бог тебя сохрани обидеть мирного человека, к примеру, забрать у него буханку хлеба или еще что. Белье ты имеешь полное переодеть, так как нуждаешься, а вот по продуктам запрет. Но мы как зайдем, люди сами нас кормили, и в торбу нам еще запас давали, мы же для них свои были, освободители от немцев. Мирные жители к нам очень хорошо относились, хотя попадались и сволочи, которые до последнего часа оккупации стояли за немцев.
Потом меня перевели из группы конной разведки в подрывники, там мне довелось участвовать в подрыве моста. Дело было так: мы подкрались к объекту, тихо-тихо, как кот к мышам подкрадывается, у нас были финки, автоматы, гранаты, нас хорошо на задание вооружили, и видим двух часовых, понаблюдали, и решили снять их в тот момент, когда они проходили в конец моста. Порезали их, подложили две мины, и очень удачно мост взорвали, будто и не было его здесь. Всего же мост охраняло 6 человек, остальных мы побили в будке сонных. Вообще у немцев была специальная будка возле каждого моста, они там и сидели, и спали все время. В это время наш отряд дошел по немецким тылам через Польшу до самой чехословацкой границы, недалеко от которой я сильно заболел тифом, оттуда, уже не помню, как, попал домой.
И вот в 1944 г. я пришел к маме домой, только выздоровевший, и тут же через неделю мне пришла повестка, почерк был знакомый, это наша девка писала их, она была секретарем поселковым. Надо собираться, мама мне харчей в дорогу приготовила, с собой взять. Медкомиссию прошел, признали меня годным и всех призывником отправили в Гвардейский район, там нас обучили немного, танк показывали, даже учили, как вести его надо, машину изучали, а вот использовать гранату и винтовку я научился еще в партизанах. В итоге меня направили в Уральский танковый добровольческий корпус, в 7-й отдельный мотоциклетный разведывательный батальон. Там меня обучили ездить на мотоцикле, мы-то в деревне умели только на конях ездить. Наш батальон получил из Америки "Харлеи", я попал на одиночку, который всегда первым шел в разведку.
Первый бой на фронте для меня произошел в деревне Кляйнкрихен в Германии, мы двигались по дороге, и тут немцы по нам ударили из засады, но наша группа не растерялась, мы открыли сильный ответный огонь, и разбили немцев. Нас как разведчиков вообще очень хорошо вооружали, у меня всегда был с собой автомат, гранаты и бутылка с горючей смесью. Мы же идем в разведку, можем столкнуться с танками, поэтому надо иметь возможность их поджечь. Надо сказать, что с танками я не сталкивался, хотя видеть их приходилось. Вскоре я был награжден орденом Славы III степени за разгром немецкой транспортной колонны. Получилось все довольно просто, мы нарвались на отступающих немцев, у нас были пулеметы, выбрали удобную позицию, и из засады разбили всю колонну от и до. В числе немцев оказался один "власовец", который нам сразу сдался. Этого изменника, казаха по национальности, мы в часть привели, он всю дорогу одно говорил, будто он только на машине ездил. Мы заезжаем в расположение, и тут командир наш идет, спрашивает о пленном: "Кто такой?" Как узнал, что это "власовец", сразу приказал: "Расстрелять!" Рядом находилась воронка от бомбы, у меня уже в автомате патронов не было, тогда ребята другие выстрелили, где его, собаку, жалеть, и кинули прямо в эту воронку. Расстреляли, не дали ему жить.
Из Германии нас направили в Венгрию, где мне довелось поджечь танк. Это произошло в г. Дебрецени, я сначала увидел стальную махину, сразу нашел старую яму, вскочил туда. К счастью, яма вся заросла травой, я там укрылся, немцы ничего не разглядели, а я тем временем подготовил им подарок - бутылку с зажигательной смесью. Танк мимо ямы прошел, оставалось до него метров 12, тогда я кинул бутылку, и попал прямо в трансмиссию, когда бутылка разбивается, огонь образуется температурой в 1000 градусов. Естественно, танк сразу воспламенился, внутри все разогрелось, экипажу дышать невозможно, поэтому фрицы начали вылезать из люков, тогда я их из автомата всех расстрелял. За танк мне дали Орден Красной Звезды. Дальше мы пошли вглубь страны, на границе именно мы, разведчики, перебили пограничников, и путь стал свободен, наши войска подошли сзади, начали брать город за городом. Бои были тяжелые, особенно за Будапешт, я в городских боях участвовал, основная проблема заключалась в том, что немцы по нам из окон стреляли и откуда хочешь. Причем в городе оборонялись в основном немцы, были и венгры, но мало. Мы там долго дрались. Атаковали дома следующим образом: сразу простреляем хорошенько, подавим огневые точки, заставим немцев укрыться, а тем временем хлопцы подлезут поближе. И кто как в дом прорывался, особенно удобно было в двухэтажные забираться, потому что в таких домах немцы очень любили на втором этаже сидеть, сверху же им видно все. После того как мы оказались внутри дома, то все, он уже считай наш, мы немцев подушили и побили быстро, и новый дом захватывать надо. Почти все дома в городе мы брали в основном штурмом, и где немцы могли тикать через двери или окна, там обязательно стояли два человека с ножами. Самое главное, во время штурма обязательно надо хранить боепитание, стреляешь по 2-3 патрона, там, на автомате переводится на короткие очереди или одиночные. Кстати, переключать на наших автоматах режим стрельбы было очень удобно, к примеру, одного немца убили, хорошо, если еще лезут, то быстро перевел на автоматическую стрельбу, и по пять человек скосил очередью. Попадались в городе и эсесовцы в камуфляжных куртках, мы их в одном доме человек восемь уничтожили, вот они что сопротивлялись, то действительно сопротивлялись сильно. Но мы к тому времени были хорошо вооружены и отлично обучены, потому всегда эсесовцев побеждали. Больше всего в Венгрии мне запомнилось озеро Балатон, там нас кормили рыбой, до сих пор помню, какая она была костлявая.
Дальше мы опять вернулись в Германию, где в 11 марта 1945 г. меня ранило. Я пошел в разведку, а немцы тоже разведку выслали, у нас с ними получился встречный бой, во время которого меня ранило в ногу, пуля в колене сидела. Оттуда я очень быстро попал в госпиталь, привезли в Шепетовку, где я начинал войну, сразу операцию сделали, оказалось, что пуля сидела под чашечкой, ее достали, и убрали. Я хоть начал ходить, а то ноги не сгибались, там же было инородное тело. Тогда наркоз не делали, кричи хоть как, видишь, как врач твою рану раздвигает. Но зажило все быстро, я оттуда попал назад в свою часть, сразу же снова сел на мотоцикл.
Вскоре после возвращения в Германию наша часть приняла участие в штурме города Берлина. Мы заранее переправились на один из плацдармов. Попасть на другой берег Одера было весьма непросто, немцы постоянно держали переправу под артиллерийским обстрелом, были у нас раненные и убитые, причем немало. Из-за обстрела понтоны раздвигали на день, мы переправлялись только ночью. Хорошо врезалась в память ночь переправы - понтоны подошли к нашему берегу, и сразу все устремились на тот берег, пехотинцы бросались в воду, кто на досках, кто как, лишь бы поскорее до обстрела переправиться, для танков заранее нашли брод, а вот легкие танки под водой прошли. Представляете, у нас уже были танки, способные преодолевать реки под водой. И все прошло в целом довольно удачно. Нас отправили на Зееловские высоты, дело в том, что там немцы сосредоточили много различных войск, там были аэродромы, большие и хорошо укрытые. На наше счастье, Жуков разоблачил немцев. Поэтому сразу после переправы нас послали в разведку, мотоциклы мы оставили с часовым под деревьями, а сами переправились через реку по веревке, дальше все время ползли. И как раз наша группа была в числе тех, кто разведали всю тайну, я лично наблюдал картину скопления на высотах большого количества немецких войск, в том числе аэродромы. В этой разведке я был ранен, потому что там стояло очень много часовых по периметру, и один из них засек нас, открыл огонь и ранил меня пулями в голову. Кстати сказать, операцию мне сделали только в 1957 г. в институте им. Бурденко в Москве. А так остался я на фронте, меня хотели отправить в госпиталь, но что-то помешало, и я лечился при части. В то же время, 2 мая 1945 г. я вместе со своими однополчанами встретил в Берлине, всем было так хорошо, радостно, мы стреляли в воздух, подбрасывали шапки и пилотки, наконец-то свершилось. Помню, что я в воздух целый автоматный диск выпустил. Наша часть была недалеко от Рейхстага, нам даже показывали какие-то обгоревшие куски, говорили, что это Гитлер.
- В период оккупации Вы как-то новости узнавали о положении на фронте?
- Никаких новостей мы не знал, я лично вообще ничего не знал, а вот в партизанах у нас рации были, там все устроено совсем по-другому, очень часто проводили политические занятия, рассказывали о положении на фронте, о политике нашей страны. Также каждый день называли фамилии отличившихся бойцов, кто себя проявил, обязательно рассказывали, что делает наша разведка. В армии время на такие беседы было уже нормировано, там приходили и говорили: "Сегодня политзанятие". На фронте все проводилось в соответствии с планом, а не каждый день, как в партизанах.
- В партизанах с бандеровцами не сталкивались?
- А как же, однажды довелось. Перебили мы их всех. Вообще-то, это они нас хотели уничтожить, мы как раз расположились на ночлег, как тут часовой заметил передвижение. Мы были в небольшом лесочке, выставили охрану, и тут прибегает часовой к командиру нашей разведгруппы и докладывает, что: "Слышно, идут какие-то люди". Нас подняли по тревоге, мы приготовились, все уже знали, что такое бандеровцы, поэтому подождали, пока они не приблизятся, и без всякой команды расстреляли их всех до единого, забрали у них оружие, кстати, у каждого бандеровца была финка немецкая. И все оружие было немецкое, было очень много автоматов, и обмундирование на них было немецкое.
- С польскими отрядами не сталкивались?
- Нет, чего не было, того не было. С Гвардией Людова мы даже сотрудничали, но мало. Поляки тогда вообще очень сильно стояли за Советскую власть, и благодарили нас, что мы освобождаем их территорию, помогали нам сильно, всем, чем могли, давали питание, обмундирование, даже оружие, случалось, приносили. Дело в том, что бандеровцы перерезали много тысяч поляков, немцы так их не резали, как эти. Немцы только расстреливали, если в чем-то подозревали, а бандеровцы просто за национальность перерезали 6 или 7 тысяч человек. Поэтому поляки в нас, партизанах, видели своих избавителей, у нас в отряде была даже польская разведка.
- Какое у Вас было отношение к партии, Сталину?
- После того, как отца репрессировали, у меня навсегда сложилось плохое отношение к Берии, был там такой подонок, он ведь хотел и Сталина уничтожить, много гадостей сделал. Недавно я читал, что когда его самого расстреливали, так он обкакался. А вот к Сталину я относился хорошо, он был нашим правителем, в бой мы шли "За Родину! За Сталина!" и даже бывало, что кричали: "За партию!" Я был в комсомоле, причем числился до последнего, пока по возрасту не вышел. Еще в школе я поступил в комсомол, в оккупации билет свой сохранил еще был.
- Как Вы относились к пленным немцам?
- Хорошо, люди есть люди, мы их не били. Зачем это. Конечно, за всех я ответь не могу, где как было, может быть, другие могли относиться иначе, но я так думал.
- Как складывались взаимоотношения с освобожденным населением в мирных странах?
- Хорошо, наши советские люди вообще в мирному населению в любой стране хорошо относились. Вот поляки, те к немцам очень плохо относились, а также к украинцам, к бандеровцам особенно. Мирные немцы к нам тоже относились спокойно, может, злобу и затаили, но не показывали. И кушать четко нам давали.
- Трофеи собирали?
- А как же, это законная добыча. Конечно, брали часы наручные, мы их называли "уры", у меня было четверо часов, я их брал немного, потому что цилиндрические не брал, только на камнях. Также после войны каждому солдату разрешили послать домой посылку на 8 кг, я отправил чехол на перину, костюм сестре, пиджак, и пару платьев. Все было новое, мы одежду брали в мастерских.
- Что было самым страшным на фронте?
- Я до конца войны больше всего боялся попасть в плен. Немцы озверели, многих убивали и не кормили, и вообще людей очень сильно мучили.
- Как мылись, стирались?
- Ставили три-четыре бочки во дворе, и парили одежду, даже шинель, разводили сильный огонь, и пар убивал вшей, поэтому у нас их не было. Так стирали нечасто, от случая к случаю, как нужда появлялась. А вот стригли часто и всех подряд. Бывало, и банно-прачечные батальоны приезжали, но они были больше в тылу, там ведь и пекарни хлеб выпекали, все эти части находились не на передовой.
- Что входило в сухпаек?
- Консервы советские, колбаса, сало шпиг было либо трофейное немецкое, либо американское, а вот брикетики с концентратами не выдавали. Зато давали часть хлебом, часть сухарями. Поэтому где могли, мы быстро кушали хлеб, а сухари оставляли. Вообще-то в войсках плохо кормили, всего рациона, положенного солдату, нам не доставалось, но оно и понятно, война, стране тяжело.
- Молились ли в войсках?
- Да кто там молился, вот ругались, это было. Как кто-нибудь загнет в Бога, то аж дым идет. По поводу предчувствий, то может, кому какой сон и снился, но я не задумывался над такими вещами, утром вставал, и жду себе приказа идти в разведку, техники заранее готовили мотоцикл, бензин уже залит, садись и езжай.
- Наших убитых как хоронили?
- Как приходилось, были братские могилы или одиночки, были и по 2-3 человека, это уж как получалось.
- Женщины в части были?
- Были, встречались даже целиком женские части на фронте, у нас же в батальоне только радистки служили. Очень хорошо к ним относились, у командиров с ними, что уж скрывать, романы случались, бывало, что их беременными домой отправляли.
- Были ли Вы все время убеждены в неминуемом поражении немцев и в нашей Победе?
- Обязательно, потому что только такая политика нам в голову шла. Но я лично уже знал, что коль пошли вперед, то нас уже не остановить. И немцы нас боялись, тикали, как увидят нас, сразу начинали кричать: "Рус, камрад!" или "Шнелль!", т.е. говорили между собой, что им быстрее убегать надо.
- Получали ли Вы какие-нибудь деньги на руки?
- Какие там деньги, давали по три рубля в месяц. Вот после войны начали оккупационные марки выдавать.
- К "власовцам" как относились?
- С ними нечасто сталкивались, мы их обходили стороной, какие нам с ними дела иметь, конечно, где и расстреливали "власовцев", это война, а они предатели.
- Венгров как солдат Вы бы как оценили?
- Они были очень настойчивые, но слабые, их настойчивость была в группе, а в одиночку венгр боялся нас. Вот чехи хорошие солдаты, они с нами воевали.
- Ваше отношение к замполитам?
- Хорошее, они обязательно нужны были в войсках, ведь среди наших солдат были такие валенки, что он не понимал ничего. А замполит выступит, расскажет, все объяснит, ведь в батальоне людей много, это нужное дело. И вмешательства в нашу работу они никогда не допускали, если плохой разведчик, то командир, который с нами шел, старшина или ст. сержант, он сам докладывал начальству. И на разборе задания обязательно прозвучит, если кто не справляется. Могли и убрать такого человека из разведки.
- Как старались одеваться в разведке?
- Мы надевали маскхалаты только зимой, а в другое время всегда брали с собой плащ-палатки темно-зеленого цвета с капюшоном.
- Как разведчиков Вас берегли?
- Очень даже, как пехоту никогда не использовали. Мы сами, если надо, атаку поддержим. Но привилегий у нас никаких не было, там не до привилегий было.
- Использовали ли подножный корм?
- Да так, если где и находили немецкие блиндажи и окопы, то если продукты не старые и не воняли, брали. Но ведь часто попадались старые траншеи, там рыться не имело смысла.
- Нож обязательно с собой брали?
- Финка всегда с собой. Нам потом из Урала даже прислали "черные" ножи. Они были очень хорошие, заводские, ручка окрашена в черный цвет, стальное лезвие сантиметров 20, вот оно не окрашено было. Вообще нож очень удобный, когда идешь в атаку, легко его держать было.
- Вас учили рукопашному бою?
- Обязательно. У нас был специальный учитель, майор по фамилии Кодаков. Занятие у нас проходило всегда утром, если только мы не находимся в разведке. Учили по-всякому, и борьбе, и захватам. И через плечи перекидывали, и подножку ставили, и переброску делали, и учили, как надо правильно за морду врага ухватить и свернуть ему шею. Всякие приемы постоянно тренировали, но у меня ссадин и ушибов не было, потому что я был маленький, верткий, всегда выкручивался.
- В чем заключалась задача мотоциклетной разведки?
- Мы идем впереди всех частей как группа разведки, в наш отряд входило 2 мотоцикла с колясками, на каждом пулемет и 3 человека, и один мой, одиночный, больше в группу никто не входил. Командовал у нас ст. сержант, его позже отправили на лейтенанта учиться. Хороший парень, и офицеры у нас неплохие были. Моя задача следующая - еду впереди, но в пределах видимости основных сил, как только я вижу врага, то сразу должен просигналить группе, т.е. поднимаю пилотку, и с той стороны, откуда вижу немцев, ею размахиваю. Все без звука, ребята уже знают, какой условный знак, они сразу передают информацию дальше по рации. В разведку я всегда с собой брал 2 диска к автомату, и пищу с собой, сухпаек, ведь мы, бывало, шли на неделю, так что с собой консервы, колбаска, сухари. Но все-таки мало у нас было продуктов.
- На какую глубину за передовые линии Вы уходили?
- Много, и на 6-8 км вглубь территории врага, бывало, сутки и двое находишься в тылу у немцев.
- Сколько немцев Вы убили лично?
- Точно не скажу, но знаю, что за все время войны больше сотни фрицев я положил.
- Как вели себя немцы при захвате?
- Они сразу руки поднимали, и все, только говорили: "Камрад!"
- Немецкие пулеметы были опасным оружием?
- Конечно, у него было по-настоящему губительный огонь. Мы боролись с ним по-разному, если можно, то подбирались на близкое расстояние и метали гранату, а если нельзя, то из автомата или ручного пулемета снимали расчет. Самым опасным немецким оружием была их авиация. Тогда ты прижимаешься и к земле и ждешь, пронесет или нет, и если ураганный огонь артиллерии, особенно если сосредоточено до 50 орудий на участке, это же самый настоящий ураган, все вокруг рвется, взлетает в воздух, думаешь все, конец тебе.
Демобилизовался я в марте 1947 г., вернулся домой, был в колхозе, из-за ранения не мог работать в первое время. В Крым попал так: крымских татар Сталин отсюда выслал, а нас переселили на их место. В деревне начал работать животноводом и сторожем, писцом работал, короче, хватило и на мои руки работы.
| Интервью и лит.обработка: | Ю. Трифонов |
