Бабиков Макар Андреевич

Я родился на Севере, на Печоре, в то время это была еще Архангельская губерния. Там вырос, учился. Год успел поработать учителем начальной школы, затем в райкоме комсомола, и в 1940 году я был призван в армию и попал на Северный флот, на базу Полярная, в зенитную батарею.

Война для нас началась не 22 июня, а 18. У нас были общефлотские учения по связи, и во время учений над главной базой флота пролетел немецкий самолет. Командующий спрашивает: «А почему не стреляли»? Все разводят руками.

«У вас на каждом корабле дежурное орудие. На каждой батарее дежурное орудие. Они обязаны стрелять без всякого приказа. Раз оно дежурное орудие».

Все командиры и политработники разводят руками.

«Впредь, если появится, открывать огонь».

Он через четыре часа снова появился, Юнкерс, тут уже не только из дежурного орудия, а из всех, что было, ополчились. Он сразу взмыл вверх и полетел, а флот перевели в боевую готовность, и мы уже из батареи никуда не уходили, пищу доставляли прямо на боевые точки. Так началась для нас война.

Надо сказать, что в 1940 году, когда немцы оккупировали Норвегию, значительная часть населения Северной Норвегии на своих рыболовных судах, ботах, всеми семьями, со скарбом ушли в СССР. Им дали место, в совхозе, и как только началась война, они сразу включились в боевую деятельность, не все, конечно, но мужчины, молодые мужчины, молодежь они сразу включились.

На Севере была такая особенность – фронт шел по побережью, немножко захватывая Финляндию и Норвегию и вот, по договору с нашими союзниками, по городу Тромсе была проведена разделительная линия, южнее Тромсе мы не имели право ходить, чтобы не побить своих, точнее союзников, а севернее Тромсы они не имели права ходить.

После начала войны меня взяли в политотдел. Политотдел сформировался из командиров-запасников, которые пришли по мобилизации, а у большинства из них не было приличного образования, а я до армии уже успел поработать учителем, поэтому начальник политотдела диктовал мне донесение. Потом уже осенью пришло 4 политработника с академическим образованием.

Из политотдела я, «по протекции», ушел в разведотряд, в учебном отряде у меня был командир взвода, который ко мне хорошо относился, он после начала войны попал в этот разведотряд, а потом из нашего дивизиона в этот же отряд пришел один политработник, вот они и дали мне протекцию, так я попал в разведку.

Название отряд его иногда менялось, но всегда было слово «особый». Особый разведывательный отряд, отряд особого назначения. Но особый всегда присутствовало.

Отряд подчинялся непосредственно командующему Северного флота адмиралу Головко, он даже говорил про нас – это моя личная гвардия. Отряд был на особом попечении, никаких недостач не испытывали. К нам иногда приходил Николаев, член Военного совета флота, говорил: «Я приехал с вами 100 грамм выпить». И вот однажды неприятный случай был – несколько человек из отряда подрались с гражданскими, а Николаев приехал разбираться. Он сразу хотел двух провинившихся выгнать, но я встал, говорю, в отряде все-таки неполадки не по этой причине. Нас похуже стали снабжать. Надо отряду и помочь. Немедленно появились яловые сапоги, хорошие добротные сапоги. Все что надо было, все появилось.

Могут сказать, нам повезло. Командующий флотом и член военного совета держали отряд под своим контролем и наблюдением. Эта провинность — редчайший случай.

В отряде была большая группа иностранных коммунистов-сотрудников Коминтерна, для нас это было очень важно, и очень полезно, потому что они знали обстановку, язык.

Все побережье от Тромса и до фронта у Мурманска было под контролем разведки. Эта была очень тяжелая служба. Разведточки размещались прямо по побережью, в голых скалах, там землянки построить было невозможно, а сидели на этих точках — 3-4, а то и 6 месяцев. Продукты туда забрасывались либо с подводных лодок, либо с парашютами. На этих точках несла службу особая группа отряда, численностью 150 человек. Им не дозволялось сдаваться в плен.

Вообще в отряде порядок существовал — в плен не сдаваться. Документов мы никаких не имели, форма не строго военная, а полугражданская, полуспортивная. В случаи опасности надо было застрелиться. Биться до последнего, взрывать себя гранатами, стреляться. Помню шли в операцию, надо было срочно прорваться к немецким позициям и захватить плацдарм для высадки основного десанта, но сразу после высадки один матрос был ранен в ноги, и тащить его обратно не было времени. Он попросил, оставьте пистолет. Мы отошли метров за 100 и он пустил в себя пулю. Все!

Был еще такой случай – норвежец молодой человек, лет 20, примерно, радист, вообще вначале в отряде были только советские радисты, но потом их стало не хватать, поэтому пришлось прибегать к норвежским. Он был в составе группы из трех человек, все норвежцы, их послали за линию фронта и они попали в засаду. Командир группы вырвался и ушел. Чтобы замести следы, он сначала пошел на запад, другой сразу бы к своей базе пошел, а он сделал такой поворот. В общем, вырвался из засады, но вблизи бывшей границы его все-таки настигли немцы, и он погиб. Его заместитель бился пока не погиб. А радист — попал в плен. Парень оказался нестойкий и его тут же прижали, как следует, перевербовали.

В результате он послал сигнал, что ему нужна помощь и к нему сбросили группу из двух человек, норвежца и нашего радиста. Они с ним встретились и пошли к берегу, там их должна была забрать наша подводная лодка, но как только подлодка подошла для того, чтобы помочь снять этих ребят, немцы открыли огонь в надежде захватить ее. Командир лодки скомандовал срочное погружение, а сам остался на плаву. Его раненым захватили в плен, но лодка с остальным экипажа смогла уйти.

Потом этот парень какое-то время побыл в Норвегии, а после немцы забросили его на один остров, на Севере, примерно на маршруте союзнических конвоев. Какое-то время посидел там, а потом вышел на шлюпке в море и утонул. Бросился в море.

В 1942 году наш отряд провел очень тяжелую операцию.

Мы должны были провести к опорному пункту немцев две роты морской пехоты, но одна рота в темноте заблудилась, и пока эту роту искали – другая бездействовала. Командир принял решение проводить операцию только силами отряда.

Бой начался рано утром и длился целый день. Мы целый день лежали под обстрелом. Люди гибнут, а помочь ничем не можешь, надо как-то вырваться. Юра Михеев был ранен, но сумел бросить гранату в немца. Сам погиб, но дал нам возможность прорваться.

Лейтенант Шалавин, наш командир, был ранен, у него были прострелены обе ноги, поэтому он передал командование Леонову, он до войны подводником был, а после начала войны попал в отряд. Сначала рядовым разведчиком был, а к 1942 году стал командиром отделения. Вот Шалавин ему и сказал: «Виктор, ты командуй. Я не ходок».

Мы вышли на побережье, как раз снег выпал, мокрые все, усталые, целый день в этом снегу лежали. Пашу Порошева судороги всего скрючили. Все говорит, буду как Кваземода. Раздели его до гола, водкой всего растерли. Он говорит, а теперь в рот влейте. Ну, думаем, раз до этого дошло, то все…! Как говорят, парень стал ходячим. Он очень юморной был, неказист внешностью, лицо довольно простое, всегда говорил – я тогда был большой и красивый.

Оторвались, а надо еще день в снегу вылежать, пока наши катера придут. Лежим в снегу, смотрю, на бугре человек идет и стреляет. Оказался Пушлахта, он из Архангельской области, из деревеньки Пушлахт, его так и звали Пушлахта. Он ранен был, когда нас увидел, говорит: «Смотрю, никого вас нет, думаю, дойду сейчас до немцев еще их постреляю, и все».

Катеров мы, все-таки, дождались. Вернулись на базу, и Шалавина вынесли.

После этой операции на нас сразу начали охотиться журналисты, Леонову присвоили офицерское звание и назначили заместителем командира отряда, а через год назначили командиром.

В 1944 году наш отряд участвовал в освобождении Северной Норвегии. Перед нами была поставлена важная и ответственная задача – захватить две немецкие батареи, которые прикрывали фьорд. Пока их не захватишь – соваться в фьорд нельзя, утопят.

Нас высадилось 120 человек и двое суток, по скалам, мы шли к батареям. Метров за 150 до батарей залегли, дожидаясь темноты, а потом поднялись и пошли вперед, но сразу же наткнулись на немецкий дозор. Сразу схватка, шесть разведчиков погибло в первые 2-3 минуты боя. Но остальные сумели прорваться. Выскочили на обрез, а к двум орудиям успела прислуга выскочить и открыла огонь.

Мы сумели захватить эти пушки и продержались до утра, не смотря на то, что у нас было много раненных. А утром персонал этой батареи сдался, а на следующее утро капитулировала дальнобойная батарея.

Командующий флотом нас потом поздравил: «Да, молодцы! Чистая работа». А командиру отряда, Леонову, объявил: «Ты — Герой Советского Союза»!

На этом собственно наша боевая деятельность на Северном флоте закончилась.

Вечером 8 мая 1945 года меня пригласили в Политуправление, и сказали, что Германия капитулировала и 9 мая в главной базе будет митинг, посвященный Победе. На этом митинге я выступал от имени краснофлотцев и старшин, а 10 мая нам объявили, что отряд переводиться на Дальний Восток. Несколько дней на сборы и крутите колеса. Где-то 20 мая мы выехали, тех кто был постарше или ранен оставили, а остальные отправились на Дальний Восток.

Тогда на Дальний Восток много войск с запада перебрасывалось, в том числе Карельский фронт. Часть фронта осталась на Западе, 14-я армия, а другая половина на отправилась Дальний Восток. Командующим 1-м Дальневосточным фронтом, на котором был наш отряд, стал бывший командующий Карельским фронтом Мерецков.

Прибыли во Владивосток, пополнились новобранцами, все ребята молодые, 18-19 лет, абсолютно необстрелянные. Надо было успеть их подготовить, натренировать, да и для нас местность совершенно непривычная, мы-то в полярных скалах воевали, а тут тайга.

9 августа мы были на учениях и внезапно получили шифровку, срочно возвратиться в базу. Мы вернулись в базу, а там нас уже катера ждут. Война началась.

11 августа мы вышли в Корею. Высадились днем в городе, все местное население попряталось, как будто его и не было. Поздно вечером подошел головной отряд армии.

Встретились с армейцами. Договорились, берем следующий город, Меджен –  кто раньше возьмет, тот и управляет. Мы морем пришли раньше, чем они. В этом городе уже другая обстановка – наши его основательно побомбили, все горит. Продержались в этом городе до вечера. Потом подошла морская пехота, мы им сдали город и отправились во Владивосток.

Во время перехода мы напоролись на мину. Причем, головной катер прошел, и мина взорвалась уже за ним. Столб воды обрушился на ведомый катер, несколько наших ребят смыло за борт, катер получил повреждения, но мы, все-таки, ближе к полуночи дошли до Владивостока.

Вернулись в базу. Свалились измотанные, я прямо на причале, а в 5 часов подъем по тревоге – 2 часа на сборы, получить новое оружие, боеприпасы, продовольствие. И снова в бой.

В 7 часов мы вышли на трех катерах в Чхонжин. Там нас уже встретили артиллерийским огнем, еще на подходах. Мы с боем захватили причал и сразу рванулись вперед, чтобы перерезать железную дорогу. Взвод Никандрова захватил мосты, а мой взвод направился перерезать шоссейную дорогу.

Японцы стремились ускочить на юг и здесь дело дошло до того, что несколько матросов заскочили в кузов машины и схватились с японцами в с японцами дрались.

У меня во взводе одно отделение ходила с фотоаппаратами, их задача была — все фиксировать. И вот командир этого отделения, Максимов, когда был рукопашный бой, так увлекся фотографированием, что ему самому пуля попала в мужской прибор.

В этой схватке японец в меня почти в упор выстрелил, но чудо случилось, пуля мне по виску прошла, но кости не задела. Сейчас уже все заросло, а раньше было заметно.

Мы в городе продержались еще сутки, а десант, который туда должен был подойти, не появился. Они не смогли войти в бухту и высадились недалеко от города, а дальше его японцы не пустили.

Японцы поняли, что в городе небольшая группа и постарались нас выбить. Мы в порту закрепились, дождь льет как из ведра, японцы нас обстреливают, мы отстреливаемся. Так ночь продержались, а утром пришли два наших фрегата и японцы сразу побежали.

Затем вернулись во Владивосток. Нам дали передышку 3 или 4 суток и тут радио сообщило, что японский император заявил о капитуляции, а отряду поставили задачу высадиться в Вонсане, а там японский гарнизон 7 тысяч, аэродром, и вот мы должны были принудить этот гарнизон к капитуляции, и захватить аэродром.

С аэродромом легко получилось – там Леонов провел минутные переговоры, чтобы самолеты не вылетали, а вот с гарнизоном сложнее было, переговоры шли двое суток – на одной стороны улицы мы с оружием, на другой стороны этой же улицы японцы также с оружием на изготовке.

Через двое суток гарнизон капитулировал. И вот мы должны были эти 7 тысяч свести в колонны, отобрать у них оружие, собрать его в одно место. Такая миссия выпала нам в последней операции на Дальнем Востоке.

Та война была скоротечная. Император заявил о капитуляции. Известно вам, что американцы сбросили две атомные бомбы, это тоже имело свое значение, на этом война закончилась.

Я одним из первых из отряда демобилизовался и поехал в Москву, у меня жена москвичка. Осенью 1941 года она копала окопы под Можайском, а потом пошла на флот. Закончила школу учебного отряда под Москвой, и попросилась на Север. Оказалась даже не в Полярном, главной базе, на Рыбачьем, причем, Рыбачий тогда был отрезан, связь только морем. Там мы с ней познакомились, а когда закончились бои на Севере, мы приехали в Москву, 30 декабря месяца зарегистрировались, 31 сыграли скромную свадьбу. Так что с Дальнего Востока я вернулся в Москву, и с тех пор здесь живу. Мы с женой закончили институты, вырастили детей, внуков и правнуков.

— Спасибо, Макар Андреевич. Еще несколько вопросов. Как отбирали в отряд?

— Отбор был очень строгим. Как только началась война – сразу вал рапортов, с просьбой отправить на фронт. Тогда в разведотдел пригласили флагманского физрука флота. Говорят, вот пачка рапортов людей, которые рвутся на фронт. Посмотри. Ты ведь всех физкультурников знаешь. У тебя на глазах тренировки, всякие учения. Отбери. Он отбирает: сюда одних, других туда. На этих ребят можно положиться. Эти сомнительные. Ему и говорят: «Вот этими ребятами, которые ты выбрал, будешь теперь командовать». Таким образом, он оказался командиром разведотряда.

— В процессе войны были потери, как подбиралась замена?

— Рапорта. И тоже отбор. Ошибки тоже случались. 2-3 случая я знаю, когда ребята оскандаливались. Где-то напились, поскандалили.

Был еще такой случай – в отряде стали пропадать личные вещи матросов. Матросы отнеслись к этому очень болезненно. Сами выявили кто. Говорят, или мы тебя в бою прикончим, или добровольно сам отсюда уходи. Этот парень немедленно рюкзак собрал, и куда-то ушел. Но это единичные случаи. И только на берегу, в бою ничего такого не было.

— Как тренировались?

— В летнее время — марш-броски в полной боевой, тренировки на трапах, с оружием и рюкзаком бежать по трапу, чтобы не упасть и не свалиться в воду, это тоже надо навык приобрести. Друг с другом боролись, тем более я комплекции не богатой, большая часть ребят рослее и потяжелее меня, но как-то надо было держаться. А в зимнее время, хождение на лыжах, умение спускаться с гор.

— Какое оружие брали с собой?

— Первое время войны СВТ, Токаревская винтовка, полуавтомат. В 1941 автомат был один у начальника, заместителя начальник разведотдела. Все. Но уже в 1942 году, тем более в 1943 году у всех автоматическое оружие, непременное нож или кинжал. На каждое отделение по пулемету.

Использовали, преимущественно, наше оружие, но немецкое тоже изучали.

— Вы сами высаживались в наблюдательных группах, которые смотрели за перемещением на норвежском берегу?

— Нет, на длительных заданиях я не был, только на несколько суток в тыл выходили.

Эти группы, как правило, были друг от друга изолированы, и не имели право общаться, только радийная связь со штабом. В 42-м году погибло 5 групп, 43-м еще 5 групп. В одной группе был такой случай – у одного бойца не выдержали нервы, свихнулся на задании. Вынуждены были сами его расстрелять.

— Какая была численность группы, выходящей на задание?

— В зависимости от задания. Если на задание выходит сам командир отряда, то в этой операции большая часть отряда участвует.

В мае 1942 года была крупная операция. Отряд должен был вырваться вперед, отвлечь на себя внимание, чтобы на отряд навалились, и в это время в свободный прорыв, должна была пойти армия. Отряд выполнил задание, а тут мороз ударил. Никто не мог предусмотреть, что бог такую наледь устроит. Многие были поранены, поморожены, операция сорвалась.

— Чаще на чем забрасывали на катерах, подводных лодках?

— По разному. В первое время, в 1941 году, на бывших рыболовных ботах. Потом на морских охотниках, торпедных катерах. Дальние заброски — подводные лодки.

— Кто вам ставил задачу? Сам Головко?

— Штаб флота. Конкретнее – разведотдел. Мы были как единица разведотдела. В первое время мы даже в одном доме находились – жилой дом, два подъезда, в одном подъезде отряд, в другом — разведотдел. Но в 1942 году, где-то в начале лета, бомба попала прямо в ту часть здание, где разведотдел, часть сотрудников погибла сразу. Мы на задании были, вернулись, а у нас только обломки дома.

— Вы так и базировались в Полярном?

— Да, а маневренная база всегда была на Рыбачьем. Сначала это был бывший минный склад. Потом через некоторое время случился пожар, это помещение сгорело, нас поселили в бывшие финские домики. В этих домиках до конца войны дожили.

— Отряд большие потери нес?

— Отряд дважды нес крупные потери. Но одна самая тяжелая операция— это 1942 год, сентябрь. Там по недоразумению, нас бросили не туда, дело шло уже к рассвету. По плану операции мы должны были возвращаться, а вместо этого командир бросил. Потеряли прекрасных разведчиков. Абрамов, такой ходок, ленинградец. Маршрут выбирал, как по карте. Вася Кашутин — отличный человек, почему-то предпочитал армейскую форму, на нем она сидела — залюбуешься! Он на склоне попал под обстрел, дальше склона небольшой бугорок в половину человеческого роста, мне так было обидно, что Вася там лежит, кричит. Я пополз к нему. Подполз, а он уже холодный, все. Кортик у него был за голенищем. Кортик снял, спустился. Там у нас было ходовое выражение, мухобой. Мухобой, куда ты полез? Но я уже вернулся. Кортик отдал командиру. Так он у него и был потом. Они у меня и сейчас стоят перед глазами. Встречался с Васиной сестрой. Переписывались. Сейчас она умерла.

— Леонов был хорошим командиром?

— Леонов как командир вырос в отряде. От операции к операции у него рос навык. И уже в 1942 году, когда мы пошли на эту операцию, он был командиром группы, 7 человек, группа управления. Леонов набрался навыка, стал офицером и, условно говоря, командир уступил ему свое место, потому что перестал ходить на задания

— Экипировка под каждое задание подбиралась, или всегда стандартная?

— Зимой и летом по-разному были одеты. Хотя там и зима и лето относительное понятия – снег есть или нет снега, холодная вода, или нет. Люди привыкли сами себя одевать. Строгого регламента, в чем ходить, в отряде не существовало, мы в этом смысле были вольными казаками.

— Зимняя одежда это полушубки?

— У нас полушубков никогда не было. Фуфайка, ватные брюки. В 1943 году канадские костюмы. Они довольно легкие, хорошо просыхают, не так продуваются.

— Как часто приходилось ходить на задания?

— Это зависело чаще всего от того, что требуется командованию. Иногда и месяц не выходишь, а иногда в месяц 3 или 4 раза выйдешь.

Однажды, в 1941 году, когда на фронте обстановка была нестабильная, командование решило дать передышку отряду и к нам в отряд пришел Константин Симонов.

Он потом еще не раз приходил, даже сходил с нами на одну операцию. Там финны были. Накануне финны ушли, мы землянки порушили, сожгли и ушли.

Помню, мы с ним как-то сидели, беседовали и попросили: «Константин Михайлович, что-нибудь прочитайте фронтовое». Он посидел молчаливо некоторое время, а потом сам прочитал известную песню «Жди меня». Прочитал. Ребята выслушали. А потом из пожилых, семейных Алеша Чемоданов говорит: «Константин Михайлович, мы здесь люди семейные, у нас дети, жены, какого читать слова: изменив вчера, там такая фраза. Это морякам очень тяжело слушать, что, изменив вчера». И Симонов изменил на «позабыв вчера».

А еще был такой фотокорреспондент Халдей, очень известный, он тоже очень много в отряде бывал, причем одновременно с Симоновым.

— Как вы проводили свободное время между операциями?

— Самое любимое было — это пойти в Дом флота, в Клуб. Там можно кино посмотреть, потанцевать, музыку послушать. Причем пропуска нам давались хорошие. По существу мы имели свободный доступ, отряд в этом отношении был в привилегированном положении.

— В основном противником немцы были или финны тоже?

— На Севере против нас финны не воевали. Против нас горно-егеря немецкие воевали. Сильный противник, тренированный. Они горы хорошо знали и воевали прилично, очень даже прилично, но только до осени 1944 года, когда угроза окружения их настигла, тогда они все бросили, только бы успеть убежать.

— Как к ним относились как к врагам, как к противнику?

— Озлобленности не было. Мы знали, что если не ты его, так он тебя. Все равно надо защищаться. Но иногда складывалась такая обстановка, когда поневоле сдавались, тогда пленные есть пленные, оружие забирали и все. Нельзя сказать, что была злоба на них, ненависть. Этого не было. Как говорят, не резать его.

— Оружие с глушителем использовали?

— В нашем отделении глушителей не было, а в отряде были. Их использовали ребята, которые на позиции как снайпера сидели, чтобы не обнаружить себя.

— Кроме наград были еще какие-нибудь поощрения?

— Пришли с хорошей операции. Значит, обычное застолье. Мы с собой водки брали на отделение одну флягу, мало ли что, вдруг кто в воду попадет, или раненый. А так водка оставалась в базе. Когда возвращались, тогда уже можно было соответственно отметить это событие.

— Радиостанции всегда брали?

— Да, радист обязательно. На базе дежурные радисты круглосуточные.

— На группу одна радиостанция, или на взвод?

— Обычно отряд идет и одна радиостанция. Если маленькая группа, 2-3 человека, то у них обязательно радист есть.